Е.П. Блаватская. Загадочные племена на Голубых 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 14Следующая ⇒

и баддагами.

Когда стали приводить в известность и порядок новое хозяйство и собирать

сведения для статистики новых племен, почтенные этнологи нашли отпор, какого

никогда не ожидали. Им встретились по вопросу о происхождении тоддов

непреодолимые затруднения и пришлось почти впервые сознаться, что после

двадцатилетних усилий узнать что-либо о них верные так же невозможно, как и

причислить их к какому-либо из других племен Индии. " Легче проникнуть на

Северный полюс, нежели в душу тодда", - пишет миссионер Метц. На что полковник

Хенессей отвечает: " Единственное сведение, которого мы могли после стольких лет

добиться состоит в следующем: тодды утверждают, что с тех самых пор, как " царь

Востока" (? ) даровал им эти горы, они живут на них и ни разу не отлучались и

даже не сходили с вершин... Но к какому именно периоду мы должны причислить

эпоху этого неизвестного царя Востока? Нам отвечают, что они живут на " Голубых

горах" вот уже сто девяносто седьмое поколение! Считая по три поколения на

каждое столетие (хотя мы видим, что тодды замечательно долговечны), окажется,

если верить им, что они поселились здесь около 7000 лет тому назад. Они

настаивают, что их праотцы пришли на остров Ланку (в этом, как и в прочих именах

ошибки нет, это очевидно) с востока, со " стороны восходящего солнца", и служили

праотцам царя Раваны, мифического царя-демона, побежденного не менее мифическим

Рамой, около двадцати пяти поколений тому назад; значит, считая по принятому

исчислению, около 1000 лет назад, что, если прибавить эту цифру к первой,

составляет им родословную более 8000 лет! Оказывается, что мы или должны принять

эту сказку, или же откровенно сознаться, что кроме этих не имеется никаких

следов об их загадочном прошлом!.. " < < 36> >

Так кто же такие, наконец, эти люди?

Задача, конечно, трудная, если вспомнить, что этот вопрос не подвинулся ни на

шаг вперед с 1822 года. До сего дня старания многих наезжающих из Лондона и

Парижа в разные времена филологов, этнологов, антропологов и всяких других

логов, не увенчались ни малейшим успехом. Напротив, чем более о них старались

разузнать, тем менее получаемые сведения оказывались подходящими к прямому

вопросу. Все приобретенное сводилось под один и тот же итог: тодды не

принадлежат к обыкновенному человечеству. Они родятся и умирают только для виду,

их миссия на земле охранять их верных слуг баддагов от козней муллу-курумбов, и

т. д.

Понятно, что такие данные не могли находить себе места в " истории народов

Индии". За недостатком более верных сведений, господа ученые утешились

гипотезами собственного изобретения. Вот некоторые из них.

Первым теоретиком является натуралист Лешено де ла Тур (Leschenault de la Tour),

ботаник короля французского. Его письма по этому вопросу чрезвычайно интересны

своею оригинальностью. < < 37> > Почтенный ученый, вследствие каких-то, ему одному

свойственных соображений, признал тоддов за выкинутых кораблекрушением на

Малабарский берег не то бретонских, не то норманских крестоносцев. В горах

кавказских нашлись же крестоносцы, признанные в хевсурах и тушинах; так почему

же им не быть и в горах малабарских? В первое время эта мысль улыбнулась многим.

К сожалению, выяснилось очень скоро одно обстоятельство, которое уничтожило

разом такое поэтическое предположение: у тоддов нет не только на их языке, но

нет даже и в мыслях таких слов, как Бог, крест, молитва, религия, грех или

какого-либо подобного выражения, напоминающего даже просто монотеизм и деизм, не

говоря уже о христианстве. Тоддов нельзя даже назвать язычниками, потому что они

не поклоняются никому и ничему, кроме собственных буйволов, именно только

собственных, так как буйволы чужие, других племен, не пользуются никаким от них

почетом. Одно молоко, с прибавлением ягод и плодов из их лесов составляет их

единственную пищу. Но они скорее умрут с голоду, нежели дотронутся до молока,

сыра или масла от других буйволиц, кроме их собственных, священных кормилиц. Они

никогда не едят мяса, как не сеют и не жнут, считая всякую работу, кроме доения

буйволиц и ухаживания за стадами, чем-то вроде бесчестья.

Один такой образ жизни достаточно показывает, что между крестоносцами средних

веков и тоддами очень мало общего. К тому же, как не раз сказано, они не умеют

владеть оружием и никогда не проливают крови, чувствуя к ней нечто вроде

священного ужаса. Кавказские горцы на северо-востоке от Тифлиса, как пшавы и

хевсуры, так и тушины, сохранили у себя много средневекового оружия и утвари; у

них немало и христианских обычаев. < < 38> > А у тоддов не найдется не только

средневекового, но и простого современного ножа. Все это, в связи с главным

вышеупомянутым фактом, что у тоддов нет ни малейшего представления о божестве,

делают теорию Лешено де ла Тура уже совсем неподходящею...

Затем пошла в ход, хотя и давно избитая, но излюбленная и многоспасительная в

таких случаях теория о кельто-скифах. Но и эта по своему обыкновенно скоро

провалилась. Когда тодда умирает, его сжигают с разными любопытными обрядами,

вместе с любимым буйволом, а в том случае, когда покойник был

" священнодействующим", приносится в жертву от семи до семнадцати голов этих

животных. Но буйволы все-таки не лошади; а тип лица тоддов - совершенно

европейский, сильно напоминающий уроженца южной Италии или Франции, довольно

трудно согласовать с типом скифа, насколько мы о нем знаем. Лешено де ла Тур

сильно боролся с препятствиями, но как только его осмеяли, он тотчас же бросил

свою теорию. Гипотеза же о скифах, невзирая на всю нелепость предположения,

держится и до сей поры.

Потом явилась на сцену вечно побиваемая и вновь оживающая теория о десяти

" потерянных племенах Израиля". Миссионер немец Метц с помощью некоторых своих

собратьев из англичан, одаренных одинаковым с ним пламенным воображением,

принялись разрабатывать эту теорию с восторгом. Но в опровержение этой фантазии

достаточно повторить уже неоднократно сказанное выше, что у тоддов никогда не

было и тени никакого Бога, тем менее - Бога Израиля.

Тридцать три года жил с тоддами и бился с ними бедный благочестивый немец. Он

жил их каждодневной жизнью, перекочевывая с ними с места на место; < < 39> > мылся

раз в год, питался одною молочною пищей, наконец растолстел и получил водянку.

Он привязался к ним всеми силами своей любящей, честной души, и хотя не окрестил

ни одного тодды, но хвалился, что научился превосходно их языку и познакомил три

поколения тоддов с религией Христа. Но когда навели справки, то оказалось не

совсем так.

Во-первых узнали, что Метц не знал ни полслова на их языке. Тодды выучили его

канарезскому диалекту, на котором они сами говорят с баддагами и женщинами

своего племени. Но из того таинственного языка, на коем рассуждают их старшины,

когда держат совет, и который употребляется ими во время их неведомых обрядов в

тирьери, < < 40> > Метц не понимал ни одного звука. Этого языка не понимают женщины

тоддов, или им, может быть, запрещено говорить на нем. Что же касается

христианского просвещения тоддов, то привезенный в Учти больным и почти

умирающим бедный Метц признался очень откровенно, что в эти тридцать три года

общего с ними сожительства ему не удалось окрестить ни одного тодды, ни

взрослого, ни ребенка. Впрочем, он все-таки надеялся, что " посеял в них семена

будущего образования".

Но и в этом ему предстояло разочарование. Прибывшие на холмы с западного

малабарского берега отцы иезуиты, питавшие в свою очередь надежду признать в

тоддах колонии древних сирийских христиан, или по крайней мере,

манихейцев, < < 41> > очень долго наводили справки. С обычною им хитростью и

ловкостью они успели войти в сношения с тоддами. Они вкрались, если не в

доверие, то в хорошее знакомство с этими, обыкновенно молчаливыми, серьезными

дикарями и успели узнать от них, к великой своей радости, - потому что они

ненавидят протестантов еще более, нежели язычников, - что Метц мог бы прожить с

ними целые века в теснейшей дружбе и все-таки не произвести на них ни малейшего

впечатления.

" Слова белого человека то же, что говор майны (род говорящей птицы) или трещание

языка обезьяны", - говорили старые тодды иезуитам; не замечавшим в припадке

коварной радости обоюдоострого комплимента. " Мы слушаем и смеемся. На что нам

ваши дивы, когда у нас есть наши великие буйволы? " - добавляли они, рассказывая,

как Метц предлагал им взамен веры в буйволов - веру в религию тех, которые

отнимали у них их пастбища и обижали их ежедневно. < < 42> >

Несмотря на одинаковую с Метцем участь, последователи Лойолы подняли честного

немца на смех, распустив про него анекдоты по всей южной Индии. Мы знаем и даже

можем указать таких иезуитов, которые, скорее нежели допустить туземца перейти в

протестантство, укрепляют его всеми силами в его вере в чертопоклонстве.

Это было лет десять тому назад. С тех пор миссионеры обеих религий оставили

тоддов в покое. Теперь уже давно решено, что всякая попытка к их обращению

оказалась бы только потерей времени. Невзирая на такое полное отсутствие в этом

племени всякого религиозного чувства, по единодушному показанию писателей и всех

жителей Утти, нет во всей Индии народа честнее, нравственнее, добрее тоддов. Эта

горсть патриархальных дикарей, без роду и племени, без истории, как и без

малейшего (по крайней мере, видимого) признака веры во что-либо священное, кроме

грязных буйволов, пленяет каждого своею совершенно детскою невинностью. Вместе с

тем, тодды не только далеко не глупый народ, что доказывает их удивительная

способность говорить на многих языках и умение скрывать свой собственный, но и

весьма понятливы. Сэлливан упоминает в своих " Записках", что он разговаривал с

ними по целым часам, и что ему оставалось только разводить руками в глубоком

удивлении, слыша, как они отзывались об англичанах, " как верно и разом они

поняли наш национальный характер и подметили все наши недостатки".

Познакомив читателя с тоддами в общих чертах, рассказав о них все, или почти

все, что известно о них в Индии, я могу приступить к рассказу о своих

собственных приключениях и наблюдениях среди этого, так мало известного и

загадочного племени.

Глава 3

Где я лично знакомлюсь с тоддами

La verit& #233; que je d& #233; fends est empreinte sur tous les monuments du pass& #233;. Pour

comprendre l'histoire, il tant & #233; tudier les symboles ansiens, les signes sacr& #233; s

du sacerdoce et l'art de gu& #233; rir dans les temps primitifs, art oubli& #233;

aujourd'hui...

Baron Du Potet.

Сцена в Мадрасе в первой половине июля 1883 года. Дует западный ветер, начиная с

семи часов утра, т. е. вскоре после восхода солнца, и затихая только к пяти

часам пополудни. Дует он уже шесть недель, а конец его деятельности наступит

только в конце августа. Термометр показывает 128° в тени. Так как в России мало

кто знает, что такое " западный" ветер в южной Индии, то постараюсь дать об этом

неумолимом враге европейца хотя бы слабое представление. Все двери и окна, в

направлении которых следует этот ровный, постоянный, бархатисто-мягкий ветерок,

завешаны густыми татти, иначе, циновками из кузи, пахучей травы. Все щели

законопачены, все отверстия наполнены ватой, почему-то считающейся лучшим

препятствием западному ветру. Но это нисколько не мешает ему проникать всюду,

даже через такие вещества, которые оказались бы достаточно непроницаемы для

воды. Этот ветер пронизывает самые стены, и от его ровного, покойного дуновения

происходит следующее замечательное явление. По дороге западного ветра книги,

газеты, рукописи и всякая бумага шевелятся сами собою, словно живые. Лист за

листом подымается как бы невидимою рукой, и под напором горячего, нестерпимо

знойного дыхания каждый листок начинает скручиваться все более и более, пока не

скрутится в тончайшую трубочку; после чего листы только колышутся, вздрагивая

под каждым новым дуновением. На мебель и вещи ложится тонкая, сперва еле

осязаемая, затем густейшая пыль. Если она покроет материю, ее уже не выколотит

оттуда никакая щетка. А на мебели, если ее не вытирать ежечасно, к вечеру

наберется такой пыли на полвершка.

На такое время одно спасение - панка: открыть широко рот, повернуться лицом к

востоку и сидеть или лежать неподвижно, вдыхая в себя прохладу, искусственно

производимую колыханием гигантского, протянутого поперек комнаты веера. Только

когда зайдет солнце, можно бывает дышать свежим, чистым, хотя и сильно нагретым

воздухом.

В марте мадрасское европейское общество, следуя за местным правительством,

всегда перекочевывает на " Голубые горы" до ноября. Решилась эмигрировать на

время и я, но не весной, а именно в половине июля, когда западный ветер успел

уже иссушить меня до мозга костей. Получив приглашение от добрых друзей,

семейства генерала Моргана, погостить у них, семнадцатого июля,

полузадохнувшаяся от жары, я наскоро собралась и в шесть часов вечера садилась в

вагон железной дороги. На другое утро до полудня я уже была в Матьялоламе, у

подошвы Нильгири.

Здесь я столкнулась нос к носу с англо-индийскою эксплуатацией, которая у нас

зовется цивилизацией; а в то же время и с мистером Сэлливаном, членом совета и

сыном покойного коллектора куимбатурского. Эксплуатация явилась под видом

мерзейшего ящика о двух колесах и с полотняною башней над ним, за который я

заплатила вперед еще в Мадрасе под его псевдонимом " закрытой удобной на рессорах

кареты". А мистер Сэлливан представился мне гением-хранителем гор, с большим

влиянием, конечно, на воздымавшихся перед ним высотах, но беспомощный, как и я

сама, перед эксплуатацией частных британских спекуляторов у подножия Нильгири.

Он мог только утешать меня. Представившись и рассказав, что возвращается в лоно

требующего его правительства из собственной где-то плантации, он тут же показал

мне пример смирения, усевшись без протеста и как мог в другой гнусной двуколке.

Великие " высшей расы", столь гордые с браминами, умаляются и часто дрожат перед

низшими своего народа в Индии. Это замечено мною не раз. Быть может, они

страшатся их разоблачений, а пуще, вероятно, ядовитого языка и всемогущей

клеветы.

Еще не замолкли вдали раскаты сердитого грома так называемой грозы вследствие

Ильбертского Билля, < < 43> > Джон Булль низших сфер, схватив за шиворот Джона Булля

англо-индийской аристократии, увлек его насильно за собой и разом оседлал

вице-королевский совет с бабу Риноном во главе. Напрасно упирался либеральный

маркиз. Поникнув добродушною главой, бабу Ринон смирился перед бакалейщиками и

сапожниками своей верховной расы. Вздумав положить новую заплату на старую ризу

Индии, новоиспеченный римский католик, очевидно, забыл о библейской мудрости

своих праотцев. И стало последнее горше первого дня для бесталанных сирот

туземной Индии!..

Так было истолковано мною поведение члена совета, не осмелившегося сказать ни

слова грязному приказчику " агента для перевозки пассажиров и клади из Мадраса на

Нильгири". Когда тот нахально объявил, что в горах идут дожди, и он не станет

рисковать новою краской и лакировкой закрытых карет, потому что пассажиры могут

ехать и в открытых одноколках, то ни мистер Сэлливан, ни другие ехавшие в Учти

британцы, не нашли для него ни одного из тех англо-индийских жестов и взглядов,

которые повергают во прах наивысшего чином туземца.

Нечего было делать, и сев бочком в таратайку, перед которой тонга на дороге в

Симлу все равно, что королевский вагон перед ящиком, в котором запирают на

поездах железной дороги собак, мы стали подыматься в гору. Одноколку влекли два

печальные остова когда-то почтовых кляч. Не успели мы отъехать и полмили, как

один из остовов, слабо подрыгав задними косточками, свалился с ног, опрокинув на

себя одноколку, а вместе с нею и меня. Все это произошло на три вершка от

бездны, по счастью, не очень глубокой, да в которую я, впрочем, и не свалилась.

Все кончилось неприятным изумлением и порванным платьем.

Весьма любезно подскочивший на помощь какой-то англичанин, у которого одноколка

завязла в красной глине, обрушил свой гнев на ямщика, которому не принадлежала

ни таратайка, ни тут же издохшая лошадь. Ямщик был туземец, и его было бы

бесполезно задабривать. Пришлось дожидаться другой одноколки и двух других кляч

со станции. Но я не сожалела о потерянном времени. Познакомясь с членом совета,

в силу общего притеснения нас агентом, я разговорилась и с другим англичанином.

В этот час, проведенный в ожидании со станции помощи, я узнала много новых

подробностей об открытии Нильгири, отце мистера Сэлливана и о тоддах.

Впоследствии я часто виделась в Учти с обоими " сановниками".

Через час пошел дождь, и моя одноколка скоро превратилась в ванну с душем.

Вдобавок ко всему, по мере того, как мы поднимались выше, холод все усиливался.

По приезде в Хотагири, откуда нам оставался час езды, мне пришлось дрожать от

стужи под шубой. Я въезжала в " Голубые горы" в самый сезон дождей. Густая,

красная от размокший земли вода потоками катилась нам навстречу, и великолепная

панорама по обеим сторонам дороги заволоклась туманом. Но вид был очарователен,

даже при такой печальной обстановке, а воздух, холодный и сырой, после душной

атмосферы в Мадрасе был величайшим наслаждением. Он был весь пропитан запахом

фиалок и здорового смолистого леса. А этот лес, покрывающий все скаты гор и

холмов изумрудным покровом, скольких тайн он был свидетелем на своем долгом

веку! Чего только не видали в " Голубых горах", глубокой могиле, скрывавшей так

долго так ревниво сцены, напоминающие сцену ведьм в " Макбете", эти старые

столетние стволы! Теперь легенды давно не в моде: их называют сказками, и это

весьма естественно. " Легенда - цветок, распускающийся только на почве веры". А

вера давно уже стала исчезать в сердцах цивилизованного Запада; поэтому засыхают

и цветы ее под убийственным дыханием современного материализма и общего

безверия.

Эта быстрая перемена в климате, обстановке и во всей природе показалась мне

волшебством. Я забыла холод, дождь, отвратительную одноколку с башней, под

которой я восседала на своих перепачканных в грязи полуразломанных ящиках и

чемоданах, - только спешила дышать, набираться этого чистого, чудесного воздуха,

которым я не дышала уже много лет... Только к шести часам вечера мы подъехали к

Утти.

Было воскресенье, и мы скоро стали встречать толпы, идущие домой после вечерней

службы. То были большею частью евразиаты, эти рассиропленные " черной" кровью

европейцы, ходячие паспорта " с особыми приметами", которые они носят на себе от

рождения до гроба в ногтях, в профиле, в волосах и в цвете лица. Я не знаю

ничего в мире смешнее и отвратительнее евразия в модной жакетке и круглой шляпе

на крошечном лбу, кроме разве евразиатки в шляпе с перьями, в которой она

походит на лошадь под черною попоной, в страусовых перьях, над траурной

колесницей. Ни один англичанин не способен чувствовать и особенно оказывать

такого презрения к индусу, как евразиат. Последний ненавидит аборигена

ненавистью, пропорциональною количеству заимствованной от туземца крови...

Индусы платят евразиатам тою же монетой и еще с прибавкой большего процента.

" Кроткий" язычник превращается в свирепого тигра при одном имени евразиата.

Но я смотрела не на неуклюжих креолов, вязнувших в сапогах по колено в густой

уттакамандской грязи, заливавшей кровавым морем все улицы небольшого городка. С

приближением к Утти мой взгляд останавливался не на гладко выбритых миссионерах,

которые проповедовали под дождевыми зонтиками и в пустом пространстве,

патетически размахивая свободною рукой перед проливавшими слезы деревьями. Нет,

тех, кого я искала, не находилось там: тодды не расхаживают по улицам и почти

никогда не приближаются к городу. Мое любопытство было напрасно, как я скоро

узнала. Оно удовлетворилось лишь через несколько дней.

Накануне я провела ночь в вагоне на железной дороге и задыхалась от нестерпимой

жары и духоты. А теперь с непривычки я дрожала под перинами, и у меня всю ночь

топился камин.

В продолжение почти трех месяцев, до конца октября, я работала над приобретением

новых сведений о тоддах и курумбах. Я ездила на кочевки к первым и узнала почти

всех старшин этих двух необычайных племен. Мистрис Морган и ее дочери, которые

все родились на этих горах и говорят на языке баддагов, как и на тамильском,

много мне помогали и старались обогащать ежедневно наш запас фактов. Все, что я

узнала от них лично и от других, а также и почерпнутое из доставленных мне

рукописей, собрано мною здесь. Отдаю эти факты на рассмотрение читателей.

Можно побиться об заклад, что не найдется на всем земном шаре другого племени

подобного тоддам. Где же и когда, спрашивается, бывало племя, о котором самые

близкие его соседи, например, баддаги, аборигены одной страны с тоддами и даже

совместные с ними обитатели небольшого уголка земли в горах, так же мало знали

бы и не могли бы ничего более о нем сказать, как и майсурцы или дравиды

отдаленных берегов Индийского океана? Эти " соседи" никогда и не слыхали о

существовании тоддов до дня их открытия, шестьдесят лет назад. Баддаги, ныне

почему-то называемые бюргерами, не только не в состоянии дать каких бы то ни

было сведений о прошлом тоддов до собственного прихода в горы, но даже не

понимают и языка своих сюзеренов: тех, кого они почтительно величают

" владетелями гор" < < 44> > (lords of the Hills)! Co дня своего переселения в горы

баддаги, о которых еще много речи впереди, стали, как уже сказано, пасти

многочисленные стада тоддских буйволов, работать на тоддов, взирая на них как на

высшие небесные существа. На все вопросы англичан они отвечали с убеждением:

" тодды - дивы, посланные Брамой на землю боги", да так и стоят на этом

заявлении.

Рассказ о неожиданном открытии этого и других, доселе совсем неизвестных в Индии

племен, как и самой страны внутри " Голубых гор" над Куимбатуром, читается словно

волшебная сказка. Эта находка была некогда для Мадраса тем же, чем открытие

Америки было для Старого Света: она произвела не менее волнения в народах

Англо-Индии. Ни европейцы, ни даже туземцы и не подозревали в начале нашего

столетия, что над самыми, так сказать, головами их раскаленных городов и сел

находится такая страна; что на несколько всего тысяч футов выше их пекла стоит

истинная Швейцария с ровным прохладным климатом, с совершенно отличною от других

стран природой и своеобразными флорой и фауной, с совершенно во всем отличным от

других народов племенем! Из многих прочитанных нами, вышедших за последнее

полустолетие сочинений касательно Нильгири и тоддов, мы еще не встречали ни

одного, которое не начиналось и не кончалось бы вопросом: " Кто такие могут быть

эти тодды? "

Откуда взялись они в самом деле? Из каких стран пришли эти великаны, настоящие

" бробдиньяги" Гулливерова царства гигантов? С которой из засохших, давно

вымерших и испепелившихся ветвей человечества сорвался и упал в " Голубые горы"

этот странный, никем не знаемый плод? Положим, что для туземцев вообще, а для

суеверных подгорных малабарцев и майсурцев - в частности, тодды - суть прямые

потомки див, богов этих прелестных гор, которым они, как древние критяне своим

таинственным " Кабирам", поклоняются, не спрашивая об их происхождении. Но

проживающим в южной Индии европейцам тодды решительно представляются

необъяснимым явлением, вопросительным знаком, на который невозможно получить

ответа. О них, как выше показано, совещались, спорили, составляли самые

невозможные, дикие гипотезы, пока, наконец, несколько лет тому назад их не

предали, как обыкновенно предают темные вопросы, воле Божией. А теперь, когда

англичане прожили с ними бок-о-бок более сорока лет, разузнав о них все, что

только было возможно узнать, то есть, нечто, равняющееся нулю, теперь мадрасские

власти немного успокоились и переменили тактику. " Никакой тайны за тоддами не

полагается, оттого и разрешить никто ее не мог", - заговорили они теперь. -

" Ничего в них нет и не было загадочного... Люди как люди. Даже и на первый

взгляд непонятное влияние на баддагов и курумбов объясняется весьма просто:

суеверным страхом невежественных аборигенов и уродливых карликов перед

физической красотой и ростом, перед нравственной мощью другого племени". Резюме:

" Тодды - весьма красивые, хотя и грязные дикари, без религии, как и без

сознательного прошлого. Они просто - не помнящее родства племя, полуживотные,

как впрочем, и все туземцы Индии... " и т. д. и т. д.

Зато все служащие, землевладельцы, плантаторы, весь тот люд, словом, который

поселился и живет уже годами в Уттакаманде, Коттагири и других поселках и

городках на скатах Нильгири, относится к вопросу немного иначе. Оседлые жители

выраставших, как по волшебству, в тридцатых годах санитариумов < < 45> > в " Голубых

горах" знают многое, чего еще не снилось английским новоприезжим чиновникам, но

благоразумно молчат. Кому охота служить посмешищем для других? Но есть и такие,

что не боятся говорить открыто и громко известное за правду.

Между последними назову пригласившее меня семейство, не покидавшее Уттакаманда

уже более сорока лет. Это семейство, начиная самим заслуженным генералом Родесом

Е. Морганом и его милою и образованною женой и кончая восемью замужними дочерьми

и женатыми сыновьями, имеет свой особый, давно уже установившийся взгляд на

тоддов, как и на курумбов, особенно на последних.

- Жена и я, - часто говаривал нам почтенный английский генерал, - состарились на

этих холмах. Мы, также как и дети наши, говорим на языке баддагов и понимаем

диалекты других местных племен. Баддаги и курумбы у нас работают на плантации

сотнями. Они привыкли к нам и любят нас, смотрят на нас как на своих, как на

самых верных друзей и защитников их. Стало быть, если кто знает их самих,

домашнюю жизнь, обычаи, обряды и верования их, то это мы: жена, я и старший сын,

который, служа здесь коллектором, постоянно имеет с ними дело. Поэтому,

основываясь на неоднократно доказанных на суде фактах, говорю прямо: тодды и

курумбы действительно и бесспорно владеют какою-то силой, одарены могуществом, о

котором наши мудрецы не имеют понятия... Если бы я был суеверным

человеком, < < 46> > то разрешил эту задачу весьма просто. Я сказал бы, например,

как говорят наши миссионеры: муллу-курумбы - исчадия ада и родились прямо от

дьявола. Тодды же, хотя и язычники, но составляют им противоядие: они, видимо,

посланные Богом орудия для ослабления власти и козней курумбов. Но, не веря в

дьявола, я уже давно пришел к другого рода убеждению: не следует отрицать в

человеке и в природе всех тех сил, которых мы не понимаем. Затем, если наша

заносчивая наука неразумно отвергает их, то это лишь вследствие того, что не

умеет объяснить их и классифицировать. < < 47> > " Слишком много доводилось мне

видеть примеров, прямо доказывавших существование и присутствие такой

неизвестной нам силы, чтобы не порицать скептицизма в этом отношении даже самой

науки! " < < 48> >

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒