ПЕРВОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО 3 страница

Рафаил заговорил наконец сильным, красивым и очень доброжелательным голосом:

— Здравствуй, Адам!

Адам ответил с неприязнью:

— Зачем явился? Получил указание изгнать меня еще и с этой земли? Что, еще какой-то запрет ввели, о котором я даже не слыхал?

Ангел сказал все тем же красивым голосом, словно сам им любовался и вслушивался в интонации:

— Сколько же в тебе злости, Адам… А я ведь всегда был к тебе дружен.

— Это злость? — удивился Адам.

— А как ты называешь сам?

— Обида, — отрезал Адам. — Несправедливая обида.

— Разве не ты нарушил запрет?

Адам поморщился.

— Ладно, не начинай… Говори, зачем прислан. Ты же такой, сам ничего по своей воле, ты не Люцифер…

— Верно, — ответил Рафаил ровным голосом. — Я всего лишь посланник. Но все же от себя скажу, что ты напрасно полагаешь, будто Господь порвал с тобой все нити. Он гневается на тебя, это верно, но и не хочет, чтобы ты страдал сверх… того, что тебе отмерено. К тому же у тебя теперь дети.

Адам спросил с недоверием:

— Что это значит?

— Господь велел передать тебе семена, — ответил архангел. — Посади их в землю, они прорастут и дадут зерно, которым будешь кормиться. И ты, и Ева, и твои дети, и дети их детей.

Адам сказал с тоской:

— Семена я и сам отыскал и посадил. Что-то да вырастет… Лучше бы Он не семена прислал, а позволил нам вернуться… Вон Ева только и мечтает…

— А ты?

— Я не женщина! Мужчина проживет везде.

— Возвращение исключено, — сказал Рафаил твердо, но с сочувствием в голосе. — И вовсе не потому, что Эдема больше нет. Совсем не потому, Адам.

— А почему?

— Потому что человек сперва должен думать, — ответил Рафаил с печалью, — к каким последствиям приведет его поступок. И понимать, что все сделанное нельзя сделать несделанным. А если можно было бы вот так, как ты говоришь, то цена проступка стала бы ничтожной, а это губительно.

Адам с тоской оглядел страшный мир, в котором они с Евой жили в последнее время.

— Ничтожной? Да здесь одни сутки прожить — всю жизнь будешь просыпаться в ужасе. Ева так часто плачет…

Рафаил сказал с сочувствием:

— Привыкайте оба. Тебе в этом мире жить отныне всегда. И твоему потомству. Возьми семена!

Адам подставил ладони. Струйка семян была совсем крохотная, все поместилось в одной ладони, но Адам уже знал, что если Господь пожелает, то этой горстки хватит, чтобы засеять всю землю.

— Уповай на Творца, Адам! — сказал ангел на прощанье. — Он ничего не делает зря. Он так строг к тебе потому, что чего-то ждет от тебя очень важного.

Адам горько усмехнулся.

— Все еще?

— Все еще, — подтвердил Рафаил очень серьезно.

— Но я все делаю по-своему, — заявил Адам. — И буду делать!

— Это твое право, — ответил Рафаил мягко. — Но если вдруг увидишь в чем-то правоту Творца, ты в любом случае будешь настаивать на своем, даже если впереди увидишь пропасть?

Адам проворчал:

— Не знаю. Но пока что я очень зол. И обижен!

Рафаил улыбнулся мягко, как он всегда делал, закрылся огромными крыльями так, что верхняя пара спрятала лицо, вторая — грудь, а третья — ноги, и тут же исчез, не оставив после себя даже движения воздуха.

После его исчезновения Адам спросил недружелюбно:

— Когда Ты давал запрет, почему не рассказал: почему? Зачем? Почему просто запретил и — все?

Ответ с небес донесся незамедлительно, словно Творец только и ждал слова Адама, однако Адам уловил в строгом голосе и великую печаль:

— Скоро поймешь…

Адам стиснул челюсти, однако смолчал, ощутив, что Творца снова нет в этом мире, а кричать в небо и грозить кулаком — это похоже на тявкающую собачонку.

К нему со всех ног мчался маленький Каин, в крохотных ладошках, сложенных ковшиком, что-то копошится. Каин несся, не разбирая дороги, спешил, пока добыча не вырвалась на свободу.

— Отец, — закричал он еще издали, — а ты каких жучков любишь ловить?

За ним несся Авель, не такой крепкий, зато быстроногий, тоже закричал изо всех сил:

— Зелененьких! Зелененьких он любит! Правда, отец?

— Красных, — возразил Каин. Он подбежал и раздвинул ладошки. — Правда, отец? Смотри, какой он красивый… И усики у красных длиннее и толще!

Адам погладил обоих по головам, приласкал, но промолчал, а они, тут же забыв, что отец ничего не объяснил, ринулись снова ловить жучков и строить им домики из щепочек.

Не так ли спрашивал и я Творца, мелькнула у него в голове горькая мысль. Теперь понимаю, что когда Господь раскаялся, что создал человека на земле, это не то, что раскаялся бы я, потому что приписывать Создателю свои чувства глуповато как-то. Творец, чтобы ему, Адаму, было легче общаться, принимал в саду облик человеческий, а так, конечно, теперь понятно, что у Него нет лица, рук, ног и даже голоса, а общается с ним совсем иначе. Творец опускается до таких низин, чтобы он, Адам, хоть как-то мог уловить, что именно хочет Господь, но даже так очень трудно и почти невозможно на человеческом языке выразить то, что говорил ему Господь. И так ли он понимал?

Как Он тогда объяснял ему терпеливо, что Он очень старательно подбирал пропорции справедливости и милосердия для этого мира, чтобы сглаживали крайности друг друга, уравновешивали и создавали гармонию!

Как будто чувствовал, что им предстоит… Или знал? И старался как-то подготовить, объяснить, что будет и как это будущее надо воспринимать…

Адам покрутил головой, стряхивая несвойственные ему сомнения и колебания. Если в целом мире и существует гармония, хотя он не уверен, то в отдельных местах всегда больше либо справедливости, либо милосердия. А иногда даже слишком много.

Вон Каин весь как будто из справедливости, в то время как Авель — сплошное милосердие! И непонятно, что лучше.

Сегодня, воспитывая Каина и Авеля, Адам сказал резко:

— Этого делать нельзя!

— Почему? — спросил Каин.

— Просто нельзя! — отрубил Адам. — Мальчики так не делают!

— Почему? — спросил Каин.

Адам молча повернул его и толкнул в спину.

— Беги играй. Но помни о запрете.

Каин исчез, и почти в то же мгновение Адам ощутил присутствие необыкновенно огромного, что заполнило собой весь мир. Могучий Голос, который потряс бы всю Вселенную, но был слышен только Адаму, произнес:

— Теперь ты понял насчет запретов?

Адам встрепенулся:

— Что?

— Почему не стал объяснять все Каину?

Адам ответил рассерженно:

— Потому что ребенку такое еще не объяснишь. Но запрещать так поступать уже нужно…

— Не объяснишь?

Адаму почудилась издевка, он сказал резко:

— Да!

— Ты ничего не перепутал? Подумай. Вспомни.

Адам сжал кулаки, но, когда хотел уже закричать, чтобы Творец не лез к ним, перед глазами промелькнуло воспоминание, он поперхнулся уже срывающимися с языка словами, закашлялся, а потом спросил недоверчиво:

— Что… с нами было тоже… так?

— Да, Адам, — ответил Голос. — Я мог бы, конечно, то, что вам нельзя, спрятать так, чтобы вы никогда не наткнулись… кстати, оно так и спрятано, но это не воспитание! Воспитание, когда ребенок понимает… нет, понимание ни при чем, а сознательно что-то делает, а что-то не делает, вовсе не потому, что ему так хочется! А потому, что так надо. Ты вот с чего начал? «Мальчики так не делают! », «Девочки так не делают! » И — ничего не объясняешь. Просто запрещаешь некоторые вещи. С младенчества обуздываешь животное начало в человеке, возвышаешь духовное.

Адам снова ощутил, как в нем поднимается злость. Может, Творец и прав, но все равно Он не должен был так… Он должен был… иначе! Не знаю как, но все равно иначе.

— Это мои дети, — отрезал он. — Воспитываю их я!

— Понял, — ответил Голос. — Помнишь, Я обещал тебе не докучать своим присутствием? Поговорим в следующий раз… скажем, через девятьсот лет. Думаю, ты будешь к этому готов.

В небе погас свет, на землю пала серая тень. Адам ощутил, что Творец вообще ушел из этого материального мира, у него свои сферы, где не только человек, даже ангелы существовать не могут.

Странно, в душе образовалась некая тянущая пустота, словно нечто важное вынули и унесли. Он подумал внезапно, что вообще-то ему недостает бесед со Всевышним, которые так хорошо текли в саду Эдема. Правда, теперь понимает, что почти ничего не понимал тогда, а что понимал, как он считает, означало совсем не то, что он думал. Но все же присутствовало постоянное ощущение, что рядом идет нечто огромное и неимоверно могущественное, и вот он, Адам, тоже что-то значит, если с ним общаются, потому надо стараться понять и делать так, чтобы постараться встать вровень…

Глава 6

В тот день, когда Всевышний велел, чтобы она подчинялась Адаму, Лилит покорилась и понесла от сотворенного из глины, однако Адам сам отказался от такой жены: ни один мужчина не захочет терпеть презрения от своей женщины.

Лилит видела, как размножаются кролики, мыши — Творец всем велел плодиться и размножаться, не творить же каждого в отдельности, — потому, когда ее живот начал расти, а внутри кто-то маленький пихался и стучал ножками, она поняла, что и ей предстоит дать начало новому существу, ее ребенку и… Адама.

Адам от Лилит породил Алата, так будет сказано в хрониках и апокрифах, но на самом деле Лилит рожала этого первого ребенка высоко в горах, туда не могли бы подняться ни люди, ни звери, ни даже птицы. Сам Адам не видел ни рождения Алата, ни как ребенок подрастал, пока тот не окреп и не научился превращаться в огромного змея. Узнав, кто его отец, Алат взвился в воздух и, несмотря на все запреты матери, ринулся разыскивать Адама.

Адам в тот день бежал, прыгая по скалам, как горный козел, на плече большой олень, голова которого свесилась так, что огромные ветвистые рога чиркают по камням. Он соскочил с последнего обломка, впереди долина, как вдруг из туч вынырнул крылатый змей, на большой скорости устремился к нему.

Сбросив оленя, Адам выхватил нож, а змей опустился на землю шагах в пяти, сложил крылья и превратился в высокого угловатого парня, длинные черные волосы падают на плечи, из-под таких же иссиня-черных бровей смотрят темные глаза, и только в фигуре Адам уловил нечто знакомое.

— Здравствуй, Адам, — сказал человек. — Меня зовут Алат.

Адам буркнул:

— Здравствуй, Алат. Не люблю змей…

Алат кивнул.

— Даже знаю почему. Но я не тот змей… и даже не родственник.

— А чей ты?

Алат ответил после паузы, он очень внимательно рассматривал Адама:

— Ты знал мою мать.

— Лилит? — спросил Адам. — Да, я знал ее. Как она сейчас?

— Тебя не вспоминает, — ответил Алат. — Она ж не из земли, как ты. Вокруг нее всегда ангелы. Это такой блеск, такая мощь!

Адам ощутил, как сжимаются кулаки. Да, конечно, ангелы — это ангелы, а он к тому же изгнан из Эдема, постоянно наказываемый. В поте лица добывает свой хлеб, а они рассекают воздух в небе, веселые, беспечные и хохочущие…

— Да, конечно, — произнес Адам. — Да, конечно… развлекаетесь?

— Развлекаемся, — ответил Алат.

Он чувствовал, как презрение к этому человеку растет все больше, захлестывает его с головой. И если летел сюда с жаждой увидеть отца, расспросить о матери, понять, что у них произошло и почему теперь не вместе, то сейчас даже отступил брезгливо.

Адам кивнул.

— Вам, наверное, хорошо.

— Хорошо? — воскликнул Алат. — Прекрасно!

— Передай матери… — начал Адам, задумался, что же передать, махнул рукой: — Впрочем, ничего не передавай. Она сама вспоминает обо мне, наверное, с брезгливостью.

— Вспоминает? — воскликнул Алат. — Она ни разу не вспоминала! Это я пристал, заставил вспомнить и назвать твое имя!.. Но сейчас, когда я удовлетворил любопытство, будь уверен, что я и забуду!

Он отступил еще на шаг, захохотал, на глазах набирающий мощь, даже за время этого разговора успевший подрасти и раздаться в плечах, присел и разом превратился в огромного блистающего змея.

— Удачи, — пробормотал Адам.

Огромный змей взмахнул крыльями, Адама едва не сбила с ног волна тугого воздуха. Сверху донесся трубный рев:

— Это последний раз я принял облик жалкого человека! Отныне и навеки я — змей!

Адам вспоминал крылатого змея и на другой день, все стараясь понять, почему никак не чувствует к нему той же нежности, как к Каину и Авелю или их тихим сестрам. То ли потому, что Алат так не похож на человека и не хочет быть похожим… хотя нет, он любит непохожего на людей пса и с удовольствием смотрит, как тот возится с его детьми…

Или потому, что не видел его крохотным, не держал на руках?

Прерывая мысли, в небе грозно блеснуло, наискось пронеслась багровая падающая звезда. Адам привстал с камня, звезда ударилась о землю в трех шагах. Земля вздрогнула, зловеще вспыхнуло кроваво-красным, из огня вышла Лилит. Роскошные черные волосы распущены и опускаются до ягодиц, шея и плечи блестят, Лилит нисколько не обращает внимания, что обнажена, она всегда была обнажена, это Адам и Ева придумали себе такую странную вещь, как одежда…

Адам невольно скользнул жадным взглядом по ее животу и дивно стройным ногам, тут же поднял взор на лицо, но все равно невольно согрешил, засмотревшись на ее высокую сочную грудь.

Лилит подошла легкой и почти танцующей походкой, когда бедра двигаются, привлекая внимание, грудь вызывающе подана вперед, плечи беззащитно отведены назад, словно стремится в его объятия.

Однако она остановилась в шаге, лицо бледное и усталое, губы плотно сжаты, в глазах непокорство и непонятный вызов.

— Как живешь, Адам?

Он развел руками, она села напротив, не дожидаясь приглашения, как она всегда делала, спина прямая, взгляд тоже прямой и требовательный.

— Ты же знаешь, — ответил он с неловкостью. — В отличие от тебя я иду по пути, указанному Господом.

Она фыркнула.

— Трусишь ослушаться?

Он ощутил раздражение, мужчины больше всего страшатся услышать обвинение в трусости, но пересилил себя и ответил мягко:

— Нет.

— Но ты же делаешь то, что Он приказывает!

— Что он указывает, — поправил Адам. — А делаю так потому, что так правильно.

Лилит вскинула гордо голову, вызов в глазах разгорался ярче, Адам напрягся, ожидая дерзкой выходки, но Лилит вдруг вздохнула, плечи опустились.

— А я, напротив, — произнесла она глухим голосом, — нарушала все Его заповеди. И даже те, которые Он не давал, но я знаю, в каких бы случаях и за какие поступки Он бы меня осудил… И чем больше Он бы вознегодовал, тем с большей охотой я бросалась в эти нарушения законов или, как вы их называете, грехи…

Адам поежился.

— Усвоить дурное очень легко, — согласился он с сочувствием, которого она никак не ожидала, — и если не в силах бываешь подражать добродетелям других, быстро перенимаешь их пороки.

— Это точно, — ответила она мстительно.

Он спросил бледно:

— И что ты делала?

Она надменно искривила рот.

— Все. Придумай или вообрази любую гнусность, любое преступление, любое извращение вашей натуры… все это я прошла с великим интересом, азартом и желанием досадить Всевышнему. Представляю, как Он корчился от бессилия!

Адам сказал с неудовольствием:

— Какое бессилие? Он одним словом может уничтожить весь мир, как и создал!

— Не уничтожит, — ответила она уверенно.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Просто так думаю.

— Знаешь, — сказал он. — Знаешь почему.

— Ну скажи ты!

— Он все еще любит тебя, — ответил Адам. — Он все еще любит нас всех. И постоянно дает нам шанс. А наказание за грехи всякий раз откладывает… да и то, если признать вину и раскаяться, простит даже великое преступление!

Она фыркнула.

— Вот уж от меня Он никогда этого не дождется!

Адам помалкивал, Лилит слишком хмурится, зло сжимает кулачки, уголки губ затвердели, под глазами глубокие тени.

— Ни за что, — повторила она твердо. — Никогда!

Адам проронил негромко:

— Но ты все-таки надеешься, что Он ждет?

Она удивилась:

— Почему это?

— Так показалось, — признался он. — Тебе очень хочется, чтобы Он ждал твоего покаяния, а ты вот, такая дерзкая и отважная, ни за что и никогда! Назло родителю не будешь мыть уши и шею, испачкаешь ноги… ну, еще что-нибудь себе натворишь, пусть ему хуже будет.

Она в удивлении даже отстранилась чуть, брови взлетели, в глазах негодование, но Адам уловил и промелькнувшее во взгляде смятение. Наконец она справилась с собой, засмеялась чересчур громко:

— Адам, ну и глупости говоришь… Хотя, должна признаться, ты за это время в самом деле возмужал. Не скажу, что стал мудрецом, но уже не дурак дураком, каким был. А вот в моем окружении почему-то не умнеют. Не понимаю, почему.

Он поинтересовался:

— Может быть, дело в тебе?

Она помотала головой.

— Нет. Я умнее их на голову. Потому мне и становится с ними скучно… Почему ты улыбаешься?

Он развел руками.

— Мне показалось, уж извини…

— Ну говори!

— Показалось, что любой грех… прости, всегда слишком прост. Чтобы грешить, не нужно ни ума, ни особой отваги. Грешат как раз слабые.

Она фыркнула.

— Это ты о своем опыте?

Он кивнул.

— И о своем. Я долго думал о природе греха.

— И что надумал?

Неловкая улыбка тронула его губы.

— Грех не в нашей природе, — произнес он тихо, — у нас есть воля и свобода. И нет такого греха, который не изглаживался бы признанием вины и готовностью принять наказание.

Она фыркнула громко и с отвращением:

— Адам, ты говоришь, как будто трусишь! Как же, все в руке Всевышнего… Ха-ха, трепещи весь мир, как вот я трепещу. А показать, что не боишься Его, страшно?

Он покачал головой.

— А как это я могу сделать, если Он прав, а я нет? Это значит пойти не только против Творца, но и против себя.

Она сказала с насмешкой:

— Не узнаю тебя, Адам. Ты же был бунтарем! И постоянно задавал Всевышнему неудобные вопросы. Я даже помню, как ты спрашивал, может ли Он создать такой камень, который не смог бы поднять…

Он отмахнулся.

— Я был мальчишкой. Хоть и в теле взрослого мужчины. Сейчас мне за то поведение неловко.

Она удивилась:

— С чего это?

— Повзрослел, — ответил он с усмешкой.

Она посмотрела ему в глаза.

— Но грешить не разучился?

— Стараюсь, — ответил он. — Иногда получается.

— Сейчас не получится, — сказала она уверенно.

Глава 7

Небо постоянно закрыто либо тучами, либо плотными облаками, иногда в каких-то местах слабо багровеет, и Адам догадывался, что именно там находится солнце, которое он видел только в первый день, когда вышли из Эдема.

Сегодня по небу очень долго и медленно летела огромная призрачная птица, закрывая собой треть небосвода и в то же время не затемняя, так как сквозь нее можно было видеть лохматые облака. И сама птица выглядела как сотканная из мельчайшей водяной пыли.

Адам задумался, не ангел ли, но ангелам, как он помнил, Творец велел являться только в виде взрослых мужчин, ни в коем случае не женщин, детей или животных. Возможно, по эту сторону рая живут совсем другие существа, чем в Эдеме.

Отсюда, где они с Евой остановились, бывает очень далеко виден дивный свет. Ева иногда уверяет, что это новый Эдем, Господь снова его создал, намереваясь их простить и вернуть обратно, и только близость к нему удерживает на расстоянии всяких чудовищ, но, если они начнут отдаляться, опасность будет возрастать с каждым шагом.

Адам помалкивал, в возрождение Эдема не верил, это не по-мужски — переигрывать сделанное. Если уж Творец решит, что Он перегнул с наказаниями, Он должен облегчить им жизнь здесь, а не возвращать все обратно.

Иногда он угадывал в очертаниях облаков исполинские лица, благородные, исполненные мудрости, светлые и даже светящиеся. Мелькала мысль, что Господь следит за ним, но тут же одергивал себя. Творцу вовсе не нужно делать себя видимым, да еще вот так заметно.

Каин из ребенка неуловимо быстро стал подростком, а тот за каких-то несколько лет превратился в рослого крепкого юношу с развитой фигурой, мускулистыми руками и выпуклой из-за широких пластин мышц грудью. Сперва он во всем подражал отцу, ходил с ним на охоту и даже превзошел отца в умении ставить ловушки на зверей, затем начал интересоваться тем, чем занимается его тихая и всегда послушная мама.

Адам посмеивался, поддразнивал, говорил, что теперь у него две стряпухи, обед будет если не вкуснее, то в двух котлах. Каин не обижался, познавать новое всегда интересно, а когда все выспросил у мамы и понял, что и почему у нее получается так, а не иначе, ушел и долго сам рыскал по лесам и долинам.

Дочери росли тихими и незаметными, во всем послушными, никогда не спорили и не приставали с расспросами. Обучались они трудно, зато потом все выполняли очень старательно.

Адам был удивлен, когда Каин острым суком зачем-то всковырял землю, а затем в солнцепек даже прикрывал ее срубленными ветвями.

— Что ты придумал? У тебя там гнезда кротов?

Каин помотал головой.

— Отец, мать ходит и собирает злаки по дальним долинам и холмам. Я подумал, а не лучше ли, если они будут расти здесь, вблизи дома?

Адам подумал, развел руками.

— А что, они здесь вырастут?

— Разве ты не видел, — спросил Каин, — как растения цветут, у них созревают семена, а потом эти зерна падают на землю?

— И что?

— Которые падают на сухую, — пояснил Каин, — гибнут, а которые в рыхлую — прорастают. А если еще и дождик прольется…

Адам озадаченно подвигал бровями.

— Думаешь, у тебя получится? Ладно, Каин… Я уже сеял однажды, но что-то взошло так мало, что я все оставил. Еще у меня есть семена, которые передал мне ангел. Думаю, если они взойдут, то урожай будет получше, чем с диких семян.

Каин встрепенулся.

— У тебя отборные зерна?

— Да.

— И ты все эти годы молчал?

Адам пожал плечами.

— Понимаешь… если бы мы умирали с голоду, я бы обязательно их посеял. Но у меня всегда удача на охоте, как и в рыбной ловле. Потому я не стал…

— Отец, но это же зерна! Мы можем собирать большой урожай! Почему все-таки… на самом деле?

Адам вздохнул, развел руками.

— Сынок, есть такая вещь, как гордость. Она есть даже у животных. У людей ее побольше, а у нас, мужчин, она часто вообще идет впереди нас. Меня изгнали из рая, а я должен принимать подачку от своих изгонителей? Потому я зерна хоть и взял, но оставил их вон там, в дальнем углу. Если хочешь, пользуйся. Тебе можно, это не тебя выгоняли. А я не буду, понимаешь? Это меня унизит.

Каин ответил очень по-взрослому:

— Понимаю.

— Вот и хорошо. Я люблю тебя, Каин.

— И я люблю тебя, отец! И горжусь тобой.

С того дня Каин ползал на четвереньках в долине между двумя холмами, где есть и влага и земля хорошо прогревается солнцем, всматривался в почву, кое-где рыхлил пальцами. Адам поглядывал с усмешкой, у него все просто и понятно: догнал зверя — убил, поставил ловушку — поймал, а старший сын задумал что-то уж совсем сложное и далекоидущее.

Однако однажды Адам увидел, как большой участок земли, который Каин рыхлил так старательно, покрылся одинаковыми зелеными всходами. С того дня Каин и спал там на краю своего поля, охраняя от зайцев, птиц и вообще всех-всех, кто мог бы помять или повредить его стебельки.

Однажды он схватился с гигантским вепрем, на пути которого устрашился бы встать и сам Адам, но Каин не позволил страшному зверю провести стадо через его поле. Бой был ужасающим, Каин получил несколько жутких ран, но вепря все же убил, а свиное стадо с визгом разбежалось.

Выздоровев, Каин долго ждал, когда все созреет, потом ломал руками сухие стебли и выбивал зерна на расстеленные шкуры. Сестры наблюдали за ним боязливо и непонимающе. Он позвал их и показал, что надо и как надо делать. Ева следила за ними с нежностью и любовью.

Каин всех научил сперва дробить зерна камнем в панцире большой черепахи, так проще их жевать, затем смешивал с водой и учил варить вкусную и очень сытную похлебку. Получалось очень неплохо, можно было делать очень жидкую или густую, Каин жидкую назвал супом, а густую — кашей.

И хотя еще Ева научилась варить похлебку из мяса или рыбы с корешками, но варила редко, зато теперь всегда над костром что-то кипело и булькало.

Все были в восторге, особенно сестры, они могли целый день заниматься монотонной работой, не чувствуя скуки. А Каин, полный идей, все время что-то придумывал как в поле, так и с уже полученным зерном.

Он придумал растирать зерна между двумя плоскими камнями так, что получалась не крупа, а мелкая мука. Сперва ее тоже в основном варили, как и крупу, затем Каин додумался смешивать ее с водой, учил этому искусству мать, и она под его руководством и наставничеством впервые испекла на раскаленных камнях хлебные лепешки, а потом уже сама начала пробовать то раскатывать тесто очень тонко, то пробовать печь пышные оладьи, то умело изготавливала ровные красивые квадратики.

— Ну хорошо ведь, мама? — спрашивал он то и дело умоляюще. — Получилось?

— Все великолепно, — заверяла она со счастливым смехом. — Просто замечательно! Никто не ожидал…

— А что же отец молчит?

— Он еще не привык, — объяснила она. — Мы же все эти годы питались только мясом и рыбой. Ну, еще орехами да ягодами… но только сейчас у нас на столе такое чудо!

Он побежал к Адаму.

— Отец, мама научилась готовить булочки!

— А что это?

— Пойдем, увидишь…

Он ухватил его за руку и тащил, донельзя довольный.

Авель посматривал ревниво, он увлекся овцами: отец, охотясь на оленей, диких коз и гусей, нередко приносил оставшихся после них детенышей, чтобы дети поиграли, а потом можно зарезать.

Но Авель плакал и не давал убивать козлят и ягнят. Он упросил сделать отца возле дома загородку, где и держали подрастающих животных.

Точно так же Адам однажды принес убитых волка и волчицу, а за пазухой у него копошился крохотный волчонок. За это время умер верный пес, Адам впервые плакал, когда тот смотрел на него медленно угасающим взором, полным любви и преданности, Ева рыдала в голос. Пса похоронили недалеко от их пещеры и положили большой надгробный камень. Теперь Авель взялся выхаживать детеныша.

Адам намеревался убить зверька, как только тот станет опасен, но волчонок рос, счастливо спал вместе с Авелем, признав его родителем, безумно любил его, ревновал даже к Адаму и Еве, и Адам все откладывал истребление опасного хищника.

А потом как-то оказалось, что это уже не волчонок, а большой крупный волк, очень сильный, помогает Авелю загонять расплодившихся овец в загон, отыскивает и приносит потерявшихся ягнят, и Адам сказал, все еще колеблясь:

— Ладно… пусть живет. Только смотри… волк все-таки.

— Отец! — вскричал Авель возмущенно. — Он же только нас считает своей семьей! Если нападут волки, будет драться рядом с нами против всех зверей на свете!

— Гм, — добавил Адам в сомнении. — Ладно, посмотрим.

Каин сказал хмуро:

— Только пусть еще следит, чтоб твои овцы не лезли на мое поле.

Авель сказал виновато:

— Каин, только одна овца и отбилась в ту сторону!

— Зато сколько пожрала и потоптала!.. А когда козы забрались?

— Всего один раз…

— Три, — уличил Каин. — Ты сам все три раза вылавливал и тоже истоптал половину поля. В следующий раз я их буду убивать на месте, запомни.

Авель вскрикнул возмущенно:

— Каин!

— А что? — спросил Каин. — Растить зерно труднее, чем овец. Овцы сами растут.

Адам сказал примиряюще:

— Дети, не ссорьтесь. У нас только-только наладилось все. У нас сейчас настолько хорошо, что… вы не поверите, но мне впервые не хочется возвращаться в потерянный рай!

Ева тихо подошла и прижалась к нему сзади, как лоза к могучему дереву.

— И мне, — сказала она тихо. — И мне, Адам.

Адам обнял Каина и Авеля за плечи, с удовольствием чувствуя, как они с каждым днем становятся шире и крепче.

Братья не замечали, что отец, вернувшись с охоты, отдыхает и рассматривает их из-под приспущенных век пристально и с нарастающей тревогой.

Родные братья, но по характеру словно антиподы: простодушный и светлый Авель, как душой, так и обликом, и скрытный Каин, с темными волосами, смуглый и резкий как в словах, так и в поступках.

Внешность Змея Адам уже и не помнил, тот редко показывался в саду на глаза, но сейчас все чаще казалось, что Каин становится похож на своего отца все больше и больше. Дело не только во внешности, Каин так же скрытен, хитер и никогда не скажет правды, если ему это невыгодно.

Авель избрал занятие пастуха скота, ибо страшился проклятия Творца, наложенного на землю, и не хотел вступать с ним даже в косвенное неповиновение, возделывая землю. Каин же, напротив, заявил: «Я все равно буду обрабатывать почву, поскольку наказание „со скорбью будешь питаться от нее“ относится только к нашему отцу, к Адаму, совершившему прегрешение, я буду пахать, сеять и добьюсь, что земля будет давать хороший урожай! »

Однажды Адам не выдержал, придержал Каина за плечо:

— Погоди, ты так тяжко работаешь на земле… Почему бы тебе не отдохнуть, не развлечься?

Каин изумился:

— Отец, что с тобой? Разве работа не в радость?

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒