Александр Лоскутов 2 страница

Я снимаю с головы старую потрепанную бейсболку и несколько долгих секунд смотрю на нее. Потом разжимаю пальцы. И ветер выхватывает ее у меня из рук. Швыряет вниз, закрутив. Я смотрю, как медленно тонет в ненасытной глотке пустоты красная точка.

— Поторопись, человек, — произносит за моей спиной голос, в котором я слышу отдаленное пение труб.

Я киваю. Бросаю последний взгляд в простершуюся под ногами бездну и поворачиваюсь.

Он стоит метрах в пяти от меня, холодный, далекий, чуждый всему человечеству. На идеальном лице синими кусочками льда сверкают глаза. Их взгляд пронизывает меня насквозь, выворачивая наизнанку, копаясь во внутренностях, ощупывая мою душу. Мне не нравится ощущение холодных пальцев в голове, и я ставлю барьер. Противный холодок исчезает.

— Ты многому научился, — внешне спокойно констатирует он.

Я пожимаю плечами:

— У меня было достаточно времени.

— Но теперь его больше нет.

— Да… Теперь его нет.

— Зачем ты отослал своих апостолов? Я некоторое время молчу, опустив голову. Потом устало вздыхаю:

— Они утомили меня.

Свирепый блеск льда в его холодных глазах становится ярче.

— Ты лжешь, человек!

— Да, — послушно соглашаюсь я. — Лгу.

— Скажи правду.

— Хорошо… На самом деле я не хочу, чтобы они видели мою смерть.

— Ты боишься ее?

— Нет… — мотаю головой. — Я не боюсь смерти. Я боюсь будущего. И не хочу, чтобы моя смерть была напрасной.

— Она не будет напрасной. Мир изменится.

— Но в лучшую ли сторону?

Он молчит. Только сверкают глаза, да слабо подрагивают крылья. Так и не дождавшись ответа, я говорю:

— А ведь когда‑ то я верил в Бога.

— Сейчас уже не веришь?

— Сейчас я его знаю. Это совсем другое… Пора?

— Да‑

Я медленно шагаю вперед, протягивая руку. Касаюсь узкой ладони. Стискиваю ее, будто обмениваясь рукопожатием… И чувствую, как через прохладную жесткую ладонь посланника в меня начинает входить сила. Много силы. Больше, чем я мог себе представить. Больше, чем я мог овладеть. Много. Слишком много…

Ощущение реальности теряется мгновенно.

Я — больше не я. Я плыву по волнам незримого океана силы. Я охватываю одним взглядом весь мир, вижу лица всех без исключения людей, живущих под этим небом, узнаю их имена и привычки… Я забываю все и становлюсь тем, кем должен был стать: проводником, посредником, всего лишь инструментом.

Я теряю ощущение времени. Не знаю, сколько это длится: минуты, часы, может быть, дни…

А потом, когда все кончается, я осознаю себя стоящим на самом краю хищно раззявившей пасть бездны. И от падения меня отделяют всего лишь тонкие металлические прутья. С улыбкой на губах я переваливаюсь через них и ныряю в пустоту.

Прохладный воздух бьет по ушам. Я еще успеваю увидеть первые золотые лучи поднимающегося из‑ за горизонта солнца.

— Это не есть конец, — звучит в моих ушах исполненный силы голос, — а только еще начало!

А потом наступает непроглядная тьма…

* * *

Проснулся я в холодном поту и долго еще лежал тупо пялясь в потолок. Сердце колотилось как сумасшедшее. В голове шумело, как после хорошей попойки.

На улице медленно разгорался новый день. Небо было затянуто тучами. Кажется, в планах у Господа Бога на сегодня записан небольшой дождь. Но мне, честно говоря, плевать на погоду. Хоть дождь, хоть град, хоть снег посреди лета.

Гораздо больше меня волновал сон. Красочный, необычайно реальный— сон, кончающийся бесконечным падением в пустоту и чьим‑ то спокойным голосом. От этого голоса у меня до сих пор мурашки по коже…

Но не это самое страшное. Гораздо хуже, что этот сон периодически повторяется. Причем в последнее время все чаще и чаще. Только и это еще не все. Есть и другие сны примерно на эту же тему, отличающиеся разве что только деталями. И они тоже время от времени посещают меня по ночам.

Каждый раз мне приходится падать в бездну. Или умирать каким‑ нибудь иным столь же приятным способом.

Однообразные повторяющиеся сны — это и раньше было плохо. А в наши дни это плохо вдвойне. Если врачи узнают об этом — все. Конец. Вышибут в два счета по состоянию душевного здоровья. И что мне тогда делать? Пойти в армию и по ночам маршировать вдоль периметра? Нет уж. Даже если наши вояки и примут в свои ряды уволенного по одной из самых неприятных статей и с рождения не знающего понятия дисциплина чистильщика, вряд ли мне там понравится.

Поэтому о своих снах я предпочитаю помалкивать. Хотя по уставу должен был доложить после первого же такого случая.

Кстати, надо будет сходить в церковь. Очистить душу. Помолиться. Покаяться в грехах своих бессчетных.

Но это не сегодня… И не завтра.

Вздохнув, я откинул одеяло и сел на кровати. Натужно скрипнули старые ржавые пружины. И, будто бы дожидаясь этого момента, тотчас же требовательно запищал телефон.

Некоторое время я оцепенело таращился на него очумелым взглядом, даже не замечая, как рука сама нырнула под подушку и намертво стиснула ребристую рукоять пистолета. Телефон продолжал надрываться, медленно сползая к краю стола и угрожая в ближайшие несколько секунд сверзиться на пол.

Не успел. Подхватив подпрыгивающую трубку практически в самый последний момент, я машинально прижал ее к уху.

— Да?..

— Здравствуйте, Алексей. Вы уже проснулись?

— А вы как думаете?

Проявлять вежливость с утра пораньше для меня всегда было занятием воистину непосильным. Кстати, кто это вообще звонит? Бросив быстрый взгляд на горящие на экране определителя цифры, я убедился, что номер мне знаком. Даже более чем. Но с кем я говорю?

— Извините, — тут же непритворно повинился приятный девичий голосок, неведомо почему вызвав у меня прилив желчного раздражения. — Я слышала, что вчера у вас был тяжелый день, но время не терпит. Дмитрий Анатольевич просил передать…

— Кто говорит? — рыкнул я, безжалостно прерывая доносящееся из трубки лепетание.

— Маргарита Васильевна Ладыженская… — Девушка, кажется, смутилась окончательно. Даже начала заикаться. — Я здесь новенькая. Из университета… По переводу…

Я набрал полную грудь воздуха… И беззвучно его выпустил.

— Хорошо, Маргарита. Что там просил передать шеф?

— О… Дмитрий Анатольевич хочет, чтобы вы зашли в Управление.

— Когда?

— Сегодня. Прямо сейчас. Вы придете?

— Приду.

— Хорошо, я передам. До свидания, Алексей.

— Приду, — повторил я, возвращая трубку на место. — Приду, куда ж я денусь‑ то?

Ну вот, нагрубил ни с того ни с сего человеку, и на душе сразу легче стало… Гадство…

Устало потянувшись, я вновь выглянул в окно. Полюбовался на лениво ползущие по небу угрюмо‑ серые облака. Настроение у меня было точь‑ в‑ точь им под стать. Ночной отдых почему‑ то практически не чувствовался. Такое впечатление, будто я, вместо того чтобы спать, полночи мешки с цементом грузил. Плечи саднили и ныли. Левая рука затекла.

Чего ради шефу приспичило вызвать меня в Управление? Да еще срочно. Что они там опять затеяли? Очередную научно‑ исследовательскую экспедицию за пределы области? Будь я проклят, если еще раз свяжусь с этими паучниками.

Ладно. Разберемся. Черт побери, куда девался пояс?.. Ага, вот он, под кроватью.

Застегнув куртку, я перекинул через плечо ремень перевязи и по старой неистребимой привычке тут же проверил, хорошо ли вынимается из ножен меч. Сунул в кобуру пистолет, предварительно удостоверившись, что он заряжен. И только потом повернулся к зеркалу.

М‑ да. Видок, конечно, еще тот: помятый, небритый, опухший словно после недельной пьянки, красноглазый. Ну да ладно. Не на смотрины иду…

Главная контора Управления внешней разведки и зачистки располагалась на месте бывшей железнодорожной академии. Мрачное такое здание по соседству с бывшим парком, откуда давным‑ давно уже исчезли все деревья, а на клумбах вместо цветов произрастала картошка и капуста. Двери были гостеприимно распахнуты, будто бы приглашая случайных прохожих заглянуть в это щедро окруженное многочисленными и порой весьма страшноватыми легендами заведение.

У входа стояли двое ребят из наших. Курили самокрутки — настоящие сигареты в наше время дефицит страшный, доступный не всякому миллионеру. Одного парня я знал. Другого — нет. Из новичков, наверное. Тем не менее кивнули мне оба. Приятно быть известной личностью… Иногда приятно.

Взбежав по ступенькам, я послушно сдал меч по первому требованию охраны (пистолет можно было оставить) и вскоре был допущен в святая святых — рабочий кабинет нашего дорогого шефа Дмитрия Анатольевича Темникова.

В приемной за столом диспетчера сидела незнакомая мне молодая девушка, обладательница роскошных чуть рыжеватых волос и идеально‑ точеной фигуры. Чуть склонив голову, она что‑ то тихо говорила по телефону. Я дружелюбно мотнул головой и кое‑ как выдавил из себя улыбку, за что удостоился короткого изучающего взгляда из‑ под опущенных ресниц.

— Вы к кому?

Умница, девочка. Спрашиваешь, к кому я? А чей это вообще кабинет? Не желая изрекать благопристойные глупости, я молча ткнул пальцем в сторону украшенной резной медной табличкой двери и, проигнорировав негромкий протестующий возглас, плавно проскользнул внутрь.

— Задерживаешься, Алексей, — мягко укорил шеф, отрывая глаза от лежащих перед ним бумаг и поглядывая на меня поверх нелепо смотрящихся на его орлином носу очков. — Мы тебя уже давно ждем.

Мы — это он, очевидно, имел в виду себя и того тощего типа, внешне больше похожего на богомола, чем на человека. Восседал этот человек‑ насекомое в единственном во всем кабинете кресле, несмотря на свою исключительную худобу, каким‑ то образом заполняя его целиком. Лично я его не знал, но наслышан был достаточно. Ринат Хабибуллин. Начальник нашего аналитического и лабораторного корпуса.

Ну точно: дальняя экспедиция грядет… Только шиш вы меня в нее заманите.

— Не хотелось толкаться по автобусам, — не ощущая за плечом привычной тяжести меча, я нервно повел плечами. — Прогулялся пешком.

Выдвинув стул, я с самым непосредственным видом уселся и закинул ногу на ногу. Шеф укоризненно промолчал, продолжая спокойно разглядывать мою персону поверх очков. Хабибуллин, кажется, и вовсе дремал в своем кресле.

Несколько минут мы молча играли в гляделки. И как ни странно, выиграл именно я. Шеф отвел взгляд первым.

Выдающаяся личность наш шеф. Можно, наверное, сказать даже легендарная. Мастер спорта, опытный фехтовальщик, призер каких‑ то там соревнований и олимпиад. До Дня Гнева он только и делал, что мотался по миру, сшибая одну за другой золотые медали. А потом… Потом как‑ то незаметно превратился в чистильщика и осел у нас в Челябинске, притопав сюда аж от самой Москвы на своих двоих. Подвиг, который до сих пор никто не может повторить, хотя и времена сейчас настали куда более спокойные.

А меч… Его меч! По сравнению с ним моя серебряно‑ железная штучка смотрится более чем жалко. На нее, конечно, тоже наложено благословение (черт, да какое там благословение — видимость одна только), но его меч пропитан силой насквозь. Не представляю, где он это оружие добыл, вообще не имею понятия, откуда такие вещи берутся, но факты остаются фактами — его катана режет даже броневую сталь. Не сказал бы, что как нож масло, но все равно режет. А на нечисть она действует и вовсе убийственно. Сам видел, как вампиры после одной лишь царапины падали замертво.

Хотел бы я иметь такой клинок!

Вот только желания мои вряд ли осуществимы. Во всем городе таких мечей только три. Один у нас и два— у церковников в центральном соборе. Не знаю, то ли святые отцы их там изучают, то ли на них молятся. Но на нашем несуществующем фронте эти клинки не появляются. А зря.

Собственно говоря, в боях не участвуют теперь уже все три меча. Меч нашего дражайшего шефа последние несколько лет тоже в шкафу за стеклом. Сам шеф в рейды больше не ходит — говорит, что слишком стар для этого. Но и оружие свое он никому не доверяет. Так и держит при себе. Можно сказать, под рукой.

Вон он лежит. Я его вижу. Я чувствую его силу. Холодную, жестокую, беспощадную, но все же, как ни странно, добрую силу.

Вот бы прикоснуться к нему. Если нельзя взять, то хотя бы уж потрогать…

Шеф негромко прокашлялся. Я поспешно отвернулся от вожделенного меча и вернулся к делам насущным. А к таковым, несомненно, относился вопрос: зачем меня вообще сюда вызвали?

Кажется, сейчас все прояснится…

— Алексей, мы изучили мертвяка, убитого тобой вчера.

Всего одно предложение сказано, а сколько после него появилось новых вопросов!

Изучили. Раз изучили, значит, привезли — на месте никто заниматься научными исследованиями не будет. Когда привезли? Ночью? Что это за мертвяк такой, если ради него наше прижимистое и рачительное начальство решило послать за покойничком машину прямо посреди ночи? Чем он его так заинтересовал? Да, экземпляр, конечно, весьма примечательный, но ведь не настолько же, чтобы ради него бросить все остальные дела… Или как раз настолько? Что я упустил?

Не зря мне с самого начала не понравился этот вызов. Что‑ то сейчас будет.

Шеф тем временем невозмутимо продолжал:

— Очень‑ очень необычное существо. До сих пор ничего подобного нам не встречалось…

— Ну и что тут такого? — перебил я своего дражайшего шефа вовсе не из‑ за чувства противоречия, как он, несомненно, подумал. Я действительно ничего не понимал. — Не вижу в этом ничего необычного. Новые виды нечисти появляются чуть ли не по три раза в год.

— Да. Появляются. Но все они, так или иначе, вписываются в составленную еще лет двадцать назад квалификационную таблицу, отличаясь друг от друга разве что чисто внешне. Этот же совершенно другой. Я бы даже сказал, чужеродный, если бы речь изначально не шла о нечисти.

Шеф чуть заметно улыбнулся, наглядно демонстрируя, что у него, что бы там ни болтали зеленые новобранцы, все‑ таки есть чувство юмора.

— Ну да, было в нем что‑ то такое, — милостиво согласился я. — Шустрый был, гад, до невозможности.

— То, что ты назвал словом «шустрый» — это только вершина айсберга, — шеф хмуро посмотрел на лежащую у него на столе щедро усыпанную цифрами и диаграммами бумагу, которая, видимо, и являлась заключением вскрывавшей мертвяка лаборатории. Поморщился. И решительно прихлопнул ее ладонью. — Об остальном тебе куда лучше меня расскажет Ринат Тимурович.

До этого вроде бы и вовсе не слушавший разговор Хабибуллин моментально подался вперед. В этот момент своими резкими угловатыми движениями он до того напоминал атакующего богомола, что я даже помотал головой.

— Как уже сказал Дмитрий Анатольевич, это был весьма необычный… хм… экземпляр. — Начальник наших умников нервно потер ладони. — Начать с того, что этот мертвяк, кажется, совершенно не подвержен разложению. Да‑ да, не смотрите на меня так удивленно. Это истинная правда. Как человек он умер шесть, возможно, семь дней назад…

— Ты видел, как выглядит труп недельной давности? — воспользовавшись возникшей паузой, вновь вклинился в разговор шеф. Вопрос был более чем бессмысленным. Конечно, видел. И неоднократно. Так что мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть. И слушать дальше.

— Несмотря на довольно долгий срок пребывания в посмертном состоянии, мышечная гибкость сохранилась в полном объеме. Головной мозг… Мне кажется, он не только не пострадал, но даже и кое‑ что приобрел. Некоторые новые качества… Не могу пока сказать, что именно. Тут требуются дополнительные исследования. Но, самое главное, этот мертвяк действительно мог говорить.

Я присвистнул. Говорящий мертвец. Разумный. Сохранивший память и способность мыслить логически. Наши ученые теологи что угодно отдали бы за одну только возможность с ним пообщаться. Даже душу.

Тайны посмертия. Возможность прикоснуться к неведомому. Шанс познать Бога… Ну и Лукавого, конечно, тоже.

Кажется, я уже понял, зачем меня сюда вызвали…

— Тело опознали? Известно, кто это был? Шеф чуть заметно поджал губы.

— Нет. В общегородской базе данных об этом человеке нет. Он не отсюда. И даже не из области.

— Очевидно, гость, — негромко пробормотал Хабибуллин. — Приезжий.

— Приезжие тоже проходят регистрацию, — отрубил шеф. — В аэропорту или на воротах.

— Но ведь до города он не добрался, — моментально парировал главный ученый и аналитик. — Потому и отметиться не успел.

— А может быть, он к нам сюда уже после смерти и заявился? — спросил я.

— Нет! — Ринат Тимурович опять лихорадочно потер ладони. Что у него там, чесотка, что ли? — Он умер здесь. В том же здании, где вы, Алексей, его и обнаружили. За целую неделю он из него ни разу так и не выходил. Такое поведение куда больше характерно для призраков и очень необычно для мертвяков… Кстати, вы знаете, от чего он умер?

— Полагаю, от пули, — я припомнил кровавое пятно на стене и валявшуюся там же гильзу. — Кто‑ то его застрелил.

— А вот и нет. Эта рана была нанесена уже после смерти. А умер он от истощения. Я прищурился:

— Мне он почему‑ то не показался истощенным. Худой, конечно, но не настолько, чтобы умереть от голода.

— Нет‑ нет! — Хабибуллин всплеснул руками. — Я, наверное, не так выразился. Он умер не от голода, а от полного внутреннего истощения жизненных сил… Я бы сказал, что из него просто вытянули душу.

— Вот как?.. Кто же это сделал? И, самое главное, как?

Хабибуллин развел руками:

— Да если б я знал…

Та‑ ак. Дело это с каждой минутой нравилось мне все меньше и меньше. А если честно, оно мне и вовсе уже не нравилось.

— Кстати, когда наши головастые парни, — шеф мотнул головой в сторону нервно теребившего свою редкую бородку Хабибуллина, — потрошили неожиданно свалившийся на них подарочек, выяснилось, что наш неведомый убийца и этот твой мертвяк — вовсе не одно и то же… хм… лицо.

— Я с самого начала это знал, — буркнул я. — Не мог мертвяк угробить сразу трех наших всего за несколько дней. Не его профиль. Да и не по способностям ему сие деяние.

— Этот вполне мог, — раздраженно отрезал шеф. — Мог, но тем не менее этого не сделал. Не он это. Не он… Ты понимаешь, что это значит? Убийца наш целехонек и по‑ прежнему гуляет где‑ то там.

— Вы хотите, чтобы я продолжил поиски?

Я все еще на что‑ то надеялся. Зря, конечно. Но надежда — это одно из важнейших свойств человеческой души. Только мертвые лишены этого чувства. Даже у оборотней оно есть.

Пока живу — надеюсь.

— М‑ м… Нет. Оставим пока эту неведомую тварь в покое. В конце концов она от нас все равно никуда не денется. А ты лучше поищи‑ ка еще одного такого мертвяка. И попытайся захватить его… в функционирующем состоянии.

Ну вот. Так я и знал!

— И как я, по‑ вашему, должен его захватить? Заболтать, что ли?

— Если другого выхода не будет, можешь и заболтать. Но я рекомендовал бы способ попроще: берешь меч и отделяешь ему ноги и руки от туловища. Чтобы убежать и сопротивляться не мог. После чего достаешь сотовый и звонишь нам. Для тебя машина будет всегда. В любое время суток.

Замечательно. Просто замечательно… В любое время суток, значит? Как же вас все‑ таки зацепил этот мертвяк. Ну, ладно Хабибуллин. Из того, что я слышал, этот готов свернуть горы просто ради чистого абстрактного знания, ради любопытства. Но шеф‑ то у нас практичен до ужаса. Ставить сугубо научные задачи впереди целей практических — это настолько на него не похоже, что даже вызывает подозрения.

А ведь, судя по всему, курирует задачу именно он.

Значит, кроется в этом что‑ то такое, чего я пока не знаю…

— Что происходит? — Наткнувшись на непонимающий взгляд шефа, я не счел нужным отводить глаза. И был вознагражден за это крохотной искоркой неуверенности, впервые на моей памяти промелькнувшей в его ранее непробиваемом взгляде. — Я же вижу, что‑ то затевается.

— Что у нас может затеваться, кроме бесконечной войны за выживание? — раздраженно буркнул шеф, тем не менее отводя взгляд.

Неожиданно вновь проснулся Хабибуллин.

— Назревает переломный момент, — едва слышно пробормотал он, нетерпеливо ерзая в кресле. — Время меняет течение. Что‑ то происходит в мире… Возможно, Господь готовит нам еще один День Гнева…

Шеф кисло посмотрел на своего заместителя по научной части, но ничего не сказал. Хабибуллин этого не заметил. Не обращая внимания на нас с шефом, он сосредоточился исключительно на себе и теперь старательно грыз ногти. Резкие перепады настроения этого человека наводили меня на мысль о горбольнице под номером два, где у нас держали психически неуравновешенных.

Я чуть склонил голову и в упор уставился на шефа, всем своим видом показывая, что не уйду отсюда, пока не услышу всех подробностей.

И шеф сдался. Невероятно, но факт. Вместо того, чтобы под ручку выпроводить меня из кабинета и повелеть не задавать лишних вопросов, он ударился в разъяснения:

— Наши ученые засекли некоторое напряжение в вероятностных потоках. Точно такое же, какое, по их расчетам, предшествовало первому прорыву сил и последовавшему за ним Дню Гнева. Разве что только чуть более неопределенное, расплывчатое и смазанное.

— Конец света, стадия вторая? — тут же уточнил я.

— Пока неясно. — Шеф глянул на меня так, что мне почему‑ то захотелось спрятаться под стол. Да, есть еще сила в старике. Не так уж он и прост, как хочет казаться. — Известно только, что надвигается нечто для нас всех малоприятное. Причем о грядущих неприятностях имеем представление не только мы. Церковники тоже что‑ то знают. Вот уже месяца три их собор продвигает в жизнь некий план. Но что именно они замышляют, нам пока неизвестно. Нет у нас с ними дружбы. — Дмитрий Анатольевич поморщился. — Различие в целях и методах, Божье слово против меча и все такое… Короче, сам знаешь.

Я понимающе хмыкнул. Похоже, события развивались именно в том ключе, как этого и следовало ожидать. Если конец света нас все же накроет, то исключительно по той простой причине, что человечество даже в дни Апокалипсиса половину своих сил будет тратить на внутреннюю грызню.

— И все‑ таки, что нас ждет? И при чем тут я? Шеф снова ожег меня взглядом, беззвучно приказывая заткнуться.

— Хотя пока еще все это вилами на воде писано, но мы на всякий случай должны быть готовы к самому худшему. Даже если День Гнева ударит вновь, мы имеем право устоять. Но, самое главное, мы не должны упустить шанс предотвратить катастрофу.

— А что, разве такой шанс есть?

— Да. — Шефу, кажется, надоело метать пламенные взгляды, и на этот раз он угостил меня порцией арктического льда. — Шанс есть. И есть он именно у нас. Явление провозвестника — мессии нового времени — ожидается где‑ то сравнительно недалеко. Либо в нашей области, либо в соседних: под Екатеринбургом или Курганом. А в свете последних событий я начинаю думать, что произойдет это все же именно у нас.

— А… — Я помотал головой, отрицая саму эту возможность, но вопрос все‑ таки задал: — Так вы хотите отыскать мессию и, дабы спасти человечество от последствий нового Дня Гнева, сделать ему чики‑ чики?..

Я подавился словами, так и не договорив. Шеф не мигая смотрел на меня. В комнате воцарилась абсолютная непробиваемая тишина, нарушаемая только безразличным тиканьем висящих на стене антикварных маятниковых часов. Даже неуемный татарин прекратил наконец ерзать в кресле и застыл наподобие нескладного угловатого памятника, поблескивая на меня своими угольно‑ черными глазками. Из‑ за двери далекой, едва различимой нотой донеслась почти сразу же оборвавшаяся трель телефонного звонка.

Молчание давило на нервы. Туда‑ сюда ходил маятник, отмечая исчезающие безвозвратно секунды.

Я неловко покрутил головой, отметая только что прозвучавшую фразу, и вернулся непосредственно к делу.

— Зачем вам нужен говорящий мертвяк? Чтобы выдавить из него информацию о готовящемся прорыве?

— Мертвым ведомо многое, — уклончиво проговорил шеф, глядя куда‑ то в сторону… Хотя нет, не просто в сторону он смотрел, а на свой меч уставился. И в глазах его горело… нетерпение, что ли?

Я с трудом подавил желание последовать его примеру. Дьявольщина, неужто он специально выставил клинок на всеобщее обозрение, дабы всех нас спровоцировать? Или это только ради меня?

— Так он вам и расскажет. Держите карман шире.

— Есть способы убедить в сотрудничестве даже мертвых, — уклончиво заметил Дмитрий Анатольевич.

После этих слов разговор заглох окончательно. Шеф продолжал рассматривать спрятанный за стеклом меч. Хабибуллин сосредоточенно грыз ногти.

Собственно, говорить больше было не о чем. Дело ясно, что дело темное. Я встал.

— Ладно. Обещаю приложить все силы. Если хотя бы еще один такой мертвяк существует в природе, я его найду.

— И еще одно, Алексей. — Я остановился, уже взявшись за ручку двери. И, будучи не в силах этому противиться, все‑ таки скосил глаза влево. — Не говори никому ни слова из того, что ты сейчас здесь услышал. — Шеф помолчал секунду, а потом все так же негромко добавил: — И тем более молчи о том, что так и не услышал.

Я кивнул. С усилием оторвал взгляд от спрятанного в шкафчике за стеклом притягательно‑ недоступного меча. И аккуратно прикрыл за собой дверь. Девушка Маргарита Васильевна за столом диспетчера оторвалась от своего занятия и, подняв голову, послала в мою сторону неуверенную улыбку.

На этот раз у меня не было ни сил, ни желания улыбаться в ответ.

* * *

Что мы имеем?

А имеем мы меч за плечами, город перед глазами и возможный приход мессии в ближайшем будущем. Знать бы еще, какого мессии. Светлого или темного?

Хотя какая разница? Ни тот, ни другой нам, людям, радости не принесет.

Что я могу на этот счет предпринять? И почему именно я? Хотя на последний вопрос ответ как раз найти не так уж и сложно.

Потому что я — лучший. Потому что нет больше среди чистильщиков никого, способного зайти столь далеко и потом вернуться в город живым. Никого, кроме разве что нашего шефа, но он‑ то уже давно перешел на кабинетную должность. Не знаю, доставляет она ему радость или нет. Я бы на его месте скорее ползком за стену уполз, чем позволил бы похоронить себя заживо в каком‑ то заваленном бумагами кабинетике. Пусть даже и на пару с секретаршей, у которой ноги начинаются от ушей. Но я не на его месте…

Итак, еще раз: что мы имеем?..

Старательно ломая голову над чужими проблемами, я медленно шел по улице. Хотя вокруг было достаточно многолюдно, никто мне не докучал. Прохожие старательно уступали дорогу, шарахались в стороны, прижимались к стенам.

Кому хочется общаться с чистильщиком, который выглядит так, будто у него зубы болят. Причем все сразу.

А проблемы я все‑ таки правильно охарактеризовал. Не мои они. Чужие. Моя работа, несмотря на весь ее залихватский внешний антураж, очень проста: исполнять приказы. Сказано ловить мертвяка — вот и буду его ловить. А над основами мироздания и проблемами теологии пусть голова болит у тех, кому за это деньги платят.

Нет, я, конечно, не такой идиот, чтобы считать, будто конец света меня не касается. Еще как касается! Напрямую. Но вот только сделать я все равно ничего не могу. Да и не знаю я почти ничего. То, что рассказал шеф, — это так, верхушки. А о скольком он умолчал? Подробности, детали, результаты анализов, выкладки теологов и ученых… Все это, так сказать, осталось за кадром. То есть там, где обычно и скрывается самое главное.

Да ни в жизнь не поверю, чтобы у шефа и его банды аналитиков не было какого‑ нибудь плана. Хитрого‑ хитрого плана, который даже приход мессии повернет нам на пользу.

То, что я голову ломаю, все равно ничем не поможет. Ни им не поможет, ни мне.

И самому мессии тоже не поможет.

Эх, найти бы его да поговорить по душам. Пока просто поговорить, и ничего более. Всего лишь узнать, кто он и что затевает тот, кто за ним стоит. Только где его найдешь среди трехсот пятидесяти тысяч горожан? Выйти на него не так‑ то просто, даже если он и человек (что в принципе тоже еще совсем даже не факт).

Проходя мимо блистающей куполами церквушки, я, следуя примерам многочисленных прохожих, медленно перекрестился. Добрых два десятка глаз уставились на меня тотчас же чуть ли не с удивлением. Что, не ожидали? Неужто думали, что раз чистильщик, раз с оружием не расстается даже во сне, так, значит, еретик, схизматик, а то и вовсе атеист? А вот и нет! Мечом во все времена махать можно было также и с Божьего благословения… К сожалению.

Хорошая церковь. Красивая. По идее надо бы зайти. Исповедаться хотя бы. Помолиться. Давненько я перед ликом Божьим не стоял. Но что‑ то вот не тянет.

Грехи мои мы с Господом при личной встрече обсудим. Без посредников.

Вместо того чтобы принять пищу духовную, я решил удовольствоваться пищей телесной. И с этой целью завернул в первое же попавшееся кафе.

Внутри было почти пусто. Только за одним из столиков расположилась какая‑ то парочка. Влюбленные, наверное. На меня они даже не взглянули.

Подавали здесь больше всего всевозможные тортики да пирожные. На сладкое меня как‑ то не тянуло. И поэтому вместо того, чтобы запускать зубы в кремовые трубочки и шоколадные рулеты, я вытащил из кармана стандартную пачку армейского рациона.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒