Shroud of Eternity 10 страница

— Нет, спасибо… У меня другие планы на это утро.

Казалось, им было все равно, присоединится он к ним или нет.

Собравшись с мужеством, Бэннон решил столкнуться с одним из самых горьких моментов своего прошлого и теперь спускался по улицам в поисках тренировочных ям воинов арены. Он смотрел только вперед, ни с кем не разговаривал и не отвечал на призывы уличных торговцев и ремесленников.

Возле его бедра в ножнах покоился Крепыш, а пальцы Бэннона лежали на потертой кожаной оплетке рукояти меча. Юноша не собирался сражаться, но привычное ощущение клинка под рукой придавало ему сил для того, что он должен сделать. Его терзал тот день на Кирии, когда он и Ян спустились в свою тайную бухту с приливными заводями, полными ракушек, крабов и интересных рыбок. Это было прекрасное место для игры двух любопытных мальчишек с горящими глазами, и Бэннон считал его убежищем от своего отца. Когда он бывал там со своим лучшим другом Яном, то чувствовал себя в безопасности и мог представить себе более яркий мир.

Но бухта оказалась небезопасным местом. Корабли норукайских работорговцев обогнули мыс и отправили к берегу лодки. Свирепые покрытые шрамами мужчины схватили Бэннона и пытались утащить, чтобы сделать рабом. Но Ян бросился на них, дав своему другу шанс сбежать… и при этом сам попал в плен. Вместо того чтобы вернуться помочь, сражаться и спасти Яна, Бэннон убежал. Последнее, что он помнил после того, как вскарабкался на вершину обрыва и оглянулся, — отчаянный взгляд своего друга, которого работорговцы швырнули в лодку. Они уплыли с ним навсегда…

Бэннон и не надеялся увидеть Яна вновь. Он полагал, его друг сгинул в какой-нибудь зловонной адской дыре. Теперь он знал: Яна привезли сюда и продали в рабство, где его научили сражаться. Бэннон припомнил кровавую ярость, овладевшую им во время битвы с норукайцами в бухте Ренда. Он убил многих обезображенных мужчин, когда всплеск гнева привел его в бешенство, которого он никогда прежде не испытывал. Должно быть, Ян, приговоренный жить и умереть на арене, сражался так каждый день. Только вчера он стоял на песке пред ликующей публикой, лицом к лицу с чудовищным двуглавым воином. Эта битва не была необычной: такова была жизнь Яна.

Бэннону стало плохо. Он приложил руку к животу, пытаясь успокоить клокотавший от эмоций желудок. Он должен увидеть своего друга, должен поговорить с ним. Чего бы ему ни стоило, как бы ни пришлось умолять Амоса или властительницу и главнокомандующего волшебника, он должен освободить Яна, хотя и опоздал на много лет.

Юноша приблизился к высоким стенам арены и оказался перед зверинцем с незнакомыми и смертельно опасными созданиями. В стене песчаника, на котором был построен город, было несколько входов в туннели, ведущие к темным камерам. Оттуда слышались вой, рык, шум и грубый голос главного укротителя Айвена, который кричал на животных. Доносившееся из проема густое зловоние отдавало мускусом, экскрементами и было наполнено болью. Бэннон всмотрелся в туннель и с трудом сглотнул. Ему сказали, что один из этих больших туннелей ведет к подземным тренировочным ямам — там держали и обучали бойцов арены.

В больших зарешеченных загонах держали хищных зверей, которые шагали взад-вперед и были готовы наброситься на любого врага. Бэннон уставился на огромного боевого медведя, который снова и снова бросался на крепкие железные прутья. Серо-зеленые ящеры размером с небольшого дракона шипели и фыркали, плескаясь в луже нечистот на полу своего загона.

В освещенном факелами широком туннеле стоял Айвен. Рядом с ним была тележка, нагруженная кровавыми кусками мяса, разрубленными толстыми костями и сваленными в кучу влажными внутренностями. На вершине горы мяса лежали две отрубленные головы яксенов. На их обмякших мертвых мордах было удивительно человеческое выражение отчаяния. Айвен поднял одну из голов за спутанные черные волосы и бросил в зарешеченное логово, в котором обитали три песчаные пумы.

Когда глаза Бэннона привыкли к полумраку, он стал смотреть, как кошки сражаются за голову. Он подумал о Мрра, которая осталась за городом, и его сердце сжалось от осознания, что кошка знала, каким зловещим был этот славный город. Неудивительно, что она убежала, когда к ним направились Амос и его товарищи.

На рыжеватых шкурах пум были выжжены символы заклинаний — такие же, как у Мрра… и на кожаной жилетке главного укротителя. Айвен рычал на них, словно подражая своим же пленным зверям. Он хлопнул широкой ладонью по решетке, издавая грохот:

— Разорвите голову на части! Думайте о ней как о жертве — у вас будет больше еды, если вы убьете хоть кого-то на боевой арене.

Трока пум смотрела на главного укротителя, и их золотистые кошачьи глаза сверкали ненавистью. Айвен согнул пальцы на левой руке и сосредоточился, явно используя дар. Пумы съежились, словно получали приказ, а затем напали друг на друга, сражаясь за уже потрепанную голову. Айвен рассмеялся.

Чувствуя еще большее отвращение, Бэннон отшатнулся от зверинца и вошел в соседний туннель, прорубленный в песчанике. Он надеялся, что проход приведет его туда, где держат плененных бойцов.

В двух шагах от входа в туннель, прямо за тем местом, докуда доставали косые лучи солнечного света, стояла Морасит, прислонившись к стене и наблюдая за ним. Она выглядела не слишком настороженной, но само ее присутствие было угрозой. Бэннон предположил, что никакой другой охранник и не требовался. У женщины были коротко постриженные русые волосы и темно-карие глаза. Незакрытая одеждой кожа на ее руках, животе и бедрах была украшена шрамами в виде узоров и заклинаний. Когда Бэннон замешкался, Морасит равнодушно и безо всякого интереса посмотрела на него. Она скрестила руки на полосе из черной кожи, прикрывавшей ее грудь, но ничего не сказала, вынуждая его рассказать, зачем он пришел.

— Я… мне нужно увидеть чемпиона.

— Хочешь сразиться с ним? — спросила она. — Вряд ли ты справишься с чемпионом. Сегодня мы не проводим бои с добровольцами.

— Нет… он мой старый друг. Его зовут Ян. Я знал его, когда он был ребенком с острова Кирия. Он помнит меня.

— Он — чемпион, — сказала Морасит. — Ему не нужно другое имя, а когда его победят и убьют, появится новый чемпион. У Ильдакара всегда был чемпион.

— Но он мой друг, — упорствовал Бэннон. — Я просто хочу поговорить с ним. Я был там, когда… — Он тяжело сглотнул. — …когда его захватили норукайские работорговцы.

Морасит фыркнула.

— Ни у кого из наших бойцов нет прошлого. Теперь не имеет значения, чем они занимались до обучения. — Она посмотрела на него, желая увидеть мольбу на его лице. Но юноша не оправдал ее ожиданий и не отступил. Наконец, Морасит выпрямилась. — Но это останется на усмотрение Адессы. Я позволю тебе поговорить с ней.

Надменно повернувшись, Морасит пошла по темному туннелю, ожидая, что юноша последует за ней. Бэннон поспешил за женщиной, заметив, что на ее голой спине тоже нанесены узоры заклинаний. Она была жилистой и мускулистой, и повязка на талии прикрывала ее крепкие ягодицы, при этом плотно их облегая. Ее дразнящая и соблазнительная походка излучала болезненную чувственность. Бэннон с трудом сглотнул, заставляя себя думать о Яне, запертом в этих клетках, истязаемом все эти годы, вынужденном сражаться. Жизнь его друга была кошмаром.

Жизнь Бэннона начала разваливаться, когда он потерял своего друга. Он получил множество других глубоких ран. Юноша бежал с Кирии в поисках новой идеальной жизни. Он не смог ничего сделать, чтобы спасти свою убитую мать или утопленных котят, которые стали для него символом многочисленных утрат.

Но, возможно, он мог как-то помочь Яну

Морасит вела его через прохладные туннели в песчанике, которые перешли в широкий, хорошо освещенный грот. Несколько круглых ям в каменном полу наверняка служили тренировочными площадками. Многочисленные проходы в скалистых стенах вели к отдельным камерам с решетками, которые служили бойцам и домом, и тюрьмой.

— Адесса! — крикнула Морасит. — Этот тщедушный кусок мяса хочет видеть чемпиона. Заявляет, что он его друг.

Суровая наставница вышла из большой камеры, выдолбленной в каменной стене.

— У чемпиона нет друзей, кроме меня. Я его наставница. Я — причина его существования.

Адесса была старше и опытней молодой Морасит, стоявшей на страже. Изгибы ее тела больше ассоциировались со сжатой пружиной, чем с женственными формами. На ее лице были морщины, а темные волосы пестрели сединой. Карие глаза смотрели на него, как наконечники арбалетных болтов, нацеленные опытным лучником.

Бэннон едва не дрогнул, но собрался с силами. Прикоснувшись пальцами к рукояти Крепыша, он встретился взглядом с Адессой.

— Имя чемпиона — Ян. Он мой друг. Он вспомнит меня. — Затем юноша понизил голос и пробормотал: — Пресвятая Мать морей, надеюсь, он меня вспомнит.

Адесса посмотрела на него с любопытством.

— Смутно припоминаю, как он давным-давно сказал, что его зовут Ян. К тому моменту, как он попал ко мне, норукайцы почти выжгли в нем эту личность. Но это может быть интересно. — Ее тонкие губы сжались в жесткую линию. — Лила, возвращайся на свой пост. Я сама разберусь.

Молодая Морасит бросила быстрый взгляд на Бэннона, а затем неторопливо пошла по туннелю, чтобы вернуться к своим обязанностям.

Адесса повела юношу через главный тренировочный грот в боковой туннель, в котором было полно тюремных камер, закрытых решетками.

— Я предоставила ему самую просторную камеру. Это право чемпиона — одна из наград за то, что он боец. — Адесса посмотрела на Бэннона и перевела взгляд на его меч. — Ты воображаешь себя воином?

Он расправил плечи:

— Я убил мечом многих, но только когда это было необходимо.

— Убийство всегда необходимо, если борьба оправдана, — произнесла Адесса. — Однако сомневаюсь, что тебя обучили должным образом.

— Меня тренировал волшебник Натан Рал. Он выдающийся фехтовальщик.

— Я слышала, что он даже не волшебник, — сказала Адесса. — Чемпион — лучшее, что у нас есть. Я суровый наставник, но я горжусь им и вознаграждаю разными способами.

— Тогда вы можете наградить его свободой, — предложил Бэннон. В его голосе звучала смелость, которой он на самом деле не ощущал. — Его схватили на Кирии, когда он был еще мальчишкой. Он не раб.

Глаза наставницы Морасит расширились, и она едко усмехнулась:

— Ты не понимаешь, что значит «раб». Его жизнь не принадлежит ему. Ею владеет Ильдакар, и он служит своей цели. Я обладаю им. Тренирую его. Вознаграждаю до тех пор, пока он меня не подведет. И тогда у нас будет следующий чемпион.

— Его имя Ян, — настаивал юноша. А затем добавил: — А меня зовут Бэннон.

— Имена переоценены. — Адесса остановилась перед стеной из железных прутьев, за которой была хорошо освещенная камера. Обстановка состояла из плетеного коврика на каменном полу, спального тюфяка, таза воды и ночного горшка.

— Чемпион, — позвала Адесса, — к тебе посетитель.

Сердце Бэннона чуть не разбилось при виде парня, лежавшего на тюфяке. Он узнал Яна во время боя на арене, но теперь он увидел своего друга вблизи. Когда чемпион сел на тюфяк и посмотрел на него, Бэннон понял, что Ян — больше не Ян. Он стал незнакомцем.

— Это я, Бэннон, — хрипло сказал он. — Помнишь меня? Помнишь Кирию? Наш дом? В детстве мы были друзьями.

Чемпион поднялся с тюфяка и подошел к решетчатой двери. На нем была только набедренная повязка. Его тело состояло из бугров твердых мышц и белых шрамов. Он молчал.

— Я Бэннон, — снова сказал юноша, схватив прутья клетки и умоляюще глядя в глаза своего друга. — Раньше мы играли вместе, исследовали остров, работали на капустных полях. Разве ты не помнишь? Мы плескались в волнах прибоя и обыскивали лужи, оставшиеся после отлива. А потом, в тот день… — Горло Бэннона пересохло. Он вздохнул. — В тот день пришли работорговцы.

— Бэннон? — спросил его собеседник, словно пробуя на вкус это слово. Он сжал зубы, голос стал тверже и мрачнее: — Бэннон.

— Да, работорговцы пытались схватить нас обоих, но ты помог мне вырваться. И я… — Он не был уверен, что сможет продолжить. Воспоминания о том дне были почти невыносимы, но все же он сказал: — Я убежал, и они тебя забрали. Я тебе не помог. Прости. Мне очень жаль! — Слезы текли по его лицу. Его грудь свело судорогой, и он зарыдал. — Пресвятая Мать морей, мне очень жаль!

Лицо Яна оставалось непроницаемой каменной маской. Он никак не реагировал и не узнавал своего друга. Бэннон смотрел на него сквозь пелену слез. Ему было мучительно смотреть на такое преображение. Глаза его друга выглядели мертвыми, наполненными желанием убивать. Из беззаботного мальчика с острова он превратился в беспощадного бойца.

— Я тебя нашел, — сказал Бэннон. — Я вернулся, и у меня есть друзья в Ильдакаре. — Он стиснул железные прутья решетки. — Я сделаю все возможное, чтобы освободить тебя. Я вытащу тебя отсюда. — Он умоляюще потянулся в камеру.

— Бэннон?.. — снова спросил Ян. Теперь в его глазах вспыхнул гнев. — Я помню.

— Да, мы были друзьями, и в тот день…

— Ты позволил им схватить меня. — Со скоростью змеи Ян схватил запястье Бэннона.

Вскрикнув, юноша пытался вырваться, но продолжал смотреть в лицо своего друга.

— Я освобожу тебя. Обещаю, я постараюсь…

— Я не хочу, чтобы меня освобождали. Я чемпион. Я боец… и я здесь. — Он смотрел на Бэннона, а потом взглянул на Адессу, и его лицо смягчилось, выражая почтение. — Я не хочу, чтобы меня освобождали. — Другая его рука метнулась между прутьев и схватила Бэннона за шею, как челюсти бойцовской собаки.

Бэннон задыхался и отбивался, пытаясь отстраниться.

— Прошу…

Адесса некоторое время забавлялась зрелищем, а затем схватила цилиндрический предмет с черной рукоятью, висевший у ее бедра. У оружия был тонкий острый наконечник, как у шила сапожника. Морасит уколола острием предплечье Яна и каким-то образом послала взрыв боли, подобный молнии. Ян разжал руку, пошатнулся и рухнул на пол.

Бэннон упал перед решеткой камеры.

— Ян…

— Он больше тебя не побеспокоит, чемпион, — сказала Адесса.

Оправившись от волны боли, Ян поднялся и встал в своей камере. Он смотрел на Бэннона с гневом и отвращением.

Адесса схватила Бэннона за ворот его свободной коричневой рубашки, будто сцапала животное за загривок.

— Я не могу допустить, чтобы мой чемпион был выбит из колеи. Ты должен уйти. — Она оттащила его от камеры.

— Ян! — прокричал Бэннон. — Прости!

— Он не хочет иметь с тобой ничего общего, — сказала наставница Морасит. — Оставь его в покое.

Глава 22

Приближалась ночь. Никки в одиночестве шла по выложенным плиткой просторным коридорам огромного особняка и смотрела на россыпь сверкающих звезд через открытые окна в крыше, обрамленные лозами. В нишах и в углах стояли мраморные статуи ильдакарцев из разных слоев общества: стройная молодая женщина с кувшином воды на плече; широкогрудый охотник с двумя зайцами, подвешенными на пояс; стражник в короткой накидке, чешуйчатом нагруднике и наплечнике — таких же, как у верховного капитана Эйвери; даже старуха со сгорбленной от непосильного труда спиной с выражением горькой злобы на лице: ее голова была повернута в сторону, будто она осуждала каждого, кто проходит мимо.

Никки никогда не была ценительницей искусства, хотя, когда она пленила Ричарда и жила с ним в Алтур'Ранге, называя своим мужем, то видела его удивительно красивую резьбу по камню. Особым его творением была вдохновляющая и впечатляющая статуя «Жизнь», чья художественная сила была настолько неоспорима, что спровоцировала революцию в угнетенном городе.

Однако статуи в огромном особняке не казались обычными украшениями. Они не были настолько жуткими, как отвратительные скульптуры, при помощи которых брат Нарев стремился показать недостатки человечества, но все же вызывали тревогу. Никки догадалась, что это были настоящие граждане Ильдакара, обращенные в камень в наказание за преступления — как погонщик яксенов. Главнокомандующий волшебник Максим считал себя главным скульптором Ильдакара, хотя работал с магией и плотью, а не с камнем.

Бэннон ушел из особняка — наверно, проводил время со своими новообретенными друзьями, — поэтому Никки поужинала вместе с Натаном в его покоях. Непривычно немногословный волшебник рассказал о своей работе с Андре:

— Я верю, что повелитель плоти может отыскать решение. Сегодня мы создали карту линий моего хань и обнаружили очевидный недостаток. Нам нужно продолжать работу, чтобы вернуть дар.

— За этим мы сюда и пришли, волшебник. — Она заметила, как он оживился, когда она назвала его волшебником, хотя он был неспособен коснуться своего хань. — Но я не хочу тратить время впустую. Этот город тревожит меня. Мы должны распространять известия о магистре Рале, но я боюсь, что гниль Ильдакара уходит глубоко в корни. — Во многом этот город напоминал ей Алтур'Ранг.

Натан разобрался с десертом в виде медового пирожного и облизал пальцы.

— Не могу не согласиться. Сомневаюсь, что Ильдакар могут спасти непокорная колдунья и сопровождающий ее волшебник… даже если ко мне вернутся силы. Нам стоит уйти подальше, пока они не подняли свой саван и не запечатали город вне времени.

Никки беспокоилась и опасалась, что ей все-таки придется противостоять волшебникам Ильдакара. Она вернулась в свои покои, чтобы поразмыслить над своими умениями — над навыками, которым ее научили сестры Света, и над ужасающей магией Ущерба, обретенной тогда, когда она стала сестрой Тьмы и служила Владетелю. У Никки имелся арсенал заклинаний, превосходящий умения самых одаренных противников, но волшебники Ильдакара уже продемонстрировали свои выдающиеся способности. Они превратили сотни тысяч людей в камень и изолировали свой город от времени. Даже Никки не могла с этим соперничать.

После перемещения звезд она была не уверена, что изученные ею хитросплетения магии — контрольные сети, заклинания, действия, последствия и взаимодействия — будут работать как прежде. Оказавшись одна в своих покоях, Никки стояла перед неглубокой чашей с водой и изучала в отражении свои яркие голубые глаза и светлые волосы, которые она зачесала назад и скрепила драгоценной ильдакарской заколкой. Ее лицо было прекрасным.

Бесчисленное количество мужчин смотрело на нее с вожделением, многие воспользовались ее телом. Однако единственный мужчина, которого она любила, никогда не желал ее. Ричард Рал уважал Никки и высоко ценил ее помощь. Он восхищался ею как другом, советником и одним из ключевых союзников в его стремлении к миру и свободе во всем мире. Но истинную любовь Ричард испытывал к Кэлен.

Любовь не измерялась одной лишь человеческой красотой. Никакое беспристрастное жюри не взялось бы судить, кто привлекательнее — Никки или Кэлен. Обе женщины были прекрасны, но красота Кэлен была исключительно для Ричарда, а красота Никки оставалась ее собственной.

Погрузившись в мысли, она опустила пальцы в чашу, отчего по ее идеальному отражению прошла рябь. Она плеснула водой в лицо.

Никки давно лишилась теплого и сострадательного человеческого сердца, но теперь она была сильнее, была на правильной стороне и посвятила себя делу Ричарда — делу свободы. Впрочем, Никки сомневалась, что когда-либо найдет — или даже пожелает найти — настоящую любовь. Тем не менее, колдунья знала, что сейчас она более человечна, чем когда-либо.

Выпустив свой дар, чтобы погасить свет в комнате, Никки откинулась на прохладные шелковые простыни и погрузилась в сон, спокойствие и грезы…

Когда ее сознание унеслось прочь, впервые за последние дни она ощутила магическую связь со своей сестрой-пумой Мрра. Ее мысленный взор видел глазами кошки, тело стало гибким, она почувствовала силу своих мускулов и опасную остроту когтей, пока бежала через поросшую травой равнину. Мрра было легко найти добычу: здесь ей попадались жирные антилопы, зайцы и даже суслики. Она ела досыта, но беспокоилась, дожидаясь Никки.

Мрра несколько дней бродила вокруг древних каменных солдат. Ее чуткое кошачье восприятие не видело угрозы в статуях мужчин в доспехах, но по-настоящему ее тревожил величественный город, наполненный зданиями, людьми… и болью. Мрра уже давно могла уйти в холмы, но связанная заклинанием с Никки кошка осталась возле охваченного беспокойством города.

Песчаная пума не оставила Никки — даже ее друзей, Бэннона и Натана, которые хорошо к ней относились. Мрра хотела защитить их всех, но ничего не могла поделать, пока они были в большом городе. Никки неоднократно видела сны с воспоминаниями о заточении Мрра, о том, как главный укротитель клеймил ее, обучал их троку, как они убивали противников на боевой арене… Теперь Никки в реальности узнавала кристально-четкие детали этих видений.

Никки было некомфортно в качестве гостя Ильдакара, но во сне колдунья, связанная с большой кошкой, снова стала свободной. Мрра жила своей жизнью и видела мир глазами хищника, игнорируя навязанные обязательства или политику. Она просто жила: охотилась, бегала, спала. Благодаря магической связи, Мрра больше не была одинокой кошкой. Никки стала ее частью. Теперь, когда их связь возобновилась, в разуме пумы что-то пробудилось. Она помчалась по равнине сквозь шелест сухой травы — ее рыжеватый мех сливался с ней, и кошка оставалась невидимой… пока не решала напасть.

Ночью, когда ее зрение обострялось, Мрра рыскала под городскими стенами, чуя человеческий запах и резкое зловоние тех мест, куда они опорожняли ночные горшки прямо с каменных стен. Мусорные кучи были разбросаны вдоль нагромождений камней. Мрра исследовала границы большого города, избегая закрытых на ночь массивных ворот. Она вскарабкалась на пестрый гранитный выступ и перескочила на покрытый лишайником высокий валун, примыкающий к низкому участку стены. Десятилетия назад желудь упал в трещину в скале, и за эти годы вырос большой дуб. Он тянулся ввысь, раскалывая гранит своими извилистыми корнями.

Цепляясь когтями, Мрра полезла на дуб и взобралась на самый верх. С высокой крепкой ветки кошка смотрела на неприступную стену, оценивая высоту — стена была выше дерева на пятнадцать футов. Прикидывая расстояние, она напрягла мускулы. Мрра не раздумывала и не колебалась. Она с силой оттолкнулась и прыгнула в воздух.

Большая кошка почти допрыгнула до верха широкой стены. Она проскребла выпущенными когтями по торцу крайнего каменного блока и зацепилась за одну из свисающих лоз. Отталкиваясь задними лапами и молотя хвостом, Мрра карабкалась наверх. Напрягшись, пума наконец забралась на стену. Она тяжело дышала, язык вывалился из пасти, но она отдыхала совсем недолго; прижавшись к земле, она пошла дальше. Мрра ползла по стене, пока не оказалась возле крыши здания на нижнем уровне города.

Снова прыгнув, Мрра приземлилась на эмалированную черепицу. Она сбила несколько плиток, которые загремели и загрохотали, скатываясь вниз. Из жилища донеслись крики, но Мрра прыгнула в темный переулок и метнулась прочь до того, как на улицу вышли мужчина с лампой в руках и его жена. Они кричали, браня незваного гостя. Пума не понимала слов, слышала только шум и человеческие голоса. Мрра чуяла их страх.

Теперь она была внутри Ильдакара, ненавистного города, места боли. Здесь была ее сестра-пума.

Никки беспокойно ворочалась во сне, чувствуя тревогу. Ей был непривычен страх песчаной пумы.

Мрра отбросила робость и продолжила двигаться. Она держалась в тени. Здесь было много еды, хотя охота отличалась.

Никки, пребывая в некоем трансе, пыталась докричаться до Мрра: «Ты должна спрятаться! Спрячься! Укройся где-нибудь до рассвета».

Мрра продолжала идти по нижним уровням города, которые ночью были довольно пустыми. Стражники патрулировали улицы, и Мрра издалека ощущала солдат в доспехах. Кто-то из них шел в одиночку, кто-то — группами по три-четыре человека. Попадались и другие люди: ночные рабочие, которые придерживались главных улиц, и другие, которым, как и Мрра, нравились тени. Человеческие охотники.

Она услышала впереди приглушенный крик, звуки потасовки и борьбы. Мрра стало любопытно, и она осторожно и мягко прошла дальше и нырнула за угол переулка, откуда можно было увидеть открытую улицу. Три человека в коричневых одеждах атаковали одного из одиноких городских стражников.

Никки видела глазами пумы, но воспринимала все через призму опыта Мрра. Все казалось другим. Три человеческих фигуры атаковали стражника подобно троке пум, сбив с ног большую добычу. Стражник сопротивлялся, но человеческие хищники были сильнее.

Мрра учуяла запах крови.

Никки учуяла запах крови.

Но ни одна из них не испытывала голода. Драка привлекла внимание, и Мрра растворилась в темноте, заботясь только о том, чтобы найти место, где спрятаться до восхода солнца.

Глава 23

То, что осталось от Дворца Пророков — если там вообще хоть что-то осталось — и манило Верну, и отталкивало. Остров был опустошен, а огромное строение, прослужившее сестрам три тысячи лет, было уничтожено. Но возможность найти какую-то крошечную драгоценную частичку дворца вынудила аббатису преодолеть долгий путь в Танимуру.

С тех пор, как мир изменился — как и многие правила, которым следовали сестры Света — Верна искала ответы или, скорее, правильные вопросы. Может, она найдет их здесь. Женщина напомнила себе, что она все еще аббатиса, хотя теперь и не знала, что это значит.

После того как Верна прибыла в Танимуру и посетила гарнизон, она могла бы сразу отправиться на остров Халзбанд и увидеть все своими глазами, но в тот день решила отдохнуть и наладить связи с десятью сестрами, прибывшими ранее. Наверняка они уже побывали там и оплакали их бывший дом.

Солдаты д'харианской армии занимались строительством казарм для новоприбывших, но генерал Зиммер уже выделил одно здание для сестер. Верна оценила жест и приняла апартаменты, но подумала, что женщинам было бы лучше подыскать место в городе. Тысячи лет сестры пользовались большим уважением в Танимуре, и она была уверена, что хоть у кого-то остались о них теплые воспоминания.

С другой стороны, сестры Тьмы учинили в городе настоящий погром, разрушив гавань и разнеся корабли в щепки. А когда Ричард привел в действие опасную световую сеть, охватывавшую весь дворец, магия Ущерба вызвала больше разрушений, чем когда-либо видел город. С тех пор остров опустел.

Но, возможно, что-то и осталось. Возможно…

Генерал Зиммер пригласил ее к себе на ужин, но аббатиса отклонила приглашение, зная, что капитану Норкроссу необходимо передать инструкции из Народного Дворца и подробно описать планы восстановления Д'Хары после окончания недавней войны в Темных землях. Настало время для исцеления и расширения границ, — и для того, чтобы отдать долг памяти павшим.

Воссоединившись с десятью сестрами, Верна проговорила с ними до поздней ночи, но на следующее утро проснулась свежей и отдохнувшей. Руины дворца звали ее, и она знала, что должна идти. Поскольку другие сестры уже ходили к развалинам, кто в одиночку, кто группами, Верна хотела исследовать обломки одна — неважно, найдет она там что-нибудь или нет.

Некоторые из сестер пытались ее отговорить.

— Мы уже все там обыскали, аббатиса, — сказала сестра Рода. — Искали вновь и вновь. Это разобьет вам сердце.

— Действительно, ничего полезного там не осталось, — добавила сестра Элдин. Ее густые черные волосы были заплетены в косу. — Это только напомнит вам обо всем, что мы потеряли.

— Мое сердце уже разбито. Возможно, мне не помешает вспомнить, что мы утратили. — Верна уже приняла решение. — Я должна пойти. Я считаю это паломничеством.

Послушница Эмбер, розовощекая сестра Норкросса, очень хотела составить аббатисе компанию, и Верна решила взять ее с собой. Может, вдвоем будет легче.

— Мы с Эмбер осмотрим остров, — объявила она.

Сестры одобрительно закивали, хотя явно сомневались, что аббатиса найдет то, что они могли упустить.

После восхода солнца Верна и молодая послушница покинули гарнизон. Они шли через город и по широким мостам, перекинувшимся через рукава устья реки Керн, которая впадала в море. Аббатиса была слишком сосредоточена на своей цели, чтобы замечать на улицах нарядно одетых людей и реющие желтые флаги Д'Хары со стилизованной буквой «Р» — символом магистра Рала.

Что-то в очаровательной Эмбер напоминало Верне ее дочь Лейтис, когда та была молода. Когда-то давно Верна родила от волшебника Джедидии… так давно, что Лейтис уже умерла от старости, а Джедидия погиб из-за своего предательства. А Верна продолжала жить. Она уже не знала, кто она сейчас. Может, здесь она найдет ответы.

Две женщины прошли ткацкую улицу и миновали склад, заполненный рулонами ткани: теплой шерстью, окрашенным хлопком и даже дорогим шелком. Эмбер глазела по сторонам, ее бездонные голубые глаза распахнулись от восхищения, но Верна продолжала быстро идти вперед.

— Почему ты присоединилась к сестрам, дитя? — спросила она девушку.

— Потому что я к этому стремилась, аббатиса. — Девушка выпрямилась, снова приняв решительный вид. — Надеюсь, что благодаря упорному труду и преданности делу я смогу стать достойной сестрой.

— Я уже вижу, что сердце твое достойно. Но пророчества исчезли, а наши учения больше ничего не значат, и я не знаю, что могут предложить тебе сестры. Мы были слишком зациклены на пророчествах.

Они остановились перед перекрестком, и мимо них на двух лошадях проехали нарядно одетые мужчина и женщина. Мужчина коснулся края шляпы и почтительно кивнул Верне, которая не понимала, как тот ее узнал.

Эмбер продолжала:

— Сестер уважают. Я всю жизнь мечтала присоединиться к вам и теперь не собираюсь отказываться от своей мечты.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒