СТАРОЕ ПЕНИНО 1 страница

Стр 1 из 5Следующая ⇒

В. И. Будько

СТАРОЕ ПЕНИНО

Часть I

Сланцы

12. 2015 – 19. 08. 2018

СОДЕРЖАНИЕ

Делагарди и шведская оккупация. 3

Лжедмитрий III, 8

Лисовский и Просовецкий. 8

Юхан Видекинд о новом Димитрии. 19

Накануне Столбовского мира. 22

Сумерская волость в 1616 г. 29

Столбовский мирный договор 1617 года. 31

Сумерская волость в 1618 – 1619 гг. 33

Псков, Гдов

и Сумерская волость в 1650 г. 34

Сомерский рубеж в 1657 г.

Материалы С. С. Гадзяцкого. 37

№ 61. № 7165 / 1657 г. июнь.

Отписка гдовского воеводы

Богдана Ивановича Нащокина

об отказе Данилы Неплюева

с ратными людьми защищать

Гдовский уезд от шведов. 50

Михаил Скопин-Шуйский и Делагарди

близ Новгорода.

Делагарди и шведская оккупация

Хронологически шведская оккупация датируется на с. -з. с момента взятия Новгорода шведами 16. 07. 1611 г.

В Новгороде и его землях во время этого нашествия разразился голод, а людей в это время грабило и истязало многотысячное войско под командованием Якоба Делагарди. «Войско это было весьма пестрым, и его основу составляли наемники из разных стран – настоящие «псы войны», готовые служить любому, кто будет платить»[1].

Во время похода шведов и Шуйского на Москву, бó льшая часть наемников Делагарди перешла к противнику, а потому незадачливый полководец вернулся под стены Новгорода с небольшим отрядом, который новгородцы попросту не пустили в город.

В дальнейшем Делагарди неоднократно ходил через Пенино в сторну Яма, Копорья, Гдова и Ивангорода, а потому в этих условиях погост стал перевалочной базой смешанных шведско-новгородских войск.

Здесь под водительством шведов был модернизирован старый новгородский острог, который насчитывал при шведах несколько сот человек. – Надо учитывать, что гарнизон размещался так же по деревням Сумерской волости, где можно было добыть хоть какое-то пропитание и фураж.

«В Стокгольме тем временем с тревогой наблюдали за ситуацией в России. Сбывались худшие опасения короля Карла IX. Его заклятый враг польский король Сигизмунд III становился властелином громадной территории, вплотную примыкавшей к Швеции. Стремясь не допустить такого развития событий, король поручил Делагарди захватить пограничные русские земли. В марте 1611 года пятитысячное шведское войско захватило Корелу, Ям, Ивангород, Копорье и Гдов и вплотную приблизилось к Новгороду.

Я. Делагарди.

В Новгороде только что сменился воевода. Боярина Салтыкова, как и его предшественника Татищева, горожане заподозрили в польской измене и посадили на кол. Новым воеводой стал присланный Земским советом боярин Василий Бутурлин. Ему было велено немедленно вступить в переговоры с генералом Делагарди о совместных действиях против поляков. Чтобы заполучить Швецию в союзники, Совет всей земли 23 июня 1611 года принял решение об избрании русским царем одного из двух сыновей Карла IX. Снова, как во времена Рюрика, «безнарядная» Русская земля звала к себе «варяга из-за моря». Случись такое – и не только российская, но и вся европейская история могла пойти другим путем.

В качестве подарка будущему монарху Бутурлин соглашался на передачу Швеции уже занятых войсками Делагарди русских территорий. Переговоры, перемежаемые пирами, шли в Хутынском монастыре, где разместилась ставка шведского генерала. Дело шло к подписанию судьбоносного договора, как вдруг возникло препятствие в лице граждан Великого Новгорода, возмущенных тем, что за их спиной решается судьбы исконных новгородских земель. Потеря русского побережья Балтики лишала Новгород главного торгового преимущества – выхода к морю»[2].

Последствия шведской оккупации для Новгорода и Москвы были ужасны:

Финляндия. Марка с изображением Я. Делагарди,

губернатора Ингерманландии до 1630 г.

[Шведская] «Оккупация [Новгорода] привела к разорению некогда величественного города. Голландский дипломат, посетивший Новгород в 1616 г., описывает город, лежащий наполовину в руинах, со сгоревшими домами, монастырями и церквами, с резко сократившимся населением; горожане либо умирали от истощения и болезней, либо бежали из города. Поразительный факт: от 20 тыс. жителей к концу оккупации осталось лишь несколько тысяч.

Стоит отметить, что в этих условиях эффективная гражданская администрация продолжала действовать до самого конца оккупации. Сделки и купчие составлялись профессиональными городскими подьячими, приходо-расходные книги велись в различных учреждениях, и толковые дьяки продолжали работать в приказах.

Приходо-расходные книги дворцовой администрации, возглавляемой Делагарди и Одоевским, дают подробные сведения относительно доходов от налогов, уплачиваемых для поддержания оккупационных сил. Книги конфискаций перечисляют земли, которые были конфискованы в пользу формального правителя принца Карла Филиппа.

Поступления серебра и монет записывались в книге Денежного двора, поступления от таможни – в таможенных книгах.

Хорошо утвержденное право новгородских горожан подавать прошения правительству осталось незыблемым во время оккупации, и большое число жалоб и челобитий в архиве показывает, что горожане пользовались этой возможностью. Они жаловались на дурное обращение шведских солдат, крестьяне – на высокие налоги и конфискацию лошадей и телег в пользу войска, что делало невозможной для них обработку земли. Требовали компенсацию за повреждение или утраченную собственность, и на обороте документов обычно была отмечена сумма, которую платила администрация»[3].

Освобождение от владычества шведов пришло в край в 1617 г. Согласно Столбовского договора пог. Пенино становился пограничным селом, где за р. Лугой лежала шведская провинция – Ингерманландия.

Шведы в Ингерманландии проводили политику притеснения рускоязычного населения, а потому крестьяне нередко бежали от шведского гнета в Россию, где их селили на пустующие земли.

Впоследствии в межгосударственных отношениях встал вопрос о беженцах, за которых Россия обязывалась выплатить Швеции известную сумму деньгами, а так же собрать в пользу шведов большое количество зерна.

Это вызвало значительное удорожание хлеба в Пскове, что в свою очередь привело в 1650 г. к народному восстанию, которое активно поддержали стрельцы Сумерской волости:

«В конце декабря 1616 года в деревне Столбово, недалеко от Тихвина, переговоры о мире возобновились и после ожесточенных споров завершились подписанием «вечного мира». Согласно Столбовскому договору Россия получала назад Новгород, Порхов, Старую Руссу, Ладогу, но отдавала шведам Ивангород, Ям, Копорье, Орешек, Корелу, то есть все побережье Финского залива.

Россия потеряла выход в Балтийское море. Это была тяжелая утрата прежде всего для Новгорода, веками жившего международной торговлей. Только через сто лет русским удастся вернуть то, что было у них отнято в годы Смуты.

14 марта в освобожденный Новгород вступили русские послы. Их встречала небольшая толпа уцелевших горожан во главе с митрополитом Исидором. Половина города была сожжена. Софийская сторона, где стояли шведы, выгорела практически полностью. Среди пепелища возвышались только остовы церквей. В некогда густозаселенном городе осталось всего 408 дворов и 527 живущих в них людей.

Голод достиг чудовищных масштабов. Люди кончали жизнь самоубийством, питались отбросами, нередкими были случаи людоедства. Горы трупов были свалены в скудельницы, но хоронить их было некому.

Уходя, шведы напоследок прошлись железной метлой по уже разоренному краю. В руины превратилась Старая Русса, обезлюдели некогда зажиточные деревни новгородского Поозерья. Уцелевших косили болезни. Сохранилось потрясающее по скорбной выразительности описание тогдашнего морового поветрия, сделанное новгородским летописцем:

«Все бежало в леса и пустыни, смерть гналася по пятам и по дороге косила несчастные жертвы. Подобно привидениям, оставшиеся люди выпалзывали из ям и погребов и стекались в храм божий умолять благость небесную; вместе с ним являлась и смерть в отвратительном ужасном виде. Исчезли все связи любви семейственной. Отец чуждался сына, муж убегал от жены любимой, оставляя детей, и бежал в страны отдаленные, но с собой уносил и жало смерти. Все гибло; опустели храмы божий, в них оставался только священник, изнеможенный болезнью. С трудом взбирался он на колокольню, слабой рукой ударял в колокол, созывая православных в последний раз помолиться господу и потом умереть спокойно. Тщетно; некому уже было слушать службу божию. Пять месяцев рыскала смерть из дома в дом, из улицы в улицу. Наконец с наступлением зимы мор кончился, и живые стали дышать свободнее»[4].

Ю. Коссак. Кавалерист из отряда Лисовского. 1860.

Вольная копия с картины Рембрандта

«Польский офицер».

Лжедмитрий III,

Лисовский и Просовецкий

Как известно, Сумерская волость в Смуту была освобождена от шведов только по условиям Столбовского мирного договора 1617 г., после которого жизнь в Пенино стала мало-помалу налаживаться.

До этого в округе и на всем с. -з. 2 года, начиная с 1608 г., рыскали в поисках добычи «воровские казаки» Лисовского и Просовицкого, которых совокупно насчитывали несколько тысяч, и которые здесь именовались – литвой. Народ ненавидел литву, но против силы была нужна другая сила.

Ходили в то время через пог. Пенино в Новгород и из Новгорода новгородцы и их союзники – т. н. «немцы», шведы и разного рода наемники из Европы, французы, англичане, ирландцы, а в самом остроге по-прежнему стоял военный контингент, к которому присоединились шведы и наемники шведского войска.

О количестве войск Лисовского на с. -з. пишет шведский историограф Юхан Видекинд, который сторонников Лжедмитрия II, того же Лисовского, называет «поляками» и «димитриевцами»:

«В это время Якоб [Делагарди] собирает силы для шведского выступления и, созвав военный совет, обсуждает вопрос, куда перенести военные действия. Младший посол, Петр Нильссон, убедил брать приступом Ивангород, осажденный Германом Врангелем. Думая взять Ивангород, [Делагарди] встречает препятствия со стороны Лисовского. Эту крепость, расположенную против Нарвы, поляки-димитриевцы давно уже обороняли за сильными укреплениями, а так как она защищена была и местоположением, то упорства врагов не удавалось сломить ни причиняемым уроном, ни доблестью осаждающих. Притом, и Лисовский[5], который, как упоминалось, незадолго до того был изгнан из Суздаля и, опустошив повсюду деревни и монастыри, обремененный добычей, ушел было к границам Польши, теперь вернулся [назад] и занял с 4 тысячами человек все ближайшие дороги (и встал на пути г. Якоба, чтобы на пространстве 4 миль отрезать доступ к Ивангороду). Это был человек, который и сам с удивительной храбростью искал опасностей, и воинов вел с собой таких же: они, как и наши соратники из отряда Делашапелля, слыли на солдатском языке «пропащими» и обреченными на смерть (были люди отчаянные и больше ценили добычу, чем жизнь). С ними Лисовский долго опустошал внутренние уезды Московии, затем послан был поляками тревожить наших на окраинах [России] и, наконец, после смерти Лжедимитрия, выступив против войск Заруцкого, пал жертвой судьбы.

…

Лисовский тоже пытался двумя приступами взять наш лагерь [под Нарвой], но во второй раз потерял два знамени и много людей убитыми и пленными, гнали его вплоть до Яма (и укрепился под стенами Яма). Он выступил навстречу Горну, спешившему туда с тысячей всадников, но как только приблизился к врагу и можно было начать битву, он, внезапно покинув удобную позицию, бросился в бегство, причем много народу у него было перебито и уведено в плен; всего же войска [Лисовского], по сообщению пленных, было 3 тысячи из казаков, поляков, русских и татар. Оно бродило везде по полям, гонясь только за добычей, и теперь часть награбленного оставило нам.

…

Казаки, татары и неведомо какой еще людской сброд [у Лисовского] объединялись под командой разных вождей и выжидали событий. Замки и укрепления в большинстве пока были в руках димитриевцев, а многие готовились к сдаче. Лисовский, который, как я упоминал, только что был прогнан из стен Яма, теперь, по слухам, стал лагерем близ Гдова, но из-за разногласий с горожанами сжег [в горде и на посаде] дома и бежал неведомо куда»[6].

У Ефима Андреева, кстати, есть запись о походах в Северную Гдовщину и Ивангород Лисовского и Просовецкого, воевавших на стороне Лжедмитрия II, бывших противниками Новгорода и шведов под руководством Делагарди.

Псков. Довмонтов город.

Рисунок-реконструкция Ю. П. Спегальского.

О Просовецком у Андреева сказано, что он находился какое-то время на Ивангородской зимней дороге в д. Родино, Гдовского уезда, где были похоронены его казаки. Очевидно, что здесь произошла стычка казаков его с консолидированным войском Новгорода и шведов.

Деревня Родино отстояла раньше приблизительно в 10 верстах от пог. Пенино на дороге Ивангород – Родино – Самро – Новгород. – Не исключено, что именно здесь недолгое время был стан Просовецкого, который вместе с Лисовским и Лжедмитрием III противостоял «в этой стране» Новгороду и Делагарди.

Лисовского ярко характеризует тот факт, что жители Ивангорода, зная его разбойный нрав, первоначально не пустили в крепость, хотя он намеревался быть в числе защитников горожан:

«В 1608 г. донские казаки, под предводительством Андрея Просовицкого ходили от Пскова чрез Гдов к Ивангороду, и в 1609 году, Просовицкий, с литовским воеводою Александром Лисовским, ходили против шведов к Ямбургу, и два года сражались с ними в этой стране, но были разбиты под Ямбургом шведским генералом Горном; Андрей Просовицкий, с своими казаками, пошел на помощь к Ивангороду, предавая все на пути истреблению («Донское» кладбище в 15-ти верстах от Сижна, в деревне Родино)»[7].

О Просовецком, который до поры воевал вместе с разбойным войском Лисовского, говорит известная энциклопедия:

«Просовецкий, Андрей Захарович – атаман «воровских» казаков, Тушинский стольник, а впоследствии дворянин Московский, известный деятель смутного времени. Ярый приверженец Лжедимитрия II.

…

Всю зиму П[росовецкий] держался с Лисовским в Суздале, с наступлением же весны они удалились на север, ко Пскову, в котором, несмотря на междоусобную распрю, большинство было на стороне Лжедимитрия. Двинувшись в мае 1610 года на север, Лисовский с Просовецким по пути подошли к Калязинскому монастырю, осадили его, взяли и предали разграблению, а затем сожгли. Отсюда они двинулись в Новгородскую землю. Между тем, Шуйский был свержен с престола, а королевич Владислав почти всею Московскою знатью был признан царем. Это событие изменяло отношение к Москве шведов, которые теперь превращались из союзников во врагов. Вместе с тем и Лисовский, действовавший ранее совместно с Просовецким в интересах Самозванда и Польской короны, теперь в интересах последней намерен был вступить в борьбу со Шведами. Просовецкий, вероятно, еще не понявший смысла борьбы Лисовского со шведами, действует совместно с ним. Получив поражение от шведского полководца Горна под гор. Ямою (ныне Ямбург), они должны были отступить, и оба двинулись ко Пскову. Во время отступления ко Пскову союзники разошлись: П. уже понял, вероятно, в какой он попал обман, а также какая пропасть теперь их разделяла. Ему стало понятно, что Лисовский отныне будет преследовать интересы Польши и Владислава, он же, конечно, останется верен Самозванцу. И так отныне они расходятся врагами; Лисовский ушел к Острову, Просовецкий же остановился станом в 20 верстах ото Пскова по дороге в Новгород. Когда Лисовский собрался с силами и подготовился, то неожиданно из-под Острова напал на стан Просовецкого. Между ними завязалась битва, и побежденный Просовецкий удалился опять к Самозванцу, силы которого, как известно, возродились после бегства в Калугу. Таким образом, Просовецкий до самой смерти Самозванца (в дек. 1610 г. ) оставался верен ему»[8].

В сетевой энциклопедии есть описание т. н. «казаков» Лисовского, от которых практически ничем неотличались «донские казаки» Просовецкого:

«Лисовчики – название формирований польско-литовской иррегулярной лёгкой кавалерии, действовавшей в пределах Речи Посполитой и Венгрии, а также в «Смутное Время» – на территории России, под командованием А. Ю. Лисовского в 1608 – 1616 годах.

В отличие от других подразделений (хоругвей) польской и литовской конницы, лисовчики были нерегулярными формированиями, формально не получали жалования. Формировались они в основном из добровольцев мелкой шляхты и горожан из Великого княжества Литовского. В составе лисовчиков воевало и немало казаков, как русских (северских, донских, дедиловских), так и украинских («черкас»). Относились к лёгкой кавалерии казацко-татарского типа (сабля, сагайдак, пистолеты, минимум доспехов). Они кормились только за счёт трофеев и награбленной добычи. Во время боевых действий они рассчитывали на свою скорость и в сражениях не сооружали град-обозов (таборов). Лисовчики получили печальную известность благодаря многочисленным грабежам, насилиям и убийствам, жертвами которых становилось мирное население. Не брезговали они грабить и земли своей родины (это было одной из причин, почему король Сигизмунд III Ваза желал удалить их из Речи Посполитой настолько надолго, насколько это возможно). В то же время противники уважали лисовчиков за высокие боевые качества.

…

Лисовчики при передвижении не использовали ни повозок, ни лагерей. Во время марша они имели только вьючных лошадей. Благодаря этому они добивались высокой скорости передвижения своих отрядов. Чтобы сохранять тайну своих передвижений, лисовчики не останавливались ни перед какими мерами: так, они убивали встречавшихся на их пути людей как возможных свидетелей. Точно так же вырезалось население городов и деревень, через которые следовали их отряды. Для переправ лисовчики выбирали только неизвестные места. Благодаря этому лисовчики были незаменимы для разведки, преследования и проведения глубоких диверсионных операций. Во время боя лисовчики сражались «лавой», то есть открытым боевым порядком, сохраняя промежутки между бойцами, достаточные, чтобы солдат свободно мог развернуть коня. Их тактика сводилась к поражению противника огнём и стрелами. Лисовчики также умели при необходимости сражаться в плотном строю»[9].

В интернете есть вольный пересказ Псковской летописи В. И. Охотниковой, который касается событий смутного времени и прихода Лисовского в Псков:

«Но Бог так повелел, за грехи наши пожелал покарать и разорить Русскую землю: прежде мы, как собаки, только ушами слышали о Северской земле и о том, что творили литовцы [Лисовского] на границах Московского государства и около Новгорода, и только Псковская земля одна оставалась доселе целой. Но наполнилась чаша горечи полынной – пришла весть, что злой тать и разбойник пан Лисовский и Иван [Андрей] Просовецкий вместе с русскими мучителями и грабителями приближается, спасаясь бегством, и к этой земле, что не нашли они больше места, гонимые князем Михаилом Васильевичем Скопиным, что многие города неожиданно ими были взяты и разорены. Услышав это, новгородцы возвратились, опасаясь, чтобы тот не пришел внезапно на Великий Новгород и не взял его.

Псковичи же еще до этого, узнав о готовящемся нападении на них новгородцев, не имея ниоткуда помощи, послали в Ливонскую землю к пану Ходкевичу Максима Карповского с просьбой о помощи, он же тогда не успел собрать войско и выступить. И псковичи, узнав о том, что пан Лисовский с литовцами и русскими людьми стоит в Новгородской земле, около Порхова, послали к нему бить челом, чтобы шел он в Псков с русскими людьми. Он же, опустошив многие новгородские земли, пришел в Псков.

И пустили его в город, а литовцев расположили за городом в посаде и стрелецкой слободе. Но понемногу начали и литовцы проникать в город, и многие начали большие деньги пропивать и принаряжаться, ибо многое множество имели золота, и серебра, и жемчуга, что награбили и захватили в славных городах Ростове и Костроме, и в обителях и лаврах прославленных, в монастыре Пафнутия Боровского и Колязинском монастыре и многих других; и гробницы святых разбивали, и сосуды и оклады у икон, и много плена взяли, жен, и девиц, и юношей. Когда все это порастратили, и проиграли в кости, и пропили, начали они дерзко говорить и угрожать горожанам: «Мы-де многие города захватили и разорили, так же поступим и с городом Псковом, ибо все состояние наше заложено здесь в корчме». И не осуществился их злой замысел, случилось все не по человеческому разумению, но по Божиему промыслу, ибо, благодаря молитвам Пречистой своей Матери и великих чудотворцев, не захотел он тогда погубить город, не отдал его этому варвару на расхищение, ибо ждал нашего покаяния.

Узнали горожане об этом злом умысле злых людей и, придя к варвару, начали в льстивых словах его уговаривать, чтобы шел он к Ивангороду на выручку, поскольку был он тогда окружен шведскими немцами и находился за спиной у Новгорода и Пскова; а они-де, собрав деньги, пошлют к нему. Он нисколько не раздумывал над этим, и вскоре ушел из города со всем войском, и пришел к Ивангороду. Немцы же, узнав об этом, бежали в свои земли, в Ругодив.

Потом тот окаянный варвар понял, как обманули его псковичи, хитро выслав его из города, и сильно опечалился. И тогда он задумал ответную хитрость, чтобы взять обманом Ивангород, такую мощную крепость: «Тогда-де могу из этого города и другие отвоевать». И послал он вперед себя небольшой отряд в город с хлебным запасом, ибо там оставалось мало продовольствия. Они вошли в острог и хотели войти в город и засесть там, как он велел, и никто в городе не увидел в этом коварства, но все очень обрадовались и похвалили их. Но один из старших дьяков, по имени Афанасий Андронников, понял его злое коварство, и повелел закрыть ворота города, и не пустил их, и повелел им находиться в остроге.

В это же время и сам многоковарный [Лисовский] подоспел к острогу, и не пустили его, и был он посрамлен; и попросился у правителей городских побывать в городе с небольшим числом людей, и пропустили его, и поблагодарили за выручку. Он же удивлялся мощным укреплениям города: стоит он на высокой горе, имеет три каменные стены и множество орудий и всяких запасов. И похвалил правителей городских, говоря: «Ни в одном из русских городов не могли разгадать моих многочисленных хитростей и уловок, которыми я их оболыцал, этот же город мне не удалось взять обманом, ибо раскрыли мой обман». И ушел из города.

И разделились между собой литовцы и русские, и пошли русские в Псков, а пан Лисовский с литовцами и немцами, взятыми в плен в Ивангороде, пошел мимо Пскова. И пошел выше Пскова, и взял пригороды Воронич, и Красное, и Заволочье, и начал оттуда совершать набеги на Псков каждые день и ночь, и на Изборск, и на Печоры, и в другие места, и опустошил всю Псковскую землю.

И в тот же год начались всякие беды в Пскове: стало дорожать пропитание в посадах, поскольку был окружен город отовсюду, с двух сторон немцами, а с третьей литовцами, не дающими выйти из города за необходимым. И 8 лет длились голод, и мор, и сидение в осаде от литовцев, и от русских воров, и от немцев. Но велика милость Пречистой Богородицы Печерской, что не позволила закрыть путь, идущий мимо ее дома к литовской границе в Ливонскую землю, оттуда все эти годы и доставляли пропитание в Псков, поскольку жители < ливонских> городов были в большом мире с псковичами; если бы не помогала та земля пропитанием, то не могли бы избавиться от поганых. Но много бед от нашествия литовских и немецких войск выпало тогда и на долю обители Пречистой Богородицы, но от всех бед сохранила и защитила Пречистая Богородица дом свой, и прославился ее монастырь во всех концах вселенной, о чем немного расскажу впоследствии, потому что невозможно подробно рассказать о всех преславных чудесах ее, случившихся в то время»[10].

В сети сегодня есть так же материалы Я. Н. Рабиновича о событиях того времени[11]:

«Летом 1610 г. у шведов в этом районе неожиданно появился новый опасный противник, который оказал большое влияние на события под Ивангородом. Речь идет о тушинском военачальнике Александре Лисовском, который в июле-августе прибыл в район Пскова. Псковский летописец отмечал: «Пришел Олисовской пан с литовскими людьми и с Черкасами, да воевода Андрей Просовецкий с казаками на Великие Луки и по челобитью Псковскому во Псков». Его разношерстная армия (до 3 тыс. казаков, поляков, русских и татар) расположилась на посаде (русские отряды) и в стрелецкой слободе (литва и черкасы) [12, с. 70]. Псковичи летом-осенью 1610 г. продолжали поддерживать Тушинского вора Лжедмитрия II, оставаясь противниками Новгорода, прежнего московского правительства Шуйского и но-вого пропольского правительства Семибоярщины.

В конце августа 1610 г. псковичи, опасаясь грабежей, отправили этого опасного союзника подальше от родного города для защиты от шведов своих пригородов – Яма и Ивангорода. Ранее летописец писал, что «навесну» пришли под Ивангород «12000 Немец», а в Ивангороде хлеба не было, «людей гладных много, а ели кожи, и били челом Псковичам о помощи себе» [13, с. 227]. Псковский летописец отмечал, что Лисовский привез в Ивангород обоз с хлебом, но жители по совету «дьяка начальника Афанасия Андроникова» не пустили его воинов внутрь крепости. По просьбе Лисовского ему разрешили осмотреть крепость «с немногими людьми». Он увидел мощные укрепления, крепость, стоящую на высокой горе, с тремя каменными стенами и большим количеством орудий [12, с. 71]. «Три стены» – это укрепления Замка, Большого Бояршего города и Переднего (Малого) города. Имя дьяка Афанасия Андронникова больше нигде не встречается. Известно, что помощником у псковского воеводы князя И. Ф. Хованского был дьяк Михаил Милославский.

После доставки в Ивангород обоза с продовольствием Лисовский двинулся в сторону Яма, осажденного к тому времени шведами. Там Лисовский вначале действовал довольно успешно, даже пытался двумя приступами взять шведский лагерь возле Яма, причем значительная часть наемников перешла на его сторону. По словам Видекинда, «более 2 тысяч иноземцев бежало к неприятелю, среди них больше всего ирландцев». Конрад Буссов приводил сведения о 500 англичанах и 300 ирландцах, перешедших на сторону Лисовского. Эти явно завышенные цифры все же ближе к истине [11, с. 147; 14, с. 160 – 161].

Прибытие свежих шведских сил под командованием Эверта Горна вынудило этого авантюриста отступить от Яма на юг, в сторону Гдова и Пскова. Видекинд писал: «Ли-совский только что был прогнан из Яма, теперь, по слухам, стал лагерем близ Гдова, но, из-за разногласий с горожанами, сжег дома и бежал неведомо куда» [11, с. 150].

При отходе от Яма и Ивангорода на юг в сентябре 1610 г. в отряде Лисовского вспыхнуло недовольство его политикой со стороны другого казачьего атамана Андрея Просовецкого, также бывшего тушинца. По словам Конрада Буссова, «оказав псковичам услугу» под Ивангородом, Лисовский «перешел на сторону польского короля и эту зиму провел в Воронечье» [14, с. 161]. Казаки атамана Просовецкого и слышать не хотели о присяге новому московскому царю, польскому королевичу Владиславу, не желали вступать в союз с польским королем и литовским гетманом Ходкевичем. В это же время прибывший в Новгород И. М. Салтыков рассылал в разные города грозные грамоты, требуя присяги Владиславу. Что касается новых наемников, перешедших на сторону Лисовского под Ямом и Ивангородом, то им было все равно, кому служить, лишь бы им платили. Поэтому англичане и ирландцы, о которых сообщает Конрад Буссов, теперь стали служить польскому королю Сигизмунду, как и их командир Лисовский.

О разногласиях Лисовского с местными жителями Ивангорода и Гдова, а также внутри его войска между казаками атамана Андрея Просовецкого и новыми наемниками, сообщается во многих источниках [15; 16, с. 343]

…

Новгородские власти с тревогой отнеслись к появлению в Ивангороде очередного Лжедмитрия. В Новгороде опасались, что шведы начнут поддерживать этого самозванца и переманят его на свою сторону. Взятых в плен казаками станицы Карпа Косолапа шотландца «Андруса Леска» и англичанина «Брюдика Давыда» на допросе в Новгороде спрашивали, нет ли какой переписки у шведского военачальника Я. Делагарди с жителями Ивангорода и этим Лжедмитрием [19].

Это опасение новгородцев явственно видно из сохранившегося проекта договора Новгорода с Делагарди. Скорее всего, проект был составлен в апреле-мае 1611 г. Согласно проекту этого весеннего договора новгородцев со шведами, Делагарди должен был выступить против Лжедмитрия и очистить от «воров» Ивангород, Ям, Копорье, Гдов. Но шведы должны были не захватывать эти освобожденные города, а вернуть их законному новгородскому правительству. В документе прямо сказано: «Якову Пунтосовичу со всеми ратными людьми идти очищать Ям, Иваня города, Копорье, Гдова к Московскому государству, а к Свийскому не приворачивати и стояти в уездах, которые прямят Вору» [8, с. 19 – 21; 20].

12 3 4 5 Следующая ⇒