Благодарность 4 страница

Дальмат доверчиво опустил револьвер. Мистраль, припомнив, что говорили парни на улице, заорал:

– Стой! У него же бритва!

Через тысячную долю секунды лезвие бритвы вонзилось Дальмату в лицо, оставив длинный кровавый след. Лезвие рассекло скулу, щеку, губы, подбородок, руку, которой Дальмат инстинктивно прикрылся. Он выронил оружие, вскрикнул от дикой боли и схватился за лицо. Эмери с раскрытой бритвой кинулся на Мистраля и столкнулся с ним. От первого удара, метившего в сонную артерию, Мистраль уклонился. В борьбе его мобильник упал и раскололся – пропал единственный источник света, позволяющий видеть Эмери. Мистралю не удалось перехватить его руки: он каждую секунду ждал нового удара бритвой – ведь ничего же не видно. Эмери удалось вырваться, он убежал на лестничную клетку.

В тот же час Жан‑ Пьер Бриаль у себя дома в Уазе терзался муками и отчаянием. Он чувствовал, как уходит из него жизнь его близнеца. Не в первый раз они с ним убивали людей. Особенно женщин. С тех пор как наконец нашли друг друга, стали вместе скитаться, сменив неполноценное «я» на подлинное «мы», они убивали много и по‑ разному. Жан‑ Пьеру это нравилось, а Жан‑ Пьер его слушался. Не раз и не два им приходилось бежать в последний момент в другие края. Брат убил ту журналистку, что все раскрыла, а с ней еще двух женщин – «сбить со следа легавых», – как он объяснил. Жан‑ Пьер устроил эту бойню, чтобы Жан‑ Пьера выпустили из тюрьмы. Теперь Жан‑ Пьер боялся, что убьют Жан‑ Пьера.

Дальмат чувствовал жгучую, все более невыносимую боль по всему лицу. Он зажимал рану рукой, но кровь все равно текла через пальцы по шее, затекала в рот. Пошатываясь, на ощупь он стал отыскивать кнопку лифта. Эмери, преследуемый Мистралем, кинулся на площадку второго этажа, а оттуда к окну в дальнем конце коридора. Окно выходило на улицу. Всего второй этаж. Эмери быстро сообразил, что может спрыгнуть без риска.

На последнем дыхании, но подгоняемый безумной яростью, Мистраль в темном коридоре схватил Эмери за шею. Эмери отбивался изо всех сил, размахивал бритвой наугад, порезал Мистралю руки. Чтобы скорее со всем покончить, он попытался схватить Мистраля за горло, но почувствовал, как ему заломили руки. Эмери завопил от боли. Полицейский из группы, спускавшейся с верхних этажей, пришел на помощь. Эмери сам себе изранил бритвой лицо и ладони. Руки Мистраля тоже были в крови. Мистраль слышал, как часто и сильно колотится сердце. Он провел рукой по лицу, по шее – убедился, что не ранен. Мистралю было страшно, заболел живот – в том самом месте, где оставался шрам от удара ножом, полученного зимой. Его разобрал нервный смех. Вернулся прежний Мистраль.

Потом подъехали всякие службы – прежде всего «скорая помощь». Жители башни стали выходить из квартир, фотографировали и снимали на видео мобильными телефонами все, что могли только снять, чтобы затем продать прессе или выложить в Интернете. Потом на «бал» явились журналисты. Поскольку полицейские не горели желанием сниматься и давать интервью, героем ночи стал паренек, раненный бритвой Эмери за несколько часов до того. Он упивался славой и все рассказывал. Чем больше его снимали, тем в больших подробностях он расписывал, как столкнулся с этим зверюгой, что налетел на него с бритвой в руках. Его приятели, стоя в сторонке, хохотали и хлопали себя по ляжкам.

Мистраль держался в стороне от общей суеты. Кальдрон подошел к нему. Один из офицеров дал шефу свой телефон. Мистраль подробно изложил все Бальму.

– Браво! Решающий гол в добавленные минуты. Отличная игра! Можешь идти в раздевалку и принимать душ.

Под присмотром полицейских из сыскной бригады Эмери оказывали первую помощь в фургоне «скорой». Другие полицейские оцепили машину, чтобы не подпускать журналистов и зевак. Мистраль подошел к врачам. Эмери лежал на носилках, его только что перевязали. Бинты перехватывали руки, шею, полностью закрывали одну сторону лица. Порезов у Эмери было много, но все неглубокие. Он равнодушно уставился в какую‑ то точку над собой. Мистралю было интересно увидеть вблизи этого человека с лицом, изборожденным глубокими старыми шрамами. Из правой руки у него торчала игла капельницы. Мистраль спросил, может ли обратиться к Эмери, врач кивнул.

– Как ваше имя? Оливье Эмери? Жан‑ Пьер Бриаль? Франсуа Бриаль?

Мистраль внимательно смотрел на Эмери. Секунд через двадцать тот оторвался от своей точки в зените и обернулся к Мистралю. Тусклые, без всякого выражения глаза остановились на комиссаре. «Невероятно! – думал Мистраль. – Он смотрит на меня, но совершенно не видит. Как будто его взгляд направлен внутрь самого себя».

Постепенно взгляд раненого прояснился, обратился наружу.

Эмери пристально посмотрел на Мистраля и с трудом переспросил:

– Что вы сказали?

– Как ваше имя?

– Франсуа Бриаль.

– А Оливье Эмери?

– Это имя я взял двадцать лет назад. У меня на него тоже легальные документы.

– В какой квартире вы здесь живете?

Взгляд Франсуа Бриаля опять помутился.

– В сто восемнадцатой. – Глаза его снова обратились в глубь себя. Он вернулся в свой мир.

Мистраль и врач вышли из фургона. Эмери по‑ прежнему сторожили двое полицейских. Они приковали его за руки и за ноги наручниками к носилкам.

– Я ввел ему успокоительное и большую дозу обезболивающего. Он жалуется на сильную головную боль, потому что его побила шпана. Порезы бритвой неглубокие, тут никакой опасности. Но его, полагаю, надо серьезно обследовать с психологической точки зрения. Когда ему оказывали первую помощь, он вел себя очень странно. Говорил со мной так, как будто не о нем речь. Отвечая на вопросы, говорил не «я», а «мы» и смотрел на меня невидящим взглядом. Очень неприятно.

– Когда можно будет его допрашивать?

– Через несколько часов. Я написал, какие процедуры надо ему сделать в «Куско»[20] – только обычные анализы да рентген.

Врач внимательно посмотрел на Мистраля:

– А сами вы как? У вас вид человека на исходе физических сил. На чем держитесь? На амфетаминах?

– Ни на чем. Все у меня прекрасно!

Машина «скорой помощи» с Оливье Эмери укатила в сторону Парижского госпиталя напротив собора Парижской Богоматери. Полицейская машина с мигалкой и сиреной сопровождала ее. Замыкали кортеж три журналиста на мотоциклах.

Тем временем санитары пожарной команды обрабатывали рану Дальмату, чтобы не допустить заражения крови. Вся его рубашка была насквозь в крови.

– Придется вас госпитализировать на пару дней – зашить хорошенько рану и провести обследование. Большой шрам останется на всю жизнь. Да вы не огорчайтесь, старина: женщины это обожают. Мужчина рисковал жизнью и победил – перед таким никто не устоит!

Доктор пожарной команды как мог утешал Дальмата. Дальмат не отвечал. На него действовал местный наркоз, он плавал между явью и забытьем.

Мистралю тоже наложили несколько швов на изрезанные руки. Он слушал, как врач разговаривает с Дальматом, и его разбирал смех.

«Это нервное», – подумал он. Мистраль был пьян от усталости, в ушах гудело, хотелось присесть хоть куда‑ нибудь в тишине.

Половина третьего. Кальдрон держал возле уха телефон и поглядывал на Мистраля.

– Это звонят из штаба. Дежурный говорит, уже полчаса пытается вам дозвониться, но у вас телефон на автоответчике.

– Телефон у меня разбит вдребезги. Что он сообщил?

– Чем занимался так называемый Оливье Эмери. С центральной диспетчерской Девятого округа к нам недавно звонили в штаб. 7 августа этот тип был задержан молодыми патрульными в состоянии опьянения зато, что мочился на улице. Между прочим, на улице Монсе. Они решили не заводить дела из уважения к его профессии – сотрудник похоронной команды. Он им сказал, что целый день вместе с полицейскими и пожарными убирал трупы. Молодые ребята вошли в его положение: у них была точно такая жизнь. Отпустили его и ничего не сделали. Братство тех, кого немыслимая жара застала вместе со всеми последствиями. Они друг за друга держатся.

– Вы хорошо сказали, Венсан, и я их не осуждаю. Изо дня в день они только тем и занимаются, что убирают трупы. Морги забиты, мертвецы хранятся в грузовых рефрижераторах, в холодильных камерах рынка в Ренжи. Все шиворот‑ навыворот, никто не знает, за что отвечает. И только на экстренных службах – полиции, пожарных, «Скорой помощи», похоронной команде – все это держится. Еще бы у этих людей не появилось полной солидарности!

– Не думаю, что их дело дошло бы до нас. Если даже и так, оно бы нас не вывело на злодея.

– Конечно. Зато теперь мы знаем, что именно той ночью он избавился от рюкзачка. Похоронная команда? Почему же мы про нее забыли?

– Потому что они приезжают, когда все уже закончено, держатся тихо, в сторонке, никому ни слова не говорят. Заходят на место, когда им дадут зеленый свет, кладут труп в пластиковый мешок и уходят. А в жару у них втрое прибавилось работы, и в квартирах они совсем не задерживаются.

– Да, похоже, так и есть. У них рабочая одежда, которую можно назвать и формой. Синий верх, серый низ. Стоит только опустить лицо и поднять воротник рубашки – никто его не заметит.

– Так и случилось. А в квартире у Димитровой мы оставались дольше обычного. Поэтому похоронщикам пришлось подождать, прежде чем забрать тело. Должно быть, Эмери… Я хотел сказать, Франсуа Бриаль обращался к товарищу, стоя поблизости от диктофона.

– Кстати, я позвоню Элизабет Марешаль: пускай запишет голос Бриаля для сравнения.

В тот же час в Уазе Жан‑ Пьер Бриаль передумал сводить счеты с жизнью. Его брат будет жить. Он это знает безошибочно, как все о нем знал всегда. Когда плохо Жан‑ Пьеру, плохо и Жан‑ Пьеру. И наоборот. «Мы еще повоюем».

Глава 38

Тот же день.

03. 20. Сыскная бригада собралась в кабинете Мистраля. Чувствовалось напряжение, особенно от рассказа об аресте Бриаля и о ранении Дальмата. Жозе Фариа, Ингрид Сент‑ Роз и Роксане Феликс не понравилось, что они в аресте Бриаля не участвовали. Это естественная реакция полицейского, когда мимо него проходит, как он считает, завершение его дела. Мистраль объяснил, почему так, Кальдрон растолковал подробнее. Когда надо было выезжать на место, там уже были люди, а здесь кому‑ то нужно было и дальше «давить» на сестер Бриаль. Так требовала обстановка.

Когда полицейские уехали забирать Франсуа Бриаля, психиатр Жак Тевено, желая знать, чем закончится дело, остался дожидаться в кабинете Мистраля. Его интересовал финал истории близнецов, поэтому он, пока Мистраль и Кальдрон энергично возражали недовольным, сидел тихо.

Полицейские позволили себе двадцатиминутный перерыв, выпили по чашке кофе с круассанами, которые принес из круглосуточной булочной один из подчиненных Гальтье. Страсти за эти двадцать минут улеглись.

04. 00. Жозе Фариа привел из камеры предварительного заключения Одиль Бриаль. Мистраль предложил ей кофе с круассанами. Она не отказалась и против обыкновения сидела тихо, задумчиво. Мистраль внимательно глядел на нее и размышлял: «Она очень устала – не меньше моего, а то и больше. Ждет от меня дурных вестей. В зависимости от того, что я скажу и как, она либо заговорит сама, либо закроется как устрица».

Фариа сменил Дальмата. Он сидел за компьютером и не приступал к допросу, зная, что Мистраль хочет допросить женщину сам. Мистраль вышел из кабинета, прошел в туалет и долго обмывал лицо холодной водой. Он весь оброс суточной колючей щетиной.

«Когда устаю, борода у меня растет быстрее. Надо бы побриться, но совершенно не хочется».

Он вытерся бумажным полотенцем, посмотрел на себя в зеркало, и ему не понравилось то, что он увидел. Это зеркало раскрыло дело о зеркальных близнецах и осколках зеркал, воткнутых в глаза шести женщин. Убийца‑ шизофреник упрямо не желал смотреть в зеркало на себя. Мистраль смотрел долго, внимательно. Он смотрел себе в глаза, пытаясь понять, что думает и чувствует. Еще раз сбрызнул холодной водой лицо, затылок, неторопливо вытерся и вернулся на поединок с Одиль Бриаль.

Подходя к кабинету, Мистраль уже знал, с чего начать. В тот момент, когда он вошел, старушка расчесывалась щеткой, которую одолжил ей Фариа. Мистраль подождал, пока она закончит. Забывшись в своих мыслях, он подошел к окну и глядел на занимающийся над Парижем рассвет. Фариа сидел в готовности у компьютера. Мистраль повернулся, уселся напротив Одиль Бриаль и прокашлялся.

Одиль Бриаль посмотрела на него с насмешкой. Она ожидала сражения и смотрела на противника свысока.

– Тебя, начальник, ноги‑ то еще носят? А то краше в гроб кладут. А семинарист куда девался? Должно быть, в церковь пошел помолиться к заутрене?

Она заметила, что рука у Мистраля перевязана.

– Так тебя еще и ранило! Что случилось‑ то? Жарил барбекю, пока я тут в камере гнила, и обжегся? Бедненький!

Мистраль не стал отвечать на эти выпады.

– Госпожа Бриаль, когда‑ то вы закрывали Жан‑ Пьеру в кровати лицо, чтобы он не видел вас с вашими залетными друзьями. Потом вы перестали это делать, вам даже нравилось, что он вас видел. А мальчик, должно быть, все время ждал, когда же мама обнимет его…

Мистраль не спрашивал. Он произнес эту фразу спокойно, как в обычной беседе. Он нарочно сказал «Жан‑ Пьер», а не «Франсуа». Одиль Бриаль застыла. Мистраль ждал, когда она все скажет. Ждал спокойно. Торопиться ему было некуда. И она заговорила. Никогда еще не слышали у нее такого голоса ни Мистраль, ни Жозе Фариа, который в тот же день вечером описал все подробности в электронном письме Себастьену Морену:

«Когда шеф сказал эти слова, как будто просто беседует, я ждал, что старушка в ответ на него накинется. Ничуть не бывало. Даже не пошевелилась. Мне казалось, у нее дыхание остановилось. Затишье перед бурей. А потом она начала рыдать.

Я сидел неподвижно и глядел на нее. А у Мистраля был такой вид, будто он дома в кресле телевизор смотрит. Он ждал. Одиль Бриаль плакала без слез, только содрогалась в рыданиях – я еще никогда такого не видел. Она, должно быть, все свои слезы выплакала еще у Дальмата (тот много сделал, чтобы она сдалась), и у нее остались одни только судороги.

Мистраль все ждал и ждал. Когда она чуть пришла в себя, он все так же без слов подал ей стакан воды. Она его выпила и рассказала про свою жизнь. Всю, с начала и до конца. Про близнецов, разлученных при рождении. Ни разу не прервалась, ни на мгновение не передохнула.

Мистраль время от времени подливал ей воды и вопросов не задавал. Сидел с отсутствующим видом. Если старушка начинала подыскивать слова, он ни в коем случае не подсказывал. Сидел спокойно и ждал. Только бы не спугнуть это волшебное мгновение, не преградить поток слов Одиль Бриаль.

Она же выкладывала все, что у нее накопилось, уткнувшись глазами в пол. По мобильнику с выключенным звуком он посылал эсэмэски Гальтье, который допрашивал Вивиану Бриаль, – передавал, что узнал нового. Но это мне сказали уже потом. Так же эсэмэсками он велел нам принести кофе или еще воды для Одиль.

Эта исповедь продолжалась четыре часа. Вот так я узнал, что один из любовников Одиль обезобразил Франсуа лицо, а тот несколько лет спустя убил его. Дух захватывает! В восемь часов старушка остановилась. У меня получилось пятнадцать страниц протокола допроса. Она перечитала дословную запись того, что сказала, попросила меня в паре мест поправить словечко, указала несколько мелких орфографических ошибок. Я все это поправил, и она подписала свои показания. Мистраль тоже подписал протокол, после него я.

Потом я отвел Одиль Бриаль в камеру. Она была уже совсем никакая, без сил, ни слова мне не сказала. Там меня ждал Гальтье. Вивиана Бриаль была в таком же состоянии, как ее сестра, – в полном изнеможении. Гальтье сказал: „Теперь можно поместить их вместе. Мистраль сообщил, что все кончено“. Вот так я и узнал, что он был на связи с Гальтье и Кальдроном».

Мистраль долго говорил по телефону с Кларой. О том, что дело закончено, остались последние детали. Уверил, что все в порядке, и пообещал вечером быть дома.

Адреналин словно покинул Мистраля: энергия была на минусовой отметке. Он сидел, не в силах подняться, вокруг него все кружилось. У него в кабинете Тевено читал протоколы допросов сестер и что‑ то себе помечал. Кому‑ то звонил Кальдрон, кому‑ то звонил Гальтье. Кругом шум, суматоха. Мистраль не шевелился. Он даже не слышал этого шума, как будто лежал, лишившись последних сил, в ватном коконе. Кальдрон время от времени тревожно поглядывал на него: шеф был недвижен, глядел куда‑ то в пространство.

В кабинет вошел Бернар Бальм – как будто гром прогремел. Мистраль вышел из оцепенения и улыбнулся. Бернар рухнул в кресло для посетителей:

– Го‑ о‑ о‑ ол! Забит головой на последней добавленной минуте в финале чемпионата мира! Забил ты не первый, но кубок над головой еще не поднимал. Давай рассказывай. Кофе не хочешь для начала?

– Нет, спасибо. – Мистраль вздохнул. – Я за последние сутки выпил чашек двадцать, а спать хочется все больше. Еще одна – и совсем усну. Жизнь сестер Бриаль – это история ведущей и ведомой. Вивиана была старшей и всегда имела сильное влияние на Одиль. Вивиана жила в гражданском браке, но скоро узнала, что у нее не может быть детей. Это стало ее наваждением. Она прогнала сожителя, а сестре запретила выходить замуж и рожать. Одиль поневоле согласилась, но она была гораздо более легкого нрава, чем сестра. В двадцать лет она забеременела. Вивиана чуть не умерла от зависти. А когда оказалось, что сестра ожидает двойню, одного ребенка она потребовала себе.

– Как котенка из помета, – вставил Бальм.

Тевено, Кальдрон и Мистраль засмеялись.

– Пусть будет так. Стало быть, продолжаю. Одиль родила у себя дома, а в мэрии записала только одного сына. Через несколько месяцев она осела в Андревиле. Все это придумала ее сестра. Вивиана тоже оставила родные места: три недели спустя она заявила в мэрии о рождении ребенка, а потом переехала в другую деревню.

– Как так может быть?

– Так ведь то были шестидесятые годы: тогда во Франции еще часто рожали на дому, баз данных не было, а у младенца на лбу не написано, откуда он взялся. Одиль впала в глубокую депрессию, она продолжалась долгие годы.

В деревне ее не приняли: она была переселенка, мать‑ одиночка и тому подобное. Постепенно она стала алкоголичкой, пошла по рукам. Самое же главное – сын вырос шизофреником. А у Вивианы все было хорошо. Она растила своего парнишку, на страдания сестры ей было плевать. Ей пришло в голову сделать два фотоальбома. Поскольку мальчики, разумеется, были совершенно одинаковыми, сестры обменивались их фотографиями. Одиль видела Жан‑ Пьера – ребенка, которого уступила сестре – только на фото. Среди изображений Франсуа они никак не могли привлечь внимания.

– А парнишки, само собой, об этом не знали. Но они были истинными близнецами, поэтому интуитивно чувствовали, что другой существует, и жили надеждой о встрече. И встретились наконец.

Впервые Бернар Бальм говорил серьезно и просто. Их прервало появление группы, делавшей обыск в башне на квартире у Франсуа Бриаля. Один из полицейских положил на стол совещаний Мистраля упаковку тетрадок.

– Там в коридоре таких еще десятка два. Они принадлежат Франсуа Бриалю, хотя подписаны инициалами его брата: Ж. ‑ П. Б. Некоторые мы пролистали. На сей раз нам повезло. Он подробнейшим образом описал свою жизнь и сновидения с тех самых пор, как научился писать. Есть дневники об их совместной жизни с братом. Что они с ним творили много лет подряд! Резня за резней, причем не только во Франции! Благодаря этим тетрадкам можно будет узнать про все их убийства.

– Я примерно так и думал. Посмотрю несколько тетрадочек. А что еще интересного?

– Подлинное полицейское удостоверение в обложке. На имя Мишеля Лавора. Должно быть, украл несколько лет назад.

Он показал документ Мистралю, тот внимательно изучил его.

– Постараюсь выпытать, где он его взял. На фотографии самый обычный человек без особых примет. Должно быть, совал карточку людям прямо в глаза, прикрывая часть фотографии пальцем. Что еще?

– Весь стол завален лекарствами. Я все привез сюда.

– К счастью, у нас здесь как раз находится врач. Он скажет, что это такое.

Тевено взял мешочек с лекарствами и глянул на этикетки.

– Все понятно. Средства от шизофрении и невралгии Арнольда. Потом расскажу подробно, что это такое. Еще есть сильные анальгетики – должно быть, крепко «вступает» у вашего деятеля.

– Ну вот, коротко и ясно. Каких‑ то проблем при обыске не было?

– Нет. Присутствовали два понятых. Пресса оставалась за дверью. Думаю, в часовых и восьмичасовых новостях можно будет увидеть, как мы тащим тетради в машину.

Бальму не терпелось, он забарабанил пальцами по столу.

– Давай заканчивай свою историю, а я все перескажу по телефону Геран. Она возвращается на службу в понедельник, а отчетов о происходящем требует ежесуточно.

– Одиль Бриаль так по‑ настоящему и не оправилась от депрессии. Чтобы не думать об оставленном ребенке, она, к большому недовольству сестры, называла Франсуа Жан‑ Пьером. А Франсуа никак не мог понять, почему в школе его вдруг стали звать иначе.

– И это способствовало тому, что у него развилось раздвоение личности, – заметил психиатр.

– Не очень‑ то мальчик был готов к жизненным баталиям с таким семейством, – добавил Бальм.

Мистраль продолжал:

– Франсуа пошел по обыкновенному пути. Больная на голову мать, уход из школы, дурная компания, кражи, убийства, бродяжничество – все там было. А потом он узнал, что у него есть брат. Занятно: он мог это узнать из бумаг, которые «свистнул» у матери, уходя из дому, но заглянул в эти бумаги только через несколько лет. Одиль Бриаль на нескольких страничках записала, что с ней случилось. А когда он узнал о брате, ему не составило труда разыскать того у приемной матери. Он тут же помчался к Жан‑ Пьеру, и они вместе отправились в путь. Вивиана за это смертельно разозлилась на сестру. Франсуа был вожаком, а Жан‑ Пьер следовал за ним.

– Когда заканчивается срок задержания?

– Около половины одиннадцатого. Потом сестер отвезут к следователю. Я позвоню в Понтуаз следователю Тарносу, он получит от меня основания для ареста Жан‑ Пьера Бриаля. Если прибавить еще тетрадки, основания будут железные.

– А другой – тот, что в «Куско»?

– Жду звонка от врача и еду туда. Сегодня все будет улажено.

Постепенно в кабинете Мистраля становилось тише. Там остались только Жак Тевено и Венсан Кальдрон. Тишина позволила всем им собраться с мыслями. Первым нарушил молчание Тевено:

– Людовик, когда будете допрашивать Франсуа Бриаля, не забывайте, что он истинный близнец. Оставайтесь в этой струе – и он вам, может быть, что‑ то скажет.

– Да, я и сам об этом думал. Они были вместе все месяцы внутриутробной жизни, вместе родились. По всем своим ощущениям они должны были жить вместе, а их разлучили, и они этого не перенесли.

– Именно так! Абсолютная травма, переживаемая как непреходящая беспричинная боль. Этим очень хорошо объясняется весь их образ жизни.

– Кроме того, он шизофреник. Надеюсь, с ним не случится припадка. Но если ему понадобится помощь, он уже и так в больнице.

В 10. 20 Мистраль пошел посмотреть, как сестры Бриаль вместе отъезжали к следователю в сопровождении полицейских, которые несли за ними пожитки и фотоальбомы – серьезное вещественное доказательство.

Оставшись один, Мистраль испытал потребность забыть на миг об убийствах. Он открыл ящик стола и достал книжечку Сандрара «Со всего света к центру планеты». Как обычно, раскрыл ее наугад и стал читать первое попавшееся стихотворение. Это было «Вольтурно». Он всегда улыбался двум строчкам перед самым концом:

Матросы на корабле похожи на сам корабль.

Тот хромой, тот глухой, а этот еще одноглазый.

Он закрыл книгу, положил ноги на стол и стал грезить наяву о кораблях.

Глава 39

Тот же день.

Около часа дня врач палаты «Куско» сообщил Мистралю, что состояние здоровья Франсуа Бриаля позволяет его допросить. Мистраль долго размышлял и пришел к выводу, что поступать надо так же, как и с его матерью: задать нужный вопрос или держать наготове удачную реплику. Иначе ничего не получится.

По поведению в машине «скорой помощи» Мистраль в общих чертах понимал, что это за человек: уйдет в «свой» мир и не вернется оттуда, ничего не скажет. Мистраль хотел знать все про серию из шести убийств, хотя и сам представлял себе все это уже гораздо яснее прежнего. Он немного подумал, сделал несколько звонков.

– Я могу быть у вас примерно через час, – завершил он последний телефонный разговор, длившийся довольно долго, затем вызвал Жозе Фариа с Ингрид Сент‑ Роз и дал им подробные инструкции: – Сейчас пойдете и допросите Франсуа Бриаля. Задавайте вопросы только по установлению личности, о средствах к существованию, о месте жительства. Главное, ни в коем случае не касайтесь его брата, матери, тетки, его болезни, а особенно убийств. Часам к четырем подъеду я и поговорю с ним подробнее.

Тевено и Кальдрон пошли обедать, а Мистраль вышел из кабинета с сандвичем в руке. В коридоре он встретил Роксану Феликс.

– Роксана, сейчас я доем роскошное произведение вашего гастрономического искусства, а потом хотел бы, чтобы вы меня свозили на одну встречу.

Франсуа Бриаль сидел на койке, скрестив ноги по‑ турецки, прислонившись спиной к изголовью. В правой руке у него была капельница – «для снятия боли, питания и успокоения», как сообщил врач. Каждую минуту Франсуа ждал, что ворвутся полицейские и начнут расспрашивать его об убийствах. Нельзя им ничего рассказывать – сначала надо выяснить, что они сами знают и об убийствах, и о брате. Он хотел положить руки поудобнее, но они из предосторожности были прикованы наручниками с двух сторон к железной спинке койки.

Время от времени к окошку в двери, через которое можно было наблюдать за заключенными, подходил надзиратель. Франсуа Бриаль впился взглядом в глаза тому, кто следил за ним из‑ за стекла. От этого взгляда полицейский похолодел, хотя за дверью, открыть которую мог только он, ему ничто не угрожало. Он отвел глаза и продолжил обход – следил за другими заключенными, не такими страшными.

В начале четвертого надзиратель открыл дверь палаты‑ камеры Франсуа Бриаля. Франсуа все так же сидел, прислонившись к изголовью. Вошли двое полицейских: молодой человек и девушка, которых он уже видел на месте трех совершенных им убийств.

«А шефа почему нет? » – подумал Франсуа Бриаль.

Жозе Фариа поставил на стол ноутбук и подключил принтер. Бриаль заметил, что молодым полицейским не по себе: они не смеют встретиться с ним взглядом.

«Я победил! – подумал он. – Они боятся меня, боятся моей сути».

Ингрид Сент‑ Роз бегло, на долю секунды, взглянула на руки Бриаля и явно обрадовалась, что он прикован. Бриаль перехватил взгляд девушки.

Допрос не продлился и часа. Немного придя в себя, Жозе Фариа и Ингрид Сент‑ Роз стали задавать самые обычные вопросы. Бриаль, сбитый с толку, без труда отвечал на них, даже сообщил подробности о том, как добыл документы Оливье Эмери. Фариа отстегнул ему левую руку, и Бриаль подписал протокол. Ни о матери, ни о брате, ни об убийствах не было ни одного вопроса. Вообще ни одного. Ожидали шефа.

Когда ушли полицейские, вернулась медсестра вынуть капельницу. Бриаль тут же заметил, что у нее в кармане блузки лежит радиоприемник и кивком указал на него:

– Вы бы не могли мне его дать?

– Нет. Из соображений безопасности вам не положено иметь рядом с собой такие предметы.

– А не могли бы вы положить его там, далеко, на столик у батареи? Я до него никак не доберусь – я же прикован.

Сестра, пожав плечами, положила приемник на столик и включила. По радио какие‑ то люди о чем‑ то говорили. Бриаль остановил медсестру у самой двери:

– Будьте добры, а вы бы не могли переключить программу?

– Мне без разницы. Какую хотите?

– ФИП. Волна 105, 1.

Сестра покрутила приемник и вышла. После многих дней напряжения Бриаль с улыбкой на губах слушал такой знакомый звук радио. Пришлось подождать целый час, пока наконец послышался голос дикторши. Она с юмором заметила, что в Париж вернулся плотный уличный трафик, и представила очередной джазовый диск. Бриаль расслабился и мысленно поблагодарил дикторшу.

«Жаль, что не мог ей позвонить», – усмехнулся он.

Завершив встречу, Мистраль попросил подвезти себя к универмагу. Минут через пятнадцать он вышел с пакетом в руках и поехал к набережной Орфевр. Мистраль порадовался, как ловко девушка ведет машину, и минут десять еще радовался записи концерта Майлса Дэвиса на джазовом фестивале в Монтре в 1991 году.

Когда Мистраль вошел к себе в кабинет, там вели оживленную беседу Венсан Кальдрон и Жак Тевено.

– Ну как, доктор, держитесь? Не слишком устали?

– Конечно, устал, что за вопрос! Я вот не понимаю, как вы умудряетесь уже столько недель держаться.

– Сам не знаю. Видно, дело все время поддерживает в напряжении. Теперь уже развязка близка. Через несколько часов все будет кончено.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 15 161718 Следующая ⇒