Часть III 7 страница

– До пятницы целая вечность. Где ты живешь?

– В «Мариотт».

– Хорошо. Я запомню. Прости, сейчас мне пора.

– Я буду ждать, Наденька, – он продолжал настаивать, хотя ее холодный тон не давал никакой надежды.

– Понимаю, – голос Нади вдруг оттаял, – но ты не обижайся. И не забывай: я любила тебя.

Она отключилась, а Михаил Вячеславович еще долго слушал короткие гудки, прежде чем догадался нажать «отбой».

И это весь разговор! Все, что она могла сказать ему после долгих лет разлуки и того, что он признался в любви. Не в прошлом, не тогда, а сейчас. Но неужели молодость человека вместе с чувствами проходит, чтобы уже не вернуться?! Нет. В это нельзя поверить – он-то надеется, страдает и любит, как прежде. В нем ничего за эти годы – и она признала! – не изменилось. Только настырное чувство потерянного времени засело в глубине души из-за Наденьки. Из-за того, что так глупо ее потерял и, как ни старался, не мог справиться с этой потерей.

Откуда такая напасть? Очередной переходный возраст в пятьдесят, что ли? Сколько их уже было! Только раньше проходило все проще – бегаешь, носишься, весь в делах и заботах. Даже задуматься толком некогда. А сейчас мысли такие настырные стали. Ни работать, ни жить не дают. Надо было все-таки на встрече с Наденькой настоять – мужчина он или нет! Он просто обязан ее увидеть. Она на него посмотрит, возьмет за руку и сама все поймет. Поверит, что не было многих лет разлуки, что сильные чувства нетленны, что молодость не прошла. Поверит так, как поверил он!

Фадеев подошел к окну и раздвинул портьеры. Яркий свет больно ударил в глаза. Он зажмурился, отругав себя старым кротом, и тут же вернул тяжелые шторы на место. Нет уж. К встрече с внешним миром он пока не готов – слишком тяжело навалились мысли. Зачем он прожил на свете свои пятьдесят лет, если главное – то, что дается лишь избранным, – все-таки упустил?

Михаил Вячеславович снова лег на кровать и прикрыл тяжелые веки.

Конечно, кое-что и он в этой жизни сделал. Добился, как ни тяжело было, неба; достиг самых вершин. Отца, твердившего: «Выучишься на хорошего летчика – всегда в цене и почете будешь», не подвел. Из того, что положено каждому мужику, все выполнил. Сына вырастил и дочку родил. Дом построил. Деревьев посадил столько, что не сосчитать. А все равно словно что-то утратил.

Фадеев снова, хотел он того или нет, прокрутил в голове всю свою жизнь. Мысли скакали, как блохи: из детства – в юность, из юности – в зрелость. Но и разговор с Наденькой все никак не шел у него из головы, звучал рефреном всем размышлениям, как будто именно в нем крылся ответ. Только какой там ответ?! Сплошные вопросы! В сотый раз восстановив в голове разговор – от первого до последнего слова – Михаил Вячеславович разозлился. Вот что в результате получается: он ради встречи с ней все в своей жизни с ног на голову перевернул, а она даже видеть его не хочет! Два дня назад «любила тебя всю жизнь», а сейчас «мы из разных миров». Как же так можно?!

Фадеев быстро остыл и почувствовал, что зол все-таки больше на себя, чем на Наденьку. Сам он все перевернул! Позволил старой любви прорваться на волю, не думая о последствиях. Молодость его, видите ли, захлестнула! Но ведь и Люду он тоже любит, зачем же с Наденькой лезет тогда на рожон? Вот и не спит, мается вторую ночь напролет – самого себя понять не в состоянии. Встал, как баран: ни взад ни вперед. И упрекал себя, и казнил, и мучился, а что толку? Ясности никакой.

Хорошо, из ребят никто не видел, как великому Фадееву по ночам за стаканом в баре не спится, – подумают еще чего. А ему и не спится, и не пьется, и все кувырком. Стоило столько лет жизни прожить, чтобы оказаться вдруг на распутье.

Ладно, пора с этим делом насильно заканчивать, если само по себе не получается. Хватит умирать от любви, как мальчишка! Женщины женщинами, а у мужика в жизни на первом месте работа: главная идея, ради которой он трудится и живет. Вон все мысли о Наде! Что ему, больше задуматься не о чем? Он серьезный руководитель крупной компании, надо брать себя в руки.

Даже Ильюшин, почему-то все чаще приходивший Фадееву на память, не дурак был за бабами ухлестнуть, но дело-то от этого не страдало. Выкладывался человек, выжимал из себя все силы до последней капли: знал, что от авиации зависит победа в войне и будущее России. Творил чудеса каждый день: на ходу штурмовики свои совершенствовал, перекраивал.

С производством в военные годы сегодняшний труд людей даже сравнивать нечего: вся страна работала с нечеловеческим энтузиазмом. Сто самолетов в сутки выпускали! Из них до сорока «Илов». Ильюшин лично за всем следил, и сотрудников своих приучил к ответственности. Да и после войны, однажды взяв такой темп, не мог остановиться: в его КБ за год по три новых самолета проектировали!

А сейчас. Фадеев тяжело вздохнул, почувствовав в сердце острую боль, которая возвращалась к нему всякий раз, как он задумывался – последнее время все чаще – на эту тему. Стыдно подумать о том, что с родным авиапромом сделалось. Новых разработок в производстве днем с огнем не сыскать, а те самолеты, что уже выпускаются, выходят по одной, по две штуки в год. Немыслимо! До смерти обидно.

И сам он тоже, конечно, хорош – великий Фадеев! Что сделал для того, чтобы авиация в отечестве процветала? Летает себе на зарубежной технике, в ус не дует. Конечно, можно списать свою пассивность на то, что изменить ситуацию он не в силах: систему не переломишь. Времена настали такие – сплошная дележка бюджета, и не ему это менять: веса не хватит.

Те средства, которые выделяются на проектирование целого самолета, если это и происходит, до конечного исполнителя доходят в виде денег на создание одной-единственной стойки шасси. Остальное – неизвестно куда девается. Но вовлеченные в действо лица сыто молчат. И всех все устраивает.

Но кто времена-то наши такими сделал – не люди?! Сам он вот жизни всех учит: энтузиазм, личная ответственность! А при этом подает дурной пример молодым: бездействует, скорбно хоронит заодно с остальными то, что создал его любимый Ильюшин.

Мысли об авиации взбудоражили Фадеева. Сумбур в голове словно рукой сняло – правильно, лучше о самолетах рассуждать, чем о женщинах.

Он взглянул на часы – целых пятнадцать минут вел себя, как подобает серьезному мужику, о Наде даже не думал. Вот так и надо! Поздно в пятьдесят сходить с ума от любви, раньше надо было. А теперь работа, только работа!

Он решительно встал с постели, подошел к окну, снова раздвинул шторы. Сощурился на яркий свет, но заставил себя смотреть – хватит с него двух дней любовной лихорадки, пора выздоравливать. Даже смешно в его-то возрасте, ей-богу. И тут он услышал, как в дверь осторожно постучали. Робко, словно человеку было крайне неловко беспокоить хозяина номера. Фадеев усмехнулся, узнав в такой манере фирменную тайскую деликатность. Со вздохом подобрался к двери и распахнул ее. Перед ним, почтительно склонившись, стоял идеально вычищенный и отутюженный служитель отеля.

– Good morning, Mister, – произнес он на типично тайском английском: Фадеев едва узнавал слова, – I’m sorry. We have urgent mail for you.

– Thank you, – Михаил Вячеславович протянул руку за конвертом. Потом порылся в кармане брюк, извлек пятьдесят бат и протянул тайцу чаевые.

Таец торопливо откланялся, раз десять произнеся безбожно исковерканное «Thank you very much, mister»[14], и удалился, как водится в здешних краях, уважительно пятясь.

Что всегда смущало Фадеева в странах Юго-Восточной Азии, так это подобострастная манера обслуживания. Кому-то, может, и нравится, когда перед ним разве что на колени не плюхаются, а ему всегда было комфортнее общаться с людьми на равных.

Михаил Вячеславович вскрыл конверт, ожидая увидеть письмо от директора аэропорта в Бангкоке или других тайских партнеров, и порадоваться случаю, который возвращает его к работе. Наверняка коллеги хотят принести извинения за творящиеся в стране беспорядки, заверить, что скоро все вернется в нормальное русло и «плодотворное сотрудничество» продолжится. Что ж, он им с удовольствием ответит. Напишет, чтобы поторопились с решением внутренних неурядиц, попытались оказать влияние на правительство, а то, не ровен час, и авиакомпания откажется летать на таких условиях. Утапао – не аэропорт, а временная мера, которую дольше нескольких рейсов нельзя и выдержать.

Фадеев замер от изумления, когда из конверта выпала затертая пластиковая карточка, по виду напоминавшая ключ от номера в отеле, и сложенная вчетверо записка, на которой красовался напечатанный крупными буквами русский текст: «Сегодня в 21: 00. Отель «Disco Inn». Номер 325. С нетерпением жду». Сердце Михаила Вячеславовича подпрыгнуло и заколотилось о ребра. Работа, аэропорты, правительство – все единым мигом выскочило из головы. Внутри звучало только одно имя – Надя.

Снова, как двадцать с лишним лет назад, записка с адресом, снова ключи – только тогда от ее квартиры, а теперь от номера в отеле. И опять в тот самый момент, когда он отчаялся, когда потерял в жизни свою дорогу. Фадеев погладил листок. В своих привычках Наденька не менялась – под текстом ни имени, ни подписи. Конечно. Он и сам все поймет. Сердце подскажет.

Михаил Вячеславович, взволнованный, взглянул на часы – еще только десять утра, а надо как-то дожить до вечера! – и заметался по комнате. Сначала пытался найти подходящий тайник для записки и ключа, которые держал в руках осторожно, словно реликвию. В ящике письменного стола они выглядели беззащитно, в сейфе – претенциозно, да и прятать далеко он боялся, чтобы потом не забыть. В конце концов Фадеев отыскал для своих сокровищ подходящее место – карман пиджака. Сначала сунул записку и ключ во внутренний карман летной формы – туда же, где лежал листок с номером ее телефона, но потом передумал. Не пойдет же он на свидание к ней в рабочей одежде! Переложил ключ и записку с адресом отеля в пиджак светлого костюма и наконец успокоился.

Усталость от нервного напряжения последних дней повалила его на кровать и обесточила. Теперь уже совсем скоро жизнь расставит все по своим местам. Наденька любит его, ничто не прошло! Он увидит ее, обнимет и вернет утраченное в молодости счастье. Исправит ошибку юности – иначе и быть не может.

Через минуту он уже спал.

Глава 5

Такси прибыло к восьми. Михаил Вячеславович заранее прикинул время в дороге – минут тридцать – и вызвал машину так, чтобы прибыть на место с запасом. Да и не мог он дольше в номере усидеть! Сон, в который провалился измотанный мыслями организм, оказался чистой воды обманом: Фадеев подремал минут двадцать и тут же проснулся.

Первой мыслью, когда открыл глаза и вспомнил о лежавшем в кармане пиджака ключе и записке, было ехать немедленно. Они с Надеждой ждали этой встречи целую жизнь, к чему же еще откладывать? Но потом образумился – подумал, что неспроста она назначила это время, значит, не может вырваться раньше. Чувства их друг к другу не изменились, а вот прежней свободы давно уже нет. У обоих.

Михаил Вячеславович вспомнил грустное лицо Людмилы, и на смену жадному возбуждению пришла печаль. Вот отчего так устроена жизнь?! Меньше всего на свете он хотел огорчить жену и в то же время не мог сопротивляться притяжению, которое исходило от Нади. Это было сильнее его. Понимал он, что так поступать – подло, что причиняет всем боль, но обе эти женщины были для него частью судьбы, сердца и плоти. Как с этим быть, как дальше жить? Он не знал.

Весь день он метался, не находил себе места. Брел в бассейн, через пять минут нетерпеливо выскакивал, бежал в спортзал. Не выдержав на беговой дорожке положенного времени, снова срывался, шел в номер. Переодевался, выходил на улицу. Плелся в магазин и забывал зачем. В голове мешались мысли о Людмиле, о Наде. Мелькал калейдоскоп, в котором он не мог разобраться. Наверное, как раз в таком мучительном состоянии иностранцы и идут к психоаналитику. Чтобы хоть кто-то помог со всем этим дальше жить – ни другу, никому о таком не расскажешь! А русскому человеку, который не верит в чудеса от полоумного Фрейда, куда же деваться?

К концу дня Фадеев превратился в живое сплетение оголенных нервов и не переставал бранить себя за слабость. Честное слово, негоже летчику быть в таком состоянии. А что, если в рейс? Как он за штурвал сядет, когда все внутри вывернуто наизнанку? В таком виде к самолету его и близко нельзя подпускать! Вот он, как начальник, сам себя и не подпускает.

Наконец ближе к шести Михаил Вячеславович стал собираться. Бог знает, сколько проторчал в ванной комнате – сначала принимал душ, потом до онемения в ногах стоял перед зеркалом: брился, причесывался то эдак, то так. Ругался с самим собой, мочил только что высушенные феном волосы и причесывался снова. Обалдев от стараний и расстроившись, растрепал пятерней укладку и решил, что обязательно волосы надо красить. Вон у Наденьки ни одного седого, а он словно лунь.

Потом вернулся в комнату, к гардеробу. По ошибке, плохо соображая, достал летную форму. Опомнившись, повесил на место. Решил же ехать в штатском! Через несколько минут он уже стоял перед зеркалом в элегантном летнем костюме и пытался повязать галстук, который никак не желал поддаваться. Обычно с разноцветными удавками в его гардеробе управлялась Людмила, сам он этого дела не любил, но сейчас помочь было некому. Михаил Вячеславович раздраженно стащил галстук с шеи и забросил в недра шкафа. Да ну его к лешему! Не на совещание же он в министерство едет. Перед выходом Фадеев критически осмотрел себя в зеркале и расстроенно покачал головой. Двадцать пять и пятьдесят – разные вещи. Как бы он там себя ни обманывал.

Сияющий улыбкой таксист с тайской услужливостью выскочил из машины, раскрыл перед солидным пассажиром заднюю дверцу. Фадеев улыбнулся шоферу и знаками объяснил, что желает сидеть рядом с водителем. Таец поклонился и распахнул для пассажира дверь впереди. Обычно в его машине – презентабельном черном «Мерседесе» – клиент не противился этикету и с достоинством усаживался сзади. Гораздо удобнее, да и по статусу богатому белому человеку это положено. Но желание клиента – закон. Так же безмолвно он принял название конечного пункта их путешествия и только едва заметно приподнятые брови выдали его недоумение.

Дорога оказалась длиннее, чем Михаил Вячеславович рассчитал. Не учел он и того, что центр Бангкока все еще перекрыт оппозицией, и ехать пришлось в обход. Хотя оно, собственно, к лучшему. Что бы он делал, прибыв на место раньше назначенного срока? Стал бы кругами по улице ходить, сидел бы и ждал в машине? Пусть лучше все будет вовремя.

Узкие окольные улочки не позволяли двигаться быстро, и Фадеев успевал невидящим взглядом упираться в жилые районы Бангкока. Слишком он нервничал, чтобы сконцентрироваться на пейзаже, проплывающем за окнами «Мерседеса». И все же постепенно он заставил себя успокоиться и не думать о предстоящей встрече с Надей. Начал различать дома и людей.

На окраине города время продолжало течь в обычном режиме, словно не бушевала в стране красная оппозиция. Люди шли с работы, дети играли под окнами. Фадеев подумал, что вот он – наглядный пример спокойствия обывателя. Пока события в родном государстве не коснутся лично его карьеры или семьи, он останется в стороне. А когда опомнится, влиять на что-то уже будет поздно. В точности как с авиацией в России. Двадцать лет никому не было дела. Так успели отстать от мирового сообщества, что оплакивать только остается разрушенные заводы и закрытые конструкторские бюро.

Машина резко затормозила, и Фадеев молниеносно перевел взгляд с озабоченно бредущих домой тайцев на дорогу. Прямо из-под колес автомобиля на противоположную часть улицы метнулась черная кошка. Водитель вопросительно посмотрел на пассажира, а у того внутри все оборвалось. Суеверие у авиаторов в крови.

Михаил Вячеславович вспомнил, как читал, будто Ильюшин однажды по дороге на аэродром – предстояли испытания самолета – увидел кошку, перебежавшую дорогу его автомобилю. Так он, не задумываясь, тут же полет отменил и поехал обратно. Может, стоит развернуться и поехать другим путем? Фадеев взглянул на часы. Без пятнадцати девять. Наденьке надо позвонить, сказать, что опоздает. Он автоматически похлопал себя по карману пиджака и обругал за рассеянность – целый день собирался, а номер ее телефона оставил в летной форме, в отеле. И как же это он забыл его захватить?

Ладно, бог с ней, с кошкой. К приметам прислушиваются, когда это связано с небом. А на земле что с ним может произойти?

– Go[15], – бросил он тайцу.

Тот послушно кивнул и нажал на педаль газа.

Ближе к месту назначения Фадеев начал различать громкую музыку и был изумлен, когда водитель остановился около деревянной веранды, увешанной разноцветными лампочками содрогающейся от грохота дискотеки. Могла, конечно, Наденьке прийти в голову занятная мысль вспомнить молодость, но не такая ж безумная!

– Is it hotel? [16]

– Yes[17], – снова кивнул, боязливо улыбаясь, таец и рукой показал, как пройти к входу в гостиницу: путь пролегал прямо через танцпол, на котором неистово веселилась молодежь.

Виду водитель не подавал, но по выражению его глаз Фадеев прекрасно усвоил очевидную мысль – «негоже солидному белому мужчине бывать в таких заведениях». Михаил Вячеславович в этом вопросе был с ним полностью солидарен. Но не поворачивать же назад, тем более что Наденька ждет! Спокойно, словно подобная обстановка была для него в порядке вещей, Фадеев рассчитался, оставив щедрые чаевые, и вышел из машины.

Он пробирался сквозь толпу танцующих ребят, исключительно тайцев, стараясь никого не задеть. Его барабанные перепонки грозились лопнуть от нечеловеческого грохота, а в глазах рябило от перемигиваний разноцветных огней. Михаил Вячеславович чувствовал себя так, словно очутился в аду. Он уже тысячу раз пожалел о том, что отпустил такси – лучше всего было забрать Надю отсюда и уехать в приличное место. И что за блажь взбрела его любимой в голову?

Единственным разумным объяснением этого выбора могло быть лишь то, что в шикарных отелях и ресторанах ее слишком хорошо знали и не раз видели с мужем. А здесь до них никому не было дела. Хотя, если честно, у Фадеева посреди этой пестрой толпы появилось такое чувство, словно его выставили на всеобщее обозрение в музее экзотических экспонатов. Юные тайские головы с любопытством поворачивались в его сторону, а глаза в изумлении расширялись. Похоже, иностранцы, да еще в солидном возрасте, здесь и вправду были редкими птицами.

Добравшись до стойки ресепшн, за которой оказалось подозрительно пусто, Михаил Вячеславович вздохнул с облегчением. Музыка, звучавшая за дверями, уже не казалась такой убийственно-громкой. Или, может быть, он оглох, пока пробирался через веранду к отелю?

Лобби гостиницы выглядело бедно, если не сказать нище. Крашеные стены местами потрескались, несколько кресел, разместившихся вдоль стены, казались такими хлипкими и истертыми, что в них было страшно садиться – под весом человеческого тела они вполне могли бы рассыпаться. Сквозь символическую ковровую дорожку, брошенную вдоль покосившейся стойки ресепшн, тут и там проглядывал пол. Но главное, все помещение насквозь пропахло какими-то отбросами и выглядело так, будто не убирались в нем добрый десяток лет.

Фадеев перестал что-либо понимать: конспирация конспирацией, но они с Надей уже не в том возрасте и положении, чтобы настолько себя не уважать. Конечно, давным-давно и ему случалось жить в похожих условиях – взять распределение на Север после летного училища, – но с тех пор, к счастью, многое изменилось.

Он решил, что найдет этот номер 325, заберет Надежду, и они моментально отсюда уедут. Будет гораздо лучше, если он увезет ее к себе – проберутся как-нибудь незаметно, – чем задыхаться от смрада и глохнуть от грохота в этой дыре. Нужно быть сумасшедшим, чтобы заплатить здесь за комнату!

Лифт не работал – Михаил Вячеславович взбежал на третий этаж, зажимая нос. Дверь на этаж открыл своей карточкой. В полутемном коридоре по обе стены красовались хлипкие белые двери. Господи, а он-то уже забыл, какой непривлекательной выглядит бедность. Удивительно только, как хозяева этого бедлама разорились на современные входные замки? Или это была своего рода политика – экономить на количестве персонала. Клиент сам пришел, сам ушел, никого не трогает и не дергает. Будет уезжать – карточку просто оставит в номере, а дверь за собой захлопнет. В Европе Фадееву случалось в свое время останавливаться в подобных дешевых отелях самообслуживания, только там было все-таки гораздо приличнее.

Отыскав нужную дверь, он постучал. Без ответа. Рассудив, что Надя могла еще не приехать, Фадеев открыл дверь в комнату и вошел, с досадой подумав о том, что придется здесь ждать. Борясь с отвращением, он нащупал в стене выключатель, нажал. Крохотная комнатка озарилась неприятным желтым светом.

Михаил Вячеславович в изумлении застыл на пороге. Кровать оказалась разобрана, а под одеялом – укрывшись с головой – лежала Наденька. Ее волосы разметались по подушке темными прядями.

Фадеев услышал громоподобный стук собственного сердца, дыхание его сбилось. Он хотел сразу же броситься к ней, но в последнюю секунду испугался: лет-то сколько прошло!

– Наденька, – позвал он охрипшим голосом.

В ответ она не проронила ни звука. Неужели спит?!

– Надя, – позвал он уже громче, дрожа от волнения, – Надя, я здесь!

Она по-прежнему молчала. Даже не пошевелилась. Но ведь говорил он громко. Что же такое?!

За долю секунды в его голове пронеслось множество мыслей. А что, если у Надежды проблемы с алкоголем или наркотиками?! Он же не знает ее жизни – за эти годы многое могло измениться. Ее странное поведение – вчера отказалась встречаться, сегодня прислала записку. И этот ужасный отель, так непохожий на роскошный ресторан, в котором он ее встретил, – две разные жизни!

Господи! А если это он во всем виноват? Она не смогла за долгие годы его забыть, смириться с тем, что потеряла единственную любовь, и не прижилась в новой, пусть даже шикарной, жизни. Надя несчастна с этим своим американцем, а роль процветающей дамы играет только на публике. Возможно, у нее нет детей, нет любимого дела – якоря, который не дает человеку разрушиться в череде бурь и волн безжалостной жизни! Надя казалась ему такой сильной и независимой. Но вот и она не выдержала разлуки с любовью. Далось ей это скоропостижное замужество заодно с чертовой Америкой – не могла дождаться его? А теперь во всех ее кошмарах виноват только он – тот, кто ее любит! Он должен спасти ее, должен спасти!

Вне себя от ужаса, Фадеев бросился к кровати, упал перед Наденькой на колени, забыв о том, что минуту назад брезговал даже ходить по этому полу. Он схватил в свои ладони тонкую руку, выброшенную из-под одеяла, со всей своей страстью прижал ее к горячим губам.

И резко отпрянул. Это была не Надина рука. Полудетская худая ладошка безвольно упала на простыню. Михаил Вячеславович, ошарашенный, осторожно отогнул край одеяла, скрывавшего голову женщины, и вздрогнут от неожиданности. Перед ним лежала молоденькая тайка. Он посмотрел в ее лицо, густо запорошенное черными как смоль волосами – как сразу не разглядел их цвета! – и ужаснулся. Рот девушки был забит кляпом.

В голове у него зашумело, мысли смешались. Он попытался вытащить тряпку изо рта девушки, но та словно намертво приросла к губам, которые, сомкнувшись, крепко ее держали. Тайка не проснулась от его прикосновений, даже не пошевелилась.

Фадеев схватил ее за руку, приложил большой палец к запястью. Он долго нащупывал, искал, взмок от напряжения и наконец нашел тонкую, едва живую вену. Пульс с трудом пробивался через тонкую кожу. Слава богу, жива! Он бросился к телефону, нажал кнопку «ресепшн». Веселый голос что-то пробормотал по-тайски. Михаил Вячеславович зачастил в ответ по-английски. От волнения он забыл, что нужно говорить, собирая фразы из двух-трех слов. Ошарашенный сотрудник отеля не понял ничего, кроме трех цифр «325», которые он как заведенный повторял в ответ на тирады Фадеева.

Через минуту служитель – молодой толстощекий парень в потертой форме – уже был в номере и изумленно переводил взгляд с иностранца на девушку. Сделав Фадееву знак ждать и не двигаться, он бросился к телефону и возбужденно заорал что-то в трубку. Михаил Вячеславович впервые в жизни видел, чтобы в глазах и речах тайца было столько агрессии: добродушное выражение лица, с которым тот появился на пороге комнаты, исчезло бесследно за считаные секунды. Глаза налились кровью, а пухлые губы дрожали от страха.

Первой приехала полиция. Четверо служителей порядка с каменными лицами молча оттеснили Фадеева в дальний угол. На девушку они даже и не взглянули. Михаил Вячеславович болезненно поморщился – есть категория профессий, которые в большинстве стран выглядят и действуют одинаково. Врачи прибыли следом. Они откинули одеяло, укрывавшее девушку, вытащили кляп, который мешал ей дышать, и торопливо ее осмотрели. А потом стали грузить на носилки. Возмущенный шепот, вздохи сочувствия доносились до Фадеева и заставляли его нервничать еще больше. В сознание тайка не приходила, и Михаил Вячеславович не знал, жива она еще или нет. Оставалось только надеяться!

Когда бригада медиков, унося девушку, скрылась за дверью, Фадеев невольно бросил взгляд на разворошенную постель, и зрачки его расширились от ужаса – подушка была насквозь пропитана кровью. Видимо, на затылке у нее была серьезная рана, которую он под волосами не заметил. Из-за потери крови, наверное, девушка и потеряла сознание. Но кому могла помешать эта бедная тайка? Кто ее так? За что?! Счастье, что он оказался рядом: еще немного – и она бы умерла в этом жутком гостиничном номере.

Один из полицейских, видимо старший, о чем-то грубо спросил. Фадеев не понял. В ответ он начал по-английски рассказывать все, что знал, – как вошел в номер, увидел девушку, сразу позвонил на ресепшн. Полицейский тупо смотрел на него. Потом жестом велел замолчать. В комнату, даже не потрудившись прикрыть постель, начали приводить перепуганных ребят с дискотеки. Михаил Вячеславович понял, что их взяли там как свидетелей. Девушки и парни, словно бараны, сбивались в стадо и без конца оборачивались на дверь. Полицейский о чем-то их спрашивал, они отвечали. Потом по приказу главного смотрели на Фадеева, торопливо кивали и один за другим подписывали непонятно откуда взявшиеся бумаги. Выполнив гражданский долг, ребята, толкая и мешая друг другу, выбирались из пропахшего кровью номера.

Остался только толстощекий сотрудник, который потел и писал что-то за колченогим столом в углу номера. Потом его отослали куда-то, и через пару минут он вернулся, протянув главному распечатку, издалека смахивавшую на ваучер отеля. Полицейский внимательно прочитал и повернулся к Фадееву. Долго морщился и размышлял, прежде чем сумел произнести одно-единственное слово – «passport».

Удивляясь, что его не просили предъявить документы раньше – все тайцы в первую очередь выкладывали на стол свои паспорта, а потом уже отвечали на вопросы, – Михаил Вячеславович вздохнул с облегчением. Сейчас установят его личность, поймут, что он не имеет ни малейшего отношения ни к девушке, ни к самой ситуации, и опустят.

Полицейский долго сверял что-то в паспорте Фадеева и бумаге, которую не выпускал из рук. Мучился. Шевелил губами. Потом удовлетворенно кивнул и сказал что-то своим напарникам. Те, не успел Михаил Вячеславович глазом моргнуть, набросились на него, впечатали в стену и заковали в наручники. Сильно ударившись лбом, он понял, что попал в настоящую беду. И, похоже, по милости Нади…

В темном чреве грязной машины было невыносимо душно и пахло потом. Фадеева качало из стороны в сторону на деревянной скамье и пару раз так сильно тряхнуло, что он чудом не расшиб себе голову. Держаться было не за что, да и нечем: руки, скованные за спиной, превратили его – сильного мужика – в беспомощного ребенка. Светлый костюм был уже измят и перепачкан так, что стал похож на грязную тряпку, – усердные тайские полицейские изрядно повозили его по стене. Хорошо, галстука не было: не ровен час, придушили б его в таком рвении, а потом запротоколировали добровольную смерть от удушья. Было похоже на то, что у ребят с этим делом – документированием любого абсурда – все чересчур просто.

Унижение Михаила Вячеславовича граничило с невыносимой физической болью: не потому, что принятые от шершавой стены царапины неприятно саднили, а потому, что великий Фадеев за считаные минуты был превращен из человека в ничтожество. Втоптан в грязь военными ботинками, сработанными с такой чудовищной топорностью, что их хозяева, казалось, мстили всем вокруг за испытываемые от их ношения тяжкие муки.

Утешало его в этом положении, за которое он не переставал проклинать Надю, только одно: ни коллеги, ни семья всего этого не видят.

Машина остановилась. Фадеева вытолкали из автомобиля на улицу и завели в убогий полицейский участок. В узком длинном помещении с зарешеченными оконными проемами толкнули на древний стул. Вся обстановка комнаты состояла из стола, нескольких стульев и очкастого тайца, восседавшего за доисторически огромным монитором компьютера. Полицейский, руководивший арестом Фадеева, начал торопливо задавать ему вопросы, ни одного из которых Михаил Вячеславович не в состоянии был понять. Махнув в досаде рукой на преступника, то и дело, позевывая, он начал самостоятельно диктовать клерку что-то на тайском. Очкастый прилежно выстукивал с перебоями ритма.

Фадееву оставалось лишь ждать. В голове бродили самые страшные мысли. Сомнений в том, что его обвиняют в избиении девушки – или даже в ее убийстве, если бригада врачей прибыла слишком поздно, – больше не оставалось. Не было ответа на другой вопрос: как могла Надя втянула его во все это?! Неужели действительно тронулась умом от пережитого несчастья и таким образом решила ему отомстить за глупо растраченную жизнь?

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 Следующая ⇒