«Думаю о тебе». 9 страница

— Ты поистине прекрасна, — произнёс я и провёл пальцем по её челюсти. Потом потянулся к её руке, переплетая наши пальцы. — Что бы ни случилось после этого, я лишь хочу, чтобы ты знала, что это того стоит. Ты этого стоишь. Ты стоишь всего.

Она открыла рот, затем закрыла его снова, словно не могла найти нужные слова. Одинокая слеза покатилась вниз из уголка её глаза, и я наклонился над ней, чтобы забрать ту поцелуем.

— Тайлер… — начала Поппи, но, поцеловав, я заставил её замолчать.

— Просто послушай, — сказал я, опускаясь между её бёдер. Она вздрогнула, как только головка моего члена прижалась к её входу. — Это, — проговорил я и частично толкнулся в неё, едва способный дышать, настолько тугой она была вокруг меня, — это твоё тело.

Я наклонил голову и заключил нежную кожу её шеи в плен своих зубов.

— Это твоя кровь, — прошептал я ей на ушко.

Я вошёл в неё полностью, и она вскрикнула, в то время как её спина выгнулась над алтарём.

— Это ты, — сказал ей и пустому святилищу я, — это ты, отдавшаяся мне.

После мы оставались в том же положении, впитывая новое ощущение друг друга, ощущение моих бёдер, прижатых к её мягкости, ощущение её тугого — тугого — канала вокруг меня. Я волновался, что кончу, просто пребывая в таком состоянии, просто находясь внутри.

Но затем я заметил, как она прерывисто дышала и кусала свою губу, и понял, что Поппи приспосабливалась к моему размеру. Я едва мог поместиться, и что ещё хуже, это чувствовалось охеренно хорошо.

Господи, я был таким мудаком. Я недостаточно её подготовил, и часть меня находила это настолько горячим, что едва ли у меня получилось обращаться с ней так, как это обязан делать хороший мужчина. Мне было необходимо наклониться и несколько раз прикусить её шею и плечи, чтобы заставить себя успокоиться, ведь я хотел лишь вколачиваться в неё, словно она была маленькой куклой для траха, изливаться в неё, словно больше ничего не существовало, за исключением её киски.

Но нет, не таким должен был быть наш первый раз. Я говорил ей, что хочу быть грубым, но того, что мне смертельно сильно хотелось дать ей, было чертовски слишком много, и я не мог спокойно подвергать моего ягнёнка такому.

Наконец слегка овладев собой, я наполовину вышел, потянулся вниз и принялся потирать её клитор, размышляя над тем, что нужно слезть с неё и всё завершить другим способом, который бы не причинил ей боль. Она поймала мою руку.

— Нет, — произнесла Поппи. — Перестань быть хорошим парнем. Я тебе сказала, чего желаю. А теперь дай мне это.

— Но я хочу, чтобы ты тоже этим наслаждалась.

— Я буду, — ответила она, её глаза были большими, распахнутыми и воодушевлёнными. — Дай мне то, чего я хочу, Тайлер. Я хочу этого. Пожалуйста.

Мой член дёрнулся, я застонал от её слов и медленно погрузился в неё. Мои бёдра и руки дрожали из-за подавленной потребности, но я не мог быть таким парнем, я не хотел быть им, парнем, использующим женщину для своих нужд и при этом не доставляющим ей удовольствия. Поппи сказала, что хочет этого, и знаю, что спросил у неё и получил разрешение, но она до сих пор не знала, каким грубым я могу быть, как далеко могу зайти.

Она обвила мою шею руками и приподнялась к моему уху.

— Как я могу подтолкнуть тебя к черте? Хмм? — она пошевелилась подо мной, и я втянул воздух, ведь внезапное движение после покоя было почти чрезмерным. — Как могу заставить тебя разорвать меня на части?

Ну, дерьмо.

— Я могу заверить, что это то, чего ты хочешь, — продолжила Поппи, мурлыкая мне в ухо. — Я могу чувствовать твою дрожь. Сделай это. Просто выйди и войди со всей дури. Разве это не будет ощущаться хорошо?

Блядь, да, ещё как. Это ощущалось настолько хорошо, что я делал это снова и снова, сомкнув глаза и выдыхая медленно и неровно. Каждый раз, когда толкался в неё, я опускался напротив её клитора и выходил постепенно, чтобы задевать точку G; некий галантный голос говорил мне убедиться, что она кончит, остальная же часть меня сражалась с ним и умоляла бездумно её трахнуть.

— Куда делся тот человек, который отшлёпал меня? — спросила она. — Куда делся тот трахавший моё горло мужчина, пока из моих глаз не потекли слёзы?

Мои глаза оставались закрытыми, но теперь я их открыл, встречаясь с ней взглядом.

— Я не хочу сделать тебе больно, — ответил я, мой голос стал грубым от усилий быть сдержанным. — Я слишком о тебе забочусь.

— Тайлер, — взмолилась она. — Ты делал это раньше со мной.

— Не так.

— Посмотри, — распорядилась Поппи, — посмотри вниз на нас.

Я исполнил приказ, выйдя из неё по самый кончик, и это стало ошибкой, потому что видеть место, где мы соединялись, было так горячо, так первобытно, что это чувство будто взобралось по моему позвоночнику, и я даже не знаю, что это было — похоть, любовь, биология или судьба — но моя попытка благородства провалилась, и зверь внутри меня взял верх.

— Прости меня, — пробормотал я, а затем врезался обратно.

Она застонала от неожиданности, а я опустил своё тело на неё, поддерживая себя лишь с помощью предплечий, наших грудин и животов, прижавшихся друг к другу, мои бёдра вдавливались во внутреннюю поверхность её. Приковав её таким образом, я вколачивался в неё снова, и снова, и снова, неоднократно хороня себя в этой бархатной киске.

— Больше, — простонала она, и я дал ей это.

Было слышно, как её туфли слетели и упали на пол, а алтарная ткань соскальзывала, пока я вбивался в Поппи со всей силы, но меня это не заботило: я потерял себя, потерялся для неё, для мира и всего остального, за исключением её бормотания, пронзительных криков в моём ухе и влажного влагалища подо мной.

Это было прекрасно, я трахал совершенство, мне было неинтересно ничего, кроме моего члена, заполняющего эту женщину моей спермой, и почему, чёрт возьми, я ощущал себя так охрененно хорошо?

Я даже не знал, что именно говорил, пока вколачивался в неё: «Иисус, пожалуйста», и «прости меня», и «ты такая тугая», и «я должен, я должен, я должен».

И она тоже произносила в ответ слова, которые сопровождались вздохами, стонами и пыхтением: «вот так», и «сильнее», и «близко, я уже близко».

Глубже, я должен был войти ещё глубже, даже осознавая, что это уже физически было невозможно, но затем я приник к её ротику, целуя Поппи с неким ожесточением, и яростью, и благоговением. Мы оба могли едва дышать, но отказывались останавливаться, и я трахал её, всё время чувствуя, как она напрягалась, изгибалась и наконец расслабилась подо мной. Она дёрнулась, вскрикивая в мой рот, её ногти прочерчивали красные линии боли вниз по моей спине — мы благополучно достигли её оргазм вместе, потому что она была дикой штучкой, одержимой женщиной, которая походила на тигрицу подо мной, но я продолжил объезжать её, а потом вот оно, вот оно, вот оно, я продолжал целовать её, когда вонзился в последний раз и кончил.

Мучительно я кончил.

Каждое подёргивание моего члена было похоже на дрожь моей души, каждый мускул напрягся и сжался, будто меня пнули в живот. Я во всех отношениях был настолько голым перед этой женщиной: с моих нервов будто содрали кожу, сердце было широко открытым, а моя вечная душа будто находилась прямо рядом с вжавшимися бёдрами, толкающими мои член и сперму, теперь бывшую повсюду, стекавшую на белую алтарную ткань, и да, именно поэтому Церковь хотела, чтобы брак и секс шли рука об руку, потому что сейчас я чувствовал себя женатым на ней, как мужчина может быть женат на женщине.

Я сделал несколько последних толчков, отдавая свою кульминацию и самого себя до последней капли, затем приподнялся на руках, чтобы посмотреть на Поппи сверху вниз.

Она пресыщенно улыбнулась и сказала:

— Аминь.

ГЛАВА 13.

Я вошёл в ризницу и вышел с небольшим прямоугольником белой ткани, пурификатором. Он обычно используется для протирания чаши причастия после каждого глотка вина.

Сегодня я использовал его, чтобы очистить Поппи.

Вы могли подумать, что занятие сексом на моём алтаре и использование священных предметов, как правило, предназначенных для ритуалов высшего порядка, означают, будто я не воспринимал свою веру всерьёз, будто проскользнул прямо мимо греха в святотатства, но это неправда. Или, по крайней мере, не вся правда. Я не мог это объяснить, но каким-то образом это всё было святым: алтарь, реликвия внутри и мы на вершине. Я знал, что за пределами этого момента должно быть чувство вины. Там будут последствия. Там будут воспоминания о Лиззи и всё то, за что я хотел бороться.

Но сейчас — с ароматом Поппи на моей коже, с её вкусом на моих губах — я чувствовал лишь связь, любовь и обещание чего-то яркого и красочного.

Закончив вытирать Поппи, я завернул её в алтарную ткань, бережно отнёс к краю лестницы и сел. Я сжал её в объятиях, касаясь своими губами её волос и век, бормоча слова, которые, думал, Поппи должна слышать: какой она была прекрасной, ошеломляющей и совершенной.

Хотел бы я сказать, что сожалею, даже если мои разум и душа по-прежнему кружились в ошеломлённом удивлении от всего произошедшего, однако не уверен, должен ли просить прощенияиз-за того, что потерял контроль и был так груб с ней, или из-за того, что мы вообще занимались сексом.

Но я не сожалел. Потому что этот момент заслуживал согрешения больше, нежели случившийся секс, который изменил нас. Этот момент, когда она, положа голову на мою грудь иумиротворённо дыша, свернулась в моих руках. Когда алтарная ткань покрывала её тело длинными, ниспадающими складками, но проблески её бледной кожи всё же проступали.

Поппи провелапальцами вверх по моей груди, задержавшись на ключице, и я обнял её крепче, словно мог вжать её прямо через свою кожу в самую душу.

— Ты нарушил свой обет, — сказала она в итоге.

Я посмотрел на неё; она была такой сонной и грустной. Я прижался губами к её лбу.

— Знаю, — наконец-то ответил я. — Знаю.

— Что теперь будет?

— А что ты хочешь, чтобы было?

Она подмигнула мне:

— Хочу снова тебя трахнуть.

Я засмеялся:

— Как сейчас?

— Да, как сейчас.

Она перекрутилась в моих руках, пока не оседлала мои ноги, и одного глубокого поцелуя хватило, чтобы я вновьстал твёрдым. Я приподнял её и ввёл себя в неё, тихо постанывая ей в шею, пока она опускалась обратно.

Знакомые ощущения снова накрыли меня. Теплота и влажность. Её попка против моих бёдер. Её груди были так близко к моему рту.

— Что ты хочешь, чтобы произошло дальше, Тайлер? — спросила она, и я не мог поверить, что Поппи спрашивала меня об этом сейчас, пока объезжала меня, но потом, когда попытался ответить, я понял причину. Она не хотела мою сдержанность, так как желала, чтобы я был честным и грубым; в данный момент я и не мог быть каким-то другим.

— Не хочу прекращать происходящее между нами, — признался я. Она двигала своими бёдрами назад и вперёд, а я уткнулся лицом в её груди, чувствуя, насколько быстромоя кульминация приближалась, очень быстро. — Я чувствую, словно…

Но я не смог сказать. Не сейчас, когда она держала меня полностью в своей власти. Просто было слишком рано, не говоря уже о том, что смехотворно.

Пастор не может позволить себе влюбиться.

Мне не позволено влюбляться.

Её пальчики скользнули в мои волосы, и она потянула мою голову назад так, чтобы смотреть на меня.

— Я скажу это, если ты не хочешь, — ответила она.

— Поппи…

— Я хочу знать о тебе всё. Хочу, чтобы ты рассказал мне, что думаешь о политике, и хочу, чтобы ты читал для меня Священное Писание, и хочу вести разговоры на латыни. Я хочу ежедневно трахаться с тобой. Я фантазирую о том, как мы двигаемся в унисон, как проживаем каждый момент вместе. Что это, Тайлер, если не…

Я закрыл её рот своей рукой и в одно мгновение перевернул на спину, врезаясь в неё.

— Не говори этого, — приказал я ей. — Не сейчас.

— Почему? — шепнула она, её глаза были распахнуты, и в них читалась боль. — Почему нет?

— Потому что, если ты скажешь это, если я скажу это, всё изменится.

— А разве уже не изменилось?

Она была права. Всё изменилось в тот момент, когда я поцеловал её в присутствии Бога. Всё изменилось, когда я нагнул её над тем роялем. Возможно, всё изменилось тогда, когда она шагнула в мою исповедальню.

Но если я люблю её… Если она любит меня… Что это значило для всей моей работы здесь? Я не мог крутить тайный роман и продолжать бороться с сексуальной безнравственностью духовенства, но, отказавшись от своего призвания, я потерял бы возможность бороться вообще. Я потерял бы того человека, которым являлся.

Другой же путь подразумевал потерю Поппи, а я не был к этому готов. Поэтому вместо ответа на вопрос я вышел, перевернул её и толкнулся в неё сзади, пока другой рукой обхватил её бёдра и нашёл клитор. Всего три или четыре таких же удара, и она была там, будто я знал об этом; чем агрессивней я действовал, тем быстрее Поппи кончала.

Я последовал за ней через край, распевая её имя как молитву и всё время изливаясь, как если бы мог вытрахать будущее и его ужасные варианты.

Ох, Боже, я бы всё отдал за то, чтобы это стало правдой.

***

— Я всё ещё не могу поверить тому, насколько чистый твой дом, — сказала Поппи.

После приведения в порядок Святилища мы прокрались в домик священника и теперь лежали в моей постели. Я перебирал её волосы с увлечением, граничащим с благоговением, и поклонялся этим длинным тёмным локонам, закручивающимся вокруг моего пальца и задевающим мои губы. Мы вели ленивую постельную беседу, переходя от рассуждений о «Ходячих мертвецах» и обсуждений любимых текстов на латыни к приглушённым рассказам обо всех случаях, когда нуждались друг в друге весь прошлый месяц.

Я собирался снова её поцеловать, когда она произнесла это, поэтомудовольствовался тем, что скользнул рукой под простыни и вместо этого нашёл её грудь.

— Я люблю, когда вещи чистые.

— Думаю, это замечательно. Просто нечасто наблюдаешь подобное у таких мужчин, как ты.

— Как я? Пасторов?

— Нет, — она придвинулась ко мне и улыбнулась. — Молодых. Очаровательных. Хорошо выглядящих. Ты был бы фантастическим бизнесменом, знаешь ли.

— Мои братья — бизнесмены, — сказал я. — Но я никогда не интересовался этой сферой; никогда не хотел денег, успеха или власти. Я любил старые вещи: древние языки и ритуалы. Боги.

— Думаю, я могу представить тебя подростком, — произнесла Поппи задумчиво. — Уверена, ты многих девушек сводил с ума: горячий, спортивныйи начитанный. А также невинный.

— Нет, я не всегда был невинным, — мгновение я обдумывал пояснение, но мы только что обменялись кое-чем столь интимным, почему я утаивал это от неё? Лишь потому, что это было угнетающим?

Внезапно мне захотелось поделиться. Я хотел, чтобы она знала каждую тёмную вещь, которая тянулась за мной, хотел показать ей все мои тяготы ипозволить ей снять их с моих плеч с помощью искусного ума и сострадания.

Я сдвинул руку с её груди и скользнул пальцами по её рёбрам, придвигая Поппи ближе ко мне.

— Днём, когда я нашёл свою сестру, — проговорил я, — стала одна из суббот мая. Случилась сильная гроза, но, даже если бы был дневной свет, вокруг царил полумрак будто в ночное время. Лиззи взяла машину Шона, чтобы добраться домой из колледжа — оба учились в KU (прим.: Канзасский университет — государственный исследовательский университет США, крупнейший в штате Канзас)— и вот так она приехала домой на выходные. Мои родители взяли Эйдена и Райана на обед, и я думал, что они забрали и Лиззи тоже. Я проспал, а когда проснулся, дом уже был пуст.

Поппи ничего не сказала, но прижалась ближе, что придало мне храбрости.

— Была яркая вспышка света, затем раздался грохот, словно взорвался трансформатор, и электричество вырубилось. Я пошёл за фонариком, но проклятые батарейки сдохли, поэтому мне нужно было спустится в гараж, чтобы взять их. Мы жили в старом доме в Бруксайде, поэтому гараж располагался отдельно. Я должен был пробежаться под дождём, а когда добрался туда, сначала там было так темно, и я не увидел её… — Поппи нашла мою руку и сжала её. — Батарейки были у меня, и это была такая удача, что молния сверкнула как разв тот момент, когда я отворачивался, иначе мне бы не удалось её увидеть. Она висела там, словно была заморожена во времени. В фильмах они всегда покачиваются и при этом издают скрип, но здесь всё было так неподвижно. Просто. Неподвижно. Помню, как побежал к ней и споткнулся об деревянный ящик из-под молока, наполненный разными шнурами, затембашня из банок из-под краскиполетела вниз, и я оттолкнулся от пола. Там была стремянка, которую она использовала… — я не мог произнести ни слова, не мог сказать: «стремянка, которую она использовала, чтобы повеситься».

Я сглотнул и продолжил:

— Я поставил еёсновав вертикальное положение и поднялся по ней. Когда спустил Лиззи вниз и держал её в своих объятиях, понял, что мои руки испачкались, когда я споткнулся. Они были мокрыми из-за дождя, а затем измазались грязью, маслом и сажей, поэтому я запятнал всё её лицо…Я сделал глубокий вдох, преодолевая панику, и набрал 911, затем позвонил родителям. Они с Эйденомпоторопились домой и забежали в гараж раньше полиции; никто даже не подумал удержать Райана. Ему было восемь или девять лет, когда он увидел свою сестру мёртвой на полу гаража. А затем красно-голубые мигалки, медработники и подтверждение того, что холодная кожа и пустые глаза уже сказали нам. Лиззи Белл — волонтёр в приюте для животных, любительница Бритни Спирс и тысячи других вещей, что делали её девятнадцатилетней девушкой — умерла.

В течение нескольких минут были слышны лишь звуки нашего дыхания, шелест простыней, когда Поппи тёрлась своей ногой о мою, но затем в моей голове начали медленно кровоточить воспоминания.

— Моя мама пыталась оттереть грязь, — сказал я в итоге. — Пока мы ждали людей коронера (прим.: в Великобритании, США, некоторых других странах специальный судья, в обязанность которого входит выяснение причины смерти, происшедшей при необычных или подозрительных обстоятельствах), чтобы отдать тело. Всё время. Но масло так легко не оттереть, и поэтому та грязь осталась на Лиззи вплоть до того, как мы должны были сказать ей «прощай». Я ненавидел это. Ненавидел так сильно. Я вылизал тот грёбаный гараж сверху донизу, так как посчитал это своей миссией. И с тех пор я содержу в чистоте всё в своей жизни.

— Почему? — спросила Поппи, сдвигаясь так, чтобы приподняться на локте. — Это заставляет тебя чувствовать себя лучше? Ты переживаешь, что нечто такое может случиться снова?

— Нет, не из-за этого. Не знаю, почему я продолжаю так делать. Думаю, это навязчивое состояние.

— Звучит как наказание.

Я не ответил ей, обдумывая всё в своей голове. Когда она перефразировала это таким образом, всё выглядело так, будто я на самом деле не отпустил Лиззи, будто до сих пор боролся с её смертью, боролся с чувством вины, что заснул в тот день и не проснулся, чтобы остановить её. Но уже прошло десять лет, и разве этого недостаточно для меня?

— Что ей нравилось? — спросила Поппи. — Когда она была жива?

Мне хватило на раздумье минуты.

— Она была моей старшей сестрой. Поэтому, иногда она была по-матерински ласкова, а иногда придирчива. Но, когда я, будучи ребёнком, боялся темноты, Лиззи всегда разрешала мне спать в её комнате, и она постоянно прикрывала меня, когда, став старше, я нарушал комендантский час, — я взглянул на линии света на одеяле, пробивавшиеся через жалюзи. — Она на самом деле любила отстойную поп-музыку. Лиззиоставляла свою музыку в CD-плеере Шона, одалживая его машину, и он из-за этого так бесился, когда его друзья заскакивали в салон и затем, после включения проигрывателя, начинал игратькакой-нибудь бой-бенд или Бритни Спирс.

Поппи задралаголову вверх.

— Лиззи причина того, что ты слушаешь Бритни Спирс, — догадалась она.

— Ага, — признался я. — Это напоминает мне о ней. Она любила петь настолько громко в своей комнате, что мы могли слышать её в любом уголке дома.

— Думаю, она бы мне понравилась.

Я улыбнулся.

— Думаю, да, — но затем моя улыбка исчезла. — В день похорон Шон и я решили на несколько минут ускользнуть от родственников в доме и пойти на обед в Тако Белл (прим.: международная сеть ресторанов быстрого питания адаптированной кухни текс-мекс). Мне захотелось повести, но мы не думали — мы не помнили — что Лиззи была последнейза рулём. Её музыка начала играть, и Шон был… Он былогорчён. Огорчение не то слово, которым можно было описать состояние моего старшего брата. Ему только исполнился двадцать один год, поэтому он оплакивал смерть Лиззи как ирландец: с большим количеством виски и минимумом сна. Я повернул ключ в замке зажигания, и вступительные басы «Oops, I Did It Again»заиграли оглушительнонеприятно, потому что Лиззи всё времяувеличивала громкость; мы оба замерли, глядя на плеер так, будто из слота только чтовылез демон, потом Шон начал кричать, ругаться и бить поприборной панели настолько сильно, что старый пластик треснул, а весь автомобиль трясся от его горя и ярости. Они, Лиззи и Шон, были ближе всего по возрасту и, соответственно, являлись лучшими друзьями и заклятыми врагами. Они разделили машины и друзей, учителей и в конечном итоге колледж, имея разницу в возрасте всего лишь в год, и из всех братьев Белл именно в жизни Шона её смерть образовала самую большую дыру. Так что в тот день он пробил отверстие в своей машине, а потом мы отправились в Тако Белл и никогда не обсуждали это. До сих пор. Я никому не рассказывал эту историю прежде, — произнёс я. — Легко говорить о Лиззи вот так.

— Как так?

— Голым и уютно устроившимся. Просто… С тобой. С тобой всё становится легче.

Она положила голову мне на плечо. Мы уже довольно долго так лежали, и когда я подумал, что она уснула, Поппи сказала в темноте:

— Является ли Лиззи той причиной, почему ты боишься перестать сдерживаться со мной?

— Нет, — ответил я озадаченно. — Почему она должна?

— Потому что создаётся впечатление, словно она является мотивацией во всём, что ты делаешь. И ей причиняли больсексуально. Мне кажется, это заставляет тебя бояться действовать, то есть сделать с кем-то другим то, что случилось с ней.

— Я… Я никогда не задумывался об этом в таком ключе, — я снова нашёл её волосы и принялся играть ими. — Не знаю, возможно, именно поэтому. Только в колледже я осознал, как мне это нравится, но было трудно. Если я находил уверенную в себе, умную и с чувством собственного достоинствадевушку, она не хотела грубого секса. Если находил девушку, которой нравилась грубость, то причиной всегда была какая-то эмоциональная травма, и да, всякий раз, когда мне встречалась такая девушка, я думал о Лиззи. Сколько знаков мы пропустили. И если я когда-нибудь узнал бы, что парень воспользовался ею, когда она чувствовала себя вот так, то…

— Звучит так, будто тебе не везло с девушками.

— Не всегда. В колледже у меня было несколько действительно хороших подруг. Но было легче блокировать эту часть меня, чтобы иметь здоровых, уверенных девушек и ванильный секс. Так было безопаснее.

— И тогда ты стал пастором.

— И это было намного безопаснее.

Она села и взглянула на меня, линии тени и света от уличного фонаря пересекли её лицо.

— Что ж, ты не делаешьмне больно. Я серьёзно. Посмотри на меня, Тайлер, — я посмотрел. — Мне не нравится грубость, потому что я эмоционально повреждена. Всю мою жизнь меня воспитывали как принцессу, меня баловали, хвалили и защищали от всех тех вещей, что могли бы когда-либо навредить мне. Стерлинг стал первым человеком, который не относился ко мне таким образом.

Стерлинг.

Моя челюсть сжалась. Мне не нравилось, что он являлся её первым в столь многом (что, знаю, было совершенно безрассудно, но всё же. Возможно, я не любил это из-за того, что Поппи настолько пристально вспоминала те первые разы с ним).

— Отчасти это, вероятно, табу и, стало быть, грязно, поэтому заводит меня. Но другая часть этого заставляет меня чувствовать себя нерушимой. Сильной. Как и человек, с которым я стану встречаться, будет достаточно уважать меня, чтобы увидеть это. И я достаточно сильна иметь такой опыт в спальне, но при этом вести совершенно зворовую жизнь вне её.

— Как жаль, что это не сработало со Стерлингом.

«Вау, Тайлер. Удар ниже пояса». Но я был взволнован, ревновал и чувствовал себя так, будто меня отчитали за то, в чём не было моей вины.

Она напряглась:

— Это не сработало со Стерлингом, потому что он не мог разграничивать спальню и реальную жизнь. Он считает, раз мне нравилось такое обращениево время секса, значит, я хотелаподобные отношения всё время. Что только и желала быть шлюхой, но на самом деле я хотела быть лишь его шлюхой, когда мы были наедине. Вот почему я ушла от него в клубе.

«Но не перед тем, как позволила ему трахнуть себя».

Словно прочитав мои мысли, Поппи сузила глаза:

— Ты что, ревнуешь к нему?

— Нет, — солгал я.

— Ты даже не должен здесь лежать со мной, — сказала она. — Мы не можем держаться за руки на публике, мы ничего не можем делать вместе, потому что это грех. Ты можешь потерять свою работу и, в сущности говоря, можешь быть отстранён от единственной вещи, дающей твоей жизни смысл, и ты беспокоишься о моём бывшем парне?

— Ладно, хорошо. Да. Да, я ревную тебя к нему. Ревную, потому что он может приехать сюда ради тебя, и ревную, потому что он реально может это сделать. Он может следовать за тобой. А я не могу.

Мои слова повисли в воздухе на протяжении долгого времени.

Она опустила голову.

— Тайлер… Что же нам делать? Что мы делаем?

Она снова вернулась к этой теме. К той теме, о которой я не хотел думать.

Я потянулся к ней и приподнял над собой, сползая ниже так, что она встала на колени над моим лицом.

— Мы должны поговорить об этом, — произнесла Поппи, но затем я щёлкнул языком по её клитору, и она застонала; я знал, что мне снова удалосьзадержать этот момент, отложить разговор и его решения на другое время.

ГЛАВА 14.

Иисус сказал, что сделанное во тьме перейдёт в свет. И когда утром проснулся один в постели, я точно знал, что Он имел в виду. Потому что всё, что мне удалось оттолкнуть прошлой ночью, снова напирало со всех фронтов, и я встретился с этим не только лицом к лицу, но и в одиночку.

Куда она делась? Не было никакой записки или чашки кофе в раковине. Поппи ушла без прощаний, тем самым вогнав в мою грудь похожий на остриё осколок.

«Она мирянин», — напомнил я себе. Это то, что делали миряне: они встречались, трахались и уходили. Они не влюблялись по малейшему грёбаному поводу.

Прошлой ночью, я думаю, она собиралась это сказать. Она была готова признаться мне… Или я вообразил это? Возможно, я внушил себе, что та искра между нами была чем-то взаимным, общим. Возможно, я был для неё диковинкой— красивый пастор— и теперь, когда удовлетворила своё любопытство, она была готова двигаться дальше.

Я нарушил свой обет ради женщины, которая даже не соизволила остаться на завтрак.

Я потащилсяв ванную и, посмотрев в зеркало, заметил двухдневную щетину, бардак на голове и безошибочные пятна засосов на ключице.

Я ненавидел мужчину в отражении и чуть не ударил кулаком зеркало, желая услышать звук разбивающихся осколков и почувствовать яркую боль тысячи глубоких порезов. А затем я сел на край ванны и поддался желанию заплакать.

Я был хорошим человеком. Я очень усердно трудился, чтобы стать хорошим человеком, посвятил всю свою жизнь служению Богу. Я советовал, утешал, проводил часы в созерцательных молитвах (прим.: созерцательная молитва есть высшее состояние молитвенное, по временам являющееся в избранных Божиих. Отличительная черта созерцательной молитвы — выпадение из сознания всего окружающего) и медитации.

Я был хорошим человеком.

Так почему я сделал это?

***

Поппи не появилась на утренней мессе, я ничего не слышал от неё весь день, хотя проходил мимо окно чаще, чем было нужно, чтобы перепроверить, стоит ли всё ещё на подъездной дорожке её светло-голубойFiat.

И он был там.

Я проверял свой телефон каждые три минуты, набирал и стирал несколько сообщений, а затем ругал себя за это. Этим утром я плакал как ребёнок в своей ванной. Глупый, отражающийся от кафеля, захлёбывающийся плач. Это было бы к лучшему, если бы между нами было какое-то расстояние. Я не мог сосредоточиться, когда был рядом с ней. Не мог держать всё под контролем. Она заставляла меня чувствовать себя так, будто каждый грех и наказание стоили того, чтобы услышать один из её хриплых смешков, но прямо сейчас я нуждался в анализе и разборе этого беспорядка, который назывался моей жизнью. Под этой дистанцией подразумевались благоразумие, половое воздержание и первый клочок здравого смысла, обнаруженный мной с тех пор, как я встретил Поппи.

Моё уязвлённое самолюбие после её ухода без прощаний не имело ничего общего с этим.

Эта ночь была вечеринкой-снова-в-школу для молодёжной группы, так что я провёл её за поеданием пиццы и игрой в XboxOne, а ещё пытался удержать парней от выставления себя полными ослами, когда те старалисьвпечатлить девушек. Как толькопоследний подросток покинул церковь, я прибрался в подвале и пошёл домой, разделся и натянул штаны для сна. Потерявшись в своих мыслях, я смотрел из окна своей спальни на подъездную дорожку Поппи.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 91011 12 Следующая ⇒