Глава 1. Часть третья

Глава 1

Элена

Она сидела в своем кабинете за столом и мелкими глотками пила остывший кофе со сливками и сахаром. Элене нравился именно такой. Даже когда она садилась на диету и ела одни овощи да вареную куриную грудку, не отказывала себе в любимом напитке. Лишить себя теплого, сладкого, с концентрированным молочным привкусом кофе все равно что добровольно обречь себя на муки.

Чашка опустела. Элена отставила ее и взяла в руки стопку фотографий. В ней их было семь штук. И на каждой изображена Коко.

Разложив фотографии на столе, Элена стала изучать их.

– Эта не годится, – пробормотала она, перевернув самую первую. – На ней Коко очень молода. Ей тут тридцать. Эта, пожалуй, тоже… – Она постучала ногтем по фото, на котором подруга была запечатлена в заснеженном лесу. Она стояла возле ели. На голове меховая шапка‑ ушанка. Очень красивая, пушистая, но закрывающая лоб и скулы. – Пол‑ лица скрыто! – Снимок был положен на первый, также изображением вниз. – Эта? Что ж, возможно…

Элена взяла ее и, вытянув руку, взглянула еще раз. Ох, уж эта возрастная дальнозоркость! И нежелание пользоваться очками.

– Нет, тоже не то! – с разочарованием проговорила она.

В дверь постучали.

– Кто там? – крикнула она. Всех, в том числе секретаря, она приучила стучать.

– Мам, можно?

– Заходи, сынок.

Дверь открылась, и на пороге возник Оскар. Он совсем не был похож на мать. Разве что глаза ее взял: голубые, льдистые, с чуть приподнятыми уголками. Волосы же были темными, чуть волнистыми, не очень густыми. Лицо – приятным, щекастым, с ярким румянцем. Мордаха Оскара‑ ребенка всех умиляла. Особенно его мать. Элена обожала трепать сына за розовые щечки и очень расстроилась, когда он, начав созревать, исхудал. Сейчас, будучи взрослым мужчиной, он имел среднюю комплекцию.

Сын переехал жить в Москву несколько лет назад. До этого учился в Риге, там же делал попытки найти себя. Но как‑ то у него не ладилось. И не потому, что он был глуп или нестарателен. Просто Оскар был из породы тех людей, которые нуждаются в каждодневной поддержке. Его отец и бывший муж Элены Роберт считал это слабостью и постоянно упрекал супругу в том, что это она во всем виновата. Чрезмерно его опекала, и вот результат: Оскар – маменькин сынок, не способный принять самостоятельно элементарных решений. И это касалось всего. Оскар не знал, в какую секцию ему записаться, какое выбрать для себя хобби, куда поехать на каникулы, в чем лучше пойти на свидание, а зачастую и с кем! Да, бывало и такое. Элена подсказывала ему, какую девочку‑ девушку лучше выбрать, потому что сам он затруднялся это сделать.

– Мамочка, мне нравятся две мои одноклассницы: Эльза и Регина. Как думаешь, кого из них мне пригласить на выпускной?

– Ту, которая нравится больше.

– Больше Эльза. Но она такая шумная – громко говорит и хохочет. Я от нее устаю.

– Значит, Регину. С девушкой прежде всего должно быть комфортно.

Сын благодарно целовал маму и внимал ее совету. Элена не считала это чем‑ то ужасным. Разве плохо, что она имеет влияние на свое чадо? К кому сыну еще прислушиваться, как не к ней?

С мужем они развелись, когда Оскар оканчивал школу. Ему оставалось полгода до получения аттестата. Элена хотела дотянуть до выпускного, чтоб не травмировать ребенка перед экзаменами, но супруг ждать не пожелал. Он давно любил другую и желал с ней воссоединиться до того, как ее живот полезет на нос – она забеременела. Элена не стала мужу гадить, дала согласие на развод. Но потребовала хороших отступных.

Школу Оскар окончил с медалью, но Элена сомневалась, что сын сможет поступить в московский вуз, так как русский был его вторым языком. Значит, придется оставаться в Риге. Но ей так надоел этот город, тянуло в родную Москву. К тому же антироссийские настроения мешали ей чувствовать себя в Латвии как дома. И она решила, что пора перерезать пуповину.

Когда она сообщила мужу, уже бывшему, что хочет переехать в Россию, а Оскара оставить в Латвии на его попечение, тот обрадовался. Да, у него уже имелся второй ребенок, но это же не повод отмахнуться от первого. Отцепившись от маминой юбки, парень наконец‑ то начнет взрослеть, а это именно то, чего он так упорно добивался.

Как ни странно, Оскара новость не ввергла в пучину отчаяния. Он воспринял ее лишь с легкой грустью:

– Я буду по тебе безумно скучать, – сказал он, обняв мать. – Но разлука, пожалуй, нам обоим пойдет на пользу. Я стану самостоятельнее, а ты…

– А я?

– Посвятишь себя еще кому‑ то, кроме меня. Ты теперь женщина свободная, можешь найти себе человека по душе. Я всегда считал, что вы с отцом друг другу не подходите.

Она была приятно удивлена. Так здраво ее мальчик еще не рассуждал. Неужели повзрослел?

После того как Оскар поступил в институт, она уехала в Москву.

Первое время они каждый день перезванивались. Потом все реже. Сына закрутила студенческая жизнь, появились новые друзья, девушки. Потом оказалось, не те! И если б Элена была рядом, Оскар попал бы в другую, более подходящую для себя компанию и связал жизнь с достойной себя барышней.

О том, что Оскара отчислили с третьего курса за прогулы и он вступил в гражданский брак с какой‑ то рокершей, которая на завтрак курит, а на обед выпивает два литра пива, Элена узнала, приехав его навестить. Отец купил Оскару квартиру, и он жил отдельно. Неудивительно, что к парню с собственной хатой потянулись всякие сомнительные личности обоих полов. Элена быстренько всех разогнала. А когда Оскар попытался отстоять свое право на свободу выбора, инсценировала сердечный приступ. Перепуганный сын тут же свернул свою революционную деятельность, и Элена, полежав для достоверности в больнице, вернулась в Москву со спокойной душой. Знала: в ближайшее время ее Оскар будет паинькой и не сделает ничего, что может расстроить его больную мамочку.

Он неплохо окончил институт. Нашел благодаря отцу работу. Но она его не увлекала. Хотелось заниматься чем‑ то другим, но чем, он не знал. В итоге уволился, начал себя пробовать то в одном, то в другом, от коммерции до написания эротических рассказов. Дохода ни одно из занятий не приносило, да и удовлетворение лишь на первое время. Оскар захандрил, начал попивать, нашел себе очередную непутевую бабу. Эта, правда, не курила и не употребляла алкоголя, но была не от мира сего: не работала, все свободное время посвящала чтению изотерических книг и попытке выйти в астрал. Дом был запущен, а Оскар заработал гастрит, питаясь сухомяткой. Хорошо, не повернулся на той же почве, что и его избранница, а та не забеременела. Тогда Элена уже ничего не смогла бы поделать.

– Сын, нам нужно серьезно поговорить! – заявила она Оскару, выпроводив его сожительницу в аптеку за лекарствами, которые она якобы забыла в Москве. На самом деле она в них не нуждалась, поскольку на здоровье не жаловалась, а те пилюли, за которыми она послала девушку, вряд ли продавались где‑ то, кроме страны‑ производителя – Израиля. Значит, девушка вернется не скоро. – Я понимаю, ты тут родился, вырос, и все в твоей жизни связано с Ригой, но…

– Я в Москву не поеду, если ты к этому ведешь, – мотнул головой он. Этот город его пугал. Был слишком большим и враждебным. Элена пыталась переманить сына в Москву сразу после того, как он получил диплом. Но Оскар отказался. Тогда она не стала настаивать, думала, он и без ее чуткого руководства устроит свою жизнь.

– Но я нуждаюсь в тебе. Неужели ты бросишь меня, больную?

– Мам, давай лучше ты возвращайся.

– У меня российское гражданство. А это значит, я тут не получу нормальной медицинской помощи. К тому же там, в Москве, я при деле. Не думаю о хворях. А тут я превращусь в обычную пенсионерку, захандрю и уйду раньше времени…

И далее в том же духе.

Пятнадцати минут хватило, чтобы переубедить Оскара. И когда его сожительница вернулась домой, ей сообщили, что он уезжает, и попросили начать собирать свои вещи, поскольку квартира будет продана.

Элена ни разу не пожалела о том, что вновь взяла под контроль жизнь сына. Зато теперь он уважаемый человек, издатель и по совместительству – главный редактор. Она решила, что неплохо бы было выпускать модный журнал для среднего класса. Эдакий прет‑ а‑ порте ответ кутюрным «Вогу» и «Эль». Элена вложила эту идею в голову сына, чтоб тот ее принял за свою, и, когда Оскар ее озвучил, с радостью поддержала. Денег на раскрутку она же дала. И помещение под редакцию выделила в здании, принадлежащем агентству. Так что работали сын и мать по соседству. Поэтому Оскар был частым гостем в ее кабинете.

– Мамулькин, привет! – он подошел к Элене и чмокнул ее в щеку. – Выглядишь чудесно.

– Перестань, – отмахнулась она.

– Серьезно. Ни за что не скажешь, что ты весь вечер проплакала. – Он слышал, как мама всхлипывала, когда разговаривал с ней по телефону.

– Утром пришлось в салон заехать, сделать криомаску. Мешки были – во! – Она приложила чуть согнутые ладони к лицу.

– Чем занимаешься?

– Выбираю фото для похорон. Поможешь?

Оскар сел на край стола и начал перебирать снимки.

– Вот это, пожалуй, лучшее, – сказал он, протянув матери портретное фото.

– Сын, это же на паспорт! С ума сошел?

– Не знал, что у Коко был паспорт размером с Большую советскую энциклопедию.

– Она в последнее годы только Васко доверяла себя фотографировать. В том числе – на документы. И он наделал этих портретов в разных форматах. Зачем только, не знаю. – Она перевернула фото, как и остальные. – Кстати, как он?

Оскар сдружился с Васко и эту ночь провел у него, желая поддержать. Об этом его попросила Элена. Боялась, что их общий друг от горя что‑ нибудь с собой сделает.

– На удивление – нормально, – ответил на вопрос матери Оскар. – Поплакал, напился, опять поплакал и уснул. Сейчас он у следователя. Потом сюда приедет.

– Может, он мне поможет фото выбрать?! Я теряюсь. По‑ моему, так ни одно не годится.

– И мне так кажется.

– Но других нет, только эти.

– Она моделью почти двадцать лет проработала, как – нет?

– Коко перестала сниматься в сорок. Фотографии тех лет не годятся. А за последнее десятилетие она сделала их ничтожно мало. Хотя ей постоянно предлагали работу. Я – в том числе. Одежду для зрелых дам тоже кто‑ то должен рекламировать. А в последнее время вообще пошла мода на возрастных моделей. Но Коко, приняв в сорок решение уйти, его не поменяла. В этом она похожа на Брижит Бардо. Та закончила свою кинокарьеру в том же примерно возрасте, хотя могла бы сниматься и сниматься, она ведь до сих пор жива…

– Мам, ты что‑ то путаешь.

– Что, умерла? А я не слышала.

– Да не о Бардо я! А о Коко. По крайней мере, в одной фотосессии она недавно поучаствовала.

– Быть такого не может!

– Не веришь мне, поверь своим глазам…

С этими словами он протянул матери большой конверт. Он все это время держал его под мышкой.

– Что это?

– Открой, посмотри.

Элена сунула руку внутрь уже надорванного конверта и нащупала плотную глянцевую бумагу. Фотографии, поняла она. А что еще может носить с собой главный редактор модного журнала?

Она вытащила их. Разложила на столе поверх тех, что уже были. Фотографий оказалось четыре.

– Потрясающе, – прошептала она, рассмотрев каждую.

На всех – Коко, сидящая на стуле, который они с Васко ей подарили. Поза во всех четырех случаях одна – ракурсы разные. Элене особенно понравился снимок, на котором подруга изображена анфас. Лицо безмятежное, очень молодое, только глаза пустые какие‑ то, им бы немного блеска придать в фотошопе. Странно, что фотограф этого не сделал, хотя снимок был отредактирован.

– Где ты взял эти фотографии? – спросила Элена у сына.

– Обнаружил на своем столе сегодня. Вместе с остальной почтой. Очень удивился, когда, вскрыв конверт, увидел фотографии Коко. Не помню, чтоб мы заключали с ней контракт на съемку.

Элена продолжала рассматривать фотографии. Они уже не казались ей потрясающими. Что‑ то в них было не то…

Тут в дверь постучали. И тут же она открылась, явив взору Элены взволнованную мордашку секретарши Катерины.

– Элена Александровна, тут к вам из полиции, – выпалила она. – Майор… э…

– Сергеев, – подсказал визитер, оттеснив девушку. – Позвольте?

Майор был невысок, хорошо сложен, темноволос и весьма лицом приятен. Элене нравились мужчины такого типажа. Сама высокая, она обращала внимание на компактных, но ладных представителей сильного пола. Только ее бывший муж был крупным мужчиной, за метр девяносто. И красивым. Но не обаятельным. Может, поэтому она так и не смогла его полюбить?

– Элена Александровна, думаю, вы поняли, по какому вопросу я к вам, – сказал Сергеев, опустившись в кресло, на которое ему указала хозяйка кабинета.

– Это насчет Коко?

– Совершенно верно.

– Алиса… та девушка, что обнаружила тело.

– Я понял, о ком вы.

– Так вот, она сказала мне, что Коко убили, это так?

– Прежде чем ответить, я хотел бы попросить вашего посетителя покинуть кабинет.

– Это мой сын Оскар. Он отлично знал Коко. Много раз бывал у нее. Он может так же, как и я, быть полезен.

– Что ж, хорошо, пусть остается. А могу я попросить кофе?

– Простите, что не предложила. Конечно. – Элена нажала кнопку селектора и дала Кате задание сделать три кофе. – Так что вы скажете? Как умерла Коко?

– Ваша подруга скончалась от яда, введенного в тело при помощи инъекции. Ни шприца, ни ампулы в квартире не обнаружили. К тому же тело переносили после смерти. Это подтверждает версию насильственной смерти.

– В голове не укладывается, – прошептала Элена. – Коко была дивным человеком. Ей никто не мог желать зла.

– Вы так же считаете? – обратился Сергеев к Оскару.

– Я не так хорошо знал Коко, как моя матушка, но мне она всегда казалась положительным персонажем. Так что мотивом вряд ли является личная неприязнь, скорее – выгода.

– У Коко водились деньги? – заинтересовался майор.

– Как таковые – нет. Но она жила в шикарной квартире. Это же как минимум полтора миллиона долларов, а скорее, два. Узнаете, кто наследник, – вычислите убийцу.

– Вам бы в полиции работать, – криво усмехнулся опер. – Вон вы как быстро расследование провели. Да еще в одиночку.

– Не понимаю вашего сарказма. Как говорили древнеримские юристы: «Ищи, кому выгодно! »

– Если все было бы так просто, процент раскрываемости бы зашкаливал…

– Я думаю, квартира достанется Алисе, – подала голос Элена. – Но она совершенно точно не убийца. Девушка обожала Коко.

– Алисе? – удивился Оскар. – Почему ей? Она ведь не родственница и не самый близкий человек. Да они знакомы всего несколько лет!

– Я не любила ее квартиру, – начала Элена, обращаясь не к сыну, а к майору. – Считала ее старушечьей. Говорила, что в ней воняет нафталином и надо запустить в дом свежесть. Естественно, я выражалась иносказательно. Квартира на самом деле не пахла ничем. И Коко как‑ то на мой очередной выпад ответила фразой: «Свежесть придет с новым хозяином после моей смерти. Попахивающую нафталином старость сменит благоухающая молодость! » А так как, кроме Алисы, всем друзьям Коко перевалило за пятьдесят, то…

– Минутку, – резко оборвал Элену Сергеев. – Что это у вас?

– Где?

– В руках.

– Фотографии, – ответила Элена. Начав разговор с опером, она убрала их на край стола, а теперь взяла, чтобы переложить в ящик, так как Оскар включил кондиционер на обогрев, и она побоялась, что их сдует.

– Можно взглянуть?

– Пожалуйста. – Она протянула снимки Серову. – Оскар обнаружил их на своем столе сегодня. Судя по всему, это последний лук Виктории.

– Я бы сказал, посмертный, – пробормотал Сергеев, впившись глазами в первое фото.

Глава 2

Алиса

Никаких каблуков, обтягивающей бедра замши, меха, стразов. Джинсы, кроссовки, спортивная куртка. За спиной рюкзак. Волосы собраны в хвост. Ни сережек, ни колец. Никакой косметики, даже блеска на губах, только бальзам.

– Ты выглядишь от силы на двадцать в таком виде, – сказала Алисе Сью, валяющаяся на диване и следящая за тем, как подруга собирается.

– Разве это плохо?

– Я бы сказала, что нет, не превратись ты в совершенно безликое существо, сливающееся с толпой. Уж лучше выглядеть на свои двадцать шесть, чем превратиться в серую мышь.

Сью скривилась. Сама она делала все, чтобы привлечь к себе внимание. Поэтому волосы красила в угольно‑ черный цвет и наращивала их. Носила цветные линзы. Раз в три месяца впрыскивала в губы гель. Одевалась во все блестящее и ультракороткое. А туфли с каблуками ниже двенадцати сантиметров и без платформы считала тапочками. Благодаря всему этому ей удавалось становиться центром внимания, поскольку похожие на нее барышни передвигались на авто, а она пользовалась метро и маршрутками. Сью пока только начинала свою карьеру модели и еще не обзавелась «папиком».

– Я сейчас именно этого и хочу, – ответила на замечание подруги Алиса. – Стать безликой. У меня горе, и мне страшно представить, что кто‑ то начнет проклевывать скорлупу, в которую я спряталась.

Со Сью Алиса познакомилась два года назад. Та явилась в агентство Элены в надежде стать одной из его моделей. Тогда она представлялась своим настоящим именем Сюзанна (ее мама обожала песни Кузьмина) и была не роковой брюнеткой, а хорошенькой шатенкой среднего роста. Из‑ за него девушку не взяли в модели. Та отказом была просто‑ таки раздавлена, так как ни минуты не сомневалась в том, что именно ее ждет мир фэшена, и рыдала в туалете до тех пор, пока Алиса, зашедшая туда, не успокоила. Ей девочка понравилась, поэтому она решила последовать примеру Коко и помочь Сюзанне.

Алиса отвела ее в другое агентство. Оно было не такое крупное и престижное, как у Элены, и специализировалось на подборе девушек и юношей для работы в молодежных журналах и каталогах. Сюзанне было уже восемнадцать, но выглядела она на пятнадцать, потому что была естественна и миниатюрна, и ее с удовольствием взяли.

Первое время Алиса следила за скромными успехами Сюзанны, но потом потеряла ее из виду, так как много работала за границей: то недели моды, то съемки для календаря, то участие в рекламном ролике известного автомобильного бренда. Встретилась она с Сюзанной только через девять месяцев и не узнала ее. В кафе, где девушки договорились пересечься, вплыла кукла, накрашенная и разодетая так, будто она артистка кабаре и в перерыве, не снимая грима и сценического костюма, забежала попить кофе.

– Сюзанна? – неуверенно спросила Алиса.

– Сью, – поправила та. – Всегда ненавидела свое имя.

– Судя по всему, и внешность…

– Нравится? – Сью надула губы. Выглядели они как два слепившихся вареника.

– Мне кажется, со своими тебе было лучше. И вообще ты сейчас выглядишь старше своего возраста. Зачем это нужно? Ты ведь подростковая модель.

– Уже нет.

И она стала рассказывать о том, что разорвала контракт с агентством, куда ее привела Алиса, ушла в другое, и вот‑ вот на нее обрушится мировая слава. Потом Сью переключилась на своего парня, очень перспективного рекламщика, но пока печатающего листовки, что раздают у метро. Что Алисе нравилось в Сью, так это ее чистота. Наивность – один из ее признаков. Только она опасалась, что девушка ее вскоре утратит. Именно из таких, как Сью, получаются самые отъявленные циники.

Она никогда ни о чем Алису не просила. Та сама помогала. Пару раз нашла девушке работу. Брала с собой на вечеринки, где Сью могла бы познакомиться с нужными людьми. А когда та рассталась со своим парнем, тем самым рекламщиком, предоставила кров. Полтора месяца Сью жила с Алисой и совершенно ее не напрягала. Обе бывали дома нечасто, а приходили только отдохнуть, помыться, переодеться. Если обе оказывались в квартире в одно и то же время, закатывали «пиры» (объедались легким йогуртом или низкокалорийным клюквенным суфле), болтали, иногда выпивали бутылочку брюта и танцевали под Псая. С веселой, неконфликтной Сью было легко уживаться. И она не нарушала двух условий, которые Алиса перед ней поставила перед тем, как приютить: не разводить бардак и не водить мужиков.

– Ты куда сейчас? – спросила Сью, встав с дивана. На нем она валялась в полной боевой готовности: с прической, макияжем и в красном декольтированном платье. Подруга, как вставала и умывалась, сразу наводила красоту. Даже если из дома намеревалась выйти только к вечеру.

– Надо съездить в квартиру Коко, платье выбрать для похорон.

Сью поежилась. Она до жути боялась покойников, а также погребальных церемоний.

– Не возражаешь, если я на них не пойду?

– Это твое дело, Сью.

– Я же ее и не знала почти…

Алиса подошла к подруге и, наклонившись, поцеловала ее в макушку.

– Все, я побежала.

– На такси поедешь? – спросила Сью, зная, что сама Алиса не водит, а метро терпеть не может. В этом они с Коко были похожи.

– Глеб отвезет.

– Он вернулся из Германии?

– Да, ночью.

Глебом звали парня Алисы. Он работал спортивным агентом, и в Германии «продавал» одного из футболистов «Зенита».

Познакомились молодые люди полгода назад на светской вечеринке. Алиса сидела на диване, пила минералку, из последних сил поддерживала разговор с популярным молодым актером и думала только о том, как поскорее сбежать с этого пафосного, но невероятно скучного пати. Глеб стоял возле стойки, прихлебывал виски и наблюдал за ней. Взгляд его был так пристален, что Алиса его почувствовала и повернулась.

Сначала ей не понравилась внешность Глеба. Он был неплохо сложен, но имел заметное брюшко. Темные волосы подстрижены очень коротко, и заметно, что уши чуть оттопырены. Губы тонковаты. Но тут Глеб улыбнулся, широко, открыто, и все изменилось. Его лицо осветилось и стало невероятно притягательным.

– Разрешите, я украду вашу собеседницу, – обратился к актеру Глеб и, не дождавшись ответа, помог Алисе подняться с дивана, затем увел ее на балкон. – Тут поспокойнее, – сказал он. – Можно нормально познакомиться. – И представился.

Алиса тоже назвалась.

– А я вас узнал, – улыбнулся Глеб. – Вы некоторое время встречались с одним из моих футболистов, я видел фото в светской хронике.

– Вы тренер?

– Нет, я агент. А вот мой отец когда‑ то был заслуженным тренером Советского Союза. От него мне передалась любовь к футболу.

– Сами играли?

– Только с пацанами во дворе. Я, видите ли, ботаник. Или алгеброид, как сейчас принято называть таких, как я, заумных чудиков. Меня больше привлекало учение, нежели спорт. Особенно интересовался историей. Но и в математике хорошо разбирался. Поэтому думал, куда поступать после школы: на исторический или математический.

– И что же выбрали?

– Так и не смог этого сделать, поэтому учился на двух факультетах. На одном днем, на другом вечером.

– Выходит, у вас два высших образования?

– Три. Я потом еще юридическое получил. Говорю же вам – алгеброид.

В таком духе они и беседовали. Больше говорил Глеб. И не то чтобы хвастался, а себя рекламировал. Как он потом признался, так хотел произвести на Алису наилучшее впечатление, что немного перегнул палку.

С вечеринки они уехали вместе. Причем домой к Глебу. Но не затем, чтобы заняться сексом. Алисе обещали показать редкую коллекцию английских гравюр и напоить английским же чаем, привезенным из Лондона, куда Глеб ездил совсем недавно.

Ее новый знакомый обитал в отличной квартире. Она была просторна, со вкусом обставлена, а из окна открывался изумительный вид на реку. Чай они пили, стоя возле него. Из невесомых фарфоровых чашек. Оказалось, он и их коллекционировал.

– Есть еще что‑ то, что ты собираешь? – поинтересовалась Алиса. Они перешли на «ты» по дороге.

– Книги по искусству.

– И все?

– Все.

– А как же футболки с автографами знаменитых футболистов? – усмехнулась Алиса. – Я ожидала увидеть на стенах именно их, а не гравюры, на которых изображены английские аристократки.

– Футбол – моя работа, и только. Я занимаюсь ею из‑ за денег. А они мне нужны. Я человек, склонный к сибаритству.

– К роскоши, удовольствию и праздности?

– Праздность исключим. Я не лентяй. Но люблю все красивое, дорогое, редкое… Удобное, добротное, солидное… Вкусное опять же… – Он хлопнул себя по животу и подмигнул. – Поэтому, когда отец предложил мне попробовать себя в роли спортивного агента одного из своих подопечных, я согласился. Знал – те получают процент. И если я «продам» игрока в хороший клуб, то отлично заработаю.

– Сразу получилось?

– Нет. Пока не набрался нужных знаний (учился на юридическом три года и осваивал английский с немецким) и опыта, еле сводил концы с концами. Зато теперь жаловаться грех. По крайней мере, на материальную сторону жизни.

– А на какую бы ты пожаловался?

– Мне тридцать два, а я, как видишь, не женат. Я тебе больше скажу: у меня нет любимой девушки.

– Почему? Не можешь увлечься всерьез?

– Могу и увлекаюсь.

– Значит, боишься серьезных отношений?

– Стремлюсь именно к ним!

– Быстро разочаровываешься в избраннице и бросаешь?

– Меня бросают, Алиса, не я, – криво усмехнулся Глеб.

– И по какой причине, если не секрет?

– Я только на первый взгляд неплохой вариант: обеспечен, здоров, неглуп, чистоплотен и так далее…

– Забыл добавить – симпатичен.

– Поскромничал. – Лицо Глеба вновь озарила улыбка. Вместе с губами кверху бежали и уголки глаз, и взгляд становился лукавым.

– Так что со вторым взглядом?

– Со мной сложно, а по словам некоторых, невыносимо.

– Ты тиран?

– Боже упаси! Я либерал и никогда не ограничивал права и свободы своих женщин.

– Тогда в чем твоя невыносимость?

– Я крайне занятой человек и очень мобильный. То есть у меня много дел в разных уголках мира. Сегодня в Москве после приятно проведенной ночи завтракаю со своей девушкой, планирую вечер с ней, обещаю сводить в театр, а в выходные познакомиться с ее подругами. Но днем оказывается, что я должен завтра утром кровь из носу быть, скажем, в Осло. Я заказываю билеты, мчусь домой за вещами, потом в аэропорт, лечу, заселяюсь в гостиницу, сплю несколько часов, иду на встречу… И только в обед, когда расслабляюсь за фужером вина, вспоминаю, что не позвонил своей девушке и не предупредил ее о том, что не смогу повести ее в театр, а скорее всего, и с ее подружками познакомиться.

– Да. Это не очень хорошо.

– Согласен. Она делает вывод, что мне на нее плевать, раз я позволяю себе так поступать, потому что для того, чтобы позвонить, нужно каких‑ то пять минут. Но хуже другое. Когда я возвращаюсь в Москву, то не мчусь к ней и не прошу ее примчаться, я отмываюсь с дороги, отсыпаюсь, читаю, потому что в самолетах делать этого не могу, а потребность в этом имею. Не то чтобы я не соскучился, нет. Просто мне нужна передышка.

– А она опять делает вывод, что тебе на нее наплевать?

– Или что она у меня не одна.

– Хочешь, я тебя удивлю?

– Попробуй.

– У меня примерно та же ситуация. – Она подняла палец. – Примерно! То есть я занятая и мобильная. Поэтому не могу уделить своему мужчине достаточно внимания. Из‑ за этого…

– Они тебя бросают? В это не поверю!

– Они мне изменяют, и их бросаю я. – Алиса поставила опустевшую чашку на подоконник и сказала: – Мне пора.

Он вызвал Алисе такси, проводил ее до машины и на прощание поцеловал в щеку. Потом, когда у них завязались отношения и дело дошло до откровений, он сказал, что страстно ее желал, но держался в рамках приличия, боясь спугнуть. На втором свидании, состоявшемся спустя несколько дней, вел себя так же по‑ джентльменски, только прощальный поцелуй был не в щеку, а в губы. Потом она улетела в Швецию, а он – Германию. Созвонились, уже находясь за границей.

– Хочешь, я приеду к тебе? – спросил Глеб.

– Хочу, – просто ответила она.

Он купил билет на самолет, прилетел к ней в Стокгольм. Там, в люксе отеля «Рэдиссон» с видом на гавань, между ними произошла первая близость. В нем же – вторая, третья, пятая, десятая – они остались в Швеции на двое суток, затем поехали в Германию и оттуда вместе вернулись в Москву.

…Алиса выбежала из подъезда и огляделась. У Глеба был «Мерседес‑ «S‑ класса» редкого чернильного цвета. В нем сочеталось все то, что он так любил: дороговизна, комфорт и красота.

Увидев машину, она двинулась к ней. Глеб вышел, чтобы открыть перед ней дверь.

– Привет, – поздоровалась с ним Алиса. – Ты, как всегда, галантен.

– А ты, как всегда, прекрасна. – Он поцеловал ее в щеку. – Как ты? В норме?

– Да, все нормально.

– Выглядишь отлично, но я, кажется, повторяюсь.

– Сью считает, что сегодня я похожа на серую мышь.

– О да, она же эксперт по имиджу, – фыркнул Глеб. – Садись скорее, а то замерзнешь, сегодня ветер.

Алиса села. Закрыв за ней дверь, Глеб обошел машину и забрался в салон. После того как он по просьбе Алисы отрастил волосы и сделал хорошую стрижку, выглядеть стал очень привлекательно. Сью даже стала называть его красавчиком, хотя первый раз, как увидела, скорчила разочарованную мину.

– Как твоя поездка? – спросила Алиса.

– Более чем удачно.

– Что это значит?

– То, что в перспективе – крупнейший контракт в моей карьере. Если заключу, то, выражаясь языком трудового законодательства, перейду на легкую работу. Иначе говоря, новых клиентов искать не буду, ограничусь уже имеющимися.

Это было здорово! Потому что пока виделись Алиса с Глебом редко. Если суммировать время, проведенное вместе, то за полгода набежит месяца полтора‑ два. Впервые за свою взрослую жизнь Алиса страдала из‑ за разлуки со своим парнем.

У нее было много мужчин. Если бы она взялась считать, то десятую их часть просто не вспомнила бы. С кем‑ то она уезжала с вечеринки, чтобы провести ночь, а потом больше не встречалась. Кто‑ то «завоевывал» Алису, заваливая комплиментами, букетами, подарками, а затащив в постель, терял к ней интерес (на заре карьеры такое случалось частенько – богатые пресыщенные дяди коллекционировали юных моделей). Кого‑ то она соблазняла, чтобы получить контракт или просто из любопытства: так ли мужчина, играющий героев‑ любовников, хорош в сексе, как его экранные герои? В таком вольном поведении не было ничего необычного. Все коллеги Алисы вели себя примерно так же. Кто‑ то лучше, кто‑ то хуже. Лучше те, у кого имелся серьезный покровитель, и они опасались его прогневать, хуже – кто пил или принимал наркотики, такие могли и в оргии поучаствовать.

Года в двадцать два Алиса наигралась с мужским калейдоскопом и решила воздерживаться, пока не встретится тот единственный, которому не захочется изменять. В поисках его прошло полгода. Не выдержав, она переспала со своим тренером по фитнесу. Но, как потом оказалось, именно он оказался ТЕМ САМЫМ. Отношения продлились почти год, но закончились по той причине, которую она озвучила, разговаривая с Глебом. После инструктора был начинающий музыкант, следом – банкир, затем – тот самый футболист, с которым ее любили фотографировать для светской хроники. Во всех этих мужчин она влюблялась, но уже в начале отношений Алиса знала, они долго не продлятся. Она даже стала подумывать о том, что сама себя программирует на фиаско. Но когда познакомилась с Глебом, поняла: это не так. Просто ТЕ были НЕ ТЕМИ. И она в глубине души это понимала. А Глеб…

Он, похоже, ее мужчина! ТОТ САМЫЙ.

Ей нравилось в нем все, но особенно – ум. Именно он возбуждал ее больше всего. Сама Алиса хоть и была неглупа, особой эрудицией не могла похвастаться. С Глебом она начала больше читать, интересоваться историей и искусством, да не современным, в котором воткнутая в унитаз ржавая труба считается скульптурой, а классическим. В странах, где бывала, раньше она носилась по бутикам, теперь ходила по музеям. А возвращаясь, привозила в подарок своему мужчине не прикольные боксеры или модный одеколон, а интересное панно, старинную книгу, миниатюру с видом, чашку для коллекции. Она и сама стала собирать фарфор и стекло. Увидев как‑ то в пражском магазинчике, затерявшемся на узкой улочке Старого города, очаровательную свинку‑ копилку, не смогла себе отказать в удовольствии ее приобрести. Там же ей приглянулся котик из богемского стекла. Его она тоже купила. С этих двух фигурок началась ее скромная коллекция.

– Я привез тебе подарочек, – сказал Глеб. – Открой бардачок.

Алиса заглянула в него и увидела коробочку с бантиком. Открыв ее, ахнула:

– Какой зайчик дивный! – Она достала фигурку и поставила ее на ладонь. – Сверкает, как бриллиантовый!

– Он хрустальный. Между прочим, старинная работа. Сделан в конце девятнадцатого века. Но есть небольшой дефект.

– Этот? – спросила Алиса, ковырнув пальцем небольшой скол на макушке зайца.

– Да, это отбившаяся дужка. Когда‑ то это была елочная игрушка. Якобы украшавшая рождественское дерево самого канцлера.

– Чудесный подарок, спасибо огромное!

Она вернула зайчика в коробку и убрала в рюкзак.

– Можно вопрос? – обратился к ней Глеб.

– Конечно.

– Если бы я не позвонил тебе ночью, ты бы сама сделала это?

– Да, – растерянно ответила Алиса. – Мы с тобой не на той стадии отношений, чтоб я считала чем‑ то зазорным первой звонить своему парню.

– Я не о том. Я позвонил тебе и услышал плач. Ты сказала, что умерла Коко и ты никак не можешь прийти в себя, лежишь в кровати уже полтора часа и не можешь уснуть.

– Так и было. А в чем дело?

– Я – твой мужчина, так?

– Так.

– Любимый?

– Ты хочешь моего признания сейчас, я не пойму? Давно не слышал? Хорошо, мне нетрудно повторить: я тебя люблю.

– Тогда почему ты не звонишь мне, когда у тебя горе? Не делишься со мной своей болью? – Он говорил спокойно, впрочем, как всегда, но Алиса видела – он взволнован. – Мне кажется, это естественно – желать, чтобы любимый мужчина утешил, а не хозяйка твоего агентства, которой ты позвонила перед тем, как лечь.

– Она была лучшей подругой Коко. Я связалась с ней поэтому. – Алиса протянула руку и накрыла ею ладонь Глеба, лежащую на рычаге переключения скоростей. – Не принимай все так близко к сердцу, хорошо?

– Я хочу жениться на тебе, Алиса, – тихо сказал Глеб. – Причем давно. Наверное, с той нашей первой ночи в Стокгольме. Как проснулся с тобой поутру, прижал, податливую, к себе, зарылся носом в твои волосы, почувствовал телом твое тепло, поймал себя на мысли, что хочу каждое утро, изо дня в день, из года в год пробуждаться с тобой. Уже тогда я чуть было не выпалил – выходи за меня. Но я понимал: нахожусь я в эйфории влюбленности, и прикусил язык. Потом я часто это делал. Желал позвать тебя замуж, но в последний момент воздерживался от предложения руки и сердца. И знаешь, почему?

– Считал, что мы недостаточно узнали друг друга?

– Вовсе нет! Я боялся отказа. Если бы ты ответила «нет», я бы пережил, конечно, но… Это все испортило бы. Как скол… на макушке твоего хрустального зайца. Он вроде бы и не заметен особо, и фигурку не портит, а все равно… изъян.

– Почему ты думаешь, что я скажу «нет»?

– Ты неправильно выразилась. Я не уверен, что ты ответишь «да». – И повернув голову, посмотрел на нее вопрошающе. Как бы побуждая ее его успокоить. Заверить в том, что ответ будет положительным. Но Алиса, несмотря на то что не колеблясь дала бы согласие на брак, уклончиво проговорила:

– Пока не попробуешь – не узнаешь.

Глеб скривил рот в унылой гримасе. Когда он так делал, Алиса дразнила его грустным смайликом. Но сейчас она была не в том настроении, чтобы шутить.

– Вот черт, – выругался Глеб, глянув на дорогу впереди: она была забита машинами. – Опять пробка. А ехать осталось всего ничего.

– Давай я выйду и добегу до дома Коко ножками. Тут напрямик метров пятьсот.

– Я хочу сопроводить тебя.

– Не стоит. Ты же говорил – у тебя встреча в одиннадцать.

– Да, но сейчас десять. Я успею.

– Не успеешь. Пока тут простоим, пока во двор заедешь, уже и обратно надо… по тем же пробкам. Да и мне лучше одной там побыть. Спокойно выбрать наряд. А зная, что ты спешишь, я буду дергаться.

– Ладно, понял. Тогда до вечера.

– Я позвоню, – бросила она и, послав Глебу воздушный поцелуй, выбралась из авто.

До дома Коко она дошла минут за пять. Открыла дверь, вошла в подъезд. За стойкой консьержа сидел не вчерашний Андрей, а Лаврентий Аскольдович, работающий в доме с таких давних времен, что, когда Коко въехала в него, он уже был тут лифтером.

– Здравствуйте, Лаврентий Аскольдович, – поприветствовала старика Алиса. – Как ваше здоровье?

– Не жалуюсь, спасибо, – с достоинством ответил тот. Самое поразительное, что он не обманывал. В свои восемьдесят консьерж был бодрее многих сорокалетних. И конечно же, бдительнее своих молодых коллег. Поэтому жильцы искренне желали ему богатырского здоровья и долгих лет.

Алиса ждала, что старик начнет расспрашивать ее о смерти Коко, но тот молчал. То ли уже все узнал, то ли проявил деликатность.

Поднявшись на лифте и выйдя из него, Алиса увидела, что дверь в квартиру Коко опечатана. Но это ее не остановило. Аккуратно разорвав бумажную полоску, она отперла замок и вошла.

В прихожей она по привычке хотела разуться, но вовремя остановилась – пол весь затоптан. Только сбросила с плеча рюкзак и расстегнула куртку. Зябко ежась, Алиса прошла в кухню, поставила чайник. На улице оказалось очень прохладно, и пока она шла к дому, продрогла. На столе громоздились грязные чашки, но их Алиса решила помыть позже. Сейчас надо заняться тем, за чем она явилась, то есть подбором погребального платья.

Одежды у Коко было немного. А все потому, что она была консервативна в ее выборе. Любила определенные фасоны, материалы, цвета. Не экспериментировала в угоду моде. Не снисходила до поточных вещей. В ее гардеробе было много винтажных вещей, попадались просто «жемчужины» от Диора и Живанши. В них она блистала в молодости, а благодаря тому, что ее фигура с годами не утратила стройности, Коко иногда надевала их и в зрелые годы. Алиса решила выбрать для похорон одно из них. Осталось решить, какое.

Открыв шкаф, Алиса пробежала глазами по вешалкам. Сняла две. Платья – бордовое с кружевным воротником и черное с атласной стойкой – положила на кровать и стала их рассматривать. Никаких указаний по поводу того, в чем ее хоронить, Коко не давала. И не имела сумки «на смерть», как, например, бабушка Алисы. Та лет за десять до своей кончины подготовила все, в чем бы хотела лежать в гробу.

…Вдруг из прихожей донесся скрип. Алиса напряглась.

Она не закрыла двери? Нет, такого быть не может. Замок автоматический и захлопывается сам.

– Кто здесь? – услышала она окрик.

Полиция?

– Отвечайте, или я звоню «02».

Да кто это, черт возьми?

– Это я звоню «02», – крикнула Алиса. – Уже набрала!

Тут дверь в спальню распахнулась, и на пороге возник высокий, широкоплечий мужчина в спортивных штанах, футболке и… тапках!

– Вы кто? – спросила Алиса, недоуменно уставившись на незнакомца.

– Я друг Коко. Зовут меня Данила, Дэн.

– Друг? Коко? – Она фыркнула. – Я знаю всех ее близких, и среди них нет никакого Дэна.

– Значит, не всех, – буркнул он.

– И как вы попали в квартиру?

– Вы дверь не закрыли.

– Серьезно?

– Замок в последнее время заедал и не захлопывался с первого раза.

– А вы что же… Вот так… по улице? – и ткнула пальцем в тапки.

– Я живу в этом же подъезде. Спускался к почтовому ящику, увидел, что печать сорвана, а дверь неплотно закрыта, вот и вошел.

– И давно вы с Коко дружите?

– Там шипит что‑ то, – сказал он, указав себе за спину.

– Чайник, – вспомнила Алиса и заторопилась в кухню. Дэн последовал за ней. – Вам заварить? – спросила у него Алиса.

– Я буду кофе.

Она открыла навесной ящик и достала из него турку и баночку с арабикой.

– Я растворимый люблю.

– Но Коко терпеть его не может, поэтому не держит…

Дэн молча подошел к ящику и открыл другое его отделение. В нем оказалась банка с «Якобсом».

– Как вы тут хорошо ориентируетесь, – поразилась Алиса. – Часто бывали в гостях?

– Да.

– Почему тогда я вас ни разу не видела? – Он пожал своими мощными плечами. – Более того, я о вас и не слышала.

– А я о вас – частенько. Вы ведь Алиса, так?

– Совершенно верно.

– Коко очень вас любила. – Он взял одну из грязных чашек, сполоснул, сыпанул в нее кофе. – Вы зачем тут?

– Выбираю платье для похорон.

– Из тех двух, что лежат на кровати? – Алиса кивнула. – Мне кажется, бордовое лучше подойдет.

Алиса и сама к тому склонялась. Бордовый – благородный цвет. Царственный. Викторианский. И это символично. Ведь они хоронят королеву… Викторию.

– Как вы познакомились? – спросила Алиса, усевшись на табурет с чашкой.

– Я только переехал в этот дом.

– И давно вы купили тут квартиру?

– Снял, – поправил ее Дэн. – Три месяца назад. Сейчас я живу на восьмом этаже, а до этого на пятом…

– Вы с восьмого этажа спускаетесь за почтой пешком?

Дэн нахмурился, и шрам, пересекающий густую русую бровь, побелел.

– Вы меня в чем‑ то подозреваете, не пойму?

– Я просто спрашиваю, – сделала она невинное лицо.

– Нет, вы допрашиваете. – Он сделал глоток кофе и скривился – забыл положить сахар. – Стараюсь не пользоваться лифтом, ходить, особенно по лестнице, полезно. Еще вопросы? Или я могу продолжить?

– Извините.

– Так вот я поднимался к себе в квартиру и по привычке нажал в лифте кнопку с цифрой «пять»… – Он резко замолчал. Затем, мотнув головой, выпалил: – Вот только не надо на меня сейчас так смотреть!

– Как?

– Как следователь, поймавший подозреваемого на лжи. Я был пьян. Поэтому по лестнице не пошел. Поднялся на лифте до пятого этажа, вышел и к двери направился. Ключ сую в скважину, а он не лезет. Тупо соображаю, что такое, как вдруг дверь распахивается, и я вижу на пороге незнакомую женщину. Это была Коко.

– И вы сразу подружились?

– Не сразу, но вскоре. Я в подъезде никого, кроме нее, не знал, и когда мне срочно понадобились спички, я спустился к ней, чтобы одолжить. Так, постепенно, и сблизились.

Договорив, он стал пить кофе, в который добавил три куска сахара.

Красивый, подумала Алиса, рассмотрев Дэна. Не только фигура хороша, но и лицо. Такому бы для журналов сниматься. Но если бы Дэн работал моделью, она бы его знала.

– Почему вы на меня так пристально смотрите? – спросил Дэн, оторвавшись от кофе.

– Не на вас, на чашку. – Она на самом деле перевела взгляд на нее.

– А что с ней не так?

– Она больше остальных, и на ней нарисован какой‑ то странный пес.

– Это Снупи. Вы что, не знаете такого?

– А должна?

– Герой мультика. Я в детстве его обожал. Поэтому Коко и купила мне чашку с ним.

– То есть у вас в ее доме была персональная чашка?

– Да. А у вас нет?

– Ни у меня, ни у Элены, ни у Васко. Я уж не говорю об остальных…

– И что из этого следует? – Он вернулся к кофе. Попивая его мелкими глотками, смотрел Алисе в глаза.

– Что вы были в ее доме самым желанным гостем.

– Вас это расстраивает?

– Нет. Но я удивляюсь тому, что она не представила такого близкого человека друзьям. Более того, она скрывала от них факт его существования.

– Может, просто не афишировала?

– Даже если так… Все равно странно. – И тут Алису осенило. – У вас были отношения! Вы не просто друг, вы ее любовник. А если учесть, что вы ее младше как минимум лет на тридцать, а скорее – сорок, то ничего странного в том, что Коко умалчивала о романе.

– Мы не были любовниками!

– Она всегда говорила, как ей противно смотреть на старух, связавшихся с молодыми. Ругала Элену за то, что она клюет на мужчин – ровесников ее сына…

– Вы меня слышите? – рявкнул Дэн. – Я сказал вам: мы не были любовниками!

Он с грохотом опустил чашку на стол, вскочил с табурета и, широко шагая, вышел из кухни. Несколькими секундами позже раздался хлопок двери. Судя по звуку, замок защелкнулся с первого раза.

Алиса допила свой чай и, взяв чашки, проследовала к мойке. Быстро сполоснула посуду и вернулась в спальню. Черное платье убрала в шкаф, бордовое сложила и сунула в пакет. Что еще? Туфли. Белье. Чулки. Хотя нет, пожалуй, гольфы – платье до середины икр. Украшения. Или это лишнее?

И все же Алиса решила, что серьги обязательны. Коко была фанатом этого аксессуара. Как она говорила, проколола уши, чтобы избавиться от комплекса. Когда‑ то в юности она переживала из‑ за своих оттопыренных ушей и постоянно закрывала их волосами. Но потом решила – хватит. Первым делом она сменила прическу, вторым – проколола уши. То есть не просто выставила свой недостаток на обозрение, но и привлекла к нему внимание. Поначалу смущалась, когда ловила на себе пристальные взгляды, потом привыкла. И наконец стала считать свою лопоухость изюминкой.

Алиса подошла к комоду, выдвинула ящик. В нем Коко хранила деревянную, «палехскую», шкатулку с украшениями. Когда‑ то она была полна драгоценностей. Но Виктория распродала почти все, оставила лишь несколько изделий. Когда Коко открывала шкатулку при Алисе в последний раз, в ней лежали три пары сережек, нитка жемчуга, крестик и то самое кольцо, которое потом обнаружилось в антикварной лавке при ломбарде. Хорошо, что Алиса купила его. Теперь у нее останется что‑ то на память о Коко.

Достав шкатулку из ящика, Алиса откинула крышку и ахнула. В уголке сиротливо лежал, поблескивая бриллиантовой крошкой, крестик. Ни бус, ни сережек. Ничего!

Ограбление? Но тогда бы воры забрали все. Крестик не так ценен, как жемчуг и камни в сережках, но и он стоит денег, причем не самых малых. Выходит, Коко сдала в ломбард все свои украшения. Тогда зачем оставила последнее?

Алиса собралась убрать шкатулку обратно, но увидела, что бархатная подушечка, лежащая на дне, чуть сдвинута, и из‑ под нее выглядывает не дерево. Что‑ то яркое и бумажное. Недоуменно нахмурившись, Алиса вынула подушку вместе с крестиком, положила на столешницу. Под ней оказалась фотография, сделанная простенькой цифровой «мыльницей» в Сочинском дендрарии. Алиса бывала там и узнала беседку, окруженную сочной тропической растительностью. На снимке были изображены двое. Мужчина и женщина. Они стояли обнявшись и улыбались в объектив.

Обоих Алиса знала…

Это были Коко и Дэн.

Коко и Дэн, якобы познакомившиеся три месяца назад.

Вот только, судя по дате, стоящей в углу, они уже полгода назад вместе находились в Сочи.

Глава 3

Васко

Руки тряслись. Да так сильно, что, пока пил, полстакана расплескал.

– Девушка, еще минералки! – крикнул он официантке. Та кивнула и унеслась к барной стойке.

В этот неприметный ресторанчик он не зашел бы, так как предпочитал проверенные если не им, то хотя бы знакомыми заведения, если бы не нуждался в воде, виски и супе. Пить он хотел, потому что много говорил на допросе, алкоголя, чтобы снять стресс, а горячего требовал его пустой, да еще ноющий после ночных возлияний без закуски желудок.

Принесли второй стакан воды. Его Васко выпил целиком. Руки уже не тряслись, а чуть подрагивали. После ста граммов виски и этот тремор пройдет.

Васко снял с себя полупальто, повесил на спинку стула. В заведении имелся гардероб, но он не пожелал там раздеваться, поскольку озяб. Теперь ему стало тепло. Сидел Васко возле колонны, на которой висело зеркало. Он бросил взгляд на свое отражение и внутренне содрогнулся. Вид ужасный. И это исправить не сможет даже чудо‑ сыворотка.

Васко пересел, чтобы не видеть свою помятую рожу.

– Ваш виски, – услышал он голос официантки. – И отдельно лед, как просили.

– Что там с моим харчо? – спросил Васко, добавив в «Джек Дениэлс», а скорее, его контрафактный аналог, два кубика льда.

– Через пять минут будет готово.

Васко кивнул. Пока он будет расправляться с виски, суп приготовится и настоится.

Зазвонил телефон. Васко потянулся было к карману, в котором он лежал, но передумал вытаскивать сотовый. Пусть звонит, в ближайшие двадцать минут его ни для кого нет.

Алкоголь подействовал быстро. Васко почувствовал приятное тепло в желудке. Оно разливалось по телу, неся с собой покой.

Телефон, замолчав, вновь затренькал через несколько секунд. Васко сунул руку в карман и, не вынимая аппарата, отключил у него звук.

Когда принесли суп, стакан опустел. Васко заказал второй.

«А неплохое местечко, – подумал он. – Оно бы понравилось Коко…»

Коко…

Мысли о ней не оставляли Васко.

Виктория… Его королева.

Сколько лет он любил ее? Элена бы сказала, – почти полвека. Но она ошибалась…

Да, Васко питал к Коко чувства долгое время. Сначала любил, надеясь. Потом – упрямясь. После – оправдываясь перед самим собой. Легче было сказать: у меня не получилось создать семью, потому что я любил всю жизнь одну‑ единственную…

Пожалуй, он так бы и умер с этими мыслями, если бы не один человек, внезапно появившийся в его жизни. Он все расставил по местам. И Васко понял, что не любит больше Коко. Причем настолько охладел к ней, что ему все равно, жива она или мертва…

Коко, естественно, об этом не узнала. Как и Элена. Обе продолжали думать, что для Васко не существует никого, кроме его королевы.

Отбросив мысли о Коко, он принялся за харчо. Суп оказался на удивление вкусным, наваристым. В тарелке лежал кусок баранины на косточке. Васко оставил ее на «десерт». Он всегда съедал сначала жижу, потом картофель, крупу, капусту, в зависимости от того, какой суп, а под конец – мясо.

Поев и расплатившись, Васко покинул ресторан. Почти у входа он поймал такси и поехал к себе в студию. Прошли времена, когда под нее была оборудована одна из комнат его квартиры. Чудом он умудрился купить небольшое помещение и разместить в нем мастерскую. Тогда просто все удачно совпало: он получил хороший гонорар, и тут же ему подвернулась жилплощадь по бросовой цене.

До студии он доехал за полчаса. Через неплотно закрытые жалюзи пробивался свет, значит, его ассистент (он называл его учеником) занят делом.

– Леша, у нас клиент? – крикнул Васко, войдя в помещение.

– Да, – откликнулся парень. – Но мы почти закончили…

– Я могу войти?

Ответ был утвердительным, и Васко толкнул дверь непосредственно студии. Спросил он, можно ли войти, не просто так. В последнее время стало модным сниматься обнаженными и дарить фотографии в стиле ню мужьям или любовникам на незначительные праздники типа Дня всех влюбленных. Бывало, что мужчины снимались голыми для своих дам. Реже они же, но для кавалеров – геи обычно пользовались услугами «своих». Васко обнаженку снимать не любил. Поэтому поручал ее ученику. Но первое время процесс контролировал и замечал, как некоторые стесняются. Вроде и решились обнажиться, а как дошло до дела, зажались. Скованность мешала женщинам правильно себя подавать. Только привыкнув к фотографу, они расслаблялись. Как говорил Леша, ловили волну. Но не всем удавалось. Была пара клиенток, так и не справившихся со смущением и ушедших без фотографий. Не дай бог сейчас на площадке такая. Умчится, как испуганная лань, завидев постороннего мужчину, и не видать им гонорара.

Но на сей раз перед объективом фотокамеры была женщина одетая. Причем полностью. На ногах высокие сапоги с оторочкой. Тело погребено под мехами. А на голове – совершенно невозможная шляпа из голубой норки.

– Последний кадр, милая, – обратился к ней Леша. – Сделай его красивым…

Женщина послала в камеру воздушный поцелуй. Леша сделал вид, что он в восторге.

Закончив съемку, парень проводил клиентку до двери и велел приходить завтра. Вместе они выберут удачные кадры, он их отредактирует, а нужные отпечатает.

– Что это за меховой стог? – спросил Васко у ученика, когда за женщиной закрылась дверь.

– Хороша, да? – улыбнулся тот. – Ни за что раздеваться не захотела.

– Может, у нее под овчиной, чернобуркой и норкой копыта, хвост и рога?

– Все гораздо проще: женщина получила страховку, ухнула ее всю на те вещи, о которых мечтала в годы своей молодости, но не могла купить. Фото сделала на память. А еще – чтобы отослать родственникам и подружкам юности в провинцию. Дабы завидовали.

Васко усмехнулся и покачал головой.

– Тебе Оскар звонил, – сказал Леша, усевшись за компьютер.

– Сюда?

– Ну да. Ты по сотовому не отвечаешь.

– Точно! – Васко хлопнул себя по лбу. Звук отключил и забыл.

Достав телефон, он обнаружил пять неотвеченных вызовов, три – от Оскара. Стал набирать ему, но у сына Элены телефон оказался отключенным. Наверное, тот, как всегда, забыл поставить ночью на зарядку.

– Ох уж эти современные аппараты, – проворчал Васко. – Так быстро разряжаются…

У него самого был респектабельный «Верту» трехлетней давности. И солидный, и энергоемкий. А что функций мало – так и хорошо, не запутаешься. Когда Васко нахваливал свой аппарат, Оскар смеялся и обзывал его старичком. По его мнению, равнодушие к техническим новинкам больше выдает возраст, чем седина или морщины.

– Посмотри, как наша мадам получилась, – окликнул Васко Леша.

Тот подошел к столу, за которым он сидел, и глянул на монитор.

– Она так вспотела в своих мехах, что лицо свекольное, – заметил он.

– Ничего, сделаю цветокоррекцию. Зато как кокетливо мадам смотрит из‑ под полей. Можно отличный портрет сделать…

Что Васко нравилось в Леше, так это его увлеченность. Он любил то, чем занимается. И видел красоту там, где другой не заметит. Он напоминал ему себя в молодости, поэтому Васко и взял в ученики именно Лешу.

Их знакомство состоялось год назад в агентстве Элены. Васко забежал поздороваться с подругой и узнать, нет ли для него работы. В коридоре столкнулся с парнем дикого вида: голова выбрита по бокам и на затылке, а на макушке длинные волосы, заплетенные в косу, спускающуюся до лопаток, в носу несколько сережек, в ухе дыра, в которую палец можно засунуть, а руки все в цветных тату. Васко неплохо относился к людям неформального вида, сам выделиться любил, но во всем же нужна мера. Достаточно косы. Или тоннеля в ухе. Или татуировок. Молодые же люди так увлекались всем и сразу, что становились похожими на инопланетных монстров.

Впоследствии оказалось, что парень работает в журнале Оскара графическим дизайнером. Увлекается фотографией. Делает отличные снимки природы. А вот с людьми работать не умеет, иначе его бы взяли в штат еще и фотографом. Васко, посмотрев работы парня, оценил их высоко. А так как на тот момент остался без ассистента, предложил Леше попробовать себя в этом качестве. Тот с радостью согласился.

– А тут у тебя что? – спросил Васко, увидев, что один из пластмассовых контейнеров, в которые они кладут распечатанные фотографии, полон. – Вроде всем клиентам все раздали.

– Это я свои снимки распечатал.

– Можно взглянуть?

– Конечно. Мне важно твое мнение.

Васко вынул фотографии и стал просматривать. На всех была изображена одна и та же девушка. Весьма симпатичная, но уж очень ярко накрашенная. Леша снял ее со стеклянным шаром размером с мяч. Ракурсы были разными, и на снимках он был то больше, то меньше, то закрывал часть лица модели, то отражал его, то забивал в кадре, то возвеличивал, а на одном обожествлял – походил на нимб.

– Отличные работы, Леша, – похвалил ассистента Васко.

– Я назвал эту серию фотографий «Космос».

– Голова – планета, а шар – ее спутник?

– Земля и луна.

– Хорошая идея. Но ты ошибся с выбором модели. Надо было взять девушку иного типа: блондинку, а лучше русую, с прозрачными глазами, тонкой кожей, через которую просвечивают вены, и не красить ее так ярко.

– У меня не было выбора, – усмехнулся Леша. – Модель – моя девушка. Эту сессию я сделал для нее.

– Какое‑ то лицо знакомое. Мы с ней когда‑ то работали?

– Нет. Но ты можешь ее знать, Сью – подруга Алисы Карповой, главной звезды агентства Элены.

– Точно, я видел их вместе.

– Она нас и познакомила. Я, правда, сомневался, что у меня есть с ней шанс, уж очень Сью шикарна, но мы поладили…

Васко удивился, услышав эти слова. Девушку можно было назвать какой угодно, но не шикарной. Или современная молодежь вкладывает в это прилагательное какое‑ то другое понятие? Искажает его смысл по незнанию? Коко была шикарной: роскошной, изысканной, изящной, модной, светской. Элена ею и остается. А Алиса стремится к тому, чтобы стать, но, на взгляд Васко, пока не дотягивает до уровня своих покровительниц.

Васко собрался вернуть фотографии в ящик, но тут увидел, что вынул из него не все. Несколько штук были меньшего формата, и он их не заметил.

– Да, я хотел спросить, когда ты сделал эти кадры? – спросил Леша, увидев в руках Васко те самые снимки.

– Я?

– Ну да.

– Это не я, – сипло прошептал Васко, пересмотрев все четыре снимка.

– Это же твоя подруга. Коко, кажется. И стиль твой.

Тут дверь в студию распахнулась, и на пороге возник Оскар. Взгляд его тут же устремился на фотографии Коко, которые Васко все еще держал в руках.

– Эти снимки сделал ты? – спросил он хрипло.

– Да вы сговорились, что ли? – возмутился Васко. – Нет, это не я фотографировал Коко. Хотя это, бесспорно, странно, поскольку последние годы, сложившиеся в десятилетия, она только мне доверяла это делать.

– Тогда откуда они у тебя?

– Я нашел их тут… – Он указал на ящик. – А что, ты тоже их видел?

Он кивнул.

– Знаешь, что это?

– Да, конечно, это портреты моей подруги Виктории, – терпеливо ответил ему Васко. Оскар определенно сегодня не в себе.

– Это ее посмертные портреты!

Васко с ужасом посмотрел сначала на Оскара, затем на них и растерянно спросил:

– И как эти фотографии могли попасть к нам в студию?

– Значит, их сделал кто‑ то из вас двоих. Вот только кто: ты или твой ученик?

Глава 4

Дэн

Она опаздывала! Впрочем, как всегда.

Хоть бы раз явилась вовремя. Так нет, хотя бы на пять минут, но задержится. «Женщине положено опаздывать! » – жеманно отвечала она на упреки Дэна и шлепала его по руке.

Кто бы знал, как ему это не нравилось. Это, а еще много чего…

Но Дэн все равно ее любил.

Подошла официантка. Кокетливо улыбаясь, предложила еще кофе. Дэн отказался от него и попросил принести воды.

Когда девушка удалилась, он повернулся к окну и стал смотреть на собаку, что сидела, грустно моргая, под фонарем. Судя по гладким бокам и ошейнику, животина потерялась. Дэну стало жаль ее. Но не настолько, чтобы взять к себе. Хотя когда‑ то он именно так и поступил бы. Ребенком он тащил в дом кошек, собак, ежей, раненых птиц, а повзрослев, привел бездомную девушку…

Ему было двадцать три. Он уже больше года жил в Москве, работая со своим бывшим тренером Митяем. Тот как афганец, уйдя в отставку, получил сертификат на приобретение жилья. Думал дом себе купить с участком, да чтоб дом в два этажа, а участок в тридцать соток, но выделенной государством суммы на такие роскошества не хватило бы. Хотел Митяй умерить аппетиты, но тут его боевой товарищ в столицу позвал. Сказал: помощник надежный в одном деле нужен. Дело это денежное, и если Митяй поднапряжется, то за год заработает себе на вожделенные хоромы.

Поехал Митяй. А Дэн за ним увязался. В деревне для него занятий не было, а дед вроде сам справлялся.

Оказалось, держит однополчанин Митяя спортзал, в котором нелегальные бои проводят. А так как доход этот бизнес ощутимый приносит, то решил он расшириться. Но один побоялся не справиться, вот на подмогу проверенного боевого товарища и позвал.

Митяй за дело взялся рьяно. И Дэна пристроил. Парень то ставки принимал, то выпивку разносил, то ринг от крови отмывал. Хотя мог бы на нем кулаками махать – ему хозяин предлагал неоднократно. Но Дэн твердо решил: никаких больше боев, и довольствовался ролью мальчика на побегушках.

Жили они с Митяем сначала в зале, потом тренер квартиру купил. Маленькую, жалкую, зато в Москве. Понял он, что не хочет в деревне барствовать, лучше в столице остаться и заняться делом. До старости‑ то еще далеко!

Дэну тоже в Москве нравилось. Тем более он стал букмекером и теперь занимался только принятием ставок и выдачей выигрышей. И перспективы имелись. Когда босс откроет третий бойцовский клуб, в первом, самом маленьком, освободится место главного, поскольку Митяй станет во втором управлять. И тому и другому это было обещано. Оставалось подождать год‑ другой.

Как‑ то Дэн, уходя из зала последним, заметил у мусорного бака человека. Он рылся в нем, но как‑ то брезгливо. Брал двумя пальцами пакет, рассматривал на свет, затем аккуратно возвращал на место.

– Вы что‑ то нечаянно выбросили? – обратился Дэн к человеку.

Тот, вздрогнув, обернулся, и Дэн увидел девичье лицо…

О, что это было за лицо! Огромные глаза с длиннющими ресницами. Носик пуговкой. Румяные щеки. Пухлый рот. Дэну девушка напомнила повзрослевшую Аленку с обертки шоколада. У нее даже платок на голове имелся. А из‑ под него короткая волнистая челка торчала.

Дэн так загляделся на лицо красавицы, что не сразу заметил, как она грязна. Руки черные, одежда в пятнах, явно с чужого плеча, на ногах рваные валенки размера сорок пятого. «Аленка» несколько секунд стояла, испуганно глядя на Дэна, потом сорвалась с места, чтобы убежать, но Дэн остановил.

– Не бойся меня, – сказал он, схватив девушку за руку. – Не обижу…

– Пусти, – прошептала она и попыталась вырваться.

– Ты есть хочешь?

Она закивала головой.

– Пойдем, покормлю тебя.

Но девушка вцепилась в бак, не желая идти в зал.

– Да что с тобой такое?

– Ты меня изнасиловать хочешь. А может, и убить! Нет, не пойду. Я лучше с голоду умру.

– Хорошо, сиди тут, я еду вынесу. Но ты же грязная вся. Неужели хотя бы руки помыть не хочешь?

– Хочу, – грустно сказала девушка.

– Как тебя зовут?

– Аленка.

– Брось.

– Правда. Лена по паспорту. Но папа Аленкой называл всегда…

– А где он?

– Умер.

– И больше у тебя никого?

– Мать. Но она меня из дома выгнала, когда мужика нового привела. Побоялась, что уведу.

– Пьет?

Алена тяжело вздохнула.

Она все же дала себя уговорить зайти в помещение. Пока Дэн грел воду для чая и резал бутерброды, девушка была в душе. Вышла оттуда чистая, с мокрыми волосами, вот только в том же тряпье.

– У меня нормальная одежда была, – сказала она. – Но с меня ее сняли.

– Кто? – испугался Дэн, решил, что девушку изнасиловали.

– Бомжи. Приютили меня, потом напились и раздели. То, что сейчас на мне, нашла в подвале и на помойке.

– Я не понимаю, почему ты по подвалам с бомжами шарахалась? У тебя что, нет знакомых?

– Я на вокзале ночевала сначала. Потом меня приметили и прогнали. А знакомых нет. Я не москвичка. Приехала из Ярославля на электричках. Думала, тут как‑ то устроюсь. Хоть посудомойкой, хоть уборщицей.

– И что же?

– У меня паспорт украли. Никто без него не берет.

Она еще долго рассказывала Дэну о своей несчастливой жизни. И он, слушая историю Аленки, думал, что ему в принципе не так уж и не везло. По крайней мере, всегда рядом были люди, готовые помочь.

– Значит, так, – сказал он, когда девушка наелась и напилась. – Тут я тебя оставить не могу, но пущу в подвал. Принесу туда маты, подушку, плед. Переночуешь в тепле и безопасности. Утром приеду, покормлю тебя, и будем решать, что делать.

На следующий день он чуть свет уже был в зале. Привез Аленке не только еду, но и одежду. Пусть она была мужской и большой для нее, но чистой. Магазины утром закрыты были, он не смог ничего купить, поэтому одолжил девушке свои штаны, толстовку, куртку, а кроссовки у Митяя позаимствовал, у него нога только до сорокового размера выросла, Данила же сорок четвертый носил.

– Надо в Ярик тебе ехать, – решил Дэн. – Восстанавливать паспорт.

– Как же я в таком виде? – и подтянула штаны, держащиеся на тесемке.

– Одежду я тебе куплю сегодня. Денег на билет дам. Завтра можно отправляться.

– Я не хочу туда возвращаться! – чуть не плача, выкрикнула Алена. – Мать меня на порог не пустит. Родственников нет! А знакомые что? Долго у себя меня продержат? Кому посторонние нужны?

– Тебе необходим документ, удостоверяющий личность. Получишь – вернешься.

– Ты прав… Но можно я не завтра поеду? Тут так хорошо, тепло. Хочется немного в себя прийти…

– Конечно, оставайся, только веди себя тихо. Я тебе журналов вечером принесу, будет чем заняться. А пока поспи.

– Да, – пробормотала она, свернувшись калачиком на мате. – Я так давно нормально не спала…

Дэн хотел оставить Алену дня на три, а получилось – на две недели.

Поначалу они проводили вместе от силы два часа. Он забегал к ней утром, а в самом конце дня, когда в зале никого не оставалось, открывал подвал, давая девушке возможность принять душ, постирать, посмотреть телевизор. Но как‑ то Дэн поймал себя на мысли, что чувствует себя не благодетелем, а тюремщиком. Загоняет ее в подвал и держит там, как пленницу. Неправильно это! Но и оставить ее в самом здании он не мог. Вдруг кто явится в неурочный час? Ключи от зала есть у многих. И решил тогда Дэн ночи с Аленой проводить! Митяю врал, что познакомился с девушкой с квартирой и у нее ночует, а сам на работе оставался.

То, что он любит Аленку, Дэн понял, когда впервые поцеловал. А случилось это на четвертый день их знакомства. Он уже и одел Лену, и денег ей дал, и ничего не мешало ей ехать в родной город.

– Завтра я провожу тебя на вокзал, – сказал он, доведя ее до двери в подвал. «Прогулка» закончилась, пора было возвращаться в «камеру».

– Хорошо… – покорно проговорила она.

– Но я буду тебя ждать.

– Не будешь.

– Хочешь сказать, я обманываю?

– Нет. Сейчас ты думаешь так. Но пройдет время, и ты меня забудешь.

– Ты же не на годы уезжаешь!

– Все равно… – едва слышно выдохнула она.

Он не знал, что еще сказать, чтобы убедить ее. Поэтому поцеловал.

– Я буду тебя ждать, – повторил он, с трудом оторвавшись от ее губ. – Теперь ты мне веришь?

Она кивнула и, засмущавшись, уткнулась в его грудь носом.

Дэн обнял девушку, прижал к себе, погладил по волосам. Другую бы он уже раздевал, потому что возбудился. И не слушал бы возражений – девочки всегда ломаются, но сами хотят того же, что и парни. А к этой, любимой, относился с трепетом.

– Хочу побыть с тобой еще день, – услышал он. – Пожалуйста…

И он согласился. Тоже не хотел расставаться.

Прошла неделя. Началась вторая. Дэн стал оставаться в зале на ночь. И вскоре от поцелуев они перешли к ласкам более горячим и интимным, пока не занялись любовью. О да… именно ею, а не сексом. У Данилы душа парила, когда он проникал в Алену, и в этом было главное удовольствие.

– Вот пройдет большой бой, я возьму отгулы и поеду с тобой, – сказал Дэн Аленке накануне финального поединка каратистов.

– Здорово! – она захлопала в ладоши. – А давай завтра устроим романтический ужин при свечах?

– Давай, – улыбнулся Дэн.

– С шампанским? – Она знала, что Дэн его не любит. Он говорил ей, что от этого напитка его сразу клонит в сон.

– С чем захочешь.

Аленка кинулась на Дэна обниматься. Ее было так легко и приятно радовать!

Романтический вечер удался. Они пили шампанское, ели обожаемые обоими персики, слизывали с губ друг друга сок, занимались любовью, танцевали обнаженными под «Энигму». Уснули совершенно обессиленными.

…Пробудился Дэн от удара. Кто‑ то с силой пнул его под ребра. Парень вскочил, но тут же получил еще и по лицу. Самое странное, что бил его Митяй.

– Эй, ты чего? – вскричал Дэн, вставая в стойку. – С дуба рухнул?

– Сейчас ты у меня рухнешь, гаденыш! – Митяй снова выбросил кулак, но Данила смог увернуться. – Ты кого сюда водил?

– Никого.

– Да? То есть бабки ты украл?

– Какие еще…?

И не договорил, рухнул на пол, сраженный ударом в челюсть.

Очнулся Дэн от того, что ему на лицо лили воду. Закашлявшись, он перевернулся на живот.

– Вставай, – услышал он голос Митяя. – Одевайся.

Дэн натянул на себя штаны и кофту. Пока делал это, оглядывался. Алены нигде не видно. Как и ее одежды. Услышала, что отпирается дверь, и спряталась? Вот умница!

Когда Дэн оделся, Митяй, уже более‑ менее спокойный, поманил его за собой. Они зашли в кабинет управляющего. Тренер молча ткнул пальцем в распахнутый сейф. В нем еще вчера лежали деньги, Дэн сам их туда убрал, приняв ставки. А сейчас… сейф был пуст!

– Нас ограбили?

– Сейф не взломан. Входная дверь – тоже. Сигнализация не сработала. Деньги украл свой. Но так как я знаю тебя, предположу, что кто‑ то из твоих дружков, которых ты, оказывается, сюда водишь, каким‑ то чудом выведал у тебя код и утащил бабки.

– Я не вожу сюда дружков, – запротестовал Дэн.

– Кого тогда?

– Девушку одну… Но я всегда с ней. Одну не оставляю…

– И где она сейчас?

– Спряталась, наверное.

– Какой ты дурачок еще, – покачал головой Митяй. – Ну, пойдем ее искать, коль так.

Естественно, Алены в здании не оказалось. Как и ее новых вещей (старье так и валялось в углу подвала). Зато в мусорном ведре обнаружился пустой пузырек из‑ под клофелина.

– Ты где эту бабу нашел? – ужаснулся Митяй.

– У мусорного бака, – честно признался Дэн.

– Молись, чтобы девчонку нашли, а деньги вернули, иначе долг на тебя повесят.

– Я верну все до копейки! Буду даром работать…

– Биться ты будешь даром, – вздохнул Митяй. – Тебя сразу на ринг выгонят. Потому что только на нем ты сможешь быстро заработать и отдать. Но будем надеяться на лучшее, рассказывай, что знаешь о своей клофелинщице.

Дэн выложил все без утайки. Алену, подключив криминальные связи, начали искать.

И, как это ни странно, отыскали довольно быстро, и двух суток не прошло.

Ее на самом деле звали Леной‑ Аленой…

На этом правда заканчивалась!

Лена родилась и прожила до шестнадцати лет в ближайшем Подмосковье. Отец ее был жив, но из семьи он ушел давным‑ давно. Мать не пила и хахалей не водила, была добропорядочной женщиной строгих правил. Дочке под ее крылом было нестерпимо скучно, и она постоянно сбегала из дома. Пока была несовершеннолетней, ее возвращали. Отмывшись, отъевшись, пролечившись (цепляла многое: от банальной простуды до гонореи), Алена снова покидала родное гнездо.

Паспорт у нее не крали, она его оставила в залог, когда занимала крупную сумму.

Промотав ее, девушка связалась с каким‑ то гопником. Заманивала одиноких прохожих мужского пола в подворотни, где их поджидал ее дружок. Иногда направлялась с ними домой и тогда опаивала их клофелином. Парня вскоре прирезали, Алена осталась одна, но ненадолго. Благодаря своей внешности она легко знакомилась с парнями, а актерский талант помогал ей с ними сблизиться. С одним она была сексуальной пустышкой, с другим – своей в доску, с третьим – рассудительной и мудрой. Она притворялась такой, какой ее хотели видеть. Ей бы побольше ума и терпения, могла бы многого добиться. Но Алена была беспутной, жадной до денег и удовольствий дурой. Поэтому в свои двадцать четыре (не девятнадцать, как она говорила) Аленка не имела даже своего угла. Моталась по мужикам, ни у одного надолго не задерживаясь.

Последний, с кем Лена провела несколько дней, ее чуть не убил. Это у него остались ее вещи. Выбежала за порог в одних трусах и лифчике. Она, в принципе, сама собиралась от него слинять. Но – прихватив из квартиры деньги и золото. Чтобы сделать это беспрепятственно, Лена добавила в водку любовника клофелин. Но то ли у него был очень крепкий организм, то ли она слишком мало капнула, но мужик отрубился не сразу. Сначала чуть не удушил Аленку, поняв, что она его опоила. Пришлось, чудом вырвавшись, бежать вон из квартиры, слушая его вопли о том, что он вызывает полицию.

Так Аленка оказалась на улице без одежды и денег, в белье и с пузырьком клофелина, засунутым в лифчик. Полуобнаженной и босой она добежала до мусорного бака. Увидела, что на его ограждении висит старое, но крепкое шерстяное пальто. Накинула на себя. Стала искать обувь. Но, как назло, ничего, кроме дырявых валенок, не обнаружила. Пришлось в них ноги сунуть и давать деру.

…А через трое суток Дэн увидел Аленку возле бака их спортзала. Она рылась в нем, надеясь отыскать замену стоптанным валенкам.

Девушка «прочитала» Дэна быстро. И поняла, что с ним ей нужно быть беззащитной, доброй, наивной и бесконечно несчастной. То, что на момент знакомства она была в рванье, сыграло на имидж как нельзя лучше. Дэн пожалел ее, как когда‑ то жалел бездомных котят и кутят, и притащил, условно говоря, в дом.

Она не собиралась надолго задерживаться. Отогреться, откормиться, отмыться, приодеться, и только. Но потом подумала, что неплохо еще и отсидеться, поэтому и задержалась. Манипулировать Дэном было легко, ведь он не на шутку влюбился. Но вскоре Лене надоело вести жизнь затворницы. Без алкоголя, легких наркотиков и приключений она заскучала. И когда Данила сообщил ей о своем намерении отправиться с ней в Ярославль, решила: пора валить. Вот только не с пустыми руками же!

Когда она открыла сейф, код от которого знала, так как подглядывала за Дэном, когда он набирал его, то чуть не завизжала от восторга. Она не рассчитывала на удачу в несколько сотен тысяч рублей. На эти деньги можно и паспорт выкупить, и приодеться, и уехать куда‑ нибудь на курорт. Не важно, что зима на носу, все равно у Черного моря приятнее тратить шальные деньги.

Но не успела она осуществить свои планы. Поймали ее и… наказали. Вновь отобрали паспорт и отправили в бордель отрабатывать то, что успела потратить. Дэн пытался помочь девушке, но ему сказали, что с ней по‑ божески обошлись. Могли бы и покалечить. Больше он об Аленке не слышал.

… Когда Дэн стряхнул с себя безрадостные воспоминания, собаки за окном уже не было. «Буду думать, что она нашлась! » – сказал себе Данила, отвернувшись от окна.

Сделал он это как раз вовремя, потому что та, кого он ждал вот уже двадцать минут, улыбаясь, шла к его столику.

Высокая, статная, но не худая. Одета по‑ спортивному. Длинные мелированные волосы забраны в хвост, а густая челка доходит до глаз, закрывая веки. Из‑ под нее выглядывают озорные глаза зеленого цвета. На носу россыпь мелких веснушек. Верхняя губа чуть приподнята, отчего лицо выглядит немного удивленным.

Женщине на вид лет тридцать пять – тридцать семь, на самом же деле – пятьдесят.

– Привет, милый! – поздоровалась она с Дэном, наклонившись и чмокнув в щеку. В нос ему ударил аромат классических духов «Мисс Диор». Это он подарил ей их, решив, что те, которыми она пользовалась до этого, слишком вульгарны.

– Здравствуй, Нина. Ты, как всегда, опоздала.

– А ты, как всегда, ткнул меня в это носом.

Она щелчком подозвала официантку.

– Пятьдесят граммов клюквенной «Финляндии».

– К сожалению, у нас в баре ее нет… – начала было оправдываться официантка, но Нина не дала ей договорить:

– Так сбегайте в магазин, он через дорогу, купите и налейте мне пятьдесят граммов клюквенной «Финляндии». Не слышали разве, что желание клиента – закон?

– Мама, перестань, – одернул ее Дэн. И обратился к девушке: – Клюквенного морса принесите, пожалуйста. И меню.

– Сколько раз я тебя просила не называть меня мамой, – капризно протянула Нина. – И я не хочу просто морса. Закажи мне еще водки, пусть и обычной.

– Ты слишком часто пьешь.

– Неправда! Я замерзла, хочу согреться…

Он протянул руку и накрыл ею ладонь матери.

– Горячая. Так что не ври. Ты просто желаешь выпить.

– Перестань разговаривать со мной, как с алкоголичкой, – возмутилась Нина. – Если ты трезвенник, то это не значит, что все должны стать такими же.

– Все не должны, а вот язвенники – да. Забыла про свою болезнь?

– Ты разве дашь, – проворчала та.

– Мам, ну, правда, не надо тебе…

– Да знаю! Но мне так скучно, сил нет. Эта диета дурацкая. Сидя на ней, я не только тощей стану, но еще и разговаривать начну с английским акцентом.

– Не понял?

– Овсянка, сэр, у меня и на завтрак, и на обед. А ужинать мне ею уже не хочется. Так что не нуди, малыш, дай маме оторваться. Она потом таблеточку выпьет, и все будет хорошо.

И Дэн, как всегда, уступил ей. Потому что любил.

…Нина вернулась в жизнь Дэна неожиданно. В детстве он мечтал об этом. На каждый день рождения загадывал одно и то же желание. «Хочу, чтоб мама была со мной! » – шептал он перед тем, как задуть свечи. Но годы шли, а мама не возвращалась. Устав ждать, Данила выкинул из головы все мысли о ней. И став взрослым, не попытался отыскать блудную родительницу. Дед его в этом поддерживал. Но как‑ то позвонил внуку и спросил:

– Ты с матерью своей познакомиться не хочешь?

– Нет, – ответил Дэн, не задумываясь.

– Вот и я так думаю, не надо…

– Дед, а с чего ты вдруг спросить решил?

– Да письмо она мне прислала.

– Мама?

– Твоя мама, моя дочь. Нинка.

– И что в письме?

– Слезы, сопли… сказки.

– Это как?

– Ну, как? Прощения просит, раскаивается во всем…

– Это, я так понимаю, слезы и сопли. А что за сказки?

– Не сбегала она от нас. Отправилась на поиски счастья, чтоб им поделиться с тобой и со мной.

– Как поэтично! Только, судя по всему, поиски затянулись, а скорее зашли в тупик, и с пустыми руками, без счастья то есть, возвращаться ей было стыдно?

– Может, и нашла, раз написала. Телефон свой оставила. Просила звонить. Я не стал. А ты, если хочешь, свяжись с ней. Продиктовать тебе номер?

Данила медлил с ответом.

– Нет так нет, – принял за него решение дед. – Пока, малой.

– Подожди, – поспешно выпалил Дэн. – Дай все же номер.

Дед продиктовал его, внук записал.

Бумажку с заветными цифрами Дэн кинул на подоконник и несколько дней старательно делал вид, что не замечает ее. Но как‑ то вечером решительно взял и, пока не передумал, набрал мамин номер.

Они говорили недолго. Нина оказалась не из тех, кто любит общаться по телефону. Назначив Дэну встречу на завтра, она отсоединилась.

…Он ждал ее у памятника Маяковскому. Волновался страшно. Пока утром брился, весь изрезался, и теперь щека кровила. Дэн то и дело тер ее, делая еще хуже. Нина опаздывала. И это еще больше нервировало Данилу. А что, если не придет?

– Привет, – услышал он звонкий женский голос.

Дэн обернулся на него и увидел женщину, которую узнал по старым фотографиям. Его мать не сильно изменилась за годы отсутствия. Даже не поправилась, хотя обычно женщины крупной комплекции с возрастом становятся грузными. Все снимки, виденные Дэном, были черно‑ белыми, и на них не разберешь, какого цвета волосы Нины. Ему казались темными. Но сейчас перед ним стояла русая женщина. Природный свой цвет она оживила светлыми прядями и выглядела с ними моложе своего возраста. Впрочем, дело было не только в волосах. У нее и кожа была гладкой. А в глазах искорки.

– А ты красавчик, – заметила Нина, окинув взглядом Дэна.

– Тут, кроме меня, еще четверо парней стоят. Почему ты решила, что я – твой сын?

– Ну, во‑ первых, остальные все страшненькие, а мой родился очаровашкой.

– А во‑ вторых?

– Ты копия своего отца.

– И кем же он был?

– Я все тебе расскажу за фужером вина. Пойдем, посидим где‑ нибудь.

Она была под легким хмельком. Как потом оказалось, это было привычное Нинино состояние. Она пила часто, но понемногу, как сама говорила, для блеска глаз.

Они зашли в первое попавшееся заведение, сели за столик. Нина сделала заказ на свое усмотрение. Она вела себя непринужденно. Как будто пришла в кафе не с сыном, которого бросила четверть века назад, а с давним своим ухажером.

– Расскажи, как поживаешь? – обратилась к Дэну мать.

– Нормально.

– Это не ответ. Чем занимаешься?

– Работаю, – пожал плечами он. Дэн в отличие от матери чувствовал себя крайне неловко, поэтому и отвечал так односложно.

– Так, отменяем вино. – Нина позвала официантку и велела принести клюквенной водки.

– Я не пью, – покачал головой Дэн.

– Совсем?

– Крайне редко.

– Вот сегодня тот крайне редкий случай, когда надо выпить. А то ты как чурбан сидишь. Так кем работаешь?

– Водителем.

– Для шоферюги ты слишком дорого одет.

– Я вожу очень большого человека, у меня неплохая зарплата.

Принесли водку и лимон. Нина отправила официантку на кухню, узнать, когда будут готовы салаты, и сама разлила алкоголь по стопкам.

– За встречу! – провозгласила она и, чокнувшись с Дэном, залпом выпила.

Сын только отхлебнул водку и убрал стопку в сторону.

– Я жду твоего рассказа… мама.

– Называй меня Ниной, хорошо? – Когда Дэн согласно кивнул, она начала рассказ: – Твоего отца я встретила в столовой кондитерской фабрики, на которой работала. Мы с девочками пришли на обед, сидим, едим, болтаем, я глаза от тарелки поднимаю и… Вот веришь, просто слепну! Идет от двери к раздаче мужчина невероятной красоты. Таких я только в кино видела. Высоченный блондин с дымчатыми глазами. А одет как! Костюм по фигуре и галстук с искрой. Он тоже на меня внимание обратил. Улыбнулся слегка, взгляд мой поймав. Но есть в другой зал ушел. Я уже думала, не увижу его больше, ведь ясно, что командировочный. Но нет, оказалось, приехал он на полгода. Фабрика новое оборудование закупила, и Андрей, так его звали, главный инженер по его установке и наладке.

Принесли салаты. Нина подвинула к себе «Цезарь» и стала с аппетитом его поглощать, похрустывая сухариками.

– Неделю мы с Андреем переглядывались в столовой, пока не познакомились, – продолжила она. – И буквально через два часа после этого оказались в постели.

Дэн едва не подавился кусочком помидора, который пережевывал в тот момент. Таких откровений он не ожидал!

– Посчитал меня распущенной? – усмехнулась Нина. – Что ж… Ты прав, наверное. Я монашкой никогда не была. И если мне мужчина нравился, я не мурыжила его в угоду приличиям. Но в постель сразу не прыгала. Стадия флирта мне тоже интересна. Но Андрея я возжелала сразу, как увидела. Так бы прямо в столовой ему отдалась…

– Я тебя умоляю, давай без интимных подробностей.

– Хорошо, – покладисто согласилась мать. – Чтобы не травмировать твою слабую детскую психику, скажу, что у нас начался роман. Длился он все то время, что Андрей находился в нашем городе.

– А потом он уехал?

– Да.

– Бросив тебя беременную.

– Он не знал. Я тоже. До Андрея у меня уже были мужчины, от двоих из них я сделала аборты. Потом не предохранялась, так как мне сказали, что вряд ли смогу иметь детей. Через полтора месяца после отъезда Андрея я выяснила, что беременна.

– Ты сообщила ему об этом?

– Он был женат. Имел двоих детей. И сразу сказал мне, что не собирается разводиться. У нашего счастья были временны́ е границы. Но я решила, что пусть полгода, но мои.

– Ты сразу решилась рожать?

– Нет, на аборт записалась. Но передумала делать. Решила, что ребенок, наверное, подарок небес. Ведь я залетела вопреки всему. Вот только, когда ты родился, прости уж, я особой радости не испытала. Никогда о детях не мечтала. Однако допускала, что рожу их, когда замуж выйду. Но становиться матерью‑ одиночкой я никак не собиралась…

– Поэтому ты меня бросила.

– Я тебя временно оставила на попечение деда, – сердито поправила его Нина.

– Да. На двадцать пять лет.

– Ты так мне напоминал Андрея, что у меня душа рвалась. Я решила поехать в Москву, найти его и рассказать о тебе. Думала, он признает сына, захочет видеть его, помогать. А там, глядишь, и поймет, что я – та самая, которая ему нужна. С женой он не был счастлив…

– И что же, нашла?

– Да. И он так мне обрадовался! Мы в гостиницу сразу поехали и провели там всю ночь (жене он наврал, что уехал в срочную командировку). Андрей не мог от меня оторваться. Он всегда говорил, что я олицетворяю его идеал. И похожа на молодую Нонну Мордюкову, которая ему безумно нравилась.

– Ты совершенно на нее не похожа, разве что телом.

– Это сейчас. Я тогда в темный цвет волосы красила и без челки была. Пришлось подстричь, чтобы вот это закрыть… – Она убрала волосы со лба, и Дэн увидел глубокие морщины. С ними Нина сразу стала выглядеть на свои года. – Андрей помог мне устроиться на работу, снять квартиру. И мы снова стали встречаться.

– Постой, так ты ему сказала обо мне или нет?

– Понимаешь… – она замялась. – Я не хотела сразу вываливать на Андрея такую новость. Надо же человека подготовить сначала…

– Сказала или нет? – настойчиво повторил свой вопрос Данила.

– У Андрея была женщина до меня, вернее, после. То есть в тот промежуток времени, что мы не виделись. И она забеременела…

– Да мой папаша просто бык‑ производитель!

– Она говорила, что поставила спираль, но, оказалось, обманывала. Хотела ребенка, а Андрея посчитала хорошим спермодонором… Это не мои слова и не ее – его. Он попросил ее сделать аборт, но женщина отказалась. После этого он ее оставил. Сказал, что у него уже есть двое детей, и другие ему не нужны.

– Жестоко.

– Справедливо! Ведь он сразу это обговаривал, до того, как сблизиться.

– Так что ж не предохранялся?

– Первое время – всегда. Потом, когда начинал доверять женщине, переставал. Сам знаешь, секс в презервативе не остер…

– То есть ты его оправдываешь? – разозлился Дэн. – Хотя о чем я? Он по крайней мере своих законных отпрысков не бросал. В отличие от тебя.

Он ждал, что Нина расплачется. Но у нее даже глаза не увлажнились. Она спокойно встретила гневный взгляд сына, затем взяла с тарелки лист салата и принялась его жевать. Руки ее не дрожали, тогда как у Дэна ходили ходуном.

– Ты из меня монстра не делай, – вновь заговорила она. – Я тебя не на помойке оставила. И не в детском доме. С дедом.

– Ребенку мать нужна.

– Наверное. Но я как‑ то обходилась без нее.

– Твоя умерла, это другое.

– Это тебе дед сказал? – усмехнулась Нина. – Так вот наврал он тебе. Жива она. Бросила меня, совсем крохотную, только родившуюся, даже к груди ни разу не поднеся.

– Так твоя мать тоже кукушка? Это что, наследственное? – Он обхватил голову руками. – А я всегда считал, что те, кого матери бросают, становятся отличными родителями.

– То, что я тебя оставила на попечении своего отца, не делает меня плохой.

– Ты правда так думаешь?

– Я хотела как лучше. И для тебя, и для себя. Останься я в деревне, несчастны были бы оба. – Она махнула стопку водки. Уже третью. Но оставалась все в том же, чуть хмельном, состоянии. – Андрей был старше меня. И его дети уже учились в старших классах. Я думала подождать пару лет, а потом поставить вопрос ребром. Но старший сын сразу после школы вляпался в историю, отец его отмазывал. Потом у дочки проблемы со здоровьем начались… В общем, затянулось дело. Вместо двух пять лет прошло. И когда проблемы позади остались, сказал он мне: «Я сделал для детей все, что мог. Наконец я заживу для себя… и тебя! Как здорово, что нам для счастья не нужен кто‑ то третий…»

– Ты ради мужика отказалась от ребенка. Да, отличная мать! Только я что‑ то обручального кольца у тебя на пальце не вижу. Неужели принесенная жертва не умилостивила бога?

– С женой он не развелся, как и говорил. Но был со мной. До самой своей смерти.

– То есть твой Андрей умер не так давно?

– Восемь лет назад.

– Но объявиться ты решила только сейчас. Что‑ то не сходится…

– Я очень переживала кончину Андрея. Ходила к психологу даже. И в приемной доктора я познакомилась мужчиной, тоже недавно потерявшим любимую. Это нас сблизило…

– В общем, ты нашла себе другого мужика и решила устроить жизнь с ним. Сын‑ подросток явно помешал бы личному счастью. Тут мне все ясно. Один вопрос: этот тоже умер?

– Нет, мы расстались недавно.

– После чего ты почувствовала себя одинокой и вспомнила об отце и сыне.

– Я не забывала о вас ни на минуту.

– Так что ж ты ни разу не приехала нас навестить? – заорал Дэн, чем напугал посетителей кафе. – Не позвонила, не написала письма, не прислала поздравительной открытки на мой день рождения?

– Не могли бы вы потише, – обратилась к нему подбежавшая официантка.

– Да пошла ты! – рыкнул на нее Данила. Затем, вынув из кармана купюру и бросив на стол, вылетел из кафе.

Мать догнала его на улице, схватила за руку.

– Что ты хочешь, чтоб я сделала? – воскликнула она. – На колени упала? Посыпала себе голову пеплом? Сердце вырвала?

– Просто исчезни из моей жизни. У тебя это хорошо получается.

– Если тебе на самом деле этого хочется, я так и сделаю. Но не принимай решение сгоряча, подумай… – Она отпустила его руку. – Мой номер у тебя есть, захочешь встретиться еще раз, позвони. – И развернувшись, торопливо зашагала к метро.

Он не стал провожать ее взглядом. Поймал машину и поехал домой, будучи уверенным, что не позвонит.

Однако не прошло и недели, как Дэн набрал номер Нины. Он понял, что любит ее вопреки всему.

…Она смотрела на сына вопросительно, и он понял, что, задумавшись, пропустил какую‑ то ее реплику.

– Ты что‑ то сказала?

– Да. Я задала тебе вопрос. – Взгляд изменился, стал значительным. – Ты сделал то, что должен был?

– Да. Со второй попытки.

– Почему сорвалась первая?

– Я ввалился в квартиру, когда в ней уже находился другой человек.

– Кто?

– Алиса. Она так аккуратно надорвала ленту на двери, что я этого не заметил и вошел.

– Как же ты выкрутился?

– Пришлось нагромоздить кучу вранья. Эта девушка, как прокурор, закидала меня коварными вопросами. Но я вроде выкрутился. Даже придумал убедительную историю о том, как мы познакомились. Вот только девушка решила, что я состоял с Коко в интимных отношениях.

– Это логичный вывод. Его и полицейские сделают. И будут тебя пытать на допросе, так ли это.

– Меня уже допрашивали, если ты помнишь. Майор Сергеев, явившийся ко мне домой.

– Он опрашивал, – поправила его Нина. – И не тебя конкретно, а всех соседей. Вскоре за тебя персонально возьмутся. Так что ключ от квартиры Виктории лучше отдай мне, а то вдруг обыск будет.

– Я его выбросил.

– Да, так лучше.

– А она мне понравилась, – задумчиво сказал Дэн.

– Кто?

– Алиса. Она совсем не такая, как на фотографиях. На них она богиня, в жизни человек… Просто очень красивый.

– Не о том думаешь, – посуровела Нина. – Забыл, что поставлено на карту?

– Помню, помню… – со вздохом проговорил Дэн.

– А теперь давай поедим спокойно. И поговорим о чем‑ то приятном.

Дэн и сам понимал, что нужно немного отвлечься, поэтому начал рассказывать Нине забавную историю из Интернета. Она слушала, кивала и улыбалась. А Дэн думал: и почему именно с ней, женщиной, которая его предала, ему так легко и спокойно? Лучше, чем с кем бы то ни было…

Часть третья

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒