Часть III 2 страница

Далась ему эта романтика неба в реалиях! Надо было сразу отказываться от рейса, как только проблемы с вылетом начались. А все Антонов виноват – змей-искуситель. Соблазнил обещанием о себе рассказать, показать жизнь и работу авиаторов изнутри. Для будущего фильма, мол, пригодится. Показал! Экипаж после рейса испарился, а Николаев остался один на один со своими страстями.

Водитель-таец знаками дал понять, что дальше им не проехать. Кирилл чертыхнулся и вылез из автомобиля. Прекрасно! Тащиться пешком, да еще с чемоданом сквозь эту толпу! На кого он будет похож, когда доберется до терминала, если попадет туда вообще?!

Спустя полчаса, с большим трудом пробравшись к зданию, Николаев вошел внутрь. В помещении людей оказалось чуть ли не больше, чем на улице. Багаж свален в общую кучу в углу, пассажиры сидят, а у кого уже нет сил – лежат на голом полу. Кондиционеры давно перестали справляться – воздух кислый и затхлый. Чтобы продвигаться вперед, приходилось ступать чуть ли не по головам людей, застилавших своими телами пол. И никакого просвета.

Кое-как, спотыкаясь на каждом шагу, Кирилл разыскал представителя своей авиакомпании, который вывел его из терминала и проводил в просторный ангар. Только здесь взмокший от жары Николаев вздохнул с облегчением – это было единственное место в аэропорту Утапао, по которому можно было передвигаться, не опасаясь наступить кому-нибудь на руку или на ногу. Пассажиры сюда не добрались.

– Что-то вы рано, – покачал головой представитель, оглядываясь на коллег, таскавших из помещения на улицу железный хлам, – регистрация через два часа будет.

– Я подожду, – сообщил он и тут увидел Дарью; сердце его заколотилось, как дизель, – помогу вам!

Николаев не мог ничего поделать с мальчишеским возбуждением, которое охватило его. Ему хотелось совершать подвиги, рисоваться.

– Уверены? – представитель засомневался. – Жарко и пыль.

– Ничего страшного! – Николаев сиял. – Что надо делать?

Через пару минут после обмена рукопожатиями с Фадеевым и Антоновым он, засучив рукава и покраснев от натуги, уже работал вместе со всеми. Даша наконец заметила его, и теперь они то и дело обменивались многозначительными взглядами. От внимательных глаз Кирилла не ускользнуло то, как с его появлением Морозова расправила плечи и стала пленительно улыбаться. Та-а-ак. Если он и дальше будет обращать внимание на подобные вещи, таскать на улицу этот хлам будет тяжеловато. Николаев поспешил отвести взгляд. Не помогло.

Ну что он нашел в этом хрупком создании, которое притягивает его к себе с упорством магнита?! Внешне она не может сравниться ни с одной из его бывших подруг – актрисами, моделями и просто красавицами, на которых на улице оборачивались все без исключения. Кирилл с удовольствием вспомнил, какой шок испытывали прохожие, когда он выгуливал по центру Москвы своих спутниц. Мало того, что сам узнаваемый персонаж, красавец-мужчина, так еще и девица рядом такая, словно только что с подиума спустилась.

А Дашка? Маленькая, почти незаметная, похожая на подростка. Фигура отсутствует. Только огромные карие глаза выдают огромную силу. Или, может быть, страсть? Словно в ней маяк. И потому взгляд у нее горящий, живой, а не томно-скучающий, как у большинства его бывших подруг.

Николаев не удержался – снова тайком посмотрел на Дашу. Да когда же прекратится эта невозможная пытка, от которой его бросает то в холод, то в жар?! Надо было дожить до тридцати пяти лет, приобрести славу циника и сердцееда, чтобы не уметь в результате справиться с самым банальным в мире наваждением – желанием к женщине. Он дал себе слово больше не смотреть в ее сторону и даже не думать о ней.

Скоро уборка в ангаре была закончена, сотрудники разбрелись по рабочим местам, которые сами же и соорудили из подручных средств – коробок и оргстекла, а Кирилл отошел в сторонку, чтобы им не мешать. Он чувствовал каждую мышцу своего тела, как после тренажерного зала. Зверски хотелось есть. Бутерброды, которыми их накормили бортпроводницы после работы, пропали в организме бесследно. Черт возьми, откуда в нем вдруг такой аппетит? Последние полгода из-за навалившейся депрессии на почве неудач со сценарием, ему вообще не хотелось есть. С трудом, иногда с чувством отвращения, заставлял он себя сесть за стол. А сегодня, наверное, перетрудился. Или, может, это назойливое влечение к Морозовой разбудило все желания сразу.

Не в состоянии больше стоять на уставших ногах, Кирилл перевернул на бок свой Louis Vuitton и уселся на него самым варварским образом. Может, и не очень эстетично, зато удобно. Сколько можно заботиться о том, как ты выглядишь, что подумает публика? Иногда хочется вести себя так, как нравится, а не так, будто каждую секунду на тебя направлены объективы кинокамер.

Николаев устроился на чемодане удобнее и, прислонившись спиной к стене, закрыл глаза. Раньше он думал, что ничего более изматывающего, чем профессия актера, не существует. Съемочный день длился официально двенадцать часов, а фактически растягивался на пятнадцать как минимум. Особенно измучил его нескончаемый милицейский сериал, в котором он играл роль следователя Василия Панова. Фильм показывали на Первом канале, в прайм-тайм, рейтинг был сказочно-высоким, и довольные успехом продюсеры даже слышать не хотели о том, чтобы поставить в проекте точку. А без главного героя в исполнении Николаева ни в одной серии было не обойтись. И Кирилл, стиснув зубы, борясь с отвращением, шел на работу.

Конечно, гонорары были хорошие – следующие пару лет он мог вообще не сниматься, работал бы над собственным фильмом, – но не только же в деньгах счастье! Счастье – это когда ты работаешь с удовольствием и испытываешь от результата восторг. Поначалу все так и было: сюжет захватывал, каждая новая серия игралась на одном дыхании. А потом сценаристы устали, режиссеры выдохлись. Серии стали скучными, истории – глупыми. Только рейтинг фантастическим образом не падал. Люди продолжали смотреть. Кирилл иногда просто поражался своему зрителю – актеры уже еле ползают, сценаристы откровенно халтурят, а он все сидит, воткнувшись носом в телевизор, и ждет чего-то от фильма.

Вслух, тем более на площадке, говорить об этом было нельзя – запишут в еретики и, чего доброго, сожгут на костре ненависти и интриг: всем хочется продолжать зарабатывать деньги. Но Кирилл уже просто мечтал о том, чтобы в карьере Василия Панова сценаристы поставили жирную точку и с миром его отпустили.

Хотя, если оглядеться, кому и что в этой жизни дается даром? Людям в авиации – бортпроводникам, летчикам, представителям – как он успел убедиться, ничуть не легче. Помимо физического труда, иногда в самых неподходящих условиях – как, например, в Утапао – есть еще постоянное моральное напряжение: каждый чувствует свою ответственность за жизни людей. Одно дело снять плохой фильм – ну, потеряешь деньги, может быть, репутацию и совершенно другое – допустить ошибку в авиации. О фильме через пару лет забудут, а погибших уже не вернешь.

Кирилл поежился, вспомнив катастрофы последних лет. Излишняя самоуверенность. Недостаток ответственности. Даже такие качества, вполне безобидные для других сфер человеческой жизни, когда речь идет о небе, становятся смертельными. Трудно работать и все время об этом помнить.

– Вот, я вам, как обещал, автобиографию написал!

Кирилл открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося Антонова. В летной форме он выглядел воплощением надежности и мужественности. С таким пилотом в кабине не страшно лететь даже в кругосветное путешествие. Кирилл с улыбкой принял исписанные убористым подчерком листы.

– Спасибо! – Он встал и пожал Андрею руку. – Очень вовремя! Пока ждем вылета, успею прочесть.

– Успехов! – пожелал тот.

Кирилл удобнее устроился на своем чемодане и нетерпеливо начал читать. Хоть какая-то польза от этой поездки в Таиланд! Если попадется что-нибудь интересное, можно включить в сценарий, а Антонова, как он и планировал, взять в консультанты.

С первых же бесхитростных строчек Андрея Кирилл с удивлением начал узнавать в пилоте себя. Та же юношеская страсть к небу, одержимость. И причины похожие: неустроенность в семье и желание уйти от реальности. Только Кириллу было легче в бытовом смысле – он городской. А Андрей с мальчишества испытал на себе все тяготы жизни в глухой сибирской деревне.

Школа. Потом армия – десантные войска на Дальнем Востоке и чудо, к которому стремился и ради которого жил, – поступление в Летное училище.

А дальше начиналось то, о чем Кирилл раньше мог только догадываться – путь талантливого пилота, принужденного сражаться за каждую пядь неба.

К окончанию училища выяснилось, что ни одна авиакомпания не готова принять на работу летчика без единого часа налета. А учебное заведение, поставленное рыночными отношениями в безвыходную ситуацию, выпускает ребят без практики. Где брать деньги на авиакеросин, на поддержание стареньких самолетов в состоянии летной годности? Это в Советском Союзе пеклись о таких вещах, как подготовка кадров и учебная база. А России не до жиру. Хочешь практику – плати десять тысяч долларов, вот и все. Тебе же летать надо. Не хочешь – получай диплом по теории и пари только в мечтах, поскольку в небо без подготовки тебя все равно не пустят.

Как именно Антонов заработал эти невероятные для него деньги, он не писал. Но Кирилл между строк улавливал: брался за любую физическую работу и пахал – привычный к труду деревенский парень – по двадцать четыре часа в сутки. За год заработал. Отучился. В группе у него самые высокие показатели были: за свои-то кровные по максимуму из практики выжал.

Андрей вернулся в родные края, чтобы устроиться в местную авиакомпанию и приступить к самостоятельным полетам. Только не тут-то было. В училище его выучили летать на отечественной технике, а предприятию требовались пилоты на «Боинг-737».

Переучиться? Пожалуйста! Тридцать тысяч долларов – и зарубежные курсы у тебя в кармане.

Вот тогда Антонов и встал на распутье. Мать уже старенькая, все время болеет, а он – взрослый мужик – с несбыточными мечтами носится. Кто же на жизнь заработает? Кто дом починит, огород вскопает, воды принесет? Надо быть реалистом: в облаках он уже навитался.

Андрей взял землю в аренду и превратился из летчика в фермера. Но, как ни старался, не мог приучиться к такой жизни – все его в небо тянуло. Фермерство Антонова закончилось тем, что, заработав немного денег, он продал свой дом в деревне, продал хозяйственные постройки, которыми успел обзавестись, и переехал с матерью в город. Купил там квартиру и тут же ее заложил, чтобы взять в банке кредит. Заветные тридцать тысяч долларов.

Учился на «Боинг-737» Антонов в Америке. Иностранцы, которых на учебу присылали авиакомпании со всего мира, сидели на тренажерах год. Особенно чудили китайцы, засылаемые огромными группами. У них была своя, неофициальная, система мотивации: не сдал, например, китайский курсант аэродинамику, друзья-товарищи в наказание кушать ему не дают. И будущий летчик, вместо того чтобы набираться знаний и навыков, от истощения теряет сознание на тренажерах.

Андрею ерундой заниматься некогда было, да и жизнь в Америке – удовольствие не из дешевых. Он прошел программу, сдал все экзамены за три месяца и вернулся домой. В авиакомпанию его теперь уже приняли.

Стажер, второй пилот, командир. Он не шагал, а взлетал вверх по служебной лестнице и наконец-то, впервые за долгие годы, был счастлив. А потом на его голову свалился тот самый литерный рейс.

Областные шишки собирались на саммит в Иркутске, ожидался визит президента. Самолет с администрацией края доверили пилотировать лучшему летчику местной авиакомпании Андрею Антонову. Только вот под конец полета вышла гнусная ситуация. Над Иркутском сгущался туман, видимость приближалась к минимальной. Зная особенности взлетно-посадочной полосы аэропорта, которая была, мягко говоря, недостаточно длинной и не оставляла возможностей для маневра, Антонов принял решение идти на запасной. Как только он сделал объявление по салону, в кабину прорвался помощник главы края.

– Немедленно, – верещал он, тряся напомаженными волосами, – меняйте решение! Сам требует посадку в Иркутске!

Антонов повернулся к помощнику и окинул его презрительным взглядом.

– «Сам» пусть в своей администрации распоряжается, – жестко осадил он, – а здесь я командир.

– Как… вы… смеете? – внезапно позеленевший помощник задыхался от злости: первый раз в жизни имя его шефа не произвело магического действия.

– Покиньте кабину, – миролюбиво предложил Антонов, – посторонним здесь находиться запрещено.

– Что?!

– Прошу занять свое место в пассажирском салоне, – уже жестче произнес он.

– Вы… – глаза напомаженного вылезли из орбит, – вы пожалеете! Считайте себя уволенным! Шеф так не оставит!

– Я понял, – отрезал Антонов, – выйдите вон!

Помощник с видом оскорбленной невинности вылетел за дверь. Второй пилот, перепуганный отказом Антонова главе края, сидел в правом кресле бледный, как простыня.

– Работаем подход, – бросил ему Андрей спокойно и, улыбнувшись, добавил: – Ничего, Степка, прорвемся.

Степку действительно не тронули – Антонов настоял на том, что решение не подчиниться приказу главы принимал он один. А вот Андрея от полетов отстранили. До тех пор, пока этот самый глава не попался на махинациях с бюджетными деньгами и не сел в тюрьму. Как знать, если бы он в тот день свиделся с президентом, может, и сложилась бы его судьба иначе. Но до интересов главы Андрею не было никакого дела: он отвечал за жизни людей…

– Привет!

Николаев, погрузившись в чтение, не заметил, как к нему подошла Даша.

– Привет, – моментально вскочил он, от волнения роняя листы, – что-то случилось?

– Нет, – Дарья улыбнулась смущенно, – до начала регистрации пятнадцать свободных минут. Я не мешаю?

– Конечно, нет!

Он и сам все утро думал о том, чтобы подойти к ней, но потом благоразумно решил – не стоит рисковать и раздувать огонь, который и без того нелегко потушить. Странная эта Даша. Когда он заигрывал с ней и давал понять, что она ему нравится, убегала, а теперь вот сама пришла.

– Что ты читаешь? – спросила она.

– Записки Антонова. – Кирилл бережно собрал разбросанные листы и спрятал их в папку.

– Интересно?

– Очень! – кивнул он. – Главный герой нового сценария оживает перед глазами.

– Уже скоро, – Даша печально вздохнула, – сегодня вечером, будешь в Москве. Начнешь писать.

– Да… – Он глупо обрадовался тому, что Даша расстроена его отъездом. – А ты здесь надолго?

– Не знаю, – еще больше погрустнела она, – пока аэропорт в Бангкоке не откроют.

– Вы молодцы, – Кирилл ободряюще улыбнулся, – не бросаете пассажиров.

Даша робко улыбнулась в ответ.

Не в состоянии дольше сдерживать желание прикоснуться к ней, Кирилл взял девушку за руку. Она не вырывалась. Медленно, опасаясь ее спугнуть, он поднес руку к губам и поцеловал прохладную, чуть влажную ладонь. Как тогда, в Москве. Дарья вздрогнула.

– Не надо. – Она осторожно высвободила руку, которую он все еще держал у своих губ. Повисла долгая пауза.

– Дашенька, – Кирилл наконец заговорил, – поверь мне, я очень упорный. Если что-то вбил себе в голову…

Они помолчали.

– Что же ты вбил?

– Не что, а кого, – он решился, – тебя…

– Почему? – Даша отвела взгляд.

– Потому, – Николаев подыскивал ответ, – потому что хочу быть с тобой.

– Кирилл, – растерянно прошептала она, – а как же твой принцип «жизнь – короткая штука, и на искусство, и на любовь ее не хватит»?

– Не знаю, – голос его прозвучал глухо.

– Так не получится.

Она замолчала. Стояла перед ним беззащитная, теребя тонкими пальцами край своей юбки. И что он в ней такого нашел?!

Николаева изматывала ее близость. Ему нужно было одно – сжать ее в объятиях, сделать своей. Что будет дальше, он понятия не имел, даже не пытался об этом думать.

– Почему? – дрожащим голосом спросил он.

– Господи боже мой, – Даша рассердилась, он это видел, – потому что я не терплю лицедеев!!!

Кирилл ничего не ответил. Что это с ней? Почему она его так? Какое мерзкое слово – «лицедей». А ведь он больше пятнадцати лет в профессии, сниматься начал еще во время учебы в ГИТИСе и на собственной шкуре убедился в том, что это самое «лицедейство» – тяжелый труд. Конечно, у творческих людей бывают сложные характеры, они часто вспыльчивы, непостоянны…

Только сейчас, совершенно внезапно, Кирилл начал догадываться о том, почему Даша его обидела: уж он-то знал, что такое ненависть – родом из детства! Любая девушка на ее месте была бы счастлива получить в любовники известного актера. Любая – да. Но не дочь знаменитой актрисы Анны Морозовой!

Он вспомнил, как недавно читал интервью с ней в каком-то журнале. Судя по рассказам примы столичного театра, характер у нее был не просто сложный. Ужасный. И она, что хуже всего, гордилась своей деспотичностью и склонностью к капризам. Видимо, считала эти качества внешними признаками таланта.

Был еще тот факт, что Анна рано развелась с первым мужем, отцом Даши. Остается только догадываться, что пришлось пережить ребенку. Отец – драматург – бросил их и забыл, мать скорее всего полностью переключилась на карьеру и новые романы. У чересчур темпераментных и страстных женщин – этой своей особенности старшая Морозова от прессы и не скрывала – любовь к мужчине редко преобразуется в любовь к детям. Если он прав, можно себе представить, каково было маленькой девочке в такой творческой семье! Возненавидишь тут «лицедеев» до конца своих дней. А он просто попал в общий список.

Кириллу хотелось бы ошибиться в собственных выводах. Может, причина резкой реакции Даши на его расспросы в другом? Вероятно, он сам успел ее чем-то обидеть, только вот непонятно чем. Да и какими фактами он располагает? Обрывками случайных статей, непроверенных слухов. Собственной ненавистью к прошлому.

– Дашенька, прости, что лезу не в свое дело. Это все из-за матери?

– Что? – Даша вздрогнула и подняла на него испуганные глаза.

– Твое отношение, – он замялся с формулировкой, – к актерам?

– Какая разница?! – Она ощетинилась, как дикий зверек, приготовилась защищаться.

– Для меня огромная разница.

– Это плохая история.

Кирилл молча взял ее за руку и с мольбой посмотрел в глаза. Он видел, что Даша борется с собой – ей очень хотелось уйти, потому что она обижена. И хотелось остаться, потому что, несмотря ни на что, он ей нравится. Николаев удивился тому, что способен теперь читать эмоции Даши, которая с самого начала была для него загадкой.

– Я не знаю, – прошептала она.

Он вдруг почувствовал сострадание, даже жалость к этой маленькой и растерянной девочке. Как, как он мог поддаться своим животным инстинктам?! Как смел думать только о том, чтобы погасить никчемную страсть? Даше нужна защита и помощь, как когда-то ему.

– Даша, пожалуйста! Мне ничего от тебя не нужно, только скажи, что тебя мучает!

– Это, – она устало вздохнула, – не имеет значения.

– Имеет, – Кирилл обнял ее, – потому что связано с тобой. Расскажи…

Он держал Дашу в своих руках с такой нежностью, что она сдалась и начала говорить о маме, о детстве, хотя думала сейчас совсем о другом.

Они не слышали вокруг себя гудения человеческого улья, не различали гула турбин на летном поле. Им не мешали люди, окружившие их со всех сторон. Даша смотрела в глаза Кириллу и первый раз в жизни так буднично и откровенно, будто происходило это не с ней, а с кем-то другим, говорила о прошлом. Как отец ушел от них, а она долго думала, будто это из-за нее. Как мать в детстве оставляла ее ночью одну – спектакли почти каждый вечер, – и она лежала в кровати, боясь пошевелиться, и ей постоянно мерещились кошмары. А когда мама приходила домой после театра, маленькой, дрожащей от ужаса Даше хотелось броситься ей навстречу. Но она знала – нельзя. Мама рассердится, будет кричать. Надо тихо лежать в кроватке и притворяться, что спишь.

В шестнадцать лет Даша осталась совсем одна. Мать ее бросила. Анна Морозова посчитала, что вырастила дочь и теперь может быть свободна. Новая жизнь, новый муж – она жила так, как ей нравилось, и время от времени с удовольствием читала дочери нотации. Конечно, было за что: образования Даша из-за раннего замужества не получила; супруга себе выбрала неподходящего – муж должен зарабатывать деньги, а не страдать от творческих провалов, сидя на шее жены! Хорошо хоть ребенка не успели родить – хватило ума. И живет она как нищенка, никогда лишней копейки нет, и одевается плохо. Если бы мать еще знала о том, что Даша при разводе выплатила бывшему супругу половину стоимости ее собственной квартиры – по закону о разделе имущества – и теперь тащит на себе немыслимый кредит, окончательно и бесповоротно записала бы ее в идиотки.

Чем дольше Даша говорила, тем больше она боялась, что он разомкнет объятия. Она была готова рассказывать что угодно, лишь бы он не выпускал ее из своих рук. Но ей казалось – еще чуть-чуть, и Кирилл прервет ее, скажет: «Спасибо, Даша, за откровенность. Действительно, плохая история». Презрительно хмыкнет, развернется и уйдет навсегда.

Она осеклась на полуслове и замолчала. Зачем она выворачивает перед ним наизнанку душу? Все ясно как белый день. Он вернется домой, напишет новый сценарий – материала набрал предостаточно, – а дорожное приключение в лице Даши, которого, по сути, и не было, моментально забудет. И она останется наедине со своим наваждением, которое так старалась побороть, спрятать от себя самой. Кто она такая, чтобы надеяться на любовь этого шикарного мужчины? Даже если она ему почему-то понравилась, он просто потушит о ее тело свой внезапный огонь и бросит, вернув себя творчеству. Он даже и не пытается этого скрыть. Такова сущность людей, неизлечимо больных искусством. Для чего ей этот утонченный Чарльз Стрикленд, живущий по принципу «я в любви не нуждаюсь, у меня на нее нет времени». Слишком хорошо она помнит сюжет романа и то, чем заканчивались жизни женщин художника. Слишком трудно забыть ей собственные ошибки. Не надо!

– Дашка, – Кирилл сильнее прижал ее к себе, и от неожиданности она задохнулась, – все этой пройдет! Поверь мне. Я знаю.

Она молча пожала плечами, теряя разум в его объятиях.

– Хочешь, я останусь с тобой? – вдруг спросил он.

– Не надо, – Даша едва смогла говорить, – лучше потом. В Москве.

– Я буду ждать…

Конечно, она ни на секунду не верила в то, что Кирилл сдержит слово. Даже если вдруг, по какому-то волшебству, они и встретятся с ним в Москве, очень скоро эти отношения ему наскучат. Понадобится новая влюбленность, новая муза. Но самое страшное было в том, что Даша уже отключила разум. Она хотела остаться с Кириллом сегодня же, здесь. В собственном гостиничном номере и на любых условиях.

Нет!!! Пусть лучше он улетит. Иначе она не выдержит искушения и будет потом страдать.

– Мне пора. – Даша с трудом отстранилась и отступила на шаг.

Кирилл инстинктивно шагнул вслед за ней, потом остановился. Он был растроган до глубины души и не мог понять, что происходит. Он чувствовал сострадание, хотел помочь Даше и защитить ее! Но в то же время шестым чувством понимал, что почему-то ей этого мало…

Глава 4

Первые два часа в аэропорту Утапао оказалось физически не до размышлений о жизни, чему Михаил Вячеславович был несказанно рад. Сначала, изрядно попотев, расчистили ангар, потом из подручных средств соорудили столы. На них и предстояло вручную регистрировать пассажиров трех рейсов авиакомпании – первым придет Москва, за ней – Питер и уже под вечер прилетает Екатеринбург. Завести систему регистрации и установить нужное число компьютеров не удалось. Придется обходиться единственным ноутбуком представителя и головами-руками сотрудников.

Решили, что клиентам первого и бизнес-класса будут выдавать места, ставя крестики в плане самолета, а пассажиров экономического рассадят свободно, сверяясь со списком на рейс. Сотрудники службы безопасности проведут специальный досмотр пассажиров и багажа. Благо, догадались привезти с собой из Москвы ручные металлоискатели.

К одиннадцати часам утра – моменту открытия регистрации на рейс в Москву – трехсотметровый ангар в аэропорту Утапао к приему и обслуживанию пассажиров был готов. Сотрудники авиакомпании – пилоты, бортпроводники, представители, «маршалы»[3] – с чувством выполненного долга смотрели на преобразившееся сооружение. Первые пассажиры прибыли, регистрация началась.

Фадеев наблюдал за тем, как растерянные и не до конца верящие в свое счастье люди получали выписанные от руки посадочные талоны.

Теперь, когда к рейсу все было готово, он позволил себе расслабиться. И настырные мысли тут же вернулись к Наде – словно раскрывшаяся воронка, увлекли его в прошлое.

Как же тогда, в Магадане, им было трудно расстаться! Если бы не был он таким дураком по юности – «настоящий мужчина, который сам решает свои проблемы», – остался бы с нею, и все! Но как же он мог?! Нищий безработный летчик. А она – блестящая бортпроводница, дочь влиятельного родителя. Нельзя было допустить, чтобы Наденька связала свою жизнь с мужчиной, который ниже по положению!

Только с возрастом и умнеешь. Можно! Еще как можно! Деньги, карьера – все это наживное и преходящее. Добился же он всего! Да только уже не с ней.

Они мало тогда говорили, совсем не узнали друг друга – было жаль тратить драгоценное время. А потом он долго от этого мучился. Наденька на всю жизнь осталась в его судьбе загадкой, сказочной нимфой, за которой он даже не попытался угнаться. Разве что во сне. И теперь, через столько лет, они встретились, и она сказала, что любит! Даже замуж вышла за своего американца в надежде перебить оставшийся после Фадеева вкус острого и безвозвратного счастья. Почему он так долго летел тогда в Магадан? Почему она поторопилась?

Странная вещь – любовь. Сколько лет прошло, оба они изменились, а по-прежнему от одного вида Наденьки Фадеев ощущал дрожь во всем теле. Даже сейчас, просто от сознания того, что они в одном городе, сердце его сильно стучало в груди. Он боролся с неумолимым желанием увидеть ее, прижаться к губам, которые столько раз ему снились. И не мог подвести Людмилу…

Михаил Вячеславович почувствовал, как его разрывает на части. Он же любит жену, души в ней не чает. Но Наденька – страсть его молодости – не отпускает, сводит с ума. Яркий и быстротечный, словно комета, миг счастья из прошлого настойчиво манит к себе!

Он торопливо взглянул на часы – до вылета рейса осталось всего два с половиной часа. Он должен вернуться в Москву! Там семья, работа, вся его жизнь. Но и не встретиться с Надей нельзя! Потом будет до гроба жалеть. Соображай быстрее, Фадеев. Самолету – крылья, пилоту – разум.

Если попросить приехать Наденьку в Утапао, она обязательно согласится: он в этом не сомневался. Часа за полтора может успеть. А он пешком дойдет до той части трассы, где начинается пробка. Рискованно, но должно получиться! Они поговорят, узнают все друг о друге, и тогда ему станет легче. Не может он улететь, ее не увидев! Физически не способен!

Михаил Вячеславович бережно извлек из кармана плотный квадрат бумаги с номером ее телефона, поднес его к лицу и уловил едва заметный аромат. Все тот же. Дрожащими пальцами начал набирать заветные цифры на своем телефоне.

– Миша, – голос жены заставил его вздрогнуть, – скажи, ты в порядке?

– Да. Что такое? – Фадеев, как нашкодивший мальчишка, торопливо сунул телефон и записку в карман. Поднял виноватые глаза на Людмилу.

– Выглядишь ты, друг мой, неважно. Ночью не спал. Может, давление стоит измерить?

– Людочка, – он смущенно смотрел на жену, – у меня давление как всегда: в космос отправлять можно.

Люда тяжело вздохнула. На открытом лице обычно счастливой и уверенной в себе женщины читалась тревога. Увидев беспомощное, по-детски обиженное выражение ее глаз, Михаил Вячеславович не выдержал: да что ж он такое творит? Какое имеет право?!

– Все в порядке, Людочка. Все хорошо! Ты езжай с экипажем на борт, а мы с Антоновым позже прибудем, как закончится регистрация.

«Не надо никаких встреч с Надей! – думал раздавленный беспокойством жены Фадеев. – Да и все равно уже слишком поздно».

Люда посмотрела на него вопросительно, он кивнул, и она пошла вслед за остальными в автобус. А Фадееву на миг показалось, что он намеренно спровадил жену: для того, чтобы не мешала мечтать о Наде. Не будет он встречаться с ней, не будет! Но ведь думать-то даже самому себе не запретишь. Он прислонился к шершавой стене ангара и устало прикрыл глаза. Волшебные картины из прошлого снова поплыли перед внутренним взором.

Очнулся Фадеев, только услышав непривычную для аэропорта тишину. Все голоса разом смолкли, все взгляды устремились в одном направлении. Михаил Вячеславович посмотрел туда же: на носилках, которые с одной стороны держал Антонов, а с другой – два испуганных тайца, несли молодую девушку. Командир растерялся.

Девушка не шевелилась, глаза ее были открыты и неподвижно смотрели в потолок. Рядом с носилками брела женщина, прижимая платок к лицу, по которому безостановочно катились слезы. Андрей подошел к свободной стене и поставил носилки на пол. Женщина тут же осела рядом, всхлипывая и вздрагивая. Михаил Вячеславович бросился к ним.

– Что случилось? – Он отвел Антонова в сторону.

– Надо девушку с матерью взять на борт, – вместо ответа выдал Андрей.

– Как? – Михаил Вячеславович не мог сразу сообразить. – У нас в списках не было лежачих больных. Чтобы закрепить в самолете медицинскую кровать нужно шесть свободных кресел!

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 Следующая ⇒