ГЛАВА XVIII

Все могло бы быть по‑ другому, если бы она не жила так долго воспоминаниями и снами.

Яркие призывные сны. Сны, в которых он целовал ее в губы. В которых его горячий чувственный язык прикасался к ее шее, щекотал ей затылок, мочки ушей, снова шею.

Сны, в которых его сильное тело двигалось по ней в дерзком медленном ритме, ладони охватывали грудь, язык омывал ее. Сны, в которых он прижимался к ней, свежей и ароматной после ванны. Его поцелуй, его губы, его язык на ее животе. Его пальцы на ее бедрах, нежно пожимающие опушенный медью холмик между ними, находя щель, погружаясь внутрь…

Сны…

Только теперь это был уже не сон, не воспоминание. И ощущения никогда раньше не были такими яркими и такими приятными. Он был прекрасным любовником и поэтому быстро нашел самую чувствительную точку в ней. Дотрагивался и гладил пальцами в медленном ритме. Ласкал пылающим языком.

— Нет! — протестовала она, дергая головой. Но он никогда прежде не обращал на нее внимания. И не собирался делать этого сейчас.

И слова, сказанные им раньше, были истинной правдой. Так много времени прошло. Очень много времени. В ней нарастало ощущение волшебства. Поднимаясь, словно запах жасмина от ночного ветра, охватывая ее всю, завладевая с жаркой силой. Пальцы ее вцепились в его плечи, тянули за волосы. Она подумала, что взорвется, умрет в потоке взлетающих серебряных звезд. Это окончится, она достигнет этого рая, этих обжигающих мгновений сладчайшего восторга… Он придерживал ее спину, сдвигая, разделяя ее тело своей тяжестью, наваливаясь на нее.

Она была горячей и скользкой, и очень мокрой, и все же немыслимо напряженной. Он вошел в нее и был поражен, что она вскрикнула от боли. Она быстро заставила себя замолчать, зарывшись лицом в его влажную грудь. Он мысленно обругал себя, сообразив, что после рождения их ребенка она еще не занималась любовью.

— Расслабься, любовь моя, я не сделаю тебе больно. Никогда… — хрипло прошептал он.

Он покачивал ее, прижав к себе. Он позволил себе полностью войти в нее и замереть на несколько долгих мгновений. Она вздрогнула, и он снова начал двигаться, целуя ее. Она ощущала кожей его шепот.

— Боже, как я ждал тебя! Как я умирал без тебя! Никакие наказания, никакие работы не могли сравниться жестокостью с тоской по тебе…

Руки ее обхватили его за шею. Спина немыслимой дугой выгнулась, и он понял, что она движется вместе с ним, навстречу его толчкам. Он поднялся над ней и смотрел, как переплетаются их тела. Потом он закрыл глаза: напряжение, жажда, казалось, раскалывали его. Он двигался, словно ртуть, испытывая боль, такую боль, отчаянно стремясь смягчить ее. Боже, вот оно. Как долго, как невероятно долго он ждал.

Потом наступила кульминация, яростная, неистовая. Он старался сопротивляться ее волнам, омывающим его, заботясь о том, чтобы довести ее до этой сладкой точки вместе с собой. Но горячие судороги снова и снова сотрясали его, и он был бессилен что‑ либо сделать. И когда судороги ослабли, он, все еще дрожа, упал рядом с ней. Он притянул ее в объятия и почувствовал ее сопротивление, но это не имело значения. Голос его дрожал, когда он прошептал:

— Боже мой, любовь моя, как это было хорошо. Клянусь небом, я слишком долго ждал.

Она молчала. Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. Изумрудные глаза, чуть влажные, ответили на его взгляд. Он не задержался на ее глазах, а нежно гладил взглядом все ее тело, которое только что любил так беспредельно. Она так мало изменилась. Грудь увеличилась. Соски были глубокого темного тускло‑ розового цвета. Пожалуй, бедра стали на полдюйма полнее и от этого еще привлекательнее. Две крошечные, тонкие, словно волоски, морщинки спускались с живота к пылающему темно‑ рыжему холму.

Он нежно провел пальцем по ее телу.

— Боже мой, как мне не хватало тебя! — шептал он. Он дотронулся до одной из тонких морщинок. Она посмотрела на него, потом схватила за руку.

— Что еще? Любовь моя, если я был недостаточно нежен…

Губы ее изогнулись в чуть заметной понимающей улыбке.

— Когда ты поймешь! — мягко сказала она. — О, ты хорош! Ты — опытный, сильный, и ты очень хорошо это знаешь! Но…

— Ах, да! — тихо сказал он, глаза его тоже заблестели. — Я не ползал сто дней у твоих ног, вымаливая прощение за то, что когда‑ то сомневался в тебе!

— Сомневался во мне! — воскликнула она. Он поспешно прижал палец к ее губам, и она снова заговорила шепотом. — Черт побери, надо было заставить тебя ползать! Ты не сомневался во мне. Ты обвинял меня!

— Роза! — прошипел он в ответ. — Я стараюсь просить у тебя прощения. Но как, по‑ твоему, это должно выглядеть?

— Ну, милорд, я расскажу вам! Я невиновна. Со мной жестоко и несправедливо поступали с тех самых пор, как я проснулась в то утро в вашей постели. Я никогда, ни с кем, не замышляла никакого заговора, чтобы выйти за вас замуж. И я, конечно же, никогда не желала смерти ни Анне, ни вам. Итак, господин мой, вы правы. Я — ваша жена. И, может, я и дура, но я счастлива, что вы живы. И вы достаточно сильны, чтобы требовать то, чего вам хочется, брать меня или, наоборот, не замечать, но если вы хотите вызвать во мне ответное чувство, тогда…

— Что тогда?

— Ну, тогда вам определенно придется еще немного поползать.

Мускулы его напряглись, как сталь. Зубы были сжаты, и в нем, похоже, происходила какая‑ то мучительная борьба.

— Герцоги не пресмыкаются! — огрызнулся он.

— Этому герцогу лучше бы научиться!

— Ах, вот как?

— Да, вот так!

Она схватила простыню. Он так же быстро отнял ее.

— Что ты теперь пытаешься прикрыть? — набросился он.

Выставив подбородок, с беспорядочно разметанными волосами, она смотрела на него. Настроение ее снова переменилось.

— Не смотри на меня так! — внезапно взмолилась она, удивляя и смущая его.

— Роза, ты — прелесть! — озадаченно произнес он. Она никогда не казалась ему более прекрасной. — Роза, ты подарила мне прекрасного сына. И ты все еще самая поразительная женщина из всех, кого я когда‑ либо видел.

Она покачала головой. В недоумении он приподнял ее упрямо выставленный подбородок. Глаза ее, зеленое пламя, смотрели на него.

— Милорд Дефорт, — произнесла она хриплым шепотом, который в ночном воздухе казался горячим. — Я знаю вас, я замужем за вами.

— И что это значит? — спросил он, абсолютно ничего не понимая.

— Не будете ли любезны встать! Я умираю от вашей тяжести! — пробормотала она.

Он был уверен, что это ложь, уловка. Но тем не менее повиновался.

— Объясни мне, Роза, о чем ты говоришь!

— Это все еще моя ночь! — прошипела она в ответ. — Моя очередь! Ты в доме моего отца! Ты не имел права прийти в эту комнату, и все же ты сумел прийти и… и…

— Потребовать то, что по праву является моим? — предположил он.

— Ты невероятно самонадеян, — сказала она, садясь, отодвигаясь от него, целомудренно прижимая покрывало к груди.

— Я хочу знать, о чем ты говоришь! — настаивал он.

— Хорошо! — взорвалась она. — Давай посмотрим! Тебя оставили умирать. Но ты выжил. Потом тебя подобрали испанцы и…

На мгновение Роза замолчала. Она не сомневалась в этой истории, и в горле ее, казалось, застрял комок. Только несколько минут назад руки ее лихорадочно двигались по его спине.

И дотронулись при этом до рубцов, оставленных испанской плеткой.

— Да, меня подобрали испанцы, — нетерпеливо произнес он. Он вылез из кровати и смотрел на нее, обнаженную и гибкую, лежащую в тени, отбрасываемой огнем. — Умоляю, продолжай.

— Но потом ты добился свободы, — тихо сказала она. — Свободы, чтобы стать королем пиратов, Победителем драконов.

— Продолжай!

— Это было довольно давно. По меньшей мере несколько месяцев тому назад!

— По меньшей мере, — сказал он.

Она ощутила, как кровь прилила к ее лицу.

— Ну вот, так что я совершенно уверена, что на самом деле ты не ждал меня.

Он улыбнулся. Широкой, откровенной улыбкой, которая вызвала в ней желание дать ему пощечину.

— Любовь моя! Это совершенно немыслимо. Ты ревнуешь.

— Я не желаю быть одной из многих, — чопорно заявила она.

— Ты ревнуешь, — благодушно сказал он.

Он прошелся по комнате, словно фантастическое животное, не стесняясь своей наготы. Он помолчал, выглянул в окно, потом тихо заговорил.

— Ну, если ты ревнуешь, то в этом нет никакой нужды, — заверил он. — Я был королем пиратов, и возможностей у меня было и вправду много. С некоторыми из моих заложниц было очень трудно! Они, похоже, хотели быть погубленными мною. Я с трудом удерживал их на расстоянии, и при этом старался сохранить свою репутацию злобного пирата!

Роза смотрела на него, глаза ее расширились.

— Ты — самонадеянный негодяй! — сообщила она.

— Не совсем. Некоторым из моих заложниц было около восьмидесяти, и, поверь мне, они крайне нуждались в том, чтобы их кто‑ нибудь погубил, но только не я.

— И все это время ты не дотрагивался ни до одной женщины? — спросила она тихо и недоверчиво.

Он помолчал, потом решил быть честным.

— Один раз, — пробормотал он. — Я довел себя почти до болезни, ненавидя тебя, обвиняя тебя — желая тебя. И она была молодая и очень хорошенькая. И шлюха.

Он уселся на диван, поглядывая на элегантную дорожку, ведущую к фасаду дома.

— Только один раз? — спросила Роза.

— Один.

— Почему?

— Почему? — повторил он. — Я говорил тебе, мне было горько…

— Нет, — прервала она, не сводя с него изумрудного взгляда. — Почему только один раз?

Действительно, почему? Почему бы и в этом также не быть честным?

— Потому, — сдержанно ответил он, — что я обнаружил: в другой женщине нет удовлетворения, нет сладкого наслаждения, нет отдачи. Мне следовало взлететь, я был пуст. Я сказал себе, что это — гнев.

— И так и было? — пробормотала она.

— Нет.

— Только один раз… — повторила она.

— Только один!

Он уже достаточно раскрыл свою душу. Но ей этого было недостаточно, о нет!

— Почему я должна этому верить? — спросила она. — Ты был сильно влюблен в Анну, но в ту ночь, когда мы поженились, ты твердо намеревался заниматься любовью со мной.

Он пожал плечами.

— Роза, раз уж мы признаемся во всем, тогда я скажу вот что. Я верил, что влюблен в Анну. Она была мне очень дорога. Но… — Он поколебался, потом нежно продолжил: — Но с того момента, как я впервые увидел тебя, я хотел тебя. Даже в тот проклятый день, когда ты сбросила меня с коня…

— А ты чуть не утопил меня…

Он пожал плечами.

— Уже в тот самый день я был пленен. Никогда в своей жизни я не встречал никого, похожего на тебя.

Роза была осторожна и опустила глаза, ощущая, как немыслимая радость охватила ее.

— Но ты считал, что любишь Анну. И ты все же сумел любить меня.

Он застонал.

— По‑ моему, любой мужчина сумел бы заниматься с тобой любовью. — Он вздохнул. — Роза! Мы с Анной очень подходили друг другу. Она была независимой, очень умной и зрелой, и опытной, и — я не солгал — она была чрезвычайно мне дорога. Но не думаю, будто я когда‑ нибудь знал по‑ настоящему, что такое любовь, пока не встретил тебя. Пока не обнял тебя. А когда я уже влюбился в тебя, ну, тогда… ничто на земле не может сравниться с тобой, любовь моя. — Он указал на дверь в детскую. — Клянусь его жизнью, все, что я сказал — правда, — сказал он очень тихо. — Этого достаточно?

Она прикусила нижнюю губу, наблюдая за ним и прижимая к груди покрывало. Она так дрожала, что едва могла владеть собой. Она хотела обнять его, но все еще боялась верить чуду этой ночи.

— Ты любишь меня? — тихо прошептала она.

— Да, дорогая.

Она дрожала, готовая обнять его, простить. Но это все еще была ее ночь. Она все еще была полна решимости заставить его поплатиться за все.

— И ты спал с другой женщиной только один раз?

— Один раз, Роза! Я же сказал…

Она отбросила назад прядь волос.

— Тогда, — пробормотала она очень тихо, — поскольку я была святой, мне следует в отместку изменить тебе только один раз!

Она откинулась назад, все еще улыбаясь про себя.

Ей было больно. Мысль о том, что он был с кем‑ то еще, была непереносимой. Но это было уже так давно. И в ту ночь он обнаружил, что ни одна женщина не может сравниться с ней.

Внезапно она громко ахнула.

Он напугал ее, метнувшись к ней, совсем как пантера в ночи. Рука его зажала ей рот, и глаза ее расширились под его горящим взглядом, когда он придавил ее всем телом.

— Не смей даже думать об этом! — предупредил он, отнимая от ее рта ладонь.

Она смотрела в эти серебристые глаза, такие близкие сейчас, когда он обхватил ногами ее бедра.

— О чем думать? — непонимающе спросила она.

— О том, чтобы изменить мне в отместку. Ни в коем случае, ни под каким видом, ни в какой форме.

Она медленно улыбнулась.

— Почему бы и нет?

— Я изобью тебя до полусмерти и выдерну у тебя все волосы! — пригрозил он. — И, конечно, убью этого мужчину, — добавил он, подумав.

— У тебя и так уже неприятности из‑ за убийства! — напомнила она.

— Так какое значение будет иметь еще одно?

Ее глаза излучали свой изумрудный свет.

— Не говори так! — воскликнула она.

Он отпрянул от кровати и направился к окну.

Боже милостивый, каким же он был дураком все эти месяцы, считая, что ему необходимо отомстить Розе! Он был дураком, когда сражался за Анну, когда испытывал из‑ за нее боль и муку. Анна, бедная, прекрасная Анна! Он был обязан ей любой глупой битвой, в которой мог принимать участие, потому что они дорожили друг другом.

Но ведь…

Милостивый Боже. Он жив. Он выжил, несмотря ни на что. Теперь впереди было так много!

И он все еще вне закона. Он должен доказать вину Джерома и свою невиновность. Способ наверняка найдется.

Он — счастливчик. Господь был милостив к нему. У него есть Роза. За все, что у него отобрали, ему досталась Роза. Красивая, пылкая, страстная.

И несмотря ни на что, она любит его.

Он вполне мог потерять ее из‑ за своей ненависти и желания отомстить.

Руки его дрожали. Он крепко стиснул их, чтобы сдержать дрожь.

У него есть Роза. И, чудо из чудес, у него есть сын.

Он поднялся с дивана, потянулся, надеясь остановить дрожь. Это не помогло. Он вернулся к кровати.

Встав на колени, он смотрел на нее. Роза настороженно следила за ним изумрудными глазами. Он взял ее руку, нежно поцеловал кончики пальцев. Потом перевернул руку и поцеловал ладонь. Посмотрел ей в глаза.

— Прости меня! — тихо сказал он. Он смотрел ей в глаза, и его взгляд излучал мерцающий свет. — Я постараюсь научиться ползать.

— Что? — шепотом спросила она, высоко изогнув нежную медную бровь.

— Прости меня! — повторил он, печально улыбаясь. Она потянулась, чтобы дотронуться до его щеки.

— Герцог действительно собирается ползать у моих ног, ради меня? — нежно прошептала она.

Он кивнул, вынул из ее рук покрывало, снова лег рядом с ней и прижал ее к себе.

Ошеломленная, она не сопротивлялась. Она ощущала поток тепла, идущий от него и вливающийся в нее. Ощущала нежность его рук.

— Боже, Роза, месяцами я снова и снова думал о том, что случилось. Мне следовало доверять тебе. Но, Господи, это было мучительное время! — сказал он. — Ты послала меня к Анне — я обнаружил, что она мертва, и за мной явились власти, потому что Джемисон тоже был мертв. Очевидно, кто‑ то донес об убийстве. Ты заклинала меня вернуться к тебе, и я так и сделал. И они снова явились за мной.

— Но…

Он прижал палец к ее губам.

— Не говоря уже о слухах, что ты собиралась заарканить меня.

— Ты должен знать…

— Ах, но, видишь ли, я начал верить в твою абсолютную невиновность! Я верил, что ты заботишься об Анне. Я пришел к…

Он помолчал. Признания. Он никогда и ни перед кем не признавался в своих чувствах так много.

— Я думал, что в первый раз был одурманен, а потом был достаточно глуп, чтобы позволить еще раз одурманить себя.

Она смотрела на него, с трудом сглотнув. Он раскрывал перед ней свою душу. Во внезапном порыве она заговорила.

— Правда, это было не так уж ужасно! По‑ моему, я боялась с самого начала, что слишком легко могу захотеть тебя. Но я боялась этого, потому что думала, будто ты любил Анну, даже когда спал со мной.

— Никакая часть меня не может быть в другом месте, когда я сплю с тобой! — нежно сказал он. — Хотя вина и преследовала меня. Видишь ли, у меня была ты. И Бог знает, что приходилось терпеть Анне.

Но время и расстояние все еще разделяли их. Он еще очень многое мог рассказать ей.

— Мы все были распределены с такой легкостью, — с горечью прошептала Роза. — Джеромом!

— Ах, ну да, Джемисон в то время тоже был замешан. И им наверняка кто‑ то помогал. Нам еще предстоит узнать всю правду. И я отомщу Джерому, — пообещал Пирс таким голосом, что по спине Розы пробежали мурашки.

— Пирс! — нежно воскликнула она, поворачиваясь к нему и ища его взгляда. — Я понимаю твой гнев. Я не могу знать обо всем, что тебе пришлось испытать, но я чувствую твою ненависть и твои муки. На похоронах Анны я страстно хотела убить его. Отбросить всякую осторожность, ринуться через аббатство и перерезать ему горло. Но Джеффри удержал меня, ведь ничего хорошего из этого не вышло бы! Пирс, ты не можешь вернуться в Англию, мечтая лишь о том, чтобы покончить с ним…

— Я убью его, — сказал Пирс, глядя в потолок. И снова от его слов повеяло ледяным холодом.

— Ты не понимаешь, как важно то, о чем я говорю, — поспешно сказала она. — Ты вообще не можешь убить Джерома! Ты должен доказать, что в преступлении виноват он и что ты — невиновен.

Его глаза, быстрые, словно ртуть, взглянули ей в глаза.

— Джером должен умереть!

И снова она почувствовала, что он не воспринимает ее слов.

Она поймала его пальцы, подняла его руку к своей щеке, нежно потерлась об нее.

— Милорд, он должен умереть по приговору суда! Он хитроумно провел нас всех. Мы должны не менее хитроумно провести его. Гнев и ощущение собственной правоты не помогут нам сейчас. — Она улыбнулась, нежно целуя его огрубевшую руку. — Поможет хитрость.

Он вздохнул, потом улыбнулся, глядя на нее.

— Я вовсе не собирался вернуться в Англию и сообщить королю о своем прибытии. Я всегда намеревался использовать все возможные средства, чтобы доказать, что я невиновен.

— Слава Богу, — пробормотала она.

— А потом, если больше ничего не удастся, вызвать Джерома и убить.

— Мы не можем допустить неудачи! — воскликнула она. — Пирс, я уже теряла тебя однажды. Еще одного раза я не вынесу.

Ее слова глубоко взволновали его. Затронули в его душе чувство вины за то, что он был несправедлив к ней, всколыхнули желание, которое жило в нем день и ночь, и так давно.

Он приподнялся на локте и поцеловал ее.

— Я больше не оставлю тебя, — пообещал он.

— Тогда…

— У нас впереди долгое океанское путешествие для того, чтобы продумать нашу месть, — сказал он.

И снова губы их слились. Он вкушал нектар. Он прижал ладонь к ее щеке и снова поцеловал ее. Потом он следил за своей рукой, которая гладила ее грудь, живот. Их глаза встретились.

Она покачала головой.

— Что еще, любовь моя?

— Ну, — пробормотала она, — я огорчена из‑ за другой женщины.

У него вырвалось резкое проклятие.

— И, — величественно добавила она, — ты думаешь, что я могу так легко тебя простить! Подумай о всех мучениях, которые я претерпела из‑ за тебя! По‑ моему, я уже однажды говорила, что если я и прощу тебя когда‑ нибудь, то только после того, как ты будешь сто дней ползать у моих ног, и ты сказал, что согласен ползать…

— Я только собирался попробовать! Я вовсе не говорил, что герцогам легко это делать.

— Ну а герцогини не так‑ то легко сдаются! — пригрозила она.

— Ты хочешь, чтобы я снова встал на колени? — спросил он.

— Да, пожалуй, мне это доставит наслаждение.

— Прекрасно!

Он опустился на колени. Но, как слишком поздно сообразила Роза, вовсе не для того, чтобы просить прощения.

— Прости меня! — прошептал он, но в его словах был намек на смех.

И не успела она опомниться, как он ухватил ее за лодыжки и дернул на себя. И начал ласкать ее, очень медленно и решительно возбуждая самые чувствительные участки ее тела, вначале грудь, потом живот, бедра, между бедрами.

Сначала она протестовала. Бормотала, что это не совсем извинение. Но быстро забыла о своих словах.

Потому что он любил ее, и никогда по‑ настоящему не любил никого другого. Потому что ее пронзили самые приятные ощущения, и потому что она не могла больше перенести мучительного наслаждения.

Она пыталась приподняться. Дотронуться до него. Погладить его руки, его спину. Коснуться его плеч. Она нежно покусывала их, омывала языком.

Встретила его взгляд и улыбнулась.

И почти умерла, когда он погрузился в нее, снова став ее частью.

И при этом шепот его коснулся ее ушей.

— Прости меня, любовь моя!

И этого было достаточно. Она от всей души простила его.

Через несколько минут они лежали, все еще сплетясь, задыхаясь, наслаждаясь тесными объятиями. Она встретила его серебристый взгляд и улыбнулась.

— Ну вот, ты почти прощен, — чопорно заявила она.

Он ухмыльнулся, теснее прижимая ее к себе.

— Почти! Обратите внимание, герцогиня. Никогда в жизни мне не приходилось ползать на коленях так старательно.

— У тебя совершенно особая манера ползать на коленях, — заверила она.

— Тебе она не понравилась?

— О, понравилась, понравилась! — прошептала она. — И все же было бы приятно увидеть что‑ нибудь более традиционное, например, голову, склоненную до земли.

— Если я склоню голову до земли, — предупредил он, — ты тоже окажешься на земле.

Она положила голову ему на грудь, улыбаясь в темноте. Никто не смог сломить в нем упрямства. И она подумала, что ее это не слишком огорчает.

Пальцы его перебирали ее волосы. Потом ладони обхватили ее лицо.

— Снова! От всего сердца, леди, я прошу у вас прощения! — пылко произнес он.

Она резко вздохнула. Встретилась взглядом со страстным серебром его глаз.

— От всего сердца! — нежно сказала она. — Я прощаю вас.

Он приподнял ее в нежных объятиях.

— Тогда отдыхай. Нам рано вставать, а рассвет уже почти наступил.

Она лежала, прижавшись к нему, ее мягкие волосы, словно шелк, ласкали его обнаженное тело. Щека лежала на его груди, и отбившийся медный завиток щекотал его подбородок. Он пригладил его.

— Ах, Роза! Как я хотел быть с тобой, — пробормотал он. — Клянусь, никогда в жизни я не знавал большей красоты, ни души, ни тела.

Он помолчал.

— Роза, я люблю тебя, — прошептал он.

Он ожидал ответа, но не получил его. Он неудобно вытянулся, стараясь взглянуть в ее лицо.

Она спала. Губы были приоткрыты и изогнуты в чуть заметной улыбке, лицо было таким невероятно красивым и таким спокойным. Она не слышала его слов.

Он нежно улыбнулся. Пусть отдыхает. Им предстоит долгое путешествие. Путешествие за правдой.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 171819 Следующая ⇒