Annotation 7 страница

Три дня без перерыва идет дождь, решительно отменяя мои обязанности подручного садовника. Во вторник в сумерках я прячусь в своем мезонине и готовлюсь к предстоящим экзаменам, когда вдруг раздается телефонный звонок. Это Дот Блейк, и я понимаю: что-то неладно. Иначе она бы не позвонила. — Только сейчас говорила по телефону с мистером Барри Ланкастером, — сообщает она. — Он сказал, что он мой адвокат. — Это верно. Он очень большая шишка в моей фирме и ведет со мной ваше дело. — Полагаю, Барри потребовалось проверить какие-то детали. — Но он не так говорит. Он позвонил узнать, не можем ли мы с Донни Реем приехать завтра к нему в офис, чтобы подписать еще какие-то бумаги. Я спросила про вас. А он ответил, что вы у них не работаете. Я хочу знать, в чем дело? И я тоже хочу это знать. Секунду я что-то мычу, потом говорю, что это недоразумение, но желудок у меня словно стягивается в тугой узел. — Дот, это большая фирма. А я новый служащий, понимаете? Он попросту забыл обо мне. — Нет. Он о вас помнит. Он сказал, что вы работали у них, но больше не работаете. Знаете, это все здорово непонятно, правда? Согласен. Я падаю на стул и стараюсь привести мысли в порядок. Уже почти девять вечера. — Послушайте, Дот, успокойтесь. Я сейчас же перезвоню мистеру Ланкастеру и узнаю, что он имеет в виду. И через минуту снова свяжусь с вами. — Я желаю знать, в чем дело. Вы уже подали в суд на этих подонков? — Я вам перезвоню ровно через минуту, о'кей? Пока. — Я вешаю трубку, затем быстро набираю номер лейковской фирмы. У меня противное ощущение, что такое со мной уже было. Телефонистка соединяет меня с Барри Эксом. Я решаю быть любезным, подыграть ему, если потребуется, и говорю самым сердечным тоном: — Барри, это я, Руди. Вы смотрели мое заключение? — Да, здорово сделано. Послушайте, Руди, у меня возникли небольшие осложнения относительно вашей должности. Горло у меня перехватывает от волнения. Сердце замирает. Легкие почти перестают дышать. — О… да? — выдавливаю я из себя. — Да. Дело паршивое. Я виделся с Джонатаном Лейком сегодня к вечеру, и он не горит желанием одобрить мой выбор и принять вас. — Почему же? — Ему не нравится сама мысль, что адвокат находится на положении помощника. И теперь, когда я все обдумал, мне это тоже в конечном счете не улыбается. Понимаете, мистер Лейк думает, и я с ним согласен, что для дипломированного адвоката будет естественно в его положении попытаться силком, использовав любую лазейку, пролезть в ряды полноправных служащих. Но мы не одобряем такого образа действий. Так поступать нехорошо. Я зажмуриваюсь, мне хочется плакать. — Не понимаю вас, — отвечаю я. — Сожалею. Я старался изо всех сил, но он просто неумолим. Он правит фирмой железной рукой, и у него собственный метод. Говоря честно, он едва мне задницу не отъел за одну только мысль принять вас на работу. — Я хочу поговорить с самим Джонатаном Лейком, — говорю я, как могу твердо. — Ничего не получится. Он слишком занятой человек, а кроме того, он не хочет, и все тут. Он не собирается менять решение. — Вы сукин сын. — Послушайте, Руди, мы… — Сукин сын! — кричу я в трубку и чувствую себя от этого лучше. — Полегче, Руди. — Лейк сейчас в офисе? — требую я ответа. — Возможно. Но он не хочет… — Приеду через пять минут! — снова ору я и шмякаю трубку на аппарат. Через десять минут, взвизгнув тормозами, я резко останавливаюсь на площадке для парковки перед бывшим складом. Там стоят еще три машины, в здании горит свет. Барри не ждет меня у двери. Я колочу в нее кулаками, но никто не открывает. Я знаю, что им слышно, как я стучу, но они слишком трусливы, чтобы выйти ко мне. И наверное, вызовут полицию, если я не уйду. Но я не могу уйти. Я захожу с северной стороны и стучу что есть силы в другую дверь, затем та же самая история повторяется у запасного выхода с тыльной стороны здания. Я стою под окном кабинета Барри и осыпаю его руганью. В кабинете горит свет, но он на меня не обращает никакого внимания. Я возвращаюсь к главному подъезду и опять колочу в дверь. Из темноты выступает охранник и хватает меня за плечо. Я смотрю вверх. Он по крайней мере шести футов и шести дюймов роста, негр в черной фуражке. — Тебе надо уходить, сынок, — говорит он мягко, басом. — Уходи-ка, прежде чем я вызову полицию. Я стряхиваю его руку со своего плеча и ухожу прочь. Я долго сижу в темноте на продавленном диване, который мне пожертвовала мисс Берди, и пытаюсь привести мысли в порядок, но мне это не удается. Выпиваю две банки теплого пива. Я проклинаю, ругаюсь и плачу. Я строю планы мести. Подумываю даже о том, чтобы убить Джонатана Лейка и Барри Экса. Эти пронырливые, мерзкие подонки решили украсть у меня дело Блейков. И что мне теперь сказать своим клиентам? Как объяснить им все это? Я шагаю из угла в угол, ожидая, когда взойдет солнце. В прошлую ночь я бы весело рассмеялся, если бы мне сказали, что я снова достану свой список фирм и опять начну обивать пороги. Я весь извиваюсь от стыда и скрежещу зубами при мысли, что опять придется звонить Маделейн Скиннер: «Это снова я, Маделейн, и снова ищу работу». Наконец я засыпаю на диване, и кто-то меня будит сразу после девяти утра. Это не мисс Берди. Это двое полицейских в штатском. Они показывают свои жетоны, и я приглашаю их войти. На мне спортивные трусы и тенниска. Глаза у меня словно горят, я тру их и пытаюсь сообразить, почему я вдруг привлек внимание полиции. Они могли бы сойти за близнецов, обоим около тридцати, не так уж намного старше меня. На них джинсы, кроссовки, у обоих черные усы, и ведут они себя, как пара посредственных телевизионных актеров. — Нам можно сесть? — спрашивает один, выдвигая стул из-под стола и усаживаясь. Его товарищ делает то же самое, и вот уже оба расселись с удобствами. — Конечно, — отвечаю я с неподдельной живостью, — пожалуйста, присядьте. — И вы с нами, — предлагает один из них. — А почему бы и нет? — Я сажусь между ними. Оба наклоняются вперед, продолжая разыгрывать роль. — А теперь расскажите, что, черт возьми, происходит? — Вы знакомы с Джонатаном Лейком? — Да. — Вам известно, где находится его офис? — Да. — Вы были там вчера вечером? — Да. — В какое время? — Между девятью и десятью часами. — Какова была цель вашего посещения? — Ну, это длинная история. — У нас в запасе несколько часов. — Я хотел поговорить с Джонатаном Лейком. — Вы поговорили? — Нет. — Почему нет? — Двери были заперты. Я не мог проникнуть в здание. — Вы старались вломиться? — Нет. — Вы уверены? — Да. Спросите у сторожа-охранника. Получив ответ, они переглядываются. Что-то в моем ответе соответствует их ожиданиям. — А вы видели охранника? — Конечно. Он попросил меня уйти, и я ушел. — Вы можете его описать? Его внешний вид? — Могу. — Тогда опишите. — Высокий, широкоплечий чернокожий, наверное, шесть футов и шесть дюймов. В форме, фуражке, с револьвером и переговорным устройством. Да спросите его, он вам подтвердит, когда приказал мне убираться. — Но мы не можем спросить его. — И они снова смотрят друг на друга. — Почему не можете? — спрашиваю я и чувствую, что надвигается нечто ужасное. — Потому что он мертв. — Они внимательно следят, как я отреагирую на сообщение. Я совершенно искренне потрясен, как любой бы на моем месте. — Как это, почему он мертв? — Он сгорел во время пожара. — Какого пожара? Они одновременно настораживаются, оба кивают и подозрительно опускают взгляды на стол. Один вытаскивает из кармана блокнот, словно начинающий репортер. — А тот маленький автомобиль во дворе, «тойота», ваш? — Но вы же знаете, что мой. У вас же есть компьютер. — Вы на этой машине приезжали вчера вечером в офис? — Нет, я ее притащил туда на плечах. Какой пожар? — Давайте не умничать, ладно? — Ладно. Идет. Не буду умничать, если вы не будете ловчить. Подает голос напарник: — Мы, возможно, засекли вашу машину поблизости от офиса в два часа ночи. — Ничего вы не засекли. Это была не моя машина. — Сейчас я уже не могу сказать точно, врут эти ребята или говорят правду. — Какой пожар? — переспрашиваю я. — Прошлой ночью фирма Лейка сгорела. Полностью уничтожена огнем. — Дотла сгорела, — услужливо добавляет второй. — И вы парни из команды, которая борется с поджигателями. — Я все еще не пришел в себя от шока и в то же время ужасно испуган, так как они думают, что я к этому причастен. — И Барри Ланкастер сказал вам, что я самый подходящий подозреваемый на роль поджигателя, верно? — Да, мы занимаемся поджогами. А также убийствами. — А сколько людей еще погибло? — Только охранник. Первый звонок-сообщение поступил в три утра, так что в здании уже никого не было. Очевидно, охранник попал в ловушку, когда обрушилась крыша. Я почти желаю, чтобы Джонатан Лейк был вместе с охранником в тот момент, затем вспоминаю об этом прекрасном здании с картинами и коврами. — Вы зря тратите время, — говорю я, распаляясь при мысли, что я подозреваемый. — Мистер Ланкастер сказал, что вы прошлым вечером были здорово не в себе, когда приходили в офис. — Верно. Но не настолько же я злился на них, чтобы поджигать здание. Вы, ребята, зря тратите свое драгоценное время. Клянусь вам. — Он говорит, что вы просто с ума сходили от злости и требовали встречи с мистером Лейком. — Верно, верно, верно. На сто процентов и больше. Но это вряд ли может служить доказательством, что у меня был повод сжечь их офис. Взгляните на дело реально. — Убийство, случившееся в связи с поджогом, может караться смертной казнью. — Не шутите! Я готов вместе с вами разыскивать убийцу, чтобы потом поджарить ему задницу, на электрическом стуле. Но меня к этому делу не пришивайте. Я чувствую, что моя злость очень убедительна, потому что и в тот же момент отступают. Один вынимает сложенный лист бумаги из нагрудного кармана. — У нас здесь рапорт двухмесячной давности, когда вас разыскивали за порчу частной собственности. Что-то там насчет разбитого стекла в одной городской фирме. — Смотрите-ка, ваши компьютеры работают что надо. — Странное поведение для адвоката. — Бывает и похуже. И я не адвокат, я помощник адвоката или что-то вроде этого. Только что окончил юридический колледж. А то обвинение было снято, хотя ваш принтер и сообщил о нем. И если вы, парни, думаете, что разбитое мной в апреле стекло как-то связано с пожаром сегодня ночью, то настоящий поджигатель может расслабиться. Он в безопасности. И его никогда не поймают. При этих словах один вскакивает, и его примеру быстро следует другой. — Но вам все же надо бы обратиться к адвокату, — говорит один, тыча в меня пальцем. — Потому что сейчас вы первый подозреваемый. — Ага. Вот именно. Я уже сказал, что если я главный подозреваемый, тогда, значит, настоящему убийце чертовски повезло. Вы, ребята, даже близко не подошли к разгадке дела. Они хлопают дверью и исчезают. Подождав с полчаса, я сажусь в машину. Я проезжаю несколько кварталов, старательно приближаясь кружным путем к складу. Паркуюсь, прохожу еще квартал и шмыгаю в магазин, торгующий предметами домашнего обихода, откуда можно видеть дымящиеся руины в двух кварталах от него. Уцелела только одна стена. У пожарища бродят десятки людей, адвокаты и их секретарши, на что-то указывая, а вокруг неуклюже топчутся пожарные в огромных сапогах, полицейские натягивают сетку желтого цвета — указание на то, что здесь имело место преступление. До меня доносится горький острый запах сгоревшей древесины, а над всем близлежащим районом низко повисла сероватая пелена дыма. В здании фирмы полы и потолки были деревянными и, за немногим исключением, стены тоже из сосновых бревен. Прибавьте к этому чудовищное количество книг повсюду в здании, тонны папок с бумагами, и тогда легко понять, как все это моментально воспламенилось. Самое удивительное, что в здании не было надежной противопожарной системы. Повсюду видневшиеся окрашенные водопроводные трубы сплошь были просто деталью общего декора. По понятным причинам Принс не ранняя Берди. Он обычно запирает «Йогис» около двух ночи и затем, спотыкаясь, идет к своему «кадиллаку» и усаживается на заднее сиденье, а Файрстоун, его постоянный шофер и, по слухам, телохранитель, отвозит Принса домой. Обычно появляется он в «Йогисе» к одиннадцати и очень активно занимается сервировкой завтраков. В полдень я нахожу Принса на месте, за рабочим столом, перекладывающим с места на место бумажки, в единоборстве с обычным похмельем. Он поглощает обезболивающие таблетки, пьет минеральную воду до своего магического времени, пяти вечера, а потом опять ныряет в нирвану рома с тоником. Кабинет Принса — комната без окон, под кухней, она скрыта от посторонних глаз. Пройти туда можно только через три незаметные двери, спустившись по потайной лестнице. Комната представляет собой правильный квадрат, и каждый дюйм ее четырех стен увешан фотографиями Принса, который пожимает руки местным полицейским и другим таким же фотогеничным типам. Здесь во множестве также красуются обрамленные и ламинированные вырезки из газет, сообщения о том, что Принс подозревается, обвиняется, судится, арестовывается и приговаривается и всегда в результате оказывается невиновным. Он любит видеть себя в зеркале прессы. Сегодня он в скверном настроении, впрочем, как обычно. За годы нашего общения я уже убедился, что лучше не связываться с ним, пока он не пропустит третий стаканчик, а это обычно бывает к шести часам пополудни. Так что я явился на шесть часов раньше срока. Он делает знак, чтобы я входил, и я закрываю за собой дверь. — Что случилось? — ворчит он. Глаза его налиты кровью. У него развевающаяся борода и волосатая шея. Он в расстегнутой рубахе и поэтому всегда напоминает мне киношного Джека Волка. — Я немного запутался, — говорю я. — Что новенького? Я рассказываю ему о событиях вчерашнего вечера — о том, как потерял работу, о пожаре, о визите полицейских. Все. Я особенно подчеркиваю, что в деле фигурирует труп и полицейские очень интересуются всем, что с ним связано. И совершенно законно. Не думаю, что они мне отдают предпочтение и считают главным подозреваемым, но, похоже, они к этому идут. — Значит, Лейка сожгли, — размышляет Принс вслух. Новость как будто доставляет ему удовольствие. Приятное дело с поджогом как раз то, что может развеселить сейчас Принса и скрасить ему утро. — Никогда особенно его не любил. — Но сам он не погиб. Он просто временно не у дел. Он вернется. — И это сейчас меня заботит больше всего. Джонатан Лейк тратит много денег на политиков. Он тщательно выстраивает отношения с ними, чтобы в нужный момент попросить о помощи. Если он убежден, что я связан с поджогом, или ему, попросту говоря, понадобится козел отпущения, тогда полицейские потащат меня за решетку. — Ты можешь поклясться, что не поджигал? — Да что ты, Принс!.. Он обдумывает мое заявление, поглаживая бороду, и я сразу могу сказать, что он просто в восторге и от дела и от того, что его вовлекают в него. Здесь преступление, смерть, тайна, политика, то есть кусок настоящей криминальной жизни. Если бы еще тут были замешаны несколько голых танцовщиц и фигурировали взятки полиции, тогда Принс закатил бы хорошую выпивку, чтобы отпраздновать событие. — Тебе надо бы поговорить с адвокатом, — заключает он, поглаживая усы. Но, увы, поэтому-то я и здесь. Я подумывал позвонить Букеру, но я уже столько беспокоил его своими делами. И кроме того, сейчас он озабочен той же проблемой, что и я: мы еще не сдали экзамена и не имеем лицензии. — Мне адвокат не по карману, — говорю я и жду, как он на это прореагирует. Если бы только можно было обратиться к кому-нибудь еще, я бы с радостью ухватился за такую возможность. — Позволь мне все уладить, я позвоню Брюзеру. Я киваю в ответ: — Спасибо. Ты думаешь, он поможет? Принс усмехается и растопыривает руки. — Брюзер сделает все, о чем я его попрошу, понял? — Конечно, — отвечаю я кротко. Он поднимает трубку и набирает номер. Я слышу, как он переругивается с парой абонентов, загораживающих путь к Брюзеру, и затем выходит с ним на связь. Он говорит краткими, отрывочными фразами, как человек, который знает, что его телефон прослушивается. — Брюзер, это Принс. Ага. Ага. Мне нужно срочно с тобой увидеться… Небольшое дельце, касается одного моего работника… Ага. Ага. Нет, у тебя. Через тридцать минут. Точно. — И вешает трубку. Мне жалко фэбээровского слухача, который пытается извлечь из разговора какие-то инкриминирующие данные. Файрстоун подает «кадиллак» к черному ходу, и мы с Принсом быстро прыгаем на заднее сиденье. Автомобиль черный, стекла дымчатые, так что Принс постоянно существует в темноте. За все три года, что я его знаю, он ни разу не принимал участия ни в каком мероприятии вне дома или офиса. Он проводит отпуск в Лас-Вегасе, но и там сутками не выходит из казино. Я слушаю быстро надоедающий перечень самых грандиозных побед Брюзера на почве судопроизводства. Почти во всех участвовал Принс. Странно, но я начинаю успокаиваться. Я в надежных руках. Брюзер учился в вечерней юридической школе и окончил ее, когда ему было двадцать два. По мнению Принса, это еще не побитый рекорд. Они были закадычными дружками с самого детства, а в школе уже немного поигрывали в карты, выпивали, не давали проходу девчонкам и дрались с мальчишками. Брюзер поступил в колледж. Принс купил себе передвижной киоск и стал торговать пивом. Они тесно притерлись друг к другу. Контора Брюзера расположилась в невысоком, из красного кирпича торговом центре, где с одной стороны — химчистка, с другой — видеопрокат. Брюзер очень умно инвестирует свои капиталы, объясняет мне Принс, и уже владеет всем этим коммерческим объединением. Напротив через улицу круглосуточная закусочная, а рядом с ней ночной клуб «Амбра» с дешевым стриптизом и с неоновой рекламой, словно в Лас-Вегасе. Все это находится в промышленном районе города, рядом с аэропортом. За исключением слов «Адвокатская контора», написанных черными буквами на стеклянной двери посредине длинной белой полосы, ничто не указывает на то, чем здесь занимаются. Секретарша в туго натянутых джинсах, с большим ртом в ярко-красной помаде приветствует нас зубастой улыбкой, но мы не сбавляем шага. Я иду за Принсом через приемную. — Она раньше работала напротив, — бурчит он. И я надеюсь, что он имеет в виду закусочную, хотя вряд ли. Кабинет Брюзера удивительно напоминает принсовский — без окон, без единого лучика солнечного света. Он большой, квадратный, показушный, с фотографиями важных, но неизвестных персонажей, которые цепко обнимают Брюзера и усмехаются нам в лицо. Одна стена зарезервирована под оружие, тут висят всевозможные винтовки и мушкеты и разные награды за меткость стрельбы. За массивным крутящимся креслом Брюзера на возвышении стоит большой аквариум, и там видны какие-то рыбы, похожие на миниатюрных акул. Они скользят в мутной воде. Брюзер висит на телефоне, поэтому машет нам, чтобы мы садились напротив за длинным и широким рабочим столом. Мы устраиваемся. Принсу не терпится мне сообщить: — Это настоящие акулы, вон там. — Он указывает на стену за головой Брюзера. Живые акулы в кабинете адвоката. Принс шутит, конечно. Он хихикает. Я смотрю на Брюзера и стараюсь не встречаться с ним взглядом. Телефонный аппарат кажется совсем крошечным рядом с его необычно большой головой. Длинные полуседые волосы падают на плечи неопрятными прядями. Козлиная, совсем седая бородка такая длинная и густая, что телефонной трубки из-за нее почти не видно. Глаза умные и живые, смуглая кожа вокруг глаз вся в морщинах. Я не раз думал, что в роду у него есть выходцы из Средиземноморья. Хотя за время своей работы в «Йогисе» я подал ему тысячу стаканчиков, я никогда, в сущности, с ним не говорил, да и не стремился к этому. И сейчас не хочется вступать с ним в общение, но, по всей вероятности, этого не избежать. Он делает несколько отрывистых замечаний и вешает трубку. Принс быстро представляет нас, но Брюзер говорит, что хорошо меня знает. Ведь мы же давно знакомы. — Руди, так в чем проблема? Принс смотрит на меня, и я опять повествую о случившемся. — Видел сегодня в новостях по телику, — вставляет Брюзер, когда я начинаю рассказывать о пожаре. — Мне уже звонили насчет этого раз пять. Немного надо, чтобы юристы начали разносить слухи. Я улыбаюсь, киваю, потому что, наверное, этого от меня ждут, и затем перехожу к визиту полицейских. Я заканчиваю рассказ без помех и жду слов участия и совета от моего адвоката. — Вы работали помощником? — спрашивает он очень удивленно. — Но я был в отчаянном положении. — А где вы работаете сейчас? — Нигде. Но сейчас меня больше беспокоит то, что каждый момент меня могут арестовать. Услышав это заявление, Брюзер улыбается. — Я позабочусь, чтобы не арестовали, — заверяет он самоуверенно. Принс уже успел несколько раз повторить, что Брюзер знает больше полицейских в городе, чем сам мэр. — Только позвоню куда следует. — Ему надо сейчас залечь на дно, правда? — спрашивает Принс, словно я мошенник, бежавший из мест заключения. — Ага. И лежать тихо. — Почему-то мне кажется, что эти стены много раз слышали такой совет. — Что вы знаете о поджогах как юрист? — спрашивает меня Брюзер. — Совсем ничего. Нас в колледже этому не учили. — Ладно, у меня была пара дел о поджогах. Обычно проходит несколько дней, прежде чем полицейские удостоверятся, что имел место именно поджог. В старых зданиях, как этот склад, возможны всякие случайности. А если это поджог, то они тоже не сразу будут кого-то арестовывать. — Но я очень не хочу, чтобы арестовали меня, понимаете? Тем более что я не виноват. И мне совсем не надо огласки в прессе. — Не бойтесь, это вам не грозит, — отвечает он сурово. — Когда у вас экзамены на адвоката? — В июле. — А потом что? — Не знаю. Я сейчас навожу справки. И тут внезапно вмешивается мой дружок Принс: — А ты не можешь использовать его, Брюзер, на какой-нибудь работенке? Черт возьми, ведь у тебя целая шайка адвокатов. Какая разница, если станет одним больше? Он отличный студент, умница, трудяга. Я могу побиться за него об заклад. А парню нужна работа. Я медленно поворачиваюсь и смотрю на Принса, который улыбается мне так, будто он Санта-Клаус. — Это будет отличное место для тебя, — произносит он превесело. — Ты узнаешь, чем занимаются настоящие адвокаты. — Он смеется и хлопает меня по коленке. И мы оба смотрим на Брюзера, который стреляет по сторонам глазами. Я вижу, как он бешено подыскивает в голове предлоги, чтобы отказать. — Э… да, конечно. Мне всегда не хватает талантливых юристов. — Вот он — перед тобой, — говорит Принс. — Вообще-то сейчас двое моих служащих ушли, чтобы открыть собственные фирмы. Так что у меня есть два свободных кабинета. — Я говорил тебе, Руди, что все устроится, — радуется Принс. — Но дело в том, что это не обычная, оплачиваемая должность, — продолжает Брюзер, потеплев и принимая идею Принса. — Нет, сэр. Я не так работаю. Мои сотрудники сами себя содержат, они ищут и сами себе выбивают гонорары. Я слишком потрясен, чтобы отвечать. Мы с Принсом не обсуждали проблему моего трудоустройства, и мне его помощь в этом деле не нужна. Я совсем не хочу, чтобы Брюзер стал моим хозяином. Но я не могу оскорбить этого человека отказом, особенно учитывая, что вокруг шныряют полицейские, делая довольно прозрачные намеки относительно высшей меры наказания. И я не в силах набраться мужества и сказать Брюзеру, что меня устраивает его пронырливость в роли моего адвоката, но он чересчур пронырлив, чтобы стать моим боссом. — А как это все выглядит на практике? — Очень просто. И этот способ действует, во всяком случае, в том, что касается меня. У меня есть кучка партнеров и десятки служащих. Единственно эффективная система — та, при которой служащий должен обеспечить фирме достаточно гонораров, чтобы общая их сумма покрывала расходы по их жалованью. Вы сможете так? — Я могу попытаться. — Я пожимаю плечами совершенно без всякой уверенности. — Ну конечно, ты можешь справиться, — обнадеживает Принс. — Вам причитается тысяча долларов в месяц и треть всех гонораров, которые вы обеспечиваете фирме. Но эта треть идет в погашение аванса. Вторая поступает в фонд фирмы, из нее оплачиваются аренда помещения, жалованье секретарям и прочие подобные расходы. Третья треть идет мне. Если вы не погашаете аванса ежемесячно, вы мне остаетесь должны и разницу. Я веду этому учет и подбиваю бабки, когда вам удается сорвать большой куш. Понимаете? Я несколько секунд размышляю над этой дикой системой. Единственное, что может быть хуже безработицы, так это работа, при которой вы не зарабатываете, а теряете деньги, а ваши долги увеличиваются с каждым месяцем. В голову мне приходят некоторые весьма острые вопросы, на которые Брюзер не смог бы ответить, и я уже открываю рот, когда вмешивается Принс: — По-моему, все справедливо. Чертовски выгодная сделка. — Он опять хлопает меня по колену. — Ты сможешь очень неплохо зарабатывать. — Я только так и веду свои дела, — повторяет Брюзер уже второй или третий раз. — А сколько в месяц зарабатывают ваши служащие? — спрашиваю я, не надеясь на честный ответ. Длинные морщины на лбу Брюзера, кажется, сливаются в одну глубокую борозду. Он глубоко задумывается. — Бывает по-всякому. Зависит от того, как человек подсуетится. В прошлом году один из моих парней отхватил почти восемьдесят, другой двадцать тысяч. — А ты сам сделал триста, — добродушно смеется Принс. — Я к этому и стремился. Брюзер внимательно за мной наблюдает. Он предложил мне единственно возможную для меня сейчас работу в городе Мемфисе и, по-видимому, подозревает, что мне не слишком хочется за нее браться. — Когда я смогу начать? — спрашиваю я, неуклюже разыгрывая непреодолимую готовность. — Прямо сейчас. — Но у меня еще экзамен… — Об этом не беспокойтесь. Вы уже сегодня можете приступить к выколачиванию гонораров. Я покажу, как это делается. — Ты многому здесь научишься, — вновь вмешивается Принс, вне себя от чувства удовлетворенности своим поступком. — Сегодня я плачу вам тысячу баксов, — говорит Брюзер, как щедрый денежный магнат. — Это для начала. Я покажу вам рабочее место, куда-нибудь воткну. — Здорово, — отвечаю я, улыбаясь через силу. В данный момент ничего другого мне не остается, как принять предложение. Мне бы здесь вообще не следовало быть, но я напуган и нуждаюсь в помощи. Мы пока и словом не обмолвились, сколько я буду должен Брюзеру за услуги адвоката. Он не относится к числу добросердечных дядюшек, которые могут время от времени оказывать безвозмездную помощь беднякам. Мне немного нездоровится, может быть, от недосыпа, может, сказывается шок от встречи с полицейскими. А возможно, так повлияло сидение в этом кабинете, вид плавающих акул и то, что на меня наседают два самых отъявленных мошенника в городе. Не так давно я был способным, румяным третьекурсником юридического колледжа с перспективной работой в настоящей фирме, стремящимся поскорее овладеть профессией, много трудиться, активно работать в местной ассоциации адвокатов, начать делать карьеру, заниматься всем тем, чем будут заниматься мои друзья. А теперь я сижу здесь настолько уязвимый и слабый, что согласен продать себя с потрохами за какую-то призрачную тысячу долларов в месяц. Брюзер отвлекается, чтобы ответить на срочный телефонный звонок, возможно, какой-нибудь стриптизерки, попавшей в тюрьму и умоляющей помочь, и мы встаем. Он шепчет поверх трубки, чтобы я опять пришел во второй половине дня. Принс так гордится своим успехом по моему трудоустройству, что вот-вот лопнет от самодовольства. Дело нешуточное — он спас меня от смертного приговора и нашел мне работу. Но, как ни стараюсь, я не могу развеселиться, пока Файрстоун, ловко изворачиваясь, преодолевая мощное уличное движение, мчит нас обратно в «Йогис». Глава 15

Я решаю скрыться на время в подземельях юридического колледжа и провожу пару часов, слоняясь между стеллажами, просматривая папки с делами клиентов, чье доверие обманули страховые компании. Убиваю время, попросту говоря. Потом сажусь в машину и медленно направляюсь в район аэропорта. Я приезжаю к Брюзеру в три тридцать. Окрестности кажутся еще непригляднее, чем несколько часов назад. На улице в пять рядов движутся автомобили, и по ее сторонам я вижу небольшие предприятия, склады, маленькие неосвещенные бары и клубы, где обычно по вечерам расслабляются рабочие. Здесь совсем рядом аэропорт, и реактивные самолеты ревут прямо над головой. Коммерческое предприятие Брюзера расположено на Гринуэй-плаза. Пока я сижу в машине на грязной парковке, замечаю, что вдобавок к химчистке и видеопрокату здесь же находятся винная лавочка и маленькое кафе. Наверняка трудно сказать, потому что окна зашторены, а двери заперты, но сдается, что сама юридическая контора занимает шесть-семь помещений в центре здания. Сжав челюсти, я рывком открываю дверь. Секретарша Дрю сидит за перегородкой высотой ей по грудь. Она в джинсах, у нее крашеные волосы и умопомрачительная фигура, все линии и выпуклости выставлены напоказ самым откровенным образом. Я объясняю, почему я здесь, и жду, что она встретит меня в штыки и велит убираться, но она вежлива. Томно, но довольно толково она, совершенно не удивляясь, предлагает заполнить необходимые для приема на работу документы. Я потрясен, узнав, что юридическая фирма Дж. Лаймена Стоуна обеспечивает служащим страховку здоровья на весьма солидную сумму. Я тщательно прочитываю мелкий шрифт, потому что боюсь обнаружить какое-нибудь незначительное примечание, которое позволит Брюзеру еще глубже запустить когти в мои печенки, но никаких подвохов не нахожу. Я спрашиваю, можно ли повидать мистера Стоуна, и секретарша просит меня подождать. Я сажусь на стул с пластиковым покрытием, их несколько стоит у стены. Приемная очень напоминает любое муниципальное учреждение по оказанию социальной помощи — выложенный плиткой давно не мытый пол, дешевые стулья, хилые полупрозрачные перегородки и поразительная смесь разномастных журналов со многими отсутствующими страницами. Секретарша быстро печатает на машинке и в то же время отвечает на телефонные звонки. Звонят часто, и она очень ловко управляется, ухитряясь барабанить по клавишам и одновременно болтать с клиентами. Через некоторое время она приглашает меня войти к боссу. Брюзер по-прежнему за столом и тщательно, словно придирчивый бухгалтер, просматривает заполненные мной бумаги. Я удивляюсь, с каким вниманием он вникает во все подробности. Он снова приветствует меня, напоминает о финансовой стороне нашего соглашения, а затем подталкивает ко мне по столу договор. Теперь в пробелах всюду стоит мое имя. Я читаю и подписываю. Здесь есть пункт о месячном испытательном, вернее, вступительном, сроке. По желанию одной из сторон соглашение может быть расторгнуто по его истечении. Я очень благодарен за этот пункт, но чувствую, что он помещен сюда на вполне оправданных основаниях. Я рассказываю о своем банкротстве. Завтра я должен быть в суде и впервые встретиться со своими кредиторами. Это называется «опрос должника», и адвокаты, нанятые людьми, которых я поставил в затруднительные обстоятельства, станут копаться в моем грязном белье. Они имеют право задать мне буквально любой вопрос насчет моих финансов и вообще житья-бытья. Но дело будет негромкое, и очень вероятно, что никто не придет поджаривать меня на медленном огне. В моих интересах из-за слушания дела еще несколько дней оставаться безработным. Я прошу Брюзера пока придержать мои документы и отложить выдачу жалованья. В моей просьбе есть элемент ловкачества, и Брюзеру это нравится. Пожалуйста, он согласен, нет проблем. Он быстро проводит меня по всему помещению для знакомства с рабочей обстановкой. Все так, как я себе представлял, — небольшая потогонная мастерская, состоящая из беспорядочно расположенных комнатушек, появившихся, когда здание расширялось и перестраивалось и между помещениями снимались перегородки. Мы все дальше и дальше углубляемся в лабиринт. Брюзер представляет меня двум замученным женщинам, сидящим в маленькой комнатке, сплошь заставленной компьютерами и принтерами; да, эти женщины, конечно, никогда не исполняли танец живота в клубе напротив. — У нас, кажется, уже шесть девушек здесь работают, — говорит он, следуя дальше. Секретарша тоже просто «девушка». Потом он знакомит меня с двумя адвокатами, довольно симпатичными парнями, плохо одетыми, работающими в тесной, скверно обставленной комнатушке. — У нас штат сократился до пяти адвокатов, — объясняет Брюзер, когда мы входим в библиотеку. — Было семь, но слишком много с ними мороки. Достаточно четырех-пяти. Чем больше служащих, тем больше мне самому приходится вникать в дела и решать. То же самое и с девицами. Библиотека — длинная узкая комната, по стенам от пола до потолка тянутся полки, беспорядочно заставленные книгами. Длинный стол в центре завален раскрытыми томами и свернутыми в трубки документами. — Некоторые из моих парней просто свиньи, — бормочет он под нос. — Так что вы думаете о моих маленьких владениях? — Здесь прекрасно, — отвечаю я и не вру. Я чувствую облегчение, убедившись, что здесь действительно занимаются юриспруденцией. Возможно, Брюзер и темная лошадка с нужными связями, тайными делишками и не совсем законными инвестициями, но все же он настоящий адвокат, и в его конторе царят деловой шум и суета юридического бизнеса. — Не такие модные, как у больших парней в городе, — говорит он отнюдь не смиренным тоном. Он делает знак, и мы выходим из библиотеки. Еще две двери, и рядом со стойкой газированной воды расположен хорошо обжитой кабинет. В нем стол, несколько стульев, шкаф-картотека, полки с папками, а на стенах репродукции, изображающие лошадей. На столе телефонный аппарат, диктофон и стопка блокнотов. Все чисто. В воздухе стоит запах дезинфекции, как будто здесь убирали час назад. Брюзер вручает мне два ключа на кольце. — Этот от наружной двери, этот от вашего кабинета. Можете приходить и уходить когда угодно. Только ночью надо соблюдать осторожность. У нас здесь не лучшая часть города. — Нам надо поговорить, — сообщаю я, беря ключи. Он смотрит на часы. — Долго? — Дайте мне тридцать минут. Это срочно. Он пожимает плечами, и я опять иду за ним в его кабинет, где он опускает широкий зад в персональное кожаное кресло. — В чем дело? — спрашивает он с очень деловым видом, доставая из кармана ручку и берясь за обязательный блокнот. Еще прежде, чем я начинаю говорить, он уже что-то царапает в нем. Я выкладываю ему быстрое, насыщенное фактами резюме по блейковскому делу, что занимает десять минут. По ходу разговора, в промежутках главного повествования, я рассказываю о том, как и чем завершились мои отношения с фирмой Лейка. Объясняю, как попользовался мной Барри Ланкастер, чтобы украсть дело Блейков, и перехожу к основному пункту, главному удару. — Мы должны сегодня же подать в суд на «Дар жизни», — говорю я серьезно и мрачно, — потому что практически Барри Ланкастер прибрал дело к рукам, и я думаю, что он тоже вот-вот оформит его в суде. Брюзер вперяет в меня сверкающий взгляд черных глаз. Кажется, мне удалось завладеть его вниманием, и мысль привлечь саму лейковскую фирму к судебному следствию ему нравится. — А как быть с клиентами? — спрашивает он. — Ведь они подписали контракт с фирмой Лейка. — Да. Но я собираюсь срочно повидаться с ними. Они меня послушают. — Я вынимаю из кейса черновик судебного иска к «Дару жизни», тот самый, над которым мы с Барри изрядно попотели несколько часов. Брюзер его внимательно читает. Затем я подаю ему письмо, напечатанное на машинке и адресованное Барри Ланкастеру о прекращении с ним легальных отношений, которое должно быть подписано всеми тремя Блейками. Он медленно читает и его. — Неплохо сработано, Руди, — одобряет он, и я чувствую себя законченным крючкотвором и мошенником. — Дайте-ка подумать. Сегодня днем вы подадите дело на судебное слушание, а потом копию заявления отвезете Блейкам. Покажите им, что процесс пошел, и заставьте подписать письмо о прекращении контракта с Лейком и Ланкастером. — Точно. Мне только понадобится ваше имя и подпись на документах, подаваемых в суд. Все остальное я беру на себя, но действовать буду от вашего имени. — Мы здорово прищемим хвост фирме Лейка, правда? — Он раздумывает над моими словами и дергает себя за ус. — Мне это по нутру. Я вас познакомлю с Деком Шиффлетом, одним из моих служащих. Ему приходилось работать с большими страховыми компаниями, и он делает для меня сводки продаваемых ими полисов. — Это здорово! — Его кабинет находится через холл от вашего. Перепишите все набело, поставьте мое имя, и мы сегодня же все это подадим в суд. Я чертовски уверен, что клиенты будут заодно с нами. — Клиенты с нами заодно, — заверяю я его и мысленно вижу, как Бадди поглаживает кошек и давит слепней в «ферлейне». Дот сидит на пороге, смолит очередную сигарету и смотрит на почтовый ящик так, словно сию же минуту принесут чек от «Дара жизни». Я вижу, как сгорбился Донни Рей, поддерживая ладонями отяжелевшую голову. — Немного о другом, — говорю я, откашлявшись, — ничего не слышно насчет копов? — Ровным счетом ничего, — заверяет Брюзер самодовольно, словно фокусник, который опять блестяще продемонстрировал свое мастерство. — Я кое с кем поговорил, кого знаю, и они даже сомневаются, что это вообще поджог. Пройдет несколько дней, пока установят причину. — Так что они не арестуют меня глубокой ночью? — Нет-нет. Они обещали позвонить, если вы им понадобитесь, и я обещал им, что вы сами явитесь, если надо, словно письмо по почте, и так далее. Но до этого не дойдет. Так что расслабьтесь. И я действительно расслабляюсь. Я верю в способность Брюзера заставить полицию пообещать, что ему надо. — Спасибо, — говорю я. За пять минут до закрытия я вхожу в дежурную приемную подаю судебный иск на четырех страницах к страховой компании «Прекрасный дар жизни» и Бобби Отту, исчезнувшему агенту, который продал Блейкам полис. Мои клиенты Блейки требуют уплаты издержек в двести тысяч долларов и штрафа в размере десяти миллионов. Понятия не имею, сколько стоит сама компания «Дар жизни», и пройдет много времени, прежде чем я узнаю. Я взял цифру с потолка, потому что она очень приятно звучит. Судебные адвокаты всегда так поступают. Разумеется, мое имя нигде не упомянуто. От лица истца выступает Дж. Лаймен Стоун, и его броская подпись украшает последнюю страницу заявления, придавая ему авторитетную весомость. Я вручаю дежурному клерку чек фирмы как гонорар за принятие иска к судебному рассмотрению, и, таким образом, дело закрутилось. Мы официально предъявили исковое требование «Прекрасному дару жизни». Потом на рысях я пускаюсь в северный район Мемфиса, в Грейнджер, где нахожу своих клиентов примерно в том же положении, в каком оставил их несколько дней назад. Бадди в машине, Дот приволакивает Донни Рея из его комнаты. Мы трое сидим за круглым кухонным столом, и они приходят в восторг при виде своей копии искового заявления. Большие цифры производят на них очень сильное впечатление. Дот все время повторяет «десять миллионов» с таким видом, словно держит в руках выигрышный лотерейный билет. Я вынужден рассказать им, что произошло у меня с этими ужасными людьми из лейковской фирмы. Мы не сошлись на стратегии. С моей точки зрения, они слишком затягивали подачу документов в суд, а мне это не по нраву. Я предпочитаю жестокий бескомпромиссный подход к делу. И так далее и тому подобное. Но вообще-то все это им безразлично. Дело передано в суд, и они держат в руках подтверждающий документ. Они могут сколько угодно читать и перечитывать его втроем. Они хотят знать, что произойдет потом и как скоро я их об этом оповещу. И какие шансы на быстрое улаживание дела. Все это меня жутко угнетает. Я-то знаю, что пройдет очень много времени, прежде чем дело решится, и чувствую себя злодеем, поскольку скрываю это от них. Я улещиваю их, чтобы они подписали письмо Барри Экс Ланкастеру, своему прежнему адвокату. В письме в жестких выражениях ему дается отставка. Есть также новый контракт с фирмой Дж. Лаймена Стоуна. Я быстро тарахчу, объясняя, к чему эта новая бумага. С тех же самых мест за кухонным столом, что в прошлый раз, мы с Донни Реем наблюдаем, как Дот печатает шаг через сорняки и опять бранится с мужем, чтобы выудить у него подпись. Когда я уезжаю, настроение у них лучше, чем при моем появлении. Они весьма удовлетворены фактом преследования по суду компании, которую так давно ненавидят. Они наконец-то нанесли ответный удар. Их топтали ногами, они и меня убедили, что с ними поступили несправедливо. И теперь они примкнули к миллионам американцев, которые предъявляют иски каждый год, и даже в каком-то смысле слова они чувствуют себя патриотами. Я сижу в своем прожаренном маленьком автомобиле, продвигаясь с потоком мощного уличного движения, и думаю о безумных двадцати четырех часах, которые только что пережил. Я подписал поспешный договор о найме на работу. Тысяча долларов в месяц — такая жалкая сумма, но она меня пугает. Это же не заработная плата, а деньги, данные мне взаймы, и я не представляю, как осуществлять Брюзеровский план по выколачиванию гонораров. Если я что-то и получу на блейковском деле, то через много месяцев. Некоторое время я еще поработаю в «Йогисе». Принс по-прежнему платит мне наличными, пять долларов в час, плюс обед и пара банок пива. В нашем городе есть фирмы, которые желают, чтобы их служащие ежедневно носили элегантные костюмы, ездили в добротных машинах, жили в красивых домах и даже тусовались в модных загородных клубах. Конечно, они платят им, черт возьми, на порядок больше, чем Брюзер мне, но эти фирмы и взваливают на плечи своих юристов тяжкое бремя ненужных светских обязательств. Не то что у меня. Моя фирма не такая. Я могу носить что угодно и где угодно тусоваться, никто и словечка поперек не cкажет. Интересно, как я сам прореагирую, когда впервые увижу. что кто-нибудь из служащих мчится через улицу быстренько насладиться напротив парой танцев живота. Внезапно я чувствую себя свободным и принадлежащим только себе. Чудесное ощущение независимости охватывает меня, когда дюйм за дюймом я продвигаюсь вместе с потоком других машин. Я могу преодолевать трудности! Могу выжить самостоятельно. Конечно, с Брюзером предстоят и тяжелые времена, но, наверное, работая с ним, я узнаю о законах гораздо больше, чем в обществе благовоспитанных мальчиков там, в центре. Я претерплю насмешки, язвительно-удивленные взгляды и презрительное осаживание со стороны других за то, что, мол, работаю в такой несолидной фирме. Я перебьюсь. И это меня закалит. Совсем недавно, когда я был уверен, что буду работать на старушку «Броднэкс и Спир», а затем у Лейка, я держался слегка высокомерно, так что теперь придется съесть немного дерьма. Уже стемнело, когда я паркуюсь на Гринуэй-плаза. Большая часть машин исчезла. Клуб «Амбра», через улицу, ярко освещен и уже привлек, как обычно, множество пикапов и взятых напрокат автомобилей. На крыше клуба крутится неоновое колесо и освещает окрестности. В Мемфисе плотский бизнес процветает бурно, что трудно объяснить. Мемфис — очень консервативный город со множеством церквей. Те, кто хочет получить здесь вотум доверия, должны с готовностью подчиниться строгим моральным принципам поведения, чтобы избиратели их соответствующим образом вознаградили, и я вообразить не могу, чтобы избрали кандидата, проявляющего уступчивость к развлечениям подобного рода. Я наблюдаю за тем, как из битком набитого автомобиля выгружаются поклонники плотского бизнеса и, шатаясь, входят в «Амбру». Это американец с четырьмя дружками-японцами. Они, несомненно, желают завершить день, полный деловых игр, несколькими стаканчиками спиртного и удовольствием от созерцания силиконовых прелестей по последней американской моде. Уже играет громкая музыка. Места для парковки быстро заполняются. Я быстро подхожу к входной двери и отпираю ее. Кабинеты пусты. Черт возьми, они, наверное, все сбежали напротив. Сегодня днем я отчетливо понял, что фирма Дж. Лаймена Стоуна не место для трудоголиков. Все двери прикрыты и, полагаю, заперты. Никто здесь не верит никому. И я тоже запру свой кабинет. Я пробуду здесь пару часов. Необходимо позвонить Букеру и сообщить обо всех моих недавних приключениях. Мы с ним частенько пренебрегали подготовкой к экзаменам на звание адвоката. Три года имели возможность валять дурака и подначивать друг друга на разные проделки. И поэтому экзамен страшит меня как встреча с расстрельным взводом. Глава 16

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒