Другой. Часть 2. «I»

iMac

Наше поколение без преувеличения выросло в Макдональдс. Конечно, сейчас среди нас можно найти немало сторонников здоровой пищи и ярых противников фаст‑ фуда, но они тоже выросли в Макдональдс. Итак, прошли многие годы с того момента, как огромные толпы людей впервые выстроились у дверей ресторана. Что же изменилось с тех пор?

Сейчас Макдональдс есть почти везде, а я помню, как когда‑ то открывался самый первый ресторан в Санкт‑ Петербурге, как потом долгое время туда выстраивались очереди, выходившие на улицу. Тогда же родились одновременно и детская мечта и самый неприятный страх.

– Извините, это место свободно? – интересуется женщина у ребенка. – Нет, оно занято, моя мама сейчас придет, – отвечает ребенок.

– А что, если я успею поесть до того, как твоя мама вернется? – упорствует женщина…

С этим можно идти к психотерапевту. Проблема поиска свободного места – это то, что всегда будет отличать фаст‑ фуд от кофеен, подобных Starbucks. Макдональдс не смог решить ее до сих пор. Этот конвейер претендовал на создание особой атмосферы, и мы даже могли почувствовать ее. Маленькие дети желали во что бы то ни стало продлить это действительно короткое удовольствие, возвращаться снова и снова. Походы в Макдональдс превращались в особые события, которые заранее планировались.

Теперь все изменилось. Макдональдс, KFC, Burger King и т. д. – все это стало не более чем средством ненадолго набить желудок. Помню, что мне понравилось замечание французского философа Ж. Бодрийара, сделанное относительно Америки много лет назад: очень печально видеть, когда человек принимает пищу один. В самом деле, часто ли мы видели, чтобы кто‑ нибудь приходил в Макдональдс один? В самом начале истории это было бы немного странно, да и стратегически неверно – кто‑ то должен стоять в очереди, пока другой ищет место. Теперь людей, одиноко поглощающих гамбургеры, стало значительно больше. Просто Макдональдс – не то место, в котором можно долго и уютно посидеть. Люди по привычке еще приходят сюда, принимают свою дозу наркотика, но его действие заканчивается почти мгновенно. В этом одновременно и успех и проблема Макдональдса.

Разумеется, маркетологи этой гигантской компании предприняли попытки вернуть этому месту былое очарование. В частности они попытались отменить то неформальное соглашение между рестораном и клиентами, которое существовало всегда – есть нужно быстро. Появился Wi‑ Fi и теперь вроде как можно посидеть за компьютером, продлив свое пребывание в ресторане. Однако очевидно, что такой возможностью не должны пользоваться слишком часто, а потому и Wi‑ Fi в таких местах подозрительно часто пропадает. Но огромные прибыли остались, Макдональдс и Starbucks находятся в разных ценовых сегментах.

Я стараюсь писать свои размышления о местах, имеющих значение для нашего поколения, по возможности находясь в них самих. Но в случае с Макдональдсом это у меня получается крайне тяжело, сама атмосфера и суета вокруг не способствуют моим раздумьям. Другое дело – различные чайные и кофейни.

Известный социолог Дж. Ритцер очень удачно сравнивал Макдоналдс с Холокостом. Эти два предприятия объединяет формальная рациональность. И то и другое переносит священное в разряд профанного. Человеческая жизнь теряет ореол священности, также как процесс принятия пищи становится чем‑ то низменным. Кто‑ нибудь пробовал молиться в Макдональдс перед едой?

Макдональдс превратил прием пищи в конвейер, на гамбургерах осталось только помимо калорий указать рекомендованное количество укусов и пережевываний. Совсем немного, и «мы» получим замятинскую утопию. Впрочем, если в этой утопии будет Макдональдс, то может быть все и не так плохо.

Рестораны быстрого питания перенесли в разряд профанного и напиток прошлого поколения – Pepsi. Как можно было додуматься до того, чтобы давать клиентам возможность безлимитно наливать себе этот напиток и тем самым ненавязчиво давать понять, какова себестоимость его производства на самом деле? Теперь Pepsi – напиток для всех. Даже беспризорные дети теперь обзавелись стаканчиками KFC, чтобы забегать за бесплатным напитком. Вся романтика, которая была присуща этому напитку, беспощадно уничтожена. Парадокс лишь в том, что прибыль от этого не пострадала.

Интересно, что между «Pepsi» и «Apple» есть своеобразная символическая преемственность, поскольку Джон Скалли был переманен Стивом Джобсом на должность генерального директора в 1983 году именно из Pepsi. Уже тогда был заложен первый камень в строительстве моста, разделяющего ныне наши поколения.

Другой

Ни одно поколение нельзя понять, если не установить людей, которые совершенно точно в него не входят. Проблема тут даже не в том, чтобы прочертить какие‑ то возрастные границы или установить iценз. «Другие» остаются другими, даже держа в руках iPhone, учась или работая в нашем университете.

Впрочем, чтобы не усложнять ситуацию, начнем с коробочек.

Я неоднократно замечал, с какой ненавистью смотрят на смартфоны кондукторы в общественном транспорте. И у вас бы тоже вызывало неприязнь то, что какой‑ то молодой человек, возможно никогда не работавший, держит в руках, по меньшей мере, две твоих месячных зарплаты. Более того, этот наглец еще и не хочет платить за билет или же интересуется, сколько стоит проезд (как будто ездит исключительно на машине! ). Дело тут не только в зависти, но и в том, что произошло столкновение разных поколений. Для них смартфон – это все еще игрушка.

Игра в «зайца» и кондуктора тоже весьма показательна. С одной стороны поколение iP не будет в нее вступать, поскольку 23 рубля не являются для нас деньгами. С другой стороны, мы можем сыграть в нее исключительно ради игры. Вы даже не представляется себе, как много людей ездит на общественном транспорте бесплатно! Они делают это не потому, что им жалко денег, а потому, что это немного щекочет нервы. Ты проезжает зайцем раз, два, потом десять. На двадцатый раз у тебя уже есть определенная стратегия, к пятидесятому ты видишь и других «зайцев», пользующихся твоим набором стратегий. Самый верный способ не платить – это делать вид, что ты заплатил, гордо и спокойно занимать свое место так, как будто ты сидишь тут уже давно, да еще и с билетом. Если кондуктор посмотрит на тебя, ты не отвернешься, не спрячешься в капюшон, не замотаешься в наушники – просто посмотришь насквозь так, как будто никакого кондуктора тут нет.

И вы сильно ошибаетесь, если думаете, что предыдущий абзац был лишь о «зайцах» и кондукторах.

– А о чем был этот абзац? – спрашивает девушка Н., сидящая напротив меня. – О том, что мы – это поколение безбилетников, – отвечаю я и делаю глоток кофе. – Мы находимся там, где нам не положено быть.

– Ты имеешь ввиду дорогие рестораны? – удивляется Н., – но ведь мы бываем там совсем нечасто.

– Я имею ввиду наши мысли, – как всегда уклончиво отвечаю я, но Н. почему‑ то понимающе улыбается….

Выходя из торгового центра, я чуть не сталкиваюсь с бомжеватым типом. Ни он, ни я не удостаиваем друг друга и взглядом. Никто никогда не замечает бродяг. Но скажем себе «стоп» – ведь этот человек тоже «Другой» для нас, более того, он «Другой» по отношению почти ко всему миру, который мы знаем. Интересно, как же он смотрит на этот мир? Мы всегда сравниваем себя с окружающими, иногда завидуем, иногда снисходительно улыбаемся. Так устроены люди. Но мы точно никогда не оказываемся в самом низу пирамиды – всегда есть кто‑ то, кто беднее, толще, уродливее, глупее. Но бродяги вообще вне этой пирамиды. Им нет смысла сравнивать себя с нами, поскольку они не вовлечены в постоянную гонку за статусом и деньгами, они не имеют возможности приобщиться к поколению iP. Мы приходим к себе домой, принимаем душ, меняем одежду с грязной на чистую и идем ужинать. У них нет дома, нет чистой одежды и возможности принять душ, не всегда есть «ужин». Бродяга смотрит мимо нас, а мы мимо него – наши реальности не пересекаются. Ты можешь дать ему пару монет, и он тут же о тебе забудет.

– Простите, вы знаете, сколько стоит четвертый iPhone? – из спортивного любопытства спрашиваю я у бродяги. Я знаю, что худшее, что мне грозит, это молчание в ответ. – Отвали, пацан.

– Наши реальности точно не пересекаются, – думаю я вслух.

– Сорок тысяч на вибратор с картинками, – бормочет мой собеседник, залезая в урну.

– Видимо, немного пересекаются, – додумываю я уже про себя, отходя в сторону.

Поколение iP отражается во многих зеркалах, хотя мы и сами не всегда осознаем, насколько сильно мы являемся продуктом окружающего мира. Бегство в индивидуальность затруднено, отсрочено на неопределенный срок. Наша сущность – это iPhone – дорогой аппарат в дизайнерской обертке, который имеет одну и ту же начинку. Взгляните, как велика индустрия чехлов (это слово даже не очень подходит для iPhone) – ведь они являются единственным способом для того, чтобы оставить себе хоть какую‑ то частичку индивидуальности. В один из дней работы на саммите АТЭС моя коллега несколько часов выбирала себе чехол для iPhone. Оказалось, что вариантов «одежды» для аппарата сотни и тысячи. Есть даже чехлы‑ мозаики, на которых можно выложить собственный узор. Вот такая сложилась двойственная мода – с одной стороны элитарный клуб для обладателей одинаковых смартфонов, с другой стороны стремление каждого к индивидуальности. Впрочем, по моим наблюдениям первый мотив все же доминирует. Об этом говорит то, что многие носят «голые» смартфоны. Конечно, как же с ними иначе спать?

Не стремятся к индивидуализации своих смартфонов и представители высших слоев общества. Многие успешные бизнесмены пользуются продукцией Apple, зарегистрированы во всех социальных сетях, но при этом едва ли относятся к поколению iP. Это и не удивительно – у них есть секретарша и любовница, им некогда спать еще и с iPhone. Кроме того, цена аппарата для них почти не имеет значения – они не должны беспокоиться о его потере или порче, ведь легко купят ему замену. Это для нашего поколения iPhone означает несколько месяцев работы, длительное откладывание денег или долгожданный подарок от родителей. Как ни крути, субъективная ценность этого вибратора с картинками оказывается значительно выше.

Раньше я часто приходил на одно и то же место в парке около пруда, которое был укрыто от случайных глаз, но в тоже время находилось почти у всех на виду. И вот как обычно я пролезаю сквозь ветки деревьев и вижу, что мое излюбленное место занято. Там сидит какой‑ то мальчик, хуже того, этот мальчик плачет.

В любом другом месте я, возможно, не стал бы интересоваться у него что случилось, а предпочел бы остаться в стороне. Однако это было мое место, а значит – я чувствовал свою причастность к тому, что здесь происходит.

– Почему ты плачешь? – спрашиваю я мальчика, присаживаясь рядом с ним.

– Уходи, оставь меня в покое, – злится сквозь слезы мальчик, даже не взглянув на меня.

– Я не могу уйти, поскольку это мое место, – спокойно отвечаю я.

Здесь пришло время мальчику удивленно посмотреть на меня.

– Простите, я принял вас за другого… – извиняется он.

– И ты меня прости за то, что потревожил, – отвечаю я. – Просто это мое место для раздумий и здесь обычно никого не бывает, а тут…

– Я не знаю, зачем сюда забрался, – говорит мальчик, вытирая слезы, – просто я хотел побыть один.

– Именно за этим я обычно сюда и прихожу, – улыбаюсь я. – Почему ты плачешь?

– Плачу… потому, что я… потому что я другой, – неразборчиво бормочет мальчик и снова начинает плакать…

– Почему ты другой? – удивляюсь я, – У тебя вроде все на месте – две руки, две ноги. Может, ты болен или с родителями что‑ то не так?

– С родителями, да, – отвечает мальчик. – Почти у всех ребят в моем классе есть смартфон, а дома у них стоят компьютеры… а у меня, у меня нет ничего. Потому что мои родители не могут себе этого позволить…

– Поверь, это не те вещи, о которых следует печалиться, – отвечаю я после небольшой паузы. Мня очень удивила названная мальчиком причина. «Другой»… это страшно, но я понимаю, почему так произошло.

– Да как же не плакать! – почти кричит мальчик, – Они дразнят меня! А когда не дразнят, то обсуждают игры… а я… ничего не могу об этом сказать. Лучше бы я не рождался.

Категоричность суждений молодого человека меня напугала. Неужели с такими проблемами сталкиваются многие дети?

Мы разговаривали еще полчаса, прежде чем я решился сделать свое предложение.

– Необеспеченность еще долго будет преследовать тебя, – отвечаю я мальчику. – Но сейчас я в состоянии тебе помочь. Держи.

Я вынимаю из сумки конверт, в который упакованы iPhone и зарядное устройство, и протягиваю его мальчику. Он непонимающе смотрит на конверт.

– Там лежит то, что по твоему мнению играет такую существенную роль. Практически новый iPhone. Он не принадлежит мне, но он и не краденный – так что пользуйся, я дарю его тебе.

Мальчик еще несколько минут непонимающе хлопает глазами, потом неуверенно открывает конверт (тот не запечатан) и достает оттуда вожделенный девайс.

– Спасибо, – с сияющими глазами говорит мне ребенок. – А тебе он не нужен? У тебя еще есть?

– У меня нет другого такого, более того, я никогда раньше ничем подобным не пользовался, – качаю головой я. – Я не платил за него, но он не краденый – это подарок. Но тебе он нужнее… Бери.

Мы обменялись телефонами, и я попросил мальчика написать мне, если ему снова будет тяжело…

Через 5 минут я отправил СМС «Твой подарок уже пристроен. Есть человек, которому он нужнее». Я ожидал вопросов, но в ответ незамедлительно пришло сообщение: «Молодец!!! ».

Как же я жалею, что поступил тогда именно так! Благими намереньями вымощена дорога в Ад…

Этот мальчик не был «Другим» в том значении, какое я придаю этому слову. У многих молодых людей в основном в силу финансовых причин еще нет смартфонов. Но ключевой фактор принадлежности к поколению iP – это само желание принадлежать к нему.

Часть 2. «I»

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 Следующая ⇒