Сцена 2.. Действие IV.

Сцена 2.

Подземный переход из 2 сцены II действия, ставший еще старше и темнее. Б е д н ы й ф и л о с о ф сидит на своем старом месте с гитарой. Он угрюм и неопрятен; одежда старая; волосы изрядно поседели и поредели. П а т р и о т и ч н ы е г о п н и к и спускаются в переход и подходят к философу. Они дружны и серьезно настроены. На них обычная дешевая одежда наших дней.

1 й г о п н и к (своим товарищам, указывая на Бедного): Вот он, этот козел!

Б е д н ы й (в окружении гопников): Доброго дня, молодые люди.

1 г о п н и к: Недоброго! Ну чё, дядя, все сидишь тут?

Б е д н ы й: Да видишь, не стою – сижу помаленьку…

1 г о п н и к (перебивая его): И всё поёшь?!

Б е д н ы й: И пою, и так играю, без вокалу…

1 г о п н и к: Поешь то же, что вчера пел и неделю назад?

Б е д н ы й: А то! и неделю, и месяц, и год. А иные песни и десяток лет пою… и два… десятка. Свои ведь песни. Что ж еще мне петь-то…

2 г о п н и к: Да лучше ваще ничё не петь, чем такое…

Б е д н ы й: Да лучше-то, оно лучше вообще б не жить, наверно, и разговоры такие не вести с вами. Много чего лучше. Ить недаром лучшее – враг хорошего, как писывал один французский философ. И даже самостийный Гегель с ним соглашался… (во время речей Бедного Гопники переглядываются, корчат недовольные мины и преисполняются нетерпением)

1 г о п н и к: Ты давай не увиливай от вопросов… ф-философ французский. Песни твои… говно полное. Тут дети ходят, будущее страны. Они вырастут – патриотами будут, а тут ты со своей крамольщиной. Они понаслушаются и – станут хрен знает кем… такими же козлами! Я давно говорил, надо с этим разобраться. И слово держу. Разберёмся. Я пацаном был – давал слово, слово пацана, – и сдерживал, и щас – слово мужика – сдерживаю.

Вот ты Родину любишь?..

Б е д н ы й: Да как тебе сказать… понятно чтобы. Не баба она, чтоб я её любил…

3 г о п н и к (всем): От сволочь!

1 г о п н и к: Как можно ее не любить? Она ж тебя родила, образование дала, гегелЯм всяким научила… от врагов в мире защищала, худо-бедно кормила… обувала-одевала, как могла! Хоть таким, как ты, чем хуже, тем лучше.

Б е д н ы й (медленно): Родила и одевала – меня – мать. Ее я любил. Научили меня педагоги и ученые. Их я благодарил. Врагов – в отличие от государства – у меня нет. А мир я весь уважаю. Вот так…

2 г о п н и к: Ха, врагов нет, говорит.

3 г о п н и к: Тварь неблагодарная!

1 г о п н и к (Бедному): Значит, мир уважаешь, а государство – родную страну! – нет. Молоде-эц…

Б е д н ы й: Не родня мне государство! Нет у нас кровнородственных отношений. Хоть анархистом считайте!.. (задумчиво, упадшим голосом)да из всех в этой пьесе я и оказался самый анархист.

(В продолжении дальнейшей речи Гопники между собой гневно бросают: Козёл! Ну, ваще! Говнюк! Крамольник! Сволочь! Тварь! Неблагодарный!.. )

Ну, горбатьте на свое государство! Петушиное племя: наше дело – пропеть, а там хоть не рассветай! Ну, утраиваете вы ВНП, учетверяете. А нищих в стране меньше не становится. И ведь не столько нищих экономически, сколько духовно, мысленно нищих. Бедность же – и та, и другая – порождает зависимость… от лицемерных утилитаристов, которые просто чуть богаче: в одном случае – финансовым капиталом, в другом – духовным. Не-э, они не олигархи и не слишком умны, но их очень много. Большой – крепкий – класс утилитаристов захватывает бедных и диктует свою волю. И тут уж никакой гений и никакая революция не спасет от их диктатуры! Диктатура пролетариата и золотой век, научная революция и нефтяная чиновничья олигархия – всё заканчивается одним: крепчает прагматизм и устанавливается серая диктатура утилитаристов.

4 г о п н и к: Угу, как же!.. А мы?

Б е д н ы й: Между бедными и утилитаристами нет резкого противоречия. Пока вы – бедные, потом – если не свернете, как я когда-то, на дорогу свободы! – станете утилитаристами.

3 г о п н и к: Ну! Ты! выродок!!!

3 г о п н и к бьет Б е д н о г о ф и л о с о ф а кулаком сбоку в челюсть. Тот падает на пол перехода. Г о п н и к и избивают его, преимущественно ногами. Бранятся, кричат, разбивают его гитару ему об голову, топчут его тело, соскочившую обувь и одежду, разносят гитару в щепки.

3 г о п н и к: Это тебе за Россию!

4 г о п н и к: Да! Ты был неправ!

1 г о п н и к (уходя в себя, почти одновременно с 4-м): Да… ты был…

2 г о п н и к (одновременно с 1-м): Лучшее – враг хорошего… тоже мне!.. Тфу! (плюет на пол рядом с Б е д н ы м ф и л о с о ф о м)

Г о п н и к и уходят из перехода. Ф и л о с о ф остается лежать бездыханный. Свет на сцене слабеет.

Сцена 3.

Провинциальный театр. Скромная сцена. Декорации отсутствуют. На сцене стоит старая лестница-стремянка. В и к т о р и Д а ш а отстраненно прогуливаются по сцене в ожидании остальных.

Быстро входит С а ш а.

Д а ш а резко поднимает взгляд на него и испуганно – почти вздрогнув – отводит глаза.

С а ш а (обоим): А Валерьяныча всё нет?

Д а ш а (слишком старательно скрывая волнение): Видишь, нету ещё.

В и к т о р (одновременно с Дашей): Нет, нет.

С а ш а: Ну, понятно. Чё вы. (И уходит)

В и к т о р: Даш, что дёргаешься опять?

Д а ш а: Не опять, а снова.

В и к т о р: Да-а? (саркастически удивленно) У-у!

Д а ш а: С началом тянем… Чё, вдоль ночи репетировать опять! (вздыхает) Как всё надоело!

В и к т о р (вполголоса напевает):

Надоело, надоело!

И внутри всё озверело…

(неожиданно, громко) А что ты так на Саню посмотрела?

Д а ш а (вовсе не испуганно, с вызовом): Как (с паузой) же?

В и к т о р (ёрничая): Со – страхом. Испу-ган-но.

Д а ш а (пародируя Виктора): Да-а? У-у!..

В и к т о р: Так, значит. А я подумал, что-о…

Входит Б о р и с В а л е р ь я н о в и ч, спускается со сцены и садится в кресло. Он стар, неопрятен и внешне напоминает Б е д н о г о ф и л о с о ф а, но не до портретного сходства. На нем толстые очки. На скуле след помады того же цвета, что и на губах Д а ш и. Вскоре на сцене появляется и С а ш а.

Б В: Так… Андрей погиб. (тихо)Столица…

В и к т о р: Кто погиб, Борис Валерьяныч?

Б В: Андрей. Философ, поэт. Вы его не могли знать. Ч-ч-человек – выгорал – как порох, слишком быстро. Да…

Вбегает Р а б о т н и ц а т е а т р а в длиннополом платье, путающемся в ногах.

Р а б о т н и ц а (визгливым сопрано): Борис Валерьянович, Вас к телефону!

Б В (резко вскипая): Какая сволочь?!!

Р а б о т н и ц а (тороторит): Какой-то Марк… Флагман что ли. По поводу спонсорства и… кажется, продюсирования.

Б В (с интонацией как в прошлые разы): Да-а? У-у!

Так, ладно! Репетируйте пока – с лестницей вот… (уходит вместе с Р а б о т н и ц е й)

С а ш а и В и к т о р собираются с мыслями, Д а ш а подходит к лестнице и начинает играть.

Д а ш а (С а ш е): Дорогой, ты не подержишь стремянку?

В и к т о р коробится от столь легкого перехода Д а ш и.

С а ш а (торопясь к ней): Конечно, зай!

Д а ш а: Ты мой герой.

С а ш а держит стремянку, Д а ш а на ней. Она как бы делает некую ручную работу, то ли подкрашивает, то ли подклеивает, то ли лепит орнамент, а по сути сучит руками в пустоте.

Д а ш а: Сегодня чё-т жарковато (проводит рукой по лбу). Хочется раздеться, (скептически озираясь) кругом люди… не могу же я снять платье.

С а ш а: Ну, потерпи!

Д а ш а: Нет, я сниму…

Даша решительно начинает спускать трусы, но, опустив их на голени, мешкает, поскольку снять их на стремянке будет непросто. Саша нарочито заглядывает ей под юбку. Тут по сценарию должен неожиданно явиться персонаж, которого играет Виктор.

В и к т о р (в гневе подбегая к стремянке): Что тут происходит?

С а ш а (решительно): А Вы, собссно, кто?

В и к т о р: Я?! Это (на Д а ш у) невеста моя, между прочим!

В и к т о р вопреки сценарию тоже нарочито заглядывает ей под юбку. И, отшатнувшись в изумлении, перестает играть.

В и к т о р: Дашка, дура, ты почему без трусов?

Д а ш а (иронично): Вот они! (указывает себе на голени)

Д а ш а, поняв, что репетиция кончена, натягивает трусы обратно.

Виктор: Блин, вторые где? На тебе ж должны быть вторые?! Шлюха!

Даша: Я, черт тя дери, актриса! Вторые трусы видно… Зритель хочет на-ту-рАльности! А вторые – видно!

Виктор (гневно махнув рукой): Артистка…

Сцена 4.

Палата лазарета. Л и встает на табурет перед петлей, связанной из бинтов, снятых со своей правой руки. На петле пятна запекшейся крови. На правом запястье Л и швы после вскрытия вен, на левом запястье бинты также с пятнами крови.

Л и бьет нервная дрожь, он с трудом, держась за спинку кровати, взбирается на стул. Все движения ему даются с трудом. Вставляет голову в петлю, смотрит в пространство, потом смотрит в пол, начинает креститься: подносит три пальца ко лбу, потом к животу – и вдруг перестает, опускает руку…

Решительно поправляет петлю на шее, затягивает ее, 2-е секунды стоит неподвижно – и делает шаг с табурета. Петля натягивается и тут же с легкостью рвется. Л и, ожидавший, что повиснет в воздухе, с воплем и грохотом падает на пол.

Л и лежит на полу, содрогаясь от рыданий. Пытается встать на четвереньки, падает, бьет в истерике кулаком по полу. Вновь пытается подняться, вновь падает. Лежит некоторое время в попытке отдохнуть, отдышаться, перестает содрогаться и всхлипывать, затем вновь пытается встать и вновь падает…

Сцена 5.

Театральное кафе. За столом сидят т р у ж е н и к и театра.

1 – я т р у ж е н и ц а т е а т р а: Да что-т Дашка и так и сяк: и с Витькой остается, и Сашку милует, и Валерьяныча целует.

2 т р у ж е н и ц а: На все руки от скуки.

3 т р у ж е н и ц а: Да ладно – бабы, вы и есть бабы! «Валерьяныча целует» – да кто ж его не целовал?! И не чтобы угодить как-то – его всё равно не проймешь ничем, а так, из вежливости просто… из уважения даже.

2 т р у ж е н и ц а (П е р в о й): Правда: ты прямо любовный квадрат построила, а тут не больше, чем любовный треугольник. Хотя Дашке и этого – за глаза хватит!

1 т р у ж е н и ц а: И я о том же: чего ей Витьки мало – умный, не пьет, скромный, ни на кого, кроме нее, не посмотрит? Так нет же!..

Входит Б о р и с В а л е р ь я н о в и ч.

Б В (в веселом расположении): Привет, птички певчие – стервятники, что, день только начинается, а вы уж все косточки перебрали?

Т р у ж е н и ц ы т е а т р а (наперебой): Здравствуйте, Борис Валерьяныч! Доброго здоровья! День добрый!

Б В: Да, вчера позвонил Марк Эльяшевич… Ну, вам его не надо знать. Предлагал деньги! Представляете? На дворе, скажем так, борьба с последствиями глобального кризиса, а человек легко и по своей собственной инициативе предлагает вложить деньги в эту дыру! Поразительно… И что бы вы думали на моем месте?..

1 т р у ж е н и ц а: Брать!

Б В: Ха, правильно! поэтому я отказался. Да, всё логично, всё очень логично… И не потому что послушай женщину и сделай наоборот! Я вообще никого не слушал. Марк Эльяшевич просто весьма неглупый человек, хотя и энтузиаст театрального искусства… Он, естественно, дает деньги под одно существенное условие – что они к нему вернуться с про-цен-та-ми. Пусть небольшими – не в несколько раз там – но с процентами. А теперь подумайте: он щедрый человек, он дает много денег, только много, значит и вернуть надо много да еще с названным условием!.. А у нас тут – такой каламбур – условия ни к черту! Где я сейчас возьму проект? большой проект – под эдакую сумму? (начинает суетиться как бы выискивая в помещении то, о чем говорит) Где этот великий драматург, который нам пишет гениальный сценарий? Где эта огромная труппа артистов с горящими глазами, готовых день и ночь пахать над его воплощением на сцене? (внезапно его лицо искажает боль)

(Входит Д а ш а, молча кивает в знак приветствия всем присутствующим)

Где… где, наконец, талантливый театральный режиссер со здоровым сердцем? (хватается за сердце) Нет, никого нет! Я не знаю, где они все…

(падает на пол с инфарктом)

Д а ш а подходит к нему, щупает пульс, начинает реанимацию…

Д а ш а: Вызовите скорую! (расстегивает ему пиджак, ломает два ребра, начинает прямой массаж сердца и искусственное дыхание рот-в-рот)

Сцена 6.

Домашняя обстановка Д а ш и и В и к т о р а. В и к т о р сидит дома, возможно перед телевизором, и что-то ест. Домой приходит Д а ш а.

В и к т о р (не глядя): Да-ашк?

Д а ш а: Привет, Модестов!

В и к т о р: Что-то ты с ранья сёдня?

Д а ш а: Не было у нас репетиции. Валерьянычу плохо стало с сердцем. Скорей всего, инфаркт. Я ему жизнь спасла, снова запустила сердце…

В и к т о р: Ничего се… Ты – сама?

Д а ш а: А что тут?.. Я умею ребра ломать, а искусственное дыхание тем более… лишь бы сил хватало вдувать.

В и к т о р: Ну, ты даешь – искусственное дыхание. Рот-в-рот?!

Д а ш а: Как еще!

В и к т о р: Может, он специально притворился, чтоб ты ему рот-в-рот сделала?

Д а ш а: Сволочь ты, Модестов! Человек в натуре чуть не умер, а ты всё об одном думаешь!..

В и к т о р (всё больше раззадориваясь для ссоры): Я о тебе думаю, понимаешь?! О тебе только! Дура ты, Дашка!..

Д а ш а: Сам дурак!.. Что теперь будет? Надолго Валерьяныч в больницу загремел? Ему, может, ваще работать запретят… Лучше б ты о работе подумал!

В и к т о р: На фиг работу – мне одна ты нужна… Погоди. Ты всё о той идее, чтоб я режиссером стал?!

Д а ш а: А о чем же, дурная башка?

В и к т о р: На фиг это режиссерство!

Д а ш а: Эх, Модестов…

В и к т о р: Что? Нет, ну давай, давай я стану режиссером! Правда. Выгоню на хрен твоего Сашку!..

Д а ш а: С чегой-то он «мой»?

В и к т о р: Ой, ла-а-адно! уж весь театр об этом говорит!

Д а ш а: А ты слушаешь?

В и к т о р: Нет!!! Я уши затыкаю! Потому что краснеть сколько можно?!

Д а ш а: Какая ж ты сволочь, а!

В и к т о р: Сколько уже можно краснеть, я спрашиваю?!! (подходит к ней вплотную)

Д а ш а: Да ты от неуёмной фантазии этих звездорванок краснеешь!!! Веришь всякой твари!.. (пытается дать ему пощечину)

В и к т о р (поймав ее руку на лету): Сколько – можно – краснеть?!

Д а ш а (вырываясь): Бесконечно!!!

В и к т о р свободной рукой бьет ее в ухо. Она чуть не падает, но тем самым высвобождается и, поймав равновесие, выбегает прочь из квартиры.

Сцена 7.

Палата лазарета. Л и лежит, корчась, на кровати. Его рвет. Он продолжает корчиться долго, на помощь не зовет. Рядом с кроватью валяются пустые пузырьки и пластинки от выпитых им с целью самоубийства таблеток.

В плановом порядке, ничего не подозревая, в палату входит Р а б о т н и к Ф С И Н в небрежно накинутом белом халате.

Р а б о т н и к Ф С И Н (бросаясь к Л и): Вот ты урод!.. Так. (осматривает пузырьки, пластинки, читает названия лекарств) Кто ж этим травиться?! Во дебил!!! Так, давай вставай! Пойдем желудок промывать.

Л и не встает.

Р а б о т н и к Ф С И Н: А ну встать!!!

Л и не встает.

Р а б о т н и к Ф С И Н: Последний раз приказываю: встать!!!

Л и не встает. Тогда Р а б о т н и к Ф С И Н снимает с пояса дубинку и бьет его по спине. Л и с трудом встает и направляется к выходу.

Сцена 8.

Театральное кафе. За столом сидят напротив друг друга, пьют водку, закусывают, курят и разговаривают В и к т о р и С а ш а. Они уже изрядно пьяны.

С а ш а: Ну, что я те хочу сказать, Витек. Я, ваще-то – гей!

В и к т о р: Чего?

С а ш а: Пидор я!..

В и к т о р: Чё, серьезно?!

С а ш а: Серьезней некуда!

В и к т о р: Обалдеть… А давно? В смысле ты понял, что гей, давно?

С а ш а: Годам… к двадцати точно разобрался.

В и к т о р: Обалдеть ваще… А ты какой? Я в смысле…

С а ш а: Пассивный, пассивный.

В и к т о р: А-а…

С а ш а: А что ты так интересуешься? Может, ты тоже… того… хочешь меня?

В и к т о р (кладет руку ему на ляжку): Не, я не такой.

С а ш а: Да? А может быть, ты би?!

В и к т о р: Не думаю. Но…

Входит Д а ш а. В и к т о р отдергивает руку с ляжки.

Д а ш а: О, вот они!

С а ш а: Дашка! Здорово!

В и к т о р (одновременно): Привет, Дашк!

Д а ш а: Да вы уже готовые.

С а ш а: Еще нет! По крайней мере, готовы еще не на всё.

Д а ш а подсаживается к ним за стол.

Д а ш а: Что вы говорите! У-у…

В и к т о р: Дашенька…

В и к т о р собирается с мыслями, допивает водку из своей рюмки, с отвращением закусывает.

В и к т о р (с новой силой): Дашенька, я понимаю, что место, конечно, не ахти, а закуска (оглядывая стол) и вовсе говно, но! Но (поднимает взгляд на Д а ш у) я хочу сказать… тебе. Короче, выходи за меня замуж! Да.

Д а ш а (удивленно и медленно): Оригинально… Что ж, Модестов, человек не пьющий, если ты завтра не забудешь этот разговор, то – да, черт возьми, я согласна!..

В и к т о р неуклюже бросается ее целовать. О н и сливаются в долгом поцелуе.

С а ш а (вполголоса): Ёбтыть! (в полную силу) Горько!!!

Сцена 9.

Домашняя обстановка Б о г а т о г о ф и л о с о ф а. От домашней обстановки Д а ш и и В и к т о р а она отличается только несколькими предметами роскоши.

Б о г а т ы й ф и л о с о ф ужинает. Света мало. Вдруг у него звонит мобильный телефон. Он утирается и отвечает на звонок.

Б о г а т ы й ф и л о с о ф: Внемлю тебе!..

Да…

Да?..

Конечно…

Да конечно…

Нет. Ну, ты помни, что всё не так просто, как нам хотелось бы. Во-первых, есть, условно говоря, мир вещей, то есть как бы реальность. Во-вторых, есть мир знаков, слов, то бишь словесных и других знаковых выражений. И есть мир смыслов, идей, которые ведь могут быть по-разному выражены средствами мира знаков… А твоя проблема в том, что адекватное отражение средств одного мира средствами двух других происходит не всегда. Иногда приходится сталкиваться с отсутствием таких средств, нехваткой их или избытком, а еще с их концептуальной несопоставимостью. Потому что каждый мир живет по своим законам, со своими структурами, моделями… Нечего удивляться тому, что порой ты не можешь подобрать нужные слова или найти подтверждения в реальных фактах! Или наоборот – какие-то факты не укладываются в твое представление о мире!.. Так что не только идеи иногда можно назвать мертворожденными, неспособными воплощаться и развиваться, но и вещи… и даже слова. Но ведь мать, когда вынашивает своего ребенка, никак не ожидает, чтобы он родился мертвым. Она питает надежду и ждет прекрасный плод…

Да…

Ну, будь здоров! Пока.

Б о г а т ы й ф и л о с о ф возвращается к ужину. Он кладет в рот кусок котлеты, кашляет и, поперхнувшись котлетой, внезапно начинает задыхаться. Он пытается издать крик о помощи, хрипит и стонет. Через некоторое время пытается встать, но, сделав шаг, падает на пол и умирает.

Сцена 10.

Прогулочный дворик. Несколько заключенных прогуливаются, сидят на лавочке, курят. Среди них Л и. За ними сурово наблюдает Р а б о т н и к Ф С И Н.

Л и подходит к одному решительному заключенному.

Л и: Братан.

З а к л ю ч е н н ы й: Чего?

Л и: Хочешь меня… эт самое…

З а к л ю ч е н н ы й (вскипая): Ты чего, доходяга, совсем?!

Л и (играя злость): Кто чего?! Я чего?! (достает из рукава заточку и пыряет З а к л ю ч е н н о г о в плечо) Сука!..

З а к л ю ч е н н ы й: Ну ты гад!

Выхватывает у Л и заточку, тот с легкостью отпускает. З а к л ю ч е н н ы й пыряет Л и в сердце. Подбегает Р а б о т н и к Ф С И Н и начинает избивать З а к л ю ч е н н о г о. Л и падает на землю. Выбегают другие Р а б о т н и к и Ф С И Н.

Ли (умирая): Ты был мне нужен.

Заключенный: Вот пидарюга гнойный!!! На мокруху поставил!

Р а б о т н и к и Ф С И Н утаскивают избитого З а к л ю ч е н н о г о.

Сцена 11.

Двор среди многоэтажек. Поздний вечер. В л ю б л е н н а я п а р а под окном не может сдержать лобзаний.

В центр двора выходит О т р о к с длинными волосами в кепке и с шарфом на манер Маяковского. Он начинает выкрикивать стихи также в манере, более подходящей для чтения стихов Маяковского.

О т р о к (кричит):

Был день, когда господней правды молот

Громил, дробил ветхозаветный храм,

И, собственным мечом своим заколот,

В нем издыхал первосвященник сам.

Еще страшней, еще неумолимей

И в наши дни – дни божьего суда –

Свершится казнь…[1]

О т р о к а обрывает то, что сверху из одного окна некто выливает на него ведро воды.

Г о л о с и з о к н а: Пшел отсюда, голодранец!

О т р о к разворачивается, чтобы уйти, и напоследок показывает «фак» куда-то в небеса…

Внезапно еще одно ведро воды выливается на П а р у в л ю б л е н н ы х, они разбегаются в разные стороны.

Г о л о с и з о к н а: Пшли отсюда, сволочи бесстыдные!

Звучит музыка: песня «Москва» группы «FM» с альбома «Made in Russia» (общее время 3 мин. 24 сек. ):

От того, что ты не любишь рок-н-ролл,

Эта песня хуже не станет.

Для кого всерьез, а для кого в прикол –

Пора все точки расставить!

Хватит вам на всех «Машин» или Земфир

Или там «Сплинов» с «Мумий Троллем»?

Растаскали рок – послушайте эфир:

Эфир немножко болен.

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

Еще чуть-чуть и я заплачу.

Я провинциальна, но пока чиста,

Если не считать хали-гали.

Рок-н-ролл ведь мертв, история проста,

А эти, ну, просто достали.

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

Еще чуть-чуть и я заплачу.

Я сняла носочки, босяком пошла

По твоей немытой брусчатке,

Жизнь твоя ночная ярка и пошла,

Москва, летим без оглядки.

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

Еще чуть-чуть и я заплачу.

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

За всё плачу, не надо сдачи!

Действие IV.

Неопределенное будущее.

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:

Г е р о й з а с т о л о м

П о д ч и н е н н ы й Г е р о я

П е р с о н а ж н а п о д о к о н н и к е

Д в о е с а н и т а р о в

А в т о р

П а р а в л ю б л е н н ы х

О т р о к, ч и т а в ш и й с т и х и

Сцена 1.

Небольшая комната. Слева на переднем плане письменный стол. На нем стоит зеленая настольная лампа и небрежно лежат несколько книг, очень много бумаги, исписанной, с печатным текстом, чистой, и пара шариковых ручек. Справа стоит убранная кровать. Левая стена комнаты глухая, правая – с окном и солидным подоконником. В задней стене дверь с большой круглой ручкой и мутным стеклом (как бы окно в двери, сама дверь не стеклянная). Справа от двери, возле задней стены, шкаф. Слева от двери, между письменным столом и задней стеной, вдоль левой стены стоит вторая убранная кровать. За столом стоит кресло, возле правой стены (перед шкафом) стоит стул.

За столом в кресле сидит Г е р о й, имеющий внешность среднюю между Бедным философом, Богатым философом и учителем Ли. (Внешне это борода и усы как у Бедного, монголоидная внешность как у Ли и дорогой костюм Богатого из II-го действия. ) Перед ним стоит нервно сосредоточенный П о д ч и н е н н ы й, человек без особых примет. П е р с о н а ж н а п о д о к о н н и к е сидит на подоконнике и неспешно, не ожидая ничего нового, достает пачку дешевых сигарет и закуривает. Докурив одну сигарету, почти сразу закуривает следующую.

Г е р о й (Подчиненному): Да, История в широком масштабе являет собой неоспоримое доказательство случайности сущего, друг мой, бессмысленности и хаотичной произвольности миропорядка и всякого бытия: твоего, моего - и даже их. Конечно онИ хотят уничтожить любые наши доказательства, глупцы... хотят вырвать у нас почву из-под ног... - Ха!.. этим враг только заставит нас научиться летать! - Поэтому они спрямляют Историю: дают всему свой смысл, а то, что им мешает, - обрезают... кастрируют! и выбрасывают. Чтобы не замутняло чистоты их смысла, чтоб не засоряло школьных учебников, чтоб не давало каждому человеку найти свой смысл и обрести понимание общей бесцельности. Они дробят Историю на мелкие фрагменты, отдельный факт легче обратить к какой-то цели, наполнить смыслом. Дробят и спрямляют, дробят и спрямляют!..

Так что лучше смотреть на события далекого прошлого, когда эти сволочи еще не вырубили пером пол-Истории.

(П о д ч и н е н н ы й иногда согласительно кивает на слова Г е р о я. )

К примеру, взять важнейший вопрос истории двадцатого - двадцать первого веков от РождествА ХристОва, как говорили древние, ведшие летосчисление с рождения некоего Богочеловека. О ходе истории тех лет до сих пор идут споры.

По одной версии, в мировой войне середины двадцатого века победил мощный тоталитарный союз нацистской Германии и коммунистической империи, созданной на базе России. По мере подавления национального суверенитета всех государств в мире, при революционном скачке научного прогресса и установлении полного информационного господства единое супергосударство-оккупант установило свой тоталитарный режим на всей планете Земля. Плоды этого первого глобального единства мы и пожинаем. Оно породило этих нынешних уродов - наших врагов...

По другой же версии, нацисты и коммунисты встали по разные стороны линии фронта. Коммунисты объединились в кажущийся фантасмагорическим союз - что как раз делает эту версию неправдоподобной - в союз с либеральными капиталистическими, демократическими и другими мягкими странами. И этот союз победил в войне. Но затем на фоне якобы общности либеральных ценностей и социально-политических устройств с подачи межконтинентального корпоративного капитала начался процесс глобализации экономик, политик, культур, а потом и нравов всех мировых государств. Опять же при резком научном прогрессе было установлено это первое глобальное государство. Они захватили средства массовой информации и пропаганды... они захватили мозг, а тело и так уже было у них. Здесь обе версии сходятся...

П о д ч и н е н н ы й: Пример интересный, а что он доказывает?

Г е р о й: Что всё бессмысленно! Как бы ни старались личности в истории, как бы ни перевирали их старания будущие историки, совокупность неких бессмысленных случайностей, которые не могли иметь целей, всё же приводит к одному и тому же результату, который так удобно назвать достижением заранее поставленной цели и подсунуть соответствующий смысл во все предшествовавшие ему события... действия.

Конечно, онИ всегда могут сказать, что на сАмом дЕле был скрЫтый смысл, который по той иль другой причине невозможно было афишировать до поры, но который непременно был. Рано или поздно он выйдет наружу, а если и не выйдет... (после небольшой паузы - зло и иронично) вы его сможете додумать... О-о, сколько тайных смыслов готовы они предъявить всякому сомневающемуся! Надо быть начеку. Хотя сомневающихся всё меньше...

А на крайний случай, когда непосредственный участник - якобы носитель этих скрытых смыслов - вдруг скажет, что он про себя ничего не имел, а смысла-то и нет, - можно будет заявить с уверенностью старого психолога или адвоката: смысл всё-таки был, но скрывался от самого его носителя - в подсознании, в (саркастично, кривляясь)" потенциальном когитарном материале его мышления"...

П е р с о н а ж н а п о д о к о н н и к е (негромко начинает читать стихи):

Встречи - стоп-краны разлук.

Урбанистичество - в плуг.

Смысла нет, целей; есть ночь...

Продолжить с начала, бездействие смочь -

Так замыкается круг...

Г е р о й: Ну что за маргинальщина, уважаемый?! Особенно первые строки. (пафосно)" Стоп-краны разлук" - шансон, ей-богу!.. А это " в плуг! " - андеграунд небритый... Не хотите ли -

Скоро одиночество

закончит визит,

Скоро единенье

протиснется в щель!

Верьте: поднимется

всё, что висит.

Гой, лицемерно

прагматическая цель! -

так писали древние нигил-атео-постмодерн-панк-поэты. Богатыри... Невы! Грубо, резко, мощно - как скала в океане... (пауза) фекалий. Без этого вашего продуманного - осмысленного! - изящества. Вы же извращенцы - на фоне простой миссионерской любви.

П о д ч и н е н н ы й: А не всё равно, какая форма у стихов, если их содержание одно и то же?

П е р с о н а ж: Э! тогда и содержание немножко разное.

Г е р о й: Никакого содержания нет!!! Но форма стиха должна соответствовать отсутствию смысла, должна подчеркивать высшую онтологическую истину - бесцельность.

П е р с о н а ж (Герою): Дурак Вы, уважаемый.

Г е р о й: Попросил бы не оскорблять.

П о д ч и н е н н ы й (Персонажу): Сам дурак! С каким человеком говоришь...

П е р с о н а ж (Подчиненному): Эх, челове-э-че... Говорили-говорили о бессмысленности, о бесценности. А теперь " с кем говорю". Какая ж разница, что он за человек?! Это ж не имеет смысла! Да и как оценить? Каков смысл слова " человек"? Мож, он не человек вовсе?!

П о д ч и н е н н ы й: Да ты что! Это ж какой человечище! Как ни посмотри! Истинно дурак. Не понимаешь простейшего!

П е р с о н а ж: Да что с тобой... говорить. В голове каша. Концы с концами не сводишь... Нет в тебе цельности. Только... не уважение даже... так, подобострастие к этому...

П о д ч и н е н н ы й (нервно и зло): Да иди ты.

(П о д ч и н е н н ы й обиженно садится на кровать и умолкает. )

П е р с о н а ж (Герою): Бесцельность… А как же Ницше?

Г е р о й: А что Ницше?

П е р с о н а ж: Да я вот всё сомневаюсь на счет Ницше…

Г е р о й: Не надо сомневаться – это Ваша главная беда. Из-за нее Вы не можете доходить до конца, до решительного конца, до упора.

П е р с о н а ж: Но ведь это же догматизм, ограниченность некая…

Г е р о й: Ой, а если всё время сомневаться, вообще ничего не сделаешь.

П е р с о н а ж: Так всё-таки – у Ницше, его идея вечного возвращения.

Г е р о й: О-о, преинтересно: из-за имевших место первые сто-двести лет недоразумений при издании тех вещей, которые Ницше не издал до своего сумасшествия, многие считали, что ключевое понятие его философии – воля к власти. Поэтому так и назвали главный неоконченный труд, когда решили издать его по фрагментам. Как характерно, кстати – сварганить важнейший трактат по философии из полутыщи отрывков!

Но! Если бы самого Ницше спросили о ключевом понятии, он бы почти наверняка назвал не пресловутую – еще Шопенгауэрову! – волю, а вечное возвращение!

П е р с о н а ж: Вот-вот. Допустим, но что оно в точности из себя представляет?

Хайдеггер пишет о камне, который наблюдал Ницше на каком-то озере, кажется. И вдруг, внезапно его осенила идея о возвращении, о том, что камень постоянно возвращается в самого себя, можно, наверно, сказать, становится самим собой. Но это понимается вроде лишь в контексте времени, этого Хайдеггерского существования-бытия… бла-бла-бла.

Г е р о й: Хотите сказать, Хайдеггер подгоняет главную идею Ницше под свою главную идею – экзистенциалистскую? Конечно! Иначе и быть не может – история только так и существует, только новые и новые подгонки – под новый контекст нового автора-зрителя-читателя истории. Случай с камнем, по Хайдеггеру, практически – пардон за каламбур – краеугольный камень интеллектуальной биографии Ницше! Не случись тот виток творчества, который последовал у Ницше за «прозрением» камня, и всё – для Хайдеггера философия Ницше изрядно потеряла бы в цене. И, скорей всего, даже не получила бы того многотомного внимания Хайдеггера, которое привлекало уже в свою очередь внимание не одного поколения последующих философов…

П е р с о н а ж: Хорошо-хорошо, пусть всё так. Но почему у Делёза в книге «Ницше», когда речь заходит о вечном возвращении, совсем другие акценты? А ведь Делез диссертацию защищал по Ницше, варился во Франции в обстановке расцвета экзистенциализма, он не мог не знать подход Хайдеггера в вопросе о вечном возвращении, ха, он даже называл Сартра своим главным учителем – а тут вдруг увидел свою сущность именно для вечного возвращения.

Г е р о й: Всё-то Вы сущности хотите определять, да, пройдет еще немного – и вы поймете, какой чудовищный атавизм – Ваша сущность…

П е р с о н а ж: Делёз говорит, нельзя путать вечное возвращение с возвращением того же самого. Вечное возвращение избирательно. А еще он не устает повторять про идею утверждения, которая и есть активная, положительная форма воли к власти. Это самое утверждение – тоже вечное возвращение…

Г е р о й: Ну-ну.

П е р с о н а ж: Казалось-то, чего проще: Ницше исходит из посылок, что пространство и время бесконечны. Поэтому и в исторической перспективе возможно всё – что ни предположи, рано или поздно сбудется, и в настоящее время, в сию минуту тоже происходит всё – где-нибудь, хоть в параллельном измерении, хоть в другом мире…

Откуда же берется вечное становление – постав, или как там еще его переводят – у Хайдеггера? Откуда Делёзовские выверты?

Г е р о й: Постойте. Откуда Вы взяли, что Ницше исходил из бесконечности пространства и времени?

П е р с о н а ж: По-моему, он говорит об этом в «Человеческое, слишком человеческое»… да и в «Так говорил Заратустра» есть подобное.

Г е р о й: Ну-у, в «Заратустре» есть подобное чему угодно – было бы желание сыскать. Никакая Библия не сравнится!.. Образность развита порой до неприличия.

И вот Вы сказали: возможно всё – и это ближе к сути вечного возвращения? По-моему, Вы сами уже расставляете акценты весьма фривольно – я-то не против, но Вы пока ратовали за поиск «сущности», верили, стало быть, в истину…

П е р с о н а ж: Я тут еще думал о переоценке всех ценностей, самого способа оценивания, заявленной у Ницше… Вот. Прошлой ночью, мне показалось, я наконец понял смысл вечного возвращения. Теперь я, конечно, опасаюсь, что мог подогнать его просто под собственный контекст.

Я думал о Шопенгауэре – он был ведь очень важен для Ницше – как учитель, учение которого надо было преодолеть. Но всё же научиться при этом. Шопенгауэр учил преодолению – это его главный и, пожалуй, единственный рецепт от пессимизма, серости, обывательщины и бессмысленности. Через творчество, эстетическое мировосприятие, гениальность – неважно, это уже детали. Ницше принял эстафету от Шопенгауэра. Вот тебе, бабушка, и переоценка ценностей. Вечная переоценка, вечное преодоление, вечное возвращение… Я понял это явление, прежде всего, как преодоление, непрекращающееся преодоление всего и вся – понятий, догматов, ценностей, смыслов, границ, ориентиров, точек зрения…

И – Делез кое в чем прав – здесь действительно нет места экзистенциализму с его «Тель кель», «Принимайте бытие, как оно е…» Но так мало здесь и его «утверждения», «утверждения утверждения» и прочего, всё как раз наоборот…

Г е р о й: Эх, позволю себе с Вами не согласиться. И Делез, видимо, окажется полностью прав… Вечное преодоление – такой же фантом, как все философские понятия, претендующие на универсальность, общеприменимость. Вот… э-э, вот смотрите, что получается, если его последовательно применять. (Копается в своих бумагах. Достает один старый листок, читает)

Жизнь – чудовище,

Смерть – мамка родна.

Тьма, сыра земля,

Разложение,

Разрушение.

Два на полтора

Иль на метр даж

Да поглубже так,

На шесть футов что ль

В андеграунде[2].

Черви, муравьи,

Клен разлапистый,

Крест с оградкою,

Всё чугун, литьё,

И гранит гробниц,

И цветы, цветы,

Сатанисты тож,

Эмо-готы, глядь,

И бомжи поесть,

Бухари полить,

Родственники выть,

Вороги плясать

На могилочках

Свежих, праздничных,

Други ж – поминать

Водкой русскою –

И опять же лить,

Тоже бухари,

Некрофилы, твари,

Свирепствуют,

Эксгумируют,

Содомируют,

Всё, однако же,

Твари Божии,

У всех либидо,

Все под Путиным.

А полночный скрип

Седовласый страж

Не почувствует –

Стар и пьян уже;

А осадки всё

В виде лишь воды

Агрегатных форм,

Ежели сказать

Гидрометео-

рологически;

Проще говоря –

Снег, дожди и град;

Лишь весной трава,

Осенью листва,

В марте выборы,

В Думе в рифму все,

И любовь пройдет,

И надежда мрет,

Пессимизм один,

Шопенгауэр, глядь,

Обывание,

Серость да туман –

Лучше вечный мрак.

Жизнь – чудовище,

Смерть – мамка родна.

Тьма, сыра земля,

Разложение,

Разрушение.

Два на полтора

Иль на метр даж

Да поглубже так,

На шесть футов что ль

В андеграунде[3].

Черви, муравьи,

Клен разлапистый,

Крест с оградкою,

Всё чугун, литьё,

И гранит гробниц,

И цветы, цветы,

Сатанисты тож,

Эмо-готы, глядь,

И бомжи поесть,

Бухари полить,

Родственники выть,

Вороги плясать

На могилочках

Свежих, праздничных,

Други ж – поминать

Водкой русскою –

И опять же лить,

Тоже бухари,

Некрофилы, твари,

Свирепствуют,

Эксгумируют,

Содомируют,

Всё, однако же,

Твари Божии,

У всех либидо,

Все под Путиным.

А полночный скрип

Седовласый страж

Не почувствует –

Стар и пьян уже;

А осадки всё

В виде лишь воды

Агрегатных форм,

Ежели сказать

Гидрометео-

рологически;

Проще говоря –

Снег, дожди и град;

Лишь весной трава,

Осенью листва,

В марте выборы,

В Думе в рифму все,

И любовь пройдет,

И надежда мрет,

Пессимизм один,

Шопенгауэр, глядь,

Обывание,

Серость да туман –

Лучше вечный мрак.

Жизнь – чудовище,

Смерть – мамка родна.

Тьма, сыра земля,

Разложение,

Разрушение.

Два на полтора

Иль на метр даж

Да поглубже так,

На шесть футов что ль

В андеграунде[4].

Черви, муравьи,

Клен разлапистый,

Крест с оградкою,

Всё чугун, литьё,

И гранит гробниц,

И цветы, цветы,

Сатанисты тож,

Эмо-готы, глядь,

И бомжи поесть,

Бухари полить,

Родственники выть,

Вороги плясать

На могилочках

Свежих, праздничных,

Други ж – поминать

Водкой русскою –

И опять же лить,

Тоже бухари,

Некрофилы, твари,

Свирепствуют,

Эксгумируют,

Содомируют,

Всё, однако же,

Твари Божии,

У всех либидо,

Все под Путиным.

А полночный скрип

Седовласый страж

Не почувствует –

Стар и пьян уже;

А осадки всё

В виде лишь воды

Агрегатных форм,

Ежели сказать

Гидрометео-

рологически;

Проще говоря –

Снег, дожди и град;

Лишь весной трава,

Осенью листва,

В марте выборы,

В Думе в рифму все,

И любовь пройдет,

И надежда мрет,

Пессимизм один,

Шопенгауэр, глядь,

Обывание,

Серость да туман –

Лучше вечный мрак... –

И так, заметьте, до бесконечности! Вечное преодоление ведь. Можно преодолевать жизнь в пользу суицида, затем основательно и последовательно преодолевать суицид в пользу жизни…

А что в итоге? Либо – и так и сяк плохо, и тогда полная апатия, либо – белка в колесе, что тут, в общем-то, и продемонстрировано.

П е р с о н а ж: Ха, не пофигизм, а стрессоустойчивость! (смеется)

Сцена 2.

Там же.

Распахивается дверь.

Нерешительно, но спокойно, без волнения, входит А в т о р.

Г о л о с з а д в е р ь ю (один из санитаров): Место слева.

Так, хватит курить тут!

Дверь захлопывается.

А в т о р присаживается у спинки кровати.

Г е р о й: Милости прошу к нашему шабашу! Новый человек, прекрасно. Новые идеи. Наше дело не стоит на месте… Какими судьбами?

А в т о р: Да с чего начать… Я со школьных лет увлекался философией. Но… отучился по другой специальности и… тож увлекся, наверно, или просто по инерции… короче, даже защитил дисер. А потом – решил-таки писать докторскую по философии.

Г е р о й: Вы всё же философ! Интересно.

А в т о р: Да. Ну вот. У меня давно были идеи какие-то, я их записывал, обсуждал, с кем мог. Не каждый же захочет… и поймет.

П е р с о н а ж (в сторону П о д ч и н е н н о г о): Иные так и норовят потрепать тем, что больше престало поприкусить…

А в т о р: Публиковал я пару раз статейки философские. Ну, докторскую так и написал, не на пустом месте. Надо защищать – а тут такое время: Аттестационная комиссия ужесточила требования к защите там и вообще. А за плагиат, за плагиат… если обнаружат, отказывают в защите без права там повторной… без права реабилитации как бы. И тут выясняется, что один человек, нормальный человек, ну, обычный человек, ученый там, да? Всё такое… - человек этот уже защитил дисер с основными идеями моего докторского дисера – раньше меня. С моими идеями… а я на него не сослался даже в тексте. Конечно, не сослался, кто ж знал.

Ну, меня резко заворачивают с докторской. Я тогда в суд подаю.

Г е р о й: В суд. Конечно, конечно…

А в т о р: В суде я понял наконец-то, как дело было. Идеи эти – якобы мной спёртые – появились, когда я в аспирантуре учился. Ну, я тогда в себе их не держал, чего мне скрывать… Обсуждал – я уж говорил.

Если б я знал, что главное – их раньше опубликовать. Кто раньше – тот и автор. Я бы хоть пьесу написал. И в ней тезисно так прям – основные идейки… Прям, название «Предмет-метод познания и необходимость иррационального». Подход позднего Витгенштейна; основная мысль, что нельзя противопоставлять предмет и метод познания, что это одно явление: предмет-метод; что там обязательно нужен иррациональный элемент; что есть ряд проблем с границами. Ну и дальше…

П о д ч и н е н н ы й: Зачем такая муть в пьесе?

П е р с о н а ж (в сторону П о д ч и н е н н о г о): Вот человек!

А в т о р: Ну как, современное искусство, границы стёрлись. Научный дискурс хлынул в драматургию, живые эмоции – в науку. Приезжаешь на международную конференцию, а там какой-нибудь датчанин вместо доклада «Быть иль не быть – вот в чем вопрос…»

Ну так вот. Выступил я однажды, получается, с докладом на каком-то кружке, рассказал эти идеи. Но! Кто ж знал, что там будет человек, который не только их запишет и будет использовать в практике там своей, но сам защитит кандидатскую по этой проблематике! Там же не было философов! Там были студенты просто, аспиранты… пока я писал два дисера, он закончил универ и сразу ушел в философию. И тут мне что его винить – я ж тогда не собирался по этой теме дисер писать. Он раньше меня собрался…

Г е р о й: Но я чувствую по интонации – Вы вините его в чем-то другом…

А в т о р: Да. Верней, я не знаю. Короче…

П о д ч и н е н н ы й: Мы не в Сочи – как можем, так и мочим.

П е р с о н а ж: Ну, право…

А в т о р: Он мне говорит перед заседанием, в суде уже… Что, мол, делать: если я, говорит, признаюсь, что идеи твои, то меня самого степени лишат. Так что, мол, я подтвержу, что сам их опубликовал.

Г е р о й: Разумно.

А в т о р: Что разумно?! Я, конечно, понимаю, что справедливость существует только здесь (стучит себя по голове), что это идеальная конструкция, а так ее нигде нет, но человечность какая-то, уважение к человеку, ну не самопожертвование, так хоть честность!.. честность!

П е р с о н а ж: Честность основывается на истине, а объективная истина невозможна!

А в т о р: Залюбись! Молчал бы уж, нигилист. Скажи еще спасибо, что живой!

П е р с о н а ж: Я нигилист? Что Вы мне угрожаете?

А в т о р: Я угрожаю? Да я тебя породил, я автор этой пьесы! Вжик – и тебя вообще больше нет. Ва-ап-ще!

П е р с о н а ж: Да пошел ты в жопу, Автор! Я, значит, нигилист? Иногда хотя бы головой думал, когда пишешь. Шизофреник ты любучий и больше никто!

А в т о р: Молчать, Христова дефекация! Святодухово отродье.

П е р с о н а ж: Сам заткнись. На правду обиделся? Скоро все поймут, что ты шизик!

А в т о р: Вот скотина!..

(П е р с о н а ж странным образом пропадает. )

Вот, разволновал меня… Заканчиваю. Суд. Судья послушал-послушал, я ему наш разговор-то пересказал. Он мне не верит – это Вы и выдумать могли, доказательства давайте, материальные… Бла-бла-бла… Да. А как только он дочитал решение свое великое, что я плагиатор конечно, я говорю: «Так значит? Ну тогда и жить мне незачем», - из внутреннего кармана, из пиджачка нож выхватил и по венам полоснул, старательно так, глубоко… Подошел к столу судейскому, рукой трясу – весь стол ему кровью залил, дело свое горемычное, кодексы всякие… Он орет: «Вы что себе позволяете? Вы в своем уме? » А я тогда: «Вызывайте скорую, лизосранцы! А то я вас всех засужу за неоказание помощи смертельно раненому! Козероги гнойные! »

Г е р о й: А это Вы нож специально принесли на суд?

А в т о р: Да ну, я его всегда с собой ношу – для самообороны и самоатаки.

Г е р о й: Вот как. А ход с венами Вы заранее задумали?..

А в т о р (перебивая): Что Вы! Совершенно спонтанное решение!

Ну, потом скорая, больница… А потом, короче, у меня спрашивают: ты что дурак что ли? Да, в эдаком мире, говорю, по всему видать дурак. Меня к Вам и направили…

П о д ч и н е н н ы й: Эка кумека! Теперь все мозгА поотрастили. И все друг друга дураками считают. А сущая мудрость мала, семи пядей не требует.

Г е р о й: Но дает широчайшие возможности.

А в т о р:

Литр внутрь не так уж много,

Если уповать на Бога! -

Это я понимаю, но (Г е р о ю) Вы, уважаемый, Вы-то не предлагаете для народа никакого опиума, никакого «светлого будущего», никакого «высшего смысла». Откуда же эти «широчайшие возможности»? Откуда этот Ваш геройский оптимизм?

Г е р о й: Ну… (осекается, посерьезнев) Я всё-таки полагаю, что наш мир – человеческий, пусть даже субъективный мир – не бесцелер. Он не должен хорошо продаваться. Он не должен быть бесцельным… Не всесилен наш разум, хотя его достаточно для скепсиса, критики и разрушения всего и вся. Не вечна наша вера, наша воля – вопреки разуму – поддерживать то, что нам привычно и дорого. Но остается та мудрость, о которой (в сторону П о д ч и н е н н о г о) он сказал. Как сказать… мудрость, наверно, в надежде… да, получается, София состоит в Надежде, остается в той своей дочери, у которой самый долгий век. Которая умирает последней. Да и правда, мудрость – дело для поздних лет.

А в т о р (крепко задумавшись): Надежда? А какая надежда, в смысле – надежда на что?

Г е р о й: На правду. Истина – пафосное что-то такое, объективистское, научное. А правда – Слово. Некий смысл, правильный, правдивый смысл… и при этом достаточно отчетливый – может быть выражен только словами.

Автор: Так, значит, э-э, мудрость, которая есть надежда на правду, а правда в слове, которым выражен смысл. Что-то как бы ускользает от меня…

Герой: Это ничего. Главное – Надежда. Тут у меня главное – Надежда…

Автор: Ну, на том и порешим.

Входят Д в а с а н и т а р а в белых халатах.

О д и н и з с а н и т а р о в: Та-а-ак, процедуры! Собирайтесь, пора на процедуры.

Все л и ц а встают, берут полотенца и уходят с с а н и т а р а м и.

Сцена 3.

Антураж последней сцены III-го действия. На протяжении сцены звучит музыка: песня «Misery», группа «Green Day», альбом «Warning» (2000). Курящие курят.

Посередине сцены – перпендикулярно к зрителям – две железные решетки. Они сомкнуты, выглядят как одна.

По одну сторону решеток –

Г е р о й и з - з а с т о л а,

П о д ч и н е н н ы й Г е р о я,

П е р с о н а ж с п о д о к о н н и к а,

А в т о р,

по другую –

Д в о е с а н и т а р о в.

Все они внимательно осматривают то, что находится по другую сторону решеток. Внезапно один из санитаров бросается на решетки и пытается их преодолеть. К нему присоединяется второй. Они гнут решетки руками, ногами, плечом – с разбега, кусают зубами. Потом устают, обессиленные валятся с ног…

Тогда к решеткам подходит Автор, осматривает их, трогает рукой и жестом подзывает остальных со своей стороны помочь ему. Повторяется то же самое, что было с Санитарами, только с другой стороны.

С пола поднимаются Санитары и присоединяются – теперь решетки терзают с обеих сторон…

Люди слабеют, отчаиваются – и тут решетки разъезжаются метра на 4 друг от друга. В пространство между решетками является Пара влюбленных из III-го действия. Они продолжают лобзания, начатые тогда. Всё происходит еще откровенней. Лица по обе стороны приникают к решеткам и тщетно тянут руки к Влюбленным.

Музыка прерывается. В тишине в пространство между решеток входит Отрок, читавший стихи. Его длинные волосы сменились на короткий ёжик, он одет в форму рядового российской армии, в руках автомат, движения стали еще более решительными. Пара влюбленных вздрагивает при его виде и поспешно одевается. Автоматная очередь. Влюбленные падают замертво.

Снова звучит музыка. Отрок убегает. Решетки вновь смыкаются и остаются сомкнутыми до конца. Через некоторое время Отрок, переодетый, без автомата, является с той стороны, где находятся Герой, Подчиненный, Персонаж и Автор. Отрок бросается на грудь к Автору, сотрясаясь от рыданий. Автор недоуменно разводит руками, но не отвергает его.

Занавес.

Для Ваших замечаний и предложений

e-mail: yuland2@pochta. ru

[1] Тютчев Ф. И. Encyclica // Ф. И. Тютчев. Полное собрание стихотворений. – Ленинград: Советский писатель, 1957.

[2] «Six feet under ground» группы «Rage».

[3] «Six feet under ground» группы «Rage».

[4] «Six feet under ground» группы «Rage».

⇐ Предыдущая 1 2 3 45