ПЕРВОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО 6 страница

— Что… что случилось?

Ламех ответил мертвым голосом:

— Проклятие. Отложенное проклятие Всевышнего на Каина все-таки настигло… В седьмом поколении, как Он и сказал… Вон в том направлении, там должны быть кусты, лежит наш великий прародитель Каин. Он убит моей стрелой. А Тувалкаин… мой бедный мальчик…

— И что? — вскрикнула Ада в ужасе. — Прошло семь поколений?

— Посчитай сама, — сказал он мрачно.

Они принялись считать, сбивались, поправляли одна другую, даже ссорились, наконец Цилла подтвердила убито:

— Да, Тувалкаин… как раз из седьмого колена. Что нам делать?

Он ответил тяжелым голосом:

— Жить.

— Жить? — вскрикнула жена. — Вот так просто жить дальше?

— Да. Наказание неотвратимо. Но жить нужно дальше.

Женщины зарыдали, наконец Ада выкрикнула сквозь слезы:

— Но я не буду рожать детей на смерть!.. Отныне не смей входить ко мне. Я буду спать отдельно.

— И ко мне, — закричала Цилла, — я не хочу, чтобы мои дети рождались для исполнения какого-то древнего наказания! Это несправедливо!

Ламех сказал печально:

— Да, мир несправедлив. Но это мы его делаем таким.

— Нет, — выкрикнула Цилла со слезами. — Нет! Больше не приходи на мое ложе. Я не стану рожать детей, зная, что их ждет смерть.

Ламех заговорил просительно:

— Успокойтесь… Нет, я понимаю, успокоиться трудно, даже нельзя, но… Творец на семь поколений отложил наказание нашему роду за умышленное убийство Авеля. Я же убил неумышленно! Так что наверняка Всевышний отложит наказание моему роду на еще более длительный срок… Хотя я знаю, что если за убийство Авеля роду Каина воздалось всемеро, то за убийство моих детей воздастся всемидесятеро!

Ада завопила, а Цилла разорвала на себе одежды в знак великой скорби и прокричала в слезах:

— И что? Тебя не волнует, что погибнут твои потомки?

Ламех вздохнул.

— Меня волнует, — признался он, — но я стараюсь посмотреть глазами Всевышнего, для которого тысяча наших лет — что один день. Через тысячу лет мои потомки будут населять полмира, и потеря нескольких человек… или даже десятков человек моей крови, не будет большим ущербом для рода… Примерно так может видеть это Всевышний. С другой стороны, все мы будем помнить, что за преступления надо отвечать, и потому должны быть осторожными в словах и поступках. Впрочем, я не берусь угадывать Его мысли и деяния, неисповедимы Его замыслы.

Ада сказала резко:

— Нет!

— Да, — возразил Ламех, — ты не права.

— Права!

— Нет, так нельзя, — сказал он твердо. — Так неправильно.

— Неправильно, — возразила она с той же решимостью в голосе и непривычным для нее, всегда такой мягкой и уступчивой, упрямством, — рожать детей на гибель. Если мы с Циллой не можем тебя убедить, пойдем к тому, кто нас может рассудить! И кому поверим оба.

— К кому? — удивился Ламех. — Нет такого человека, который знает, как надо жить и как вести себя в этом мире!

— Есть, — ответила Ада.

Подумав, он произнес с недоверием:

— Я знаю только одного, которому я доверил бы решать мои дела…

— Мы тоже, — отрезала Ада и посмотрела на вторую жену Ламеха. — Так ведь, Цилла?

— Да, — ответила она, — ему я доверю.

Ламех сказал нерешительно:

— Если ты говоришь о самом Адаме, нашем прародителе…

— Да, — ответила Ада. — Кто еще может ответить на такое?

— А ему ты поверишь? — спросил Ламех грустно, он хорошо знал характер жены.

— Да, конечно, — ответила Ада уверенно. — Он скажет то же самое, что говорю тебе я!

Ламех спросил удивленно:

— Почему ты так решила?

— Потому что, — ответила Ада еще увереннее, — что он сам вот уже больше ста лет спит с Евой раздельно!

— Это далекий путь, — сказал Ламех, все еще в глубоком раздумье. — Мы даже не знаем, где он живет…

— Знаем направление, — ответила Ада. — А дальше подскажут.

Впервые Ламех понял, насколько же за такой короткий срок изменилась земля. Они шли две недели, ночуя когда в поле, когда в домах селений, и на всем пути встречали распаханные или засеянные поля, стада скота на лугах и склонах зеленых холмов, множество домашней птицы во дворах, а также в прудах, озерах и на реках.

Наконец им сказали, что в долине за этими зелеными холмами они и найдут Адама. Ламех заторопился, и, когда дорога вывела их на вершину холма, все трое вздохнули с восторгом.

Огромная зеленая долина до самых дальних гор пестрит аккуратными домиками, вокруг каждого огороды, загоны для скота, а дальше поля с золотой пшеницей. Много плодовых деревьев, а пока спускались с холма, мимо все чаще проносились тяжело груженные пчелы, таская сладкий нектар в расставленные вдоль дороги ульи.

Дом Адама ничем не отличался от остальных, но Ламех и его жены заметили, с каким почтением все отзываются о прародителе всех народов. Ада и Цилла начали поглядывать на Ламеха все победнее.

Их приняла Ева, все еще юная и подвижная, Адам вернется только к вечеру, пропадает на охоте, приготовила обед, с жадным интересом расспрашивала о жизни в далеких городах.

Адам вернулся не к вечеру, а утром, зато принес диковинного оленя с такими ветвистыми рогами, что все постоянно сбивались, пересчитывая отростки.

Ему рассказали о величественных городах, которые построил Каин и его дети, потом Ламех с грустью поведал о своем невольном убийстве старшего сына Адама, Каина. И сразу же, словно это могло утешить Адама, рассказал, как убил своего любимого сына Тувалкаина и что теперь должны погибнуть еще его дети…

Жены едва дождались, когда Ламех закончит жаловаться, рассказали о своем великом споре. Адам внимательно выслушал всех троих, тело сковало холодом. Сердце пронзила старая, уже, казалось бы, давно затихшая боль. Так вот когда аукнулось преступление его первенца Каина. И вот когда его старшего сына настигла расплата. Убит, как дикий зверь, убит потому, что одичал настолько, что сам стал похож на хищного зверя…

Адам проглотил ком в горле и заговорил:

— Ада и Цилла… Я понимаю вас и скорблю вместе с вами. У вас погиб сын, но и у меня погиб сын, мой первенец, на которого я возлагал столько надежд!

Ада вскрикнула:

— Я знала, что ты нас поймешь!

— И встанешь на нашу сторону, — добавила Цилла.

Адам произнес с тяжелым вздохом:

— Однако мир создан для того, чтобы рождались дети. Творец велел нам плодиться и размножаться…

Ада смолчала, хотя он видел на ее лице несогласие, однако дерзкая на язык Цилла сказала рассерженно:

— И ты смеешь нам такое говорить?

Адам спросил настороженно:

— А почему я не могу?

— Ты сам не спишь с женой уже больше ста лет, — выкрикнула Цилла. — Так кому это Господь первому велел плодиться и размножаться?

Адам уронил голову, не смея им смотреть в глаза. Он молчал до вечера, никто не услышал от него ни слова, а ночью впервые после столетнего перерыва лег в постель к Еве.

Глава 12

Люцифер первый услышал о решении Адама, когда тот еще не сказал ни слова, но направился к ложу Евы. Он сразу созвал близких по духу ангелов, в которых прорастало зерно мятежа.

— Адам, — заговорил он быстро и с жаром, — снова показал нам пример неповиновения.

— Надерзил? — спросил Азазель восторженно.

Люцифер покачал головой.

— Нет.

— А что?

— Хуже. Или лучше, смотря с какой стороны смотреть. Помните, он отказался выполнить повеление Творца плодиться и размножаться? И вопреки Его воле сто лет не ложился к Еве. За эти годы он наплодил от Лилит множество демонов и странных созданий, но упорно отказывался выполнять волю Творца и плодить людей!

— Мы это знаем, — сказал Азазель нетерпеливо. — Но что он сделал теперь?

— Тогда он дерзостно показал, что приказ Всевышнего для него ничего не стоит, — сказал Люцифер, — а сейчас продемонстрировал еще более неслыханную дерзость… да-да, он решил взойти на ложе к своей жене, но не потому, что устрашился Господа… а потому, что его убедили две толстые сварливые бабы!

Азазель ахнул:

— Разве это не двойное оскорбление Господа?

— Да-а, — протянул Шехмазай озадаченно, — не послушаться Господа, но послушать простых людей… да еще женщин… это неслыханная дерзость! Неужели Господь и это оставит без наказания?

— Если оставит, — сказал Люцифер твердо, — нужно будет подсказать Всевышнему, что Он не должен терпеть такой дерзости со стороны столь мелкого и презренного существа.

Творец внимательно выслушал всех, Люцифер ежился внутри себя, Господь не только слышит то, что Ему говорят, но и видит, почему и зачем говорят, потому не хитрил и не таился, доказывая, что непокорного и постоянно дерзящего человека пора вообще стереть с лица земли, а ее отдать совершенным ангелам.

— Вы хорошие хранители, — ответил Творец без тени гнева, — вы прекрасные защитники…

— Так что же? — спросил нетерпеливый Азазель.

Творец вздохнул.

— Для земли мало иметь хранителей и защитников.

Люцифер промолчал, догадываясь, Азазель же спросил быстро:

— А что нужно?

— Возделывателей, — ответил Творец со вздохом. — Изменятелей. Превращателей… Из всех тварей, созданных Мною, этим даром владеет только человек. Хотя он сам пользуется этим даром пока только во вред себе и другим.

— Так позволь, Господи…

— Нет, — отрезал Творец. — Нет!

«Адам жил сто тридцать лет и родил сына по подобию своему, по образу своему, и нарек ему имя: Сиф».

Он смотрел, как счастливая Ева кормит грудью новорожденного, тот сосет жадно и очень энергично, крепкий будет ребенок, и ему чудилось, что некто огромный произносит эти чеканные слова, что запомнятся потомству…

— По подобию своему, — повторил он вслух, — по образу своему. Наконец-то по моему…

Ева возразила жалобно:

— Адам… Каин и Авель тебя очень любили…

Он прервал:

— Молчи. Не надо. Я их тоже любил. Но мы хорошо знаем, что Каин и даже Авель — дети Змея. Господь наказал тебя… нас, за тот проступок, когда ты… ладно, забудем те дни. Мы здесь и сейчас! Каина и Авеля давно нет, и наш настоящий сын — Сиф.

Сыны Каина заполонили мир, думал он с тоской. Я был не прав, воздерживаясь от Евы столько лет. За это время у Каина выросли дети, внуки, правнуки и правправнуки, что, в свою очередь, плодились и размножались. К моменту рождения Сифа потомков Каина уже миллионы. Так чего же я удивляюсь, что они люди грубые, завистливые и полностью отвергли заветы Творца? Все, пошедшие от Каина, поклоняются силе, и только силе.

И вот сейчас начнет подрастать Сиф, моя копия. Сумеет ли он удержать свои мысли устремленными к Творцу и выполнять Его волю и Его Великий План, пока непонятный простым смертным?

А я, мелькнула мысль, выполняю ли?

— Я уже не бунтарь, — прошептал он, — чем больше постигаю причины Его поступков, тем больше я хотел бы не спорить, а помогать осуществлять Его Великий План… Эх, если бы тогда был умнее!

После Сифа Ева рожала почти каждый год на протяжении почти двухсот лет, потом уже реже, но все-таки детей было столько, что даже она не смогла бы всех назвать и перечислить, но, конечно, во главе Сиф, как самый старший, отмеченный печатью первородства.

Сиф подрос и взял в жены тихую и кроткую женщину. На сто пятом году родил от нее Еноса, а потом жена его каждый год исправно приносила по ребенку, однако внимание Сифа и все надежды были устремлены на Еноса, потому что право первородства было за ним.

Сиф придумал особые значки, которые он наносил на дерево, на камень или глину, научил своих детей их понимать и с тех пор удивлял остальных, предлагая сказать что-нибудь, тут же записывал значками и передавал детишкам недоверчивым, чтобы те отнесли его детям. И когда его дети произносили слово в слово то, что им было сказано, все смотрели на Сифа как на чудотворца.

И вообще Адам заметил, что Сиф, как и его дети, а потом и внуки меньше думали о Творце, хотя и выполняли Его заветы. Это и понятно, их не выгоняли из райского сада, у них не клокочет обида и не рождаются ядовитые слова в ответ. Они родились в этом мире и устраивались в нем, не зная о существовании другого. Если Адам ничего не умел, кроме охоты и собирательства диких плодов, то Авель вырастил приносимых отцом для забавы ягнят и создал свое домашнее стадо, сумел приручить волка, который охранял дом, а затем уже и стада.

Внуки Сифа наперебой приручали всяких диких животных и бахвалились друг перед другом, разъезжая на конях, буйволах и даже коровах. Научились строить телеги, так удавалось перевозить больше груза, чем тащить волоком, и Адам с изумлением смотрел, как большие просторные дома растут, как грибы после теплого дождя.

Енос на девяностом году дал жизнь Каинану, его еще называли Кенаном или просто Каином. После рождения Каинана Енос прожил еще восемьсот пятнадцать лет, дал жизнь тремстам сыновьям и ста двадцати дочерям.

Адам все это время, оставаясь охотником, забирался очень далеко и видел странные народы, которые уже и не помнили своих прародителей, а о самих Адаме и Еве имели очень смутное представление.

Каинан на семидесятом году родил Малелеила, который ничем не прославил себя, кроме того, что был первенцем. Род дальше считался по нему, хотя братьев у него было больше сотни, а сестер триста семь.

Малелеил на шестьдесят пятом году родил Иареда, тот известен больше всего тем, что его сыном был знаменитый Енох, самый праведный в этом поколении и который на шестьдесят пятом году уже обрюхатил жену, собираясь родить так непривычно рано сына…

«Дней Адама по рождении им Сифа было восемьсот лет, и родил он сынов и дочерей», — повторил он еще раз. Так или примерно так будет сказано, если будет кому говорить. Если воинственные потомки Каина не сотрут с лица земли потомков Сифа.

А пока дети появлялись, вырастали, сперва селились неподалеку, а потом приходили и сообщали, что намерены поискать другие плодородные долины, другие холмы для виноградников, другие масличные или финиковые рощи.

Мне девятьсот лет, сказал он себе с горьким удовлетворением, но не чувствую признаков старости. Все так же крепок телом, сильны руки, глаза видят остро, любого зверя одолею в схватке, а птицу сшибаю с дерева камнем или дротиком с первого же броска.

Сколько у него детей, даже Ева не помнит. Про внуков и говорить не приходится, все живут по многу сот лет, так что нередко внук женится на прапрапрапрабабушке, что все такая же молодая и веселая, а прапра- и еще раз много раз «пра-» дед берет в жены внучку или племянницу.

Плодитесь и размножайтесь, повторил он. Населяйте землю. Преобразовывайте ее, рыхлите почву и засевайте зерном, собирайте урожаи. Что ж, получилось не так, как рассчитывал Господь, но и не так, как полагал жить он, Адам…

Сегодня Ева… заспанная и сердитая, купала в реке младших детей. Двоих выкупала… трое еще дурачились за кустами, еще двое просто убежали, заявив, что они уже взрослые и умываются по утрам сами.

Ева не стала настаивать, лишь бы не забывали мыться, только строго напомнила, что проверит их шеи и уши, а пока ей хватает забот и с этими. Внезапно небо сперва потемнело, затем осветилось пугающе-ярким светом. И сразу же раздался вселенский Голос:

— Долго спишь, дщерь! В каком ты виде покажешься мужу?

Ева смутилась, все еще со сна растрепанная и неопрятная, сказала с трусливой виноватостью:

— Да я сперва детей выкупала… сейчас за себя примусь.

— Детей… хорошо… — одобрил Голос строго. — Всех выкупала?

— Всех… всех… — торопливо ответила Ева.

Она чувствовала неладное… все-таки врет, но еще хуже вот так взять и признаться, что проспала рассвет, а это для настоящей женщины недопустимо.

Голос с небес прогремел:

— Что ж… так тому и быть.

Ева вздрогнула, по всему телу вздулись пупырышки, словно очутилась под ледяным ветром. Небо медленно приняло обычный вид, она поняла, что Господь уже забыл о ней, занявшись другими делами.

Она торопливо кинулась к оставшимся, надо их поскорее искупать, пока Господь не обнаружил, что вымыла еще не всех. За кустами почему-то пусто… только шевелится трава… будто по ней гуляет сильный ветер и бегают невидимые ножки. Она услышала звонкий смех, на нее с разбегу что-то налетело. Она непроизвольно подхватила… в ее ладонях очутилось живое теплое тельце ее сына. Звонкий голосок что-то пропищал над ухом… однако глаза говорили ей… что держит в руках… пустоту!

— Вот что он имел в виду… — прошептала она в ужасе. — Что я наделала… что я наделала!

Адаму снилось, что он бежит по вершинам гор за великолепным оленем с золотыми рогами. Если следующая гора оказывалась далеко, он прыгал и, расставив руки, пролетал через пропасти и снова бежал за сверкающим зверем…

…и вдруг тело налилось тяжестью, он торопливо замахал руками, как крыльями, но с ужасом ощутил, что падает в бездну. В смертном страхе остановилось сердце, он падал и падал, мучительно ожидая, когда же ударится о твердое темное дно…

Пальцы ухватили что-то лохматое, он отшвырнул в панике, и в глаза хлынул свет. Сердце стучит так, что вот-вот выскочит, он лежит на полу в углу нового дома, который недавно выстроил взамен старого. В кулаке зажат край шкуры, которой накрывался во сне. Рядом его копье и палица, которую он наловчился бросать в зверя со смертельной точностью.

В другом углу пристроились Хинан и Гилел, первому двенадцать лет, второму одиннадцать, все чаще пристают к отцу с просьбой брать их на охоту. Хинан так прижался к стене, словно старается втиснуться в нее, Гилел спит на спине, сосредоточенный и хмурый.

В душе все еще клубился черный ужас, Адам торопливо поднялся и разжег очаг. Огонь обладает странным свойством успокаивать и вселять уверенность, что все хорошо, зло не пройдет, здесь все защищено…

Теплый воздух наполнил дом, сыновья перестали ежиться и пытаться скрыться под короткими шкурами. Адам вышел из дома и сразу увидел бегущую от реки рыдающую Еву.

Он бросился навстречу.

— Что случилось?

— Ужасное, — прорыдала она. — Я снова виновата… я снова виновата!

Он протянул руки, она бросилась ему на шею и прижалась всем телом. Адам гладил ее по голове, как ребенка, а Ева содрогалась от рыданий.

Он спросил наконец:

— Что… с детьми?

Она зарыдала громче, он снова гладил и уже приготовил успокаивающие слова, что, мол, у них детей уже больше двух сотен, так что не надо так уж убиваться, но благоразумно смолчал, потому что для матери потеря любого ребенка — это потеря целого мира, и его просто не поймет.

— Я солгала Создателю, — прокричала она отчаянно. — Я солгала!.. И он тут же меня наказал, сказал, что пусть так и будет, как я сказала…

Он посмотрел поверх ее головы. На берегу реки из густой травы иногда выпрыгивала то одна головка играющего ребенка, то другая.

— Так что, если не с детьми?

— С детьми, — подтвердила она вся в слезах.

Адам выслушал ее рассказ, сгорбился и повел в дом. Ева почти теряла сознание, а когда отворил дверь, она вообще не смогла переступить порог, и он внес ее в комнату и бережно опустил на ложе.

Лицо ее оставалось смертельно бледным, а на истончившихся веках трепетали тонкие жилки.

Адам посидел возле нее, пока она не забылась сном, медленно и как будто не он, поставил разогревать вчерашнее жареное мясо. Он сам чувствовал, что двигается, как в тумане, и мысли тоже двигались вялые и неоформившиеся, пока наконец не всплыла одна, четкая и законченная.

— Да, — сказал он вслух, — да. Я понимаю…

На ложе завозилась Ева, приподняла голову.

— Адам?

— Я здесь, — ответил он.

— Адам, ты с кем-то разговаривал?

— Нет, тебе почудилось, — ответил он.

— Но я слышала твой голос…

— Я говорил с собой, — пояснил он. — Почему-то истины постигаются не на сладком, а вот на такой горечи. Или иначе не бывает? Мир устроен именно так?

Она спросила тихо:

— А что ты постиг?

Ей показалось, что он усмехнулся.

— Да такую мелочь, что… и говорить о ней неловко. Врать нельзя, вот эта истина. Врать нельзя, Ева.

Она прошептала:

— Да, я знаю… но все-таки…

Она замолчала, он договорил за нее:

— …жестоко?

— Да.

— Жестоко, — проговорил он мрачно. — Очень жестоко. Но я сейчас уже не тот бунтарь, каким был девятьсот лет тому. Я еще могу догнать оленя на бегу, но теперь я все чаще задумываюсь о причинах, и это мне нравится больше, чем убивать зверей.

— Причинах чего?

— Всего, — ответил он так же сумрачно. — Я с самого начала пытался понять, почему Создатель поступил с нами так жестоко и немилосердно, и никогда не находил Ему оправдания. Но в последнее время я начал чувствовать, что Он не так уж и не прав.

Она в удивлении приподнялась на локте, ее голос окреп, когда она сказала с возмущением:

— Адам! Но как можно было детей сделать невидимыми только за…

— За ложь, — договорил он, когда она замялась, подбирая слово помягче. — Даже не за их ложь, а за родительскую. Хотя вроде бы можно было, конечно, как-то пожурить… Но мы оба с тобой знаем, что это сразу бы забылось. Мы такие! И все люди такие. Нужно что-то очень болезненное, чтобы запомнили. Чтобы устрашились повторять такое снова.

Она покачала головой.

— Нет, Адам, тут я не соглашусь. Так было нельзя. Творец чересчур жесток!

Он сел возле очага, усталый и понурый, развел руками.

— Да, но почему? Если в отношении супружеской пары Адама и Евы — да, жестоко. Неоправданная, я бы сказал, жестокость. Но мы еще и первочеловеки! Да, мы в первую очередь — первые люди на земле. И все, что говорим и как поступаем, — это станет уроком будущим поколениям. И все, что с нами случается, тоже для них урок. Потому мы сейчас не просто муж и жена, живущие в этом доме… мы — символы. И жестокий удар по нас не для того, чтобы мы с тобой больше не врали, а чтобы не врало все человечество! Или чтоб как можно дольше не врало. Ведь даже невинная ложь может привести к очень опасному результату… Ведь первым соврал я, Ева. И с моей лжи все и началось…

Он повесил голову, Ева превозмогла слабость и, соскользнув с ложа, подбежала к нему и, торопливо обхватив его седеющую голову, принялась жадно целовать, прижала к груди, начала баюкать, как испуганного ребенка.

— О чем ты говоришь?

— Я соврал тебе насчет дерева… Ну, что нельзя к нему даже прикасаться. Я думал, что поступаю хорошо, усилив запрет Творца! Но даже такая ложь может привести к крушению мира… Потому врать нельзя даже в самых мелочах. Иначе приведет в бездну…

Он зябко повел плечами. Она чуть отстранилась и, держа его лицо в ладонях, посмотрела в глаза.

— Видел плохой сон?

Он криво усмехнулся.

— У тебя редкое чутье, Ева.

— А у тебя часто бывают вещие сны, — объявила она. — Я знаю.

— Они все вещие, — ответил он хмуро, — и все на свете вещее… Если смотреть и слушать. Снилось ужасное, а когда проснулся, снова понял, как опасно врать даже по мелочи. Бездумно. Никогда не ври мне, Ева!

Она обняла его и поцеловала, прижавшись крупной грудью, все еще наполненной горячим молоком.

— Как скажешь, муж мой.

— Не ври, — повторил он, испуганный взгляд был устремлен поверх ее головы, словно Адам всматривался в нечто ужасное. — Язык наш — враг наш… когда не следим за собой. Говорить неправду… не только нехорошо, но и опасно.

— Адам, — проговорила она с трудом и снова зарыдала быстро и безудержно, — как будто я смогу когда такое забыть! И как будто забудут другие матери!

Глава 13

На вершине холма Адам сбросил убитого оленя на землю и опустился на большой валун, такой удобный для сидения и размышлений о жизни.

В последние годы он облюбовал это место, отсюда можно часами смотреть на расстилающуюся внизу зеленую долину, заселенную его потомками, изрезанную квадратиками полей, огородов, засаженную садами.

Дома у всех одинаковы, только у одних чуть побольше, у других меньше, но он забирался в такие места, где дома строят иначе, хотя и там живут его потомки. Это и понятно, здесь видят с детства его дом, вот и строят такие же, а на новых местах всегда добавляется что-то свое, иное, и с каждым новым поселением больше и больше.

Интересно, в каких домах будут жить люди его двадцатого или сорокового колена?

Он зябко повел плечами, с холодком понимая, что человек может быть разным, очень разным. И каким станет — зависит очень уж от многого. Ласковое или недоброе слово родителя сразу же изменит ребенка, и он пойдет по той дорожке, которую ему указали или на которую подтолкнули в спину. Даже если будет искренне считать, что это он сам выбрал эту дорогу…

Ветер взметнул горсть листьев и погнал в его сторону. Адам повел по ним взглядом, стараясь не терять неожиданной мысли, что воспитание в детстве не заканчивается. Человек обтесывает себя всю жизнь. Недаром же, как он насмотрелся на семьи детей Каина, у одного родителя нередко один ребенок вырастает чуть ли не праведником, другой — злодеем, третий мечтателем, четвертый ничего не хочет знать, кроме плотских утех, а пятому бы только смотреть на птиц и допытываться, как же они летают…

Небо прочертила огненная дуга, словно падает звезда, увеличилась. Шагах в десяти о землю ударилось нечто пылающее, из огня и дыма вышла Лилит.

Сердце Адама заныло, Лилит снова пренебрегла одеждой, как почти всегда делает, появляясь перед ним. Может быть, еще и потому, что ее прекрасное тело все еще совершенно, ни одного изъяна, все та же победная и торжествующая юность, хотя свет ее заметно померк, ясные глаза стали красные, как у демонов, черты лица заострились, но неземная красота стала только отчетливее.

Она села в двух шагах на поваленное дерево. Адаму показалось, что смотрит на него с сочувствием, без привычного вызова.

— Как живешь, Адам?

— Живу, — ответил он. — Как ты?

— Живу, — ответила она ему в тон. — Не правда ли, совсем не так мы все это представляли?

— Не так, — согласился он. — Ох, Лилит… За эти столетия ты стала еще красивее.

— Я сильно изменилась?

— Ничуть, — ответил он и ощутил, что не солгал, она осталась для него все той же Лилит. — Это я изменился.

Она кивнула, не сводя с него взгляда.

— Да. Ты изменился сильно.

— Я постарел, — сказал он с горечью.

Она энергично помотала головой.

— Ничуть!

— Я стар, — возразил он. — Плечи мои поникли, руки ослабели, я больше смотрю в землю, чем на небо. Лицо мое стало как кора старого дуба. Я теперь уродлив.

— Ты прекрасен, — возразила она. — Ты не красив, Адам, ты — прекрасен! Ты не видишь огня, что горит в тебе. Ты не видишь огня, что зажег по всему миру. Ты не замечаешь, что даже гордые ангелы наконец-то признали тебя властелином земли… а главное, что признали сами! Да-да, когда их принуждал к этому Творец, то самые гордые отказались, а сейчас они сами…

Он сказал с тоской:

— Хочешь сказать, что это я виноват в расколе в их среде?

— Я не говорю про вину, — произнесла она, он успел увидеть, как ее взор метнулся в сторону, но затем Лилит выпрямила спину и взглянула ему в глаза. — Вина это или заслуга… еще судить рано, это произошло только что. Будущее покажет, что было на самом деле. Большое видится на расстоянии. Но ты изменил мир, это признают все. Ты изменил даже ангелов, а это казалось немыслимым. Но тебе тяжело, я знаю…

Он криво усмехнулся.

— Я уже понял, что Господь никогда не возлагает ношу больше, чем можно вынести.

Она спросила непонимающе:

— А зачем?

Он пожал плечами.

— Ну, как тебе сказать… Я возлагаю большие надежды на Сифа, потому стараюсь держать его всегда занятым. Когда ухожу на охоту, оставляю ему кучу работы. Не потому, что она мне нужна… а потому, что Сиф не должен жить бездельником, иначе из него получится пустой человек… А как ты? Ангелы все никак не успокоятся?

Она вскинула в удивлении высокие дуги бровей.

— Почему ты так решил?

— Кто-то пустил гаденький слух, — объяснил он, — что Творец создавал тебя сперва для себя… но потом предназначил мне.

Она оживилась:

— Да? Не слышала. Очень интересно.

— А я слышал, — сказал он серьезно, — уже в трех селениях, куда заходил в странствиях. Этот слух запущен не случайно среди людей. Некто старается вбить клин между Создателем и человеком, понимая прекрасно, что человек на такое обидится.

Она повторила уже задумчиво:

— Интересно… Да, похоже. Многие из ангелов недовольны, что тебя не уничтожили, а только изгнали. Но повредить тебе напрямую страшатся, помня, что за науськивание Змея Люцифер потерял половину крыльев и с самого верхнего неба сброшен на нижнее к простым ангелам.

Он невесело усмехнулся.

— Вот видишь… Мы не оставлены ни вниманием ангелов, ни Создателя… Как ты сейчас?.. Слухи доходят разные…

Она на миг отвела взор, но пересилила себя и прямо посмотрела ему в лицо.

— Наверное, не все в них ложь. Я тоже, глядя на тебя, научилась задавать вопросы, а потом и вовсе перечить. Но у меня получается не так правильно, как у тебя. Ты вырастил целый народ, ты создал цивилизацию людей, в городах делают вообще невиданные вещи… а я запуталась в своих метаниях, желаниях и жажде нового. И наделала много нехорошего.

— Я тоже, — сказал он торопливо.

Она покачала головой.

— Нет.

— Да, — возразил он, — я делал многое неправильно.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒