Дмитрий Дашко Сергей Лобанов 1 страница

Дмитрий Дашко Сергей Лобанов

Зона захвата

Дмитрий Дашко, Сергей Лобанов

Зона захвата

Авторы благодарят Владимира Дашко, придумавшего название и идею для книги, сайт «В Вихре Времен» http: //www. mahrov. 4bb. ru, литературный портал «Фантасты. Ру» http: //www. fantasts. ru.

Огромное спасибо всем, кто остановил свой выбор на нашей «Зоне захвата»! Надеемся, что книга вас не разочарует.

Пролог

Сеанс связи был установлен минут десять назад, однако настоящий разговор начался только сейчас. До этого шел обычный доклад – немногословный, сжатый.

Невидимый собеседник сразу поставил условие: максимальный объем информации в минимальное количество времени. Никаких лирических отступлений, коротко и по существу.

Предполагалось, что перехватить их разговор невозможно. Здесь подобная технология еще не создана, и не факт, что появится в ближайшие лет сто.

Но береженого, как известно, Бог бережет. Потому перед немолодым мужчиной с наметившимся пивным брюшком и вполне сформировавшейся лысиной лежал продолговатый металлический ящичек шифратора, очень похожий на футляр для очков. Собственно, в этом качестве он обычно и использовался, за исключением тех моментов, когда возникала необходимость выйти на связь.

Если кто‑ то чудом перехватит кодированный сигнал, на расшифровку уйдут не года – десятилетия.

В чужих руках прибор будет только очечником. ТАМ предвидели и такой расклад.

Закончив отчет, мужчина на мгновение замолчал. На другом конце сделали правильный вывод и моментально среагировали.

Голос невидимого собеседника был сухим и отстраненным. Искусственным на все сто процентов, а потому лишенным эмоций и чувств. Немолодой поймал себя на мысли, что его общение похоже на диалог с роботом.

– Что‑ то еще? – спросил «мертвый» голос.

– Да, – лаконично ответил мужчина.

– Излагайте, – велел «робот».

Мужчина набрался духу. Многое зависело от ответа, который он получит.

– Прошу разрешение на проведение полевых испытаний.

– Лабораторных тестов недостаточно? – абсолютно бесстрастно осведомился голос.

– В лаборатории и на полигоне не смоделировать все возможные ситуации.

– Риск?

– В допустимых пределах. Пора переходить к практическим действиям, иначе мы не накопим опыт.

– Вас понял. Даю разрешение на проведение эксперимента в полевых условиях. О результатах прошу сообщить через стандартно оговоренный период. Конец связи.

Собеседник отключился.

Немолодой мужчина выключил шифратор и откинулся на высокую кожаную спинку кресла. Если все пройдет как надо, то… Он закрыл глаза и расслабился в первый раз за неделю.

Давно зарядивший нудный дождь не стихал которые уж сутки, то ослабевая, то припуская вновь. Налетающие порывы ветра поднимали на мутных лужах быстро затухающую рябь с бьющими в нее бесконечными дождевыми каплями.

Есть такая примета: если на лужах появляются пузыри, значит, дождь будет недолгим.

Пузырей на поверхности луж не наблюдалось.

А еще говорят: в августе до обеда солнце, а после обеда дождь.

Наступивший август народных примет не оправдывал. Казалось, низкие, тяжелые тучи навсегда зацепились за разлапистые столетние темно‑ зеленые ели, что своими макушками продырявили наполненное влагой небо.

Сырость была повсюду. Она наполняла влажный лесной воздух свежестью, о которой грезят жители загазованных мегаполисов. От сырости полегла трава, набухла прелая земля, провисли на дугах брезентовые тенты двух стареньких, видавших виды «Уралов», стоявших у одного из длинных приземистых ангаров, покрытых отсыревшей маскировочной сетью, прилипшей к почерневшим доскам двускатных крыш.

Не в пример грузовикам, БТР‑ 80 даже в такую непогоду выглядел грозно. В мрачном спокойствии он пережидал затянувшееся ненастье. От хищного, покрытого разводами дождевых капель корпуса веяло уверенностью и силой.

Сыростью пропитались три небольшие одноэтажные бревенчатые казармы, такие же старые и неказистые, как и ангары. Сыростью дышал сам воздух.

Немногочисленные ветхие строения, в которых располагался гарнизон, уныло горбились посреди лесной глуши. Назначение гарнизона – охрана складов вооружения Министерства обороны. Оружием под завязку забиты все ангары, правильными рядами стоящие в лесной глуши.

Высокие, в пару обхватов темные ели сплошной стеной обступали обнесенную местами покосившимся деревянным забором территорию и даже росли на ней, почему создавалось впечатление полной заброшенности и оторванности от цивилизации.

Смеркалось.

Старший лейтенант Морозов в должности начкара[1] пребывал уже третьи сутки подряд, что вообще‑ то являлось грубейшим нарушением Устава караульной службы. Но реальность была такова, что заступать в караул оказалось просто некому.

С солдатами та же проблема. Бойцы буквально валились с ног от усталости: людей в части не хватало, обычный распорядок службы «через день – на ремень» теперь вспоминался едва ли не как курортный отдых.

Месяц назад ушла последняя партия весенних дембелей. Это были самые «залетчики», то есть те, кто постоянно нарушал службу, безвылазно сидел на «губе» и вообще числился на плохом счету. Поэтому их, назло им самим, рвущимся поскорее на «гражданку», оставили на последнюю партию. Хотя, положа руку на сердце, от таких следовало избавляться прежде всего. Но так уж сложилось, что первыми всегда уходили лучшие. Тут были и те, кто честно «тащил службу», и те, кто считался у командования любимчиками – стучали, короче говоря.

Прибывшие на замену тридцать дагестанцев оказались настолько дикими, что создавалось ощущение, будто новобранцы только что спустились с гор за солью, а их тут же «забрили». Поначалу по‑ русски они не говорили. Многие тогда подумали, что не умеют, но, как потом выяснилось, – не хотели.

Вели даги себя вызывающе, если не сказать – бо́ рзо. Держались скопом, приказы выполняли с видимой неохотой, презрительно бормоча что‑ то себе под нос на своем наречии.

Ребята дюжие, многие спортсмены, на «гражданке» занимались борьбой. Поодиночке более‑ менее вменяемые, стадом – хуже Мамаева войска. Наглые, самоуверенные, привыкшие к тому, что «рюсскые» за своих не стоят.

На родине считавшие, что жители соседнего аула чуть ли не иностранцы, попав в армию, они сбились в плотную стаю.

Парочку дагов забрал к себе на склады прапорщик – начснаб[2]. Трое ушли в постоянный наряд на свиноферму, где жилось сыто и вольготно (самые что ни на есть правоверные мусульмане даже дрались за эти места). Что делать с остальными, которых не то что в караулы ставить, вообще к оружию подпускать нельзя, долго не понимали.

Оборзевшие дети гор не подозревали, что половина солдат и почти все офицеры в части принимали участие в боевых действиях, ходили в атаку, проливали свою и чужую кровь. Добряк старший сержант Винтерголлер по прозвищу Винт был переведен сюда после ранения из разведбата и при желании мог свернуть любому новобранцу голову, будто куренку.

Его заместитель сержант Петрученя (Петруча) если уж дрался, то наверняка, чтобы с одного удара отправить на тот свет. Так его подготовили.

Вот их и поставили командовать «дикой дивизией», которая сразу же в недвусмысленных выражениях начала посылать обоих сержантов на или в глубоко интимные места. Винт с Петручей заниматься самодеятельностью не хотели, ибо трупов на их совести и без того хватало.

Тогда командир части подполковник Усольцев дал негласное «добро»: дагов – «под пресс», но без фанатизма, умеренно.

Это означало, что у «дедов» и «черпаков», то есть у солдат, отслуживших по полтора и по одному году соответственно, развязаны руки.

Что тут началось!

Старослужащие словно с цепи сорвались, возмущенные борзотой новобранцев, или, как их еще называли, «ду́ хов».

Желаемый результат был получен весьма быстро. Старое солдатское правило «Не умеешь – научим, не хочешь – заставим» сработало безотказно. На черные от синяков грудные клетки новобранцев офицеры и прапорщики демонстративно не обращали внимания. В ответ на жалобы типа «Товарыщ лэйтенант, мены опят в груд билы» лишь разводили руками. Дескать, а что я могу сделать, ты же сам по‑ хорошему понимать не хочешь. Выполняй, что от тебя требуется, никто бить не будет.

Но ставить в караулы кавказцев было нельзя. Не так давно у соседей случился пренеприятнейший инцидент, когда такие же «архаровцы» попросту сбежали к себе в горы, прихватив автоматы.

Из штаба дивизии пришла радиограмма, прочитав которую Усольцев приказал Винту с Петручей драть подчиненных как сидоровых коз, а чтобы было, чем их занять, – пусть ежедневно копают траншеи «отсюда и до ужина». И никаких караулов.

Сержанты удрученно откозыряли. По всему выходило, что им даже повезло по сравнению с сослуживцами.

Морозов недавно провел смену караулов, отправив сменившихся в караулку хоть немного поспать.

На вопрос: «Товарищ старший лейтенант, а вы как? » – ответил, что немного побудет на улице.

Глаза от усталости сами слипались, не помогал даже кофезаменитель с названием «Бодрый». Того и гляди, уснешь вместе с солдатами.

Старлей не спеша подошел к автомобилям и бронетранспортеру, уже на расстоянии уловив запах соляры, диссонансом вплетающийся во влажную лесную свежесть.

Маслянистая радужная пленка покрывала лужи, растекшиеся по небольшому асфальтовому пятачку, чужеродной проплешиной устроившемуся среди вековых деревьев. Свет от зажегшихся фонарей отражался в лужах, играя всеми цветами спектра.

Согласно Уставу гарнизонной и караульной службы техника тоже должна охраняться. Также Устав требует постоянного снижения численности задействованного в караулах личного состава путем внедрения технических средств охраны.

Морозов вздохнул.

Говорят, все уставы кровью написаны. Выражение образное, однако имеет под собой немалое основание.

Еще говорят, что бумага все стерпит. Не менее образное выражение, которое тоже не на пустом месте появилось. Написать‑ то можно все, что угодно.

Кстати, численность личного состава действительно снижена, да только замены ему техническими средствами охраны в этом захолустье нет и не предвидится.

Для пытливого ума молодого офицера, которому служба еще не встала поперек горла, это был неразрешимый парадокс. Склады под завязку набиты оружием, а охрана настолько слаба, что только чудо до сих пор уберегает эту тмутаракань от чьего‑ либо нападения.

Но чудо не может длиться вечно.

Не обходя лужи (все равно хромовые сапоги отсырели напрочь), старлей приблизился к бэтээру, постоял в задумчивости, наблюдая за игрой световой гаммы в маслянистых лужах, слегка пнул колесо, проверяя, упадут ли капельки, повисшие на броне.

Не упали.

Для того чтобы их сбить, нужен удар посильнее.

Развернувшись, Морозов направился в караулку. Пятно света на мокром окне притягивало, создавая иллюзию защищенности и даже уюта.

Старший лейтенант отдавал себе отчет, что этот уют чреват опасностью провалиться в объятия Морфея. Но надо идти: скоро должны поступить первые доклады по телефону от вновь заступивших на посты часовых.

Старлей помечтал о скором возвращении из отпуска командира второго взвода. Тогда Морозову и командиру третьего взвода лейтенанту Мироманову будет полегче. Появится хоть какая‑ то возможность отсыпаться.

Мироманов, как назло, подвернул ногу, в санчасти кайфует, а ему, Морозову, приходится отдуваться за всех. И чего командир части своим приказом не обяжет прапорщиков в караулы заступать?

Впрочем, им тоже служба медом не кажется, без дела не сидят. У всех обязанностей полон рот, народу в части не хватает. Никто сюда не рвется. Оно и понятно: кому хочется куковать в такой глуши? Попадают сюда только те, у кого «мохнатой лапы» нет, за кого некому словечко замолвить. Если уж тут оказался, то все, считай, так и прослужишь, а вернее, пропадешь здесь.

С другой стороны, на войне было значительно хуже, ну так на то и война. На войне все иначе.

С невеселыми мыслями офицер подошел к караулке, энергично потряс накинутый поверх кителя дождевик и только потом потянул за ручку деревянную дверь, разбухшую от сырости, скрипящую в давно не смазанных петлях.

Небольшое, освещенное лампочкой‑ стоватткой помещение караулки встретило тяжелым духом сырых портянок, развешенных на табуретах возле двухъярусных кроватей, на которых мертвецким сном отсыпались уставшие солдаты. Пахнуло сапожным кремом, уже не спасавшим отсыревшие кирзачи солдат. Единственным относительно приятным запахом в караулке был запах кофезаменителя, которым пытались спасаться всем миром, безуспешно перебарывая давно накопившуюся усталость и сонливость.

Морозов снял дождевик, повесил на гвоздь рядом с плащ‑ палатками солдат. Мельком глянул на ячейки с автоматами, на парней из бодрствующей смены, откровенно клюющих носами. Сидя на табуретах, они опустили головы к самой груди, иногда тревожно вскидываясь и снова тяжело засыпая. Старший лейтенант недовольно цыкнул уголком рта, но солдат будить не стал: пусть хоть так покемарят. Разбудит, когда придет время.

Не спал лишь сержант Нефедов. Он, в сдвинутой на белобрысый затылок пилотке, в расстегнутой до пупа куртке с виднеющейся из‑ под нее не положенной по уставу тельняшкой, в сланцах на босу ногу, сидел на табурете у стола.

Занят сержант был очень важной работой – методично натирал навощенной пастага́ ем[3] тряпочкой загнутую опять же не по‑ уставному полукруглую бляху солдатского ремня. Лучики света искрились на отполированной почти до зеркального блеска бляхе.

Офицер увидел скошенные на него красные от недосыпа глаза.

– А ты чего не спишь? – хмыкнул Морозов.

– Не положено, товарищ старший лейтенант, – вяло произнес сержант. – За автоматами, вон, смотрю, – добавил он, мотнув белобрысой головой в сторону деревянных ячеек вдоль бревенчатой стены, со стоящими в них «акаэмами».

– Ничего, на «гражданке» отоспишься, – ободряюще сказал старлей.

– Только с бабами, – вяло ответил Нефедов. – Один наспался. Хватит.

– Кто о чем, а солдат о бабах, – усмехнулся старлей.

– Анекдот знаете?

– О кирпиче и о чем солдат думает, глядя на него? – уточнил Морозов.

Сержант кивнул.

– Этот знаю, – подтвердил старший лейтенант.

– Можно подумать, вы, товарищ старший лейтенант, о другом думаете, – дерзко произнес сержант. – Между нами разницы всего ничего. А в этом захолустье баб, наверное, отродясь никто не видел. Я вот восемнадцать месяцев здесь оттарабанил и ни одной бабы, пусть самой страшной, и той не встречал. Даже к семейным офицерам и прапорам жены сюда не ездят. Все при первой же возможности в поселок мотаются за двадцать верст. А остальным че делать? Понятно че – гусю шею точить.

Дерзость объяснялась как раз сроком службы бойца. Понятно – «дедушка». Вон, и тельняшку носит вопреки уставу. Никто из офицеров и прапорщиков на это внимания не обращает. Позволяют бойцам некоторые вольности: этакая глухомань разъедает любую дисциплину.

– Ладно, хватит, – Морозов не дал сержанту развить наболевшую тему. – Давай‑ ка лучше кофезаменителем взбодримся.

– Не, не буду, – отказался сержант. – Сколько можно, у меня от него уже изжога.

– А я выпью, – решил старлей.

– Вы бы лучше поспали немного, – сказал Нефедов. – А то меньше солдат спите, глаза уже, как у вареного рака. А я подежурю. Чай, не первый день замужем. Знаю, что делать.

– Посплю позже.

Морозов чувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Подошел к столу, присел на табурет, воткнул вилку шнура электрического чайника в болтающуюся на проводах розетку, подвинул эмалированную кружку с черными пятнами на месте сколов эмали, щедро сыпанул из пачки кофезаменителя. Подождал, когда вода в зашипевшем чайнике закипит, выключил его, налил в кружку кипятка и кинул следом два кусочка сахару.

В который уже раз дал себе мысленный приказ: не спать! Постоянно дуя на кипяток, помешивая ложкой коричневую мутноватую жижу, делал аккуратные глоточки, ожидая, когда жижа немного остынет, чтобы можно было пить, не обжигаясь.

Через несколько минут пошли звонки с постов, с докладами. Первый в порядке, второй… С седьмого поста доклада все не было.

Старший лейтенант, фыркая, пил чуть остывшую бурду, гася раздражение. Солдаты и раньше засыпали в караулах. В былые времена провинившихся наказывали, сейчас стали относиться к этому мягче. Но черт возьми, ведь боец охраняет склад с оружием! Оно, конечно, понятно, если кто захочет напасть, то долго не удержаться, хоть спи на посту, хоть не спи.

Личного состава для полноценной обороны явно недостаточно, территория большая, забор гнилой, как и ангары, как вообще все. Слово «разруха» так и просится на язык.

В то, что боец может уйти с поста, старлей не верил. Куда ему идти? Во все стороны на много километров сплошной лес да болота. Не в поселок же. Там каждого в лицо знают. Да и к кому туда ходить?

Потому и расслабились многие. Привыкли, что склады у черта на куличках, никто сюда не полезет. Зачем их вообще в такой глуши строили? Для кого? На тот случай, что если все кругом разбомбят, то хотя бы подобные склады останутся?

Морозов отогнал бесполезные мысли. Столько уже думано‑ передумано, говорено‑ переговорено, что попусту время терять?

Седьмой пост по‑ прежнему молчал. Ёрш твою медь! Мысль о том, что боец не отзванивается, все сильнее нервировала. Нехорошее предчувствие не давало покоя.

Не первый случай, почитай, в каждом карауле такое приключается. Ну, прибежит разъяренный разводящий, постучит по каске заснувшего штык‑ ножом, пробьет втихую «фанеру» грудной клетки по возвращении. Иногда в ход идут злые шутки – автомат заснувшего прячут. Дескать, спи… украли, пока дрых.

Какими последствиями грозит потеря оружия на боевом посту, известно каждому отслужившему.

Но откуда это… уже не предчувствие, осознание?

Да еще и Нефедов, бесконечно вошкая тряпочкой по бляхе, монотонно произнес, добавив тревоги:

– С седьмого поста опять доклада нет. Загондошу урода.

Старлей торопливо допил недоразумение из жженых злаковых, решительно поднялся, скомандовал:

– Караул, в ружье!

С сержанта сонливость как рукой сняло. Вскочив из‑ за стола, он продублировал приказ:

– Караул, в ружье!

Вырванные из тяжелого забытья солдаты суматошно зашевелились, вскочили с табуретов. Бойцы из отдыхающей смены, спавшие в форме, стали подниматься с кроватей, наматывать непросохшие портянки, натягивать столь же сырые сапоги, надевать ремни, заправляя форму.

Офицер продолжал командным тоном:

– С седьмого поста не поступил своевременный доклад. Надеть плащ‑ палатки, разобрать личное оружие, привести в боевую готовность, построиться у караульного помещения.

Защелкали предохранители, лязгнули взводимые затворы, затем – опять предохранители, во избежание случайного выстрела.

Кто‑ то проворчал:

– Дождевиков на всех нет, на одну же смену только да тем, кто на постах. Как остальным идти? И так все мокрые…

– Отставить разговоры! – прервал недовольного бойца Морозов. – На выход бегом марш! Нефедов!

– Я!

– Остаешься в караульном помещении. Задача: контроль средств связи.

– Есть!

Привычные выполнять команды, солдаты заторопились на улицу.

Быстро нырнув в свой дождевик, старлей вышел следом.

– Становись! Равняйсь! Смирно! Правое плечо вперед, на седьмой пост бегом марш!

Став во главе колонны, офицер задал темп, быстро ускоряя его, чувствуя, как поганое ощущение все сильнее завладевает им. Буханье солдатских сапог, плеск разбрызгиваемых луж и снова, как назло, усилившийся дождь еще больше нагнетали атмосферу тревоги.

Морозов невольно отметил, что даже в такой ситуации солдаты бегут в ногу. Вот что значит постоянные занятия строевой подготовкой! Ну, а чем еще занять бойцов в глухомани, когда между караулами есть свободное время? Впрочем, в последний месяц, после ухода дембелей, было не до строевой подготовки – народу не хватает.

Но как бегут, а? Молодцы!

Этими рассуждениями офицер старался заглушить возрастающую тревогу. И молился: только бы увидеть, что часовой просто спит на посту!

Солдаты, конечно, недовольны останутся, особенно отдыхавшая смена. После караула заснувшему не поздоровится. Но ничего, урок лишним не будет. В следующий раз не уснет.

Метров за сто до поста он дал команду остановиться. Дальше пошел один. На ходу расстегнул кобуру, вытащил пистолет, снял с предохранителя, клацнул затвором, вновь поставил на предохранитель, сунул обратно в кобуру, не застегивая ее. Когда до поста осталось метров двадцать, замедлил шаг. Где же часовой, мать его!

Порой солдаты в желании поспать проявляют чудеса изобретательности. Морозов помнил немало случаев.

Однажды поздней промозглой осенью поставили солдат на склад порядок наводить. Один из бойцов умудрился уснуть на двух небольших, идущих вдоль стены едва теплых трубах отопления. Чтобы не упасть во сне с тонких, протянутых вплотную, бок о бок, труб, он пристегнул себя ремнем к третьей трубе, идущей сверху. Этакая страховка получилась.

Так его и нашли спящим в крайне неудобной позе, но зато со страховкой. Посмеялись, пару нарядов вне очереди раздолбай получил. Хотели на трое суток на «губу» закатать, но оценили изобретательность горемыки.

Хоть бы и этот прикорнул где‑ нибудь, подперев стеночку… Нет… Нету нигде его… Неужели бросил пост?! Вроде год прослужил, в карауле не первый раз, боец с понятием, не дурак, оружие доверить можно… Ну где же он?!. Старлей извлек из кобуры пистолет, щелкнул предохранителем.

Вот уже и ворота в ангар. Замок на месте. Старший лейтенант подошел вплотную, левой свободной рукой подергал замок, и тот вдруг отвалился: дужка оказалась перекушенной, на одном честном слове держалась. И пломбы нет! Где часовой!!! Он вскрыл?! Зачем?!

Почувствовав неожиданную опасность со спины, Морозов резко обернулся, выставив перед собой пистолет. Фу ты черт… Показалось…

Подергав за массивную ручку, офицер убедился, что внутренние замки ворот целы. Слава те, Господи, проникновения нет! Ну гаденыш! Что же он удумал‑ то? Совсем мозги съехали? Услышал топот, спохватился, спрятался где‑ то? Ничего, найдем… На «толчке» сгною. Отныне все грязные работы в части – его. Но сначала – промывка мозгов в особом отделе. Оттуда он вернется «просветленным». Отправят его сюда же, потому как здешний гарнизон – что‑ то вроде наказания для провинившихся ну и для тех, кому просто не повезло по службе в лучшее место попасть.

Морозов и не заметил, как потихоньку подошли остальные солдаты. Вот раздолбаи! Ну что за дисциплина?! Кто ж на охраняемый пост так ходит?! Они привычно выстроились в две шеренги.

– Почему нарушили приказ и не остались на месте?! – грозно спросил старлей.

– Вас долго не было, товарищ старший лейтенант, – ответил за всех ефрейтор Ничипорук. – Мы волноваться начали.

– Доложу командиру роты. Ты, Ничипорук, как старший, получишь трое суток ареста, – жестко сказал Морозов и добавил: – Надо искать этого урода. Рассредоточиться. Быстро прочесываем территорию до шестого поста. Дальше запретной линии у этого поста никто не идет. Не так, как здесь. Приперлись, словно стадо коров! Ничипорук!

– Я!

– Останешься на посту.

– Есть.

– Старшим на прочесе рядовой Емельянов.

– Есть, – ответил тот.

– Выполняйте.

Морозов направился к телефонному аппарату без диска. Массивная коробка телефона крепилась к столбу‑ грибку, стоящему неподалеку от ворот ангара. Достаточно снять не менее массивную черную трубку, чтобы получить связь с караулкой. Старший лейтенант намеревался объявить тревогу.

В этот момент кто‑ то из бойцов испуганно вскрикнул. Старлей опустил уже протянутую к аппарату руку.

Из темноты донеслось истошное:

– Товарищ старший лейтенант! Сюда!

– Куда, Ничипорук?! На пост! – приказал офицер рванувшемуся на крик ефрейтору и сам поспешил на зов.

В том месте солдаты уже подсвечивали спичками и зажигалками, возбужденно галдя. Морозов подбежал, достав на бегу небольшой фонарик, светя себе под ноги.

На траве повсюду были большие пятна крови.

Сердце у офицера заныло. Он раздвинул солдатские спины, оказавшись в центре толпы, шаря слабым лучом фонарика по ногам. На траве лежала оторванная голова часового с перекошенным в смертельной гримасе лицом. От неожиданности старлей отпрянул, натолкнувшись спиной на солдат.

Мысли хаотично заметались: «Ну, вот и случилось! Вот и дождались! »

Взяв себя в руки, он скомандовал:

– Всем десять шагов назад! Не топтать! Рассредоточиться! Оружие на изготовку! Боевая тревога!

Солдаты разбежались в стороны, упали в мокрую траву. Оторванная голова часового произвела на всех эффект разорвавшейся бомбы.

Морозов бросился к аппарату, сорвал трубку.

– Караульное помещение, – услышал он. – Сержант Нефедов.

– Боевая тревога, Нефедов!

Мгновение спустя ночную тишину разорвал надрывный вой сирены. Вспыхнули резервные фонари.

До утра, разумеется, уже никто не спал.

К счастью, дождь прекратился, хотя тяжелые тучи продолжали висеть над лесом.

При более тщательном осмотре в грязи были обнаружены несколько отпечатков ног в спецназовских берцах. Таких ни у кого в части не имелось. Обмундирование выдавалось времен еще царя Гороха. Даже офицеры щеголяли в кителях, пошитых лет тридцать назад, что уж говорить о солдатах.

Потому всем стало ясно: это следы чужаков. Судя по всему, они пытались вскрыть ворота ангара, но прибывшие солдаты во главе с Морозовым их спугнули.

За гнилым забором увидели примятую траву, с еловых ветвей сбита влага. Чужие пришли отсюда и уходили здесь. Примерно в километре лесная дорога, ведущая из гарнизона в поселок, из‑ за болота делает вынужденный крюк, обходя гиблое место. Скорее всего, там неизвестные оставили машину.

Нашли тело часового. Вернее, то, что от него осталось. Какой‑ то неведомый зверь растерзал беднягу в клочья, размотал кишки, вырвал кости…

Прибывший военврач сразу заявил: никакой зверь сделать подобное не в состоянии. Не поступают так звери даже в момент ярости.

Но если не зверь, то кто тогда?..

Разговоры… Разговоры… Домыслы…

К обеду понаехало начальство и даже один генерал‑ майор, матерившийся, как портовый грузчик.

Спокойный, сонный ритм забытой Богом войсковой части разорвали беготня, суета, работающие двигатели автомобилей, резкие команды.

В сопровождении двух малоразговорчивых капитанов‑ особистов отчужденно держался некий штатский с выправкой военного. Все трое приехали вместе с генерал‑ майором на его служебной черной «Волге».

Штатский – лет тридцати пяти, чуть выше среднего роста, хорошо сложенный, резкие черты загорелого лица, внимательный прищур серых глаз, короткий ежик светлых волос. Тяжелый подбородок, накачанная жилистая шея, мускулистые – это видно даже под тканью пиджака – руки, костистые кулаки.

Лишь несведующий не понял бы, что это офицер службы госбезопасности. Вот только вместо цивильного светлого пиджака и отутюженных брюк с начищенными черными туфлями ему больше подошел бы камуфляж или «песчанка» с закатанными рукавами, разгрузка, забитая автоматными магазинами, да укороченный, как у десантуры, автомат.

Этот столь не похожий на штатского человек проявил большую заинтересованность именно останками часового. Сопровождавшие его особисты создали невидимый барьер между этим загадочным штатским и остальными.

Он какое‑ то время внимательно их разглядывал, потом приказал уложить все в кусок брезента.

Никто, кроме него, не знал, что случаи подобных нападений участились. На каждый из них немедленно распространялся гриф секретности, а все без исключения свидетели получали соответствующее предупреждение.

Шутить с комитетом могут лишь глупцы да сумасшедшие.

Даже не спросив продолжавшего извергать маты генерал‑ майора, штатский приказал загрузить в багажник генеральской «Волги» завернутые в брезент останки. Затем молча указал водителю пальцем: вон из машины. Сам сел за руль и погнал прочь из войсковой части, особо не жалея подвеску автомобиля, гоня его по лесной, заросшей травой колее.

Мощный движок «субару» оглушительно взревел. До ума его доводили в мастерской, которая специализировалась на «апгрейде» стритрейсеровских машин. Механики за работу брали дорого, но оно того стоило.

Хозяин ревущего «болида» – высокий, несколько располневший из‑ за преимущественно сидячего образа жизни, но в целом не утративший спортивную фигуру – выглядел уверенным в себе. Настоящих конкурентов у него сегодня не было. Потому никто из собравшихся вдоль периметра улицы, перекрытой прикормленными гаишниками, не ставил на победителя: все гадали, кто придет вторым и третьим.

Длинноногая блондинистая Ленка, воплощавшая сегодня знаменитый образ Мэрилин Монро с развевающейся на ветру юбкой, сунула голову в открытое окно «субару» и с томным вздохом оставила на щеке водителя алый многообещающий отпечаток.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒