Annotation 11 страница

Дек уже шесть раз сдавал экзамен. При третьей попытке в Калифорнии он его почти сдал, ему не хватило всего двух баллов. Три раза он сдавал экзамен в Теннесси, но даже близко не подошел к желаемому результату, о чем поведал мне с необыкновенной откровенностью. У меня нет уверенности, что он вообще хочет сдать экзамен. Дек зарабатывает по сорок тысяч в год, охотясь за делами о несчастных случаях для Брюзера, он не отягощен моральными ограничениями. (Не беспокоят они, конечно, и Брюзера. ) Деку не нужно платить адвокатские налоги, беспокоиться о повышении квалификации, посещать семинары и выступать перед судьями, не говоря уже о том, что ему не надо платить арендную плату за офис и прочие подобные издержки. Дек просто пиявка. Пока у него есть знакомый адвокат с прочной деловой репутацией, от имени которого он может работать, и помещение, где можно работать, Дек на коне. Он знает, что я не слишком занят делами фирмы, вот и приобрел привычку заходить ко мне в кабинет около одиннадцати утра. Мы полчаса болтаем о том о сем, а потом идем к Труди на свой незатейливый дешевый ленч. Я уже привык к Деку. Он просто непритязательный маленький человечек, который хочет со мной подружиться. Мы сидим у Труди в уголке, за ленчем, в окружении водителей грузовиков дальних рейсов, и Дек говорит так тихо, что я едва слышу. Временами, например, в больничных холлах, он может быть наглым до неприличия, а иногда он застенчив, словно мышь. Он что-то мямлит под нос, хотя очень хочет, чтобы я его расслышал, и все время оглядывается, будто боится, что сейчас на него нападут. — Был у нас парень, который работал в нашей фирме, по имени Дэвид Рой, и он очень сблизился с Брюзером. Они вместе вели счет своим денежкам, дружные, словно, знаешь, воры, которые работают в паре. Роя лишили звания адвоката за то, что он смешивал свои деньги с чужими. — Дек вытирает пальцами с губ следы салата с тунцом. — Но Рой не расстроился. Он покинул фирму, перешел улицу и открыл напротив ночной клуб со стриптизом. Однако клуб сгорел. Он открыл другой, и опять пожар. И третий. Потом началась война в этой грудастой индустрии. Брюзер слишком умен, чтобы оказаться под колпаком, но он постоянно на грани. И твой дружок Принс Томас тоже. Схватка продолжается уже пару лет. Довольно часто в этой сфере кого-нибудь убивают. И часто поджигают. Между Роем и Брюзером произошла из-за чего-то большая свара. В прошлом году федеральные власти накололи Роя, и поговаривают, что он созрел для доноса. Сам понимаешь, что я имею в виду. Склонив голову так же низко, как Дек, я киваю. Нас никто не слышит, но мы ловим несколько пристальных взглядов, недоумевающих, чего это мы так низко согнулись над едой. — Ну, значит, вчера Дэвид Рой выступил свидетелем перед большим составом присяжных. И такое впечатление, словно он организовал дельце. При этих словах Дек с трудом выпрямляется и опускает глаза вниз, будто я могу догадаться обо всем сам. — Итак? — говорю я, по-прежнему низко наклонившись к нему. Он хмурится, осторожно оглядывается и затем снисходит к моей тупости. — Много шансов за то, что он уже донес на Брюзера. Может, и на Принса Томаса. И я даже слышал от какого-то олуха, что за голову Роя назначена цена. — Успели договориться! — Да. Это точно. — Но с кем заключен договор? — Попытайся догадаться. — Не с Брюзером, конечно. Он опасливо, робко улыбается, плотно сжав губы, а потом говорит: — Такое случается уже не в первый раз. — И с этими словами отхватывает огромный кусок сандвича и медленно его жует. Я жду, пока он проглотит кусок. — Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я. — Думай о запасных вариантах. — Но у меня их нет. — Ты должен постараться что-нибудь подыскать. — Я только-только попал в фирму Брюзера. — Но здесь может стать очень жарко. — А как насчет тебя? — Да я, наверное, тоже сделаю ноги. — А как остальные парни? — О них не волнуйся, они же о тебе не беспокоятся. Я здесь твой единственный друг. Эти слова не идут у меня из ума несколько часов. Дек знает больше, чем говорит, но за пару совместных ленчей я из него все вытяну. У меня сильное подозрение, что он уже присматривает местечко, где можно приземлиться, если грянет несчастье. Я встречался с другими адвокатами, работающими в фирме, — Никласом, Токсером и Риджем, — но они все держат при себе и мало что говорят. Двери их кабинетов всегда заперты. Дек их недолюбливает, а что к нему чувствуют они, можно только догадаться. По словам Дека, Токсер и Ридж — приятели и, возможно, подумывают открыть небольшую собственную фирму. Никлас — алкоголик, и поэтому в подвешенном состоянии. Наихудший исход для Брюзера, если сейчас его обвинят, арестуют и отдадут под суд. Процесс может продолжаться по крайней мере год. Но он может продолжать работать и вести дела в конторе. До вынесения приговора его не могут лишить лицензии. «Расслабься», — твержу я себе. Даже если меня выбросят на улицу, так я уже переживая это раньше. И тем не менее смог встать на ноги. Я еду по направлению к дому мисс Берди мимо городского парка. При свете прожекторов здесь играют по крайней мере три раза в неделю в бейсбол. Я останавливаюсь возле телефона-автомата, набираю номер. После третьего звонка она отвечает: — Алло. Звук ее голоса пронзает меня насквозь. — Клифф дома? — говорю я, взяв на октаву ниже. Если она ответит утвердительно, я повешу трубку. — Нет. А кто это звонит? — Руди. — Я перехожу на свой обычный голос. Задерживаю дыхание и жду, что сейчас последует отбой, но в то же время надеюсь услышать мягкие, чувственные звуки ее голоса. Черт возьми, я сам не знаю, чего мне ждать. Наступает пауза, но она не вешает трубку. — Я же просила тебя не звонить, — произносит она без малейшего признака гнева или неудовольствия. — Извини. Я не мог с собой совладать. Я о тебе беспокоюсь. — Мы не должны так поступать. — Как именно? — Прощай. — Теперь она кладет трубку, и я слышу гудки отбоя. Мне потребовалось собрать все свое мужество, чтобы позвонить, а теперь я жалею, что сделал это. Но у некоторых больше мужества, чем мозгов. Я знаю, что ее муж буян, который явно не в себе, но все-таки не представляю, как далеко он может зайти. Если он типичный ревнивец, а я полагаю, что это именно так, потому что этот девятнадцатилетний пьяный мерзавец-спортсмен женат на красивой женщине, тогда он наверняка подозревает ее все время. Но неужели он дошел до такой степени, что установил подслушивающее устройство? Очень смелое допущение, но эта мысль не дает мне уснуть. Я, наверное, и часа не проспал, когда вдруг зазвонил телефон, на электронных часах почти четыре утра. Я нащупываю в темноте трубку. Это Дек, он в большом возбуждении и быстро тараторит по телефону из автомобиля. Он мчится в моем направлении, до меня всего три квартала. Случилось нечто колоссальное, требующее предельно срочных действий, некое просто замечательное несчастье. Скорее! Одевайся! Он дает указание ждать его на тротуаре через минуту. Дек уже ожидает меня в своем обтерханном мини-грузовичке. Я вскакиваю в машину, он кладет в рот жвачку, и мы летим во весь дух. Я не успел даже почистить зубы, так торопился. — Что, черт возьми, происходит? — спрашиваю я. — Большое крушение на реке, — произносит он мрачно, словно глубоко опечален событием. И это означает, что еще один день мы работаем на фирму. — Вчера после одиннадцати вечера нефтяная баржа сорвалась с якоря, поплыла вниз по течению и налетела на колесный пароход, который был зафрахтован для речной прогулки старшеклассников. На борту, возможно, было до трех сотен ребят. Пароход затонул возле Грязного острова, вблизи отмели. — Это ужасно, Дек, но что там делать нам? — Надо самим все проверить. Это Брюзеру позвонили. Брюзер позвонил мне. И вот мы здесь. Это огромное несчастье, может, самая большая катастрофа, случившаяся в Мемфисе. — И что же, этим можно гордиться? — Ты не понимаешь. Брюзер не собирается выпускать случай из рук. — Чудесно. Пусть втиснет свой жирный зад в водолазный костюм и достает со дна утонувших. — Но это может стать для нас золотой жилой. — Дек быстро летит через весь город. Мы молчим, центр города неуклонно приближается. Мимо нас мчится карета «скорой помощи», и пульс мой учащается. Вперед проскакивает еще одна машина с красным крестом. Риверсайд-драйв забита десятками полицейских машин, все с зажженными фарами, полосы света разрезают ночную темноту. Пожарные машины и кареты «скорой помощи» стоят очень тесно, бампер к бамперу. Над рекой летает вертолет. Некоторые люди собрались в группки и стоят абсолютно молча, другие, напротив, бегают, кричат и куда-то показывают пальцами. Около отмели видна верхушка подъемного крана. Мы быстро обходим ограничивающую участок берега желтую ленту и присоединяемся к толпе у края воды. С момента несчастья прошло уже несколько часов, и чувство необходимости предпринять самые неотложные меры несколько ослабло. Теперь люди просто ждут. Многие сгрудились вместе и сидят в этом ужасном для них ожидании маленькими кучками на булыжной набережной, они плачут и наблюдают, как водолазы и санитары ищут тела. Священники, преклонив колена, молятся вместе с родственниками. Десятки ошеломленных, перепуганных подростков в мокрых смокингах и разорванных выходных платьях, держась за руки, смотрят на воду. Пароход накренился на один бок так, что другой задрался на десять футов над поверхностью реки. Спасатели, одетые в черно-синие непромокаемые комбинезоны и водолазные костюмы, действуют ближе к этому борту. Другие работают с трех резиновых понтонов, связанных веревкой. Здесь уже установился какой-то порядок действий, но мы понимаем это не сразу. Вот лейтенант полиции медленно переходит по длинному трапу с плавучей платформы на набережную. Толпа, подавленная случившимся, замолкает и замирает на месте. Он подходит к передней из полицейских машин, и вокруг него собирается несколько репортеров. Большинство по-прежнему сидят, склонив головы в жаркой молчаливой молитве. Это родители, родственники, друзья. Лейтенант говорит: — Сожалею, но мы обнаружили тело Мелани Доббинс. Его слова пронзают тишину, которая почти сразу же нарушается криками ужаса и плачем родных девушки. Они обнимают друг друга и вместе оседают на землю от горя. Друзья становятся на колени и обнимают осиротевших родителей. Раздается женский вопль. Другие люди оборачиваются и смотрят, но одновременно вздыхают с облегчением. Им тоже придется услышать неизбежную ужасную весть, но по крайней мере не сейчас, не сию минуту. Они все еще надеются. Позднее мне рассказали, что двадцать один подросток спасся, попав в воздушный пузырь. Лейтенант полиции медленно уходит на плавучую платформу, куда только что подняли из воды очередное тело. А потом медленно начинается еще один ритуал, не такой трагический, но совершенно омерзительный. Мужчины с вытянутыми скорбными лицами встают и пытаются подобраться поближе к только что понесшей утрату семье. У них у всех маленькие деловые визитки, которые они пытаются вручить родственникам или друзьям погибших. В темноте они подбираются к ним все ближе и ближе, недоброжелательно оглядывая друг друга. Они способны убить, только бы заполучить себе дельце. И всего-то полагается треть, но они желают ее заработать. Дек все это мысленно отмечает гораздо раньше, чем до меня доходит смысл происходящего. Он кивает на место поближе к семье погибших, но я отказываюсь и шагу ступить вперед. Он ныряет в толпу и быстро исчезает в темноте, чтобы разрабатывать свою золотую жилу. А я поворачиваюсь спиной к реке и вскоре уже бегу по улицам Мемфиса. Глава 22

Экзаменационная комиссия использует особые конверты, в которых сообщает о результатах экзаменов. В колледже ходит немало баек, как бедные кандидаты в адвокаты падали в обморок у почтового ящика от долгого ожидания. Или бегали, выпучив глаза, и размахивали, как идиоты, своими конвертами. Множество баек и россказней до экзаменов нам казались смешными, но сейчас мы не находим в них ничего комичного. Прошло уже тридцать дней, а письма мне все нет. Я дал свой домашний адрес, я чертовски не хотел, чтобы кто-нибудь из адвокатов Брюзера распечатал конверт. Тридцать первый день ожидания выпал на субботу, когда мне разрешается спать до девяти, прежде чем я слышу, как моя хозяйка стучит ручкой кисти ко мне в дверь. Вдруг мисс Берди решила, что гаражу под моей квартирой требуется свежая окраска, хотя, на мой взгляд, он и так выглядит отлично. Она выманивает меня из постели сообщением, что уже приготовила яичницу с беконом и она остынет, так что надо поторапливаться. Работа спорится. Окраска дает немедленные и очень приятные результаты. Я вижу, как дело идет на лад. Солнце заслоняют высокие облака, и я тружусь по возможности неторопливо. В шесть вечера мисс Берди возглашает, что пора уходить, что я сегодня поработал достаточно и у нее есть распрекрасная новость — она приготовит овощную пиццу! Я пробыл вчера в «Йогисе» до часу ночи, и мне не очень хочется опять туда идти. Так что сегодня вечером, в субботу, мне делать нечего. Но я не придумал себе никакого интересного занятия. Печально сознавать, что меня сейчас согревает даже перспектива поесть вегетарианской пиццы в обществе восьмидесятилетней женщины. Я принимаю душ, надеваю свои солдатские брюки и кроссовки. Когда я вхожу в дом, из кухни доносится странный запах. Мисс Берди летает и жужжит, словно муха. Она никогда прежде не делала пиццу, признается она, как будто мне должно быть очень приятно слышать подобную новость. Но пицца вовсе не дурна на вкус. Цуккини и желтый перец слегка жестковаты, но мисс Берди щедро сдобрила блюдо брынзой и грибами. А я умираю от голода. Мы съедаем пиццу в гостиной и потом смотрим фильм с Кэри Грантом и Одри Хепберн. И мисс Берди почти все время плачет. Второй фильм — с участием Богарта и Бакалла. У меня болят все мышцы от сегодняшней работы, и меня клонит в сон. Однако мисс Берди, сидя на краешке дивана и затаив дыхание, жадно впитывает в себя каждое слово с экрана, хотя смотрит этот фильм пятьдесят лет подряд. Вдруг она вскакивает. — Я забыла! — восклицает она и спешит на кухню, где, я слышу, она шуршит бумагами. Она бегом возвращается в гостиную с листком в руке, останавливается передо мной и с пафосом объявляет: — Руди, вы сдали экзамен. И показывает единственный белый листочек, которого я так томительно ожидаю больше месяца. Это из экзаменационной комиссии штата Теннесси, адресовано мне, конечно, и в центре листочка крупным шрифтом напечатаны магические слова: НАШИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ. ВЫ СДАЛИ ЭКЗАМЕН НА ЗВАНИЕ АДВОКАТА. Я резко поворачиваюсь и глазею на мисс Берди. Какую-то долю секунды мне хочется дать ей по физиономии за грубое вторжение в мои личные дела. Она должна была сказать мне сразу и, черт возьми, конечно, не имела права вскрывать мое письмо. Но широкая улыбка обнажает все ее серо-желтые зубы. На глазах у нее блестят слезы, она сжимает щеки ладонями, она почти так же взволнована, как я. И мой гнев быстро уступает место совершенной, безмятежной радости. — А когда пришло письмо? — спрашиваю я. — Сегодня, когда вы красили гараж. Почтальон постучался ко мне, спросил вас, но я ответила, что вы сейчас заняты, и поэтому сама расписалась в получении. Ну, что расписалась — это одно, а вот что вскрыла письмо — это совсем другое. — Вам не следовало распечатывать письмо, — говорю я, но уже совсем не злюсь. Невозможно быть в ярости в такие минуты. — Извините. Но мне казалось, что вы ничего не будете иметь против и даже сами захотите, чтобы я открыла его первой. Ну разве это не замечательно? — Да, это так. — Я вплываю в кухню, улыбаясь, как законченный идиот, и глубоко, свободно вздыхаю. Все чудесно. Как хорош этот мир! — Давайте отпразднуем событие, — предлагает она, озорно улыбаясь. — Все, что угодно, — отвечаю я. Мне хочется бегать по дворику и кричать, глядя на звезды. Она роется в буфете, что-то там нащупывает и медленно вынимает бутылку странной формы. — Я берегу это для особых случаев. — А что это? — спрашиваю я, беря бутылку. Я никогда еще не видел ничего подобного в «Йогисе». — Дынное бренди. Довольно крепкая штука. — Она хихикает. Но я сейчас выпил бы что угодно. Мисс Берди достает две одинаковые кофейные чашечки и наливает их до половины. Жидкость густая и липкая. Аромат напоминает какой-то эликсир из зубоврачебного кабинета. Мы провозглашаем тост за мое благополучие, чокаемся чашечками с эмблемой банка штата Теннесси и начинаем потягивать бренди. На вкус оно напоминает детский сироп от кашля и жжет, как неразбавленная водка. Она облизывает губы. — Лучше сесть, — говорит мисс Берди. После нескольких глотков она уже похрапывает на диване. Я заглушаю звук телевизора и наливаю себе еще чашечку. Сильный напиток, и после первоначального шока жидкость уже не кажется неприятной. Я потягиваю ее во внутреннем дворике, под луной, все еще улыбаясь, подняв глаза к небу, и от всего сердца благодарю Творца за столь божественные вести. * * *

Воздействие дынного бренди долго сказывается и после восхода солнца. Я принимаю душ и выскальзываю из берложки, прокрадываюсь в машину и мчусь задним ходом по подъездной аллее, пока не выскакиваю на улицу. Я вбегаю в молодежный бар, наполненный запахами наступившего дня. Здесь подают кофе с лепешками. Я покупаю толстую воскресную газету и расстилаю ее на последнем столике в углу. Несколько заголовков напоминают о недавних событиях. Вот уже четвертый день подряд на первой странице полно сообщений и рассказов о крушении прогулочного парохода. Погиб сорок один школьник. Адвокаты уже начали оформлять дела в суд. Вторая тема, которая обсуждается на странице, посвященной событиям в стране, затрагивает последнюю по времени информацию о серии допросов насчет коррупции в полиции и более подробно касается взаимоотношений между порнобизнесом и юридической системой. Несколько раз упомянуто имя Брюзера как адвоката Бенни Томаса, по прозвищу Принс, местного владельца бара, прежде судимого федеральными властями на основании соответствующих показаний, но освобожденного из-под ареста. И еще раз упомянуто имя Брюзера как возможной мишени федеральных властей, но уже за его собственные прегрешения. Да, поезд тронулся. Уже целый месяц заседает федеральный суд присяжных, и в газете ежедневно сообщается разнообразная информация. Не случайно Дек с каждым днем все больше нервничает. Третья тема таит для меня совершенный сюрприз. На последней странице в разделе «Бизнес» я вижу небольшое сообщение под заголовком «161 человек сдали экзамен». Это пресс-релиз на три строчки от экзаменационной комиссии, за которым следует список выдержавших экзамен в алфавитном порядке, набранный очень мелким шрифтом. Перечислены те, кто сдал. Я приближаю страницу к глазам и жадно читаю. Вот он я! Все верно. Никакой ошибки. Я сдал экзамен! И стремительно пробегаю список. Многих из сдавших я хорошо узнал за три года. Я ищу Букера Кейна, но его нет. Я проверяю, я трижды проверяю, и плечи мои опускаются. Я кладу газету на стол и громко прочитываю вслух каждое имя. Букера Кейна нет. Вчера вечером я едва ему не позвонил, после того как память мисс Берди воспряла и она отдала мне письмо с чудесной новостью, но не смог. Так как я сдал, то решил подождать звонка от самого Букера. Я решил, что если от него несколько дней не будет вестей — значит провалился. Теперь я не знаю, что делать. Я представляю, как именно в данный момент он помогает Чарлин одеть ребятишек перед выходом в церковь, как старается улыбаться и делать безмятежное и радостное лицо и пытается уверить себя и жену, что все это временная неудача и он, конечно, добьется своего в следующий раз. Но я-то знаю, что он вне себя от расстройства, он уязвлен и зол на самого себя за провал. Он беспокоится, как отреагирует на сообщение Марвин Шэнкл, и ужасается при мысли, что ожидает его завтра на работе. Букер невероятно гордый человек, который всегда верил в свои силы и способность добиться всего на свете. Я бы очень, очень хотел поехать сейчас к нему и горевать вместе, но из этого ничего бы не получилось. Он подобного не допускает. Букер позвонит сам завтра и поздравит меня. Внешне будет подтянут и собран и поклянется, что в следующий раз обязательно сдаст экзамен. Я снова читаю список, и вдруг меня осеняет мысль, что здесь отсутствует также Сара Плэнкмор Уилкокс. Мистер С. Тодд Уилкокс сдал, а его новобрачная провалилась. И я громко смеюсь. Это низко и мелко и достойно презрения, это инфантильность, мстительность, даже ненависть. Но я не в состоянии удержаться. Она забеременела, поэтому сумела выскочить замуж, но, разумеется, все последние месяцы перед экзаменом жила в большом напряжении. Последние три месяца она была сама не своя, но планировала свадебное торжество и выбирала подходящий цвет обоев для детской. И наверное, мало занималась. Ха-ха-ха. В конечном счете я посмеялся последним. * * *

Пьяный водитель, который наехал на Дэна ван Лендела, признан виновным и должен уплатить по страховке не меньше сотни тысяч. Дек убедил виновника и его адвоката, что по заявлению ван Лендела им следует больше этого лимита, и совершенно прав. Ответчик согласился уплатить больше, помощь Брюзера потребовалась только в последний момент, чтобы постращать его судебным преследованием и тому подобным. Дек сделал восемьдесят процентов всей работы. Я по большей мере пятнадцать. Мы про себя полагаем, что оставшиеся пять принадлежат Брюзеру. Однако по условиям работы в фирме Брюзера мы с Деком не имеем права хоть на какую-то часть гонорара, и все потому, что Брюзер давно, ясно и недвусмысленно утвердил условия их получения и распределения. Таким образом, дело ван Лендела — сугубо его дело, потому что он первым узнал о наезде. Мы с Деком примчались тогда заключить с ван Ленделом договор, но мы и должны были это сделать, как служащие фирмы. Вот если бы мы первыми узнали о случившемся и сами подписали контракт, тогда мы имели бы право на какую-то часть. Брюзер вызывает нас обоих к себе в кабинет и плотно закрывает дверь. Он поздравляет меня со сдачей экзамена. Он тоже сдал его с первой попытки, и я уверен, что, слыша это, Дек чувствует себя еще большим дураком. Но Дек невозмутим, он просто сидит и облизывает губы, склонив голову набок. Брюзер еще с минуту болтает о том, как уладилось дело ван Лендела. Сегодня утром он получил чек на сотню тысяч долларов, и ван Ленделы прибудут днем, чтобы рассчитаться за помощь. Он полагает, что и мы, очевидно, кое-что получим от этой сделки. Мы с Деком обмениваемся нервными взглядами. Брюзер говорит дальше, что у него, можно сказать, и так был удачный год, он заработал больше денег, чем все мы, вместе взятые, и он хочет, чтобы его служащие тоже были довольны. А кроме того, дело с ван Ленделом было улажено очень быстро. Сам он лично работал над ним меньше шести часов. Мы с Деком недоумеваем, какую же работу он проделал в эти шесть часов. Таким образом, от доброты сердечной Брюзер желает компенсировать нам наши труды. Его доля — треть всего гонорара, то есть тридцать три тысячи долларов, но он не собирается брать их все себе. Он хочет поделиться с нами. — Я собираюсь отдать вам треть своей доли, разделив ее между вами поровну. Мы с Деком молча делаем подсчеты. Треть от тридцати трех — это одиннадцать тысяч. А половина равна пяти тысячам пятистам долларов. Я пытаюсь не расплыться в улыбке и говорю: — Спасибо, Брюзер, это чрезвычайно щедро с вашей стороны. — Не стоит благодарности, — откликается он, словно быть щедрым — в его натуре. — Пусть это будет подарком за то, что ты сдал экзамен. — Спасибо. — Ага, спасибо, — говорит Дек. Мы оба ошеломлены, но каждый при этом думает, что на долю самого Брюзера приходится двадцать две тысячи всего за шесть часов. То есть это приблизительно по три тысячи пятьсот долларов в час. Но я не ожидал от него и полцента и поэтому чувствую себя богачом. — Хорошая работа, парни. Давайте подписывайте побольше таких контрактов. Мы одновременно киваем. Я подсчитываю и уже распределяю, сколько и на что потрачу. Не сомневаюсь, что Дек проделывает ту же мыслительную работу. — Мы готовы к завтрашней встрече? — спрашивает меня Брюзер. Мы оспариваем ходатайство «Дара жизни» с предложением отклонить иск Блейков. Заседание назначено на девять утра при участии и под началом его чести Харви Хейла. У Брюзера уже состоялся неприятный разговор с судьей относительно ходатайства. Мы не очень надеемся, что дело дойдет до слушания в суде присяжных. — Полагаю, что да, — отвечаю я, и сердце у меня болезненно сжимается. Я приготовил и подал тридцатистраничное краткое опровержение, на которое Драммонд и компания выстрелили своим опровержением. Тогда Брюзер и позвонил Хейлу и состоялся этот неприятный разговор. — Возможно, я предоставлю тебе возможность самому вести обсуждение, так что будь готов, — говорит Брюзер. Я с трудом глотаю комок, застрявший в горле. Мое беспокойство переходит в панический страх. — Принимайся за работу, — добавляет он. — Будет стыдно проиграть дело на этой стадии, даже не доведя до слушания в суде. — Я тоже участвую в этом деле, — приходит мне на помощь Дек. — Хорошо. Мы отправимся в суд втроем. У них же, Господи спаси, будет, наверное, человек двадцать, не меньше. Внезапно богатство пробуждает вкус к радостям жизни. Мы с Деком решаем пренебречь нашим обычным супом и сандвичем у Труди и вместо этого обедаем в ближайшей бифштексной. Мы заказываем ребрышки. — Никогда прежде Брюзер не делился гонораром, — говорит Дек, дергаясь и судорожно поглядывая по сторонам. Мы сидим в отдельной кабинке в конце темного обеденного зала. Нас никто не может услышать, но он тем не менее беспокоится. — Что-то должно грянуть, Руди, — я уверен, что Токсер и Ридж вот-вот сбегут. Федеральные агенты обложили Брюзера со всех сторон. Вот он и отдает свои деньги. Я нервничаю, я очень из-за всего этого нервничаю. — О'кей, но почему? Они же не могут нас арестовать. — Я не поэтому беспокоюсь. Я беспокоюсь насчет своего места работы. — Не понимаю. Если Брюзер будет обвинен и даже арестован, его могут, как бывало прежде, выпустить под залог, и фирма все равно сможет функционировать, пока они не закончат дела. Мои слова его злят. — Послушай, а что, если они заявятся с требованием немедленно предстать перед судом и с ордером на прекращение деятельности фирмы? Знаешь, они могут так сделать. Так бывало в случаях с рэкетом. Федеральные агенты любят напасть на юридическую контору, конфисковать все дела и увезти компьютеры. Им наплевать на нас с тобой. Честно говоря, я об этом не думал, и, наверное, вид у меня довольно удивленный. — Они, разумеется, смогут выставить его за дверь и лишить возможности работать, — продолжает Дек очень внушительно. — И с удовольствием это сделают. А мы с тобой попадем под перекрестный огонь, и никто, абсолютно никто не даст за наше благополучие и цента. — Так что же нам делать? — Надо удирать. Я хочу спросить, что он имеет в виду, но и так все ясно. Дек теперь мой друг, но он хочет гораздо большего. Я сдал благополучно экзамен, так что могу обеспечить ему прикрытие. Ему нужен партнер! Прежде чем я успеваю что-либо возразить, он бросается в атаку: — У тебя сколько всего денег? — Э… пять тысяч пятьсот. — У меня столько же. Это одиннадцать. Если мы сложимся по две, будет четыре. За пятьсот помесячно мы сможем снять маленькую контору, еще пятьсот в месяц будут стоить телефон и удобства. Мы можем понабрать кое-какой мебели, ничего, конечно, замысловатого. Примерно полгода будем работать на общем капитале и посмотрим, что получится. Я буду суетиться насчет дел, ты будешь представительствовать в судах, прибыль поделим пополам. И все поровну: издержки, плата за помещение, прибыль, работа, часы присутствия. Я в подвешенном состоянии, но соображаю быстро. — А как насчет секретарши? — Нам пока не потребуется, — быстро отвечает он. Дек уже все давно обдумал. — По крайней мере сейчас. Мы оба можем отвечать на телефонные звонки и, кроме того, использовать автоответчик. Я могу печатать на машинке. Ты тоже. Обойдемся. Вот когда заработаем деньжат, тогда найдем себе какую-нибудь девушку. — А сколько будет стоить аренда? — Меньше двух тысяч, и это все: арендная плата, телефон, удобства, канцелярские принадлежности, ксерокс и еще сотня других, более мелких вещей. Но мы будем экономить, чтобы делопроизводство обходилось как можно дешевле. Мы будем по одежке протягивать ножки и стараться больше заработать. Все очень просто. — Дек внимательно вглядывается в меня, потягивая чай со льдом, затем опять наклоняется ближе. — Послушай, Руди, я так смотрю на это дело. Мы только что оставили на столе двадцать две тысячи долларов. Нам ведь полагается весь гонорар. Тогда мы покрыли бы все наши расходы за целый год. Давай организуем собственное «шоу» и будем оставлять все денежки себе. Существует этический запрет на то, чтобы адвокаты создавали совместное предприятие с неадвокатами. Я открываю было рот, но понимаю, что все это ни к чему. Дек уже продумал десяток обходных маневров. — Арендная плата как будто небольшая, — говорю я, только чтобы не молчать, а также выяснить, как далеко он продвинулся на пути поисков подходящего места. Он подмигивает и улыбается. Зубы сверкают. — Я уже подыскал одно местечко. Это в старом здании на Мэдисон-авеню над антикварной лавкой. Четыре комнаты, туалет, и здание расположено как раз на середине пути между городской тюрьмой и больницей Святого Петра. Замечательное местоположение! Любой адвокат может о таком только мечтать. — Но это опасная часть города, — замечаю я. — А почему, как ты думаешь, там такая низкая арендная плата? — Помещение в хорошем состоянии? — Все в порядке. Но надо будет все заново покрасить. — Ну, я теперь заправский маляр. Нам приносят салат, и я набиваю рот зеленью. Дек ковыряется в тарелке вилкой, но ест мало. Слишком бурное течение мыслей не дает ему сосредоточиться на еде. — Я должен делать ноги, Руди. Я знаю, что будет, хотя не понимаю почему. Ты просто поверь, что Брюзер скоро здорово шлепнется. Ему изменила удача. — Дек замолкает и выковыривает из салата орех. — Если ты не захочешь уйти со мной, то сегодня я поговорю с Никласом. Никлас единственный, кто остался после ухода Токсера и Риджа, и мне известно, что Дек его недолюбливает. Я также сильно подозреваю, что он не ошибается насчет Брюзера. Достаточно читать газеты дважды в неделю, чтобы понять: у Брюзера очень серьезные неприятности. За последние несколько лет Дек был самым верным его служащим, и факт, что он готов сбежать, меня просто ранит. Мы молча и медленно едим, и каждый раздумывает над тем, что предпринять в недалеком будущем. Четыре месяца назад сама идея заниматься юриспруденцией в компании с кем-то вроде Дека была для меня невыносима, даже смехотворна, а сейчас я не в состоянии придумать убедительный предлог, чтобы отказаться от сотрудничества. — Ты что, не хочешь, чтобы я стал твоим партнером? — спрашивает он жалобно. — Я просто все это обдумываю, Дек, дай мне хоть минуту. Ты меня просто ошеломил своей идеей. — Извини, но действительно надо действовать быстро. — Насколько точно ты знаешь положение? — Достаточно, чтобы не сомневаться. И никаких вопросов больше не задавай. — Дай мне несколько часов на раздумье. — Ну что ж, это вполне справедливо. Завтра оба мы идем в суд, так что давай встретимся пораньше. У Труди. В офисе мы поговорить не сможем. Ты подумай ночью и завтра утром мне скажешь, что решил. — Договорились. — Сколько всего ты ведешь дел? Я думал ровно секунду. У меня толстое дело Блейков, довольно тощее по проблеме мисс Берди и совершенно невыгодное о компенсации травмы рабочему, которое Брюзер сбагрил мне на прошлой неделе. — Три. — Все их забери из офиса. Отнеси домой. — Сейчас? — Сейчас. Сегодня же после обеда. И все остальное, что тебе может пригодиться, и сделай это поскорее. Но, смотри, не попадись, ладно? — Разве кто-то за нами следит? Он судорожно дергается и оглядывается, а затем осторожно кивает, дико вращая глазами за толстыми стеклами. — Кто? — Федеральные агенты, наверное. Контора под наблюдением. Глава 23

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒