Андрей Круз 15 страница

Не могу сказать, что я таких мыслей не понимаю, тем более что устройство семьи здесь патриархальное, градация родичей понятна сразу, нет сомнений в том, кто старший, а кто младший. Если Веру, с моей помощью, удастся оставить самостоятельной, это хорошо, но это и максимум. Власть в семейном деле перейдет к дяде, и это, чего уж скрывать, вполне логично. Отцовскую власть девочке не унаследовать, на это и рассчитывать глупо. Так что… лучше нам к «Крачке» уже сейчас начинать приглядываться. В лучшем случае.

Снаряды сгрузили в один из лабазов — туда же, куда затащили и пушку. Пока судно у своего причала стоит, все оружие, что на борту имеется, тащат в склад, там в дальнем конце специальная комнатка для него выделена. Склады, кстати, охраняются, даром что тут спокойно и тихо, а караул из трех человек каждую ночь дежурит. Ходят от команд судов и от тех, кто в порту работает, по графику, это закон здесь такой. В тех местах, где можно просто к берегу подойти и тихо высадиться, тоже часовые по ночам дежурят, как мне Иван рассказал. От Дмитрия Бороды, например, по ночам за пляжем приглядывают или сыновья его, или работники. Пусть давным-давно турки сюда не высаживались, но ничего в правилах от этого не меняется. Хорошо, наверное, так и надо. Люди чувствуют ответственность за то место, где живут и где работают, а не так — работу закончил, и там хоть трава не расти.

Хоть у канонира на берегу работы и немного, но, похоже, совсем забездельничаться не получится и на охране меня задействуют, и полковник не раз к делу пристроит — в этом Иван заверил меня со всей возможной серьезностью.

Вера в порту была целый день, командовала разгрузкой, принимала товар — в общем, работала. Узнав, что я сегодня собираюсь идти себе постой искать, заметно расстроилась, но я решил в этом слабины не давать. Пусть заодно себя начинает дома хозяйкой чувствовать, а то когда я за спиной, ей вроде как проще получается. А жизнь простоты не обещает — вот пусть и начинает побеждать ее с малого. Дела вести — это одно, а самой себя осознать взрослой куда сложнее будет, в этом я уверен.

Пришлось все же в усадьбу к Светловым заехать, забрать свой ранец и сундучок матросский. Попрощался торопливо до утра да и пошел в сторону Главной площади городка, где меня обещал встретить Иван-моторист.

Дневной зной к вечеру понемногу превращался в обычную жару, а ветерок с моря сделал ее совсем терпимой. Я шел по дороге неторопливо, наслаждаясь видом, смакуя буквально каждый вдох этого свежего ветерка, пахнущего морем. Здесь хорошо, здесь как-то все правильно, я действительно хочу здесь быть. Плевать на утраченную «армаду», квартиру с видом на университет в «элитном» доме, пропади они пропадом, все старые заботы, разборки и подлянки, весь этот крысиный «бизнес». Я хочу остаться здесь. Наверное, я вообще не зря сюда попал, что-то внутри меня подсказывает, что я изначально должен был принадлежать именно этому миру. Где-то в глубине моего сознания я о чем-то подобном мечтал всегда, в этом я уверен.

Нечастые встречные прохожие здоровались со мной, а я к здоровался с ними, перед женщинами немного приподнимая шляпу, а мужчинам слегка кланяясь. Как обычно и бывает, широко раскинувшиеся дворы уменьшались по мере приближения к центру, а дома начинали расти вверх, подслеповато глядя на улицу окнами под прикрытыми ставнями-жалюзи, пытающимися сохранить внутри прохладу. Потом дворы и вовсе исчезли, а дома сомкнулись и поднялись на три этажа, для того чтобы освободить внизу место для магазинов, парикмахерских, ателье, кабачков и других подобных мест, демонстрирующих, что город здесь самый настоящий, не хуже чем у других. Попалась и пара гостиниц на глаза, но мне туда не надо, экономить будем.

Ивана я нашел на веранде кабачка «Мако», сидящим прямо под вывеской в форме изогнувшейся акулы, с кружкой «красного» пива. Увидев меня, он помахал рукой, приглашая присоединиться.

Едва успел сесть в плетеное кресло у плетеного же столика. как сзади, из двери кабачка, подошла девушка лет двадцати, такая светленькая, что волосы и брови выделялись на загорелом личике как негатив. Она улыбнулась мне, но при этом как-то вопросительно взглянула на Ивана.

— Знакомься. Наденька, новый человек в нашем городе, канонир с «Чайки», — отрекомендовал меня Иван.

Девушка улыбнулась белозубо, даже изобразила что-то вроде быстрого книксена, затем спросила уже меня:

— И что канониру принести?

— А ничего не надо, спасибо, мы пойдем скоро, — отказался я, вспомнив о том, что еще дела.

Не хочется благоухать пивом, устраиваясь на постой к почтенной вдове. Вроде как моветон получается. Может, и не так по местным правилам, но лучше не рисковать.

Когда Иван свое пиво допил, мы пошли по улице дальше. От площади до усадьбы вдовы Ивановой оказалось около пятнадцати минут ходьбы спокойным шагом. Усадьба эта располагалась уже в той части городка, где участки стремились расшириться, а дома сплющиться до одного этажа. Каменный невысокий заборчик вокруг пышного сада, в глубине виден дом, длинный, основательный, но достаточно простенький при этом, до «всесемейной» усадьбы Светловых ему размером далеко.

Иван толкнул калитку, звякнувшую колокольчиком, вошел во двор. Ну и я следом. Постучать в дверь дома не успели: из-за угла вышла невысокая полноватая женщина в белом платке, завязанном узлом на лбу, в классической манере украинских селянок, какими их любили изображать на иллюстрациях к Гоголю. В остальном одежда мало напоминала классическую Солоху — на вдове был рабочий халат, измазанный землей и зеленью, в руках она держала изогнутый садовый секатор.

— Ой, Иван, давно не видела, — заулыбалась она моему спутнику. — Проходите в дом, — сказала она уже нам двоим, открывая дверь.

— И вам здравствовать, Анастасия Гаврииловна, — поклонился Иван, приподняв шляпу. — С товарищем я, Алексеем Богдановым зовут, — указал он на меня, тоже поклонившегося и прижавшего шляпу к груди.

В доме было темно с улицы, легкий сквозняк уносил жару наружу. Большая комната, каменные стены и деревянные балки, простая, но удобная мебель, толстый тростник и парусина. На стенах много фотографий в деревянных рамочках, на некоторых легко узнать Анастасию Иванову, еще молодую и симпатичную.

— Алексеем вас зовут? — спросила хозяйка. — А я Анастасия, можно и тетей Настей называть, если проще. Узнаете хоть там меня? — улыбнулась она вновь, указав на фотографии. — Там молодая была, красивая, не то что сейчас, старуха совсем. Овдовела, дети разъехались, так что одна вот теперь, не нужна никому… а вы насчет постоя, наверное? — вдруг предположила она.

— Насчет постоя, верно, — подтвердил я догадку хозяйки. — Полковник рекомендовал, говорил, что только к вам идти следует.

— Да ладно, это он по дружбе старой! — отмахнулась она, засмеявшись. — Они с моим мужем покойным в больших приятелях были. А флигелек здесь — верно, сдается… к слову, а вы, молодой человек, откуда сами будете? А то говор нездешний.

— С севера он, издалека, — выручил меня Иван. — Теперь к нам на «Чайку» канониром пошел, так что, пока «Чайка» летает, будет здесь, на Большом Скате, жить. Не знает только где точно — вон все вещи с собой.

— Хотела вас чаем поить, — вроде как немного озадачилась «тетя Настя», — но раз так… спервоначала флигель показать, может быть?

— Если не затруднит, — согласился я.

— Так что же затруднить-то может? — чуть удивилась она. — Вещи свои здесь оставляйте, вон на диван положите.

За домом был сад, довольно большой, ухоженный, густо засаженный мандариновыми и лимонными деревьями. Было там и цветов великое множество, были даже грядки с чем-то, но из меня садовод никакой, так что ничего другого я опознать не смог. В дальнем конце сада виднелся большой сарай с открытыми сейчас воротами, а рядом с ним — маленькая конюшня, сейчас пустая. Через сад вела выложенная камнем чисто выметенная дорожка, в конце которой виднелся маленький домик под тростниковой крышей. Прижавшийся к невысокой каменной же ограде, он почему-то напомнил мне домик Карлсона, который кто-то перетащил с крыши прямо сюда. Хотя тот под черепицей должен быть, как мне кажется.

Замок на двери был в виде поворотной ручки, но это скорее от сквозняков, запереться на него было бы невозможно. Тетя Настя открыла дверь, жестом предложила войти внутрь.

— Когда с мужем покойным на промысел ходила, сад совсем в запустение приходил, — взялась она объяснять. — Вот решили работника поселить, чтобы и за садом следил, и за домом, и если другое что… Но не сложилось, овдовела, так домик и пуст остался. Думала, думала, обстановки здесь добавила да и решила сдавать.

— А что, хорошо, — вполне искренне заявил я.

Изнутри домик выглядел больше, чем снаружи. Комната здесь была всего одна, метров восемь в длину и примерно четыре в ширину — более чем достаточно. Высоченный купол тростникового потолка на балках делал эту комнату еще просторней. Пахло чем-то вроде свежескошенного сена и деревом. За выгородкой был душ с туалетом, вода, как обычно здесь, насосом качалась из колодца, заполняя большой медный бак под потолком. Жить можно, даже очень неплохо.

— Бюро от мужа осталось, — пояснила Анастасия, показав на небольшой столик у окна. — Мне уже не надо, а постояльцу пригодиться может, вот и принесла. Кровать двойная, видите, так что, гляди, и… не женаты? — вдруг резко сменила она тему.

— Нет, пока не довелось, — засмеялся я.

— Ну вот, тут и можно семью завести, — тоже разулыбалась она. — Шкафы, камин… таганок в камине, видите? Так что, если что, чаю вскипятить или что иное… посуда вон там, в шкафчике…

Она открывала шкафы, показывала, где хранится постельное белье, но я уже для себя решил, что остаюсь здесь. Понравилось. И мешать хозяйке не буду, и сам по себе, и при этом она еще и кормить обещала, если мне потребуется, только предупреждай заранее.

Цена тоже не испугала — договорились по пятнадцати рублей за месяц, по канонирскому жалованью так совсем нормально. Ну и резерв у меня какой-то остался благодаря Вере, с лошадей негритянских и прочего. В общем, так здесь и остался.

* * *

Утром за мной заехала Вера на своей легкой двуколке. Я даже не знал о ее появлении до тех пор, пока не прошел через сад и не застал ее беседующей с тетей Настей за чашкой чая на веранде хозяйского дома. Я вроде бы в порт собирался, дел хватало, да и к полковнику надо зайти, свой адрес дать, но Вера напомнила о том, что я еду к Аглае. Я не забыл, Аглаю точно не забудешь, но как-то так вчера договорились вроде и не всерьез. Приедешь, а там большие глаза сделают — мол, да мы и забыли совсем.

В общем, попил и я с ними чаю со свежими булочками, которые завез с утра (в том числе и на мою долю) мальчишка на велосипеде, впряженном в маленькую тележку. Это мне, кстати, напомнило про то, что я собирался велосипедом обзавестись сам.

— Рублей сорок стоит хороший, — сказала мне Вера и показала на вывеску под названием «Всякие товары, торговец Рыбников», мимо которой мы как раз проезжали. — А еще можешь пока у нас взять, отцовский, он теперь все равно стоит. Мне он велик будет, а тебе так в самый раз.

Брать что-то отцовское было уже неудобно, так что я отказался, отложив покупку до следующего жалованья, — тогда будет проще финансы посчитать. Сорок рублей по местным меркам сумма немалая, так враз не выложишь.

Всю дорогу Вера болтала — похоже, дома в одиночестве ей было плохо. Оно и понятно, всего лишь дни прошли с тех пор, как она сиротой стала, дом опустел, а тут еще и новые заботы, и новые обязанности. Страшно ей, я это вижу, но… как решил, так решил: помогать и защищать буду, а вот в приживалки идти — нет, тут уж увольте. И в няньки тоже не пойду, это уже в комплекте.

Аглаи дома не было — она отправилась на север острова принимать сложные роды у какой-то кобылы, так что встретил меня экс-негр Тимофей, который, как оказалось, все нужные распоряжения получил и меня исправно ждал. Вера уехала почти сразу, узнав, что с любимой теткой пообщаться не получится, а я остался в конюшне, готовый постигать новую для меня науку «управления и эксплуатации гужевого транспорта». А что поделаешь-то?

Дело Тимофей знал, но объяснять не умел, путался, злился сам на себя, вызывая попутно насмешки со стороны коллеги — не-негра Степана. Но как-то процесс шел, что-то от Веры запомнил, что-то конюхи показали, но, в общем, оседлать довольно смирную рыжую кобылку из Аглаиной конюшни у меня получилось. Придирчиво осмотревший работу Тимофей только хмыкнул, после чего объявил «выезд», то есть перешел к практическим занятиям. Сам сел в седло, вывел за ворота, а потом взял да и погнал обоих коней в галоп, причем от неожиданности такого решения я чуть духу не лишился со страху. Потом, правда, успокоился, напомнив самому себе, что на мотокроссе у меня было больше возможностей шею свернуть.

Тимофей скакал рядом, крича и поправляя ошибки, а попутно я обнаружил, что такой аллюр, как галоп, куда комфортней по ощущениям, чем тряская рысь. Главное — не нервничать и не пытаться вдавить коленями лошадиные ребра ей в грудную клетку, а дальше все приложится.

Затем все же перешли на рысь, от которой я прыгал и ерзал в седле, отчего пришлось наслушаться всякого, в том числе и грубостей, от своего тренера, но решил внимания не акцентировать: недаровитый мне попался педагог — хорошо, что хоть свое дело знает туго.

Как бы то ни было, но Тимофей свою работу делал от и до, в усадьбу вернулись только к обеду, причем я себя чувствовал так, словно не лошадь меня на себе носила, а я бежал весь путь пешком, да еще с этой самой лошадью на загривке.

После того как лошадь выводил и обтер, сам пропах конским потом не меньше животного. И когда встретившая на выходе из конюшни Аглая пригласила меня к обеду, мысленно трижды поблагодарил себя за предусмотрительность, а если точнее, так за то, что взял чистую одежду на смену. Нет, чтение книг все же какую-то пользу приносит — вспомнил в последний момент, что про жизнь кавалерийскую прочитать довелось.

Помыться получилось в душе во дворе — нагревшейся под знойным солнцем водой из бака. Бак здесь, кстати, был один на всю усадьбу, большой-большой, стоящий на железных ногах-опорах, самая настоящая водонапорная вышка. Интересно, сколько времени надо для того, чтобы ее полностью водой заполнить?

Валентина накрыла обед на веранде, под широким тростниковым навесом, дававшим надежное укрытие от солнца. Круглый стол, два плетеных стула, тарелки и приборы. Все простое и аккуратное. Аглая вновь была в кавалерийских бриджах и белоснежной рубахе, даже с револьвером на боку. Именно он почему-то делал для меня картину виденного какой-то ненастоящей — не могу объяснить, почему конкретно. Может быть, просто потому, что мне не доводилось обедать с вооруженной женщиной до этого времени. Хотя я и сам уже вполне привычно нацепил с утра пояс со «смит-вессоном» — как галстук повязал, выходя из дома на работу. Вот так, уже и новые привычки появились.

— Извини, не смогла тебя с утра встретить, — сказала Аглая после того, как я сел за стол напротив нее. — Работа.

— Ты же единственный ветеринар на весь остров? — спросил я.

— Почти что. Еще есть Лазарь Каменщиков, но он старый уже, на выезды ему тяжело ездить. Похоже, хоть и грех так думать, что скоро единственной останусь.

— А справишься?

— Справлюсь, но это все же не слишком хорошо, — сказала она, протягивая мне корзинку с нарезанным хлебом. — Мало ли что случится! Буду с преподобным Саввой говорить о том, чтобы с Большого острова еще кого-то прислали, из студентов. Для начала со мной попрактикуется, а потом и сам практику свою заведет, как я начинала.

— С Лазарем? — угадал я.

— Да, с ним, — сказала Аглая, жестом предлагая накладывать салат из большой фаянсовой миски.

Поблагодарив, придвинул к себе миску, откуда начал черпать нарезанный салат, четвертинки некрупных помидоров, маринованную спаржу, оливки и ломтики тунца. Полил это все оливковым же маслом, спрыснул уксусом.

— Вина? — спросила Аглая, показав на оплетенный травой небольшой кувшинчик.

— Могу только налить даме, сам сейчас не стану, — отказался я. — Я лучше воды.

Нет, днем и на жаре алкоголь даже в самых малых дозах не могу, как-то плющит от него потом. Всему свое время.

— Ну и хорошо, — улыбнулась Аглая. — Днем я тоже не пью, специально для тебя выставила.

Вода была чистой и такой холодной, что с боков запотевшего кувшина просто лило, быстро заполняя подставленную под него тарелку. Разговор начал складываться легко. Аглая не жеманилась, держалась естественно, много улыбалась, много расспрашивала, получая маловато правдивых ответов в силу «помятости мозгов» у меня, но много и рассказывала, постепенно просвещая меня насчет местных событий.

Событий в принципе было здесь немного. Остров спокойный и при этом процветающий, на перекрестье главных торговых путей христианского мира. Франки, хоть и были католиками, почему-то в христианах не числились. Хотя, насколько я понял, это было лишь устойчивое выражение, разница между турками и франками местным христианам была понятна, да и отношение к указанным народам заметно отличалось.

Здесь делали самое лучшее вино, здесь росли оливки и апельсины, здесь работали верфи, с этого остров и жил, вполне процветая по местным понятиям. Разветвленное дерево семьи Светловых, к какому относилась и Аглая, насчитывало добрых две сотни родственников и считалось одним из самых уважаемых в этих краях, и что немаловажно — они были старожилами Большого Ската, появившимися здесь еще с первыми поселенцами, то есть уже своеобразной аристократией, пусть такого понятия в местном лексиконе и не существовало.

Во время беседы у меня в голове упорно крутилась мысль о том, что я понятия не имею, как здесь вообще принято за женщинами ухаживать. Точнее сказать, появилась твердая уверенность в том, что методы «ухаживания», принятые в мое время и в моем кругу, в условиях нынешних точно неприменимы. Не те нравы, не те понятия. Тут скорее надо родительский опыт осваивать: отец мой за матерью год именно что ухаживал, на свидания звал и цветы дарил и лишь потом предложение сделал, а я обычно в таких вопросах максимум в один-два вечера укладывался, и предложений руки и сердца от меня никаких не следовало. Да их и не ждали, как я думаю.

Сегодня была пятница, а выходные, субботу и воскресенье, в этих краях и этих временах чтили так же, как и в моей действительности. А это значит, что если я хочу чего-нибудь добиться от моей собеседницы, то надо что-то делать по этому поводу. То есть пригласить куда-нибудь было бы неплохо. А вот куда?

Выучить о местных развлечениях я успел лишь то, что в городе есть Черный квартал, где жили в основном «перековавшиеся» и «не перековавшиеся» негры, и в этом квартале хватало дешевых кабаков и веселых домов, в которых покрытые татуировкой негритянки с удивлением узнавали, что за удовольствие еще и заплатить могут. Об этом немало трепался экипаж «Чайки» по пути из Новой Фактории, а вот самостоятельно выяснить, куда на Большом Скате надо ходить, чтобы «веселиться умеренно», я как-то не удосужился. Недоработка. И уж тем более забыл спросить, куда принято приглашать приличных женщин.

Поскольку выбора никакого не оставалось, пришлось действовать решительно.

— Аглая, а вопрос немного интимного порядка позволишь? — спросил я, наливая воду по высоким узким стаканам из тонкого стекла.

— Позволю, — белозубо улыбнулась она, кивая при этом на появившуюся Валентину, которая несла две большие плоские тарелки. — Подожди только минутку.

Валентина поставила тарелки перед нами. На каждой обнаружилось по большому, тонко срезанному куску какой-то огромной рыбы и двух поменьше, горке обжаренной в масле картошки и такой же горке овощей, тоже обжаренных. Пожелав приятного аппетита, Валентина ушла, а Аглая вопросительно посмотрела на меня, вроде как поощряя к продолжению речи.

— Аглая, куда на этом острове по субботам принято приглашать женщин на свидание?

— А у тебя уже и женщина есть? — с притворным удивлением приподняла она бровь. — Когда успел?

— Увы, не успел, — развел я руками. — Нет у меня женщины, и даже место жительства появилось только вчера, но…

Она молча и немного вопросительно смотрела на меня, и под этим взглядом я почему-то запнулся. Однако же справился с неожиданно накатившим смущением и решил, что лучше говорить просто, пока не выставил себя в ее глазах идиотом окончательно:

— Аглая, я тебя на свидание хочу пригласить. Надеюсь, это не преступление?

— Нет, не преступление, — засмеялась она. — Ты рыбу попробуй, Валентина ее прекрасно готовит.

— Спасибо, — кивнул я, полив блюдо лимоном и отрезав маленький кусок от плотного рыбного стейка. — Рыба — это прекрасно. Но все же…

— А куда ты меня хочешь пригласить? — задала она встречный вопрос.

— А я не знаю, — изобразил я озадаченность. — Я же именно об этом и спрашивал.

— Ну даже не знаю, — уже откровенно ехидничала она, — как такие приглашения принимать. На свидание приглашают, но куда — не говорят.

Заметив мое смущение, которое я достаточно удачно изобразил, Аглая сказала:

— Ладно, на первый раз подскажу — по субботам в Общинном доме большие танцульки, там половина города. Кстати, там и знакомства заводить принято, подойти к даме и на танец пригласить — не преступление.

— Получается, что я поторопился? — уточнил я.

— Нет, не поторопился, я как раз завтра туда не собиралась, — ответила она, вновь улыбнувшись и поправив падавшую на глаза прядку волос. — Так что пришлось бы тебе приглашать на танец кого-то еще, не меня. Как рыба?

Спохватившись, я закинул кусочек с вилки в рот, пожевал и одобрительно кивнул. Рыба и вправду вкусная и свежайшая — где бы я в Москве такую попробовал?

* * *

Аглая свою недавнюю угрозу выполнила, отправив меня из усадьбы верхом, на все той же смирной гнедой кобылке, которую звали Зорькой, то есть без всяких претензий на оригинальность, на которой я сегодня проходил «курс молодого кавалериста». Тимофей, как обычно бестолково, надавал всяких инструкций по «обслуживанию и сбережению», после чего распахнул мне ворота, в каковые я и выехал шагом.

Поначалу так шагом к городу и ехал, решив не испытывать своих новоприобретенных умений на прочность, но потом такая неторопливость наскучила, и я пустил лошадь сначала в галоп, а потом придержал ее до рыси. И ничего, из седла не вылетел и на каменистую грунтовку не упал, и даже, как мне самому казалось, держался в седле достаточно прилично, не напоминая, на взгляд со стороны, вскарабкавшуюся на забор собаку. Но это все же мое предположение: комментариев со стороны я не слышал, просто сделал такое заключение, исходя из того, что на меня не оборачивались и больших глаз никто не делал. По пути даже позволил себе остановиться у закрывавшейся кондитерской, купил там коробку печенья, слоеного, сильно пахнущего корицей. А потом, спохватившись, заскочил еще и в лавку «Одежда и обувь», купил там пару белых сорочек из тонкого полотна, «выходной» жилет и новые брюки, еще одни, на смену. «В свет выходить» завтра — надо соответствовать.

Ворота усадьбы тети Насти открыл невысокий мужик с частично выведенной татуировкой на лице. Насколько я помнил, тетя Настя о нем упоминала, это был какой-то отбившийся от своего племени негр, перебравшийся по своей инициативе в христианские земли и осевший в том самом Черном квартале. Вполне осознанно приняв христианство, он тут обзавелся семьей и теперь пробавлялся работой конюха и садовника сразу в нескольких хозяйствах. Его тележка с инструментами, со впряженным в нее задумчивым серым осликом стояла во дворе.

Насчет использования конюшни я с тетей Настей договорился заранее, так что проблем с местом для кобылы не было. Обтер, завел в денник, закрыл калитку, оставив Зорьку наслаждаться покоем в компании серого мерина Дымка, который возил коляску тети Насти.

Подумалось мне, что с велосипедом возни было бы куда меньше, но затем я вспомнил, что дорога к поместью Аглаи из города идет все время в гору. И дорога неблизкая, вполне олимпийская дистанция. И если сделать еще поправку на зной, то лошадка резко в плане предпочтений выходит на первый план — она хоть сама идет, педалей крутить не надо. О как… не так все просто в этой жизни.

Вода в крашенном в черный цвет баке, куда я накачал ее еще с утра, нагрелась за жаркий день, так что душ получился что надо, вылезать из-под него не хотелось. Помылся, переоделся в домашнее, выдавил себе несколько апельсинов, перелив густой желтый сок с мякотью из кувшинчика в стакан.

Уже понемногу темнело. За окном в саду оживились птицы, распевшись так, что заглушали любые иные звуки. Заодно уже попискивали комары, которых днем здесь видно не было. Я зажег крошечную спиртовку, поставив на нее сверху что-то вроде маленького таганка с водяной баней, в которую, в свою очередь, поставил открытый флакончик с какой-то маслянистой жидкостью с гвоздичным запахом. Такой местный репеллент, в розетку здесь не воткнешь. Но на комаров действует прекрасно, сегодня ночью уже имел возможность убедиться.

Огляделся. Нет, действительно хороший домик, мне нравится. Просто, уютно, от пола из полированных каменных плит тянет прохладой. Над головой, под высокой крышей, собралась темнота. Зажег масляную лампу над бюро, придвинул кресло. Наконец-то у меня что-то вроде личного свободного времени появилось, пора бы и в те книги, что купили у букиниста в Новой Фактории, заглянуть.

Достал полотняную сумку, из нее вытащил книги, поставил на пустую покуда полку. Вот так, с почином — глядишь, и библиотека соберется. Подумал, с чего начать, и остановился на «Размышлениях» некоего К. Бергманна. Вера говорила, что с него начинать надо, — вот и начну.

Книга, как и все, что здесь издавалось, была в простой картонной обложке, с корешком из ткани. Никаких рисунков, иллюстраций — ничего. Даже по издателю никаких данных: просто книга — да и все тут. На обложке имя автора, название.

Предисловие удивило, не ожидал. Автор оказался человеком прошлой эпохи, то есть моей… если это все же моя действительность, а не какая-нибудь параллельная, — мне уже впору во что угодно поверить. В любом случае эта книга была написана до Катастрофы, и именно поэтому надо было начинать познание этого мира с нее.

Второе впечатление: книга была написана довольно сумбурно. Это не было «научным трудом», это был просто голос человека, который почувствовал приближение страшного. И понял, почему это страшное неизбежно.

«В какой момент человечество потеряло осознание разницы между достатком и богатством, необходимым и излишним, когда потребности естественные заменились потребностями, созданными искусственно? Когда фармацевты поняли, что можно создавать не только пенициллин, спасающий миллионы жизней, но и дорогие лекарства от выдуманных болезней? Когда врачи перешли от бесплатной вакцинации всего мира от дифтерии к коррупционным испытаниям тех самых ненужных лекарств на людях из бедных стран? Когда врачи перестали быть теми самоотверженными людьми, боровшимися со страшными болезнями, и превратились в коммерческих партнеров фармацевтических компаний? Когда искусственный интеллект понадобился исключительно для того, чтобы прогнозировать биржевые курсы виртуальных денег и создавать богатства из ничего, из обычного мошенничества, пусть и легального? Когда те, кто осознавал, что он на самом деле совершает, стали именно такими? Каким стал я, например. Пятьсот пятьдесят тысяч в год, закладная на дом, две машины в кредит, дети в дорогих школах и лучших университетах — как откажешься от работы на компанию, задумавшую очередной обман миллионов людей? Ты продаешь себя — и тебе хорошо платят, компания соблюдает свои обязательства, она тебя ценит.

Я встречаюсь с друзьями по университету — все пристроены, все на хорошей работе. Мы говорим о семьях, о том, как провели отпуск, мы говорим о тех должностях, которые мы занимаем, но мы избегаем, как смертного греха, разговоров о том, что мы делаем хорошего, нужного. Девяносто процентов наших трудов не только не нужны людям на самом деле — они вредны, они идут в ущерб человечеству. Мы это знаем, и мы об этом молчим. Нет стыда, нет ничего — просто молчание. Мы не хотим об этом говорить, но мы не можем от этого отказаться, мы вредим, но нам от этого хорошо, намного лучше, чем миллиардам других. Нам хорошо платят, и мы хорошо живем. Как страшно это все потерять.

Потом встреча со старым другом. Он уехал из нашей маленькой страны в другую, большую, и работает в большой компании. Он не химик, он — физик, мы познакомились в университете. Он напился и рассказал лишнее. Они разрабатывают оружие, последствия применения которого просчитать до конца не может никто. Люди из Ливерморской лаборатории ничего не знали о последствиях воздействия радиации, но создали атомную бомбу, а военные ее применили. Мы проектируем, создаем и при этом предсказать последствия наших изобретений можем хорошо если на треть. Или меньше. Вот и они пытаются достичь почти божественного могущества, при этом не имея ни малейшего представления, чем может закончиться применение их оружия. Мой друг так и ответил: „Не имею ни малейшего представления. Я знаю, как это будет работать, но не знаю, чем все может закончиться. Думаю, что применять это оружие не будет никто, это как ядерная бомба — она есть, ею пугают, но никто бомбами не воюет“.

Идиот. Чтобы не применять бомб, потребовалось применить их дважды. Оружие создается для того, чтобы им рано или поздно кто-то воспользовался. Новый мир с Востока развивается экономически, почти уже пожирая экономику Запада, но при этом в военных разработках Восток остается существенно слабее „нового Рима“. Удержится ли Запад от того, чтобы не уничтожить конкурента нажатием кнопки? Я верю, я знаю, что не удержится: слишком велик соблазн, не вступая в долгую борьбу, остаться „царем горы“. Это как заплатить киллеру — и конкурента нет.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒