Часть III 8 страница

– Этого я не помню, Аксель. Не могу же я всего помнить, что‑ то приходится и забывать.

Ему показалось, что она как‑ то исподволь пытается разговорить его, что ей хочется, чтобы он еще порасспрашивал ее о том, что же это приходится забывать, хочется посвятить его в истории, которые связаны с ее прошлым, завести его в них как в лабиринт. Под конец будет невозможно выбраться оттуда.

Он спросил:

– А ты умеешь забывать?

Ее брови взметнулись кверху и дрогнули пару раз. Она не ответила.

– Если бы я попросил тебя об этом, смогла бы ты забыть то, что у нас с тобой было?

Она прильнула к нему:

– Ты говоришь так, будто все это уже в прошлом.

Он близко подошел к тому, что собирался сказать, но смалодушничал. Ухватился за другую мысль, вроде бы пустяковую:

– Ты забыла конверт в кабинете, который мы отвели тебе для работы в клинике.

Он не стал говорить, что чуть было не открыл его, не сунул нос в ее жизнь, о которой он меньше всего хотел бы знать.

– Забери его с собой в следующий раз, когда придешь, – сказала она задумчиво. – Если ты придешь.

Она снова предоставила ему возможность сказать то, что он собирался сказать, идя к ней.

Где‑ то далеко звонит телефон. Это ему звонят, но он не может понять, откуда раздается звук. Он лежит на каменном полу, ему холодно. По лестнице к нему спускается Бреде. Это не Бреде. Это Том спускается, ступенька за ступенькой, и никак не может добраться до него.

Аксель открыл глаза в темноте, сел в постели, услышал размеренное дыхание Мириам. Глаз едва различал ее волосы, раскинувшиеся по подушке. Книги на полке и фотография офицера в морской форме обрели очертания. Это было единственное фото, которое он у нее видел. Должно быть, ее отец. Он не стал спрашивать. Ему вдруг вспомнилось последнее, что он ей сказал перед тем, как она уснула: «Как‑ нибудь я расскажу тебе кое‑ что о моем брате‑ близнеце». – «Как‑ нибудь? » – пробормотала она в полусне. «Когда я приду в следующий раз, – сказал он. – Ты будешь первой, кто про это узнает. Про то, что случилось тем летом, когда его отослали из дому».

Было без двух минут пять. Он тихонечко оделся. В прихожей он подобрал с полу туфли. Повеяло каким‑ то гнилостным запахом, и ему вдруг показалось, что это от него самого так пахнет. Он приоткрыл дверь квартиры – запах усилился. Он попробовал открыть дверь пошире – что‑ то мешало. Он поднажал, дверь открылась наполовину. И Аксель сразу понял, что же напоминал ему этот запах: анатомичку, вонь при вскрытии. Он зажег свет в прихожей. Лампа отбросила желтоватый конус света на площадку лестницы. Там лежала человеческая рука, изодранная в клочья и окровавленная. Он кинулся к двери и, спотыкаясь, вышел в одних носках, встал во что‑ то мокрое и липкое. Лежавшее там и не дававшее открыться двери тело было обнажено. Это была женщина, без ног. Волосы превратились в комок запекшейся крови, лицо было разодрано. Глаз он не смог разглядеть. Он осторожно вернулся назад в прихожую, защелкнул дверь.

Из алькова послышался голос Мириам. Она позвала его по имени. Он, шатаясь, пошел к ней.

– Где ты был? Чем это пахнет? Аксель, почему ты ничего не говоришь?

Он прокашлялся:

– Там… опять это случилось.

Она выскочила из алькова:

– Что случилось?

Тело не слушалось его, ноги подгибались, он вцепился в спинку стула:

– За твоей дверью.

Она тут же направилась туда, он удержал ее:

– Там кто‑ то лежит, Мириам. Женщина.

– Да ты что!

– Она… Только не выходи туда.

– Анита, – прошептала Мириам.

Он выпустил ее, попытался собраться с мыслями. Сумел сформулировать одну:

– Выжди пять минут после того, как я уйду. Потом позвони в полицию. Запри дверь и никуда не выходи до их приезда, не открывай больше никому.

Она смотрела на него с недоумением:

– Ты уходишь?

– Мне нужно поговорить с Бией. Она должна узнать об этом от меня… О том, что я провел эту ночь здесь. Ты понимаешь, Мириам, ты должна сказать полицейским, что ты была здесь одна. Что тебе не удавалось открыть дверь. Что ты увидела окровавленную руку и побоялась выходить, пока они не приедут.

Она все так же не сводила с него глаз – похоже, не понимала ничего из того, что он ей говорит.

– Мириам.

Он взял ее лицо в ладони, заглянул в глаза. Они будто застыли.

– Не забудешь? Не забудешь позвонить?

Он крепко обнял ее и поцеловал в щеку. Ее руки безвольно висели вдоль тела.

– Не уходи сейчас, Аксель, – прошептала она.

Он протиснулся в дверь, стараясь не дышать, не смотреть вниз – на то, что там лежало. Неуклюже спустился по шаткой лестнице, вышел на задний двор. Он не успел отворить дверь на улицу – она открылась снаружи. Он отскочил на шаг назад, затаился в полутьме. В подворотню зашел мужчина в вязаной шапочке, низко натянутой на лоб; за собой он тащил тележку с газетами. На какое‑ то мгновение Аксель встретился с ним взглядом.

– Добри утра, – поздоровался мужчина на ломаном норвежском.

Аксель проскочил мимо него.

С восточной стороны на небе появилась бледная полоса серебристого света. Он посмотрел на часы. Десять минут шестого. Он быстрым шагом двинулся к площади Карла Бернера, потом вдруг понял, что идет не в ту сторону, и повернул назад. «На такси нельзя, – подумал он, – меня никто не должен здесь видеть. Не знаю даже, куда пойти».

Через полчаса он нажал кнопку звонка в доме на улице Тосен‑ вейен.

Вторник, 23 октября, утро

Стоя на верхней ступеньке лестницы, Викен дышал с трудом. Не потому, что он был в такой плохой форме, что запыхался бы, поднявшись на несколько ступенек; но то, на что он смотрел, чего он ожидал, все‑ таки оказалось гораздо хуже, так что дыхание у него перехватило; к тому же исходивший от мертвого тела смрад было практически невыносимо вдыхать.

Нина Йенсен остановилась на ступеньке позади него. Он заехал за ней по пути сюда, хотя у него и мелькнула мысль оградить ее от этого зрелища. Мертвая женщина – то, что от нее оставалось, – лежала с вывернутой в сторону головой, уставившись глазами в сторону лестницы, по которой они только что поднялись, хотя глаза были почти скрыты коркой запекшейся крови. Вся нижняя часть лица, плечи и спина были покрыты глубокими бороздами, как от когтей. Рот был порван с одного бока, и из рваной раны в щеке вываливался язык.

Викен бросил взгляд на констебля, стоявшего возле двери:

– В диспетчерскую вот эта соседка звонила?

На табличке рядом со звонком было написано:

«Мириам Гайзаускас».

– Да, она позвонила по номеру экстренного вызова, – констебль посмотрел на часы, – примерно пятьдесят пять минут тому назад.

– Техники‑ криминалисты?

– Еще не появлялись.

Викен спустился на этаж ниже.

– Йенсен! – крикнул он оттуда.

Нина медленно шла по шаткой лестнице; она была бледна и цеплялась за перила, будто боялась, что деревянная конструкция вот‑ вот рухнет.

Викен показал на табличку: «Здесь живут Анита и Виктория Эльвестранн».

– Женщина, объявленная в розыск, – подтвердила она.

Викен снова поспешил наверх, он уже справился с собой; одолжив у констебля фонарик, он осмотрел пол вокруг изуродованного тела. Крови натекло немного, – очевидно, убийство было совершено не здесь. Та кровь, что собралась на полу, сочилась из культей ног. В луже крови он увидел четкий отпечаток ступни.

Кто‑ то разговаривал, поднимаясь по лестнице. Викен узнал голос одного из коллег из технического отдела. Он присел на корточки и осветил фонариком дверь. Широкое углубление в деревянном полотнище, пять глубоких вертикальных борозд.

– Скажи первое, что тебе придет в голову при виде вот этого, Йенсен.

Она подошла к нему и наклонилась поближе.

– Когти, – сказала она, ни минуты не колеблясь. – Следы огромной лапы с когтями.

Мириам Гайзаускас, поджав под себя ноги, сидела на диване. На ней были спортивные брюки и толстый свитер. Она раскачивалась из стороны в сторону и смотрела прямо перед собой.

– Так ты, значит, ничего не слышала, перед тем как попыталась открыть дверь? – повторил Викен.

Она покачала головой.

– Послушай, Мириам, ты позвонила на центральный пост в семнадцать минут шестого. Не могла бы ты нам пояснить, куда это и зачем ты так рано собралась?

Она покосилась на него, потом на Нину. Зрачки у нее были сильно расширены. «Подсела на что или это просто шок? » – подумал Викен.

– Я… рано проснулась. Не спалось. Потом я услышала, что кто‑ то возится в подворотне, подумала, это пришел почтальон с газетами. Я встала и пошла за газетой.

– И ты не слышала и не видела больше ничего необычного с тех пор, как легла спать около половины двенадцатого, и до тех пор, пока в подворотню не вошел кто‑ то?

Мириам смотрела в пол.

– Не торопись с ответом, – подбодрил ее Викен, – мы в любом случае вернемся к этому.

– Я никого не видела, ничего не слышала.

Через полчаса инспектор кивнул Нине Йенсен: пора закругляться.

– Мы не знаем еще, кто это там, за дверью, лежит, – сказала Нина, – но мы не можем исключить, что это ваша соседка.

Мириам вздрогнула.

– Это она, – произнесла она еле слышно.

– Вы так думаете?

– Что‑ то ужасное происходит, я все время это чувствовала.

– Ты ее довольно хорошо знала, как я понял, – сказал Викен. – Я тебя попрошу об одной услуге. Это будет тяжело. Это и для нас тяжело, если это может служить хоть каким‑ то утешением. И ты можешь отказаться, если ты категорически не в состоянии этого сделать.

Мириам убрала руки с коленей, спустила ноги на пол. Зазвонил ее телефон, лежавший на столе в гостиной. Она взяла его в руку, кинула быстрый взгляд на дисплей и выключила телефон.

– Я попробую, – сказала она. – Я пойду с вами и посмотрю, она ли это.

Нина повела ее на лестницу, а Викен, оставшись один, осмотрелся в квартире. Когда женщины вернулись, Нина уточнила:

– Ты уверена?

– Я узнала татуировку, – пробормотала девушка. – На плече. Изображение обнаженного мужчины.

– У тебя вчера были гости? – спросил Викен.

Мириам не ответила.

– Я вижу, на кухне стоят два бокала из‑ под красного вина и две бутылки – одна пустая, другая наполовину полная.

– Гостей у меня не было, это я пила вино. Такое у меня настроение в последнее время.

– Иными словами, ты любительница вина, – решил Викен. – А вчера вечером ты много выпила?

Она закрыла глаза:

– Да, перебрала, пожалуй. Я, видимо, просто отрубилась.

Уходя из гостиной, Викен заглянул в спальный альков и приподнял одеяло и два пледа, лежавшие на постели.

В час дня во вторник следственная бригада собралась в помещении для совещаний. Группу усилили еще четырьмя оперативниками. Присутствовали начальница сектора Агнес Паянен и старший полицейский юрист Ярле Фрёэн, который формально, хотя на деле никоим образом, руководил ходом расследования. Помещение было разделено раздвижными перегородками, и в той части, где сидели они, не было окон. Воздух уже стал спертым и тяжелым.

Инспектор Викен сообщил о том, что удалось выяснить:

– Результатов анализа ДНК мы сегодня не получим, но мы можем исходить из того, что убитая – это Анита Эльвестранн, тридцати шести лет, которая была объявлена в розыск как исчезнувшая из своей квартиры во второй половине дня воскресенья по заявлению соседки, живущей этажом выше. Та же самая соседка с уверенностью опознала личность убитой.

– А с родными что? – спросила Паянен.

Викен кивнул Арве Нурбакку.

– Родителей нет в живых, – сообщил младший инспектор. – У нее есть сестра, проживающая в Испании, и брат, который работает на нефтепромысле «Гюлльфакс». Они оповещены, но никто из них не сможет приехать сюда в ближайшие дни.

Викен снова взял слово:

– Соседку, кстати, зовут Мириам Гайзаускас, она гражданка Литвы, а в Осло изучает медицину. Мы к ней еще вернемся. А сначала давайте‑ ка посмотрим на фото, которые нам переслали из Института судебно‑ медицинской экспертизы. – Он вывел изображение на экран компьютера. – Йенсен и я там были и видели этот кошмар. Так что предупреждаю, впечатления вас ожидают сильные… Но у вас имеется существенное преимущество: фотографии не пахнут.

Сигге Хельгарссон, казалось, собрался уже прокомментировать это замечание, но отшатнулся и промолчал.

Викен растянул фото во весь экран.

– Как собравшиеся сразу же смогут заметить, жертве нанесены характерные повреждения – на лице, затылке и по всей спине.

Щелкая мышью, он продемонстрировал серию снимков изуродованного тела.

– Как вы также можете видеть, эти повреждения схожи с теми, которые мы видели на двух других жертвах убийств в последнее время. А вот здесь то, что осталось от нижней части тела. Обе ноги отделены, прямо под бедренным суставом.

– Жуть какая! – вырвалось у Хельгарссона.

– Именно, Сигге, – бросил Викен, – я именно это и хотел сказать.

Он показал увеличенное фото одной культи.

– Похоже разве на ногу, от которой часть откушена животным?

– Вроде бы она отпилена, – предположил Нурбакк.

– То же самое говорит и доктор Плотерюд. Таким образом, мы имеем дело с преступником, который с каждым разом все сильнее калечит свои жертвы. Это известный феномен в такого рода преступлениях.

Викен показал фото руки, приблизил изображение. Стала видна татуировка – обнаженный мускулистый мужчина.

– Именно эту татуировку узнала соседка.

Он еще увеличил разрешение.

– А это вот что? – спросил он, показывая на четыре крохотные точечки у самого плеча.

Всем стало видно небольшое вздутие под каждой из точек.

– След от укола, – уверенно заявил Нурбакк.

– Вне всяких сомнений. Что вы об этом думаете?

– Она баловалась с наркотиками, – предположил один из новеньких, молодой прыщавый парень.

Его прислали на подмогу из районного отделения Майурстюа, непохоже было, чтобы такой молокосос мог сдвинуть расследование с мертвой точки. Когда Викен просил выделить им ресурсы, то надеялся, что его группу пополнят опытными специалистами, а не зелеными юнцами, которым не нашлось применения в районе. И вот теперь инспектор стоял, усмехаясь, и походил на учителя, который собирается осадить сплоховавшего ученика.

– Вроде бы бросила это дело много лет тому назад, – сообщил Викен. – К тому же дырки‑ то на внешней стороне руки, далеко от крупных артерий, да и в крови у нее никаких следов самых распространенных веществ.

Он показал следующие фото.

– А вот правая рука Сесилии Давидсен, три такие же точки и пять на бедре. Хильда Паульсен: четыре точки на левой руке, по четыре на бедрах.

– Снотворное, – поправился парень, прикомандированный от Майурстюа.

– Именно, – подтвердил Викен; он ничего не имел против новичков, лишь бы молоко у них на губах слегка обсохло. – Доктор Плотерюд обнаружила то же наркотическое средство, что и у других жертв.

– Спорим, что с ней и обошлись таким же образом, – бросил Нурбакк, – пару раз усыпили, пока не перебрали с дозой.

– Так и было.

Викен показал очередной снимок.

– Кто‑ то для нас оставил след ноги на запачканном полу. На том, кто это сделал, был надет черный носок из стопроцентного хлопка. Размер ноги сорок седьмой. Эксперты исследуют волокна хлопка, – может, удастся что‑ то уточнить.

– И сколько черных мужских носков у нас есть в этом городе? – поинтересовался Сигге Хельгарссон.

– А вот ты и выясни, – парировал Викен, – вот и тебе дело нашлось. Вообще‑ то, под ногтями погибшей обнаружено приличное количество частиц кожи. Надеюсь, она не саму себя царапала.

Демонстрируя следующую фотографию, он продолжал:

– Вот дверь, к которой она была прислонена, когда ее нашли.

Он приблизил изображение и показал.

– Пять глубоких борозд по дереву, они тянутся сверху вниз, почти до самого порога.

Вмешался новенький из Майурстюа:

– Будто когтями процарапаны.

– Да что ты говоришь! Арве, может это быть сделано медвежьей лапой?

– Похоже на то. Дикость какая‑ то…

– Согласен, – сказал Викен спокойно. – Куда большая дикость, чем то, с чем приходилось раньше сталкиваться любому из нас.

Он выключил компьютер.

– Я готов биться об заклад, что у этой соседки, Мириам Гайзаускас, вчера побывал гость, хоть она и утверждает, что никого у нее не было. Не могла она весь вечер просидеть над двумя бокалами вина, из которых один со следами губной помады, а второй без них! Я хочу получить всю информацию о ее прошлом, какую только удастся раздобыть.

– Похоже, это задание как раз для меня, – вызвался Арве Нурбакк. – Лишь бы только не пришлось ехать в… куда там, в Литву? – добавил он, широко улыбнувшись.

– Ну а какой у нас будет план оперативных мероприятий? – поинтересовался Ярле Фрёэн.

– Не надо волноваться, господин юрист, – снисходительно отозвался Викен, – доберемся и до плана, in this very moment[16]. Йенсен, тебе начинать.

Нина заглянула в свои записи:

– Я только что беседовала с разносчиком газет. Мехмед Фарук, пятьдесят три года, по происхождению курд, документы на первый взгляд в порядке. Прилично говорит по‑ норвежски. У меня записано все, что он смог вспомнить о своем утреннем маршруте, от площади Карла Бернера и дальше. Три, возможно, четыре автомобиля; на улице Хельгесенс‑ гате – пара, заходившая в подъезд. Человек, высадившийся из такси возле Софиенбергского парка, – это совсем рядом с местом преступления. Я разыскала таксиста, и он подтвердил время. Он проезжал мимо этого места за час до того и заметил велосипедиста с детским прицепом. Мы с этим еще разберемся, но самое главное – почтальону, когда он входил в подворотню дома, где жила покойная, встретился какой‑ то мужчина.

– Неплохо сработано, Нина. Какие приметы?

– Возраст между тридцатью и сорока годами, рост значительно выше среднего, крепкого телосложения, одет в темное то ли пальто, то ли длинную куртку, волосы темные, длинноватые. Времени было примерно десять минут шестого. В подворотне горела лампочка, и разносчик утверждает, что хорошо рассмотрел этого человека.

– Время совпадает с тем, что говорит медичка, мол, около пяти она слышала, что кто‑ то возился в подворотне. Проверьте‑ ка потщательнее этого разносчика газет, есть ли у него алиби на все те временные промежутки, которые важны для этого дела.

– Он якобы только что вернулся из двухнедельной поездки в Германию, где у него живут родственники. Это подтвердили и в аэропорту Гардермуэне.

– Отлично.

– Может, кто‑ нибудь обратил внимание на то, – продолжала Нина, – что в свидетельских показаниях относительно Паульсен и того, с чем мы сейчас имеем дело, имеется очевидный общий знаменатель?

– Детский велосипедный прицеп? – предположил Нурбакк. – Ты упомянула, что велосипед с таким прицепом видели и сегодня утром тоже.

Нина подмигнула ему:

– А ты, я вижу, ворон не ловил! Мне потребовалось побольше времени, чтобы прийти к этому. Мы же подумали, что Паульсен увезли из леса, а потом снова привезли туда и оставили на том месте, где ее нашли. Автомобиль на лесной дороге, где ездить машинам запрещено, привлекал бы внимание. А вот детский велосипедный прицеп, наоборот…

Викен отметил для себя, что она совсем не против того, что Арве Нурбакк не сводит с нее глаз.

– Но ведь эти прицепы для совсем маленьких детей, – перебил он ее.

– В самых больших из них достаточно места для двух крупных ребят, – пояснила Нина. – И еще заметьте, что этот велосипед с прицепом, который я упомянула, видели совсем рядом с местом преступления без четверти четыре утра. Кто будет по ночам разъезжать на велосипеде с маленькими детьми?

– Не все же отцепляют прицеп каждый раз, как им надо куда‑ нибудь съездить на велосипеде, – вставил Сигге Хельгарссон. – Я, например, всегда с ним езжу, беру я с собой детей или нет.

Нурбакк пришел Нине на выручку:

– Хильда Паульсен была ростом сто пятьдесят семь сантиметров и, мягко говоря, совсем не тучной. Обнаружена она была с поджатыми под себя ногами. А Анита Эльвестранн была частично расчленена.

– Мой велик стоит здесь, в гараже, – сказал Сигге, – так что поместится не поместится, мы могли бы проверить прямо на месте.

Нина улыбнулась:

– Да я уже осмотрела твой прицеп и позволила себе влезть в него и посмотреть, что получится. Невысокая и худенькая женщина там, безусловно, поместилась бы.

– Ты времени даром не теряла, Йенсен, – сказал Викен и едва удержался от того, чтобы не погладить ее по головке. – Приметы человека из подворотни будут опубликованы в средствах массовой информации, если он не объявится сам не позднее чем через пять часов.

Аксель слышит телефонный звонок. Он узнает мелодию на телефоне, но у него установлена не такая. Он ищет по всей комнате. Звук все приближается, но он не может понять, откуда тот доносится. Аксель открыл глаза и огляделся в чужой гостиной. Не сразу, но он сообразил, что находится в Ритиной квартире у станции метро «Тосен». И еще несколько секунд прошло, прежде чем ему вспомнилось случившееся. Он сел на кожаный диван. Часы на стене показывали без четверти два.

У него замерзли ноги: носки он выбросил в мусорный контейнер в Софиенбергском парке. Он взял мобильный телефон, включил звук. Список непринятых звонков был длинным. Четыре от Бии, три от Мириам. Он позвонил ей.

– Где ты, Аксель? Почему ты не отвечаешь?

– Мне нужно было поспать несколько часов. Полиция у тебя?

– Они здесь были и расспрашивали меня обо всем, а потом звонили два раза. Двое все еще работают на площадке лестницы перед дверью. И они осматривали квартиру и что‑ то искали. И во дворе дежурит полицейский. Как бы я хотела проснуться и чтобы все это оказалось просто страшным сном!

– Та, что лежала там, – это твоя соседка?

Он услышал, что Мириам плачет.

– Что ты им сказала?

Она не ответила.

– Ты не сказала, что я у тебя был?

– Нет, Аксель, ну что ты… Но они, когда звонили, спрашивали, не видела ли я мужчину, который утром выходил из подворотни. И описание похоже на тебя.

– А, это разносчик газет, он меня видел.

– Ты должен пойти и поговорить с ними, Аксель. Прямо сейчас.

– Мне сначала надо морально подготовиться.

Он позвонил Бии.

– Аксель, – воскликнула она, – ты хочешь меня в гроб свести?! Ты представляешь себе, сколько раз я тебе звонила?! Рита говорит, что ты заболел, но что она понятия не имеет, где ты. Я уже собралась обзванивать больницы.

– Больницы? Возьми себя в руки, Бия.

– Это ты должен взять себя в руки! – закричала она. – Ты что, не понимаешь, как я волновалась?

Он глубоко вздохнул:

– Послушай меня, Бия, не перебивай. Кое‑ что случилось. Я не могу тебе пока всего рассказать – расскажу, когда вернусь. Я не болен, слышишь, я не болен! Просто мне необходимо разобраться в одном деле.

– Но где же ты все‑ таки?

– У друзей, они мне помогут.

– А ты не мог бы сейчас приехать? – попросила она, голос у нее дрогнул.

– Бреде, – сказал он внезапно, – мне нужно найти Бреде.

– Бреде? А он какое отношение имеет к этому?

– Мне нужно его найти. Потом я вернусь домой.

Бреде пришел ему в голову неожиданно. Не мог же он сказать правду! Пока нельзя. Он снова откинулся на спинку дивана.

Закрыв за собой дверь квартиры Мириам и спускаясь по шаткой лестнице, он вдруг осознал: все это крутится вокруг него. Сначала физиотерапевт в лесу. Потом Сесилия Давидсен, его пациентка, у которой он бывал дома. И теперь эти останки за дверью. И только когда он бродил по Софиенбергскому парку, всплыло в памяти одно воспоминание – Бреде, вопящий: «Когда‑ нибудь я уничтожу тебя, как ты меня уничтожил! » И сейчас, проспав несколько часов, он все еще был твердо уверен: «Все это крутится вокруг меня и Бреде. Я его предал. Никто, как он, не желает мне зла».

Рита пришла около половины пятого.

– Ты все еще здесь, Аксель? – воскликнула она и радостно, и испуганно.

– Решай сама, верить ли собственным глазам, – ответил он.

Она разделась, сунула ноги в красные тапки с меховой оторочкой и оттащила на кухню три пакета из универсама «Меню». Потом вернулась в гостиную и села в кресло у стола.

– Как там восприняли, что я отменил прием?

– Ну как восприняли? Все же понимают, что и ты тоже можешь заболеть. Но теперь расскажи‑ ка мне, что же у тебя стряслось.

Он откинулся на спинку дивана, уставился в потолок:

– Мы с тобой сколько времени работаем вместе, Рита?

Она задумалась:

– Да уж, пожалуй, скоро двенадцать лет.

– Как тебе кажется, знаешь ты меня?

– Да уж знаю.

– Ты мне доверяешь?

– Прекрати, Аксель! В свой последний час не многих хотела бы я видеть у своей постели, но вот ты один из этих людей.

Он улыбнулся:

– Надеюсь, твое отношение ко мне не изменится, когда ты услышишь то, что я собираюсь тебе сказать.

Рита разогрела рыбный суп.

– Ты что, Аксель, серьезно так думаешь? – воскликнула она, ставя на стол кастрюльку, из которой поднимался пар. – Не может быть, чтобы человеку пришло в голову убить трех беззащитных женщин только ради того, чтобы навредить тебе.

– А ты, значит, считаешь случайностью, что все убитые имели отношение ко мне?

Она налила супу в тарелку, подвинула к нему.

– Я вообще не знаю, что и думать. Этим пусть полиция занимается.

– Ты права, я с ними поговорю, но не раньше завтрашнего дня.

– Ты что, спятил?

Он не сразу ответил: во рту был суп, он же ничего не ел со вчерашнего дня, с обеда.

– Я поговорю с ними завтра утром. Но сначала мне нужно кое‑ что сделать. Сегодня вечером.

Рита покачала головой:

– Думаешь, я не видела, как она с первого дня к тебе липла, студентка‑ то?

– Да речь вообще не о ней.

Но Рита не поверила:

– Как меня бесят такие вертихвостки!

Аксель отодвинул тарелку в сторону.

– Три человека убиты, Рита. Каким‑ то непонятным образом в этом замешан я. Давай не будем приплетать к этому Мириам. У тебя не найдется для меня пары носков и карманного фонарика?

Викен просматривал электронные выпуски газет. Они не давали в прессу информации о том, что подозревают, будто за этими убийствами стоит один и тот же человек, но журналисты ничуть не сомневались на этот счет. Газета «ВГ» уже окрестила его зверюгой и прекратила пичкать народ россказнями о том, что по городу разгуливает медведь‑ убийца. В циркуляре от Паянен, датированном этим же утром, были выделены слова, что любые контакты с прессой должны осуществляться только через нее и через ведущего криминалиста. Викену так было даже удобнее, потому что при таком раскладе мадам было чем заняться и она не станет встревать в расследование. С другой стороны, она совершенно не представляла себе общей картины происходящего. Руководителей, теряющих голову, когда земля начинает гореть под ногами, Викен за свою жизнь насмотрелся вдоволь. Сам он становился тем спокойнее, чем больше адреналина перекачивалось по коридорам управления. «Может статься, в нашей профессии это важнейшее для руководителя качество», – подумал он, открывая одну из записей Йенсен, чтобы повнимательнее изучить показания разносчика газет.

Зазвонил телефон. Он взял трубку и узнал голос той девушки из приемной, которую он называл стопроцентной блондинкой. Нет, он не принимает никого, кто к ним сам заявляется, даже если они желают рассказать что‑ то очень важное. Да, даже и в том случае, когда они отказываются разговаривать с кем‑ нибудь еще, кроме него. Она должна связаться с центральным постом, следуя общепринятой процедуре. У него, к чертовой матери, нет времени талдычить одно и то же каждый божий день!

Он так разошелся еще и потому, что представил себе, как блондинка сидит за стойкой, облаченная в туго облегающую ее выпуклости форменную блузку. И тут он расслышал еще один женский голос, разобрал имя, которое женщина упомянула.

– Что она сказала вот сию минуту? – спросил он девушку.

– А, вы слышали? Я думала, вы повесили трубку.

– Я вас спрашиваю, что сказала эта посетительница.

– Она сказала… Что вы говорили вот только что?.. Что‑ то про то, что вам необходимо кое‑ что узнать, пока не будет слишком поздно; это касается доктора Гленне, ее лечащего врача.

Когда посетительница вышла из лифта, Викен уже ждал ее. Она была несколько выше среднего роста, у нее были рыжеватые волосы и определенно женственные формы – и у этой тоже, надо же! Одета она была в черный костюм в серую полоску; юбка до колен, сапожки на высоких каблуках. Если вообще можно по одежде определить, откуда тот, кто ее носит, то, уж во всяком случае, эта женщина живет не в демократичном районе Тёйен или Грёнланн. Она протянула ему затянутую в перчатку руку таким движением, словно ждала, что он эту руку поцелует. Он довольствовался тем, что легонько пожал ее.

– Сольвейг Лундвалл, – представилась женщина.

Он провел ее в свой кабинет.

– Вы захотели побеседовать лично со мной, – начал он.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 11 121314 Следующая ⇒