«Думаю о тебе». 7 страница

— Дерьмо, — пробубнил я, прильнув к ней и зарывшись лицом в её сладко пахнущие волосы. — Что ты со мной делаешь?

Мы стояли так какое-то время, ни одному из нас не хотелось, чтобы этому пришёл конец, но затем заработал кондиционер, выдувая холодный воздух над нами, и Поппи задрожала, потому что была по-прежнему голой. Я оставил её сидеть на столешнице, в то время как намочил губку и очистил её тёплой водой, затем помог ей найти одежду и провёл к двери.

— Так я увижу тебя завтра на утренней мессе?

— Поппи…

— Знаю, знаю, — сказала она с грустной улыбкой. — Завтра мы начнём сначала. Целомудренные. Чистые.

— Хорошо, но это не то, что я собирался сказать.

Её брови взлетели вверх:

— Что ты собирался сказать?

Я наклонился, прикасаясь к её губам. В последний раз. Последний поцелуй.

— Я хотел сказать спасибо. За скотч и за то… Что только что произошло.

Она моргнула, глядя на меня, а затем закрыла глаза, как только я углубил наш поцелуй, пробуя каждый дюйм её рта, посасывая её с нежностью и любовью, потому как был свиреп с ней ранее. Мне никуда не хотелось двигаться с этого места, я желал пробовать её, дышать воздухом, который мы разделили на двоих, почувствовать её тёплое телона себе снова, а также делать вид, что не жду цунами вины и покаяния на всю жизнь.

— Спокойной ночи, — сказала она в мой рот.

— Спокойной ночи, маленький ягнёнок, — ответил я.

Шагнув в сторону, я как будто ощутил осколки стекла под ногами, но никак не мог себе помочь, она стояла там с широко раскрытыми глазами и готовая для моей любви, и это был больший инстинкт, чем всё остальное, что привело к отпечатку маленького крестика на её лбу.

Благословение.

И, надеюсь, обещание лучшего.

ГЛАВА 10.

Мой телефон яростно прогудел на стойке.

Сегодня понедельник, прошло два дня после не-совсем-настоящего-секса, и меня не покидала мысль о том, как всего через несколько минут я встречусь с Поппина обеде. Я чистил столешницу, вспоминая о том, какой вид был точно с этого места две ночи назад.

Я даже не пытался отгадывать, что именно говорилосьв текстовом сообщении. Ведь его прислал епископ Бове, а мой босс был не только ужасен в переписке, но ещё и на самом деле не был уверен в своих кошмарных смс, поэтому я знал, что он сразу же позвонит, отослав сообщение (чтобы перевести его для меня).

И конечно, мой телефон зазвонил через минуту, музыка из«Ходячих Мертвецов»зазвучала в моей кухне. Обычно я бы промычал пару тактов, обычно был бы более чем счастлив поговорить с грубым, принципиальным человеком, который преобразовывал нашу епархию и боролся за реформы вместе со мной, но сегодня я почувствовал трепет покалывания, словно он уже знал, что я натворил прошлой ночью. Как будто он бы догадался обо всём в первую же минуту, услышав мой голос.

— Привет?

— Ты собираешься на Среднеамериканский конвент духовенства в следующем году? — спросил епископ Бове, сразу перейдя к делу. — Я хочу попасть в комиссию вместе с тобой. И хочу, чтобы ты был там.

— Я ещё не решил, — ответил ему и понял, что мои ладони стали потными, словно меня вызвали в кабинет директора, в чём-то заподозрили или что-то в этом роде. Дерьмо. Если я чувствовал эту нервозность, говоря с ним по телефону, что же тогда будет, увидься я с ним лично?

— Думаю, это наконец-то тот год, когда мы получим комиссию, в которую хотим попасть, — заметил епископ. — Ты знаешь, как долго я настаивал на ней.

Комиссия, которую мы хотели… Комиссия по жестокому обращению. Епископ Бове последние четыре года подавал заявки в организацию переподготовки кадров духовенства, и каждый раз их отклоняли. Но руководство внутри организации поменялось, теперь у руля стояли молодые специалисты, и я знал, что Бове в частном порядке рассказал о его наконец-то полученной спорной комиссии.

Но как я собираюсь находиться в бальном зале отеля, наблюдая за морем священнослужителей, и позволить себе читать им лекцию обопасности заблудшей сексуальности пастора? Я взглянул на свою столешницу, где скользнул в Поппи. Не совсем внутрь. Но этого хватило, чтобы кончить. И заставитьеё кончить тоже. Я потёр свои глаза, пытаясь избавиться от этого зрелища.

Может ли клятва быть не полностью нарушена? Может ли бытьгрех частичносовершённым?

Точно нет. Пусть об этом даже никто и никогда не узнает, я понял, что разрушил легитимность с собой, и возможно, это было хуже, чем если бы всё произошлопублично. Во что я вляпался? Смогу ли когда-нибудь снова позволить себе говорить — проповедовать —вещи, которыми был так озабочен?

— Тайлер?

— Если ты заполучил комиссию, я буду там, — пробубнил я, продолжая тереть свои глаза. Я начал видеть искры.

Ну, это лучше, чем мои грехи.

— Я знал, ты согласишься. Как поживает церковь Святой Маргариты? Как Милли? Она задала жару епархиальному бухгалтеру на прошлой неделе за то, что он поставил не на своё место твои квартальные отчёты по церковной десятине. Я даже слышал, что она довела бедного мужчину до слёз.

— Здесь всё хорошо, всё действительно идёт хорошо, — лгал я. — Просто готовимся к этому осеннему молодёжному призыву.

И вы знаете, грёбаные надеющиеся новообращённые.

— Хорошо. Горжусь тобой, Тайлер. Я не говорю об этом очень часто, но работа, которую ты проделал в этом городе, не что иное, как чудо.

«Остановись, —умолял я его молча. — Пожалуйста, прекрати».

— Ты проделал работу Христа, Тайлер. Ты пример для подражания.

«Пожалуйста, пожалуйста, прекрати».

— Ну, вынужден тебя отпустить. И комиссия — напишу тебе, как только узнаю.

— Ты уверен в этом?

— Ладно, я позвоню. Пока, Тайлер.

Я отключился и смотрел на свой телефон минуту.

Я проснулся, твердя себе, что вчера было моим первым днём новой жизни. Мой целомудренный день. И сегодня должно быть легче. Так почему же у меня такое чувство, будто мои грехи всё ещё следуют за мной? Всё ещё выслеживают каждый мой шаг?

«Потому что ты не покаялся вних, Тайлер».

Я был идиотом. Я должен был сделать это в первую очередь. Я сидел в исповедальне по ту сторону ширмы каждую неделю: почему же мне в голову не пришло искать другую сторону? Искать прощение и ответственность, в которых нуждался каждый человек?

Следующая неделя. Мне бы хотелось поехать в Канзас-Сити в четверг, чтобы посетить своего духовника — человека, с которым ходил в семинарию — а потом я бы поужинал с мамой и папой, и всё стало бы намного лучше.

Я чувствовал небольшое волнение от утешения этим планом. Всё обещало сложиться хорошо.

***

Поппи пришла вчера на утреннюю мессу и позже разыскала меня, чтобы согласовать наш план по поводу сегодняшнего обеда. Мне хотелось пообедать с ней прямо тогда — или иметь её на обед, я ещё не был уверен — но она улизнула в тот же момент, когда с нашими планами всё решилось, а я томился в обычной толпе засидевшихся после службы копуш. Она что, пыталась держать дистанцию? И если да, то это потому, что она так хотела? Или это сознательное одолжение для меня?

Мысль о том, чтоэто то, как с этого моментамы будем вести себя друг с другом— по-деловому и резко — заставила меня чувствовать себя несчастным.

Что было глупо, потому что это всё, чего я хотел — нет, что я должен был хотеть — но не делал. Я хотел обе жизни — ту, где мы бы были верующей и пастором, и другую, где мы были бы мужчиной и женщиной — и каждое мгновение, проходящее без моего ртана коже Поппи, утекало всё больше и больше моей силы воли, пока я не оставался с неудобным осознанием того, что вынес быкакую бы ни было вину и наказание, лишь бы коснуться её снова.

Сегодня эти мысли продолжали затуманивать мой разум, когда я собирал свои вещи и после шёл два квартала к ближайшей винодельне. Я ожидал увидеть её одну, но был приятно удивлён, заметив Поппи, оживлённо беседующую сМиллив винном саду, с откупоренной бутылкой чего-то белого и охлаждённого на столе.

Поппи помахала мне:

— Я пригласила Милли, надеюсь, ты не против?

— Конечно же нет, — прервала Милли до того, как я смог бы ответить. — Этот парень едва может определить время по часам, не говоря уже о бюджете крупного проекта.

Я притворно нахмурился, глядя на неё:

— В этой сумке у меня, ты знаешь, очень даже упорядоченная стопка стикеров и салфеток из бара.

Милли шумно задышала, словно я подтвердил каждый её тёмный страх. Я взглянул на Поппи, и некоторая незрелая часть меня захотела убедиться, что она смеялась, а затем пожелала высказаться, как чудесно выглядела Поппи. Она была одета в бирюзовые узкие джинсы и достаточно свободную футболку, мягкий тонкий хлопок напомнил мне о той кофте, бывшей на ней тем субботним вечером… Кофту, через которую я ласкал её соски. Волосы Поппи были сплетены в беспорядочную косу и перекинуты через плечо, её глаза казались более зелёными, чем коричневыми, в солнечном свете, что пробивался сквозь лозы винограда, покрывающего беседку, её губы — как всегда —были накрашены красной помадой, но почему она должна выглядеть так охрененно сексуально всё чёртово время?

— Садись, мой мальчик, пока Рислинг (прим.: технический (винный) сорт винограда немецкого происхождения, используемый для производства белых вин) не нагрелся, — сказала мне Милли. — Теперь, Поппи, объясни Отцу Беллу то же, что говорила мне.

Я выдвинул стул из кованого железа и сел, уже потея во время ранней сентябрьской жары. Милли наполнила прохладным вином третий бокал, и я принял его, благодаря за то, что мог смотреть на что-то, помимо Поппи.

— Что ж, — приступила Поппи, — для начала я не знакома с тем, что вы, ребята, делаете для сбора средств или делали в прошлом, так что не хочу задеть чьи-либо чувства или что-то такое.

— Ты не заденешь, — пообещал я ей.

— Но скажи мне, если я это сделаю. Это же твой проект всё-таки.

— Это проект церкви, — ответил я. — И так как ты пришла в церковь Святой Маргариты, теперь и твой проект тоже.

Она вспыхнула небольшим счастливым румянцем, как будто это порадовало её, и, прослеживая пальцем края еёiPad, начала говорить. Я вспоминал свои мысли о ней в ходе нашей встречи, ведь она была прирождённым волонтёром, любящим помогать. Я видел это в её глазах, когда она говорила: волнение и целеустремлённость.

— Я заметила, что в Вестоне огромное количество сезонных фестивалей, это не является необычным для города типа кровать-и-завтрак, — говорила она. — И ещё я заметила на церковном сайте рекламу того, что ваши двери всегда открыты для посетителей во время этих праздников. Вы когда-нибудь делали нечто большее?

— На самом деле нет, — ответила Милли.

— И сколько гостей у вас обычно бывает?

Я попытался припомнить:

— Три? Четыре?

Поппи кивнула, словно я подтвердил её точку зрения:

— Думаю, фестиваль является прекрасной возможностью для привлечения большего числа благодетелей, если воспользоваться им правильно. Этому зданию более ста пятидесяти лет, и такой тип очарования стариныпривлекает людей. Это и пьянка. Итак, вы встанете на тротуаре, жертвуя местные вино и виски из винокурни, но остаётесь в стороне от обычного церковного тарифа со скидками. Они не приходят, чтобы купить книги с рецептами или чётки — они приходят, чтобы увидеть. А вы даёте им бесплатную выпивку, так что они чувствуют подсознательную обязанность вам.

Прямо сейчас я мог видеть Деловую Поппи, как эффективно и легко она перечисляла свои доводы, перекатывая стилус между пальцами во время разговора. Я видел богатую девушку из интерната, дипломированного специалиста из Дартмута, женщину, созданную для больших конференц-залов и корпоративных побед.

— Так или иначе вы создаёте церковь, предназначенную для странствующих неподалёку людей. Это первый шаг. Но что ещё более важно, ты достучишься до местных газет и телевизионных каналов Канзас-Сити. Ты вернёшь церковь Святой Маргариты в местную историю, подогрев интерес новостей к ней, а затем расширишь это всё на Twitter и Facebook. Церковь сохраняет традиции Среднего Запада: ты подчёркиваешь особенности — Милли сообщила, что ты планируешь воплотить в реальность —сохраняя при этом подлинные окна, восстанавливая оригинальные паркетные полы и ремонтируя старинную каменную кладку. Люди любят такое. А затем последует третий шаг, приравниваемый к нулевому, потому что ты делаешь эту часть, прежде чем вообще что-то начинать: посылаешь всё на Kickstarter (прим.: сайт для привлечения денежных средств на реализацию творческих, научных и производственных проектов по схеме краудфандинга, то есть добровольных пожертвований). Таким образом, когда историивыкладываютсяи посты пересылаются, существует простая ссылка, на которую люди подписываются. Ты увеличишь сбор средств от площади Вестонадо всей конурбации Канзас-Сити (прим.: в настоящее время Канзас-Сити представляет собой конурбацию: объединение двух городов с одним названием, естественной границей между которыми служит река Канзас. Конурбация Канзас-Сити — агломерация, состоящая из пятнадцати округов. Ядром этого «города городов» является Канзас-Сити, Миссури, с которым неразрывно связан Канзас-Сити, Канзас. Поэтому это образование называют конурбацией от лат. «объединение городов»), а возможно, даже намного дальше.

Эта женщина была чертовски умной.

— Так почему же просто не провернуть эту штуку с Kickstarter и новостными штуками?

— Потому что, — ответила Поппи, наклонившись вперёд, — ты должен привести толпу людей в церковь, чтобы они увидели своими глазами, узнали историю этого места и его потенциал реставрации. Ты нуждаешься в них, чтобы вернуть в это место и дать новый толчок. Они те, кто станет новым началом и щебетом, кто поможет тебе преодолеть первыетиски инертности, потому что они будут делать вложения в настоящем времени, будут тратить свои время и энергию на церковь Святой Маргариты. Они твои последователи. Ты будешь учить их, а затем скажешь: «Идите и поступайте так же».

— Ты читала Библию, — сказал я одобрительно.

Она улыбнулась:

— Немного. Милли пригласила меня на встречу «Приди и Посмотри» на следующей неделе. Эта фраза была на обратной стороне брошюры.

Встречи «Приди и Посмотри» проходили для людей, заинтересованных в присоединении к церкви, и теперь настала моя очередь скрывать свою радостную реакцию. Несмотря на то, что пошло между нами не так, она всё ещё была искренне заинтересована в изучении веры.

— Думаю, твоя идея звучит потрясающе, — резюмировал я. — Мы просто исчерпали все обычные средства, и думаю, что наш приход — пустая трата денег. С твоих слов всё это звучит так легко: как дорого нам обойдётся бесплатное вино? Как я смогу войти в контакт с людьми из новостей?

Поппи открыла зубами крышку стилуса и начала делать заметки на своём iPad.

— Я позаботилась об этом. Местные винодельни могут пожертвовать вино — это легко. Новости всегда ищут что-то такое, будет немного больше, чем простая отправка электронной почты, чем я и займусь на этой неделе. Иещё создалаKickstarter. Вот увидишь, там мало работы.

— Я бы поспорил насчёт этого, — признался я. — Хочу сказать, что мне бы хотелось сделать это самому, но у меня такое чувство, что там много всего.

— Ну, хорошо, это просто выглядит так, но на самом деле, обещаю, всё по-другому. Особенно если я всё организую — от тебя требуется быть для камер обаятельным и мужественным.

Милли похлопала меня по руке, подбадривая:

— Он хорош в этом. Он наше секретное оружие.

Взгляд Поппи метнулся в мою сторону:

— Да, он таков.

Мы потратили оставшийся час на планирование и решение, какой именно праздник имел больший спрос для сбора средств (Ирландский фестиваль), а также кто и что должен делать (Поппи взяла на себя почти всю работу, но Милли и я согласились быть призваны туда, где будем нужны, и ещё поделились с нейнашими личными адресами электронной почты и телефонными номерами). Затем Милли забралась в свой золотистый Бьюик и проехала две улицы к своему дому, пока Поппи и я возвращались обратно к церкви.

— Я не смогу прийти на исповедь сегодня, — сказала она словно из ниоткуда. — У меня конференц-связь. Надеюсь, это нестрашно.

— Большинство католиков приходят на исповедь один раз в год. Ничего плохого точно не произойдёт, — но всё же я был слегка разочарован. (И конечно, по всем неправильным причинам).

— Я тут размышляла…

— Да? — спросил я с надеждой.

— Это будет звучать глупо. Не бери в голову.

Прямо сейчас мы пересекали главную улицу, переходя от одного тротуару к другому, были слышны шум ветра, пение птиц и гудки машин вдалеке. Мне хотелось сказать ей, что прямо сейчас я готов отдать ей всё, отдавать всёдо тех пор, пока мы могли бы оставаться в этом умиротворённом пузыре ранней осени навсегда, только мы двое, листья и свежее тепло, что делало настолько лёгким чувствовать себя любимыми Богом.

Но я не мог произнести это. Поэтому мне пришлось сказать другое:

— Не думаю, что ты способна задавать глупые вопросы, мисс Дэнфорс.

— Ты не должен судить, Святой Отец, пока я не спрошу, — сказала она голосом, в котором прозвучал и смех, и вздох.

— Я католик. Судейство — моя сущность.

Это принесло мне настоящий смех. Поппи посмотрела на кирпичное здание церкви, когда мы подошли к ней, а затем гордо расправила плечи, словно решилась на что-то.

— Вот в чём дело. Я хочу сделать это… Эти Божьи дела. Думаю, может, это первый выбор, кажущийся правильным с тех пор, как я уехала из Дартмута. Но у меня нет никакой основы, чтобы даже задуматься о религиозной жизни. Я знаю, что должна присутствовать на мессе и читать Библию, всё это кажется настолько простым. Но молиться… Я чувствую себя глупой. Неуклюжей. Я никогда не делала этого раньше и не уверена, что делаю всё правильно, — она повернулась ко мне. — Поэтому я предполагаю, что хотела бы знать, не мог бы ты мне помочь с этим. С молитвой.

Я хотел сказать ей, что молитва не была никаким тестом, что Бог не будет осуждать за то, насколько хорошо или красноречиво ты молишься, даже если сидишь в тишине. Это мы, католики, создали все те молитвы, чтобы избежать именно такую проблему. Но затем подул ветер, бросая прядь её волос ей на лицо, и я, не задумываясь, протянул руку, чтобы заправить выбившийся локон обратно за ушко Поппи, тогда как её глаза медленного закрылись от моего прикосновения. И блядь, блядь, блядь, что я собирался сказать?

— Сегодня вечером, — произнёс я. — После того, как уйдёт мужская группа. Приходи, и мы поработаем над этим.

ГЛАВА 11.

После мужской группы я задержался в своём офисе, чтобы захватить чётки и небольшую брошюру, содержащую основные молитвы, затем пошёл в святилище, зная, что Поппи, вероятно, прибудет заблаговременно.

Но я точно не знал того, что она будет стоять прямо перед алтарём, глядя на крест, залитый поздним сумеречным светом, льющимся сквозь окна и окрашивающим её в тёмные, благородные тона сапфирового, изумрудного и малинового. Не знал, что её плечи будут слегка сотрясаться, создавая впечатление, будто она плачет, и также не знал, что все двери и окна будут закрыты и тем самым запрут внутри пьянящий аромат ладана.

Я остановился, приветствие на моих губах замерло от спокойствия и важности этой тишины.

Бог был здесь.

Бог был здесь, и Он говорил с Поппи.

Я чувствовал каждый поцелуй воздуха на своей коже, пока шёл к ней, слышал каждый её выдох и, когда достиг её, увидел, как мурашки покрывали руки Поппи, как слёзы катились по её щекам.

Существовали тысячи слов, которые я должен был сказать, но не мог позволить себе прервать этот момент. Кроме того, его на самом деле нельзя было прервать, потому что я чувствовал себя приглашённым в это, словно был его частью, и я сделал единственное, что считал правильным в тот миг: обнял её.

Она откинулась на меня, её глаза по-прежнему были прикованы к кресту, а я просто держал Поппи в своих руках, потому что мы оба позволили этому моменту нависнуть над нами иокунуть нас в угасающий свет и тишину. Тени поползли по полу и сошлись вокруг наших ног, секунды перетекали в минуты, имыпостепенно —медленно-медленно— придвигались ближе друг к другу, пока каждый дюйм еёспины не прижался ко мне, пока мой нос не зарылся в её волосы, а её руки не обвились вокруг моих.

Её близость и близость божественного — всё это было в то же время эйфорией, блаженством, и я, опьянённый ею и Богом, был почти ошеломлён этим, ощущая одновременно и то и другое. И перед лицом этой сверхъестественной встречи не было места ни для вины, ни для самокритического анализа или упрёков. Существовало только здесь и сейчас, а затем Поппи повернулась в моих руках, наклонив своё лицо к моему.

— Ты тоже это ощущаешь? — спросила она.

— Да.

— Это всегда вот так для тебя?

Я покачал головой.

— Возможно, раз в неделю. Иногда дважды. Я знаю таких людей, как мой наставник, которые ощущают это каждый раз, и таких, например, как мой епископ, которые никогда этого не чувствуют.

— Это прекрасно.

Теперь стало совсем темно, и не было ничего, кроме всевозможных теней, но даже во мракеследы слёз блестели на её лице.

— Ты прекрасна, — прошептал я.

Мы разговаривали приглушёнными голосами; воздух ощущался по-прежнему густым вперемешку со святостью и близостью. А я должен был чувствовать себя нечестивым за то, как веду себя с Поппи пред лицом Бога, но наша неопалимая купина (прим.: горящий, но не сгорающий терновый куст, в котором Бог явился Моисею, пасшему овец в пустыне близ горы Синай. В христианстве Неопалимая Купина — один из ветхозаветных прообразов, указывавших на Богоматерь. Эта купина знаменовала собою непорочное зачатие Богоматерью Христа от Духа Святого) тиши этой комнаты казалась всё более правильной, словно это было самое прекрасное, что только можно было сделать: держать Поппи в своих руках и смотреть на её лицо.

Я скользнул своим пальцем под её подбородок и, удерживая её лицо под углом к моему, наклонился достаточно для того, чтобы наши носы соприкасались друг с другом. Прямо сейчас я мог бы поцеловать её. Может быть, я должен поцеловать её прямо сейчас. Возможно, это был промысл Божий, чтобы в конечном итоге свести нас вместе здесь — одних в этом святилище — и заставить посмотреть правде в глаза, что это было намного больше, чем дружба, это было намного больше, чем просто похоть. Это было чем-то необузданным, настоящим, неоспоримым, и оно не собиралось куда-то исчезать.

Теперь она дрожала рядом со мной, её губы раскрылись в ожидании, и я позволил себе ступить на тончайшую грань, касаясь губами кожи в дюйме от её рта и опуская свою руку на нижнюю часть её спины. Мы были настолько близко кдруг другу, что разделяли одно дыхание на двоих в буквальном смысле, наши сердца бились в одном и том же головокружительном ритме.

Несмотря на уже произошедшее между нами, этот момент ощущался болееинтимно, более уязвимо, чем что-либо другое, разделённое нами до этого. Всё остальное уже произошло, пока я делал вид, что Бог не смотрит, но это — теперь нет места притворству. Священное и нечестивое смешались и приняли нечёткие границы, растворились и превратились в нечто новое, целое и исключительное; и если любовьбыла такой, то я не знаю, как кто-либо мог выдержать вес всего этого.

— Я не могу остановить себя, прости, — произнёс я одновременно с Поппи.

— Я пыталась держаться от тебя подальше.

И затем я её поцеловал.

Я снова скользнул своими губами по её, просто чтобы ощутить мягкость её кожи, а после впился в рот Поппи всерьёз, медленно и глубоко пробуя её на вкус, пока не почувствовал, что её колени подогнулись и небольшое хныканье вырвалосьиз задней части её горла.

Я целовал её до тех пор, пока на периферии зрения не увидел звёздочки, пока не смог вспомнить о времени, когда мы не целовались, пока не смог почувствовать, где заканчивается мой рот и начинается её. Я целовал её до тех пор, пока мы не почувствовали, будто обменялись чем-то: возможно, обещанием, или соглашением, или кусочками нашей души. И когда я наконец отстранился, ощущал себя возрождённым, новым человеком. Крещение поцелуем, а не крещение водой.

— Ещё, — умоляла она. — Ещё.

Я поцеловал её снова, но на этот раз с голодом, с необходимостью, и я мог сказать, что она сделала небольшие вдохи в мой рот, что её пальцы вцепились в ткань моей рубашки, что она зашла настолько далеко со мной, насколько и я с ней; и я больше никогда не хотел останавливаться, не хотел, чтобы это закончилось.

Но рано или поздно всё должно было закончиться.

Когда мы оторвались друг от друга, она отстранилась и обхватила себя руками, немного дрожа из-за холодного воздуха кондиционера. Облака снаружи разошлись, пропуская серебристый луч сквозь окна, и мы были в сказочном бассейне светящейся луны. Ощущение Бога всё ещё присутствовало, но не как внешнее давление, а как искры изнутри, будто божественное просочилось в мою кровь. Я ощутил лёгкое головокружение и упивался им.

— Я устала, — сказала Поппи, хотя она не звучала слишком устало, больше ошеломлённо. — Думаю, мне необходимо пойти домой.

— Я провожу тебя, — предложил я.

Она кивнула, и вместе мы оставили это таинство позади, как будто по дороге к дверям храма мы уходили от того, что только что произошло.

— Это было невероятно, — пробормотала она.

— Мне говорили, что я хорошо целуюсь.

Она толкнула меня в плечо:

— Ты же понимаешь, что я имела в виду.

Теперь мы были в нартексе (прим.: пристройка перед входом в храм, от греч. ν ά ρ θ η ξ — ларчик, шкатулка; располагается с западной стороны и изнутри полностью открыт в основной объём храма. ), но я не мог выбросить из головы образ того, как она стояла перед крестом, такая открытая и восприимчивая к опыту, который большинство людей наотрез отказались бы принять.

— Поппи, я должен спросить. Что-то случилось, из-за чего ты пришла в церковь? Ты ходила в неё в детстве и теперь решила вернуться?

— Что?

— Это выглядит так… — я подбирал правильные слова, пытаясь выразить, насколько хорошо воспринимаю её интерес. — Думаю, это изумительно, что ты бросилась в омут с головой. Просто не каждый готов на такое.

— Это ощущается более последовательно с моей стороны, — сказала она, когда мы вышли на улицу. Я соблюдал безопасное расстояние между нами, пока мы спускались по каменной лестнице с холма, на котором примостилась церковь. — Мою семью нельзя назвать религиозной — на самом деле никто из наших знакомых не был верующим. Думаю, они всегда относились с сомнением к этому, как и ко всему, что могло вызвать в людях такое рвение, считали это в лучшем случае неловким. Опасным в худшем. Полагаю, я всегда была немного более открытой ко всему. В колледже я ходила со своей подругой в её буддийский храм почти каждую неделю и на Гаити работала бок о бок с миссионерами. Но всего этого не было до того дня, когда я пришла на исповедь и стремилась к чему-то такому только для себя.

— Что заставило тебя вернуться назад после?

Она запнулась:

— Ты.

Я переваривал информацию, пока мы не достигли нижней части лестницы и не пошли к лесопарку, находящемуся между церковью и её домом. Это было освещённое фонарями и лунным светом место. Я прочистил горло, гадая, изменит ли мой вопрос что-то, но всё же решил задать его:

— Я в качестве священника? Или я в качестве мужчины?

— И то и другое. Думаю, всё слишком запутанно.

Теперь мы шли молча — рядом, но не вместе — наши мысли были заняты красотойтого момента в святилище и тем, каково целоваться, пока наши души полыхают в огне.

Блядь. Всё это запутало и меня тоже, за исключением той части беспорядка, начавшей уменьшаться и разъясняться, но я беспокоился, что на самом деле всё было наоборот, что я забывал то, о чём обязан помнить.

Как о моём обещании стать лучше.

— Я хочу держать тебя за руку прямо сейчас, — резко сказал я. — Хочу обвить своей рукой твою талию и прижать ближе к себе.

— Но ты не можешь, — тихо произнесла она. — Кто-то может наблюдать.

Мы были в саду позади её дома.

— Я не знаю, что делать дальше, — ответил я честно. — Я просто…

У меня буквально не было слов. Я понятия не имел, что мне делать, чтобы объяснить, какие чувства к ней питаю, что думаю по поводу своей службы и обязанностей и по поводу готовности отказаться от всего лишь потому, что хочу поцеловать её снова. Я хотел держать её чёртову руку в этом вечернем парке.

Она посмотрела на звёзды.

— Я тоже желаю, чтобы ты мог держать мою руку, — она вновь вздрогнула, и я мог видеть, как от вечерней прохлады напряглись её соски; твёрдые, маленькие вершинки так и просили, чтобы их пососали.

Сладкие чувства прошлых нескольких минут начинали сливаться с другими: низменные чувства устремились к моему тазу. Потребовалась каждая унция моего самообладания, чтобы не прижать её к забору и снова не поцеловать, рывком не сорвать с неё штаны и не трахнуть её прямо на улице, где каждый мог увидеть.

— Я хочу увидеться с тобой снова, — сказал я тихим голосом. Тут не было никакого ошибочного смысла, и она сдвинулась, сжимая свои бёдра вместе.

— Это… Я хочу сказать, должны ли мы…

— Не думаю, что меня это больше волнует, — ответил я.

— Как и меня, — прошептала она.

— Завтра.

Она покачала головой.

— Мне нужно поехать в Канзас-Сити по кое-каким делам клуба: мы переходим на новую бухгалтерскую программу. Но я вернусь в четверг вечером.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒