«Думаю о тебе». 4 страница

Я должен был что-то сказать, успокоить её, но, дерьмо, было сложно сфокусироваться на чём-нибудь, когда образ её лица, искажённого множественными оргазмами, стоял перед моими глазами. Я каждый раз прохожу через ад, представляя это. Мне хотелось ударить Стерлинга по трахее за то, что он посмел обладать этой красотой и этими губами, что ему удалось завладеть ею. Потому что я тоже хотел этого, ведь это было так давно, когда женщина постанывала от моих прикосновений...

«Ты ничем не лучше него, — критиковал я себя. — Возьми своёдерьмо в руки. Чувства, сосредоточься на её чувствах».

— Как это ощущалось?

— Как ощущалось? Ощущения были просто прекрасны. Он словно утверждал права на меня изнутри, будто клеймил меня как свою собственность, и, когда кончил он, я последовала за ним. Ничего не могла с этим поделать: кончающий парень — самая чертовски горячая вещь, особенно когда я чувствую это изнутри.

Моя голова коснулась деревянной стены, издавая таким образомглухойзвук.

— Я имел в виду… — выдавил из себя, — как это ощущалосьэмоционально?

— Ох.

Она издала небольшой смешок, из-за которого — чёрт возьми, мне дорога в ад — я не мог не потрогать себя сейчас. Я был слишком твёрд, мой член упирался в ширинку брюк. Я начал себя поглаживать, дёргая другой рукой застёжку, и в тоже время старался контролировать дыхание, которое могло меня выдать. Могу ли я расстегнуть молнию так тихо, что она не сможет меня услышать? Могу ли я подрочить прямо здесь в исповедальне, чтобы она не узнала об этом?

Потому что прямо сейчас мне это необходимо. Её слова проникли в мою голову и останутся там навечно.

— Полагаю, Стерлинг был прав. Я шлюха, разве не так? У меня было отличное будущее и много трофеев, моя семья богата, но это не меняет того, кто я внутри. В глубине души я всегда знала, что Стерлинг меня не любит, но была готова принять секс вместо любви, потому что мне хотелось романтики, и какая женщина так рассуждает, Отец? Я просто предпочла секс вместо любви, чем вообще не иметь его? И что мне делать теперь? Как мне справиться с этим стыдом, зная о том, кто я на самом деле?

Стыд. Да, мне известно это чувство. Я прямо сейчас испытываю его. Я положил свои руки на бёдра подальше от эрекции. «Сконцентрируйся, —сказал себе. — И, когда ты будешь один, сможешь позаботиться о своей… проблеме».

— Бог создал нас с сексуальными желаниями, Поппи, — успокаивал я её. Но с моим сдавленным голосом и еле сдерживаемым дыханием слова звучали угрожающими. Словно тёмная непосредственная угроза.

— Тогда Он сделал меня слишком сексуальной, — прошептала она. — И даже сейчас я…

Она остановилась.

— И даже сейчас что? — на этот раз голос получился не таким угрожающим.

Я слышал, как она поёрзала на стуле.

— Мне пора, — ответила Поппи.

Я услышал, как она подобрала свою сумочку и направилась к выходу, но, прежде чем она успела выйти, её ожидал сюрприз в виде меня. Я прижал её к двери, положив по обе стороны от неё свои руки, таким образом беря в плен (что, чёрт бы меня побрал, я делаю? ). Да, блокирую её побег, потому что я должен знать, должен знать, что она собиралась сказать, и, если не узнаю, точно сойду с ума.

Она подняла свой взгляд на меня, нависшего над ней, и еёореховые глаза расширились от удивления.

— Ох, — выдохнула она. Какое-то время мы так и смотрели друг на друга.

Это могло закончиться прямо там. Могло бы даже с её красной помадой, с этими игривыми чёртиками во взгляде, тугими сосками-пуговками, которые хорошо проглядывались через белую блузку. Даже с моими широкими плечами, прижимающими её к двери, даже со всплеском силы, удовлетворения и похоти, исходящих от первобытной и доминирующей позиции моего тела напротив женщины.

Могло бы, клянусь вам.

Но затем она прикусила свою нижнюю губу, эти слегка увеличенные зубки впились в плоть кроваво-красного цвета, а потом Поппи сжала свои бёдра вместе, и небольшой стон вырвался из её горла.

В этот момент я перестал видеть перед собой кающуюся женщину.

Я перестал видеть дитя Божье.

Я перестал видеть потерянную овечку, так нуждавшуюся в пастухе.

Я видел женщину в нужде — зрелой, восхитительной нужде.

Я сделал шаг назад, глубоко вздохнув, ведь некоторая часть моей совести всё же продолжала бороться, а она сделала шаг навстречу мне, всё ещё смотря в мои глаза. Я позволил ей пройти мимо меня, но не потому, что мне хотелось её отпустить или не доводить начатое до конца. Нет, всёэто было из-за того, что я давал ей последний шанс на бегство, и, если она его не использует, да поможет ей Иисус, ибо я собираюсь коснуться, попробовать и трахнуть её прямо сейчас.

Она сделала несколько шагов назад, пока не упёрлась в кабинетный рояль, который был установлен чуть ниже платформы для хора. Она до сих пор не вымолвила ни слова, но ей этого и не нужно было делать, ведь я всё могу прочитать по языку её тела: то, как она дрожала, как вздыхала, как покрывалась мурашками. Её зубы всё ещё кусали нижнюю губу, и мне захотелось лично укусить её, укусить так, чтобы она кричала. Я двинулся к ней, а она в это время наблюдала за моими голодными, свирепыми и дикими шагами.

— Повернись, — скомандовал я, и, блядь, она выполнила приказ мгновенно, повернувшись и положив руки на чёрное дерево. Она всё ещё держала бёдра вместе, когда я достиг фортепиано и встал прямо позади неё. Провёл указательным пальцем вдоль её рук, прикасаясь к бархатистой коже. — Теперь скажи мне то, о чём не сказала ранее? — попросил её тихим голосом. — И помни, ложь — это грех.

Она вздрогнула.

— Я не могу сказать этого. Не здесь. Не тебе.

Моя рука переместилась на плечи Поппи. Её волосы были заколоты в пучок, обнажая шею цвета слоновой кожи, и я ласкал её сейчас, желая поглотить каждое содрогание и каждый неровный вздох. А затем надавил ладонью ей на спину, прижимая лицом к блестящему дереву. Она была такой миниатюрной, что даже каблуки не помогли, поэтому ей пришлось встать на цыпочки.

На ней была юбка-карандаш, и, как только Поппи наклонилась, разрез поднялся достаточно высоко, чтобы выставить розовый проблеск её плоти.

— Поппи, — сказал я угрожающе, — ты что, пришла сюда без нижнего белья? — моя ладонь всё ещё лежала на её спине, а пальцы упирались в шею, и она кивнула. — Ты сделала это нарочно?

Пауза. Затем ещё кивок.

Звук шлепка пронёсся эхом по всему святилищу, и она подскочила, когда моя рука встретилась с её кожей. Затем Поппи застонала и толкнула свою попку назад.

Но на этот раз я не шлёпнул её, только Господу известно, как мне хотелосьэто проделать с ней снова. Вместо этого провёл рукой от плеча к её бёдрам, по пути задевая грудь, которой она прижималась к роялю, глубину талии и наконец-таки выпуклость попки. А затем я повторил тоже действие, только уже с помощью обеих рук, которые в конечном итоге залезли под подол её юбки, задирая его вверх к талии.

Я опустился на колени, разведя её ноги в стороны. Моему взору открылся прекрасный вид на её влагалище.

— Мой маленький ягнёнок, — прошептал я. — Ты очень, очень мокрая прямо сейчас.

Её влажность так прекрасно блестела на киске. Щёлка была не просто влажной — она, мать твою, дрожала — розовая, нежная и дрожащая прямо перед моим лицом.

Я вцепился своими руками в её попку, разведя эти смачные дольки ещё больше, и наклонился вперёд так, что моё дыхание щекотало её чувствительную плоть.

Она всхлипнула.

— Это так неправильно, — сказал я, придвигая свой рот ближе. Я мог учуять её запах, она была как небеса, мыло, кожа и деликатный женский аромат, который жаждал каждый мужчина. — Только раз, — пробубнил я, убеждая больше себя, нежели её. — Бог ведь не накажет меня за одну маленькую пробу.

Мой язык проложил свой путь от клитора до её щёлочки, но (прости меня, мой Бог) никакое вино для причастия и вровень не стоит с этим пьянящим сладким нектаром, который я вкушал.

— Пожалуйста, — прошептал снова, — ещё один разок, —вновь прикоснулся языком к её клитору, мой член уже изнывал от боли и твёрдости.

Она вскрикивала, лёжа на фортепиано, и я почти умер, потому что эти звуки были чёртовой музыкой для моих ушей. Я скользнул внутрь неё как одержимый, мои пальцы ещё сильнее впились в её ягодицы, держа их открытымидля моего нападения. Трахал её своим языком, губами и зубами, поедая Поппи словно оголодавший мужчина. Её киска совершенна, именно такая, какой я её представлял все те ночи, которые провёл под холодным душем.

Она должна кончить, я поспособствую этому. Заставлю кончить на моё лицо, и только одна мысль об этом заставила мои шары сжаться, а член пульсировать в штанах. Я ведь и вправду мог кончить, даже не касаясь своего члена.

Я провёл пальцем по её киске, а затем проник им внутрь, чтобы отыскать то заветное местечко, от стимуляции которого она взорвётся. Поппи бесстыдно скользила по моему лицу, царапая ногтями поверхность фортепиано, а тихие вздохи и стоны покидали её горло.

Всё, что я мог, — это вдыхать её аромат и пробовать её на вкус, а затем, когда поднял свой взгляд вверх и увидел распятого Иисуса в передней части церкви — трагично, мучительно Бог принёс его в жертву — моё сердце слегка вздрогнуло. Какого чёрта я делаю? Любой мог сюда войти прямо сейчас через переднюю дверь церкви и увидеть пастора, стоящего на коленях, словно молящегося во влагалище женщины, которая в это время лежала на рояле.

Что они подумают? После того, как я помог этому городу избавиться от боли и снова поверить в Церковь?

И более того — как насчёт моей клятвы? Обет, который я принял перед своей семьёй и Богом? Чего стоит моя клятва, если после трёх лет соблюдения целомудрия я толкаюсь языком во влажную щёлку женщины?

Но потом Поппи кончила, её крик пронзил всё помещение, и этот звук был самым прекрасным, из когда-либо слышимых мной. Всё остальное перестало иметь значение, только запах, вкус и её захват вокруг моего пальца.

Неохотно, но всё же я отстранился, желая получить от неё ещё один оргазм и снова зарыться лицом в её попку, но также прекрасно понимал, что должен остановиться, что мне не следует этого делать. Когда я поднялся на ноги, то заметил её взгляд через плечо на себе, она смотрела на меня так, словно я самое прекрасное в мире нечто.

— Ещё никто не проделывал со мной такое прежде, — прошептала она.

Не трахал языком в церкви? Не прижимал к роялю, вылизывая её, пока она не достигла края?

Мои брови сошлись вместе, и она ответила на мой немой вопрос.

— Никто раньше не заставлял меня кончать ото рта, я имею в виду, — пояснила Поппи. Краска, заалевшая на щеках, достигла её шеи.

Я не мог понять этого, а вернее думал, что мне послышалось.

— Ни один парень не делал с тобой такое раньше?

Она покачала головой и закрыла глаза.

— Это было хорошо.

Я был в шоке. Как она могла никогда не испытывать оральных ласк?

— Как жаль, ягнёнок, — ответил я и ничего не смог поделать с собой, прижавшись своей эрекцией к её попке. — Никто не заботился о тебе прежде, — я пробежался рукой по её спине снова, а затем коснулся клитора и застонал, почувствовав, какой тот всё ещё опухший и готовый ко второму раунду. — Но не хочу врать. Осознание того, что я первый мужчина, попробовавший тебя, сделало меня чертовски твёрдым.

Я наконец осознал слова, которые только что произнёс, и меня накрыла реальность.

Что за хрень я творю прямо сейчас? Что за хрень творил ранее?

И почему именно —из всех возможных мест— здесь?

Тяжело дыша, я сделал шаг назад, мне не нужно думать, необходимо развернуться и уйти, прежде чем вина и позор захлестнут меня.

Поппи повернулась, юбка всё ещё скомкана на талии, а её глаза сверкали.

— Не смей, — сказала она. — Даже не смей отступать от меня.

— Прости, — ответил я. — Я… Я не могу.

— Ты можешь, — возразила она, делая шаг вперёд. Она прижала ладонь к моей эрекции, и я посмотрел вниз, чтобы увидеть, как она расстегивает мой ремень.

— Не могу, — повторил я, наблюдая за тем, как она выпускает мой член на волю. В тот момент, когда её пальцы коснулись моей голой кожи, я готов был умереть, потому что мои фантазии были ничем по сравнению с этими настоящими прикосновениями.

— Ты хороший пастор, Отец Белл, — сказала она, её рука продвинулась вниз, исследуя и трогая меня. — Но ты ещё и хороший мужчина. И не каждый ли хороший человек заслуживает немного послабления время от времени?

Она схватила меня крепче и начала поглаживать сильней. Я как под гипнозом наблюдал, как её рука двигалась по моему стволу то вверх, то вниз.

— Мы не будем заниматься сексом, — пообещала Поппи. — Никакого секса, и это ведь не нарушение каких-либо правил, правильно?

— Ты сейчас говоришь двусмысленно, — отвечаю я нервно, закрывая глаза от удовольствия.

— Тогда как насчёт другого признания, — сказала она, проводя своими ногтями от моего таза до пупка и заставляя напрячься мой пресс. — После того первого разговора с тобой я пришла домой и тут же посмотрела тебя на сайте. И после этого не могла перестать думать о твоём голосе, он преследовал меня повсюду. И потом я посмотрела твоё фото на сайте, и ты выглядел… Ну, ты знаешь, как выглядишь. С того самого момента я начала бредить тобой.

— Ты прикасалась к себе, думая обо мне? — последний оставшейся клочок моего самоконтроля рухнул.

— Больше одного раза, — призналась она, скользя своими пальцами под мою рубашку. — Потому что увидела твоё тело в первый раз, когда мы встретились на пробежке… А затем твоё лицо, когда мы говорили. Боже, твоё лицо было таким чертовски порочным, словно ты хотел сожрать меня прямо там… Я кончила три раза перед тем, как смогла сосредоточиться на чём-нибудь другом.

Все те три года самодисциплины рухнули, и я превратился в мужчину — не в Тайлера, не в Отца Белла — в нечто более первобытное, более требовательное.

— Покажи мне, — приказал я.

— Что?

— Ложись на пол, разведи свои ноги в стороны и покажи, как ты ублажаешь себя, думая обо мне.

Её рот приоткрылся, а щёки покраснели, но затем она послушно опустилась на ковёр, положив свою руку на киску. Я стоял возле неё, водя рукой по своему члену, забыв обо всём, забыв обо всех, пока она наблюдала за тем, как я пытался достичь кульминации.

— Почему ты не надела сегодня нижнее бельё? — спросил я, смотря на то, как она выводит круги на своём клиторе.

— В последний раз, когда мы с тобой говорили, было так горячо. И я подумала, если сегодня снова такое случится, будет намного легче, не будь на мне трусиков. Я… позаботилась об этом. И знаешь, было намного легче.

Я опустился на колени меж её ног и взялтонкое запястье рукой. Приблизился к ней, прижав запястья над её головой обеими руками, мой член задел её киску, цепляясь за поднятую юбку.

— Ответь мне на один вопрос, — попросил я. — Ты мастурбировала в исповедальне сегодня, находясь по ту сторону от меня?

Поппи испуганно кивнула:

— Ты сделал меня такой влажной, — ответила она. — Я не смогла сдержаться.

Я взял от неё всё, что можно было, кроме одного, проникновения моего члена в её тугую киску. Каждый раз, когда я толкался своими бёдрами, мой член скользил по её складкам, и они были такими тёплыми. Такими влажными.

Я опустил голову, зарывшись лицом в её шею. Её кожа пахла свежестью вперемешку с духами с запахом лаванды — чем-то, что стоило больших денег, возможно, даже больше, чем я зарабатывал за весь месяц. По некоторым причинам этот избыточный возможный упадок подпитывал мою нужду разорвать её на части. Я кусал её шею, ключицы, плечи, сжимал грудь, пока мой член тёрся о клитор, доводя Поппи до грани, словно я наказывал её удовольствием. Наказывал за появление здесь и за осколки моей тщательно выстроенной — как карточный домик — жизни.

Она извивалась подо мной, тяжело дыша и всхлипывая, её руки снова и снова скользили по полу, пока я не схватил и не зафиксировал их одной рукой. Она была ужасно мокрой, ия, стоило мне изменить угол движения, с лёгкостью скользнул бы внутрь.

Я хотел этого. Я жаждал этого, жаждал, жаждал. Я жаждалтрахнуть эту женщину больше, чем когда-либо что-нибудь хотел в своей жизни. Это извращённо, но факт, что я не мог, что это было неправильно на каждом уровне — нравственном, профессиональном, личном, — делал происходящее ещё горячее. Я был словно одержим, пока сосал её, тёрся об неё, кусал её, как если бы мог выжечь эти потребности, пожирая каждый дюйм тела Поппи.

— Ох, Боже, — шептала она. — Я собираюсь… Ох, Боже…

Я буду заниматься самоистязаниемкаждый день до конца своей жизни, если окажусь внутри неё прямо сейчас, если почувствую, как она сжимает мой член, почувствую её дрожь изнутри. Но находиться на ней было так хорошо, потому что я мог ощущать каждый её вздох, каждое движение её бёдер. И когда мой взгляд встретился с её глазами, в них стояла благодарность, словно я подарил ей нечто такое, чего раньше ей не приходилось испытывать.

Но, прежде чем я смог ещёсильней углубиться в этот взгляд, она выгнула спину, тем самым нарушив моё равновесие, перевернула нас и оказалась на мне.

Без колебаний она потянула вверх мою рубашку так, что увидела мой живот, и я не упустил из виду, как вспыхнули её глаза и сжались челюсти. Она начала водить по нему своими руками, впиваясь — сильно — ногтями в плоть, ведь мой пресс был твёрд словно камень, а она будто злилась из-за своего восторга. (И я совру, если не скажу, что мне это чертовски нравилось. )

Попписидела на мне, в то время как её гладкая щёлка скользила по нижней части моего члена, нозатем она начала поглаживать его так, словно дрочила мне своей киской. Я поднялся на локтях, чтобы наблюдать за тем, как её плоть прижимается к моему члену, а раскрытое влагалище позволяло мне увидеть её набухший клитор. Проклятье, всё было таким влажным: её тело прижималось к моему, киска тёрлась о моего дружка — это было таким реальным и похожим на настоящий секс, возможно, я врал самому себе, убеждая в том, что это не считаетсяи я вовсе не согрешил.

Но, если это и так, святое дерьмо, я не собираюсь останавливаться.

Это было так грязно: её юбка задрана до пояса; мои брюкиспущены достаточно, чтобы были видны яйца; старый ковёр, соприкасающийсяс моей голой задницей и спиной. То, как она бесстыдно объезжала меня, то, как мой член тёрся обо все её правильные места — это было наше возбуждение; и, Боже, я хотел жениться на этой женщине, сделать её своей, посадить в клетку и никому не показывать. Хотел владеть ею, брать её, наслаждаться ею. Хотел, чтобы мы так и остались лежать на этом старом ковре навсегда: она, сидящая верхом на мне, её затвердевшие соски, жаждущие моих прикосновений, и эта озорная киска, доящая мой член.

— Кончай, — произнесла Поппи хрипло. — Хочу увидеть, как ты кончишь. Мне нужно это.

Моя челюсть была сжата, поэтому я не смог дать ей ответ, и был так близок, чтобы кончить. Я не испытывал такие ощущениянесколько лет, когда это чувство возникает где-то в позвоночнике и продолжает свой путь прямо в пах.

— Не сдерживайся, — умоляла она теперь, ещё больше ускоряясь и нажимая на мой член. — Отдай мне всё до последней капли.

Дерьмо, эта женщина была чертовски грязной на язык. И идеальной. Это был чистый инстинкт, который заставил меня схватить её за бёдра и тереться об неё быстрее и сильнее; мой мозг был заполнен образами её бледно-розового клитора, её пухлых половых губок и воспоминаниями о вкусе её сладостного мёда — Поппи прервала мои мысли тихим стоном при виде моего оргазма, бьющего струёй в мой живот. Было так много всего, и часы словно превратились в секунды, пока наши тела искали своё освобождение.

И в этот самый момент — на пике моей высоты и пике её жадной победы — наши взгляды встретились, и мы забыли обо всех наших барьерах, просто став незнакомцем и незнакомкой, Тайлером и Поппи. Мы просто были мужчиной и женщиной, Господь создал нас как Адама и Еву, и мы просто были самими собою. Мы были существами, созданиями божьими, и я заметил, что она ощущала то же самое. Мы были одним целым.

Мой оргазм утих, но я едва мог дышать, едва мог понять, что сейчас произошло, в то время как Поппи провела рукой по моему животу, окуная пальцыв сперму, и поднесла их к своему рту. Мой член снова начал твердеть, когда я наблюдал, как Поппи посасывает свои пальцы.

Я откинул голову на пол, осознавая, что уже больше никогда не смогу вычеркнуть эту женщину из своей головы. Она была одной из тех женщин, которые будут делать тебя твёрдым снова и снова, именно той женщиной, с которой можнотрахаться всю неделю, но так и не перестать хотеть большего, и это плохие новости для моего самоконтроля. Реальность начала накрывать меня, а вместе с ней пришли стыд и совесть.

— Это просто сводит тебя с ума, — спросила она через какое-то время, — знание того, что я прикасалась к себе каждый раз, сидя в той исповедальне недалеко от тебя?

Я прорычал. Блядь, конечно, это сводило с ума.

— Поппи, — позвал её я, но затем запнулся.

Что я должен сказать ей после всего произошедшего? Сознаться в том, что чертовски сожалею и что не хотел её обидеть, а затем вдобавок рассказать о том, как глубоко она под моей кожей?

— Я поняла, — прошептала она. — Мне тоже жаль.

Она поднялась и принялась поправлять свою одежду, в то время как я вытер живот своей рубашкой и принял сидячее положение. Происходило ли это всего минуту назад, когда целая вселенная сузилась до меня и неё, до наших вздохов и пота, нашего траха без реального секса? А теперь это место казалось таким огромным и пустым, и только кондиционер нарушал наше молчание.

Церковь была пуста. Горожане не стояли у прохода, чтобы забросать меня камнями и вынести приговор. Мне это просто сошло с рук.

И всё же почему-то мне было паршиво.

Поппи и я даже не попрощались. Вместо этого мы просто смотрели друг на друга, уставшие и потные, пропахшие сексом, а затем она просто ушла без слов.

Я медленно плёлся к своему дому, грязный, снова твёрдый и ненавидящий себя.

ГЛАВА 7.

Моя входная дверь скрипнула, и я подскочил со своего кухонного стула, ожидая увидеть Поппи, или орду разъярённых прихожан, или епископа, который отлучил бы меня от службы навсегда, но это была Милли, а в её руках контейнеры с замороженной едой.

Она прошла мимо меня в кухню, вечерний свет сиял сквозь её жёсткийкирпично-красный парик, когда Милли начала выгружать свою ношу.

— Ты слишком чистый, — сказала она вместо приветствия, хмурясь при виде идеальной столешницы. — Мальчики твоего возраста должны быть неряшливыми.

— Я вряд ли мальчик, Милли, — ответил я, подходя к ней, чтобы помочь загрузить еду в морозильник.

— В моём возрасте все моложе шестидесяти— мальчики, — пренебрежительно ответила она, прогоняя меня со своего пути, чтобы поставить одно из блюд в духовку.

Милли можно было дать приблизительно сто тридцать лет, однако она была не только самой активной из моих прихожан, но и самой сообразительной в финансовых вопросах нашей церкви. Она была единственной, кто настаивал на том, чтобы мы перешли на iPad и Squares (прим.: терминал как замена традиционного кассового аппарата, представляет из себя подставку, оснащённую приёмником пластиковых карт, на которой закреплён iPad) для продажи нашей выпечки и для пятничных дней жареной рыбы, а также была инициатором проведения высокоскоростного интернета, в то время как нигде в городе его ещё не было.

Она также приняла меня как своего рода проект, когда я только сюда переехал, незнакомый с городом и с домами в любом другом месте, кроме модных квартир Мидтауна с Chipotle (прим.: сеть ресторанов в США, Великобритании, Канаде Германии и Франции, специализирующаяся на приготовлении буррито и тако. Название компании происходит от мексиканской приправы чипотле) в нескольких минутах ходьбы. Она сразу же обратила внимание на мой возраст и внешний вид (даже дала мне прозвище «Отец Что-За-Неряха») и взяла за привычку появляться один раз в неделю с готовой едой (хотя я и протестовал тысячу раз подряд, что смог бы и сам готовить себе [в основном рамен (прим.: имеется в виду лапша быстрого приготовления), но всё же]). А после того, как Милли встретила мою мать, и они провели час за разговорами о лучшей температуре воды для приготовления теста для пирога, всё было кончено. Милли понравилась моя мама, а также и мои братья, которые получали пакеты с печеньем, посылаемые каждую неделю в их прилизанные офисы в центре Канзас-Сити.

Кроме сегодняшнего дня, когда мне совсем не хотелось принимать её шумные возгласы, суету и внимание. Я чувствовал себя недостойным всего этого — этих дома, работы, города — и мне хотелось просто умереть, сидя на этой кухне.

Нет, это была ложь. Мне хотелось сделать кое-что: бегать, или поднимать какие-нибудь тяжести, или чистить плитку до тех пор, пока мои руки не начнут кровоточить — мне хотелось покаяться. Забавно, как много раз я скрывал свою настоящую сущность за покаяниями, пользуясь Божьей любовью и его прощением, и моей первой реакцией после случившегося с Поппи было наказать себя.

Или, по крайней мере, довести себя до такого состояния, чтобы я вообще не мог думать о насущном.

— Тебя что-то беспокоит, — решила Милли, садясь за стол и складывая свои руки в некое подобие узла из тонкой кожи и старых колец.

Кто-то мне однажды говорил, что она была одной из первых женщин-инженеров в штате Миссури и проводила инспекцию для правительства, когда только строили межштатную сеть на Среднем Западе. И знаете, я в это верил — то, как она всегда держаласебя и как всматривалась в моё лицо прямо сейчас, было свидетельством этому.

Я выдавил из себя лучшую улыбку, на которую только был способен. У меня приятная улыбка, признаю. Это один из моих самых эффективных видов оружия, которым я всегда пользовался, испытывая его на своих прихожанах.

— Это просто жара, Милли, — ответил я, вставая.

— Эээ. Попробуй ещё разок, — ответила она, кивая на стул.

Я снова сел на своё прежнее место, ёрзая как ребёнок. (Да-да, Милли оказывала на меня такой эффект. Наш епископ как-то пошутил после встречи с ней, назвав её матерью-настоятельницей, которая была нужна на это место лет сто назад, и ещё добавил, что ему меня жалко, так как я нахожусь под её полным контролем. )

— Ничего не случилось, — ответил я, привнося в голос веселье. — Уверяю.

Она потянулась через стол, накрывая мою большую руку своей худенькой и морщинистой ладонью:

— Знаешь, хоть я и старая, но прекрасно вижу, если люди лгут. Когда я последний раз проверяла, ты ведал целым приходом. Ты не будешь лгать одному из своих прихожан, так ведь?

Если не считать того, что я чуть не трахнулся на полу в церкви? Новая волна вины окатила меня, когда я понял насколько стал грешным. Я стал лживым (и моя ложь заключалась в том, что врал я очень хорошему человеку, который не сделал ничего плохого, не считая заботы обо мне). Внезапно мне захотелось рассказать Милли о том, что произошло, об этом новом искушении, считающимся самым древним на Земле.

Но вместо того, чтобы ответить, я просто смотрел на наши руки. А знаете почему? Потому что я был гордым и злым и сражался с самим собой. И это ещё не всё.

Мне хотелось снова это сделать. Я снова хотел Поппи. И если я кому-нибудь расскажу о своём грехе, то должен буду предоставить этому объяснение. Я должен подчиниться своей клятве и осознать все последствия.

Ничто не заставит меня забыть о Поппи Дэнфорс.

Но я рисковал всем: моей работой, моим положением, памятью моей сестры и, возможно, даже моей вечной душой.

Я опустил свою голову на руку Милли настолько осторожно, чтобы не причинить боли её и так уже хрупким костям. Мне была необходима поддержка.

— Я не могу рассказать об этом, — пробубнил в стол, не собираясь больше лгать. (За исключением того, насколько часто я говорил своей молодёжной группе о недомолвках? В какой именно момент я стал таким ужасным лицемером? )

Милли погладила меня по голове:

— Это ведь не касается той женщины, которая купила старый домик Андерсона? — я резко поднял свою голову. Не знаю, как выглядело моё лицо, но она засмеялась. — Я видела вас двоих на прошлой неделе в кафе. И даже находясь по ту сторону окна, могла сказать, какая вы чудесная пара.

Чёрт. Неужели она видела всё? И если да, судила ли Милли меня за это?

— Она просматривала некоторые таблицы. У неё образование в сфере финансов и степень магистра управления, полученные в Дартмуте, — я не упомянул, что ещё она имела хорошее образование в области соблазнения богатеньких мужчин, зарабатывая танцами. Или то, что вкус её киски слаще мёда.

— Может, как-нибудьона и я смогли бы выпить кофе, — сказала Милли. — Потому что вы словно два магнита, которые тянутся друг к другу. Если, конечно, — добавила она, выдерживая паузу, — вы не предпочитаете встречи только между вами двумя.

— Remacutetigisti, — ответил я, мои глаза не смотрели веё. Ты попала в самую точку.

— Думаю, что знаю значение этой фразы: «Ты права, Милли, я очень плох в математике», — но это было не то значение. — Я всегда говорила, что ты был слишком молод и слишком красив, чтобы спрятать под замок свою жизнь. «Это будет проблема, —твердила я, — запомните мои слова». И никто не заметил их.

Я не ответил. Просто сидел, снова уставившись на наши соединённые руки и думая о том дне, когда разложил Поппи на полу, о том, как она кончила вместе со мной. После я принял душ дважды, скребя кожу до боли, но ничего не могло стереть ощущение от её прикосновений. Чувство тепла разливалось в моём животе, когда она смотрела на меня голодным, диким взглядом.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒