Часть 3,14. Нищета. Deadline. Будущее. Эпилог. iПотлач

Часть 3, 14

Нищета

Если говорить начистоту, то мы не очень бережливое поколение. Более того, зачастую многие из нас попросту не умеют обращаться с деньгами. Если сравнивать нашу юность с юностью наших родителей, то финансовых ресурсов у нас наверняка больше, также как и возможностей для их применения. Вот только не воспитали в нас то, что называется «бережливостью». А ведь согласно данным исследования World Value Survey более половины россиян хотели бы, чтобы их дети обладали таким качеством. Что ж, не суждено их надеждам сбыться.

Подставная праздность стоит денег, посещение events тоже стоит денег. Даже создание events на первом этапе требует некоторых вложений, которые совсем не обязательно окупятся. Чтобы съездить куда‑ то в качестве академического туриста изначально тоже нужно выложить кругленькую сумму в надежде, что в течение полугода твоя организация возместит ее. Но все это благие цели, на которые не так уж стыдно тратить деньги – гораздо хуже обстоит дело с нашим образом жизни.

Вспомним коктейль за 400 рублей. Ах, девушке тоже нужно купить коктейль? Как, она еще хочет второй? А девушка хотя бы скажет, как ее зовут?

Многие девушки в клубах занимаются ничем иным как флиртом в обмен на выпивку. Они приходят в клуб почти без денег, а выходят наполненные кучей дорогих жидкостей. Причем секс случается не так часто, как кажется. Для многих моих знакомых речь идет лишь о компании, хорошо проведенном времени, а иногда исключительно о выпивке. Секс рассматривается как маловероятное продолжение в том случае, если наливающий парень ну очень сильно понравится. Спонсоры же зачастую, напротив, страшненькие, маленькие, иногда еще и неуверенные в себе, хуже того – встречаются девственники. Все остальные уже давно обзавелись девушками.

Более того, не все молодые люди знают, но некоторые клубы специально нанимают девушек для того, чтобы те провоцировали мужчин на покупку дорогой выпивки. Зарплата этих девушек напрямую зависит от того, как много закажет их новый знакомый. Мужчине же в лучшем случае достанется лишь короткий миг надежды, а в худшем дополнительное подкрепление комплекса неполноценности.

Коктейли – не самое дорогое, на что мы тратим деньги. Хотя, если увлечься, то за ночь в клубе можно спустить почти любую сумму денег. Чуть более упорядочены расходы на кафе и рестораны (как правило, быстрого питания или суши, но иногда и нормальные рестораны). За несколько приятных часов в кафе можно заплатить дневную зарплату школьного учителя, а то и больше. Но без этих расходов никак – чайные и кофейни уже давно стали неотъемлемой частью жизни нашего поколения. Сколько замечательных бесед в них произошло!

Еще мы очень любим дорогие вещи. Мы вообще во всем стремимся приблизиться к высшей прослойке населения, пусть и на мгновение, пусть и в отдельных вещах. Если наручные часы, то Calvin Klein – такие, которые скромные и без лишних украшательств, но по цене около 10 тысяч. Мы же не можем позволить себе Rolex, а носить подделки – это вообще не по адресу.

Вообще, любую сумму денег можно спустить не только в клубе, но и в магазине. Причем, как правило, это происходит именно в магазине. Все‑ таки удовольствие в клубе слишком непродолжительно, а вещи будут радовать глаз как минимум один сезон, кроме того они способствуют нашему правильному позиционированию в пространстве.

Не забудем, конечно, iPhone, iPad и прочую недешевую продукцию. Мне кажется, психологический барьер относительно цены на гаджеты сильно вырос. Раньше людям казалось неприемлемым потратить на них треть зарплаты, теперь они почему‑ то готовы выложить три. Одно из объяснений, конечно, остается прежним. Люди вкладываются в символы. Вы знаете, что в некоторых районах Африки мобильных телефонов было продано больше, чем размещено розеток в домах? Это немного странное обстоятельство. А еще лет пять назад жители крупных городов поражались тому, что в деревнях люди ходят с очень дорогими телефонами при том, что среднемесячная зарплата в этих районах гораздо ниже городской. Жители деревень вкладывались в единственно доступную статусную вещь. Им не приходится надеяться на квартиру и даже машину, так почему бы не позволить себе хотя бы такую слабость? Наше поколение тоже похоже на этих деревенских жителей.

Я уже писал выше, что iPhone для поколения iP – это больше, чем статусный символ. Яблочная продукция уже давно перестала быть простым пафосом, превратившись в культ, образ мысли, сексуальный стимулятор и протез. Мы покупаем дорогие смартфоны не просто потому, что хотим выделиться – этим уже никого не удивишь. Мы просто не хотим отставать.

На одном из Форумов со мной работал молодой парень, который очень хотел купить себе MacBook. Никакие разумные доводы не действовали – он просто хотел его и точка. При этом зарплаты, которую мы получали по итогам Форума, разумеется, не хватало. Я буквально чувствовал, с какой болью этот юноша воспринимает эту проблему. Как маленький ребенок, которому родители не хотят купить игрушку – только все во много раз серьезнее.

Возможно, мне повезло. Принуждения к яблочной продукции со стороны моего окружения не случилось, однако, в некоторых коллективах (например, студенческих группах) количество iPhone на один квадратный метр достигает критического уровня, после которого появляется мода, принуждение, осуждение – все что угодно. А почему у тебя нет этой игрушки? Правильнее задать обратный вопрос – почему она есть? Почему есть не только она – почему мы вообще живем не по средствам.

В конце рабочего дня мне приходит СМС: «приходи в пятницу на тоже место к 14 часам». Нет никаких пояснений или объяснений, но я знаю, что должен прийти. На душе отчего‑ то тревожно.

Я пришел на 10 минут раньше назначенного срока, но мальчик уже сидел на прежнем месте, на том самом, где мы с ним познакомились чуть больше недели назад. Мальчик плакал.

– Почему ты снова плачешь? – спрашиваю я мальчика и не могу скрыть своего испуга, когда вижу его лицо. Под глазом чернеет синяк, губа разбита, на щеке следы от ногтей, как будто его наотмашь била женская рука, лицо распухло от слез…

– Зря ты отдал мне iPhone, – только и выдавил из себя мальчик и снова заплакал.

– Расскажи мне, что с тобой случилось, – настойчиво спрашиваю я. – Тебя обокрали?

– Хуже… – всхлипывает мальчик. Я молчу и даю ему некоторое время, чтобы он успокоился, после чего он продолжает. – Меня обвинили в воровстве. Сначала в школе. Все ведь знают, что мои родители не могут себе этого позволить. В то, что телефон мне подарили, никто не поверил…

Я молчу и не замечаю, как уже до крови расцарапал себе большой палец правой руки – так бывает, когда я нервничаю.

– Они вызвали в школу родителей, – продолжает сквозь слезы мальчик. – Мать тоже мне не поверила. Потребовала вернуть телефон туда, где я его взял. Но… у тебя был выключен телефон.

Я вспомнил как из‑ за работы долгое время был не доступен по номеру, который оставил мальчику. Даже то, что я получил его СМС – счастливая случайность. Теперь кровь из пальца залила всю мою руку, но я продолжаю этого не замечать.

– Кто тебя бил? – интересуюсь я.

Мальчик мне не ответил. Он сильно стукнул меня по плечу и побежал прочь из моего убежища. Я немного растерялся, а когда хотел последовать за ним, зацепился за ветку и поранил себе лицо. Мальчик уже пропал из виду.

И вот я сижу на своем любимом месте, лицо и правая рука в крови, но мысли гораздо хуже моего облика. Как я мог совершить такую глупость?

Я должен закончить эту книгу – даю я себе обещание.

Больше я никогда не приходил на это место и никогда не видел мальчика, о котором мне почти ничего не известно. Окончание истории так и осталось для меня загадкой – били ли его родители или, может, сверстники. Я с готовностью допускаю обе эти возможности. Зачем мальчик предложил встретиться, если так мне ничего и не рассказал? Быть может, он просто не решился рассказать свою историю до конца. От недосказанности вся эта ситуация становится только страшнее. Так в моей истории появился еще один безликий персонаж, опыт которого служит предупреждением. Чтобы стать частью поколения iP, недостаточно обладать красивой игрушкой – нужно «заслужить» ее, нужно чтобы она органически вписалась в твою жизнь, а иначе она только станет источником дополнительных проблем.

Deadline

– Любишь кого‑ то? – Пиши диплом.

Демотиватор

Представители поколения iP прекрасно знают, каково это, когда на часах половина двенадцатого, работу нужно сдавать через полчаса, а потратить на нее надо еще минимум часа четыре. В такой ситуации в голову приходят несколько возможных решений.

Первый вариант для хитрых – взять какой‑ нибудь непонятный файл, присвоить несвойственный ему формат, назвать его «ВКР_ИВАНОВ. rar» и отправить. Файл этот конечно не откроется, но как знать – быть может, он повредился при отправке. Студент ведь не должен нести ответственность за корректную работу почтового клиента. Так или иначе, предприимчивый молодой человек выигрывает для себя от нескольких часов до нескольких дней.

Для тех, кто не наделен такой наглостью или сообразительностью, есть второй, мученический способ – провести бессонную ночь (к таким ночам нам все равно не привыкать), кое‑ как закончить работу и с искренними извинениями отправить ее по назначению. Если получатель не очень принципиален, то работу все равно оценит, а возможно и закроет глаза на нарушенные сроки.

К сожалению, далеко не всегда проблему можно решить мученическим способом, а хитрый вариант не во всех случаях решишься использовать. Остается последний способ – путь покаяния. В данном случае приходится надеяться на прощение и позволение доделать работу позже, или как минимум есть надежда на смягчение наказания. Хотя в слове «deadline» и присутствует смерть, от его нарушения еще никто не умирал. Другое дело, что равно как от его выполнения, так и от его нарушения, наша нормальная и здоровая жизнь точно не удлиняется.

Мы несемся на огромной скорости к неизвестности, теряя на поворотах свое здоровье и свои нервы. Хотя, надо заметить, что наличие у человека высшего образования удлиняет ожидаемую продолжительность его жизни. Профессора по экономике вообще практически вечны. Но вечность – это точно не про нас. Мы не просто получаем знания, проходя дедлайн за дедлайном, мы каждый раз жертвуем маленькую частичку себя для того, чтобы избежать этой загадочной «смерти», поджидающей нас после полуночи.

Поколение iP живет дедлайнами не только потому, что его представители являются студентами. Кстати говоря, даже само понятие «студент» вскоре будет отражать гораздо более неопределенную возрастную категорию, чем это было еще 10 лет назад, ведь все идет к тому, что учеба будет продолжаться всю жизнь. Но и дедлайны подстерегают нас за пределами учебных заведений, например, на нашей будущей работе – отчетность, проекты, переводы, заявки. Даже организация events – это ни что иное, как цепочка дедлайнов. Попробуй вовремя не заказать клуб, и все твои приготовления окажутся впустую. Попробуй не согласовать время, и ты потеряешь половину выступающих. Dealine – это то, что заменяет нам минутные деления на циферблате и праздники в календарях.

Конечно, ритм жизни в современном городе неизбежно накладывает жесткие сроки на многие виды деятельности. Обломовщина запрещена, Штольц торжествует. Но в тоже время далеко не все занятия и профессии предполагают жизнь по дедлайнам. Довольно часто работа представляет собой рутину, границы которой лежат между звонками будильника, зарплатами и отпусками, но не дедлайнами. Водитель, электрик, библиотекарь – все они, безусловно, попадают в ситуации, когда нужно быстро закончить что‑ то, но дедлайны для их жизни – это все равно что‑ то необычное. После работы они смело могут усесться перед телевизором или взять книгу, не беспокоясь более ни о чем.

Проблема в том, что поколение iP не выбирает такую работу. Мы занимаемся тем, что требует интенсивной работы, выходящей за пределы стандартного 8‑ и часового дня. Мы не хотим приходить на работу и делать на ней тоже, что мы делали вчера и позавчера, и что нам придется продолжать завтра. Мы хотим свободы и азарта, хотим неопределенности. Пусть это будет проект или часть проекта, пусть начальник будит нас в три часа ночи и ломает нам планы на выходные, пусть отсутствие сна в течение нескольких дней становится нормой.

Вершиной того, чего может достигнуть представитель поколения iP до того, как он превратиться во что‑ то принципиально иное – это стать помощником какого‑ нибудь важного человека. Это именно то занятие, в котором может реализоваться и наш интерес к проектам, и наша подставная праздность, и наше стремление нарушить правила. Да, в социальные лифты поодиночке нас не пускают, но никто не помешает нам подняться, если рядом нас сопровождает человек, едущий на верхний этаж к себе на работу. И взамен мы будем отвечать на звонки в любое время суток, заказывать начальнику билеты, ездить на переговоры, подбирать съемную квартиру в Париже или искать крем для обуви за тысячу евро. Кто‑ то даже будет спать с ним или с его супругой. Все это даже не столько из‑ за денег, сколько из‑ за той прекрасной панорамы, которая открывается нам с верхнего этажа.

Наше поколение оказалось пред непростым выбором: нажать на газ или ударить по тормозам. Мы как пассажиры поезда, несущегося с огромной скоростью навстречу пропасти. Ты можешь ехать в СВ или в общем вагоне – впереди все равно пропасть…

Нам дали хорошую машину, указали дорогу, пусть ухабистую, но гораздо более длинную, чем дорога, по которой прошли наши предшественники. И в конце этой дороги нас поджидает пропасть. Вернее впереди мы видим лишь туман, создающий некоторую иллюзию светлого будущего, но дорога за ним совершенно определенно заканчивается ничем. Нам даже точно известна длина этой дороги – от четырех до шести лет, в зависимости от того, где мы учимся. Некоторые из нас настолько не хотят узнать, что скрывает этот туман, что будут продлевать свой путь снова и снова, заканчивая аспирантуру или получая степени PhD. Где одна степень, там и другая.

Работа для нас попросту не предусмотрена. Нет советского распределения – по нему многие вздыхают, но я скорее рад тому, что оно уже в прошлом. Нет рабочих мест, которые бы соответствовали той специальности, свидетельство о получении которой мы приобретаем в конце пути. Больше половины, а по некоторым оценкам вообще абсолютное большинство выпускников пойдут работать не по специальности. И столкновение с рынком труда будет страшным, мы все боимся его, хотя, возможно, и не говорим об этом напрямую. Неопределенность пугает.

Некоторые из нас предполагают, что в конце пути нас ждет не пропасть, а стена. В этом случае нужно лишь пристегнуться и набрать скорости – возможно, нам удастся ее пробить, а уж за ней‑ то нас и ждет светлое будущее. Я даже готов согласиться с тем, что за туманом неопределенности нас ждет потенциально преодолимое препятствие. Проблема в том, что нас к нему не готовят, мы даже не знаем, что это за препятствие, и потому воспринимаем его как пропасть.

– Почему ты получаешь второе высшее образование? – спрашиваю я у своего знакомого, который потратил на высшее образование более шести лет.

– Я просто не знаю, что мне делать с первым. Да и вообще не знаю, что мне делать, – честно отвечает мне знакомый.

– А что будет, когда ты получишь второй диплом? – интересуюсь я.

– Не знаю, я уже шесть лет ничего не знаю о будущем…

Я знаю, что таких, как мой знакомый, в нашей стране немало. Кто‑ то даже устраивается на работу, но все равно не понимает, куда он движется. Продолжая метафору с машиной, я сказал бы, что они нажали на тормоза и либо вообще остановились, либо с небольшой скоростью продолжили свое движение в тумане.

Очень многие талантливые молодые люди попадают в ловушку инерции. Дело в том, что вплоть до получения диплома о высшем образовании у нас фактически не было никакой возможности для самореализации вне стен учебных заведений. Талант мог найти себя в спорте, единицы начинали работу, но абсолютное большинство талантливых людей было способно лишь на одну вещь – получать хорошие оценки: в школе, в вузе, в науке. Преодолевая препятствия за препятствием, курс за курсом, конкурс за конкурсом мы снова и снова доказывали себе, что чего‑ то стоим в этой жизни. Есть очень большой соблазн продолжить делать это и дальше, особенно потому, что тебе еще и начинают платить… Но скажем себе «стоп». В какой‑ то момент произошла невидимая подмена. Университет – это более не единственное место, где талантливый человек может найти себе применение. Более того, иногда это совсем не то место, где нужно оставаться. Часть людей просто должна набраться храбрости и бежать.

Бегство за пределы теплых университетских стен не будет легким. Правила игры в корпоративном мире немного другие – здесь нет лекций и семинаров, теперь знания нужно добывать самостоятельно и из источников, которые нельзя прочитать или выучить – в них, скорее всего, вообще ничего не написано.

Посмотрите, где мы работаем! Events – это наше собственное изобретение, благодаря им мы справляемся с тем, что можно назвать когнитивным диссонансом, возникающим от противоречия между длинной дорогостоящей дорогой и бесславным финалом, что ждет нас в конце пути. Те, кому повезло, зарабатывают на events, остальные идут носить подносы, готовить кофе, перекладывать бумаги, возить пакеты, разговаривать по телефону или целый день играть в косынку на компьютере. Творческой (в самом широком смысле этого слова) работы, к которой стремится большинство (если не все) из нас, катастрофически нахватает. Нас используют как кофеварки, принтеры, автоответчики и т. д. – вся эта работа не то что не требует высшего образования, она зачастую не требует даже наличия человека. Зачем нам давали такие возможности, если впереди нет ничего, что стоило бы их?

Тем не менее, годы образования не ушли впустую. У высшего образования есть забавный побочный эффект, который заключается в формировании определенной ценностной картины мира, а также формы мышления, которая неминуемо требует преобразования окружающего мира. Виртуальный мир в этой ситуации становится буфером между нашими ценностями и реальностью. Именно благодаря смартфонам и социальным сетям мы еще не успели ничего разрушить. Виртуальный мир – это наша территория, новая область, в которой мы можем проявлять свои качества, а также выплескивать туда свои деструктивные порывы.

Однако поколению iP становится тесно. Реальность давит и все еще остается важнее того, что происходит в сети. Поэтому мы создаем многочисленные events, поэтому мы пытаемся приблизиться к сильным мира сего, хотя бы на мгновение. Но и этого нам не хватает. И тогда мы выходим на улицы. К чему именно приведет наша вендетта, я не рискну предположить, но мир определенно должен измениться.

Будущее

Куда же идет наше поколение? Это очень непростой вопрос с учетом того, сколько различных факторов влияют на процесс формирования нашего будущего. Тем не менее, рискнем заглянуть на 20 лет вперед. Многое должно измениться и в тоже время многие из нас, вероятно, доживут до того момента, когда мы сможем проверить, насколько верны были наши гипотезы.

Как известно, будущее уже наступило – оно просто распределено по нашему миру неравномерно. Для кого‑ то iPhone являются настоящим, для кого‑ то будущим, кто‑ то уже видит в них прошлое. Футурологи любят рисовать различные варианты развития нашего общества, такие как, например, «катастрофа», «стагнация», «экологический вариант» и т. д. Чем больше вариантов, тем выше вероятность, что хотя бы один из них окажется близок к цели.

Итак, что же ждет поколение, которому я присвоил этикетку iP?

Самое потрясающее, что ждет нас в будущем – это революция в образе жизни. Гигантские города, задыхающиеся в пробках, окажутся в прошлом. Индивидуальные машины исчезнут с улиц подобно конным экипажам. Подумайте, разве рационально – машина весом в несколько тонн, везет объект, вес которого обычно не превышает 100 килограмм?

Нам не придется тратить по несколько часов в сутки на дорогу, поскольку само перемещение в пространстве станет лишним. Все, что нам нужно – уже перед глазами. Компьютер и интернет – то, что эволюционирует очень быстро, и что, в конечном счете, уничтожит наши прошлые представления о пространстве.

Пробки перестанут быть отговоркой. Чтобы вовремя прийти на работу или учебу, нужно будет лишь включить свой компьютер. Виртуальные 3D совещания и 3D лекции – это то, что ждет нас уже в ближайшем будущем. Ведь будущее уже наступило – мы видим его в самых передовых университетах мира. Профессора будут общаться не с десятками студентов, а с сотнями и тысячами свободных слушателей. И образование станет бесплатным – конечно, на нас по‑ прежнему будут зарабатывать, но платить мы будем не за посещение виртуальных лекций.

Раньше вы ездили по выходным в гипермаркет и по полчаса стояли в очереди с огромной тележкой покупок. Почему бы не заказать все, что вам нужно в интернете? Почему бы не продумать ваши покупки на неделю или месяц вперед и в нужное время просто встречать посыльного или забирать их в пунктах выдачи, которые находятся в шаговой доступности от вас?

Вам все еще нужно ходить к друзьям? Виртуальные бары и сауны к вашим услугам. Я уж не говорю про виртуальных девушек, которые сделают для вас все или почти все. Это будущее не ново – оно уже описано в многочисленных романах утопиях и десятках фильмах. Более того, некоторые его элементы уже наступили в отдельных частях земного шара.

Виртуальные миры станут основным досугом для людей всех возрастов. Зачем вам виртуальный или реальный бар, если можно путешествовать с друзьями к другим планетам, пожить в мире «Звездных войн» или «StarCraft»? Не исключено, что благодаря новым технологиями, мы сможем погружаться в эти миры целиком и на многие дни.

– Ты большой оптимист, – говорит мне Кира. – Но не только будущее уже наступило, но и прошлое еще никуда не ушло. Тезис о том, что будущее неравномерно распределено по нашему миру, предполагает также, что неравномерно распределено и прошлое. – Я знаю, – киваю я. – Где‑ то люди борются с ожирением, а в где‑ то умирают от голода. Где‑ то можно 3 часа сидеть в ванной, а где‑ то тебе трудно достать и капельку воды. То, что для бедного человека является серьезной болезнью, легко может быть вылечено за большие деньги. И так далее…

– Я имела в виду не только это, – говорит Кира. – Прошлое не так далеко, как ты думаешь. За ним не надо ехать в Африку или в российскую глубинку. Оно прямо здесь.

– Где же? – не могу понять я.

– Да твое пресловутое поколение iP, – восклицает Кира, – Ты разве не видишь, каких людей ты описываешь? Ты думаешь, что это люди будущего?

– Вообще то, да, – отвечаю я.

– Ты же социолог, – восклицает Кира так, как будто это должно давать ответы на все вопросы. Я вообще заметил, что люди слишком много смысла вкладывают в это слово. – Я разочарована в тебе…

– Прошлое распределено неравномерно, – пытаюсь размышлять я после некоторой паузы. – Неравномерно распределены наши ценности. Кто‑ то живет в прошлом веке, кто‑ то в нынешнем. Что же в ценностях поколения iP может быть не так?

– То, что в любое время и в любом месте является знаком прошлого, – произносит Кира, но от этого не становится проще.

– Вообще‑ то проблемой поколения iP как раз является отсутствие четкой ценностной картины мира, – размышляю я. – Я встречал очень немного людей, у которых была бы развита внутренняя моральная система координат, на которой можно было бы четко разместить доброе и злое. Мы просто не знаем, где добро, а где зло…

– В точку! – восклицает Кира, – Кажется, кто‑ то называл это аномией, хотя может быть это и неверное слово. Но во все времена отсутствие ценностей способствовало исключительно разрушению. То, что ты пытаешься описывать – events, смартфоны, ночную жизнь – все это не более чем маска. Ты помнишь людей на той вечеринке? Какими они были?

– Образованными, молодыми, небедными, перспективными, – перечисляю я.

– А как они вели себя по отношению к той девушке? – спрашивает Кира.

– Как толпа на ипподроме, – вздыхаю я. Теперь я понимаю, к чему клонила Кира. – Какими бы ресурсами, каким бы интеллектом, технологиями и возможностями не обладали люди, все это не стоит ни гроша без моральных ценностей. Все эти вещи важны, они как бы сложным образом определяют величину коэффициента нашего развития, только ценности гораздо сильнее – они ставят знак перед этим коэффициентом… Плюс или минус.

– Хорошо сказано, – замечает Кира. – Видишь, как ты быстро соображаешь, когда я говорю, что сомневаюсь в тебе.

– Кстати, я забыл спросить тебя про ту вечеринку… Где ты была во время конкурса? – спрашиваю я.

Кира улыбается.

– Я уже видела этот конкурс ранее, но и отказать своему любопытству не могла, – отвечает Кира. – Ты не видел меня?

– Нет, – пожимаю плечами я.

– Девушка в черной маске, – отвечает Кира. – Только помимо маски был еще парик и голос я слегка видоизменила. Не наблюдательный ты.

Новая информация меня поразила. Как я мог не узнать Киру? Возможно, мой мозг просто не рассматривал такую возможность.

– Но это значит… – выдавливаю я из себя какую‑ то бессвязную мысль.

– … что ты видел меня голой? – смеется Кира. – Как ты мог заметить, я не очень стеснительная.

– Но зачем ты решила в этом участвовать? – спрашиваю я. – Ты ведь явно не хотела побеждать в последнем туре.

– Нет, не хотела, – качает головой Кира, – Но я хотела посмотреть на все это глазами конкурсанток и найти для себя ответ на вопрос «Почему? ».

– И каков ответ? – интересуюсь я.

– Мне кажется, что причина та же, что и для толпы, – отвечает Кира. – Отсутствие каких‑ либо моральных ценностей. Цена, престиж – это все понимают. Унижение, боль – это можно и потерпеть. Безумное поколение. Но самое страшное знаешь что?

– Что? – спрашиваю я и удивляюсь, видя, что на глазах моей собеседницы выступают слезы.

– Самое страшное, что у меня этой внутренней «системы координат» нет, – говорит Кира. – Я тоже часто не вижу разницы между добром и злом и тоже способна легко нарушить любые нормы и правила…

– И я тоже, – отвечаю я. – В наше время моральной системы координат нет почти ни у кого. Но мы с тобой как минимум пытаемся действовать на ощупь, мы знаем, что где‑ то должны быть эти границы, и потому нам пока удается не выходить за них.

Кира хотела что‑ то добавить, но промолчала. На этом тема про поколение iP была закрыта.

Будущее вселяет тревогу. Мы действительно стоим на перепутье. Наделенные способностями, знаниями, интеллектом, мы не понимаем, куда можно все это приложить. Единственный ответ, который дает себе поколение iP – это успех и власть. Печальный ответ, если учитывать, что к нему же приходили многие поколения до нас, имея изначально меньшие ресурсы. Вместо того чтобы строить новый мир, мы просто хотим повторить его. Не разрушить, чтобы создать, а разрушить, чтобы повторить. У нас нет никакой великой идеи, подобной тем, что владели умами в XX веке. Мы судорожно перебираем идеи прошлого, провозглашая себя либералами, либертарианцами, коммунистами – кем угодно еще, но не понимаем, что ведем раскопки на кладбище. Я не имею ничего против различных политических идеологий, религиозных убеждений, сексуальных ориентаций и т. д. Я не имею ничего против разного рода археологии. Какая бы ни была идея – это уже хорошо. Отсутствие идей – вот это серьезная проблема.

Проблема в том, что в мире, в котором оказалось поколение iP, нет ни либералов, ни коммунистов, ни националистов, ни патриотов – есть лишь продавцы и покупатели. В идею никто не верит, поскольку все знают, что ее можно искусственно сконструировать или внушить. В университетах нам рассказали, что нации сконструированы, этничности как таковой не существует, а СМИ играют на стереотипах.

Поколение iP любит размышлять о «зомбоящиках» и о свободомыслии, хотя ему следовало бы лучше подумать о том ценностном вакууме, в котором мы все отказались. «Все люди лгут» – говорил популярный герой сериала. Мы взяли на вооружение этот принцип, но еще не поняли, что жить с ним невозможно. Каких персонажей берет на вооружение наше поколение? Безумца в костюме клоуна, который легко играет жизнями. Умирающего расчетливого маньяка, придумывающего страшные и кровавые ловушки. Страдающего раздвоением личности неудачника, организовывающего бойцовские клубы. Профессор Мариарти по сравнению с ними ребенок, но он является прототипом всех этих «героев». А объединяет их одно – пустота внутри, очень изощренная система координат, на которой добро и зло могут сложным образом перемешиваться, на которой таких слов как «добро» и «зло» может в принципе не оказаться.

Мы обладаем огромной силой, которая способна сломать любое правительство, любую идеологию, любое пространство – в этом не сомнений. Как минимум, у нас есть больший запас времени, чем у наших начальников. Проблема состоит в том, что у нас нет цели. Разбогатеть или остаться в истории – это не цель. Голый рационализм как оголенный провод опутывает наш «маленький мир». Кто‑ то уже тренируется зарабатывать на events, а потом те же фокусы будет проделывать в масштабах страны. Только на этот раз мы не досчитаемся уже не двух шариковых ручек, а чего‑ то гораздо более значимого. Не буду писать, что мы не досчитаемся школ и больниц – это важные вещи, но и не к ним сводится наше благополучное будущее.

На смену булгаковской «разрухе» в наши головы вошло упорядоченное безразличие. Нам скучно от того, кем мы стали. Мы не знаем, куда идем, но просто на всякий случай движемся в сторону власти и денег. Мы не знаем, что ждет нас через год или два, хотя распланировали все на десять лет вперед. Мы не верим никому. Мы поколение iP.

iEnd

«Что можно предложить поколению, которое росло, узнавая, что дождь отравлен, а секс – смертельно опасен? » – не нашему поколению был задан этот вопрос. Его задали задолго до нас, но разве что‑ нибудь с тех пор изменилось? Вокруг отравлено все – дождь, воздух, земля, мужчины и женщины, даже наши мысли… Отравлен и я, и писать эссе, находясь в этом состоянии достаточно необычно.

Продукты, которые мы покупаем в супермаркете, опасны. Никогда не забуду, как на моих глазах одна продавщица ругала другую потому, что та продала ребенку просроченное молоко. – Как ты могла? – источала праведный гнев продавщица. – Мы же сами вчера перебивали даты!

И никого не волнует, что на кассе стоят люди, и что некоторые из них регулярно ходят в этот магазин за молоком…

Наши предки могли избежать отравления. Мы же живем под постоянным и практически неизбежным излучением компьютеров, смартфонов, множества других приборов. Задумайтесь – ведь долгосрочные последствия технологического скачка еще никому не известны. На земле не было ни одного человека, кто дожил бы до ста лет, постоянно таская в кармане смартфон. Нет ни одного человека, кто носил бы его хотя бы пятьдесят лет, даже двадцать лет. Поколение iP – это первые люди, которые узнают результат техногенной лотереи. Возможно, наши внуки будут, смеясь, вспоминать на уроках истории о глупых людях начала XXI века, которые постарели и облысели раньше срока лишь потому, что слишком многое оставили на волю технологий. Мы, как когда‑ то первооткрыватели радиации, не очень понимаем, что же за открытие мы совершили. Отравление – это постоянное состояние нашего поколения. Дело даже не в алкоголе, табаке или вредной пище, которую мы принимаем регулярно. Среди нас есть и те, кто ведет здоровый образ жизни, занимается спортом, отказывается от мяса. Есть также экологи и люди, поддерживающие экологию. Но мы все понимаем, что это лишь несущественный самообман. Вокруг нас давно развернулся настоящий паноптикум. По средневековым городам гуляли холера и мор, по нашим городам гуляют Apple и Philip Morris. И у нас нет спасения, бежать некуда, поскольку мы не можем жить без них.

Два пути доступны моему поколению – путь самосохранения и путь саморазрушения. Если учесть тот факт, что в России до сих пор не произошел демографический переход, связанный с заботой людей о своем здоровье, то не нужно объяснять, какая из альтернатив нам ближе. Разрушение в духе «бойцовского клуба» – лишь очередная длинноносая маска, прикрывающая обезображенное лепрой лицо. Мы больны, хотя среди всех остальных людей на планете мы пока еще остаемся самыми здоровыми. Это очередной парадокс поколения iP.

На страницах этой книги я писал о том, что поколение iP обретет бессмертие. Вот только бессмертие наше будет, к сожалению, лишь виртуальным. Наши тела мы спасти не успеем. Медицина идет вперед, но индустрия саморазрушения развивается гораздо быстрее. Эко‑ движение, вегетарианство, возврат к природе – все это не более чем современные секты, обещающие спасение людям, которые утратили веру во все остальное.

Пора становиться параноиками. Бросать пить, курить, перестать заниматься случайным сексом. Начать по 100 раз за год проверяться у врача. Нужно совершить iпотлач. Иначе нам не выжить!

Проблема в том, что эти условия попадают под разряд невыполнимых и даже противоречивых. Ты не можешь поставить решетки на окна первого этажа из соображений (требований) пожарной безопасности, но в тоже время ты обязан поставить их из соображений безопасности физической. Не многие люди знают, каково это – чувствовать, когда к тебе кто‑ то настойчиво ломится через окно. А ваш покорный и отравленный автор этих строк прекрасно знает об этом чувстве. Уж лучше решетки, чем страх.

Что лучше – посадить себя в клетку или жить в постоянном страхе? Это иллюзорный выбор, ибо находясь в клетке, мы не уничтожаем источник нашей проблемы. То, что не вошло через окно – придет через дверь. Причем эту дверь мы откроем сами. Нам бы выйти на улицу и что‑ нибудь изменить… беда только в том, что, как правило, мы хотим лишь занять место тех, кто нам не нравится. Как в старой китайской сказке о драконе, или как в англосаксонской поэме о Боевульфе, мы обречены на то, что изменить нам не удастся ничего кроме наших благих намерений.

Мы играем со страхом. Мы даже придумали для себя «Конец Света», установив четкую дату для внеочередной пьянки. Мы не очень боимся всеобщего конца, поскольку не верим ни во что. Бог или пустота? Поколение iP нечасто задается этим вопросом, хотя в нашей жизни есть и то и другое. Хуже всего, что эти два понятия для многих сливаются воедино, доводя нигилизм до предела.

То, чего мы действительно боимся – это персонального конца света. Не страшно, если умрут все – страшно умереть в индивидуальном порядке. Страшно потерять что‑ то в то время, когда другие сохраняют все. Именно поэтому в центре нашей «паутины» все равно стоит одинокое «Я». Без этого единственного узла вся сеть не имеет значения. Когда мы что‑ то теряем, паутина рвется и наше «Я» становится меньше, испытывая боль и отвращение.

Конец света не наступил. Все это знали, хотя все равно есть некоторое разочарование. Это мог бы быть главный event в нашей жизни. Но вместо него мы как обычно пошли на учебу или работу, а вечером дружно заняли очередь в супермаркете. Все понимающе переглядывались, видя алкоголь в корзинках друг у друга. Пятница – это всегда маленький конец света. Я давно сделал это наблюдение. В России пьют все – социальный статус определяет лишь качество алкоголя. А поколение iP выбирает хороший алкоголь.

Пока нам есть ради чего собираться, пока на это хватает сил, пока в кармане есть деньги на алкоголь, конец света не наступит. Только скука и трезвый рассудок способны нас погубить.

Эпилог. iПотлач

– Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю… – ветер срывает слова и уносит прочь от чужих ушей. – Все то, что гибелью грозит… для сердца сметного таит неизъяснимы наслажденья…

Я уже кричал это раньше, много лет назад. Разница состоит в том, что сегодня я кричу не один… Еще более странно делать это не на берегу Финского залива, а в самом центре Петербурга, стоя на одном из мостов через Неву.

Впрочем, крик в таком месте – не самый страшный поступок, который мы должны совершить сегодня.

Когда моя знакомая позвонила мне и рассказала о том, что собирается сделать, я был одновременно и удивлен и заворожен ее идеей. Но в тот момент я понял, что книга про поколение iP будет закончена именно здесь.

– Знаешь, а в этом что‑ то есть, – замечает Кира. – И как ты до этого додумался?

Ветер по‑ прежнему уносит слова прочь, и, чтобы вести диалог, нам приходится говорить очень громко.

– Просто я всегда хотел делать то, чего нельзя, – отвечаю я. Опасаясь, что ветер унесет часть моих слов, я слегка приобнимаю свою спутницу и продолжаю говорить ей на ухо. – Современный человек не может кричать. Этого нельзя сделать дома. Нельзя сделать на улице… Даже студенческое «халява приди» и то нечасто услышишь… Хуже того, если ты уедешь в деревню, то тоже не сможешь покричать без того, чтобы обратить на себя внимание… Выход прост – либо уехать туда, где нет людей, либо дождаться штормового предупреждения и выйти на улицу… Я, наверно, говорю как какой‑ то ненормальный?

– Нет, что ты! – шепчет мне на ухо девушка. – Ты самый нормальный из всех. Люди кричат от страха, от боли, еще ты забыл про футбольные стадионы, … но почти никто не кричит для того, чтобы почувствовать себя свободным.

– Ты уверена, что хочешь этого? – в очередной раз задаю я этот вопрос. Поступок, который в современном мире кажется безумным, снова требует, чтобы я задал этот вопрос.

– Я не уверена, – пожимает плечами знакомая. – Но я знаю одно – то, что я собираюсь сделать, не сделал бы никто другой.

– Что ж, пусть будет так, – пожимаю плечами я.

Девушка тянется к сумке, потом неожиданно останавливается и боязливо озирается. Мимо проносятся машины, людей нет – дождь и ветер слишком сильны, чтобы кто‑ то решил перейти через Неву по мосту. Даже если кто‑ нибудь пойдет мимо – какое ему дело до пары молодых людей, боязливо глядящих в воду?

– Я надеюсь, ты не собираешься писать об этом в своей книге? – интересуется знакомая.

– Честно говоря, я собирался закончить ее этим эпизодом, – признаюсь я. – Но тебе не о чем волноваться.

– А вдруг ты реально допишешь свою книгу? Хуже того, вдруг ее кто‑ нибудь решит прочитать? – без малейшей иронии спрашивает девушка.

– Ты боишься за себя? – удивляюсь я. – Боишься, что кто‑ то из тех неудавшихся соблазнителей захочет тебя найти?

– Вдруг кто‑ нибудь из них узнает в твоем персонаже меня? – озвучивает свои опасения девушка.

– Все очень просто, – отвечаю с улыбкой я. Ответ на этот вопрос я придумал уже очень давно. – Даже если я допишу эту книгу, а ее прочитает кто‑ то из тех, кого ты боишься, не случиться ровным счетом ничего. Тебя просто не существует. Ты – лишь плод фантазии автора, маленькая ложь среди красивой истории. Никто не поверит в твою историю, а значит и в твое существование.

Девушка хмурится, а потом улыбается. Похоже, объяснение ее устроило. Она достает из сумочки фирменный пакет Louis Vuitton. В нем лежат те самые смартфоны, которые девушка продемонстрировала мне полгода назад.

– Вова, – говорит девушка, беря в руки черный Apple iPhone 3S.

– Странно, что ты называешь телефон именем владельца, – замечаю я. – Ты ведь хочешь сделать это не с Вовой, а с iPhone.

– Нет, ты не прав, – кричит мне на ухо девушка. – Речь идет именно о Вове. О его свободе от рабства. О его безмерной глупости, которая должна была ненадолго вернуть ему разум. Хотя я сомневаюсь в его просветлении.

– Все‑ таки мне хочется думать, что этот символический акт направлен именно против смартфона, а не против человека, – отмечаю я. – Но я согласен. Ты будешь видеть в этом жесте ответ неудавшимся соблазнителям, а я ответ современности.

– Хорошо, – кивает моя спутница. – Готов?

– Я то готов, – вздыхаю я. – Вопрос, готова ли к этому ты?

Вместо ответа девушка с размаху бросила iPhone в воду.

– Первый пошел, – подытожила она, когда смартфон скрылся в Неве.

– Что ты сейчас чувствуешь? – интересуюсь я.

– Да ничего особенного, – пожимает плечами девушка. Я же за него не платила. – Хочешь попробовать?

Я молча протягиваю руку и беру белый iPhone 4S.

– Он принадлежал мальчику? – удивляюсь я.

– Этот мальчик был очень похож на девочку, – хихикает моя спутница. – Его звали Стас.

Между тем за последние 10 минут, которые мы провели на мосту, ветер усилился. Казалось, что небо вот‑ вот разразится ливнем.

– Пошел старик к синему морю. Не спокойно синее море, – произнес я и был вознагражден улыбкой. Классика всегда оказывается к месту. В наше время сказка действительно начиналась бы не с корыта, а с iPhone, и заканчивалась бы она тоже разбитым смартфоном, ну или утопленным.

Я посмотрел вниз, вытянул руку с телефоном вперед и разжал пальцы. Сердце екнуло, а потом по телу распространилась приятная теплота. Плюх. Телефон скрылся в воде. Второй пошел.

– Ты пробовала посчитать, сколько стоит то, что мы собираемся утопить? – интересуюсь я. – Уже больше 50 тысяч пошло на корм золотым рыбкам.

– Не надо считать, – качает головой моя спутница. – Очень много.

– Знаешь, то, что мы делаем, чем‑ то напоминает мне потлач, – озвучиваю я только что пришедшую мне в голову мысль. – Индейцы на северо‑ западе Северной Америки выбрасывали в воду ценные предметы, и чем ценнее были уничтоженные вещи, тем большее уважение они приобретали в результате ритуала. Только в отличие от нас они уничтожали свои ценные вещи и делали это на глазах у многих людей. А мы уничтожаем чужое и тайком.

– Я слышала про потлач, – кивает моя спутница. – Это хороший пример. А разница между нами и индейцами не так велика, как кажется. Эти телефоны мои, и я могла бы подарить их или продать. Ты напишешь об этом книгу, а значит, у нашего действия будут зрители, хоть и спустя некоторое время. Да и топить их посреди Питера – не самое тайное мероприятие… Это ведь антропологи предположили, что племена стремились к авторитету. Но почему именно таким способом? Возможно, они демонстрировали этим не столько количество имеющихся у них благ, сколько свою готовность без них обходиться? Именно этим мы с тобой и занимаемся.

– Я уже часть поколения iP, и ты тоже, – возражаю я. – Мы не обходимся без этих благ, у нас есть свои смартфоны.

– Ты не хочешь бросить и их тоже? – спрашивает Кира.

Вот теперь мое сердце действительно сжалось. Я понимаю, что такой шаг был бы логичным, но не могу на него пойти.

– Нет, – качаю головой я, – для меня уже все кончено. Я стал частью iP‑ поколения, даже несмотря на отсутствие у меня iPhone.

– Ладно тебе, я шучу насчет телефона, – улыбается девушка. Она достает из сумки сразу несколько телефонов. – Знаешь, а с момента нашей встречи я все‑ таки добрала нужное количество телефонов, теперь их двенадцать, десять от Apple.

– У тебя талант, – шепчу я на ухо девушке.

Буря усиливается. Начинается дождь, а с телефонами нужно прощаться. Мы делаем это без лишних слов – одни за другим смартфоны отправляются вниз. Я подумал, что неплохо бы проверить, будут ли они подобно плоским камушкам прыгать по воде, но было уже поздно – моя спутница утопила последний телефон, причем громко, под музыку, включив на нем мелодию из Титаника.

Мы смеемся. Начинается дождь. Кира обнимает меня и целует.

– Реальность все еще побеждает, – прошептала она мне на ухо и поцеловала еще раз.

– Только теперь точно никто не поверит, что ты существовала! – вздыхаю я.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 67