Annotation 13 страница

 У меня сложилась привычка связываться по телефону с Донни Реем каждый день после ленча, примерно в пять вечера. После моего первого звонка несколько недель назад Дот сказала, что для него мои звонки значат очень много, и с тех пор я стараюсь поговорить с ним каждый день. Мы беседуем о многих и разных вещах, но никогда о его болезни или о процессе. Я всегда стараюсь запомнить что-нибудь смешное, случившееся за день, и потом рассказать ему. Я знаю, что мои звонки стали важной частью его угасающей жизни. Но сегодня его голос крепче, он говорит, что встал с постели и сидит на крыльце и что ему очень хотелось бы куда-нибудь съездить на несколько часов, только бы уехать из дому, от родителей. Я подхватываю его в семь вечера. Мы обедаем в близлежащем баре (барбекю). На Донни Рея посматривают, но он этого словно не замечает. Он рассказывает о своем детстве, о разных смешных случаях из времени прежнего Грейнджера, когда шайки подростков наводняли улицы района. Мы немного смеемся, он, наверное, в первый раз за несколько месяцев. Но разговор его утомляет, и он почти ничего не ест. Когда стемнело, мы приезжаем в парк около стадиона, где сейчас идут одновременно два бейсбольных матча на смежных площадках. По дороге к парковке я рассматриваю обе команды. Я ищу ту, что в желтой форме. Мы паркуемся на травянистом склоне под деревом, гораздо ниже границы правого поля. Рядом никого. Я вынимаю из багажника два складных стула, позаимствованных в гараже мисс Берди, и помогаю Донни Рею сесть. Он может ходить самостоятельно и твердо намерен как можно меньше пользоваться моей помощью. Уже конец лета, но температура и после наступления темноты все еще около тридцати градусов. Влажность такая, что ее просто ощущаешь физически. Рубашка у меня прилипла к телу. Сильно потрепанный флаг на шесте не шелохнется. Площадка для игры хорошая и ровная, окруженная густым, только что подстриженным газоном. Во внутреннем квадрате ни травинки. Здесь есть также крытые и открытые места для зрителей, места для арбитров и освещенные табло, где фиксируется счет. Обе команды из лиги «А», они оголтелые соперники по игре в софтбол, когда используют более мягкий и крупный мяч, чем в обычном бейсболе. В обеих командах очень сильные игроки. Во всяком случае, они считают себя сильными. Игра идет между «Лучшими транспортниками» и «Отборной армейской». Первая команда в желтой форме, другая — в зеленой, на которой значится еще и прозвище «Застрельщики». И дело у соперников идет всерьез. Они орут, носятся как сумасшедшие, выкрикивают всякие ободряющие словечки, иногда дразнят соперников. Они размахивают руками, норовят ударить головой, спорят с арбитрами, а когда их удаляют с поля, демонстративно швыряют биты. В колледже я играл в эту разновидность бейсбола, но меня спорт никогда особенно не увлекал. Мне всегда казалось, что главная цель игры — забросить мяч, все остальное не имеет значения. Это командам иногда удается, и их доморощенные броски восхитили бы самого Бэби Рута. Большинство игроков немногим старше двадцати, они в довольно хорошей форме, очень заносчивы и разряжены в пух и прах, во всяком случае, на них надето больше, чем требуется по игре. Все они в перчатках, с широкими манжетами на запястьях, щеки вымазаны тушью, которой подводят глаза. Большинство парней еще только ждут, чтобы оценили их талант. Они пока только мечтают прославиться. Есть игроки и постарше, с намечающимся брюшком и медленнее на ногу. Они забавно прыгают и норовят поймать мяч на лету. Почти слышно, как при этом у них трещат кости, но они играют азартнее, чем молодежь. Им надо доказать, что они все еще хоть куда. Мы мало говорим. Я купил Донни Рею в ларьке рядом с трибуной пакет воздушной кукурузы и содовую. Он говорит «спасибо» и вообще благодарит за то, что я его сюда привез. Я обращаю особое внимание на третьего игрока из команды «Лучших транспортников». Он мускулист, у него быстрые ноги и руки. Он гибок и крепок, много болтает и задирает соперников. Первая подача сделана, и я смотрю, как он идет к загородке около навеса своей команды и что-то говорит своей девушке. Келли улыбается. Я могу видеть со своего места ямочки на ее щеках и ее замечательные зубы. Клифф тоже смеется. Он быстро чмокает ее в губы и опять вразвалку шагает к своей команде. Они кажутся парой влюбленных голубков. Он безумно ее обожает и хочет, чтобы все видели, как он ее целует. Они просто не насмотрятся друг на друга. Она опирается на загородку, прислонив рядом костыли. На ноге у нее уже лубок поменьше. Она стоит одна, поодаль от других зрителей и болельщиков. Она не может меня видеть, потому что я сижу по другую сторону поля, но на всякий случай я нахлобучил козырек на глаза. Интересно, что бы она сделала, если бы узнала меня? Да, наверное, ничего, просто не обратила бы внимания. Я должен бы радоваться, видя, что она как будто счастлива и здорова и мирно живет с мужем. Очевидно, побои прекратились, и за это я благодарен судьбе. Когда я мысленно представляю, как он бьет ее бейсбольной битой, я просто заболеваю. Однако ирония судьбы в том, что единственный для меня способ завоевать Келли — это если избиения будут продолжаться. И я ненавижу себя за такие мысли. Клифф занял центральную позицию. Он сокрушительно отбивает третью подачу соперника и ловко посылает мяч далеко налево. Да, это действительно потрясающий удар, и он обходит базы и что-то кричит Келли. Он талантливый спортсмен, гораздо лучше всех остальных игроков. И я не могу без ужаса подумать, как бы он замахнулся изо всех сил на меня. Может, он перестал пить и трезвым не станет так жестоко обращаться с женой. Может, пора мне убираться прочь. Проходит час, и Донни Рей уже хочет спать. Мы уезжаем, по дороге говорим о судебном заседании, где будет слушаться его дело. Я сегодня оформил ходатайство с просьбой позволить получить у него свидетельские показания, которые можно будет использовать на судебном заседании, и как можно быстрее. Мой клиент скоро настолько ослабнет, что не сможет выдержать двухчасовую процедуру перекрестного допроса целой шайки адвокатов, так что надо спешить. — Да, нам бы лучше поскорее с этим покончить, — говорит он тихо, когда мы подъезжаем к дому.  Глава 27
 

 Не нервничай я так, обстановка меня бы даже позабавила. Любого случайного наблюдателя увиденное вдоволь повеселило бы, однако в зале судебного заседания никто не улыбается. А уж мне и вовсе не до смеха. За столом обвинителя я сижу в полном одиночестве, передо мной аккуратными стопками разложены тексты ходатайств и листы с кратким изложением дела. Мои личные записи и наброски выступлений, сделанные на двух блокнотах, удобно покоятся рядом, под рукой. Дек устроился у меня за спиной — не за столом, где от него была бы хоть какая-то польза, но в кресле за барьером на расстоянии по меньшей мере трех вытянутых рук от меня, — поэтому и кажется, что я совсем один. Мне и правда жутко одиноко. А вот стол защиты, отделенный от моего лишь узким проходом, населен весьма густо. В центре его лицом к месту судей восседает, разумеется, Лео Ф. Драммонд, собственной персоной, окруженный по флангам верными приспешниками. Двумя одесную, и двумя же ошуюю. Драммонду шестьдесят лет, он выпускник юридического колледжа Иельского университета с тридцатишестилетним стажем судебных баталий. Т. Пирсу Морхаусу, тоже птенцу гнезда Иельского, тридцать девять; он один из компаньонов в фирме «Трень-Брень», с четырнадцатью годами адвокатского крючкотворства за спиной. Б. Дьюи Клею Хиллу-третьему, выпускнику Колумбийского университета, тридцать один; чести сделаться компаньоном его пока не удостоили, посчитав, должно быть, что шести лет стажа недостаточно. А вот двадцативосьмилетнему М. Алеку Планку-младшему, подвизавшемуся в роли адвоката всего два года, на мой взгляд, дали возможность снискать лавры в этом деле лишь благодаря его Гарвардскому диплому. Ибо достопочтенный Тайрон Киплер, судья, также закончил Гарвард. Он афро-американец. Планк тоже чернокожий. В Мемфисе не на каждом шагу встретишь юриста с Гарвардским образованием и шоколадным лицом. В фирме «Трень-Брень» таковой имеется в единственном экземпляре, и вот он здесь — для того, без сомнения, чтобы расположить к присутствующей адвокатской братии его честь Киплера. А в дальнейшем, если все пойдет как по писаному — и суд присяжных. Половина зарегистрированных избирателей в нашем округе — негры, потомки выходцев из Африки, поэтому несложно догадаться, что и жюри присяжных по расовой принадлежности разделится примерно пополам. Таким образом, по замыслу вдохновителей, М. Алеку Планку-младшему уготована роль осчастливить своим присутствием и расположить к себе некоторых присяжных. Не сомневаюсь, что, окажись среди жюри, скажем, камбоджийка, фирма «Трень-Брень» без особого труда отыщет в своих рядах уроженку Кампучии и усадит её за стол защиты. Пятого члена команды противника зовут Брэндон Фуллер Гроун — по непонятной мне причине полное его имя звучит именно так, без номеров и инициалов. А ведь вполне мог бы, как подобает представителю столь крупной адвокатской конторы, провозгласить себя Б. Фуллером Гроуном. Ему двадцать семь, и всего два года назад он закончил с отличием юридический колледж Мемфисского университета, оставив за собой шлейф громкой славы. Его имя было притчей во языцех, когда я только поступил в юридический колледж, да и к первой сессии я готовился, корпя над его старыми конспектами. Если не считать двух лет, в течение которых М. Алек Планк-младший перекладывал бумажки в конторе федерального судьи, то суммарный боевой стаж защиты, плотной стеной утвердившейся за соседним столом, равен пятидесяти восьми годам. С того дня, как я получил свой диплом, не прошло и месяца. Мой помощник уже шесть раз проваливал экзамен на звание адвоката. Все эти вычисления я сделал вчера поздно вечером в публичной библиотеке штата Мемфис, не перестающей восхищать меня своими кладезями. Контора же Руди Бейлора может похвастать лишь семнадцатью книгами по юриспруденции, которые сохранились со времен моей учебы, и цена которым грош — в базарный день. Позади адвокатской команды восседают двое вышколенных парней с высокомерными физиономиями. Похоже, они из «Прекрасного дара жизни». Один кажется мне знакомым. Наверное, присутствовал в зале, когда я оспаривал ходатайство Драммонда о прекращении слушании дела. В тот день я не особенно вертел головой по сторонам, да и сейчас мне, признаться, не до этих типов. У меня и без них хлопот полон рот. На душе у меня скребут кошки и, будь на судейском месте Харви Хейл, от меня бы мокрое место осталось. Точнее, меня бы вообще здесь не было. Однако председательствует достопочтенный Тайрон Киплер. Причем впервые, как он сам признался мне накануне во время очередного нашего телефонного разговора — в последние дни мы с ним нередко перезванивались. То есть, вердикты ему, конечно, доводилось подписывать и прежде, но вот честь вести заседание выпала в первый раз. Стоило только Киплеру принести присягу, как уже на следующий день Драммонд возбудил ходатайство о переносе слушания в федеральный суд. По его мнению, Бобби Отт, страховой агент, который оформил Блейкам злополучный полис, неправомочно оказался в числе подзащитных. Моя же позиция зиждется на том, что Отт до сих пор является гражданином штата Теннесси. Он, определенно — подзащитный. Блейки, также граждане Теннесси — истцы. Для рассмотрения же дела в федеральном суде истец и ответчик должны проживать в разных штатах. Отт, при всем желании, этому требованию не удовлетворяет, а потому дело ну никак не может быть перенесено в федеральный суд. Тем не менее Драммонд возбудил ходатайство о переносе слушания, которое подкрепил многочисленными доводами. Пока председательствовал Харви Хейл, выездная сессия окружного суда идеально подходила Драммонду для поиска правосудия. А вот с подключением Киплера выяснилось, что истина со справедливостью могут восторжествовать лишь в федеральном суде. Поразительно, насколько некстати Драммонд ухитрился внести свое ходатайство. Киплер воспринял его маневр как личное оскорбление. И я с ним полностью согласен. Итак, обе стороны готовы к дискуссии по поводу находящихся на рассмотрении ходатайств. Помимо ходатайства о передаче дела под федеральную юрисдикцию, Драммонд возбудил также ходатайства о гарантиях оплаты судебных издержек, и о предусмотренных законом санкциях. Последнее вызвало у меня настолько бурные возражения, что я возбудил встречное ходатайство о санкциях. Драммонд, по моим словам, подошел к этому вопросу несерьезно и предвзято. Если верить Деку, схватка из-за санкций в ходе судебного разбирательства нередко перерастает в настоящую сечу, поэтому лучше вообще в неё не ввязываться. Правда, лично я несколько остерегаюсь советов Дека. Он правильно оценивает свои скромные возможности. И любит приговаривать: «Поджарить форель любому по плечу. Фокус в том, как выудить эту заразу. » И вот Драммонд торжественно вышагивает к подиуму. Я описываю события в хронологическом порядке, и он первым делом зачитывает свое ходатайство о гарантиях оплаты судебных издержек; сущий пустяк, копья ломать не из-за чего. По оценке Драммонда, сумма издержек, если дело все-таки дойдет до суда, составит около тысячи долларов, а его как всякого добропорядочного гражданина беспокоит, по карману ли мне, либо моим клиентам уплатить такие деньги в случае поражения. — Позвольте на минутку прервать вас, мистер Драммонд, — задумчиво произносит судья Киплер. Слова его тщательно взвешены, голос звучен. — Ваше ходатайство лежит сейчас передо мной — и полный его текст, и краткие тезисы. — Он берет со стола бумаги и непринужденно помахивает ими в воздухе. — Ваше выступление заняло четыре минуты, причем сказали вы только то, что написано здесь, черным по белому. Вы можете добавить хоть что-нибудь новенькое? — Но, ваша честь, я имею право… — Да или нет, мистер Драммонд? Читать я умею, да и понимать прочитанное не разучился, тем более, что составлены бумаги, следует воздать вам должное, весьма профессионально. Но если добавить вам нечего, то к чему это выступление? Убежден, такую выволочку великому Лео Драммонду устроили впервые, однако сам он и ухом не ведет. — Я просто хочу оказать суду содействие, ваша честь, — поясняет он, улыбаясь. — Ходатайство отклонено, — тон судьи категоричен. Тогда Драммонд продолжает, даже глазом не моргнув. — Очень хорошо, следующее наше ходатайство посвящено санкциям. Мы полагаем… — Отклонено, — вновь заявляет Киплер. — Прошу прощения. — Драммонду кажется, что он ослышался. — Отклонено. Дек за моей спиной фыркает. Все четыре головы за соседним столом дружно склоняются, а четыре руки в унисон фиксируют в блокнотах все происходящее. Сейчас, должно быть, выводят жирными буквами слово «отклонено». — Каждая из сторон внесла ходатайство по поводу санкций, и я отклоняю оба, — веско произносит Киплер, глядя в упор на Драммонда. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не показать Драммонду нос. Да, не всякий судья умоет так адвоката, разглагольствования которого стоят триста пятьдесят зеленых в час. Драммонд свирепо буравит взглядом Киплера, который, похоже, упивается своей победой. Однако Драммонд тертый калач, его легко не прошибешь. Он не позволит какому-то жалкому окружному судье вывести себя из равновесия. — Что ж, тогда я хотел бы приступить к рассмотрению нашего ходатайства о переносе слушания дела в федеральный суд. — Приступайте, — великодушно разрешает Киплер. — Только сразу ответьте: почему вы не пытались добиться переноса, пока дело находилось в ведении судьи Хейла? Ответ у Драммонда припасен заранее. — Ваша честь, дело было для нас новым, и тогда мы ещё только расследовали вопрос о причастности к нему подзащитного Бобби Отта. Теперь, по прошествии времени, мы убеждены, что Отта привлекли лишь для того, чтобы избежать рассмотрения дела в федеральном суде. — Значит вы изначально хотели, чтобы оно находилось в юрисдикции федерального суда? — Да, сэр. — Даже в то время, когда делом занимался Харви Хейл? — Да, ваша честь, это так, — с подкупающей искренностью отвечает Драммонд. По лицу Киплера видно, что он не верит Драммонду ни на йоту. Да и на лицах всех остальных присутствующих можно прочесть то же самое. Никого это, разумеется, не волнует, однако Киплер себя показал. Драммонд, как ни в чем не бывало, продолжает идти напролом. Судей он на своем веку перевидал не одну дюжину, и ни капельки людей в черных мантиях не боится. Да, немало воды утечет, и немало процессов останется за плечами, прежде чем и я смогу похвастать тем же. Речь Драммонда продолжается уже минут десять, и он уже переходит к вопросам, изложенным в тезисах, когда Киплер вновь вмешивается. — Извините, мистер Драммонд, но помните ли вы, как всего несколько минут назад я спросил вас, можете ли вы изложить суду хоть что-нибудь новое? Драммонд с застывшими в воздухе руками и отвисшей челюстью оторопело таращится на его честь. — Помните? — настойчиво вопрошает Киплер. — Это случилось не далее чем четверть часа назад. — Мне казалось, мы приступили к обсуждению ходатайств, — с заметной хрипотцой выдавливает Драммонд. Спокойный доселе голос звучит слегка надтреснуто. — Да, конечно. Если вы можете хоть что-то добавить или оспорить какой-то неясный вопрос, то я готов вас выслушать. Вы же просто перефразируете то, что изложено в этой бумаге. Я скашиваю взгляд влево и вижу озабоченные, почти скорбящие физиономии. Героя распинают на кресте. Тоскливое зрелище. И вдруг я подмечаю, что сидящие через проход ребята воспринимают происходящее куда серьезнее, чем обычно. Прошлым летом, практикуясь в адвокатской конторе, я присутствовал на многих судебных слушаниях, но все они были похожими как две капли воды. Верно, в процессе работы приходилось попыхтеть, адвокатские услуги обходились клиентам в копеечку, но любой исход дела воспринимался стоически. Да и какая разница, когда тебя ждет не дождется ещё дюжина клиентов. Во вражеском стане отчетливо запахло паникой — и не из-за меня, это как пить дать. При разборе исков к страховым компаниям издавна практикуется участие в судебном процессе двоих адвокатов со стороны защиты. Они вечно ходят парами. Каким бы пустячным, очевидным, простым и незатейливым ни казалось дело, адвокатские конторы предпочитают не рисковать. Но отрядить на подобное разбирательство сразу пятерых? Это уже явный перебор. Нет, что-то тут не так. Да и физиономии у парней испуганные. — Ваше ходатайство о передаче дела в федеральный суд отклонено, мистер Драммонд — оно будет слушаться здесь, — жестко произносит Киплер, в подтверждение своих слов тут же ставя на месте для подписи свою закорючку. На противоположной стороне прохода его слова восприняты без особого восторга, хотя вида там и стараются не показывать. — Хотите что-нибудь добавить по существу? — спрашивает Киплер. — Нет, ваша честь. — Драммонд собирает свои бумаги и покидает подиум. Краешком глаза я слежу за ним. Подойдя вплотную к столу своих соратников, он мечет быстрый взгляд в сторону парней с высокомерными рожами, и я замечаю в его глазах страх. По моим конечностям поползли мурашки. Киплер переключается на меня. — Так, остается разобрать два ходатайства со стороны истца. В первом из них содержится просьба ускорить слушание дела, а во втором — взять под присягой показания у Донни Рэя Блейка и приобщить к делу. Поскольку оба вопроса связаны между собой, почему бы нам не рассмотреть их вместе? Вы не возражаете, мистер Бейлор. Я вскакиваю на ноги. — Конечно, нет, ваша честь. — Словно я и сам собирался это предложить. Избиение, свидетелем которого я только что был, заставило меня сменить стратегию. — Ваша честь, мои тезисы, которые вы прочитали, говорят сами за себя. Добавить к ним мне нечего. Киплер награждает меня отеческой улыбкой — надо же, ещё молоко на губах не обсохло, а такой умница! — и снова набрасывается на защиту. — Мистер Драммонд, вы возражали против процедуры скоростного прохождения этого дела. Почему? В стане противника суета; наконец поднимается Т. Пирс Морхаус, степенно поправляет галстук. — Позвольте высказаться мне, ваша честь. Нам представляется, что подготовка этого дела к судебному процессу займет некоторое время. Поэтому, на наш взгляд, излишняя торопливость может повредить обеим сторонам. — Морхаус говорит медленно, с расстановкой, тщательно подбирая слова. — Вздор! — отрезает Киплер, хмуря брови. — Сэр? — Я говорю — вздор! Позвольте задать вам один вопрос, мистер Морхаус. Случалось ли вам прежде, представляя сторону ответчика, соглашаться на скоростное прохождение дела? Морхаус вздрагивает, неуклюже переминается с ноги на ногу. — М-мм… да, ваша честь. — Прекрасно. Тогда припомните название дела и скажите, в каком суде оно рассматривалось. Т. Пирс беспомощно смотрит на Б. Дьюи Клея-Третьего, а тот, в свою очередь, устремляет молящий взгляд на М. Алека Планка-младшего. Мистер Драммонд поднимать глаза не осмеливается, он с головой погружен в чтение ужасно важных документов. — Извините, ваша честь, но для этого мне придется справиться со своими архивами, — блеет Морхаус. — Позвоните мне сегодня, до трех часов дня, — настойчиво просит судья. — Если к трем я вашего звонка не дождусь, то сам вам перезвоню. Меня так и разбирает от любопытства. Мне не терпится узнать, когда именно вы пошли на то, чтобы ускорить слушание дела. Т. Пирс сгибается в пояснице и шумно выдыхает, словно его лягнули под дых. Я словно наяву слышу, как ревут компьютеры в конторе «Трень-Брень», тщетно пытаясь отыскать в анналах хоть один подобный случай. — Хорошо, ваша честь, — еле слышно бормочет он. — А вот я могу на это пойти, — добавляет судья. — Ускорить слушание дела — в моей компетенции. Ходатайство истца удовлетворено. Защита должна представить мне ответ не позднее, чем через семь дней. Тогда суд приступит к рассмотрению документов и анализу дела. Срок рассмотрения — четыре месяца. В рядах противника слова судьи вызывают замешательство. Шуршат передаваемые друг другу бумаги, слышен озабоченный шепот. Адвокаты переглядываются, группа поддержки ерзает на сиденьях. Это даже забавно. Зад Т. Пирса Морхауса зависает как вертолет в полудюйме от обтянутого кожей сиденья, локти полусогнуты, кончики пальцев побелели — он напряженно ждет следующего объявления судьи. — В последнем ходатайстве речь идет о взятии свидетельских показаний у Донни Рэя Блейка, — возвещает его честь, поедая глазами стол защиты. — Надеюсь, это у вас не вызовет возражений. Кому из вас, господа, угодно высказаться? К ходатайству я приложил подписанное доктором Уолтером Кордом заключение, в котором без обиняков заявлялось, что Донни Рэй уже стоит одной ногой в могиле. Драммонд в ответ понес какую-то околесицу, из которой явствовало лишь, что нечего, мол, приставать к столь занятой, как он, личности по таким пустякам. И вот Т. Пирс медленно распрямляется, разгибает скрюченные пальцы, разводит руками и витийствует, пока не вмешивается Киплер. — Только не уверяйте меня, что разбираетесь в его заболевании лучше лечащего врача. — Хорошо, сэр. — И не прикидывайтесь, будто всерьез противитесь прохождению этого ходатайства. Очевидно уже, что его честь принял свое решение, поэтому Т. Пирс быстрехонько меняет тактику. — Дело только во времени, ваша честь. Мы ещё не успели должным образом оформить ответ. — Будем надеяться, если вы не против, что он мне известен. По крайней мере, мне не хотелось бы обмануться. Не говоря уж о том, что на все остальное времени у вас хватило. Давайте теперь назначим дату. — Киплер внезапно переводит взгляд на меня. — Мистер Бейлор? — Меня устраивает любой день, ваша честь. И любое время. — Я сопровождаю эти слова улыбкой. Здорово, черт побери, иметь кучу свободного времени! Все пятеро защитников склоняются над маленькими черными ежедневниками, усердно выискивая хоть одно «окно», когда все они могут собраться вместе. — Мое расписание заполнено до отказа, ваша честь, — возвещает Драммонд, не вставая. Разумеется, жизнь любого крупного адвоката вращается вокруг одного-единственного светила — расписания судебных заседаний. Драммонд столь высокомерным образом извещает нас с Киплером, что в ближайшем будущем слишком занят, чтобы возиться со свидетельскими показаниями какого-то мальчишки. Четверо его лакеев дружно хмурят лбы, кивают и потирают подбородки: поразительное совпадение, но и их расписания безнадежно забиты. — Есть у вас копия заключения доктора Корда? — спрашивает Киплер. — У меня есть, — отвечает Драммонд. — Вы их читали? — Да. — У вас основания усомниться в его выводах? — Дело в том, что… — Отвечайте «да» или «нет», мистер Драммонд. Есть у вас основания для сомнений? — Нет. — Значит все понимают, что молодой человек находится при смерти. И вы не возражаете против взятия у него показаний, чтобы в один прекрасный день жюри присяжных могло с ними ознакомиться? — Безусловно, ваша честь. Я хотел только сказать, что в настоящее время мое расписание… — А как насчет следующего четверга? — перебивает его Киплер, и по ту сторону прохода воцаряется мертвое молчание. — Меня устраивает, ваша честь, — громко говорю я. Мою реплику пропускают мимо ушей. — Через четверг, — подчеркивает Киплер, подозрительно взирая на защитников. Драммонд откапывает в папке документ, который искал, и внимательно его разглядывает. — С понедельника я занят в федеральном суде, ваша честь, — говорит он наконец. — Вот, можете взглянуть, это предварительное слушание дела. Около двух недель займет. — Где это будет? — Здесь, в Мемфисе. — Есть надежда, что дело не дойдет до суда? — Призрачная. Киплер изучает собственное расписание. — А что вы скажете насчет следующей субботы? — Прекрасно, — снова вставляю я. И вновь никто меня не слышит. — Субботы? — переспрашивает Драммонд. — Да, двадцать девятого. Драммонд смотрит на Т. Пирса; ясно, что теперь настал черед того изворачиваться. Т. Пирс медленно встает, бережно держит перед собой ежедневник, словно тот сделан из чистого золота, и произносит: — Прошу прощения, ваша честь, но я уезжаю на весь уик-энд. — Куда? — На свадьбу. — Вашу? — Нет, моей сестры. Со стратегической точки зрения, им, разумеется, выгодно тянуть время до самой кончины Донни Рэя — тогда присяжные не увидят иссохшее лицо бедолаги и не услышат его исстрадавшийся голос. Очевидно также, что на всю пятерку этих стряпчих отводов наберется предостаточно, чтобы тянуть резину до тех пор, пока даже я не откину копыта от старости. И судья Киплер прекрасно это понимает; он их насквозь видит. — Взятие свидетельских показаний назначается на субботу, двадцать девятого, — заключает он. — Прошу прощения, если кому-то из представителей защиты это не удобно, но Бог свидетель — вас, господа, тут предостаточно. Отсутствие одного или двоих не повлияет на исход дела. — Он закрывает записную книжку, облокачивается на стол и, глядя с ухмылкой на команду «Прекрасного дара жизни», добавляет: — Еще вопросы есть? Ухмылка его выглядит безжалостной, хотя сам судья человек вовсе не жестокий. Да, конечно, одернул он их раз пять-шесть, но вполне по делу. На мой взгляд, он безукоризнен. И я прекрасно понимаю: настанет день, когда в этом зале во время очередного предварительного слушания или внесения ходатайства и мне достанется на орехи. Драммонд стоит во весь рост, глядя на разложенные бумаги и пожимая плечами. Я чую, что его так и подмывает высказать нечто вроде: «Благодарю покорно, судья». Или: «Может, лучше сразу присудить истцу миллион долларов? » Но, как обычно, профессионализм одерживает верх. — Нет, ваша честь, у нас все, — говорит он таким тоном, словно Киплер из кожи вон лез, помогая ему. — А у вас, мистер Бейлор? — обращается ко мне его честь. — Нет, сэр, — отвечаю я с улыбкой. На сегодня с меня хватит. В первой же серьезной схватке на судебном ристалище я разнес противника в пух и прах, и искушать судьбу не намерен. Хватит и того, что мы со стариной Тайроном всыпали этим ребятам по первое число. — Очень хорошо, — говорит он, негромко стуча молоточком. — В слушании дела объявляется перерыв. И, мистер Морхаус, не забудьте позвонить мне насчет того дела, рассмотрение которого вы ускорили. Т. Пирс болезненно морщится.  Глава 28