Глава 2. 17 июля – 15 августа

7 июня.

Асфальт плавился от жары, а воздух ближе к земле был искажен. Она припарковалась и начала разгружать покупки, когда увидела его снова, заметив его в глубине подъездной дорожки, моющего машину, которую она никогда раньше не видела.

Это была последняя модель Вольво-универсал 8os: заржавевшая и пыльная. Он был прекрасен и без футболки, его руки были покрыты синей, красной и желтой краской. Его волосы были влажными от пота, а шорты промокли от воды из ведра на земле. Ее глаза задержались на его руках, на историях, поведанных на мускулах его предплечий и упругих линий его бицепсов. Его спина была голой, но в черных тату в виде слов вдоль низа спины.

Он встал и растянулся, поворачиваясь, чтоб размять спину. Их глаза встретились и задержались.

— Привет, — с улыбкой сказали его губы.

— Ээм, — промычала она перед тем, как повернуться и зайти в дом со своими сумками.

8 июня.

У пирога для него была решетчатая корочка над абрикосами, черникой и разбросанными вишнями. Красочно и прекрасно. Она надеялась, что он не заметит, но также надеялась, что заметит. Ровно удерживая пирог, она босоногая несла его через жаркую улицу. Дойдя до двери, она постучала по знакомому дереву.

Ноги шлепали по твердому деревянному полу, и волнистые каштановые волосы появились в окне перед тем, как выглянули карие глаза, а затем скрылись снова.

Прошло некоторое время тишины, а она боялась, что он сможет услышать ее биение сердца. Она также боялась, что он ушел. Дверная ручка повернулась, и перед ней появился он. Чистый, но неряшливый. Красивый, но, к сожалению, одетый. В его ушах были черные кольца, пирсинг в брови в виде маленького колечка, и у него была серебряная вертикальная серьга на нижней губе.

— Привет. — улыбнулась она, нервничая. — Я принесла тебе пирог.

Он оторвался от ее взгляда и взглянул на ее руки.

— Для меня? — спросил он, улыбаясь.

Она кивнула, глядя на синие и красные чернила на его шее.

— Это то, что я делаю, когда кто-то заезжает в этот дом.

Его лицо осознало это, и что-то похожее на разочарование и волнение смешалось в чертах его лица. На секунду его губы сжались, возможно, из-за осознания того, что другие губы пробовали пироги, которые она готовила только для них. Она надеялась, судя по тому, как зажглись его глаза, это означало, что он предположил правильно, что она вот так смешивала цвета только для него.

— Я немного посумасшествовала с твоим, — заявила она, указывая на пирог. Она подпрыгивала на своих ступнях на горячей веранде, имея потребность уйти, но желая остаться. Он взял посуду, и уголки его губ приподнялись в широкой улыбке. — Мне нравится немного сумасшествия.

Она посмеялась и повернулась уйти, быстро помахав ему.

— Пока, красочный сосед.

— Пока, немного сумасшедшая соседка, — пробормотал он.

Она чувствовала его взгляд на себе весь путь обратно через улицу.

9 июня.

Его свет был включен, когда она проснулась в 2 часа ночи, ей было жарко, и она никак не могла найти комфорт в этом большом доме. Равномерные удары доносились изнутри его дома через плотный воздух, звук его пальцев по барабану. Она уселась на своих качелях на веранде, попивая воду, и представляла его, кушающего ее пирог посреди ночи.

***

Она вылезла с кровати и, надев на себя футболку, потопала к двери за газетой. Над газетой Times лежал маленький листок, сложенный в четыре.

Нагнувшись за ним, она улыбнулась. Там был нарисован человечек, улыбающийся и поглаживающий свой животик. Она засмеялась, заходя внутрь.

Остаток дня она провела за работой в офисе с мыслями о мужчине через улицу. Малейший звук снаружи заставил ее побежать на кухню подсмотреть в окно.

Оттуда, если она немного пригнется, у нее был отличный вид на его маленький голубой дом. Она просматривала двор в поисках звука, уже готовясь снова разочароваться, когда она заметила движение у забора.

Он прошел вокруг высокого дуба впереди дома с ящиком инструментов в руках и остановился у одного из маленьких передних окон. Снова без футболки.

Она наблюдала, как он нагнулся и сфокусировался на своем деле, совсем не подозревая о ее шпионстве. Мускулы на его спине сгибались и выгибались, когда он, наконец, заставил старое окно открыться. Ее глаза прошлись вниз по его торсу в то время, как он двинулся дальше по длине дома, а она пыталась разобрать красочные знаки, что начинались вдоль его ребер и исчезали за резинкой его шорт. Он так отличался от всех, кого она знала раньше, и все же за те несколько минут, что они провели вместе, она чувствовала необъяснимый комфорт и значимость.

Неохотно она отошла от стойки, вздохнула и посмотрела на часы. Она открыла холодильник и на автомате начала изымать ингредиенты, чтоб приготовить ужин, остановившись с улыбкой, когда через улицу донесся звук газонокосилки.

Час спустя у нее в руках был горячий противень с лазаньей, когда она поняла, что делает. Не осознавая этого, она наготовила еды на двоих и была в процессе заворачивания стеклянной посуды в фольгу, и, готовясь перейти улицу и оставить одну порцию на его крыльце. Перед тем, как она могла дважды подумать о своих действиях, она ступила на улицу под закатывающее солнце.

Слышались голоса играющих детей. Воздух был плотный, но уже прохладнее, смешанный с запахом свежескошенной травы и семейных барбекю.

Она была удивлена заметным преображением старого дома. Пропала стена высоких сорняков, которые прорастали вокруг старого столба с ящиком для почты, на заросшей лужайке, которую она наблюдала со своего оконного сидения в спальне. Теперь трава была коротко отстрижена в крестообразном узоре. Клумбы были пустые, но без сорняков, а когда-то запущенные окна, слетевшие со сломанных ставней, теперь величественно были окрашены свежей голубой краской.

Тишина встретила ее, когда она перебежала тропинку, удерживая горячий противень в руках. Она поставила посудину вниз и повернулась, быстро спеша обратно к своему дому. Одинокий фиолетовый цветок, спасшийся от сплетенной массы отросших сорняков задержал ее взгляд, пока она бежала. Это удивило ее, что такой, казалось бы, вызывающий маленький цветок принадлежал этому месту. Сильный, необычный и экзотический в таком обычном пейзаже.

На следующее утро она вышла на веранду за газетой, и снова приятно удивленная, найдя кое-что, ожидающее ее там. В ее чистой посуде лежал другой сложенный белый сверток. Она нагнулась, раскрыла его и громко засмеялась, рукой прикрыла рот, как только звук эхом прозвучал в тихое утро. На бумаге были начирканы две фигурки, которые вместе кушали.

Она подняла глаза и встретилась с его широкой улыбкой с переднего окна его дома. Она тут же посмотрела вниз, краснея, а когда снова взглянула на него, он поприветствовал ее взмахом руки. Она быстро ответила ему тем же и вернулась в дом, уже планируя их ужин.

Глава 2

Она не была до конца уверенной, во что она себя втягивает. Ее тело двигалось бессознательно, отдельно от мозга, и ее стук в дверь прозвучал громче, чем обычно, несмотря на то, что ее рука ощущалась слабой от предвкушения.

Звук босых ступней, топающих к двери, ухудшили ее нервы, и она, спотыкаясь, сделала шаг назад, когда дверь распахнулась, он стоял перед ней, красивый и ухмыляющийся.

— Давай входи, немного сумасшедшая соседка. — Он сделал широкий жест рукой перед тем, как заметил, что она споткнулась. — Ты в порядке? Я тебя напугал?

— Нет. — Но все равно нервно посмеялась.

— Что ж, я не собирался открывать дверь так внезапно, — подразнил он, указывая ей войти внутрь.

— Точно. Дай девушке хотя бы 10 секунд, чтоб привыкнуть.

— Видишь? — Он улыбнулся, мотая головой. — Это то, в чем я всегда неудачник. Я не знаю правил.

Она огляделась вокруг и забыла, что собиралась сказать в ответ. Он уже начал распаковываться, и дом был в полном беспорядке. Там едва ли была какая-то мебель: диван в гостиной, маленький кофейный столик, несколько корзин с книгами. Большая часть пола была заставлена барабанами. Множество и множество барабанов.

— Уау, — пробормотала она. — У тебя много барабанов. — Она прикусила губу и внутренне вздохнула.

— Да, и большинство из них я не видел вот уже три года. Я надеюсь, это не слишком громко для соседей, но блин, я соскучился по ним. — Он тоскливо посмотрел на ряд высоких узких барабанов напротив стены в комнате, которая походила на столовую, а затем снова вернулся в реальность, дотягиваясь рукой до сумки с едой, которую она держала. — Давай я возьму это.

Она отдала ему сумку, и он двинулся в столовую, позволив ее пальчикам бродить по разным поверхностям барабанов из древесины, стекла и металла. У некоторых были колокольчики, струны и ключики. Некоторые были покрыты шкурой, другие – волокном. Он вернулся с кухни и смотрел, как она взяла барабан в виде кубка и провела пальцами по стежку.

— Это – Джембе, — сказал он, подходя к ней и предлагая немного вина.

— Откуда он? — Она положила барабан вниз рядом с его копией и взяла бокал, сделав огромный глоток и умоляя свое тело расслабиться.

Он почесал затылок и задумался.

— Ну, сейчас их можно найти почти в любом месте. Они используются во всех жанрах музыки. Но я достал их в Африке.

— Ты был в Африке? — спросила она, не уверенная, почему так удивлена. Если бы ей пришлось догадаться, она бы сказала, что он побывал во многих местах.

Он кивнул в свой бокал.

— Ага.

Она подошла к паре огромных барабанов, похожих на винные бочонки. «А это что? »

Он глотнул и последовал за ней, пробегая рукой по аккуратной верхней части барабана.

— Вот эти два – Таико. Этот, — он провел рукой по длинному из них, — Нагадо-даико. Второй – Санчоушайм-даико.

— Дай угадаю… Япония?

— Да, Япония, — сказал он, улыбнувшись ей в ответ и слегка выпятив губы. — И я Дрю. Красочный сосед Дрю. — Его глаза были расслабленными и привычными, и ей казалось трудным отвести от него взгляд.

— С Соединенных Штатов? — спросила она. У него не было очевидного акцента, но он и не звучал, как американец. Его слова были слабой мелодией, спокойные концы и мягкие гласные.

— Хм, думаю да. — Он пожал плечами. — Родился за границей, временами рос здесь.

— И барабанил по всему миру, как я понимаю.

Дрю кивнул.

— Стараюсь. — Его неясные ответы не вызывали дальнейших расспросов, но когда она думала о них, они также не казались ей достаточно информированными. Он наклонился вперед и одарил ее игриво строгим взглядом. — Могу я услышать твое имя? Я буду счастлив продолжать называть тебя немного сумасшедшей соседкой, если тебе нравится.

Она засмеялась, почти поперхнувшись от глотка вина.

— Нора. Меня зовут Нора.

***

Они прошлись вокруг столовой, разговаривая о его инструментах. Он, казалось, был заинтригован тем, что она была так заинтересована, а она никак не могла насытиться его голосом, его тихим легким смехом и его заразительным энтузиазмом.

Они закончили свое маленькое кругообращение, и она взглянула на дверь кухни.

— Мне следует подготовить ужин?

Дрю замер, и ее сердце тревожно стукнуло. Разве она не правильно поняла его рисунок?

— О, мой Бог, сумасшедшая соседка. Я пригласил тебя и даже не приготовил для тебя.

Расслабившись, она засмеялась.

— Я люблю готовить и редко делаю это в последнее время. Это выйдет компромиссным сотрудничеством.

Она пошла на кухню и начала выгружать еду. Не имея представления, с каким оборудованием столкнется, она решила остановиться на еде, которую не нужно готовить, сендвичах с курицей и салате с огурцами.

— И впрямь. — Он вздохнул, расслабившись. — Я с удовольствием приготовлю тебе ужин теоретически, но я безнадежен на кухне. Я, возможно, смог бы поджечь воду.

Нора взглянула на него через плечо, прекращая свои поиски посуды, и засмеялась.

— Если бы ты смог это сделать, ты был бы гением в области науки.

— Я тоже так думаю. Прости, я еще не полностью распаковался, — сказал он, указывая на коробки, сложенные в углу. — Есть что-то, с чем я могу помочь?

— Тут не много, что делать, — она завершила, раскладывая еду на бумажные тарелки, которые она прихватила с собой. — Хотя ты можешь рассказать мне рассказ. Не может быть, что ты заполучил так много барабанов и не приобрел пары историй в процессе.

— Хм, это правда. — пробормотал он. Он взял тарелки и пошел в гостиную, положив блюда на кофейный столик. Он сел на пол и взглянул вверх, поморщившись. — Так в порядке? У меня действительно не так много мебели.

— Нормально. — улыбнулась она, присаживаясь напротив него и в ожидании глядя на него.

— Рассказ? — Он рассеянно почесал щеку, а ее глаза упали на пирсинг под его пухлой губой. Он смотрел, как она на него глядела, и улыбнулся.

Нора, моргнув, взглянула в его глаза.

— Рассказ.

И на этом их ужин начался. Тихо, удобно и с их взглядами друг на друге почти на время.

Первый рассказ, что поведал ей Дрю, был про поездку в Гану, когда ему было 20, и путешествовал он с африканской музыкальной группой с колледжа. Он ходил по магазинам со своим лучшим другом в поисках легкой одежды, не заморачиваясь по поводу местных обычаев в одежде. Когда он прибыл с чемоданом, полным шорт, семья, что встречала его, дразнила его, что будут держать его в стороне от стола для мужчин, и ему следует сесть с мальчиками.

— Это вполне подходило для меня, — смеялся он, наливая им обоим больше вина. — Я сидел с мальчиками, и за четыре часа я научился у них играть на барабанах лучше, чем кто-либо за всю поездку. Я сказал хозяину и отцу семьи, что в следующий раз, даже если я вернусь, когда мне будет 50 лет, я не привезу с собой ничего кроме шорт.

Нора смеялась вместе с ним, легко представляя его сидящим на открытой веранде с некоторыми мальчиками, с барабанами на коленях в то время, как они обучают Дрю, как играть на инструменте этой местности.

— Ты возвращался туда?

— Не в Гану, — сказал он, отведя взгляд в сторону. — Но я возвращался на континент несколько раз.

Она покончила со своим сэндвичем и облокотилась назад на свои ладошки.

— Представляю, как много величественной музыки ты познал там.

Он взглянул сквозь нее, намного дальше, а затем его глаза снова встретились с ее. Ее тело внезапно показалось ей тяжелым, как если бы у нее был один из тех моментов, который бы она запомнила на всю жизнь, это точно было бы это. Она чувствовала спокойствие от вина, но заводилась от того, как он смотрел на нее.

Она начала подниматься. — Наверное, я должна вернуться домой. Завтра у меня тяжелый день.

— У меня тоже, — вздохнул он. — Я собираюсь начать покраску дома.

— Серьезно?

Он оглядел ее взволнованное выражение лица.

— Ты действительно любишь этот дом.

— Люблю, — сказала она в защиту. — Это славный дом. Люди, которые жили здесь, всегда были такими милыми, но никто не замечал жильцов потому, что они не состояли в школьном комитете или не тренировали детские команды.

Он засмеялся, качая головой.

— Я думаю, этому дому нужен такой защитник, как ты.

Она улыбнулась, укладывая остатки еды в его холодильник, хоть он и протестовал.

— Тебе понадобится еда, когда завтра ты будешь красить дом, — заверила она, подмигнув. — Это действительно для благополучия дома, что я оставляю тебе еду.

— Ох, что ж в этом случае, я не могу отказаться. Я знаю, насколько вы двое без ума друг от друга. — Она почувствовала его руку, слегка сжавшую ее, когда она взяла свою сумку. — Спасибо за ужин, Нора. Добро пожаловать в мой дом когда угодно.

Задумавшись, она выглянула из кухонного окна.

— Если хочешь, я могу принести ужин завтра. В смысле, наверное, ты будешь немного уставшим…

— Я буду только рад, — сказал он, медленно отпуская ее руку. — В семь?

— В семь.

Глава 3.

13 июня.

— Так чем ты занимаешься целыми днями? » спросил Дрю, собирая последние капли супа коркой хлеба. — Кроме того, что кормишь голодных мужчин.

Нора улыбнулась.

— Я работаю, занимаюсь садом… смотрю кулинарные шоу. — Она покрутила ложкой в супе и пожала плечами, осознавая, как невероятно посредственно это звучит.

— Когда ты работаешь, ты работаешь над чем-то конкретно, немного-сумасшедшая-соседка? — поддразнил он, опустив подбородок, чтоб встретиться с ней взглядом. Она не могла удержаться от улыбки.

— Я внештатный редактор, — начала она, положив ложку на тарелку. — Чем занимаешься ты?

— Я помогаю людям, — просто заявил он, как если бы это было самой очевидной вещью в мире.

— Играя на барабанах?

Он вытер рот, положил салфетку на стол, затем облокотился назад на руки, на губах проскальзывала ухмылка. — Иногда.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она, наблюдая за ним, прищурив глаза.

Его улыбка стала шире.

— Делаю что?

— Никогда не даешь ответы?

Он наклонился к ней, руки сложены на столе, взгляд встретился с ее.

— Я отвечу на любой вопрос, — сказал он мягко, его пальцы потянулись, чтоб убрать прядь ее волос с глаз. Он убрал прядь ей за ухо, его указательный палец прошелся по ее подбородку, когда он снова откинулся назад. — Ты просто должна спросить.

Нора почувствовала, как ее пульс участился из-за его близости, она сделала глубокий вдох, чтоб успокоиться.

— Хорошо, — сказала она, стараясь унять дрожь в голосе. — Ты занимаешься чем-то конкретно?

Усаживаясь обратно, он какое-то время рассматривал ее перед тем, как провел рукой по волосам. — Я много путешествую, — начал он, жестом показывая на инструменты. — И я врач.

— Как такое возможно? В смысле… разве для этого не нужно быть в одном месте?

— Ну я езжу туда, где я нужен. Если это гуманитарный кризис в Таиланде, то я еду в Таиланд. После землетрясения в Вэнчуаке в Китае, я на несколько месяцев ездил туда. И когда у меня есть такая возможность, я езжу в Африку. Потому, что там для меня намного больше работы, чем я смог бы управиться, и у меня такое чувство, что я никогда ее не закончу.

Понимая ее потрясенное затишье, он снова наклонился вперед, положив руки на колени.

— Как давно ты здесь живешь? — спросил он, его глаза полны неподдельного интереса.

Она в растерянности покачала головой. — В этом городе всю жизнь. А через улицу – 3 года. — Его брови поползли вверх.

— Что? — спросила она.

— Это…— он замолчал и пожал плечами. — Не знаю, просто мне трудно это понять. Разве ты никогда не хотела уехать? Познать что-то новое?

Она обдумывала это, пока ее глаза рассматривали яркое голубое тату, которое было выведено на его предплечье и исчезало под рукавом его футболки. Река, по всей видимости. Из того, что она видела, его татуировки были все такого рода. Не шаблоны и не рисунки из книг, а его воспоминания. Пейзажи гор и рек, пышные ели и широкие виноградные лозы. Искусство, которое раскрывает историю.

Она встретилась с его глазами снова. — Здесь моя жизнь.

— Но разве твоя жизнь – это место? Или твоя жизнь состоит из тех немногих вещей, которые ты имеешь при себе?

Нора села назад, откидываясь на коробку, позади нее. — Предполагаю, я никогда не думала об этом в таком смысле. Я полагаю, мой мир состоит из того, что я знаю – этот город, мой дом. Я никогда не позволяла себе что-то за его пределами.

— Может ты просто не нашла то, что хотела бы у себя сохранить.

16 июня.

— Тушеная свинина…, — улыбнулась Нора, кладя тарелку перед ним. — Но осторожно: я добавила хабанеро (один из самых острых соусов) в кипящий соус.

— Остренький, — сказал он с глупым акцентом и улыбнулся, наклоняясь, чтоб глубоко вдохнуть. — Ты меня балуешь.

— В последнее время у меня не было возможности так готовить. Я скучаю по этому. — Она пожала плечами и села на пол напротив него, положив свою салфетку на колени.

— Дома в этом районе довольно большие. У тебя когда-нибудь был сожитель? — спросил он, нарезая вилкой кусочек и избегая ее взгляда.

— Мы вместе с моим парнем купили этот дом.

Он резко поднял голову, и их глаза встретились.

— Оу, я…» он обсмотрел дом, будто не мог понять, почему она – здесь, а не дома.

— Он выехал несколько месяцев назад, — объяснила она, делая глоток вина. — Мне жаль. — Дрю провел рукой по волосам и облокотился локтями на низкий столик, подмигнув в знак извинения.

Она поставила свой бокал и улыбнулась в ответ. — Мне нет. Мы не подходили друг другу. — она засмеялась, вспоминая. — Вообще.

— Как ты это поняла?

— Мы были вместе 8 лет. — пробормотала она. — Мы познакомились в старшей школе. Первая любовь не всегда лучшая любовь.

— Так, что…? Вы отдалились друг от друга, или просто не подходили друг к другу, в конце концов, или…?

— Ему нравилось ходить в бар и играть в дартс каждую пятницу. Ему нравилось смотреть один и тот же канал с новостями каждый вечер, и когда-либо читал книги двух разных авторов, всего лишь. Ему нравился предсказуемый секс. — Она осторожно наблюдала за ним, добавляя это важное признание в свой список; она увидела, как его челюсть дернулась. — Ему нравилось заказывать еду на дом каждую среду и слушать один и тот же альбом в машине в течение каждой поездки. А мне нет.

— Ты не кажешься питающей отвращение к привычкам, — подразнил он, кивая в сторону их ужина, имея в виду их новую рутину.

— Я люблю привычки. Это отдельные привычки, что имеют значение. Я также люблю включать что-то новое в рутину.

— Ах да. Ты начала с черники и абрикосов и дошла до хабанеро. — улыбнулся Дрю, дотягиваясь до своего бокала. — Ты точно безрассудна на привычки.

— Совершенно, — захихикала она.

Они затихли на какой-то момент. Он уставился на свой бокал, и его глаза резко дернулись и встретились с ее взглядом. Вспышка страсти была тут же заменена теплой улыбкой. Он бессознательно провел запирсингованным языком по верхней губе. Его глаза медленно расслаблялись.

— Что на счет тебя? — тихо спросила она.

— Что на счет меня? — его голос был мягким, а ее сердце колотилось.

— Что на счет тебя и… девушек?

— Действительно никогда не было ни одной, — пожал он плечами.

— Что? Даже в колледже?

— Ну, по крайней мере, не то, что я думаю, ты имеешь в виду. Я был с женщинами, Нора. — улыбнулся он, почти извиняясь. — В колледже я был сфокусирован на учебе и музыке. Я встречался, но ничего более. И теперь, когда я так много путешествую… никто в действительности не повлиял на меня так, чтобы я захотел остаться. — он пожал плечами, делая большой глоток вина. — Тяжело строить отношения, так как я часто переезжаю. Также тяжело раскрываться снова и снова. Это утомляет. Мне нравится то, чем я занимаюсь, несмотря на то, что временами это одиноко. К сожалению, я не расположен к постоянству, так что мне нужно передвигаться. — Он немного поморщился и принялся за свой ужин. Она смотрела, как он жевал, смотрела, как он наслаждался ужином, который она приготовила для них, наблюдала, как он расслабился в знакомой атмосфере, с ней.

— В твоей жизни есть постоянство, — утвердила она, призывая его отреагировать. — Ты посвящен своему образу жизни, по крайней мере.

Он кивнул, быстро сглотнув, чтоб ответить.

— Быть не расположенным к постоянству – это не то же самое, что быть не расположенным к посвящению. Моя не расположенность – это о географии, не романтике.

Их взгляды оставались друг на друге в тишине самое долгое время, чем когда-либо. Казалось, ее сердце было готово пробить себе путь через ее горло, через ее тело наружу.

— Ты такая красивая. — сказал он. — Я не могу остановить желание смотреть на тебя.

Это заняло несколько секунд перед тем, как она смогла ответить, а когда она это сделала, ее голос звучал для нее так, будто он шел с другой части комнаты. — Я знаю, что ты имеешь в виду.

Дрю наклонился вперед, удерживая ее взгляд. Она была не в силах отвести глаза. — Я раньше никому это не говорил, — прошептал он с маленькой счастливой улыбкой.

Она, наконец, сумела разорвать контакт и сесть прямо, схватив свой бокал вина.

— Ты разобьешь мне сердце, — легонько рассмеялась она, стараясь сделать так, чтобы это выглядело шуткой.

— Я не хочу.

Они уставились друг на друга на секунду, после чего она поставила свой бокал и начала нервно теребить салфетку.

— Ух, стало неловко, — посмеялся он, проводя рукой по волосам.

17 июня.

На следующий вечер она сделала салат из пасты со свежей моцареллой и помидорами.

— Боже, я люблю твою стряпню, — промычал он, проглатывая. Он всегда мычал и закрывал глаза, когда кушал что-то вкусное. Ей было интересно, знал ли он сам, что делает так.

— Помидоры с моего сада. Также и базилик.

— Помидоры – изумительны, — вздохнул он. — Как они называются? Они такие цветастые, должно быть у них какое-то сумасшедшее название, типа Дикая Женщина или Большая Пташка.

Нора засмеялась и кивнула.

— Фиолетовые называются Чероки. Желтые – Ножки банана. Зеленые – мои любимые – Зеленая зебра.

Он беззвучно проговорил «Ножки банана» и ухмыльнулся, мотая головой, так если бы это действительно было так.

Она смотрела, как он ел, а он посмотрел на нее и улыбнулся перед тем, как он наклонился, чтобы сделать еще один укус. Она почувствовала тревогу и взволнованность, смешанные в груди. Она не знала, как она могла чувствовать нечто вроде этого к кому-то, кого она только встретила. Казалось, он так легко получал все с ходу. Его желание видеть ее каждый вечер было обычным фактом для него, незамысловатым. Он любил проводить с ней время, так же, как он любил этот ужин: что-то, чем он наслаждался, пока это было рядом с ним.

Он взглянул на нее снова и увидел, как она смотрит на его губы.

— Что? — улыбнулся он, но глаза его загорелись чем-то сильным и теплым. Он медленно, дразня, облизал свои губы. — Ты смотришь, как я ем?

Она чувствовала, что он играет с ней, бросая вызов подчиниться оболочке, которая уплотняется с каждой их ночью вместе.

Она опустила глаза на свои руки и засмеялась, но прозвучало это принужденно. Ей хотелось убрать напряжение между ними, хотелось признать то, что они оба чувствовали эту тягу, это необъяснимое притяжение, но ей было страшно узнать, значило ли это что-нибудь для него. Ей было интересно, как много женщин он оставил по всему миру, чувствовавших себя так же, как и она. Она моргнула, прочистив мысли. «Что подтолкнуло тебя к выбору твоих татуировок и пирсингов? » тихо спросила она.

Он поднял руку и осмотрел ее.

— Я люблю каждый дом, который у меня был, независимо от того, как долго я там нахожусь. Мне нравится держать некоторые из них при себе. —Тату на его плече изображало маленькое деревце с желтым фруктом. Тату на внутренней стороне его предплечья было лицо мужчины, старого, сморщенного и спокойного.

— Кто это?

Он провел длинным указательным пальцем по нему.

— Мой дедушка.

Не осознавая, что делает, она потянулась и погладила его пирсинг в брови. Вместо того, чтоб вздрогнуть или отклониться, он склонился к ее руке, его глаза закрыты. Тепло пронеслось от ее пальчиков вниз по всей руке. Ее сердце колотилось, как один из его барабанов под его руками, она задержала дыхание, сопротивляясь порыву провести пальцами по его лицу, его шее и голому плечу, вдоль плеча к его рукам.

Она смотрела, как его лицо расслабилось от ее прикосновений, и медленно убрала свою руку.

— А это?

Прошел долгий момент перед тем, как он заговорил, а когда это произошло, это звучало сонно и расслабленно.

— Думаю, он мне идет. — Он открыл глаза и взглянул на нее. — Ты, с другой стороны, совсем не тронутая.

Она почувствовала тепло в его словах, значимость большего, чем просто татуировки или пирсинги. Между ними ощутилось напряжение, и ей не терпелось дотронуться до него снова. Может потому, что она знала, что он уйдет и это казалось безопасным, или возможно из-за того, что она знала, что влюбляется в него, ей хотелось, чтобы он узнал ее, действительно узнал ее так, как никто другой не знал.

Его глаза двинулись вниз по ее шее к плечу и обратно. Она взяла салфетку с его руки и потянула его пальцы к себе, кладя его руки на свою грудь, сжимая сосок его указательным и средним пальцами, позволяя ему почувствовать метал в этом месте.

Он резко вздохнул, шире расположив руку и ладонью нажимая на ее пирсинг. Его большой палец метался туда и обратно по стороне ее груди. Она держала свою руку на его, наблюдая, как его лицо застыло в долгом выражении. Она убрала его руку и медленно вручила ему его салфетку, но он тут же ее уронил, его рука все еще оставалась в форме ее изгиба. Он уставился на это перед тем, как встретиться с ее взглядом.

— Нора? — его голос был хриплым. Она представила, что видит его пульс, учащающийся под татуировкой горы на его шее.

Она хотела забраться к нему на колени и прижаться губами к этому пульсу.

— Я уберу это, — вместо этого сказала она, опустив голову и убирая посуду.

Глава 4.

21 июня.

— Что готовишь? — голос Дрю, ближе, чем ожидала Нора, заставил ее слегка вздрогнуть.

— Прости, — сказал он, его руки опустились на ее бедра. — Я не хотел напугать тебя.

Она сглотнула, определенно он мог услышать это.

— Ты не напугал. В смысле… я просто не обратила внимание. — Рука Норы остановилась на нарезной доске, лаймы моментально забыты. Жар от его ладоней проникал через тонкий хлопок ее юбки, а ее глаза закрылись, когда его пальцы проскользнули под рубашку, рисуя маленькие круги на нижней части ее спины.

— Мне просто нужно кое-что взять. — его руки оставались на ее бедрах чуть дольше, подвинув ее слегка, чтоб дотянуться до двух бокалов с верхнего шкафчика. Он улыбнулся милой полу-улыбкой, его глаза на короткий момент встретились с ее, пока он закрывал дверцу шкафа.

Все еще стоя ближе, чем нужно, он глянул за ее плечо

— Сегодня салат?

— Салат из цыпленка по-тайски с арахисом и лаймом, — ответила она, повернув голову, чтоб увидеть его.

Он был так близко, и пах так чертовски хорошо, как мыло, и солнце, и что-то странно похожее на Дрю и резкое… как краска или слабый запашок бензина. Достаточно, чтоб напомнить ей о его руках, и как часто он ими работает.

Ее нос касался его подбородка, грубая поверхность его небритого лица была резкой по сравнению с ее кожей. Она слегка подалась к нему, ее губы в милиметрах от его шеи. Он сглотнул, и она была не в силах отвернуться, загипнотизированная тем, как двигался его кадык и сжимались мускулы на его шее. Она задержала дыхание, когда он прижался к ней, теперь ее тело было в ловушке между ним и столом. Она почувствовала, как его губы двинулись к ее волосам, этот обычный простой жест был более интимным, чем любой страстный поцелуй, который у нее когда-либо был.

— Ты это хочешь? — спросил он, его голос низкий, а звук пронесся сквозь его грудь. Она подняла к нему подбородок, это движение подвело ее рот к его подбородку. Она потерлась губами из стороны в сторону, наслаждаясь шероховатой поверхностью на своей коже, и оставила там легкий поцелуй.

Настойчивый сигнал кухонного таймера наполнил воздух, отрывая ее с этого момента. Он глубоко вздохнул и оттолкнулся от стола, ее тело тотчас почувствовало потерю.

— Зачем ты сюда вернулся? — спросила она, хватая воздух и наблюдая, как он вытащил тарелки для каждого из них. — Как долго ты здесь будешь?

— Я вернулся сюда, чтоб отдохнуть, повидаться с семьей, встретиться со своим дантистом, сдать все необходимые анализы крови…

— Анализы крови? — застыла она, а за тем неловко кивнула, когда поняла. — Оу, — пробормотала она, нарезая лайм.

Он встал перед ней и остановил ее руку.

— Что значит ‘оу’?

Его лицо говорило ей, что она не так поняла, но она не будет давить, пока не объяснит его голос.

— Это просто разумно делать после посещения развивающихся стран, — тихо настаивал он.

— Нет, я поняла, — кивнула она.

Она могла ощущать, как он смотрел на нее, пока она шинковала листья салата.

— Что с нами происходит, Нора? — его голос спокойный и ненавязчивый. Слишком спокойный и слишком ненавязчивый. У нее внутри было торнадо, полное всего того, чего она не могла собрать воедино. Она чувствовала, будто, все, что она знала, становилось искорененным и выброшенным.

— Я не знаю, — прошептала она, желая, что бы это ни было, так и оставалось между ними, и не исчезнуть в очередном слое напряжения. — Ничего?

Он наклонился вперед и ждал, пока она на него посмотрит. Она знала, ее глаза все выдают – каждую частичку сильного желания – но также и страх, который она чувствовала. Быть так близко к нему, это как стоять на краю глубокого ущелья и знать, что она не сможет удержаться от прыжка вперед.

Но он вытянул ее с краю.

— Хорошо, — пробормотал он, печально улыбаясь и заправляя локон волос за ее ухо. — Хорошо, милашка. Я тебя услышал.

Она могла чувствовать, что он наблюдает, как она готовит и несколько раз замечала, что он начинал говорить, но затем останавливался. Сомнение для него было редкостью, и это заставляло ее нервничать, что у него было что сказать, но он волновался, чтоб привлечь к этому внимание.

— Ну, так ты уже сделал все эти дела? — спросила она, заплетаясь, зная, что ее вопрос, к сожалению, покажет ей сыпучесть песочных часов, ее время с Дрю подходит к концу.

— Какие дела? — спросил он в замешательстве.

— Дантист, семья, кровь, — сказала она спокойно, скидывая салатные листья в миску.

— О да. Дантист и кровь сделаны. Семья в этот раз в Австралии. Больше в этой поездке я хотел приехать сюда и поработать над домом. Я пренебрегал им слишком долго, как ты, конечно же, заметила.

Она положила нож и повернулась к нему.

— О чем ты говоришь?

Дрю на секунды уставился на нее перед тем, как понимание смягчило его взгляд. Он рассеянно потянул за пирсинг в брови.

— Я полагал, ты знала, что я приобрел дом…

— Как бы я узнала об этом?

Он пожал плечами, а его рука опустилась и шлепнула слегка по его бедру.

— В смысле, ты видела, что я работал над ним. Я его покрасил, починил окна, сделал некоторую работу внутри… Я полагал, ты поймешь, что он мой.

Нора немедленно осознала, что все знаки были очевидны и что все, что он сделал с тех пор, как вернулся, показывало, что он был больше чем, просто проезжающий арендатор. Она была смущена, что не сложила все это вместе и раздражена, что ей приходится спрашивать все у него, что никогда не было предложено ничего субъективного.

— Почему ты не хочешь, чтоб я узнала тебя? — спросила она, смотря на его ноги, на кухонном кафеле.

— Как, черт возьми, я должен это понимать?

— Мне приходится спрашивать тебя обо всем. Ты ничего добровольно не предлагаешь. Я чувствую, будто тебе не приходит на ум помочь мне узнать тебя.

Он смотрел на нее, а затем отвернулся к окну позади нее.

— Так и есть, — ответил он просто. — Я не знаю, как… делать это. — он махнул на пространство между ними. — Но ты мне говоришь, между нами ничего не происходит, и я так полагаю, это просто я все не так понял. Но Нора, я чувствую что-то и я не знаю, что с этим делать. Я не совершенен.

Она поняла, что думала об этом, в каком-то смысле. Она верила, что, так как он являлся частым путешественником и хорошо образованным и всегда казался таким уверенным в своей шкуре, он знает, как делать это. Она доверила ему направлять ее, пока он не уйдет, предполагая, что он не раз сталкивался с этим, начинал сближаться с кем-то, и затем был вынужден уйти. Она верила – несмотря на то, что он ей говорил – что где бы он не находился, там была женщина, и ужины, и страсть, и затем, в конце концов… уход.

— Ты не делал это раньше? — прошептала она.

— Нет, — утверждал он. — Почти все это для меня впервые.

Она пробежала руками по волосам и подняла их к верху в свободный хвостик на голове.

— Оу.

13 июня.

— Я еду в Китай. — его голос был едва слышим. Ее сердце застыло в ее груди, но каким-то образом ее руки продолжали двигаться, машинально делая формочки фалафели (обжаренные в масле шарики из протертых со специями плодов пута).

— Когда? — она старалась держать голос легким и заинтересованным. Вместо этого, он был взволнованным и трясущимся.

— Скоро, — это не было даже шепотом. Она была удивлена, что звук дошел до ее ушей.

— Почему? — она подняла глаза и взглянула в кухонное окно. Она не могла видеть его в отражении; он шагнул в сторону так, что она не видела его лица. Он молчал.

— Дрю?

Она не слышала его, но внезапно он оказался за ее спиной прежде, чем она могла повернуться. Он встал ближе и убрал ее волосы в сторону, позволив губам остановиться у изгиба ее уха. Его бедра расположились у нижней части ее спины, его пальцы дрожали на ее коже.

— Хочешь, чтоб я сказал ‘потому что я напуган’ или ‘я не тот парень’? Из-за этого ты думаешь, я уезжаю?

— Возможно, — призналась она, смотря на них в окне. Он навис над ней, его выражение лица было таким уязвимым, что от этого у нее заныло глубоко в груди. Она выдала самые эгоистичные слова наружу: — Ты можешь быть доктором, где угодно.

Дрю положил свои руки на ее спину, расправляя пальцы поперек ее ребер так широко, как мог, проверяя, насколько много ее он мог полностью накрыть.

Нора чувствовала себя крошечной в его руках. Она была уверена, он бы сломал всю ее.

— Я еду потому, что это то, чем я занимаюсь. Я путешествую. Я практикую медицину. — его голос не был ни защищающимся, ни извиняющимся. Он не уезжал от нее. Он уезжал, чтоб помочь другим. Она ненавидела крепкую спираль чувства обиды, что тянула в ее животе. — Нора, поговори со мной.

— Мне страшно. — призналась она. Ей было страшно быть врозь. Ей было страшно, что он не вернется назад. Ей было страшно, что он вернется, но другим.

— Я знаю.

— Тебе нет? — спросила она.

Она могла ощутить, как он пожал одним плечом за ее спиной. Без объяснимых слов, жест казался слишком небрежным. Это совсем не было той реакцией, что была у нее, и это заставило ее чувствовать себя еще более разбитой.

— Пожалуйста, не начинай это. — она слышала мольбу в своем голосе и почти обрадовалась этому. У нее не было больше сил, если он будет трогать ее снова.

Дрю прижался губами к ее шее, и она почувствовала прохладный воздух между ними, когда он отошел, как только она начала на него облокачиваться.

— Хорошо. — его рука была последней частью его тела, которая оставила ее, когда она потеряла контакт с ее бедром.

Она закончила приготовление ужина, и впервые они сидели в тишине, глядя на свои тарелки и раскидывая по ней еду.

— Я займусь посудой, — сказал он, хотя не двинулся, чтобы встать. Она слышала вопрос в его голосе… он хотел, чтобы она осталась.

— Хорошо. — она разбила свое собственное сердце: — Спокойной ночи.

Его голос прозвучал разочарованным, но не удивленным.

— Спокойной ночи.

Глава 5.

14-15 июля.

Нора не видела его следующим вечером. Она провела его в своей комнате, не покушав, сидя на полу и стараясь не думать о нем.

Легкий звук барабанов, что звучал через улицу, отвлекал ее всю ночь. Ей не хотелось заглушать звук с помощью радио или телевизора или даже руками, сжимающими уши, но это заставляло ее грудь сжиматься, заставляло ее вспоминать его истории, его пальцы, веселый ритм его речи. Возможно, по соседству никто больше не слышал музыку из-за сверчков и шумного ветра. Может, ритм его музыки был, как и сам дом – замеченный и одобренный только ею, что-то, что должно быть внимательно услышанным или увиденным. Он был магнитом для нее: что бы он не сделал, она заметит. Это только придавало значения, что дом был его. Она всегда принадлежала ему и никогда этого не знала.

На следующий день Нора готовила. Она готовила для них – возможно по привычке, но больше из-за открытой сознательной нужды представить, что он будет в этом доме сегодня ночью, и следующей ночью, и каждую ночь после. Она наслаивала слоенное тесто на капусту, кабачок и различные виды испанского сыра. Она делала это изысканно и искренне и красочно. Она делала то, что бы они оба хотели, что-то, что сведет их вместе с уютом и остротой, новизной и фамильярностью. Она знала, ему не удастся вкусить это блюдо, если она сама не отнесет его ему, но она не чувствовала ничего, кроме неуверенности. Без особой охоты ее интересовало, будет ли она готовить для него каждый вечер вечности, даже когда он будет недоступен где-нибудь в другом месте.

Она достала блюдо из духовки, горячо бурлящее, кипящее, золотистое и красивое.

За дверью послышалось движение ног по передним ступенькам. Ему не нужно было стучаться, и он знал это; она чувствовала его на веранде. Она отложила полотенце для посуды и пошла к двери, открыв ее и впустив внутрь влажный ночной воздух и его запах.

На пороге стоял Дрю, нечёсаный и обезумевший.

— Тебе страшно, что я не тот парень? — спросил он с умоляющими глазами.

— Да.

Он двинулся к ней, а она сделала шаг назад, потрясенная тем, что она хотела от него и опасающаяся, что он готов дать это ей.

Он прошел к ней и прижал ее к двери стенного шкафа, его руки опирались о дверь рядом с ее головой.

— Ты заставляешь меня хотеть остаться здесь, — прошептал он, проводя ладонью вниз по ее обнаженной руке. — Ты заставляешь меня думать о том, что важно.

— Ты заставляешь меня хотеть уехать с тобой, — все-таки призналась она. Она почувствовала, как ее брови нахмурились, почувствовала, как глаза наполнились слезами. Она была такой обнаженной перед ним. У нее было ощущение, что пол исчез под ее ногами.

Еще секунду его взгляд удерживал ее перед тем, как его глаза опустились, чтобы посмотреть, как обе его руки скрепили ее запястья к двери большим и указательным пальцами. У него на запястье была маленькая повязка, и она собиралась спросить, все ли с ним в порядке, но он поднял к ней взгляд и наклонился вперед, позволяя губам зависнуть перед ее, в нескольких миллиметрах от ее кожи.

— Думаешь, ты можешь любить меня? — его голос был напряжен. «Вот так вот просто?

— А ты хочешь?

— Очень сильно, — кивнул он, расставляя ее ноги своим коленом и прислоняясь к ней. Он поднял руки и прижался ими к ее щекам, большими пальцами вытирая ее слезы. Они были теплыми и загрубелыми, и его касания были до боли знакомыми.

На ее коже он чувствовался, как дом для нее.

Наклоняясь к ней, он сократил дистанцию и оставил единственный легкий поцелуй на ее губах, затем отпрянул, чтоб взглянуть на нее.

— Я никогда не просил тебя уехать. — Он поцеловал ее снова, на этот раз дольше, но все еще сдерживаясь. — Я бы никогда не попросил тебя уехать. Мне никогда не было так одиноко, как прошлой ночью.

На этот раз она убрала дистанцию между ними. Его рот был теплым и притягивающим, и она почувствовала, как воздух резко покинул ее легкие. Нора застонала, когда полностью почувствовала его губы на своих, его вкус, его запах, витавший вокруг нее. Его руки ласкали ее лицо, его пальцы дрожащими легкими прикосновениями изучали ее подбородок.

Ее руки дрожали, пока она поднимала их, в неуверенности положив их на его грудь. Твердые мускулы сгибались под ее пальцами, и его руки зарылись в ее волосы, его пальцы массировали ее скальп, пока он углублял поцелуй. Он был одновременно и отчаянным и нежным, а ее сердце разрывалось от осознания того, что это возможно их единственный раз, когда они могут быть вместе. Проведя руками вниз по его груди, ее ногти слегка задержались на его животе. Его дыхание задержалось, когда она достигла его пояса джинс, скользнув пальцами под ткань его футболки.

Дрю был теплым и гладким под ее пальцами, пока она изучала его торс. Ее рот становился более настойчивым и тихонько умоляющим его взять больше. Будто чувствуя ее нужду, он отстранился от ее губ, его зубы прошлись по ее горлу. Без слов, она слегка оттолкнула его и начала пятиться назад, ведя его по коридору к своей спальне. Дрю убрал руки с ее волос, и они двинулись вниз по ее телу, остановившись на ее талии.

Он отвел взгляд только тогда, когда они достигли ее комнаты, он обсматривал вид от тусклого света лампы, распространяющийся по ее покрывалу.

Снова взглянув на нее, он провел пальцем вниз по ее шее к ключице.

— Могу я тебя увидеть? — спросил он, карие глаза изучали ее.

Она кивнула, дрожа, пока загрубевшие пальцы двинулись вниз, под ее майку и слегка коснулись мягкой кожи ее живота. Он скользнул руками вверх по ее ребрам, тонкая ткань ее майки собралась под его пальцами, и он потянул ее вверх и через ее голову. Рваное дыхание вырывалось из его рта, пока он смотрел на нее, его пальцы касались ее шеи, груди и между грудями.

— Могу я увидеть тебя? — прошептала она, ее губы касались ткани его футболки.

— Да, — сказал он в ее волосы.

Она освободила его от футболки, ее глаза впитывали прекрасные цвета и рисунки, выбитые на его коже. Она касалась каждого изображения, стараясь запомнить их.

Позволив рукам опуститься с ее плеч к рукам, он притянул ее пальчики к своим губам.

— Нора…

Она повела его к кровати, их руки исследовали, изучали плоскости тел друг друга. Он снял ее бюстгальтер и наклонился, чтоб взять в рот один сосок, затем двинулся ко второму. Его язык, его дыхание и его хриплые звуки, что он издавал на ее коже ощущались невероятно, развязно, не похоже ни на что, что она ощущала раньше. Ее руки зарылись в его волосы, пока она наблюдала за ним, его взгляд встретился с ее, когда он поймал и поднял языком ее серебряное колечко в соске, просовывая в него кончик языка и немного потянув. Ее голова откинулась назад, и она застонала, наконец-то, наконец-то видя картину, о которой она фантазировала каждую ночь, с тех пор, как встретила его.

Ее руки двинулись к поясу его джинсов, медленно расстегивая их, чувствуя, как его губы двинулись по ее груди к ее плечам, засасывая маленькие мимолетные отметины на ее коже. Его руки занялись ее леггинсами, спуская их с ее бедер.

— Мне нужно видеть тебя, — прошептала она.

Их руки становились нетерпеливыми, стягивая оставшуюся одежду между ними, и жадно всего касаясь. Его пальцы остановились между ее ног, раздвигая их, он задрожал и зарычал, нашептывая свои секреты – свою нужду в ней, самообладание, что ему требуется, в его одержимости алого цвета ее губ и гладкой идеальной кожи ее шеи – он трогал ее так, будто он чувствовал ее снова после такой долгой разлуки, вспоминал каждую частичку кожи, каждый звук, что она издавала.

Это был сводящий с ума момент, его рука поначалу была нерешительной, а затем жадной, подловив ритм, двигаясь над ней и в ней, описывая круги там большим пальцем, нажимая и усердствуя прямо там, где ей было нужно.

Нора царапала его спину, кусала его губы и согнулась к нему, умоляя его ‘глубже’ и ‘быстрее’, и ничего, ничего, ничего никогда не чувствовалось так хорошо. Голод зарождался в ее животе, и она могла ощутить это облегчение, этот совершенный безумный взрыв, что нарастал там, где он трогал ее, где его огрубелые пальцы погружались глубоко в нее, одинаково ласково и беспощадно в их идеальном ритме. Свободной рукой Дрю схватил ее ногу, заведя ее вокруг своей талии, когда она прижалась к нему, вскрикивая, когда кончила.

Его пальцы замедлились, выскальзывая из нее и скользя по ней, нежно лаская ее, как если бы он не хотел останавливаться.

— Да? — уточнил он, оставив поцелуй на мягкой коже ее шеи.

Она кивнула, хватаясь за его плечи.

— Да. Господи.

Он улыбнулся в поцелуе, нежном и нахальном – такой без сомнений принадлежащий ей, что это почти оставило ее бездыханной. Это было так, будто ее облегчение успокоило их обоих и позволило им замедлиться, их поцелуи стали томными, их движения более сдержанными, когда он опустил ее ногу и погладил ее бедро.

Она прошлась рукой вниз по его животу и ниже, почувствовав, как он сжался под ее первым неуверенным прикосновением.

Их лбы соприкоснулись, пока они смотрели вниз, как ее пальцы ощупывали его форму, обнаружив там пирсинг.

— Это было больно? — шепотом спросила она, едва касаясь его пальчиками.

— Немного, — тихо признался он, всегда честно, без лишних слов.

— А…так больно? — она свободно обернула пальчики вокруг него и сжала.

— Больно? — прошептал он, через нос, выпустив легкий смешок. Он слегка покачал головой. — Вовсе нет.

Нора подловила себя на том, что хочет двигать рукой, но не уверена, что именно делать. Они уставились на ее пальцы вокруг него, и он, казалось, был доволен этим уровнем прикосновений, этим уровнем возбуждения. Он всегда был так терпелив с ней, никогда не давил.

Она подняла голову, и их глаза встретились. Его – были серьезными и темными, а дыхание было частым. Страсть пронзила ее под грудью и спустилась вниз к ее животу.

— Покажи мне?

Его глаза упали на расстояние между ними, и он снова положил свой лоб на ее, накрывая ее руку своей. Он переместил ее хватку немного вверх перед тем, как сжать свою руку вокруг ее пальцев, укрепляя ее хватку. Медленными плавными движениями он сдвинул их кисти вниз, в процессе натягивая наружную плоть на свой пирсинг, и снова обратно вверх, накрывая головку члена.

— Тебе не надо быть опытной, — пробормотал он. — Это просто делает меня…чувствительным.

Она повторила движение и почувствовала, как его рука ослабла, а затем он освободил ее. Ее большой палец дотянулся до его кончика, и она мягко провела им по вершинке, распространяя вокруг влажность перед тем, как снова опуститься, его кожа быстро накрыла пирсинг в спускающемся движении. Он застонал и его голова откинулась назад, кадык подпрыгнул, когда он тяжело сглотнул.

— Боже, — он сделал дрожащий вдох. Его руки поднялись накрыть ее лицо, притягивая ее к себе и грубо целуя. — Это ощущается... — он замолк, дразня зубами ее нижнюю губу, кусая, облизывая.

Она почувствовала прибавление сил от его реакции и схватила его крепче, увеличивая свой темп. Он вздохнул напротив ее губ, а она смотрела, как его глаза закатились. Его губы двигались с ее губами так, будто они целовались так уже годы, а не часы, и она сделала шаг ближе к нему, чтоб почувствовать ее грудь, трущуюся о его, ее рука двигалась между ними.

Ощущение его пирсинга под ее большим пальцем, пока ее рука двигалась вверх и вниз, его наружной плоти, легко скользящей по головке его члена, было самым восхитительным чувством, которое она могла представить. Она почувствовала волну доверия, впервые она была уверена, что могла попросить любовника то, что хочет, что могла быть честной о том, в чем нуждалась.

— Я хочу это на своей коже, — прошептала она.

Без необходимости дальнейших объяснений он тихо заворчал, а слова выдохнул в тугом стоне.

— Где?

— Моей груди.

Он шагнул вперед, и она шагнула назад пока задняя часть коленей не ударилась о край кровати. Она целовала его, втягивая его нижнюю губу в свой рот и издав при этом стон.

— Ты так здорово чувствуешься в моей руке. Тебе хорошо?

Он выпустил короткий натянутый смешок, соединяя все, что ему нужно в этом единственном обуревающем звуке. Она села перед ним, ее глаза на уровне его живота. Он встал между ее ног, обхватывая руками ее плечи, пока они оба смотрели на ее руку, скользящей на нем.

— Я так..., — прошептал он. — Ты...

Она склонилась вперед и лизнула капельку спермы с кончика его члена и снова села прямо, чтоб смотреть, имея необходимость видеть, что она делает с ним.

— Я хочу почувствовать, как ты кончишь. — Она подняла на него взгляд. — Я хочу видеть это.

Это наконец довело его.

Он дернулся в ее руках, а его пальцы ухватились за ее плечи, надавливая, держась, как за якорь. Голос Дрю повторял ее имя, а все его тело замерло перед тем, как она увидела и почувствовала, как он кончил на ее грудь, на ее шею.

— Черт, — вздохнула она в то же время, что и он.

Он, притихнув, стоял перед ней, его голова склонилась и покоилась сверху ее.

— Да? — шепнула она, с улыбкой смотря вверх на него.

Дрю изумленно засиял.

— Да. Боже, Нора.

Она держала его в своей руке, чувствуя, как его тело расслабляется.

— Останься со мной на ночь, — сказала она, наклоняясь вперед, чтоб поцеловать его пупок. — Останься и... будь со мной?

Дрю кивнул, делая шаг назад и на момент исчезая перед тем, как вернуться с ванны с мокрой тряпкой, чтоб почистить ее.

Они забрались на кровать, натягивая покрывало на свои тела и позволяя конечностям друг друга завернуться с такой фамильярностью, которая появляется за годы вместе. Он зарылся лицом в ее волосы, а она обернула руки вокруг его торса, уткнувшись лицом в его грудь.

— Смотри, — сказал он, оставляя поцелуй на ее волосах. — Мы сочетаемся.

Она вытянулась, поцеловать его подбородок, а затем вспомнила.

— Что это? — спросила она, потерев марлю на его запястье.

— Правда о моем самом последнем доме.

Всегда такие простые ответы. Его тон был обычным, но все еще острым напоминанием, что он уезжает.

— Дрю? — тихо спросила она, и он промычал в ответ. — Как долго тебя не будет?

Долгое время он был совершенно неподвижен напротив нее.

— Не менее шести месяцев.

Нора замерла, чувствуя, как сдавливает горло.

— Когда?

Она почувствовала, как он с трудом сглотнул напротив ее лба. Его голос дрожал.

— Завтра. Им нужен кто-то, кто сможет тотчас приехать. Это есть в моем контракте, что я могу быть ресурсом в последнюю минуту, если понадобится. — Он отклонился, чтоб посмотреть на нее и поцеловал ее, долго и медленно. — Это было правдой до недавнего времени.

В конечном счете это стало слишком для нее.

— Почему ты не пришел прошлой ночью? — ее голос надломился. — Мы впустую потратили день, а я даже не знала!

Дрю держал ее и мягко нашептывал, пока она плакала напротив него, ногтями хватаясь за его спину.

— Пожалуйста, — всхлипнула она, потянув его на себя. — Господи, пожалуйста.

Он двигался мягко, убирая волосы с ее лица и смотря вниз на нее.

— У тебя есть контрацептивы?

— Я все еще на таблетках, — прошептала она, гладя его руку, которую он использовал, чтоб держаться над ней. — Я прошла тест...

— Я тоже, — улыбнулся он, и она тихонько засмеялась, вспомнив ревность, которая гложила ее, когда он упомянул свои регулярные работы с кровью.

— Я была только с одним человеком, — призналась она, кусая губу. Она чувствовала, будто должна объясниться. Она хотела, чтоб он знал, что он значил для нее перед тем, как уедет.

— Я хочу быть тем единственным, кто имеет значение.

Она дотянулась вниз и взяла его в свою руку, потерев большим пальцем его пирсинг, натягивая его кожу на головку, который снова напрягся.

— Блять, — поперхнулся он.

Она потерла его по своей гладкой коже перед тем, как вжать его вниз и позволив ему войти в нее. Они оба застонали, их рты двигались вместе в том же ритме, что и движения в ней. Она подняла свои ноги по его сторонам, ее колени по сторонам его груди, заставляя его скользнуть глубже.

— Я люблю тебя. — Он проговорил слова в уголок ее рта.

— Уже... столько.

Дрю притянул ее руку к ее плечу и держал ее там, положив свой лоб на ее, пока двигался над ней.

— Ты вернешься ко мне?

— Конечно, — прошептал он.

Это было последнее, что она спросила у него, слова уступили место мягким вздохам и тихим, настойчивым звукам. Он входил и выходил из нее с кратчайшим дифференциалом, предпочитая оставаться так глубоко и соединенно, как мог, пока он здесь.

— О Боже, — задыхалась она.

— Я знаю.

— Я близко... я...

Он накрыл ее рот своим, ее дикие звуки распространялись только так далеко, как позволяло пространство между ними.

16 июля.

Дрю сопротивлялся засыпать, но она умоляла его попытаться. Он уснул вскоре, как дал своему телу для этого разрешение, его голова завернулась на ее груди, его рука согнулась на ее талии, одна кисть на одной из ее грудей.

Часами она не могла спать. Она могла думать только о том, как его кожа ощущалась на ее, как он смотрел на нее через кофейный столик каждую ночь. Нора уставилась на голую кожу его запястья, где ранее она увидела повязку. Теперь повязки не было, без сомнений по какой-то причине развязавшаяся во время их занятий любовью. Марля пропала, потеряная где-то на ее кровати, и она могла видеть часть азиатских иероглифов под защитным прозрачным покрытием. Она дотянулась до своего прикроватного столика за листком блокнота и ручкой, и слегка повернула его руку, стараясь скопировать подлинник его татуировки.

Он шевельнулся, подвинув руку к ее талии и притягивая ее ближе.

— Нора? — Его голос был хриплым от сна, но его тело проснулось рядом с ней, и он скользнул рукой вверх, накрывая ее грудь. — Иди сюда.

Она бросила листок на пол и повернулась к нему. Пока Дрю смотрел темными хищными глазами, она скользнула вверх на него, пробежав руками вверх по его груди, накрывая его шею, и занялась с ним любовью снова, целуя его на прощание снова и снова.

***

Это не было долгим напряженным прощанием при свете дня. Оно состояло из сладких поцелуев и натянутых голосов.

Я обещаю, сказал он. Пожалуйста, Нора, скажи мне, что будешь ждать меня.

Она тоже пообещала, не имея выбора, но позволила ему увидеть насколько основательно она была его. Нора смотрела, как он забрался в такси, и спустя два часа те же самые грузчики, что привезли его к ней, приехали, чтоб аккуратно упаковать его барабаны и отнести их снова на склад. Она стояла и смотрела все это время, рассеянно потирая руками по своему мокрому лицу.

Была полночь, когда она думала о том, как он ощущался, двигаясь внутри нее, его звуки, когда она кончал, ощущение его зубов на ее коже... и она вспомнила о тату. Она нашла листок и начала в онлайне искать словари, для иероглифов, которые она видела.

Она не изобразила их полностью правильно, и она не была даже уверена, что найдет правильные иероглифы, пока на экране не всплыл перевод.

我注定是她的

Я предназначен быть ее.

Нора прошла через комнату и настежь открыла шкаф.

Ее чемодан выглядел нелепо: совсем новый, никогда действительно не использованный.

Ее рука дотянулась до ручки и потянула.

Глава 6

挂念

16 июля

Нора прикасалась ко мне, пробовала на вкус и хотела увидеть, как я кончу на ее кожу. Она знала: ничто не звучало странно, когда это говорила мне она. Знала, что я хотел быть для нее всем, что я буду ждать сотню лет, пока она не поймет, как сказать то, что ей было нужно.

Ее мягкие руки скользили вверх по моим, когда я двигался на ней сверху.

— О Боже, — прошептала она.

А затем она оказалась надо мной, двигаясь на мне в темной комнате.

Ее стоны были только для меня. Инстинктивно я знал, что до меня она не стонала так ни для кого. Знал, потому что она говорила мне, что никто никогда не доводил ее до оргазма, что ей всегда приходилось делать это самой.

Я знал: когда она сказала, что любит меня, это был первый раз, когда она говорила это серьезно.

Дрю резко проснулся, ударившись о низ столика и едва не опрокинув обед, который перед ним только что положила бортпроводница. Он посмотрел на серую пасту под мутным соусом кирпично-красного цвета. Прощайте, помидоры, хабанеро и все признаки Норы.

Ему не хотелось это есть.

挂念

17 июля

Самолет снижался в туман Ланьчжоу. Дрю сидел так долго, что его ноги были скручены и напряжены в ловушке тесного места эконом-класса. Он боялся, что много дней не сможет тренироваться, по крайней мере, пока все не будет выгружено и пока в деревне не одобрят его присутствие. В последний раз, снисходительно вдохнув отфильтрованный воздух в самолете и зажмурив глаза, чтобы запечатлеть образ Норы в памяти, Дрю встал, чтобы подготовиться к тому, что его ожидало.

Он уже был в Ланьчжоу дважды. Это был город с большой историей — распространенной для большинства больших городов Китая — но для Дрю Ланьчжоу никогда не был городом политики, демонстраций, он даже не ассоциировался с его типичными врачебными командировками. Это был город открытий, истории ранних керамических барабанов и подлинной глубокой страсти к происхождению азиатской перкуссии.

Ланьчжоу был большим и просторным, но задыхающимся от загрязнений, результата быстро развивающейся промышленности и десятилетий неконтролируемой утилизации отходов. За последние годы правительство предприняло попытки оградить нынешнее поколение от загрязнений, но Дрю был уверен, когда оглядел небо за пределами аэропорта, что был не единственным, кто сомневался, не было ли уже слишком поздно для этих попыток. В любом случае, исходя из того, что он заключил из задания в письме, население города не было целью его прибытия. Целью Дрю была Ченгхуакун — деревушка за чертой города, одна из сотен «раковых деревень», где почти каждый житель боролся с различными злокачественными опухолями, большинство из которых в настоящее время неизлечимы. Здоровая молодежь давно покинула небольшое фермерское сообщество. Остались лишь представители старшего поколения, фермеры, которые гордились своей землей всю свою жизнь и те, кому уезжать было некуда.

Дрю взял свой багаж и прошел к таможне, чтобы получить коробки с медикаментами, которые сюда прислали для него. Каждый шаг прочь от самолета был, словно еще один шаг прочь от нее, от жизни, к которой он ненароком так привык. Мимолетный взгляд на опись инвентаря в каждой из коробок — и в желудок будто упал свинцовый груз. Это не была стандартная командировка. Он приехал не для того, чтобы лечить болезни и спасать жизни. Он приехал, чтобы лечить только симптомы. Дрю приехал, чтобы дарить утешение, а не надежду.

Он включил телефон, чтобы послать Норе смс, вдруг отчаянно нуждаясь в нити, соединяющей его с более оптимистичным миром: Благополучно добрался. Здесь нет зеленых зебр. Что на ужин?

Хаос, окруживший его, пока он ожидал такси, резко контрастировал со спокойной жизнью с Норой. Люди были везде. Было жарко и душно. Его обременяло то количество сумок и коробок, которые ему нужно было перевезти, и на поиск достаточно вместительного такси для его посылок, казалось, ушли часы. О предстоящем опыте ничего не было известно, и при этом известно должно было быть все. Этот режим — суетливые поездки, переполненные аэропорты, незнакомая обстановка — был его жизнью, был тем, что он знал.

Вдруг показалось невозможным, что Дрю был знаком с Норой так мало. Каждый ее след заполнил его воспоминания так, что даже его поездки до встречи с ней словно окрасились в другие цвета.

Хотя в действительности Нора нигде не бывала, Дрю понял, что мог представить ее повсюду. Ему никогда не приходило в голову попросить ее поехать вместе с ним, но он вдруг с сокрушительным осознанием почувствовал, что, учитывая достаточное время на подготовку, она могла бы.

Поехала бы она?

Поездка в деревню добавит к его путешествию еще несколько часов, и как только Дрю втиснулся в фургон, он изо всех сил попытался унять волнение и напряжение в конечностях. Пробки замедлили их продвижение, и воздух в конце лета был плотным и раскаленным. Он не знал, чего ожидать по приезде, кроме того, что там будет его коллега Томми, и что люди будут страдать от болезней и боли.

Дрю хотелось закрыть глаза и думать о ней, но он знал, что если сделает так, то, когда откроет их, не сможет удержаться, чтобы не попросить водителя развернуться и отвезти его обратно в аэропорт, к отраде ее мягких влажных губ, к ее бесконечно понимающим глазам.

Вместо этого он сосредоточился на мелькающем пейзаже, на дороге, отклоняющейся от знакомого маршрута к деревне Сяньхуацзянь, откуда родом ручной барабан Ланьчжоу и где он находил покой в обществе местных жителей, но никакой близости, кроме музыки. Только в музыке он находил подобие близости, и то всегда мимолетное.

До совместных ужинов на полу… До того, как научился шаг за шагом раскрываться с кем-то каждую ночь… До Норы…

Он осматривался кругом, между тем как водитель вез его по едва хоженым дорогам, и ощущал на себе тяжелый вес беспомощности. Желтая Река, Река-Мать погибала. Эта река веками поддерживала существование в этом и многих других регионах. Теперь же, отравленная выбросами, изменившегося из-за нечистот когда-то прекрасного цвета, переполненная дамбами, которые никогда не следовало сооружать, она текла почти безжизненной тонкой струей. Хотя ее путь простирался на тысячи миль, за последние десятилетия были годы, когда она совсем не достигала моря. Это истощение было повсюду, но загрязнение очевиднее всего отразилось здесь, за пределами большого города.

Дрю сдался и закрыл глаза, проглотив свое желание перенаправить свой маршрут в противоположную сторону. Он попытался представить Нору за его раковиной, когда она отрывала верхушки свежих бобов с ее огорода. Одну ногу она задрала под другую, рассеянно почесав икру пальцем ноги. Ее волосы собраны в высокий небрежный хвост. Ее ноги бесконечны в этих ее шортах, и, когда она взглянула на Дрю, ее глаза превратились в улыбку, только для него.

Большая выбоина на дороге оторвала его от мечтаний, и он вспомнил, что так и не получил ответа от Норы.
Он посмотрел на телефон и тут же поник. Новых вызовов не было.

挂念

Томми стал в ожидании у небольшого устья в деревне, едва завидев пыльное облако за несколько миль приближающегося фургона. Старый приятель Дрю выглядел измученным. Томми больше не был круглолицым студентом-медиком с широкой улыбкой, каким Дрю знал его несколько лет назад. Теперь он был исхудавшим и измотанным. Его глаза затенили темные круги, и Дрю представил, что Томми часто не спал лишь благодаря кофеину и силе воли. По всей видимости, он едва сохранил достаточную энергию для того, чтобы существовать самому.

Когда фургон остановился, Дрю вышел из него и обнял друга. На Томми был белый халат, который пожелтел от носки и, по-видимому, от стирки в местной воде. Дрю бросил взгляд на вышитую надпись на кармане: 趙醫師. Д-р Чжао.

— Привет, малыш Чжун, — сказал Дрю, улыбнувшись оттого, что использовал давнее прозвище. — Ну, как они там?

— Брошены, — усмехнулся Томми, обняв Дрю в ответ и похлопав его по спине с удивительной силой. Казалось, он выдохнул с облегчением. — Добро пожаловать в Ченгхуакун, - сказал он, отступив и раскинув руки в широком жесте. — Выпьешь чего-нибудь?

— Да, — засмеялся Дрю, схватив одну из коробок и начав перетаскивать свой багаж к небольшим зданиям вдалеке. — Мы все в том же отеле?

Томми засмеялся, зашагав в ногу с другом, и кивнул в сторону маленького домика в конце длинного ряда. Дома были едва пригодны для жилья, но даже в таких условиях их обустройство было лучше, чем в других домах, где Дрю приходилось работать.

— Этот — твой, — сказал Томми, поправляя тяжелую коробку с медикаментами на руках.

Когда они перенесли все коробки в небольшое здание, которое, казалось, служило чем-то вроде медпункта, Дрю побрел к своему временному жилищу, чтобы переодеться и разобрать чемоданы. Он и без лишних вопросов знал, что оно было освобождено недавно после того, как здесь кто-то умер.

Дом был опрятным и ухоженным, хоть и едва меблированным. В нем было три комнаты: помещение побольше – главная жилая комната с кроватью, столом и двумя стульями, ванная, вмещающая умывальник и маленькое тусклое настенное зеркало, и кухня с огромной печью, несколькими покореженными горшками и сковородами и контейнером для хранения пищи. В деревне не было ни воды, ни канализации, ни электричества. Туалеты были снаружи, за холмом. Жизнь здесь была простой, незатейливой, и где-то до последнего десятилетия деревня почти не нуждалась в помощи извне.

Дрю достал телефон из кармана и уставился на него, ожидая появления индикатора в уголке. Раньше, когда он приезжал на работу, он никогда не доставал телефон из сумки, но теперь это была его единственная связь с Норой. Дрю достал свой маленький ручной генератор и положил его на стол. И хотя этот поступок был бессмыслен — ему не нужно было беспокоиться о зарядке телефона — он не мог выстоять перед необъяснимым желанием это сделать. Дрю написал Норе еще одно сообщение, зная теперь, что она не прочитает его в течение нескольких недель, но, когда в комнату подул горячий ветер, и из деревни доносилась почти полная тишина, ему вдруг стал все равно. Даже если это было всего лишь символическим действием, ему нужно было, чтобы Нора была с ним.

Дрю направился туда, где жил Томми, в нескольких домах от него, и ощутил на себе взгляды жителей, которые подглядывали из своих домов. Он улыбнулся каждому из темных окон и невидимым лицам за ними, надеясь дать им понять, что он приехал, чтобы помочь им. Томми сказал, что в честь приезда Дрю позже вечером готовился ужин, но перед этим ему нужно было поговорить с ним наедине, чтобы расспросить Томми обо всей ситуации.

Дрю вручил ему бутылку «Талискер», и он вскинул брови.

— Чувак, — выдохнул Томми. — Это так мило. — Он отнес бутылку к своему маленькому столику и взял несколько алюминиевых кружек, затем повернулся и уставился на этикетку. — Как ты довез это?
— Я пронырливый засранец, — улыбнулся Дрю, осматривая жилище Томми. Определенно, его друг поселился здесь недавно. — Когда ты приехал?

— В феврале, — ответил Томми, налив немного каждому из них, когда Дрю сел за стол. — Я совершенно истощен, дружище.

Дрю кивнул, взял у Томми свою кружку и наблюдал, как он садился за стол напротив него.

— Когда уезжаешь?

Томми покачал головой и пожал плечами.

— Не знаю. Они открыли центр терапии тяжелыми ионами для больных раком, но все еще не могут разместить там всех. Ченгхуакун находится в конце списка, потому что почти всем, кто здесь остался, больше сорока. Думаю, они просто понимают, что с этой деревней гиблое дело.

— Мне не прислали ни цитарабин, ни даунорубицин, — сдержанно согласился Дрю. — Все, что у меня есть, — это зофран, морфин и еще несколько симптоматических препаратов.

Когда Томми кивнул, глядя в свой стакан, Дрю осознал, что, возможно, он не попросил прислать сюда химиотерапевтические препараты. Томми тоже потерял надежду вылечить здесь кого-то.

— Какова цель нашего пребывания здесь, Том? Мы просто должны утешать их?

Томми снова кивнул, не глядя Дрю в глаза. Это было предельно простое медицинское поручение, если не сказать совершенно угнетающее.

— Хочешь вернуться в штаты, чтобы прийти в себя? – спросил Дрю. — Я могу прикрыть тебя на несколько месяцев.

— Нет, — ответил Томми со смирившимся видом. — Мне просто нужна была помощь. Я уже выдохся на тот момент, когда позвонил Стиву и попросил прислать тебя. Я пытаюсь получить образцы местной воды, чтобы помочь Совету по охране окружающей среды Ланьчжоу, и иногда это требует длительных поездок. Я просто не могу одновременно лечить всех и заниматься этой вспомогательной деятельностью.

Оба мужчины замолкли, потягивая виски и глядя в заднее окно Томми на землю, покрытую буйной растительностью, спускающейся к реке. На заднем дворе между домами было каменное здание по новее, по-видимому, для купания. Оно было окружено бесплодным диким виноградником и выглядело как маленький оазис. Казалось, дикость процветала, но на самом деле она погибала: почти все снаружи было отравлено так же, как и жители деревни.

Дрю снова посмотрел на Томми и стал разглядывать его круги под глазами, выступающие скулы. Запрос Томми в вышестоящие органы, хотя и помеченный как срочный, был сравнительно эффективен. Он со всем справлялся здесь сам и просто не мог продолжать делать это в одиночестве. Он знал, что Дрю отправят немедленно. И, несомненно, Томми не мог так просто оставить эту безнадежную ситуацию, даже несмотря на то, что она медленно разрушала его.

Дрю внезапно охватило почти невыносимое чувство одиночества, поражения.

— Ты мало ешь, — тихо заметил Дрю, думая о Норе, обо всем, что он оставил. Он попытался проглотить обиду, что ему пришлось перелететь полмира из-за того, что Томми выдохся. Дрю хотелось внушить своему другу крепость, как бы он с готовностью и без колебаний поступил бы до того, как его жизнь так кардинально изменилась.

Я нужен ему, подумал Дрю. Ему это важно.

И, тем не менее, его все еще живот будто был стянут.

— Еды здесь не много. Нам привезли продукты из Ланьчжоу только восемь недель назад. А до этого у нас были талоны, но достать просто так ничего нельзя было. Это почти лишило меня рассудка. Черт возьми, люди не могут питаться талонами.

Дрю кивнул, взглянув за каменное сооружение на увядающий посев. Еда был ужасающе токсичной. Когда он представил, что жителям привозили еду только несколько последних месяцев, по рукам побежали мурашки.

Он сменил тему.
— Встречаешься с кем-то дома?

Томми был известным хроническим моногамом.

Но, осушив стакан виски одним глотком, он покачал головой, и Дрю понял, что нужно следить за тем, сколько тот пьет.

— Не-а, — захрипел Томми, вытирая губу пальцем и потягиваясь за бутылкой. Его лицо уже покраснело и ему, казалось, было наплевать. — Мне нужно с кем-нибудь перепихнуться.

Дрю сидел молча, задаваясь вопросом, почему он выбрал эту тему — женщины, отношения, секс — в качестве отвлекающего маневра. Он занимался с Норой любовью менее двух дней назад и все еще ощущал жар ее прикосновений на своей груди.

В воздухе повис встречный вопрос, и Дрю предчувствовал его за несколько секунд до того, как Томми пробурчал:

— А ты?

Он задал этот вопрос из вежливости и ожидал ответа «нет».

Но Дрю провел рукой по рту, а затем оперся лбом о ладонь, рассеяно потирая бровь.

— Да? – переспросил Томми благоговейным шепотом, и Дрю ощутил, как он сел прямее на стуле. — Это серьезно…?

Дрю опустил голову ниже, а затем небрежно потер лицо обеими ладонями. Что, черт возьми, он здесь делал?

— Правда? – ошеломленно прошептал Томми.

— Да, — пробормотал Дрю. Он чувствовал, как до Томми доходило осознание сказанного.

— И ты бросил ее, чтобы приехать сюда, — сказал Томми, слегка наклонившись вперед. — Вот за этим. В его голосе безошибочно угадывались ноты сожаления, в выражении лица читалось огорчение.

Глянув на стол, Дрю провел пальцем по рубцеватой древесине, обдумывая это. Он знал вне всяких сомнений, что их деятельность как организации была очень важна, что они спасали жизни и меняют мир к лучшему. Он всегда жертвовал своей энергией и временем без раздумий, зная, что выбранная им жизнь была тем, зачем он пришел в этот мир. Люди жили, и деревни вроде этой оправлялись благодаря их усилиям, но, оглядываясь на окружающее его запустение и абсолютную безнадежность, он чувствовал больше горе, чем надежду. Мир не изменился. Изменился он.

— Дрю?

Дрю поднял взгляд и понял, что Томми все еще смотрел на него, ожидая ответ. Он заметил новые морщины на лице Томми и тяжесть обвисших щек. Такая жизнь в полевых условиях в общем приносила не поддающееся описанию вознаграждение, но кроме этого, она камуфлировала течение времени. Их жизни не останавливались, когда они работали; они двигались вперед, без привязанностей, без временных ориентиров.

— Да, — снова произнес Дрю, зная, что это все, что он мог сказать.

挂念

8 июня

Она стояла передо мной, слегка пружинясь на босых ногах. Подогнула пальцы, чтобы защитить стопы от перегретого крыльца. Волосы были убраны назад, губы были гладкие и влажные от привычки, которую я узнал позже, постоянно и бессознательно их облизывать. Она протянула мне блюдо — пирог, из которого засочился густой пурпурный сок, а из-под решетки выглядывали желтые фрукты. Я посмотрел ей прямо в глаза, не веря собственным. Все это зрелище было для меня. Пирог, конечно, но кроме него — переход ее щечек от розового, взволнованного к румяному, удивленному.

Я понял в одно мгновение, что она чувствовала, потому что ее выражение идеально отражало неистовые удары сердца в моей груди.

Удивление.

Трепет.

Резкий всплеск желания и жажды.

Я видел все это в ее румянце, сдержанной улыбке, глазах. Она выглядела немного безумной, за этой маской внутри она вся вспыхивала.

— Это для меня? — спросил я, ощутив, как все мое тело склонялось к ней.

Она снова облизнула губы и улыбнулась, кивая. Когда она улыбалась, ее глаза превращались в маленькие полумесяцы.

Я подумал, что она была самым милым и прекрасным созданием, которое я когда-либо видел.

挂念

Глава 7

17 июля – 15 августа

Дрю всегда ощущал, что нигде особенно не приспосабливался, не считая командировок. И, хотя местным жителям часто требовалось несколько дней, чтобы привыкнуть к нему — может, потому что он был белым человеком в малоразвитых районах, или из-за его татуировок и пирсинга, или потому что он просто не вписывался в рамки их культурных норм — его никогда не отвергали или недолюбливали.

Как только жители Ченгхуакун преодолели свои первоначальные сомнения, они сразу впустили его в свои дома и сердца безо всяких притязаний и ожиданий. Хотя многие все еще не понимали, почему они не могут употреблять плоды своих трудов и пить местную воду, даже кипяченую, они предлагали Дрю все, что у них было, когда он приходил к ним.

Всего двадцать семь людей осталось в деревне, которая еще пять лет назад была родным домом для более семидесяти взрослых и множества детей. Самому младшему жителю было двадцать пять. Это была девушка, которая ухаживала за больным отцом. Она не была больна, по крайней мере, пока. Из оставшихся жителей семнадцать, несомненно. умирали, еще пятеро были больны, но еще способны заботиться о близких, и последних пятерых болезнь еще не затронула. Большинство здоровых жителей уехали из деревни в течение последних нескольких лет, когда правительство предложило небольшому населению Ченгхуакун переехать в город и отыскать работу на заводе, пока решали вопрос с загрязнением реки. Другими словами, на неопределенный срок.

Оставшиеся ежегодно получали 4000 юаней на жилищные вопросы и пособие на питание, но мало кто, если вообще таковые были, понимал, что делать с этими деньгами. Дома остались обветшалыми и скособоченными, а из-за большого расстояния до Ланьчжоу всю еду все так же получали за счет местного урожая или торговли скотом с близлежащими деревнями. Кроме условно непреодолимого расстояния до города и доступности безопасной еды, до недавних пор было ясно, что жители не хотели верить, что урожаи и скот, выращенные их собственными руками, отравляли их. Протеин в их питании был скуден; стада скота кормились еще хуже, чем их содержатели. Поэтому фермерское население было слабым, стойким ко всяким переменам, и жило рядом с ужасно загрязненным водным источником. Риск был неизбежен, даже при соблюдении всех мер предосторожности.

Дрю подозревал, что заражение тяжелой болезнью было для него лишь вопросом времени. Здесь была другая флора, то, что в его экосистеме не встречалось. Больше всего его беспокоило, сможет ли он исключать из рациона их продукты и воздерживаться от использования местной воды во время ежедневных процедур. Независимо от осторожности находиться здесь и избегать контакта с зараженной водой казалось почти невозможным.

挂念

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒