Книга первая 2 страница

Однако месье Ледрю склонен был усомниться в способностях этого парня, особенно когда они оказались в опасной (по его мнению) близости от кормы черной шхуны, стоявшей на якоре.

– Осторожно!

– Всё в порядке, – безмятежно заверил его Амиот. – Это «Жоли бриз». – Он исторг какой‑ то странный, резкий возглас, о чем месье Ледрю позже вспомнил, и очень искусно подвел лодку под якорные цепи на носу.

На палубе показался матрос. Он перегнулся через фальшборт.

– Ив, не сходишь ли ты в кубрик и не принесешь ли мои вещи? Или мне взять их самому? Они в узелке, на моей койке, а рядом – моя скрипка.

– Да, я их видел только что, когда прибирался, – ответил матрос. – Я подумал, что ты собираешься покинуть судно. Надо сказать, меня это не удивило. – Бросив взгляд через плечо, он снова посмотрел вниз с добродушной усмешкой. – Хорошо, я схожу за твоими вещами. Но сиди тихо. Хозяин внизу, он мрачнее тучи.

Шкипер действительно находился внизу, и сна у него не было ни в одном глазу. Он услышал и узнал выкрик юнги. Он появился на палубе во весь свой гигантский рост как раз в тот момент, когда матрос нырнул в люк на носу судна. Подойдя к фальшборту, шкипер посмотрел вниз.

– Ну что, глупец? – обратился он к Амиоту. – Значит, ты передумал и вернулся?

– Чтобы забрать свои вещи, – ответил месье Ледрю.

– Его вещи? Его вещи?! – загремел Фугеро. Он шагнул к открытому люку и, склонившись над ним, завопил: – Эй, внизу! Что это ты там делаешь?

Провинившийся, хотя и был напуган – власть шкипера на судне почти безгранична, – оказался смелым и правдивым парнем.

– Я собираю вещи Амиота Тристана, – ответил он.

Вскоре матрос появился на палубе. В руке у него был узелок, под мышкой – самодельная скрипка.

– Без моего разрешения, hein? [8] Ну погоди, дружок, я покажу тебе, что значит дисциплина. А вот это – для начала!

Он выхватил у парня скрипку, сломал ее о колено и выбросил за борт – обломки тут же увлек за собой прилив.

– Вот так! – сказал Фугеро и, схватив узелок, поднял его вверх. – Что до этого барахла, то я оставлю его здесь. Или ты предпочитаешь, чтобы я его тоже выбросил за борт?

– Друг мой, – вмешался месье Ледрю, прикрыв глаза, словно во сне, но весьма четко произнося слова, – если вы настаиваете на первом или попытаетесь сделать второе, я отведу этого молодого человека прямо на таможню, а оттуда – в полицейский участок, где дам указание вызвать вас в суд. Потом мы найдем свидетеля, который всё подтвердит. И в этом случае я вам не позавидую. Представляю, как вас встретят судовладельцы: ведь вы будете признаны виновным в жестоком обращении с людьми. К тому же их вряд ли обрадует счет, который будет выставлен за простой судна. Лично я не сторонник наказания, – спокойно продолжал старик. – Я нотариус, а не судья. Но я гораздо лучше, чем вы, знаю, как действует закон в таких случаях. – Он открыл глаза и взглянул вверх, словно пробудившись. – Так что для вас же лучше немедленно передать вниз этот узелок.

Фугеро с минуту размышлял, затем швырнул узелок матросу.

– Вот, брось его им – и скатертью дорога!

– Извините, – на этот раз голос месье Ледрю прозвучал сурово, – но вы передадите его своими собственными руками и очень бережно – да, очень бережно.

Узелок был передан вниз.

Когда он был принят со словами: «Благодарю вас», шкипер повернулся, чтобы обругать моряка. Но тут снова четко зазвучал властный старческий голос:

– Мы поднимемся немного вверх по реке, но к вечеру я вернусь. Какое‑ то время я буду жить в «Розе и якоре». Если поступят еще какие‑ нибудь жалобы на вас, то я их рассмотрю, и о них станет известно в Локтюди и на побережье. До свидания!

Пройдя около ста ярдов вверх по течению, они увидели, что на поверхности плавает скрипка Амиота, а рядом смычок. Но скрипка раскололась на две части, и починить ее было невозможно.

– Я обязательно куплю вам новую, еще лучше, – пообещал месье Ледрю, увидев на глазах у юноши слезы.

– Но я сделал ее сам, месье.

– Пожалуй, починить ее все‑ таки можно, – утешил его месье Ледрю. – Лично я не музыкант, но, как бы то ни было, вы не смогли бы сыграть на ней сейчас: во‑ первых, скрипка сломана, а во‑ вторых, вы же не можете грести и одновременно играть.

Во всяком случае, грести‑ то Амиот мог, это было очевидно. Мышцы у него на спине, вначале онемевшие, разогрелись и налились силой. Теперь весла двигались легче и увереннее.

Был сильный прилив, и они вошли в гавань. Пришлось лавировать между судами, стоявшими под погрузкой, и теми, что были пришвартованы, – на них должны были ставить мачты. Затем они повернули в излучину реки, пройдя под утесом, поросшим лесом, снова свернули – справа по борту показалась скала, – и постепенно шум и движение осталась позади, перед ними примерно на три мили простиралась водная гладь, тихая и спокойная, как озеро грез.

С одной стороны над водой склонялись деревья; с другой до опушки рощицы тянулась невозделанная земля, покрытая папоротником. Густые заросли кустарника, дикие вьющиеся растения, жимолость – все это отражалось в безмятежной поверхности воды и по мере усиления прилива, казалось, склонялось все ниже и ниже. Сюда не доносилось ни звука. Вдоль правого берега этого озера тянулась проселочная дорога, заросшая дикой валерианой. Из леса появилась цапля (единственный признак жизни), она летела медленно и так низко, что в водном зеркале отражалось каждое движение ее крыльев. Вдалеке виднелся поросший лесом мыс, голубовато‑ зеленый в тумане, – по‑ видимому, там озеро кончалось.

– Ах, как красиво, – вымолвил месье Ледрю. – Оставьте на минутку весла, сын мой, обернитесь и взгляните. – Он вздохнул и добавил странные слова: – Я надеялся вопреки всему. Здесь нет острова. Карта верная. Если бы только здесь был остров!

Вытащив из нагрудного кармана карту, он расстелил ее на коленях.

– Скала, мимо которой мы только что прошли, – это Камень Мудреца. В ней у самого подножия есть озерцо, куда, как говорят, часто наведываются выдры. Но ведь острова нет, так? Посмотрите‑ ка внимательней, мой мальчик.

– Это напоминает мне… – начал Амиот, вглядываясь в даль.

– Да? Что же?

– Не знаю, месье. – Сделав паузу, он продолжил: – Если бы патрон не сломал мою скрипку, быть может, она бы мне подсказала.

– Вы подвержены фантазиям, сын мой, – сказал нотариус. Но, по‑ видимому, он тоже был подвержен фантазиям, ибо затем изрек следующее: – Завтра у вас будет новая скрипка, если только она сможет наколдовать здесь остров.

– Но эта скрипка… Ведь я сам ее сделал! – пылко возразил Амиот, с несчастным видом глядя на сломанный инструмент. – Может быть, старая скрипка и смогла бы наколдовать, как сказал месье, но… лишь фантазии: не остров – не настоящий остров. Однако, пожалуй, я никогда ее об этом не просил. A propos, [9] какой именно остров нужен месье?

– Я понятия не имею ни о форме, ни о размере, – признался месье Ледрю. – Но он должен быть где‑ то здесь… Именно на этом острове несколько столетий тому назад сражались два рыцаря: один – за собственность своего господина, второй – за даму. Как то и следовало согласно старому правилу: рыцарь должен вступать в поединок только из‑ за правого дела или из‑ за дамы.

Амиот задумался над этими словами.

– В таком случае, месье, боюсь, что у меня нет надежды стать настоящим рыцарем. Потому что, если я когда‑ нибудь вновь столкнусь с этим… этим Фугеро, который сломал мою бедную скрипку… Но что касается этого острова – мне кажется, что рыцари в латах дрались бы не на скале, а на какой‑ нибудь песчаной отмели; а когда кончится прилив, тут может оказаться не меньше дюжины таких отмелей.

– Вы так думаете? – спросил нотариус, а про себя добавил: «Тогда, быть может, вы вовсе не такой мечтатель, за которого я вас принял».

Амиот в полном молчании греб еще примерно с полмили, затем нотариус заговорил снова:

– На этой карте обозначена тропинка, она где‑ то поблизости, ведет она лесом к месту, которое мне бы особенно хотелось посетить. Можем мы оставить лодку здесь и разведать? Или прилив закончится и она окажется на суше?

– Прилив продолжится еще четыре часа, – заверил его Амиот. – И пока вы говорили, я проверил веслом глубину под нами и не достал до дна. Что касается того, чтобы пришвартоваться, я могу отыскать какой‑ нибудь камень на проселочной дороге, вон там, и использовать его в качестве якоря.

Они медленно продвигались вперед, и вот слева по борту показалась крошечная бухта, где они заметили развалившийся причал. В другом конце бухты стояла заброшенная лесопилка, водяное колесо которой давно уже перестало работать. Амиот спрыгнул на берег, одним движением руки набросил носовой фалинь на старый кнехт и помог высадиться месье Ледрю.

Они шли по берегу бухты, пока не оказались на мелководье под окнами лесопилки. Переправившись по камням, они начали подниматься по крутой тропинке, по обеим сторонам которой росли ореховые деревья. Тропинка вывела их на вересковую пустошь, испещренную утесником. Внизу простиралась широкая река.

По другую сторону холма они обнаружили несколько ступенек, спустились по ним и направились по дорожке, над которой нависли ветви фруктовых деревьев. Перешли через деревенскую улицу и, пробравшись под оградой сада, через которую перевешивались фуксии, снова пошли в гору по проселочной дороге, между живыми изгородями с папоротником, по корням, а кое‑ где и по листьям которого текли ручейки.

Нотариус, поднимаясь вверх, прибавил шагу и развил скорость, поразительную для его лет. Один раз он на минутку остановился, словно прислушиваясь к журчанию воды в придорожных канавах, и рука его потянулась к карману.

– Но нет, мы подождем, – сказал он. – На карте ведь нет острова. Если на ней нет и замка, то мы приехали напрасно.

На лице Амиота отображалось только удивление. Он не имел ни малейшего представления о том, что они ищут. Может быть, это цветок? Он слышал об ученых‑ ботаниках, которые путешествовали по разным странам в поисках какого‑ нибудь маленького растения – возможно, какого‑ то лишайника. Для него, правда, все едино.

Месье Ледрю двигался вперед, не снижая скорости. Теперь, когда они добрались до вершины пологого холма, узкая тропинка, расширяясь, превратилась в настоящую дорогу и их взору представились разбитые на участки пашня и пастбище. Месье Ледрю начал переходить то направо, то налево, от одной калитки к другой: дело в том, что живые изгороди, хоть и стали здесь ниже, все‑ таки были выше человеческого роста, и поэтому разглядеть что‑ то можно было, лишь заглянув через калитку. Несколько раз рука его тянулась к карману, но каждый раз он передумывал. Он передвигался по дороге зигзагами, словно собака, ищущая след.

Наконец, забравшись на перекладину калитки с правой стороны дороги, он воскликнул:

– Voyons! [10] За мок! – Вцепившись в верхнюю перекладину, чтобы не упасть, он повторил: – Замок! Смотрите, мой мальчик, вон там, на самом гребне!

– Я не вижу никакого замка, сэр. Там только кусты, расположенные кругом.

– Но это же и есть замок, я вам говорю, Замок Дор! Давайте пойдем туда кратчайшим путем. Ну вот, – добавил месье Ледрю, когда Амиот отпер калитку, за которой простиралось пшеничное поле, – я полагаю, что вы считаете меня сумасшедшим. Старик – и так торопится, чтобы не опоздать, hein?

Созревшая пшеница стояла высокой стеной, и миллионы ее колосьев достигли полной зрелости. Она доходила до самой изгороди, так что оставалась лишь узкая тропинка, по которой можно было пройти только друг за другом. От калитки было видно все поле, на волнообразной поверхности которого играли свет и тени, но здесь, возле тропинки, пшеница была выше головы. С правой стороны они не видели ничего, кроме ее стеблей, да порой лишь алый мак, побег синего льна или бабочку, порхавшую в воздухе, что дрожал от зноя.

Пройдя шагов пятьдесят, месье Ледрю обернулся, снял шляпу и вытер лоб.

– Так иногда бывает, – сказал он, – когда плывешь по морю. К концу дня ветер меняет направление и внезапно приносит с суши теплое дыхание скошенных лугов и земляничных полян – прямо из гавани Бреста. Я полагаю, – добавил он, – когда я только что пообещал вам замок, вы ожидали увидеть нечто вроде башни – высокое, массивное здание с укреплениями, не так ли?

Но Амиот ответил с безразличным видом:

– Я ожидал… сам не знаю чего, месье.

Нотариус снова водрузил на голову шляпу, и они продолжили свой путь. Он привел их за угол, к другой калитке, за которой было жнивьё. Теперь пятки болели у Амиота сильнее, чем рубцы на теле.

За третьей калиткой было широкое пастбище с выщипанной травой, стороны которого сходились к насыпи – теперь уже было видно, что это амфитеатр. Двойной земляной вал зарос куманикой, колючками и бузиной, которая глушит всех своих соседей. Прямо перед ними в валу был проход, через который они попали в амфитеатр, устланный дерном и защищенный от всех ветров. Он составлял в диаметре около двухсот футов и в центре был ровный и гладкий, как стол.

Месье Ледрю, пребывавший в экстазе, даже лишился дара речи и только вышагивал и что‑ то подсчитывал. С внутренней стороны насыпь была почти лишена растительности. Усевшись на землю, заросшую чабрецом, месье Ледрю наконец‑ то вытащил из кармана карту.

– Это лучше, чем я думал. Я только что сказал, что мы еще успеем… Я лишь имел в виду, что окажусь здесь вовремя, чтобы засвидетельствовать почтение королям и их рыцарям и дамам, которые обитали внутри вот этого самого круга. Это были долгие скачки, в которых я состязался со временем и прихотливым случаем.

Продравшись сквозь колючие заросли, он перебрался через ров и вскарабкался на внешний вал, который как раз в этом месте граничил с широкой дорогой. Внизу в летнем мареве синела бухта. Обернувшись, они могли разглядеть у подножия насыпи, на которой стояли, речку – она просматривалась через клинообразную просеку в лесу.

– Замок Дор – видите, отсюда открывается вид на все подступы к нему! – воскликнул нотариус. – Бухта, река, дорога, идущая вдоль холма… Но что это там?

Он вдруг заметил огороженный участок, забитый палатками, экипажами и группами людей, – поле, полное народа. За ограждением, где дорога поднималась в гору, тоже были палатки с белым верхом, на которых трепетали крошечные флажки.

– Ах, ну конечно же – скачки!

По пути сюда они не встретили ни души, единственным исключением была старушка, наполнявшая кувшин из колодца на деревенской улице. Теперь все стало ясно. Здесь собралась вся округа. Вдали прозвенел колокольчик – начинался заезд. Прислушавшись, нотариус и Амиот различили голоса букмекеров, старавшихся перекричать друг друга.

– На таком расстоянии это можно принять за древний религиозный праздник, – сухо произнес месье Ледрю, – только это совсем другое. На таком расстоянии, – задумчиво продолжал он, – это напоминает муравейник. Божественный Гомер уподобляет людей листьям в лесу, сын мой. Мне же они скорее напоминают траву, которая, снова и снова пробиваясь весной, покрывает ошибки мира. Вы видите, где мы стоим в эту минуту, видите, где разместили торговцы свои прилавки со сластями, у дороги? Так вот, много столетий тому назад сюда, где мы стоим, на этот самый земляной вал – да, на это самое место, поскольку отсюда открывается самый хороший вид на дорогу, – пришла королева, якобы принося извинения своему мужу, а на самом деле – чтобы мельком увидеть своего возлюбленного, когда его лошадь заворачивала вон за тот угол. Это трагическая история, одна из самых печальных. У них было назначено свидание в лесу, чуть дальше поля, на котором сейчас проходят скачки, там, где собираются темные тучи, предвещая грозу.

– Лантиэн!

– Что? Но каким образом, черт возьми?..

Амиот опустил руку, которой заслонял от солнца глаза.

– Не знаю, месье, это слово пришло мне на ум…

В эту минуту они услышали громкий крик, более пронзительный, чем те, что доносились до сих пор с поля, где проходили скачки. Группы людей внезапно распались, и фигурки, похожие на точки, ринулись к воротам.

– Муравейник по какой‑ то причине пришел в волнение, – заметил месье Ледрю.

Тут у них на глазах у ворот рухнула палатка, сложилась, как крошечный карточный домик, а затем справа и слева от дороги начали сновать фигурки.

– Кони понесли, – возвестил Амиот, у которого было острое зрение молодого человека.

Он наклонился и скинул свои сабо.

ГЛАВА 5 Несчастный случай

Линнет Льюворн, развязав ленты своей шляпки и неспешно заново завязав их под подбородком, который вовсе не портило то, что он был обиженно вздернут, длительное время рассматривала себя в зеркале, чтобы убедиться, что презрительный вид ей идет. Затем она отперла дверь и остановилась на пороге.

– Я поеду с вами на скачки, но при условии, что вы не попросите меня с вами разговаривать – ни единого слова.

– Вот как?

– Вы меня оскорбили. Конечно, я не могу заставить вас молчать, вы вольны болтать сколько вам угодно. Но я не собираюсь с вами беседовать, и если вы не согласны с этим условием, я уйду к себе и сниму этот наряд. Я не стану с вами разговаривать до тех пор, пока мы не вернемся к этой двери, и лишь после того, как вы попросите у меня прощения.

– Но я прошу прощения сейчас, Линнет.

Она покачала головой.

– Не так, как следует. Вы делаете это лишь для того, чтобы задобрить меня и добиться, чтобы я поехала и вы могли бы мною хвастаться. Ну что же, вот она я. Если вы все еще считаете, что я того стою, можете хвастаться мною перед вашими друзьями сколько вам угодно.

– И вы не будете разговаривать даже с ними?

– Конечно же я буду разговаривать с ними. Они не нанесли мне оскорбления, по крайней мере по своей, а не по вашей вине. О! – Она резко ткнула кончиком своего зонтика в пол. – Итак, это мои условия.

Марк склонил голову. Она прошла мимо него, спустилась по лестнице и села в ландо. Муж последовал за ней.

«Вышла она – ни дать ни взять королева, да и выглядела что твоя королева», – рассказывал впоследствии Тим Уди, кучер.

Тим Уди был слегка навеселе, к тому же ему не терпелось попасть на скачки, и он изо всех сил нахлестывал двух лошадей, Мэрмана и Мерлина. Это были молодые, горячие кони, от одного производителя, оба гнедые; они составляли прекрасную пару: у каждого на передней ноге был белый «носочек», у Мерлина – на правой, у Мэрмана – на левой, причем в одном и том же месте, с точностью до дюйма. Марк Льюворн, который до женитьбы был скуповат, теперь стал склонен к показной роскоши. За этих лошадок он выложил кругленькую сумму. Ни одному владельцу ценных лошадей не понравилось бы, если бы с ними стали обращаться так, как это делал кучер Уди. К тому же Марка только что унизили, и ему нужно было на ком‑ то сорвать злость. Он привстал с сиденья, но его снова отбросило на подушки, он поднялся опять, осыпая своего кучера проклятиями.

– Теперь уж ничего не попишешь, хозяин, – бросил Тим Уди через плечо. – Думал, вы спешите, да и следовало бы поспешить. Н‑ но! Вы сядьте, а уж они вас домчат!

Боязливая женщина вскрикнула бы или хотя бы схватилась за поручни экипажа, когда заднее колесо со скрежетом проехалось по гранитной колоде, защищавшей угол гостиницы, и едва не зацепилось за нее. И после подобного шока примерная, заботливая супруга принялась бы пилить своего мужа, доказывая ему, что Тим Уди пьян и только дурак не заметил бы этого сразу, до того как выезжать. Линнет и бровью не повела – она сидела с безмятежным видом, сжав губы.

На вершине холма Тим Уди, вместо того чтобы перейти на более спокойный шаг, еще поддал жару.

– Вот как это делается!

Марк Льюворн снова взорвался.

– Да так можно загубить любую лошадь! – вскричал он. – Черт бы тебя побрал, разве ты не знаешь, сколько стоят эти лошади?

– Они же отдохнувшие, хозяин, – не растерялся Тим Уди. – Для них сейчас гора – самое то. Я же не просил вас так долго собираться – вот они и застоялись. А сейчас будут смирные как овечки, так и скажите хозяйке.

Марк Льюворн снова обругал его, да что толку!

– Опасности больше нет, – заверил он Линнет, склоняясь к ней с видом самого покорного супруга, когда лошади перешли на рысь, а потом потрусили помедленнее. – Вы не очень испугались, дорогая? Вам не дурно?

Ей определенно не было дурно, но полузакрытые глаза и бледность заставили ее супруга задать этот вопрос.

Она открыла глаза. Взгляд был томный, словно плавное движение колес экипажа навеяло на Линнет дрему. Она взглянула на мужа, склонившегося над ней, как на незнакомца. Потом взгляд ее стал твердым, и она снова прикрыла глаза. Губы ее плотно сжались.

Много столетий тому назад в западную часть Англии прибыл некий Теодор Палеолог, надгробие которого можно увидеть сегодня в маленькой церкви, омываемой приливом, возле Тамар. Фактически он был последним решительным мужчиной из этой императорской фамилии, не допускавшим турок в Византию. Теперь уже не удастся выяснить, что побудило его, потерпев поражение, выбрать это побережье, чтобы окончить здесь свои дни. Но он поступил именно так. И будучи человеком энергичным, он нашел в этих краях жену и произвел на свет законных наследников. Затем род угас со всеми своими ветвями. Но, поскольку он опять же был человеком энергичным, у него (согласно легенде) были и другие дети, принявшие фамилию Константайн, перешедшую к ним вместе с тем состоянием, которое ему удалось скопить. Можно сказать с определенностью, что сегодня «по ту сторону воды» (те, кто живет к западу от гавани Трой, называют так местность к востоку от нее) полно Константайнов. И хоть им и не досталось богатства этого рода, почти все они унаследовали благородство черт, выделявшее их среди соседей, – особенно это относилось к женщинам, даже если они вынуждены были трудиться на ферме.

Женщины, принадлежавшие к роду Константайнов, были темноволосые, красивые, с четко очерченными бровями; но порой рождалась девочка, хоть и наделенная фамильными чертами, но со светлыми или каштановыми волосами и чуть ли не с прозрачным цветом лица. Именно такой была Линнет Константайн, мать которой, урожденная Константайн, обвенчалась со своим родственником, кузнецом. Ее не стало, когда девочке было два года.

Отец Линнет Константайн, в котором сломалась пружина честолюбия, променял свою кузницу на ферму, и дочь росла там, откуда было не меньше трех миль до любого другого жилья. До начальной школы было тоже почти две мили. Именно в школе девочка смогла удовлетворить свое тщеславие, ибо была в классе первой, опередив всех соучеников. Учительница ее была модницей (по тамошним понятиям), говорила с изысканным акцентом и давала девочке почитать книги. С четырнадцати лет Линнет росла, так сказать, «под солнышком и дождиком», обитая в бедном домике. Разросшийся лук‑ порей доходил до самых карнизов, под которыми летом ютились стрижи. У нее не было денег на покупку нарядных платьев, но она запретила себе появляться на людях в затрапезном виде. Оглядываясь на эти годы, трудно представить себе, чтобы даже в дешевом платьице она могла уронить свое достоинство, поощряя ухаживания сельских поклонников. Во всяком случае, достоверно одно: Линнет пряталась, и пряталась она столь упорно, что даже отец находил ее уединение странным чудачеством – когда случайно об этом задумывался.

А потом в один осенний день в тысяча восемьсот шестидесятых Марк Льюворн переправился «на ту сторону воды», чтобы взглянуть на урожай яблок у Проспера Константайна. Торгуясь, он не раз бросал взгляд на дочь Проспера, которая, балансируя на садовой стремянке, тянулась за яблоками, а потом спускалась с полным передником и осторожно выкладывала плоды горкой под яблоней, не повредив ни одного. Казалось, она не обращала на посетителя ни малейшего внимания.

Марк Льюворн купил весь урожай яблок на сидр и заплатил очень щедро. В начале следующей весны он попросил руки Линнет. Ей было всего восемнадцать.

Она не знала любви и не представляла, что это такое. Она читала книги. Она страстно желала увидеть мир, который там, за горами. Той весной она, бывало, стояла у калитки и, прикрыв глаза, наблюдала за стрижами и ласточками, скользившими в небесной сини и выписывавшими круги над прудом. Они проделали такой путь – от Египта до ее порога!

Однажды – через неделю после того, как она приняла предложение Марка Льюворна, – Линнет наблюдала за этими птицами, которые кружили высоко и вдруг устремлялись вниз за мошками. И тут она услышала, как скрипнула калитка, сначала открывшись, а затем закрывшись; потом – шаги. Они почти одновременно увидели друг друга – Линнет и женщина, вернее, девушка, всего на пару лет старше ее. Высокая, темноволосая, по‑ своему красивая. Держась в тени, посетительница рассматривала Линнет.

– Вы хотите спросить, как пройти к бухте? – спросила Линнет, слегка нервничая.

– Нет, – ответила та, покачав головой. – Я приехала на пароме и должна на нем вернуться. Но поскольку вы станете моей хозяйкой, мне кажется…

– Вы приехали взглянуть на меня? Ну что же, смотрите! – Линнет раскинула руки, стоя на фоне темнеющего неба.

– Да, вы красавица, чудо как хороши, – ответила девушка, сделав реверанс, и руки ее поднялись к груди, словно она хотела поплотнее запахнуть шаль, как будто в воздухе вдруг повеяло холодом.

– Как я поняла, вы будете моей служанкой – одной из моих слуг?

– Да, госпожа, и, надеюсь, самой верной. Меня зовут Дебора. Дебора Бранжьен.

Она растворилась в сумерках. Линнет услышала, как дважды щелкнул запор калитки.

– Вы не понимаете того, – сказал Марк Льюворн, наклоняясь в ландо к жене, – что я запланировал все это ради вашего удовольствия. Мужчины дальновиднее женщин, но часто именно женщины могут помочь. Сегодня днем вы – хозяйка над всем, а это шаг наверх. И если вы используете ситуацию, мы вскоре всё распродадим и станем джентри, [11] будем вращаться среди лучших фамилий. Каково, дорогая? Разве вы не понимаете, что я для вас планирую?

Молчание.

– Взгляните на эти поля справа, – заговорил он снова. – У меня пара‑ тройка закладных на некоторые из них. А я ведь показывал вам свое завещание, не так ли?

Снова молчание.

На поле для скачек Линнет спокойно и доброжелательно встречала всех, кто подходил к ландо. Когда пришло время вручать кубок победителю скачек с препятствиями, она сделала это изящно и по‑ королевски благосклонно. Она даже повернулась при этом к своему мужу, очаровательно кивнув в его сторону, словно давая понять, что лишь передает кубок от истинного дарителя. Но она не разговаривала с ним.

Перед этой церемонией и в перерыве между заездами Тим Уди распряг Мэрмана и Мерлина и завел их за палатку с напитками. Там, возле изгороди, он стреножил их, напоил и накормил, после чего прошмыгнул в палатку и хорошенько угостился виски.

Когда церемония закончилась, хозяин в дикой ярости извлек его оттуда и велел запрягать лошадей в обратный путь. Оставалось лишь состязание за утешительный приз. Тим Уди послушно запряг Мэрмана и Мерлина. Производил он эту операцию весьма тщательно, в крайне задумчивом состоянии. Даже лошадей, доставлявших короля в парламент, где он должен был произнести тронную речь, не запрягали столь старательно. Тим Уди был мертвецки пьян.

Скачки за утешительный приз начались и уже были в самом разгаре, когда Тим взобрался на козлы и направил лошадей на дорогу. Тут кто‑ то громко крикнул у ворот:

– Утренняя Звезда упала!

Утренняя Звезда не только упала у ближайшей изгороди, но и сломала ногу. Тим Уди во хмелю остановил лошадей, чтобы послушать. После длительной паузы из‑ за изгороди грянул выстрел из пистолета – прямо в уши чете Льюворн.

Выстрел ударил и по ушам Мэрмана и Мерлина, и они тотчас же под углом рванули в ворота, сбросив кучера и шарахнув его о столб. Расшвыривая налево и направо лотки торговцев, они бешеным галопом помчались по дороге к Замку Дор, и мешала им лишь упряжь, которая то волочилась, то щелкала по брюху Мерлина, как хлыст. Поводья тоже болтались где‑ то у задних копыт – седоки в экипаже их не видели. Они были совершенно беспомощны.

Марк Льюворн вскочил на ноги. Линнет услышала его вопли, заглушившие стук копыт. Покачнувшись, муж рухнул прямо ей на колени.

Она не помогла ему подняться. Ее откинуло назад, и она плотно сжала губы в ожидании неизбежного.

ГЛАВА 6 Рожденный в рубашке

Об этом неизбежном возвестил пронзительный вопль, словно бы распоровший ситцевую ширму, отделявшую жизнь от смерти, – этот ужасный крик все звенел и звенел у нее в ушах, и, казалось, в нем не было ничего человеческого. Может быть, под колеса попал ребенок и теперь он мертв?

Она сбросила со своих колен Марка, и он упал, как мешок. Шатаясь, Линнет поднялась на ноги и уцепилась за поручень козел. Она стояла, раскачиваясь, переступая ногами то по пледам, то по телу мужа. Ей удалось оглянуться через правое плечо назад, на дорогу. Она была пуста, лишь на большом расстоянии галопом мчались двое всадников. За ними взгляд Линнет различал лишь скопления точек.

Но крик продолжал звучать, кричали где‑ то впереди, и теперь он приближался. Линнет крепче вцепилась в поручни, раскачиваясь и топчась на теле Марка. Впереди была ослепительно сверкавшая дорога, и вдруг Линнет увидела темную фигуру с широко раскинутыми руками…

У нее в ушах все еще звучал пронзительный вопль. И вдруг Мэрман и Мерлин подались назад, и оглушительный треск заглушил остальные звуки: сломалось дышло. Линнет швырнуло вперед, и она ударилась лбом о поручни, затем ее резко отбросило на подушки.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒