Ирина Градова 8 страница

– А что, если за деньги? – спросила Даша.

– В смысле?

– Ну, допустим, у тебя была бы нужная сумма, чтобы достать почку и сделать операцию, скажем, в какой‑ нибудь европейской клинике?

– Торговля органами запрещена – странно, что ты, адвокат, не в курсе!

– Да я вовсе не о торговле говорю! Это же можно оформить законным путем… наверное.

– Не знаю, – покачал головой Анатолий. – Я об этом еще не думал. И неизвестно, когда смогу это сделать!

– Не падай духом, – сказала Даша, похлопав его по руке. – Я – лучшая в своем деле: если тебя можно вытащить, то у меня получится.

Ей хотелось сказать что‑ нибудь ободряющее, но она терпеть не могла попусту обнадеживать подзащитного. Словно догадавшись, о чем она думает, Толя схватил ее ладонь и сжал изо всех сил.

– Спасибо, что не врешь, – сказал он. – И не обещаешь золотые горы!

Даше не хотелось, чтобы он отпускал ее руку.

* * *

Громкий автомобильный гудок неприятно резанул по ушам, и я оглянулась в поисках того, кто нарушает тишину.

– Анна?

Из серебристо‑ серой «Ауди» вылез высокий худой мужчина, и я ошалело уставилась на его лицо, казавшееся странно знакомым.

– Анна, вы опоздали, – произнес он, подходя ближе. Я наконец поняла, в чем дело. Черт, совсем забыла о встрече с Ван Хаасом, а ведь он звонил заранее!

– Про… стите, – пробормотала я, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло.

– Вы забыли, верно?

Он пристально смотрел мне в глаза, и я не стала отпираться.

– Простите еще раз…

– Выглядите озабоченной. Проблемы?

– Нет, никаких проблем, – поспешно ответила я. – Так зачем вы хотели меня видеть?

– Чтобы отвезти вас за город.

– За город?

Господи, он что, клеится ко мне?! Этого еще не хватало. Нет, мужик он, конечно, видный, ничего не скажешь, однако…

– Вы же сами спрашивали, насколько безопасна наша продукция, – сказал между тем Ван Хаас. – И я подумал, что вам должно быть небезынтересно посетить производство. Завод расположен недалеко от города, и мы доберемся меньше чем за полчаса.

Вот не думала, что Ван Хаас воспринял мои слова настолько всерьез! И неужели я – такая уж важная персона, чтобы тащить меня на производство?

Тем не менее отказываться я сочла невежливым – в конце концов, сама согласилась на встречу, сама задавала вопросы – короче, напросилась!

– Откуда вы так хорошо знаете русский? – спросила я, расположившись в удобном салоне. – Вы ведь немец?

– Вообще‑ то мои предки родом из Голландии, – ответил Ван Хаас. – Я лет тридцать назад учился в Москве. С тех пор прикипел к России, ездил в командировки, а когда подвернулась возможность, подал идею построить завод «Либе Фрау». Сначала планировали в столице, но там оказалось дорого, вот и выбрали Петербург.

– Не жалеете?

– Санкт‑ Петербург – красивый город. Не зимой, конечно, и не весной – очень грязно и пыльно, улицы вовсе не убирают, хотя вокруг полно дворников!

Не скрою, мне не слишком приятно было слушать такое о моем городе, но ведь он, в сущности, прав. Русский менталитет меня часто подводит – мы ближе к восточным нациям, которые не высказываются прямо, а говорят витиевато, так, что сразу и не поймешь, хвалят они или ругают. Другое дело европейцы: они обычно режут правду‑ матку, справедливо считая, что правдой обидеть нельзя.

Завод выглядел не так, как я ожидала. Посреди огромного ничего, обилием коего славится русская земля, стоял целый городок. Он выглядел аккуратным и чистеньким, несмотря на не самый выигрышный сезон – уж тут‑ то определенно убирали с тщанием! Несколько корпусов, раскрашенных в жизнерадостные цвета, располагались вокруг ярко‑ синего офисного здания, практически полностью сделанного из стекла.

К счастью, Ван Хаас не стал утомлять меня показом всех цехов. Мы просто пробежались по цепочке – от сырья до готовой продукции, минуя промежуточные стадии. Я подержала в руках упаковки, ознакомилась с составом косметических средств и осталась довольна. Приходится лишь сетовать на то, что в моей собственной стране иностранные производители показывают пример местному населению, а не наоборот.

– Хотите увидеть буфет? – спросил Ван Хаас, когда мы закончили осмотр. – Тем более что уже давно время обеда!

– Знаете, раньше никому из «моделей» в голову не приходило интересоваться, насколько безопасна наша косметика, – заметил он, когда я отложила меню. – Поэтому ваши слова буквально потрясли меня, и я, возможно, повел себя не лучшим образом.

– Это точно! – усмехнулась я, откидываясь на спинку стула и разворачивая белоснежную салфетку у себя на коленях.

– Разве вас не прельстила сумма контракта? По‑ моему, она впечатляет – даже меня, а я привык к тому, что в нашем деле крутятся большие деньги!

– Вы хорошо знаете русский, – заметила я, – поэтому позволю себе объяснить с помощью старинной пословицы.

– О, я люблю русские пословицы! – живо отозвался Ван Хаас.

– Это не совсем русская пословица. На самом деле она, если не ошибаюсь, персидская. Звучит она примерно так: «Двадцать лет ума нет и не будет. Тридцать лет жены нет и не будет. Сорок лет денег нет и не будет».

Серые глаза собеседника смотрели на меня внимательно и сосредоточенно, выдавая напряженную работу мысли, и я сочла нужным пояснить, что имела в виду.

– Когда мне стукнуло сорок, – сказала я, – моя зарплата была одной из самых низких в городе. Я была оперирующим хирургом, но в то же время женщиной, а это означало, что мне каждый раз приходилось доказывать коллегам‑ мужчинам, что я сделана из точно такого же материала, что и они. Со временем это удалось, но на моих доходах данный факт никак не отразился: я по‑ прежнему получала гроши.

– Почему вы не ушли?

– Уход из больницы означал бы уход из медицины вообще, а я не мыслила себя в другой профессии. Я научилась обходиться малым, вырастила троих детей, и пусть мы никогда не шиковали, но и настоящей бедности, слава богу, не знали. Я никогда не мечтала о больших деньгах.

– Хирурги в Европе хорошо зарабатывают, – задумчиво произнес Ван Хаас. – В сущности, это одна из самых доходных профессий, хотя пластические хирурги, конечно же, считаются среди них самыми богатыми.

– Что говорить о Европе? – пожала я плечами. – Нам здесь жить, а о карьере думать не приходится – все‑ таки официально мне уже пора на пенсию! А вы всю жизнь косметикой занимаетесь? – решила задать вопрос и я, устав от роли допрашиваемой.

– По образованию я фармацевт, – ответил Ван Хаас. – Долгое время работал на крупный концерн, но потом устал и ушел в другую отрасль. Понравилось. Проработал десять лет, стал партнером. Вот, пожалуй, и все.

– А почему бросили фармацию? Это ведь прибыльное дело – гораздо прибыльнее косметики!

– Верно, – кивнул мой собеседник. – Но, скажем так, с возрастом я начал становиться идеалистом.

– То есть?

– Фармацевтическая промышленность приносит огромные прибыли – просто потому, что без нее добрая половина человечества вымрет. Однако большое поле сбыта ведет к большим проблемам – махинациям, теневому рынку, коррупции и так далее.

– А, значит, и у вас не лучше, чем у нас? – почти радостно отметила я.

Он тихо рассмеялся.

– В общем, да. Если судить по новостным программам, Россия – одна из самых коррумпированных стран в мире, но, к сожалению, и в старушке Европе хватает неприятностей.

– Значит, вы ушли из принципа? – уточнила я.

– Не только. Мне предложили долгосрочный контракт и перспективу роста, которая отсутствовала на предыдущем месте работы… Упс‑ с, я разрушил образ героя?

– Ну, не до конца: по крайней мере, у вас были хоть какие‑ то идеалы, и вы старались их придерживаться.

– А теперь можно я спрошу?

– Рискните.

– Почему вы задали тот вопрос о безопасности нашей продукции?

– Я всегда ознакомляюсь с составом косметического средства, которое намерена использовать. К счастью, полученные за всю жизнь знания химии позволяют мне разбираться в том, насколько они полезны или вредны. Не хотелось бы, став лицом вашей марки, впаривать людям всякую гадость.

– Впаривать?

– Втюхивать, всучивать…

– Стоп‑ стоп, я знаю, что значит «втюхивать»! Значит, у вас тоже имеются свои принципы? Это приятно. И дело только в них?

– Не совсем…

Зачем Ван Хаасу знать о моих проблемах? С другой стороны, он может что‑ нибудь посоветовать, взглянув на проблему свежим взглядом? Поэтому я в нескольких словах поведала ему об Анатолии, «Голудроле» и всем, что с этим связано.

– «Голудрол», вы сказали? – пробормотал он, когда я закончила.

– Да. Неужели вам знакомо это название? Странно, ведь препарат новый!

– Дело не в названии – его я слышу впервые, но вот его эффект… Кажется, я что‑ то такое припоминаю, но где и при каких обстоятельствах?.. Ладно, давайте‑ ка вернемся к нашим баранам, как говорят французы. Я хочу знать, понравилось ли вам то, что вы здесь увидели?

– Очень. Честно скажу, я никогда не бывала на таких предприятиях, и ваше произвело на меня большое впечатление.

– Это значит – «да»?

– Вы о чем?

– Согласны работать с «Либе Фрау»?

– Понимаете… Я знаю, что отняла много вашего времени, и…

– Не переживайте: я сам распоряжаюсь своим временем и тем, на что его тратить. Что вас смущает? Обещаю, что мы надолго вас не задержим – максимум на недельку, да и то не с утра до вечера, а на несколько часов. Как вы на это смотрите? Нам нужно отснять портфолио для рекламы в женских журналах и пару‑ тройку роликов – только и всего.

Ван Хаас говорил убедительно, а я испытывала муки совести из‑ за того, что заставила человека водить меня по заводу, когда он мог посвятить это время семье.

– Ладно, – подавив вздох, ответила я. – Всего на несколько часов?

* * *

Не успела я вечером войти в квартиру, как зазвонил телефон. На проводе была Лариса Журенко – та самая, которая так мило приняла меня в офисе «Либе Фрау». Она спросила, когда мне удобно подъехать на фотосессию. Надо же, как Ван Хаас быстро взял меня в оборот! И все‑ таки мне этот мужик понравился. Было в нем что‑ то такое ненашенское, нечто, что принято называть «европейским налетом». Такой налет со временем появляется на старом золоте. У меня есть доставшиеся от тети серьги с бриллиантами, так вот на них тоже есть такой налет. В ювелирной мастерской я хотела его снять, но ювелирша попалась знающая и сказала, что делать этого не стоит: так сразу видно, что вещица старинная. Я, конечно, не хочу сказать, что Ван Хаас стар – совсем наоборот, полагаю, он моложе меня лет на пять. Дело не в возрасте, а в ореоле спокойного благополучия и благородства, которые, как и завод, произвели на меня благоприятное впечатление.

Встречу назначили на следующее утро. Правда, уже вторые сутки собираюсь встретиться с Егором Артамоновым, но чего уж там – поеду после обеда, куда он денется?

Дома оказался Влад.

– Ну, и где мы шляемся? – подозрительно спросил он, принимая у меня плащ. – Я надеялся пожрать по‑ человечески, а в холодильнике шаром покати!

– Могу поджарить тебе картошки. Дашка не звонила?

– При мне – нет.

Мы прошли на кухню.

– Как дела у твоего Анатолия? – вдруг поинтересовался сын.

– Не знаю, Дашка‑ то дома не ночевала… Последнее, что мне известно, – полицейские обнаружили пистолет, из которого стреляли в Илью Митрохина. Пистолет принадлежит Толику.

– Это ничего не значит – кто угодно мог…

– Толик соврал Дашке, – перебила я. – Он сказал, что не знает, куда делся пистолет, а потом сам же его перепрятал, и все это засняла камера!

– Вот это фокус! – присвистнул Влад, покачивая головой. – Мы не так близко общались с Анатолием, но мне как‑ то не верится, что он мог кого‑ то убить.

– Я тоже так считаю, но теперь даже не представляю, как Дарья выпутываться станет! Она была в такой ярости от его лжи, что готова бросить дело!

– Она никогда такого не сделает.

– Ха, ты что, Дашку нашу не знаешь? Принципы для нее мало что значат!

– Да дело не в принципах, мам. Не знаю, наказывают ли у нас за такие штуки по закону, но за границей за подобное неэтичное поведение лишают лицензии. В нашем случае, возможно, все не так серьезно, но об адвокате, при первых же трудностях отказавшемся от подзащитного, определенно пойдет дурная слава.

– Может, ты и прав.

– Все‑ таки мне кажется, что парня подставили, причем подставили профессионально – так, что когда убили Митрохина, других подозреваемых даже не стали принимать во внимание!

– Ты считаешь, следователю кто‑ то платит?

– Не обязательно. «Телефонное право» никто не отменял: один звоночек откуда надо, и следователь, как флюгер, сменит направление расследования!

– Но кому надо подставлять Толика? – недоумевала я.

– Как это кому – «Фармаконии», разумеется!

– Но ведь председателем совета директоров являлся Илья Митрохин, а именно он‑ то и погиб!

– В совете директоров есть и другие люди, которым не выгодна буча, поднятая Анатолием и его командой потерпевших. Может, когда убили Митрохина, кто‑ то из них увидел в этом возможность отделаться от надоедливого доктора?

– Почему тогда просто не избавиться от него физически? – спросила я. – Толика уже однажды избили и, если они так его боялись, могли бы грохнуть!

– Не скажи. Во‑ первых, тогда подозревали бы именно владельцев «Фармаконии», ведь Толян только им и мешал. Во‑ вторых, он стал бы мучеником, пострадавшим «за правое дело», и, чего доброго, его смерть привлекла бы нежелательное внимание СМИ и следственных органов. Если же подставить его, чтобы все считали, будто он убил Митрохина, то любые его слова будут восприниматься как ложь, что бы он ни утверждал и как бы ни оправдывался.

В этом был смысл.

– Я вот все думаю, – пробормотала я после недолгого размышления, – если ты прав, то почему «Фармакония» так старается уничтожить Толю? Даже если докажут, что «Голудрол» вреден, они потеряют деньги, изъяв препарат из продажи, но ведь фирма производит не только его, а еще много других медикаментов, так? Почему же они так всполошились из‑ за Толиных действий – настолько, что решили капитально за него взяться?

– Думаю, ты слишком узко смотришь на ситуацию. Начнем с того, что изъятие препарата с рынка чревато огромными потерями. Не забывай, что «Голудрол» выиграл тендер на поставки в государственные онкологические клиники, а это чертовски большие бабки! Кроме того, в этом случае потянется целая цепочка. Кто и за чей счет проводил клинические исследования? Они ведь, грубо говоря, делятся на проводимые при участии профессионального медицинского сообщества и гораздо более частые – те, что проводят сами фармацевтические компании. Это все равно как судья являлся бы одновременно владельцем тюрьмы и получал государственную дотацию, зависящую от «поголовья» заключенных! Неужели он оправдает подсудимого, если таким образом от него утекут деньги?

– Но ведь такие исследования принимаются во внимание Министерством здравоохранения, значит, их нельзя считать полностью сфабрикованными!

– Конечно, нет, но это – верный путь к злоупотреблениям. Ты же знаешь, как приходится воевать с начальством, чтобы отбиться от препаратов, которые имеют малый эффект, и вытребовать те, что хоть как‑ то лечат! Здравоохранение у нас бесплатное только на словах, на деле же за все кто‑ то платит. В нашем случае – государство, а в разных офисах, через которые проходят деньги, предназначенные на лекарства, сидят люди, которым катастрофически не хватает зарплаты, и они ищут пути увеличить ее за счет все того же государства. Таким образом, можно сказать, что я заказываю дорогой и действенный препарат от печени – к примеру, «Эссенциале форте», но до больного доходит настойка расторопши, тоже, по словам некоторых знахарей, оказывающая положительное влияние на этот орган, только в десятки раз дешевле!

– Но… – начала было я, однако Влад еще не закончил.

– Более того, если «Голудрол» «запорют», то встанет вопрос о доверии к другим лекарственным средствам производства «Фармаконии», а также о том, каким образом она выиграла тендер, если ее дела на тот момент шли вовсе не блестяще – во всяком случае, помнится, так утверждала Дашка!

И все же я не могла понять главного: кто и за что убил Илью Митрохина. Не для того же, чтобы подставить Толика и убрать его с карты боевых действий!

* * *

В жизни так не уставала, как в это утро. Раньше я считала, что модели даром получают громадные деньги, а ведь им и надо всего‑ то – повертеться перед камерой! Оказывается, все не так просто и быть моделью – искусство, и мне в моем почтенном возрасте его уже ни за что не освоить. Если бы не Лариса, проявившая недюжинную дипломатичность в налаживании диалога между мной и фотографом, мой первый опыт окончился бы сокрушительным провалом. По прошествии трех с половиной часов я освоилась и поняла, что от меня требуется. С этой минуты дело пошло, но из студии я выползла в таком состоянии, словно не отходила от операционного стола по меньшей мерее сутки!

У меня зародилась трусливая мысль отправиться прямиком домой и не ехать к Егору Артамонову – в конце концов, разве я следователь? Почему я должна вмешиваться, тратить личное время, если кому‑ то не хочется выполнять свою работу? Но потом я подумала о Толике. Разве он виноват в том, что я устала? Дашка делает все возможное для его спасения, но помощь никогда не бывает лишней. Поэтому я решила сначала подкрепить силы, а потом осуществить свой план. Гречневая каша с мясом в «Теремке» подняла мой боевой дух, и я, усевшись за руль в приподнятом настроении, поехала в район станции метро «Лесная». Никогда не любила эти места, уж больно они безрадостные – дома обшарпанные, зелени мало. В отделе кадров больницы, где раньше работал Егор, мне удалось разжиться только адресом, а телефона не нашлось, иначе я обязательно позвонила бы заранее и предупредила о своем визите. Ну, ничего не попишешь, пришлось нарушить правила хорошего тона в надежде на то, что Егор меня извинит.

Уже позвонив в дверь, я сообразила, что, скорее всего, никого нет дома: Егор, если он нашел работу, в два часа дня еще там, а его жена, если таковая имеется, вряд ли является домохозяйкой – с его‑ то зарплатой! Однако, к моему удивлению, дверь открылась. В проеме нарисовалась светловолосая головка девочки‑ подростка, и я не удержалась от замечания:

– Ты почему не спрашиваешь, кто звонит? Это вполне мог бы оказаться какой‑ нибудь бандит!

Большие карие глаза внимательно смотрели в мои.

– Но вы же не бандит, это точно! – резонно заметила девочка.

– Это ты сейчас видишь, что нет, а в противном случае было бы уже поздно!

– Вот и я всегда говорю, что Ленка никак не научит своих оглоедов осторожности! – неожиданно присоединился к нашей беседе кто‑ то еще. Оглянувшись, я увидела полную даму в бордовом халате с мусорным пакетом в руках. – Нельзя дверь кому попало открывать, глупая твоя голова!

Несмотря на грубость, слова женщины не казались неуместными: она говорила из лучших побуждений, а способ их выражения обычно соответствует уровню образования и воспитания каждого отдельного индивида.

– А вы кто? – перевела она на меня подозрительный взгляд.

– Я пришла к Егору Артамонову.

– К папе? – переспросила девочка с удивлением.

– Вы… это, кто вообще? – засуетилась соседка, ставя пакет с мусором на коврик у двери и выдвигаясь поближе к нам.

– Я по личному вопросу. Так дома папа‑ то? – снова обратилась я к подростку.

– Так помер Егор‑ то, уж больше месяца как! – вместо нее ответила соседка.

– Как – помер?!

– Папу машина сбила, – тусклым голосом пояснила девочка. – Завтра сорок дней, и мама пошла в магазин – родственники придут.

– Боже мой, милая, прости, я не знала! – воскликнула я. Ситуация была самой что ни на есть неловкой: у людей такое горе, а тут я со своими вопросами!

– А вы заходите, – предложила девочка, отступая. – Мама скоро придет.

Похоже, бдительная соседка не сочла меня опасной, потому что закивала:

– Да‑ да, заходите: Ленка‑ то отгул взяла, чтобы сороковины подготовить честь по чести.

Я боролась с желанием испариться и потребностью выяснить все до конца. Второе победило, и я вошла в тесный коридор. Артамоновы жили так же, как большинство бывших советских людей, – не хорошо и не плохо, средне жили. Мебель старая, но ухаживают за ней неплохо – видимо, Елена Артамонова хорошая хозяйка. В гостиной, куда проводила меня девочка, которую звали Таней, на стене висела большая фотография симпатичного, рано начавшего лысеть мужчины в очках, перевязанная черной ленточкой.

– Это папа, – сказала Таня, проследив за моим взглядом. Ее лицо выглядело печальным, но было очевидно, что слезы уже давно выплаканы, осталось лишь недоумение по поводу глупой и несвоевременной гибели родного человека.

– А вы с папиной работы? – спросила она, с любопытством меня разглядывая. – С его работы на похороны никто не пришел.

Значит, девочка не в курсе, что отца «ушли» из больницы? Пока я собиралась с мыслями, думая, как же ответить ребенку, мы услышали поворот ключа в замке и оклик из коридора:

– Танюша!

– Мама пришла, – сказала девочка и выбежала в коридор. Я вышла вслед за ней, и усталая, но привлекательная женщина лет тридцати пяти с удивлением посмотрела на меня.

– Это кто, Тань?

– С папиной работы, – ответила та.

– В самом деле?

Глаза Елены Артамоновой в один миг стали ледяными.

– Надо же, – пробормотала она, – пришли все‑ таки… А где вы были, когда он умер?!

– Елена, – быстро сказала я, не желая несправедливо становиться объектом упреков, – давайте поговорим в комнате, пожалуйста!

Она собиралась возразить, но потом передумала и кивнула. Передав сумки дочери, женщина сказала:

– Сложи все в холодильник, а я потом разберусь… Ладно, пойдемте, раз пришли.

Последняя ее фраза предназначалась мне, и я послушно последовала за хозяйкой обратно в гостиную. Прикрыв за нами дверь, Елена сказала:

– Не надо, чтобы Таня слышала вас: она до сих пор не знает, что Егора уволили. Так что вам нужно?

Вопрос прозвучал грубовато, но хорошо уже то, что она вообще согласилась со мной беседовать.

– Лена, я не из больницы… Вернее, из больницы, но не из той, где работал ваш муж. Примите мои соболезнования – я понятия не имела, что у вас такое горе!

– Послушайте, я ничего не понимаю! – воскликнула Елена. – Вы из больницы, но из другой… Кто вы?

Набрав в легкие побольше воздуха и стараясь быть краткой, я изложила вдове цель своего визита. Закончив, я с трепетом ждала ее реакции. Я бы не удивилась, если бы Елена выставила меня за дверь: в конце концов, я пришла в такое время, когда ей не до чужих проблем. Однако она спросила:

– Вы кофе пьете?

Я кивнула. Пока Елена отсутствовала, я пыталась придумать, как бы заставить ее пооткровенничать. Старалась я напрасно: вернувшись, вдова Артамонова сама взяла на себя инициативу.

– Не думала, что это дело коснется столь многих людей, – произнесла она, протягивая мне чашку. – Сахар?

Я отрицательно мотнула головой.

– Честно говоря, – продолжала Елена, – мне казалось, что напрасно Егор все это затеял, что никому это на самом деле не нужно, кроме него, правдолюба… Оказывается, нужно?

– Если бы вашему мужу удалось довести дело до конца, возможно, сейчас проблема не стояла бы так остро.

– А я его ругала, – вздохнула женщина. – Сначала за то, что так много времени тратит на выяснение причин побочных эффектов этого чертова «Голудрола», потом – за то, что его уволили. Дура была, я же не представляла, что все так кончится!

На глаза ее навернулись слезы, но она не заплакала.

– Ваш муж, судя по всему, был хорошим человеком, – сказала я, чтобы заполнить паузу. – Ему было не все равно, что его пациентам становится хуже, и только он один решил бороться, хотя другие тоже не слепые, но просто не хотели усложнять себе жизнь!

– Егор всегда был таким, – сквозь слезы улыбнулась Елена. – Его сухарем считали, но он… он просто был очень серьезным, понимаете? Ко всему относился тщательно, даже к таким тривиальным вещам, как, к примеру, поход в кино. Он всегда заранее покупал билеты, а если не мог, то обязательно заказывал по телефону – боялся, что билетов может не остаться, или что места окажутся плохими, или… В общем, ко всему подходил педантично. Вот и с «Голудролом» он не смог смириться, решил докопаться, что да как. Не представляете, сколько часов жизни Егор на это потратил!

– А чем именно он занимался?

– Вел переписку с какими‑ то блогерами, пытался найти концы – откуда «Голудрол» появился на рынке, кто проводил клинические исследования, сколько пострадавших в других клиниках.

– Вам он что‑ нибудь рассказывал?

– Да я не спрашивала! Теперь жалею – надо было, наверное.

– Вы медик?

– Нет, но Егор чувствовал бы мою поддержку, а не раздражение… Если бы я знала, что он умрет молодым, не упрекала бы его за труды, а постаралась бы понять и вникнуть. Может, тогда бы все по‑ другому обернулась? Вы как считаете – это судьба, что так произошло, или можно было что‑ то изменить?

По‑ моему, вопрос из разряда тех, с которыми обращаются к колдунам и экстрасенсам. Тем не менее я ответила:

– Думаю, все люди, попадая в схожую ситуацию, задаются тем же вопросом. Мы не можем не ощущать груза вины за то, что случается с близкими, поэтому грызем себя и спрашиваем, что сделали не так, почему не помогли, не поддержали… Уверена, Егор ни в чем вас не винил, просто он сам не мог поступать иначе и делал то, что считал правильным.

– Егор собирался писать письмо в Росздравнадзор, – сказала Елена. – Хотел довести все до логического конца, как всегда привык делать.

– Значит, у него имелись доказательства?

– Думаю, да. Когда я перебирала оставшиеся после мужа бумаги, я наткнулась на его ежедневник. Там он писал все, что приходило в голову, включая рабочие моменты. Если хотите, я отдам его вам.

– Это было бы чудесно! – воскликнула я, не ожидавшая такого благоприятного поворота событий. Может, в бумагах Егора Артамонова найдется что‑ нибудь полезное? Хотя, с другой стороны, я сомневалась, что они прольют свет на смерть Ильи Митрохина – в конце концов, его убили уже после того, как Егор попал под машину… Ну не странно ли все это? Главу «Фармаконии» убивают, Егор Артамонов погибает незадолго до этого, и обоих мужчин, незнакомых между собой, связывает один и тот же лекарственный препарат. Совпадение?

* * *

Даша нетерпеливо поглядела на часы. Она никогда не опаздывала и терпеть не могла, когда это делали другие. Правда, за годы работы с Олегом Самойловым она давно должна была бы привыкнуть… Слава богу, что хотя бы во всем остальном на него можно положиться!

Дверь кафе распахнулась, и вошел невысокий молодой мужчина в видавшей виды кожаной куртке и потертых джинсах. Господи, ну почему не купить себе что‑ то более презентабельное, с раздражением подумала Даша, ведь он вполне может себе это позволить! Работа приучила ее к тому, что встречают по одежке, и Даша всегда старалась выглядеть безупречно, чтобы вызывать уважение и доверие. Можно подумать, Олег не считает нужным хорошо одеваться, так как они давно знакомы, а, как известно, второй раз произвести первое впечатление невозможно. Однако Дарья точно знала, что он не изменяет своему обычному стилю, даже встречаясь с новыми клиентами. Как ни странно, это нисколько не мешает его успешному бизнесу, и работы у частного детектива меньше не становится. Вот и теперь она собиралась подкинуть ему халтурку.

– Итак, зачем я понадобился «гениальному мозгу»? – с усмешкой поинтересовался Олег, склоняя голову в шутливом поклоне. Даша поморщилась: все хорошо в этом парне, кроме его способности обхохатывать любые, даже самые серьезные обстоятельства.

Олег уселся на стул, на ходу снимая косуху. Под ней оказался застиранный хлопчатобумажный свитер, как и ожидалось – никаких сюрпризов. А ведь Олег мог выглядеть привлекательно, если бы захотел. Во всяком случае, вовсе без одежды он так и выглядел – Даша видела, а потому знала наверняка. У него были правильные, хотя и несколько грубоватые черты лица, темные волосы и приятная улыбка. Ростом он был не выше ее, зато имел телосложение борца, и в постели оказался одним из лучших любовников Даши.

– Бизнес, – ответила она на его вопрос.

– Ну вот, так и знал! – с притворным разочарованием воскликнул он. – А я‑ то надеялся, что ты соскучилась!

– Мечтать не вредно.

– Чего ты хочешь?

– Мне нужно, чтобы ты выяснил все, что возможно, о компании «Фармакония».

– Это о той, где генерального грохнули? – сверкнул голубыми глазами детектив.

– Точно. Также меня интересует один конкретный продукт, выпускаемый «Фармаконией» под названием «Голудрол», – я хочу получить исчерпывающие сведения о том, что это за штука, имена разработчиков и так далее. И когда я говорю «все», это то и означает: я должна знать об этой шараге больше, чем знал сам Митрохин!

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒