Annotation 17 страница

Здание «Прекрасного дара жизни» находится в богатом предместье Кливленда, где селятся, главным образом, состоятельные белые налогоплательщики. Я объясняю таксисту, что ищу дешевый мотель именно в этом районе, и он тут же согласно кивает. Вскоре автомобиль тормозит перед «Плаза Инн». По соседству с мотелем пристроилась закусочная «Макдоналдс», а напротив — кинотеатр. Жизнь тут так и кипит — эротические шоу, ресторанчики, сверкающие рекламы, залитые огнями витрины, мотели. Должно быть, и торговый центр неподалеку. То есть, район вполне безопасный. Свободных номеров предостаточно, и я плачу тридцать два доллара наличными за одну ночь. Беру квитанцию об оплате — так меня Дек надоумил. В две минуты пополуночи я забираюсь в постель, гляжу в потолок и вдруг меня осеняет: ведь, за исключением ночного портье, никто во всем белом свете не знает, где меня найти. И мне некому даже позвонить и отметиться. Понятно, с такими мыслями мне не до сна. * * *

С тех самых пор, как я всей душой возненавидел компанию «Прекрасный дар жизни», я пытался представить себе их штаб-квартиру. В моем воображении возникало высокое современное здание из стекла и бетона, с флагштоками и фонтаном перед главным входом, с отлитыми из бронзы названием и эмблемой компании. Все говорит о богатстве и процветании. Действительность несколько иная. Найти здание — пара пустяков, поскольку адрес — 5550 Бейкер Гэп-роуд — выложен на фасаде крупными черными буквами. А вот название и эмблема «Дара жизни» отсутствуют. Собственно говоря, и само здание в глаза никак не бросается. Ни фонтана, ни флагштоков, так, громоздкая и аляповатая пятиэтажная коробка, сбитая воедино из нескольких блоков. С претензией на модерн, но, на мой взгляд, совершенно безобразная. Выбеленный фасад с черными окнами. По счастью, главный вход обозначен четко, и я вступаю в небольшой вестибюль, вдоль одной стены которого выстроены высаженные в пластиковые ящики пальмы и ещё какие-то деревца, а напротив за столом пропусков сидит премиленькая девушка. На голове у неё мягкие наушники, а перед самыми губами — прикрепленный к наушникам дужкой изящный микрофон. За спиной девушки на стене плиты с названиями трех разместившихся в здании компаний: «Пинн-Конн Груп», «Зеленые озера» и «Прекрасный дар жизни». Интересно, которой из них тут что принадлежит? Под названиями красуются скромные, бронзового литья, эмблемы. — Меня зовут Руди Бейлор, — вежливо представляюсь я. — Мистер Пол Мойер назначил мне встречу. — Одну минуточку. — Девушка нажимает какую-то кнопку, немного выжидает, затем говорит: — Мистер Мойер, к вам посетитель. Мистер Бейлор. — При этом с лица её не сползает улыбка. Должно быть, кабинет Мойера находится поблизости, поскольку не проходит и минуты, как он уже пылко трясет меня за руку и расспрашивает, как я добрался. Я следую за ним по коридору к расположенным за углом лифтам. На вид Мойер мой ровесник, он безостановочно болтает ни о чем. Мы выходим на четвертом этаже, и я мгновенно перестаю ориентироваться в лабиринте коридоров и переходов этого архитектурного монстра. Полы здесь застланы коврами, освещение мягче, чем внизу, а на стенах развешаны картины. Идя по коридору, Мойер трещит без умолку, но наконец открывает тяжелую дверь и впускает меня внутрь. Добро пожаловать в рай! Я оказываюсь в просторном конференц-зале, в центре которого возвышается полированный овальный стол, окруженный по меньшей мере полусотней стульев. Над самым столом нависает хрустальная люстра. В левом углу зала — бар. Справа — кофейный столик, уставленный блюдами с бисквитами и булочками. За столиком собралась кучка заговорщиков, их не меньше восьми, причем каждый как на подбор в темном костюме с белой сорочкой и полосатым галстуком, и в черных туфлях. Восемь против одного. Нервная дрожь в моих поджилках переходит в пляску Святого Витта. Где же вы, Тайрон Киплер, в такой ответственный час? Сейчас даже присутствие Дека было бы мне хорошим подспорьем. Четверо из неприятельской восьмерки — мои старые приятели из «Трень-Брень». Еще одна физиономия знакома мне по недавнему слушанию нашего дела в Мемфисе, а вот оставшиеся трое — полные незнакомцы. Увидев меня, все, как по команде, дружно замирают. На мгновение все умолкают, перестают работать челюстями и вытаращиваются на меня. Очевидно, что я прервал весьма важную беседу. Первым очухивается Т. Пирс Морхаус. — Заходите, Руди, — приглашает он, поскольку не пригласить меня нельзя. Я киваю Б. Дьюи Клею Хиллу-третьему, затем М. Алеку Планку-младшему и Брэндону Фуллеру Гроуну, после чего обмениваюсь рукопожатием с квартетом новых лиц, которых Морхаус поочередно представляет, но имена их тут же вылетают у меня из головы. Знакомого по слушанию дела в мемфисском суде зовут Джек Андерхолл. Он один из юрисконсультов «Прекрасного дара», обычно представляющий интересы компании по разным вопросам. Выглядят мои противники свежими и готовыми к схватке; чувствуется, что все они хорошо выспались после непродолжительного полета и сытного ужина. Одежда выглажена, воротнички накрахмалены, словно костюмы долго висели в шкафах, а не были извлечены из дорожных сумок. Мои глаза красные и припухшие от недосыпания, рубашка измята. Но мне некогда обращать внимание на подобные пустяки. Появляется стенографистка, и Т. Пирс гонит нас к овальному столу. Суетясь, как наседка над цыплятами, он долго всех рассаживает. Ясно, что места за противоположным концом стола займут свидетели, а вот размещение остальных вызывает у него затруднения. Наконец Морхаус справляется с этой проблемой. Я послушно усаживаюсь на предложенный стул и пытаюсь придвинуть его ближе к столу. Задача почти непосильная, поскольку чертов стул весит не меньше тонны. Напротив меня, по меньшей мере в трех метрах, располагается квартет из «Трень-Брень»; все четверо шумно раскрывают портфели и атташе-кейсы — клацают замки, вжикают застежки «молний», хлопают папки, шуршат документы. Не проходит и нескольких секунд, как весь стол загроможден бумагами. Четверо представителей «Дара жизни» рассаживаются за спиной стенографистки; они не уверены в своих действиях и ждут сигнала Т. Пирса Морхауса. Наконец, разложив перед собой бумаги и блокноты, он провозглашает: — Что ж, Руди, начнем мы, пожалуй, с допроса Джека Андерхолла, юрисконсульта нашей страховой компании. Я предвидел этот шаг и уже заранее решил, что меня это не устраивает. — Нет, — возражаю я, немного нервозно. Я на враждебной территории, в неприятельском кольце, но отчаянно пытаюсь казаться хладнокровным и уверенным в себе. Причин, по которым мне не хочется начинать допрос с юрисконсульта «Прекрасного дара», несколько, не говоря уж о том, что мне просто претит потакать вражеским планам. Приходится то и дело напоминать себе, что этим допросом распоряжаюсь я. — Прошу прощения? — переспрашивает Т. Пирс. — Вы слышали, что я сказал. Первой я хочу допросить Джеки Леманчик, инспектора по исковым заявлениям. Главное в любом деле по обману доверия клиентов это досье по иску, вся переписка и прочие документы, которые хранит у себя на службе инспектор по искам. В удачном деле подобное досье содержит удивительную хронологию всевозможных правовых промахов. Я имею полное право ознакомиться с этим досье и должен был получить его десять дней назад. Драммонд прикинулся, что он здесь ни причем, и свалил всю вину на клиента. Киплер распорядился, чтобы досье было полностью подготовлено для меня к сегодняшнему утру. — Нам кажется, что лучше было бы начать с мистера Андерхолла, — неуверенно возражает Т. Пирс. — Меня это не интересует, — отрезаю я, вложив в голос побольше справедливого негодования. Я могу себе это позволить, поскольку судья — мой приятель. — Может, Киплеру позвоним? — подначиваю я, вконец обнаглев. Киплера здесь нет, но дух его все равно главенствует. Согласно его весьма недвусмысленному распоряжению, все шестеро затребованных мной свидетелей должны быть на месте, начиная с девяти утра, и только мне решать, в каком порядке они должны давать показания. И они не имеют права никуда отлучиться, пока я их не отпущу. Кроме того, судья предоставил мне право в случае необходимости привлекать дополнительных свидетелей. Меня так и подмывает постращать своих противников звонком судье. — У нас, м-мм, некоторые затруднения с Джеки Леманчик, — бормочет Т. Пирс, нервозно оглядываясь в сторону четверки из «Дара жизни», разместившейся за столом ближе к двери. Все они, потупив взоры, разглядывают собственные ноги. Т. Пирс восседает прямо напротив меня, он мой главный оппонент. — Какие ещё затруднения? — спрашиваю я. — Она здесь больше не служит. У меня отвисает челюсть. Я ошеломлен, и не сразу нахожу, что сказать. Я тупо гляжу на Т. Пирса, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями. — И… как давно? — выдавливаю я. — С конца прошлой недели. — А точнее? Заседание состоялось в четверг. Вы знали об этом уже тогда? — Нет. Она уволилась в субботу. — Ее уволили? — Нет. Она ушла по собственному желанию. — И где она сейчас? — Она ведь больше не является служащей компании, — пожимает плечами Т. Пирс. — Значит мы не имеем возможности привлечь её в качестве свидетеля. На мгновение я сверяюсь со своими записями, просматривая остальные фамилии. — Что ж, как тогда насчет Тони Крика, младшего инспектора по исковым заявлениям? — Его тоже нет, — отвечает Т. Пирс. — Он уволен по сокращению штатов. Второй удар посылает меня в нокдаун. В голове все смешалось, и я не знаю, как быть дальше. «Прекрасный дар жизни» уволил своих людей, чтобы не позволить мне взять у них показания. — Надо же, какое совпадение, — уязвленно говорю я. Планк, Хилл и Гроун не отрывают глаз от блокнотов. Что они там пишут — ума не приложу. — Наш клиент время от времени проводит сокращение штатов, — поясняет Т. Пирс, сохраняя серьезную мину. — А как насчет Ричарда Пеллрода, старшего инспектора по исковым заявлениям? — спрашиваю я. — Впрочем, я и сам знаю — его тоже сократили. — Нет. Он здесь. — А Рассел Крокит? — Мистер Крокит перешел на другую работу. — Его уволили по сокращению штатов? — саркастически спрашиваю я. — Нет. — Ага, значит он уволился по собственному желанию, как Джеки Леманчик? — Совершенно верно. Именно Рассел Крокит, будучи в ту пору старшим инспектором по рассмотрению исковых заявлений, сочинил злосчастное «дурацкое» письмо. Мой ключевой свидетель, допрос которого я предвкушал перед приездом в Кливленд, несмотря на все свои страхи и опасения. — А Эверетт Лафкин, вице-президент по искам? Тоже сокращен? — Нет. Он тоже здесь. Надолго воцаряется молчание — дожидаясь, пока страсти улягутся, все делают вид, что занимаются какими-то делами. Да, вчиненный мною иск произвел во вражеском стане изрядный переполох. Я лихорадочно строчу в блокноте, составляя перечень ближайших задач. — А где досье? — спрашиваю я наконец. Т. Пирс оборачивается и извлекает откуда-то кипу бумаг. Придвигает их ко мне. Это аккуратно выполненные ксерокопии, стопки которых перехвачены толстыми резинками. — Они разложены в хронологическом порядке? — интересуюсь я. Именно так должно быть, согласно требованию Киплера. — Надеюсь, — говорит Т. Пирс и устремляет гневный взгляд на квартет молодцев из «Прекрасного дара». Да, досье довольно внушительное, дюймов в пять толщиной. — Дайте мне час на рассмотрение, — говорю я, не снимая резинки. — Потом продолжим. — Хорошо, — кивает Т. Пирс. — Вон там вы найдете кабинет для работы. — Он встает и указывает на стену за моей спиной. Я следую за ним и одним из инспекторов «Прекрасного дара» в небольшую комнату, где они меня оставляют, а сами испаряются. Я усаживаюсь за стул и начинаю копаться в документах. * * *

По прошествии часа я возвращаюсь в конференц-зал. Адвокаты и белые воротнички потягивают кофе и о чем-то шушукаются, убивая время. — Придется звонить судье, — возвещаю я, и Т. Пирс вострит уши. — Идемте сюда, — приглашаю я его в комнатенку, откуда только что вышел. Мы снимаем трубки параллельных аппаратов, и я набираю номер служебного телефона Киплера. Судья отвечает уже на второй звонок. Мы с Т. Пирсом представляемся и обмениваемся с Киплером приветствиями. — У нас кое-какие затруднения, ваша честь, — говорю я, стремясь сразу направить разговор в нужное русло. — Какие ещё затруднения? — спрашивает он. Т. Пирс слушает, безучастно пялясь на пол. — Видите ли, из шестерых свидетелей, поименованных в моем списке и обязанных присутствовать здесь, согласно вашему требованию, трое внезапно исчезли. Либо их сократили, либо они уволились по собственному желанию, либо без оного, но суть в том, что их здесь нет. Причем все это случилось в самом конце прошлой недели. — О ком конкретно идет речь? Наверное, досье лежит сейчас перед ним и он смотрит на список имен. — Джеки Леманчик, Тони Крик и Рассел Крокит больше здесь не служат. Пеллрод, Лафкин и Андерхолл, местный юрисконсульт, каким-то чудом уцелели после резни. — А как насчет досье? — Я просмотрел его. — Ну и что? — Недостает по меньшей мере одного документа, — говорю я, пристально следя за Т. Пирсом. Он нахохливается, словно не веря моим словам. — Какого именно? — «Дурацкого» письма. Оно не подшито к остальным бумагам. Впрочем, и их я ещё как следует не проверил. Адвокаты «Прекрасного дара жизни» впервые увидели «дурацкое» письмо лишь на прошлой неделе. На той его копии, которую Дот передала Драммонду, штамп «копия» был оттиснут трижды в самом верху. Я специально это сделал, чтобы отличить этот экземпляр от других, которые могли всплыть ещё где-нибудь. Оригинал же письма надежно заперт в моей конторе. Навряд ли Драммонд со своей командой стали бы рисковать, пересылая мою заштампованную копию «Прекрасному дару» для вложения в затребованное мною досье. — Это верно, Пирс? — грозно спрашивает Киплер. — Да, сэр, — отвечаем мы в унисон. — Хорошо. Пирс, выйдите — я хочу поговорить с Руди. Т. Пирс бормочет было что-то невнятное, но тут же умолкает. Кладет трубку на рычажки, встает и с растерянным видом покидает комнатенку. — Все в порядке, судья, я один, — говорю я. — Как они настроены? — Нервничают. — Не удивительно. Что ж, поступим так. Избавляясь от свидетелей и скрывая документы, они сами развязали мне руки, и теперь я могу перенести все допросы сюда. Это вполне в моей власти, а они заслужили хорошую порку. Считаю, что допросить вам стоит одного лишь Андерхолла. Спрашивайте его обо всем, что взбредет в голову, но только постарайтесь припереть к стенке по поводу увольнения троих свидетелей. Не стесняйтесь в выражениях. А покончив с ним, возвращайтесь сюда. Я назначу допрос на конец этой недели и сам докопаюсь до сути. Прихватите с собой копии страхового полиса и всех выплат по нему. Я поспешно записываю, стараясь ничего не упустить. — А теперь дайте мне Пирса, — заканчивает судья. — Пусть ещё попотеет. * * *

Джек Андерхолл — коренастый человечек с коротко подстриженными усиками и на редкость немногословный. Он просвещает меня насчет «Прекрасного дара жизни». Владеет страховой компанией «Пинн-Конн Груп», частная фирма, об учредителях которой он знает лишь понаслышке. Я пространно допрашиваю его об уставе и взаимных связях всех трех компаний, которые занимают это здание, но быстро убеждаюсь, что все запутано до безнадежности. Примерно час я трачу на подробные расспросы о структуре «Прекрасного дара» сверху донизу. Мы беседуем о сферах действия компании, уровне продаж, о филиалах и подразделениях, о персонале и о многом другом; кое-что из этого по-своему любопытно, однако совершенно мне ни к чему. Андерхолл предъявляет мне личные заявления об уходе, подписанные двумя из вызванных мной свидетелей, и заверяет меня, что их уход, ну совершенно не связан с рассматриваемым делом. Я выкачиваю из него разного рода сведения добрых три часа, после чего сворачиваю допрос. Я уже заранее смирился с тем, что мне предстоит провести в Кливленде по меньшей мере три дня и, затворившись в одной комнате с парнями из «Трень-Брень», заслушивать одного свидетеля за другим, а по ночам разгребать горы всякой документации и прочей писанины. Вместо этого уже во втором часу дня я покидаю мотель, нагруженный бумагами, заниматься которыми предстоит Деку, и окрыленный мыслью, что теперь уже этим болванам придется лететь в гости к нам и давать показания на моей территории, в присутствии моего судьи. Обратный путь на автобусе в Мемфис кажется мне едва ли не вдвое короче. Глава 35

Дек обзавелся новой визитной карточкой, на которой он значится «ассистентом адвоката» — с таким зверем я сталкиваюсь впервые. Он слоняется по коридорам здания городского суда, навязывая свои услуги мелким правонарушителям, собирающимся впервые предстать перед судьей. Он высматривает какую-нибудь особенно запуганную жертву с повесткой в руке и — пикирует на нее. Дек называет всю эту процедуру «охотой стервятника»; таким промыслом охотно занимаются многие внештатные юристы, околачивающиеся вокруг городского суда. Как-то раз Дек предложил и мне поохотиться вместе, чтобы обучить основным приемам и уловкам. Я отказался. Деррика Доугена Дек изначально тоже наметил в одну из жертв «охоты стервятника», однако его кровожадный план рассыпался в пух и прах в то самое мгновение, когда Доуген спросил у него: «А что такое, черт побери, «ассистент адвоката»? Дек, который обычно за словом в карман не лезет, на сей раз смешался и был вынужден поспешно ретироваться с поджатым хвостом. Однако карточку его Доуген сохранил. В тот же самый день машина, за рулем которой сидел какой-то недоросль, к тому же превысивший скорость, врезалась в его автомобиль. И вот, по прошествии примерно суток с той минуты, как сам послал Дека куда подальше, Доуген позвонил в нашу контору. Дек снял трубку в кабинете, где я корпел над мешаниной документов, предоставленных «Прекрасным даром жизни». Несколько минут спустя мы уже на всех парах неслись к больнице. Доуген возжелал пообщаться с настоящим адвокатом, а не с каким-то «ассистентом». Это мой первый и вдобавок полулегальный визит в больницу к возможному клиенту. Доуген лежит в отдельной палате со сломанной ногой, переломами ребер и запястья, порезанным лицом и множественными ушибами. Он молод, лет двадцати с небольшим и, судя по отсутствию кольца, не женат. Я наседаю на него, как подобает настоящему адвокату, скармливаю ему обычную галиматью насчет того, что нужно держаться подальше от страховых компаний и стараться держать язык на привязи. Мы должны содрать с них три шкуры, а моя фирма давно специализируется на автомобильных авариях. Дек ухмыляется. Я оказываюсь способным учеником. Доуген подписывает договор и ещё одну бумажку, согласно которой мы получаем доступ к его медицинской карте. Его мучает боль, поэтому мы долго не задерживаемся. Его подпись красуется под договором. Мы прощаемся и обещаем наведаться завтра. К полудню Дек раздобывает копию полицейского протокола о данном дорожно-транспортном происшествии, а также успевает поговорить с отцом подростка, виновного в аварии. Отец и сын застрахованы компанией «Стейт Фарм». Отец пробалтывается, что, по его мнению, страховая сумма не превышает двадцати пяти тысяч долларов. Им с сыном страшно жаль, что так случилось. Ерунда, успокаивает Дек, готовый целовать руки сорванцу, протаранившему машину нашего нового клиента. Третья часть от двадцати пяти тысяч долларов это восемь тысяч с хвостиком. Мы позволяем себе отобедать в «Даксе», изумительном ресторане при отеле «Пибоди» ^[5]. Дек даже лакомится десертом. Этой звездный час нашей фирмы. Часа три мы подсчитываем барыши и прикидываем, на что потратить бешеные деньги. * * *

В четверг в семнадцать тридцать, через два дня после моего возвращения из Кливленда, мы все заседаем в зале суда под председательством Тайрона Киплера. Его честь выбрал это время, чтобы великий и несравненный Лео Ф. Драммонд успел приехать после затяжных судебных баталий и получить очередную головомойку. С его появлением команда «Трень-Брень» представлена наконец в полном составе — все пятеро восседают напротив меня как на параде. Выглядят они уверенными в себе, хотя всем ясно, что положение у них незавидное. Джек Андерхолл, ведущий юрисконсульт «Прекрасного дара жизни», тоже здесь, а вот остальные белые воротнички предпочли остаться в Кливленде. И я их не виню. — Мистер Драммонд, я предупреждал вас о том, чтобы истцу были предоставлены все документы, — в голосе его чести звенит металл. — Киплер открыл заседание всего пять минут назад, но Драммонд уже получил на орехи. — Мне казалось, мои слова и так не терпят иного толкования, но я все-таки настоял на том, чтобы вам выдали на руки письменное распоряжение. И что произошло? Вполне вероятно, что вины самого Драммонда в случившемся нет. Скорее всего, это штучки парней из «Прекрасного дара жизни», и Драммонд, наверное, уже высказал им, что о них думает. По части честолюбия Лео Драммонд даст сто очков вперед любому, и унижение он сносит крайне болезненно. Мне его почти жаль. В федеральном суде он отдувается по многомиллионному иску, спит, должно быть, часа по три, голова кругом идет от забот, а тут ещё собственный клиент бьет наносит удар в спину, а судья отчитывает его перед коллегами как нашкодившего мальчишку. Да, мне его почти жаль. — Я не могу найти оправданий случившемуся, ваша честь, — говорит Драммонд с подкупающей искренностью. — Когда вы впервые узнали, что эти трое свидетелей уже не служат в компании вашего клиента? — В воскресенье днем. — Вы пытались уведомить об этом адвоката истца? — Да. Но нам не удалось его разыскать. Мы даже обзванивали авиакомпании, но тщетно. Еще бы! Надо было позвонить в «Грейхаунд». Киплер нарочито долго качает головой — живое воплощение укоризны и недоверия. — Садитесь, мистер Драммонд, — со вздохом дозволяет он. Я до сих пор сижу, не раскрывая рта. — Вот что я предлагаю, господа, — говорит его честь. — Через десять дней, в понедельник, мы соберемся здесь на допрос свидетелей. Со стороны ответчика должны присутствовать следующие лица: Ричард Пеллрод, старший инспектор по исковым заявлениям; Эверетт Лафкин, вице-президент по исковым заявлениям; Кермит Олди, вице-президент по страховым полисам; Брэдфорд Барнс, вице-президент администрации и М. Уилфред Кили, член совета директоров. — Киплер предупредил, чтобы я заранее составил список людей, которых хотел бы допросить. Слышится душераздирающий вздох, и воздух со свистом исчезает в легких полудюжины парней, сидящих через проход от меня. — Никаких отговорок, переносов и проволочек, — жестко добавляет судья. — Все расходы по приезду сюда несут, разумеется, они сами. Адвокат истца имеет права допрашивать их столько времени, сколько сочтет нужным, и ни один из них не покинет Мемфис без разрешения мистера Бейлора. Все расходы по организации и проведению допросов, включая оплату стенографистки и услуг по копированию документов ложатся на компанию «Прекрасный дар жизни». Рассчитывайте, что допрос продлится не менее трех дней. Чуть помолчав, Киплер продолжает: — Далее, адвокат истца должен получить все эти документы не позднее следующей среды, за пять дней до допроса. Документы должны быть аккуратно ксерокопированы и подшиты в хронологическом порядке. В противном случае ответчика ждут суровые санкции. Теперь, переходя к санкциям, я приказываю, чтобы компания «Прекрасный дар жизни» компенсировала мистеру Бейлору все расходы по сорванной поездке в Кливленд. Мистер Бейлор, сколько стоят билеты на самолет до Кливленда и обратно? — Семьсот долларов, — правдиво отвечаю я. — Первым классом или экономическим? — Экономическим. — Мистер Драммонд, вы командировали в Кливленд четверых своих коллег. Они летели первым классом или экономическим? Драммонд косится на Т. Пирса, который на глазах съеживается и увядает, затем отвечает: — Первым. — Так я и думал. Сколько стоит билет первого класса? — Тысячу триста. — Мистер Бейлор, сколько вы истратили на еду и проживание? По правде говоря, еда и ночь в мотеле облегчили мой бумажник менее чем на сорок баксов. Однако признавать это в открытую крайне неловко. И почему я только не остановился в шикарных апартаментах на крыше? — Около шестидесяти долларов, — говорю я, чуть покривив душой, но не слишком жадничая. Номера парней из «Трень-Брень» стоили уж наверное не меньше полутора сотен каждый. Киплер все это тщательно фиксирует, в мозгу его щелкает калькулятор. — Сколько времени заняла у вас сама поездка? — спрашивает он. — Часа два в один конец? — Не меньше, — отвечаю я. — Выходит — восемьсот долларов, из расчета две сотни в час. Вы понесли ещё какие-нибудь расходы? — Я уплатил двести пятьдесят долларов стенографистке. Киплер записывает и эти цифры, подытоживает и произносит: — Итого, сторона ответчика должна в течение пяти дней выплатить мистеру Бейлору две тысячи четыреста десять долларов в качестве компенсации. При просрочке сумма штрафа будет удваиваться ежедневно до тех пор, пока мистер Бейлор не получит подписанный чек. Вам это ясно, мистер Драммонд? Я не могу сдержать улыбки. Драммонд медленно встает и, слегка сгибаясь в пояснице, растопыривает руки. — Я протестую, — говорит он. Несмотря на внешнее спокойствие, чувствуется, что внутри он кипит. — Ваш протест принят к сведению. У вашего клиента есть пять дней на выплату компенсации. — У нас нет никаких доказательств, что мистер Бейлор летел первым классом. Адвокату ответчика положено оспаривать все, что только возможно. Мелочные придирки — его хлеб, поскольку оплата труда почасовая. Впрочем, для его клиента это сущие гроши и Драммонд может позволить себе пустую трату времени. — Не станете же вы оспаривать, мистер Драммонд, что стоимость билета первого класса до Кливленда и обратно — тысяча триста долларов? Именно эту сумму и должен компенсировать мистеру Бейлору ваш клиент. — У мистера Бейлора нет почасовой ставки, — сухо говорит Драммонд. — Вы хотите сказать, что его время не ценится? — Нет. Он хочет сказать, что я ещё совсем молокосос, и мое время не должно оплачиваться по тем же высоким меркам, как у него или его коллег. — Тогда вы заплатите ему по ставке двести долларов за час. И считайте еще, что дешево отделались. Я всерьез подумывал оштрафовать вас за каждый час, что мистер Бейлор провел в Кливленде. Ого! Драммонд сокрушенно машет рукой и усаживается. Киплер свирепо взирает на него. Всего несколько месяцев на судейском месте, а он уже снискал себе славу непримиримого борца с крупными компаниями. Он часто накладывает на них крупные штрафы, и в юридических кругах много разговоров по этому поводу. Слухи у нас разносятся быстро. — У вас что-нибудь еще? — рыкает Киплер в сторону моего противника. — Нет, сэр, — громко говорю я, чтобы хоть таким образом напомнить о своем присутствии. Заговорщики по противоположную сторону прохода дружно мотают головами, и Киплер стучит молоточком по столу, возвещая об окончании заседания. Я быстро собираю свои бумаги и сматываюсь. * * *

На ужин мы с Дот едим по сандвичу с беконом. Солнце медленно садится за кроны деревьев на заднем дворе и за дряхлый «ферлейн», где, как всегда, прячется Бадди, который упорно отказывается выйти и поесть с нами. По словам Дот, каждый день Бадди проводит в машине все больше и больше времени; из-за Донни Рэя. Все понимают, что парнишке осталось жить считанные дни, и Бадди борется с грустными мыслями, уединяясь в своей развалюхе и заливая горе спиртным. Каждое утро он проводит у постели сына несколько минут, потом в слезах уходит и остаток дня скрывается в машине, не желая никого видеть. Когда в доме посторонние, Бадди вообще не показывается на глаза. Меня это вполне устраивает. Дот — тоже. Мы беседуем о нашем иске, о жульничестве «Прекрасного дара» и удивительной справедливости судьи Тайрона Киплера, но Дот постепенно утрачивает интерес к этой теме. Неукротимая женщина, с которой полгода назад я познакомился в Кипарисовых садах, похоже, полностью смирилась с неизбежным. А вот тогда она искренне верила, что адвокат, любой адвокат, даже такой неопытный, как я, способен застращать «Прекрасный дар жизни» и заставить выложить денежки. Тогда время ещё позволяло надеяться на чудо. Сейчас все надежды развеялись как дым. Дот будет всегда винить себя в смерти Донни Рэя. Не раз она говорила мне, что должна была обратиться к адвокату сразу, как только получила от страховой компании первый отказ. Однако вместо этого она вступила в длительную и никчемную переписку. У меня самого есть сильное подозрение, что, получив угрозу судебного иска, «Прекрасный дар жизни» выплатил бы причитающуюся страховку и обеспечил Донни Рэю надлежащее лечение. По двум причинам. Во-первых, правда не на их стороне, и в компании это понимают. Во-вторых, они предложили семьдесят пять тысяч долларов, чтобы пойти на мировую, но я сопляк, у которого молоко на губах не обсохло, все-таки вступил в борьбу. Теперь они все до смерти напуганы. И адвокаты, и парни из Кливленда. Док наливает мне в чашку растворимого кофе без кофеина, затем отлучается взглянуть на мужа. Я беру чашку и иду в дом, в комнату Донни Рэя, который спит на правом боку, свернувшись калачиком. Спальню освещает только небольшой светильник на столике в углу. Я устраиваюсь рядом с ним, спину приятно холодит ветерок, проникающий из приоткрытого окна. Все предместье, кажется, замерло, в комнате стоит тишина. Согласно завещанию Донни Рэя, состоящему всего из двух абзацев, все его наследство получит мать. Я составил документ две недели назад. Необходимости в этом не было: Донни Рэй ничего никому не должен, да и за душой у него ни гроша. И все же ему было приятно. Он также распорядился насчет своих похорон. Дот уже обо всем договорилась. Донни Рэй хочет, чтобы я был в числе тех, кто понесет гроб. Я беру в руки книгу, которую с перерывами читаю вот уже два месяца — это адаптированный сборник из четырех новелл. В доме книг всего раз, два и обчелся, а этой уже лет тридцать. Всякий раз, приходя, я прочитываю несколько страниц, а потом кладу книгу на прежнее место. Донни Рэй негромко сопит, затем вздрагивает. Я невольно задумываюсь, как поведет себя Дот, когда однажды утром зайдет к сыну, а он не проснется. Когда я сижу с Донни Рэем, она старается нас не беспокоить. Вот и сейчас я слышу, как она моет посуду на кухне. Должно быть, Бадди уже дома. Примерно час я читаю, время от времени поглядывая на спящего. Если он проснется, мы с ним поболтаем, или я включу телевизор. Как захочет Донни Рэй. Вдруг из столовой доносится незнакомый голос, затем в дверь стучат. Она медленно открывается, и я не сразу узнаю молодого человека, остановившегося на пороге. Это доктор Корд, он заехал навестить больного. Мы обмениваемся рукопожатием, тихонько переговариваемся у изножья кровати, затем отступаем к окну. — Так, мимо проезжал, — поясняет доктор Корд, как будто он всегда ездит через это предместье. — Присаживайтесь, — предлагаю я, указывая на единственный стул, стоящий по соседству с моим. Мы садимся спиной к окну, наши колени соприкасаются, глаза устремлены на умирающего парнишку, который лежит всего в шести футах от нас. — Давно вы здесь? — спрашивает Корд. — Часа два. Мы ужинали вместе с Дот. — Он просыпался? — Нет. Мы сидим в полумраке, свежий ветерок ерошит наши волосы. Жизнь наша подчинена бегу часовых стрелок, но сейчас ощущение времени полностью утрачено. — Я тут немного размышлял, — тихонько, почти шепотом говорит Корд. — По поводу предстоящего суда. Вы не представляете, когда он может состояться? — Восьмого февраля. — Как, уже известна точная дата? — Похоже, да. — Не кажется ли вам, что будет лучше, если я выступлю перед присяжными сам, а не отделаюсь показаниями, записанными на видео или на бумагу? — Конечно. Корд лечит больных уже не первый год. Он наслышан про суды и допросы. Он наклоняется вперед, облокотившись на колени. — Тогда забудьте про нашу прошлую договоренность. Я выступлю на суде сам и счет вам не пришлю. — Спасибо, я очень вам признателен. — Не стоит благодарности. Я хочу хоть чем-то помочь вам. Мы умолкаем. Из кухни доносится какой-то шорох, весь же дом окутан тишиной. Корд не из тех людей, которые испытывают неловкость из-за затянувшейся паузы в разговоре. — Знаете, чем я занимаюсь? — спрашивает он наконец. — Чем? — Я ставлю людям диагноз, а затем начинаю готовить их к смерти. — Тогда зачем вы стали онкологом? — Сказать правду? — Да. А почему нет? — Онкологов у нас не хватает. Пробиться легко, понимаете? Эта профессия испытывает дефицит специалистов. — Да, но ведь кто-то должен этим заниматься. — Вот именно. Впрочем, на деле все вовсе не так уж плохо. Мне нравится моя профессия. — На мгновение он умолкает и переводит взгляд на Донни Рэя. — Но вот это самое сложное. Смотреть, как твой больной угасает, не получая лечения. Не будь пересадка костного мозга столь дорогостоящей процедурой, возможно, нам и удалось бы помочь бедняге. Я был готов заниматься им бесплатно, но сама операция стоит двести тысяч долларов. Ни одна больница или клиника в нашей стране не может позволить себе выбрасывать на ветер такие деньги. — Вы, должно быть, ненавидите эти страховые компании, да? — Да. Мягко говоря. — Он снова замолкает, на этот раз надолго. Затем говорит: — Давайте врежем им как следует. — Я и пытаюсь. — Вы женаты? — спрашивает он, выпрямляясь и глядя на часы. — Нет. А вы? — Тоже — нет. Я в разводе. Не хотите пивка попить? — Не откажусь. А где? — Знаете бар «Устрицы Мерфи»? — Да. Конечно. — Тогда давайте встретимся там. Мы на цыпочках крадемся мимо постели Донни Рэя, прощаемся с Дот, которая курит на крыльце, покачиваясь в кресле, и оставляем их. * * *

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒