Оглавление 1 страница

Оглавление

ПРОЛОГ

ЭПИЛОГ

«Грехи нельзя исправить, их можно только простить».

Игорь Стравинский

ПРОЛОГ

Только он открывает глаза, как тут же осознает: что-то не так. Чувствует это кожей, нервами, синапсами, несмотря на то что лежит, распластавшись на спине, и видит лишь матовый светильник на потолке своей спальни. Комната белая, очень яркая; стоит солнечный день, а он забыл задернуть шторы. По врезающемуся в бок поясу, джинсах на ногах, прилипшему к груди влажному хлопку он понимает, что спал в одежде. Выгибая стопы и чувствуя на них тяжесть, поднимает голову достаточно высоко, чтобы увидеть, что даже не снял ботинки. А потом его взгляд медленно скользит поверх покрытых грязью кроссовок и охватывает всю комнату. На мгновение он задерживает дыхание - ему кажется, что он все еще спит. А затем, задыхаясь от ужаса, резко садится, как после кошмара.

Стены вокруг него начинают мгновенно раскачиваться, цвета сливаются друг с другом, расползаясь по краям. Он крепко зажмуривает глаза, а потом снова их открывает, надеясь не просто очистить голову, но и избавиться от видения — хаоса окружающей его пьяной спальни. Однако просачивающийся сквозь окна солнечный свет озаряет анархию этого обычно безупречного места. Сломанная мебель, покосившиеся предметы, разорванные вещи и разбитое стекло — все, что осталось. Комната выглядит как сцена из какого-то сериала о преступлениях. Дыхание мучительно вырывается из его легких. Вещи начинают принимать особенно ощутимый, отчетливый, насыщенный вид. Он прижимает ладонь к губам и кусает заусенцы, а потом просто сидит, застряв, как старая виниловая пластинка, которая больше не играет.

За окнами спокойный день. Ветви деревьев неподвижны, небо глубокое, невероятно голубое. На несколько секунд солнце сияет ярче. Словно пребывая в каком-то трансе, он оглядывает комнату с настороженностью и ужасной притягательностью. На стене висит зверски изогнутая фоторамка, будто кто-то вынул ее из печи. На столе осколки разбитой чашки отражают свет позднего утра, как и плавающие в луже кофе стеклянные крошки, ее поверхность мерцает маслянистыми переливами. Под книжными полками раскинут гобелен из вывернутых наружу книг, страницы вырваны из корешков и разбросаны как листья. Разломанные на куски трофеи по прыжкам в воду лежат рядом, словно содержимое затерянного в море чемодана. Нет ни одной поверхности, ни одного участка ковра, не покрытого обломками ночного кораблекрушения.

Он медленно подползает к краю кровати и поднимается на ноги — трудоемкий маневр, требующий большой силы воли и гармоничной согласованности. Мышцы напряжены, болят и не сгибаются. Ногу пронзает острая жгучая боль — он смотрит вниз и видит дыру на джинсах чуть выше левого колена, нити потемнели от крови и прилипли к коже. Покалывание на руках открывает взору множество ссадин и царапин. Боль разъедает все его тело: голову, шею, кожу вдоль всего позвоночника и задние части ног. Он сосредотачивается на жужжании в черепе, водовороте в голове. Под ним свободно парит его тело. А потом внезапно из него выбивают весь дух и толкают на жесткий холодный бетонный пол его жизни.

Изучая комнату, он делает шаг вперед. Малодушный ужас проскальзывает под кожу, без спроса зарываясь в тело: его руки — это руки ужаса, и они полны потусторонней силы. Страх, как пинбол^{^[1]}, отскакивает от его сердца, головы, горла, пока, наконец, жесткий и холодный не останавливается в животе. В груди скапливаются неопределенные, ужасные мысли. Ему хочется кому-нибудь сделать больно за всю ту боль, что он испытывает сейчас. Ему хочется, чтобы его сбили с ног и удерживали в таком положении, пока мир не исчезнет.

Первая его мысль обращается к брату. Он дергает дверь спальни, скользит по мраморной лестничной площадке и останавливается в дверях соседней спальни, глядя на идеально заправленную постель, все еще свежие полоски от пылесоса на ковре. Он продолжает двигаться к остальным комнатам, пустой, глухой дом вдруг кажется зловещим и призрачным, как мавзолей. Но все на своих местах, в своем обычном безупречном состоянии. Входная дверь, задняя дверь, окна — все заперто. Никаких признаков того, что что-то пропало — украдено. Никаких признаков взлома.

Возвращаясь в свою комнату, он как будто смотрит сквозь разбитое ветровое стекло. Его разум работает в нескольких направлениях одновременно. Все, что он видит, кажется обремененным смыслом, но ему не удается сложить все кусочки воедино, чтобы создать понятное целое. Его мозг возвращается к предыдущей ночи и гонится за ней, но безуспешно — происходящее разбивается и исчезает. Воспоминания растягиваются, изгибаются, смешиваясь и сливаясь, словно акварель на абстрактном полотне. Прижатый к стене, он катается на аттракционе, мимолетные лица, цвета, огни. Его жизнь распадается, кусочки ее улетают в пустоту. Разум жмет на кнопку самосохранения, и все гаснет, как пачка неисписанной бумаги. Он помнит соревнования по прыжкам в воду в Брайтоне, день до него. Помнит, как уехал из Центра водного спорта после пресс-конференции. А дальше — ничего.

Он он сортирует в голове факты, которые один за одним подсовывает ему комната. Кажется, ничего ценного не взяли; на первый взгляд, он не может обнаружить, что что-то вообще пропало. Его рабочий стол, ПлейСтешн, ноутбук — все разбито и не подлежит ремонту, но в то же время на месте, свалено в отвратительную кучу на ковре. Пол пересекают грязные следы, но если присмотреться, то они идеально соответствуют подошвам его кроссовок. Окна заперты изнутри.

Медленно и мучительно он начинает перебирать остатки своих вещей. Пытается избегать своего отражения в зеркале, но все равно периодически поглядывает на него, как автомобилист, бросающий взгляд на ужасные останки придорожной аварии. Внезапно, больше не в силах это выносить, он выпрямляется и смотрит в лицо незнакомцу перед собой. И едва узнает себя. Проводя пальцами по спутанным волосам, он в оцепенении смотрит, как к его ногам падают веточки и сухие листья. Его лицо измученное и бесцветное — под глазами фиолетовые круги. На щеке — порез и темная тень под ним. В уголке рта запеклась кровь, и то, что похоже на синяк, пурпурным наливается на лбу. Он выглядит потрясенным, худым и нереальным, ключица виднеется сквозь хлопковый свитер, манжета порвана, а джинсы испачканы грязью.

Какого черта произошло?

Его разум отказывается отвечать. Комнату заполняет тишина, хрупкая и спутанная, как иней. Много тишины, которая отказывается шевелиться. Внезапно перед ним предстает его мир, похожий на размытую дорогу с почти нулевой видимостью. Головная боль сохраняется, тяжело пульсируя и не желая отпускать виски. А потом страх резко сменяется яростью, растекающейся по венам, его собственное неистовство, кажется, пронзает весь воздух вокруг. Что, если он сходит с ума и сейчас начнет кричать? Его это пугает, потому что он чувствует, что именно это вот-вот и сделает — в любую секунду.

Его переполняет глубокое, темное желание упасть на колени и зарыдать. Будто он знает, что никогда не придет в себя. Он отчаянно пытается цепляться за человека, которым когда-то был, держась обеими руками за реальный мир и в то же время уплывая из него.

Его жизнь закончилась... Его жизнь только началась.

Всего неделю назад он с друзьями лежал в высокой траве. Совсем недавно, но кажется, будто прошла целая жизнь. Другая жизнь. Он был другим человеком. Тем, кто знал, как смеяться, как перебрасываться шутками, как веселиться. Тогда он был обычным подростком, хотя и не знал этого. Он считал себя потрясающим, и все думали так же.

На сегодня уроки в школе закончились, и их манили долгие выходные — целых три дня бурной свободы, он едет на южное побережье со своим тренером на соревнования Национального Чемпионата по прыжкам в воду. Экзамены второго уровня сложности, наконец, позади, и теперь последние дни школы — всего лишь формальность. Все эти усердные, утомительные и безвылазные часы подготовки к экзаменам привели к тому, что теперь он лежит на мягкой рыхлой земле, трава щекочет ему уши, он глядит в невероятно голубое небо, а вокруг него происходит какое-то движение и гудят разговоры ни о чем — приятный слабый гул, словно шум плохо настроенного радио.

В этом парке собирается большинство учеников шестых классов^{^[2]}, когда у них нет уроков. В небольшой впадине между двумя холмами, которая расположена довольно далеко от озера — поэтому их не беспокоят вопящие гуси, — но достаточно близко, чтобы созерцать мерцание света, отражающегося в воде. Солнце — чистое, прозрачное золото, накрывающее светом и наполняющее волнением местную тусовку. Стоит особенно теплый июньский день, и кажется, что сегодня по-настоящему первый день лета — в такую погоду можно скинуть обувь и наслаждаться ощущением мягкой прохладной земли под подошвами ног. Когда шнурки разбросаны по траве, а пиджаки сложены под головами. Когда рукава рубашек закатаны, обнажая худые белые руки, воротники распахнуты, пуговицы расстегнуты до изгибов груди или чашечек бюстгальтера. Когда парни, вроде него, с кубиками пресса носят расстегнутые рубашки или полностью их сбрасывают, чтобы с громкими выкриками играть в футбол.

Повсюду ученики Грейстоуна сидят по парам или группами: парни по-свойски обнимают своих девушек за плечи, расползшиеся как амебы компании устраивают пикники с пиццей и бутылками кока-колы. Стайка девчонок толстыми черными фломастерами рисуют друг у друга на обнаженных руках: сердечки, послания, комиксы с облачками мыслей. Кто-то организовал гонки на спинах: девчонки забираются парням на спины, и по всему парку разносится хохот, когда они опасно раскачиваются или падают на траву. Солнце, одобряя их расслабленность, лениво ползет по небу, не спеша завершить день. Он практически ощущает разливающийся в воздухе вкус свободы и облегчения — лето, как инфекция, распространяется по всему парку.

— Ты играешь, Мэтт?

На мгновение Матео задумывается, а потом решает: пусть они подождут; его глаза щурятся от рассеянной яркости солнца.

— Мэтт? — голос Хьюго звучит раздраженно, и он подталкивает его ногой. — Ты нужен нам в команде.

— Наверно, он спит, — слышит он голос Изабель и понимает, что его глаза наполовину закрыты от слепящего белого света, вокруг него расплываются и исчезают бесформенные силуэты. — В общем, как я и говорила, на этих выходных моих родителей не будет дома, — нетерпеливо продолжает она, — так что после выпускного бала мы можем пойти ко мне и устроить свою собственную вечеринку...

— Он притворяется! — прорезается голос Хьюго. — Лола, ты не можешь сказать своему парню-ленивцу, чтобы он встал?

Шепот. Приглушенное хихиканье. Матео крепко сжимает веки, когда понимает, что Лола подползает к нему на коленях.

Отчаянно пытаясь расслабиться, он делает глубокий вдох и старается, чтобы его губы не дернулись вверх. Ее дыхание на его щеке — что, черт возьми, она выдумала на этот раз? Он напрягает мышцы, приказывая им не двигаться. Ее театральный храп вызывает приступ смеха у окружающих. Его ноздри что-то щекочет. Травинка? Он прикусывает язык, его грудь и легкие сжимаются, угрожая вот-вот взорваться. Тонкая полосочка скользит взад и вперед.

— Может, он и правда спит, — снова произносит Изабель, явно стремясь вернуть разговор к своей вечеринке по случаю окончания учебного года. — Так вот я подумала, что мы можем устроить барбекю у бассейна...

— Он пошевелился! — торжественно заявляет Хьюго.

Тишина. Хьюго вбил себе в голову невесть что. И снова голос Изабель:

— Лола, что ты делаешь?

Матео собирается с духом и вдруг чувствует сильный зуд — в одной из его ноздрей травинка. Он распахивает глаза и переворачивается, чтобы сильно чихнуть в траву.

— Эй! Это вообще не смешно! — Он вскидывает в ее сторону ногу, но она с легкостью уворачивается от его голой ступни.

— Совершенно не согласна! Промазал. Снова промазал. Твои уловки не сработают, Уолш.

Матео резко садится.

— Врушка!

Его попытка схватить Лолу проваливается, когда она проворно вскакивает на ноги и бежит к грязному краю воды. Схватив длинную крепкую ветку, он следует за ней, трава колет ему подошвы, будто желает отомстить. Лола, хихикая, пятится назад, а он грозно надвигается на нее, выставив вперед палку, словно саблю. У кромки воды к ним присоединяется Хьюго, а Лола, уворачиваясь от атакующих движений Матео, шлепает по мутной воде и заманивает их к себе.

— Опрокинь ее! Опрокинь! — призывает Хьюго, его голос ликующе повышается, когда он ползает по траве в поисках оружия для себя.

— Изабель, иди сюда, я в меньшинстве! — умоляет Лола, когда оба парня начинают наступать на нее с палками.

Изабель неохотно бежит к ним, воротник хлопает на ветру, ее голову венчают солнечные очки.

— Ребята, я думала, мы закончим планировать...

Но не успевает она продолжить, как Хьюго оказывается позади нее и хорошенько толкает, отчего та чуть не падает вперед.

— Ублюдок! — Изабель разворачивается и окатывает водой его школьную форму.

Вскоре они уже все вчетвером борются у воды. Матео хватает Лолу за талию и поднимает вверх, раскачивая над мутными глубинами. Ее крики заставляют оборачиваться головы и привлекают удивленные и завистливые взгляды учеников по-соседству, но они, будучи самой уважаемой компанией в школе, уже привыкли к такому вниманию и даже немного переигрывают: чем активнее их возня, тем больше им все это нравится. Вчетвером они дружат около двух лет. Все началось с Матео и Хьюго, которые были лучшими друзьями с начала учебы в средней школе. Спустя два года Хьюго начал встречаться с Изабель, а шестью неделями позже Матео стал общаться с Лолой.

Хьюго всегда был воплощением истинного альфа-самца частной школы, молодым принцем Гарри: коротко стриженные рыжие волосы, светлая кожа, плотная мускулистая фигура. Капитан команды по регби, вице-капитан команды по крикету, отличный гребец — чересчур подобострастный британец. Порой он ведет себя немного самовлюбленно — наслаждается звучанием собственного голоса и своими веселыми шутками, — но все равно ему удается источать спокойное очарование и предпринимать кокетливые попытки, перед которыми ни одна девушка не может устоять. Изабель же присуща удлиненная кошачья грация, густая шевелюра темных волос, игривые глазки и классическая утонченность в фарфоровых чертах лица.

Матео, как и Хьюго, считал самим собой разумеющимся принадлежать к элитной компании. Как и то, что другие парни бросают завистливые взгляды, когда он, идя по школьным коридорам, небрежно закидывает руку Лоле на плечо или дает пять Хьюго после впечатляющей спортивной победы. Временами он даже чувствует самодовольство из-за того, что рядом с ним постоянно находится красавица Лола; он расцветает от проделок и грязных шуток Хьюго и наслаждается уютной какофонией смеха и хихиканья их четверки, довольной своим узким привилегированным существованием.

— Лола, иди сюда, я хочу тебе кое-что показать! — Матео обращается со своего места к Лоле, он по щиколотку стоит в зеленых водорослях, а его брюки вниз от колена мокрые.

Она бросает на него взгляд.

— Ты, правда, думаешь, что я такая наивная?

Он внимательно всматривается во что-то в коричневой воде.

— О, какой милый лягушонок...

Она приближается к нему, чтобы лучше разглядеть, и он внезапно хватает ее одной рукой и резко тянет сквозь мокрые листья и ил. Она визжит и цепляется за него, готовая вот-вот упасть, их ноги медленно погружаются в мягкую грязь. Хьюго брызгается и пытается схватить Лолу за ноги, в то время как Изабель в истерике наблюдает за ними со своего безопасного места на берегу. Когда Лола вдруг оказывается в горизонтальном положении в воздухе — Хьюго держит ее за щиколотки, а Матео под мышками, — она начинает паниковать и на третьем раскачивании кричит в ожидании того, что сейчас полетит в воду. Но ей на помощь приходит Изабель, которая тянет Хьюго назад, и все оказываются в воде и грязи, крики и визг прорезают сонливость этого дня.

Откидывая взъерошенные волосы с лица и закатывая липкие рукава промокшей рубашки, Матео выбирается на берег. Он садится в тени огромного дерева, длинные ветви которого тяжелы от множества зеленых листьев, отбрасывающих тени на его тело и танцующих под многоголосые трели птиц. Опираясь на руки за спиной и вытягивая испачканные грязью ноги, он посматривает на дерущихся у края пруда ребят: они плещутся, кричат и смеются, их голоса эхом разносятся среди деревьев. Но в основном он смотрит на Лолу, ее длинные каштановые волосы блестят на солнце.

Трудно поверить, что он познакомился с ней почти два года назад. Здесь, в этом парке, после первого учебного дня. Хьюго и Изабель вели дружеский спор о достоинствах «Декстера» перед «Чужим против своих» — разговор, в котором он, как обычно, не принимал участия, поскольку интенсивные тренировки редко давали ему возможность смотреть телевизор. И вот, удобно откинувшись на руки, быстро моргая, пока глаза медленно привыкают к солнцу, низко висящему над горизонтом и излучающему на траву золотое сияние, он небрежно скользил взглядом по тем нескольким оставшимся компаниям учеников и, миновав игру в фризби, устремился к травянистому склону. И там была она — сидела чуть в стороне от остальных ребят, ближе к подножию холма. Голова повернута, ноги подобраны, руки покоятся на коленях, корпус расслаблен, сама она глядит в какую-то неопределенную точку на горизонте.

Матео привык к гораздо большему, чем просто к доле женского внимания. До этого он пару раз встречался с девушками — одна даже училась на год старше, — но быстро терял к ним интерес, когда те начинали предъявлять требования на его время, свободные минуты которого он предпочитал проводить с Хьюго. Но, по какой-то необъяснимой причине, эта девушка вдалеке привлекла его внимание. В ней было что-то иное. Казалось, она витала в своих мыслях или где-то еще, отвечая лишь машинальной улыбкой и делая видимость, когда приходилось общаться с остальными сидящими по соседству девчонками. Разница была настолько незначительной, едва заметной, но как только он разглядел эти микротрещинки, отделявшие ее от остальных девушек в компании, то не смог оторвать от нее глаз. Он понял, что изучает ее, словно фигуру на картине. Она была высокой, стройной, хорошенькой — нет, красивой, — длинноногой и веселой. Свободная белая блузка висела над обычной серой школьной юбкой, расстегнутые манжеты болтались вокруг запястий. В отличие от остальных девушек на ее лице, загорелом от долгого лета, отсутствовал макияж. Волосы цвета каштанов, длинные и растрепанные, свободно струились до талии, скрывая ее ноги, когда она сидела. В состоянии покоя ее лицо носило задумчивое, немного мечтательное выражение, а широкие зеленые глаза смотрели куда-то вдаль, будто предаваясь фантазиям о другой возможной жизни. Именно этот взгляд каким-то непонятным образом и привлек Матео.

Зная, что она его не видит, он долго, насколько осмелился, наблюдал за ней и не мог отвести от нее глаз. Почему — он и сам не мог сказать. Каким-то непостижимым образом его тянуло к ней, будто он уже знал ее, будто они были близкими друзьями, даже родственными душами, где-то в прошлой жизни. Само ее присутствие успокаивало его мысли, спасало от превратностей ума. Она представала перед ним знакомой, единомышленницей. Возможно, все дело в ее лице, глазах. Казалось, она что-то знала... что именно с неизвестно. Она понимала. Или, скорее всего, это он обнаружил в ней способность понимать.

Он с легкой улыбкой поднял руку.

Она ответила ему тем же — ее лицо на мгновение озарилось — а потом вернулась к своим подругам. Его настигло чувство. Матео глядел ей вслед, в замешательстве покусывая нижнюю губу. Разочарование, словно пещера, разверзлось у него в груди. Был ли этот жест прощанием или дружеским признанием его существования, даже приглашением подойти и поздороваться? Однако она уже болтала с подругами, не давая ему возможности для дальнейшего общения.

Ее компания уже собиралась домой. Солнце окуналось в небо, мягкие розоватые цвета раннего вечера, словно пыль, оседали на воде. Он упустил свой шанс — если, конечно, в этот краткий миг тот вообще был. Закипевшее внутри разочарование сдавило ему горло. Он смотрел, как она вытирает ноги о траву, чтобы надеть туфли, засовывает остаток бутерброда в рот и, активно жестикулируя, говорит с подругами. Оживленно болтая, она прошла вслед за остальными через зеленые просторы, сквозь деревья, и вышла за ворота, даже не оглянувшись.

Он почему-то чувствовал себя обманутым. Будто ее взмах рукой был сродни поддразниванию или сигналу, предупреждающему о том, что она застала его за подсматриванием и что ему это не сойдет с рук. Он прижал кулаки к глазам и глубоко вздохнул, в груди поселился осадок разочарования. Пора на тренировку, пора покинуть пустеющий парк, пора уходить... Перекинув ремень сумки через плечо, он попрощался с Хьюго и Изабель и медленно поднялся на ноги, его мышцы запротестовали. Проходя мимо пруда, он на минуту остановился, чтобы напитаться последними золотистыми лучами, трава утопала в низком вечернем солнце. Хотелось смотреть на мерцающую игру света и тени, нежное наступление сумерек — окончание очередного дня. Раскинувшаяся перед ним водная гладь морщилась и журчала, отражая тонкие облака, растянувшиеся на небе цвета индиго. Гуси снова отвоевали себе территорию и теперь плавно скользили по ней, спокойные и гордые, растворяясь в сизом вечере. Они дарили ему покой, и несколько минут он так и стоял, пронзенный красотой происходящего... Затем стряхнул туман с головы. «Возьми себя в руки», — подумал он. Только при одном условии он мог здесь стоять.

Но когда он повернулся, его взгляд скользнул там, где всего несколько минут назад звучала девичья болтовня. Блеск серебра среди длинных травинок поймал угасающий солнечный луч, отразив его так ярко, что обжег глаза. Он моргнул, вспышка белого света отпечаталась под веками. Проходя, он поднял часы, их черный циферблат был размером не больше подушечки мизинца. Ремешок больше похож на браслет — изящное сплетение белого золота. Он ощущал его прохладную тяжесть в руке: твердые, настоящие, стрелка беззвучно тикает по кругу, отчего часы кажутся живыми.

— Воришка! — слово прозвучало небрежно, дразняще, но заставило его от удивления резко втянуть воздух. Вниз по склону к нему шагала девушка, ее длинные волосы развевались на усиливающемся ветру. Мир вокруг него дрогнул, и на мгновение он оказался слишком поражен, чтобы что-то ответить, а потом пришел в себя и отступил назад, беззаботно сунув часы в карман.

— Было ничье — стало мое! — Он приподнял брови с дразнящей усмешкой.

Девушка остановилась всего в нескольких метрах от него. Она оказалась выше, чем он предполагал, практически с него ростом, ее скулы покрывали легкие веснушки. Пятна от травы окрасили низ ее школьной рубашки, одной пуговицы не было на месте, а форма ее стройных рук просвечивала сквозь рукава. Засохшая грязь оставила следы на длинных бледных ногах, над коленом виднелась запекшаяся кровь от небольшой царапины. В развевающихся на ветру волосах застрял свернувшийся лист, уши украшали маленькие жемчужины, свисающие на изящной цепочке серебряные капельки лежали на гладкой коже ее ключиц. А потом до нее дошел смысл его шутки, и она противоречиво встряхнула головой.

— Очень смешно — отдавай.

Он быстро набрал полные легкие воздуха. Если сейчас он все испортит, то момент будет упущен. Руки спрятаны в карманах, плечи ссутулены, каблуки ковыряют землю, глаза щурятся с насмешливым подозрением.

— Во-первых, мне понадобится какое-нибудь подтверждение того, что эта — э-э — казалось бы, ценная вещица на самом деле принадлежит тебе. — Он криво улыбнулся и насмешливо отступил назад. Но заметил, как ее щеки запылали: было ясно, что сейчас он флиртовал, и в этот миг она могла просто потребовать свои часы обратно и удалиться. Насколько тонка эта грань между связью и разрывом: одно неверное движение, одно неверно сказанное слово — и ты окажешься не на той стороне.

Но она лишь выдохнула в насмешливом раздражении.

— Меня зовут Лола Бауманн, — сообщила она ему, выговаривая слова с преувеличенной терпимостью. — Имя выгравировано сзади.

— Да неужели?.. — Он осторожно вытащил часы из кармана и сделал вид, будто рассматривает их. — Кстати, меня зовут Матео. — Он не сводил прищуренных глаз с часов.

— Откуда ты родом?

— Отсюда — из Лондона. Но имя французское — моя мама француженка. — Он почувствовал, что краснеет, поэтому попытался как-то это замаскировать, склонив голову и притворившись, что щурит глаза. — А ты, я так понимаю, из Грейстоуна, как и все мы?

— К сожалению. В прошлом месяце мы переехали сюда из Суссекса из-за папиной работы.

— Значит, ты тоже из младшего шестого?

— Ага. Хотя у меня, в отличие от тебя, нет всяких научных предметов.

Он почувствовал, что вздрогнул.

— А откуда ты узнала, какие у меня предметы?

Она улыбнулась.

— Ты же олимпиец по прыжкам в воду. О тебе известно всем.

При этих словах он вспыхнул.

— Тогда какие предметы изучаешь ты?

— Искусство, английский и музыка.

— А-а, это объясняет, почему я не видел тебя в школе. — Он отвернулся, с преувеличенной небрежностью подбросив и поймав часы.

— Эй, осторожнее! — Она бросилась вперед, но он оказался быстрее.

— Погоди, погоди. — Он двинулся назад, вытянув руку так, чтобы не подпускать ее. — Говоришь, гравировка? Как жаль, что сегодня я не надел свои контактные линзы...

— Ой! — Она вновь дернулась вперед и на этот раз поймала его за запястье. — Открой ладонь!

Выражение яростной решимости на ее лице заставило его рассмеяться.

— Нет!

— Хорошо, тогда я открою! — Она попыталась разжать его пальцы. — Господи, ну почему вы, парни, всегда так чудовищно сильны? — Когда она вытянула из его кулака указательный палец, он позволил ей постепенно раскрыть всю ладонь, пока та не оказалась пустой.

Втянув воздух сквозь зубы, она на мгновение оказалась шокирована, ее глаза встретились с его, пальцы по-прежнему удерживали запястье. На секунду она была настолько близка, что он почти чувствовал запах ее волос... Из-за пульсирующей в щеках крови он отступил назад.

— Что? — резко спросила она, заметив, как изменилось выражение его лица.

Ему удалось быстро рассмеяться, отбежать на несколько шагов и вытащить из кармана часы.

— Лови!

Она взвизгнула и подпрыгнула за ними, лишь коснувшись их, когда те пролетели над головой.

— Ох, мои бедные часики! — Опустив руки, она осторожно осмотрела их и протерла циферблат низом рубашки, а потом подняла на свет, чтобы тщательно проверить на наличие царапин. — Знаешь, они же совершенно новые — подарок моего друга из города, где я жила раньше. Господи, если бы я их потеряла...

— Пожалуйста, — с саркастичной ухмылкой перебил он ее.

Она нацепила часы на запястье и пригвоздила его взглядом.

— О, прости, пожалуйста! Спасибо, что пытался их украсть, а потом чуть не утопил в воде! — Откинув волосы с лица, она с многострадальным вздохом покачала головой, но он заметил веселые искорки в ее хрустальных глазах.

Покидая парк и букет его летних ароматов, они сменили хрустящий гравий на твердый асфальт главной дороги, исполосованной длинными зубчатыми тенями, где высокие здания крали у прохожих последние минутки солнечного света. Практически тут же их поглотил поток пассажиров, спешащих к зияющему своим ртом метро, когда открытые двери баров извергали смеющихся и болтающих людей, чтобы потом снова затянуть других. Землю сотрясали глухие басы, доносившиеся откуда-то из кафе, и целая какофония улицы поднималась, чтобы приветствовать их — казалось, будто кто-то увеличил громкость, из-за чего шумные голоса, отражаясь, звучали внутри черепа. Их окружали толпы людей, лица становились большими, как в телескопе, заполняя объектив. Идя впереди него, сметенная потоком Лола почти достигла угла улицы. Наполовину обернувшись, она прокричала:

— Значит, увидимся в школе?..

Она уже исчезала из виду, растворившись в толпе.

Он сделал глубокий вдох.

— Почему бы тебе не дать мне свой номер? В эти выходные мой друг устраивает вечеринку... — Ложь, но он знал, что сможет рассчитывать на Хьюго.

Миг сомнения, и вот она уже пробирается к нему. Вокруг них собирались люди, словно муравьи, обходящие круглое препятствие. Он достал из кармана протекающую шариковую ручку и ощутил на ладони ее щекочущий кончик. А потом она снова одарила его улыбкой, прежде чем ее в очередной раз поглотил человеческий поток. Как только ее отнесло массой бурлящих тел, он отступил назад, подальше от течения, и привалился к стеклу универмага, не в силах перестать улыбаться.

— О-о-ох! — Лола хватает его за плечи и опрокидывает назад так, что его голова оказывается у нее на коленях, а он глядит в небо. — О чем ты там мечтаешь? Как выиграть олимпийское золото?

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒