Андреас Эшбах 13 страница

Юдифь шумно вздохнула. Иешуа бросил в её сторону короткий взгляд и снова повернулся к Стивену.

– Стивен, я не особенно набожный иудей, – сказал он, – но всё же иудей. – Он смотрел на магически мерцающий фрагмент текста, как на омерзительную тварь, которая того и гляди может ужалить. – Честно говоря, я боюсь того, что может оказаться в этом письме.

– Не исчезнет же оно оттого, что ты его боишься? – с вызовом спросил Стивен. Тот отрицательно помотал головой. – Ну и всё. Единственный, кто, может быть, должен испытывать страх перед этим письмом – это Папа Римский. Пошли дальше.

Юдифь сделала несколько потягивающихся движений, разминая плечи:

– Сперва сфотографируйте то, что есть, – посоветовала она, кряхтя.

– Это подождёт, – нетерпеливо помотал головой Стивен. – Вначале дочитаем фразу до конца.

Иешуа снова послушно принялся за работу с ватными тампонами, а в Юдифи вдруг прорвалась злоба:

– Стивен Фокс, – раздражённо спросила она, – ты принципиально пренебрегаешь советами женщины?

– Я не делаю различий – ни по расе, ни по происхождению, ни по полу, – усмехнулся Стивен. – Я принципиально пренебрегаю всем, что мне советует кто бы то ни был.

– Потому что никто ничего не знает лучше тебя, да?

– Вот именно.

Она со стоном запрокинула голову и так и осталась. Газосветная трубка снова мигнула, на сей раз дольше.

Иешуа макал тампон в жидкость, промокал бумагу, снова макал. На сей раз попалось место, которое с трудом поддавалось воздействию химии.

– Ну, – сказал он, когда в лампе снова послышался треск и свет задрожал, – ещё не хватало, чтобы она, как назло, именно сейчас испустила дух. Наверняка во всём здании не найдётся ни одной запасной.

Стивен поднял брови. Юдифь всё ещё сидела, запрокинув голову к потолку.

– Может, всё‑ таки сфотографировать, – сказал он.

– Сейчас, – отозвался Иешуа.

Светящиеся точки на новом участке бумаги казались рассыпанными совершенно произвольно, никак не желая складываться ни в чёрточки, ни в линии, ни, тем более, в слово. Иешуа рычал, вымачивал тампон дольше, прижимал его к бумаге крепче. Его глаза уже слезились от едких испарений.

– Вот! – сказал он, отрывая тампон от бумаги. – Можешь прочитать?

Стивен схватился за штатив фотоаппарата:

– Давай всё же сфотографируем то, что есть.

– Сейчас, сейчас. Ты только взгляни…

– Да я смотрю, – Стивен склонился над листом. И чуть не уронил штатив. – О, черт…

В это мгновение ультрафиолетовая лампа погасла. Без малейшего звука, без видимой причины. Она просто погасла, а с ней вместе погас и проступивший текст на влажной бумаге.

– Не может быть… – Иешуа сердито потянулся к выключателю, выключил его, снова включил, всё напрасно. Никакого результата, лампа была мертва. – Проклятье!

– Но ты же успел прочитать, да? – спросил Стивен.

– Как нарочно, именно сейчас, – злился Иешуа. Он вскочил, подбежал к шкафу в конце лаборатории, выдвинул ящик, другой. – Так я и знал. Запасной нигде нет.

– Иешуа, – ещё раз настойчиво спросил Стивен, – но ведь ты тоже прочитал?

– Типичная история, – продолжал тот негодовать, входя в раж. – Бардак, куда ни глянь. Каждый норовит только взять и даже не подумает восполнить запас. А сейчас шаббат! Где я вам сейчас раздобуду запасную трубку?

Стивен с нарочитым стуком отставил в сторону штатив фотоаппарата.

– Иешуа!

Его друг умолк, и гнев его улетучился. Он глянул на Стивена и кивнул, присмирев:

– Да. Я тоже прочитал.

– Значит, ты тоже видел?

– Да.

Юдифь снова распрямилась и устало посмотрела на обоих.

– Что случилось? Вы прямо побледнели, как привидения. Какое же там было следующее слово?

Стивен склонился над плоской ванночкой, опершись на прямые руки так, будто его корпус внезапно потяжелел на тонны.

– Lived, – сказал он. – Следующее слово было lived.

Техника раскопок зависит от вида материала, из которого были построены откапываемые здания. Нам достаточно рано стало ясно, что это будут отдельные строения из глиняных кирпичей или камня. Предстояло следить лишь за тем, чтобы вовремя отличить обычную руинную массу от остатков стен и сохранить их в целости. Особенно внимательно надо было смотреть за тем, чтобы пол внутри строений был тщательно обследован, поскольку находки, которые попадаются на полу (например, керамика, стекло, монеты, скарабеи), позволяют точно датировать период.

К моменту написания данного сообщения ещё не определилось, будут ли вновь предприняты работы при Бет‑ Хамеше и если будут, то когда.

Профессор Уилфорд‑ Смит. «Сообщение о раскопках при Бет‑ Хамеше».

Наверное, человек, который сидел сейчас в кресле широко и могущественно, как властелин мира, пожелал, чтобы обсуждение результатов сонартомографии состоялось здесь, в его временном жилище, где работал кондиционер, а не под открытым небом, вокруг какого‑ нибудь раскладного столика. Это был спонсор раскопок, очень большой босс, насколько успел узнать Джордж Мартинес. На нём был безупречный тёмно‑ серый костюм с шёлковым галстуком, закреплённым золотой булавкой с бриллиантом, у него была безукоризненная причёска, и потеть он не желал. Хотя в это субботнее утро снаружи было, по ощущениям Джорджа, очень приятно, а здесь, внутри, почти холодно; в этом конференц‑ зале, таком белом, Джорджу вообще казалось, что он по ошибке попал в холодильник.

Докладывать о результатах должен был, как обычно, Боб Ричардс. Джордж проделывал всю работу, а Боб пожинал лавры, так было и на сей раз. Но сегодня это было Джорджу как нельзя кстати. Он был рад, что ему ничего не придётся говорить. Так надёжнее, чтобы не проболтаться.

Гидеон ведь не шутил, это чувствовалось по нему. Хотя поначалу Джордж решил, что этот крепко сложённый израильтянин хочет его разыграть: посмотреть, чего можно наплести тупому мексиканцу. Но потом все подозрения отпали.

Тогда, может быть, он ослышался? Что‑ нибудь неправильно понял? История была просто невероятной.

Боб вначале расстелил на весь стол снимки, сделанные аппаратом Сотом‑ 2, чтобы дать всем на них как следует полюбоваться. Он всегда так делал. Подать себя и свою работу он умел, как никто другой. Люди, как правило, тупо смотрели на эти изображения, ничего не понимая, а когда они уже были близки к отчаянию, слово наконец брал Боб Ричардc. Он невозмутимо проводил рукой по своим светлым, волнистым волосам и начинал объяснять как бы между прочим, в тоне лёгкой болтовни, как будто на столе была разложена обычная карта города и всем было ясно, о чём он говорит. Он никогда не произносил таких фраз, как: «Это тёмное пятно указывает на остатки стены на десятиметровой глубине». То же самое звучало у него совершенно иначе, например: «Эта стена пролегает на глубине метров десять, не больше». И тогда все начинали кивать, исходили благоговением и видели стену на смутном снимке именно там, куда указывал палец Боба Ричардса.

Когда‑ то Джордж даже злился на спектакли, которые устраивал Боб, демонстрируя результаты, не им полученные! Но после того, как ему однажды пришлось самому представлять свои результаты и потом смотреть в скептические, недоверчивые лица, а в конце даже доказывать эффективность сонартомографа, он понял, наконец, что убедительная презентация – не менее значимое дело, чем проделанная для этого съёмка.

Он следил, как Боб располагал снимки на плане раскопок, который лежал на столе. Он указывал на стены, на кости, которые ещё не были выкопаны, и подолгу останавливался на рассуждениях по поводу различных слоев камня. Он всегда так делал, когда ему нечего было сообщить. А здесь, в Бет‑ Хамеше, ему нечего было сказать. Деньги выброшены на ветер, и задача Боба Ричардса состояла в том, чтобы помешать заказчикам прийти к такому же выводу. Университет штата Монтана вёл со своим сонартомографом прибыльный бизнес, и недовольные клиенты были ему не нужны. В этом состояла причина, почему вместе с Джорджем всегда посылали Боба Ричардса.

– Ну и что, я не вижу тут ничего, – возмутился наконец какой‑ то жирный человек. – Эти картинки напоминают мне ультразвуковые снимки моей жены, когда она была беременна. Тогда я тоже ровным счётом ничего не разглядел.

Боб победно улыбнулся ему:

– Но ведь врач вашей жены наверняка на них что‑ то увидел, разве не так?

– Хм‑ м, да. Он сказал, что будет мальчик.

– И что, родился мальчик?

– Да.

Все засмеялись.

– Ну, – благосклонно сказал Боб, – эти вот картинки мы получили похожим образом. И я вижу на них, что вам тут ещё рыть да рыть, много чего найдёте.

При этом он получил ещё одну порцию признательного смеха. Даже жирный человек криво ухмыльнулся.

Мужчина в тёмно‑ синем костюме прекратил смеяться первым.

– А как насчёт металлического ящика? – спросил он. – Вы его нашли?

– Металлический ящик? – Боб обернулся и Джордж отрицательно помотал головой. – Нет, к сожалению, ничего в этом роде мы не обнаружили.

– Вы уверены? – докапывался босс.

Боб утвердительно кивнул:

– Стопроцентно.

Никто не смог бы произнести это слово таким грудным тоном глубокой убеждённости, как это делал Боб Ричардc.

Джордж увидел, как профессор тут же повернулся назад к полноватому мужчине, который вроде бы был писателем. Джордж навострил уши и услышал шёпот:

– Я же говорил, что камера не здесь!

Итак, значит, всё‑ таки камера. Это слово Джордж расслышал точно. И укоризненный взгляд, который шеф охраны метнул в сторону руководителя раскопок, был всё равно что подтверждение. Значит, так и есть – эти люди действительно верили, что где‑ то в Израиле зарыта камера, на которой снят…

Джордж даже думать об этом не смел.

Видеосъёмка Иисуса Христа!

Неужто такое могло быть? Конечно, для Бога ничего невозможного нет. В том числе и путешествия во времени. Может быть, это даже входило в Его непостижимый план, чтобы человек именно нашего времени, в котором такую роль играет телевидение, получил возможность снять на видео Спасителя, чтобы укрепить Его церковь и вернуть людей к вере. А как ещё можно было совершить это, если не таким чудесным образом?

Джордж почувствовал, как забилось его сердце. Но… Кому достанется раскрыть эту тайну? Неужто вот этому человеку, один костюм которого стоит столько денег, что хватило бы прокормить целую деревню где‑ нибудь в Бангладеш в продолжение года? Неужто в его алчные руки попадёт этот неповторимый документ? Что же он станет с ним делать – только новые, ещё большие деньги?

Конечно, видеозапись достанется именно ему. И никто, кроме клиентов его телевизионной сети, её не увидит. А стать клиентом вдруг окажется дорого, непомерно дорого. Он закабалит своих клиентов долгосрочными договорами и вынудит их смотреть и всю его бульварщину и попсу.

Слова Господа он будет передавать в промежутках между самыми дорогими рекламными блоками всех времён. И зрители будут терпеть бесконечную трескотню о прохладительных напитках, чистящих средствах, автомобильных шинах, гигиенических прокладках и жевательной резинке ради того, чтобы увидеть лик Спасителя. И Иисус опять будет распят на Голгофе коммерции – снова, и снова, и снова: сперва в субботний вечер, в самое лучшее время, потом в дневные часы и, наконец, в детские, когда показывают рекламу кукол Барби и Кена.

– Джордж? – донёсся до него вопрос Боба. – Тебе нехорошо?

Он помотал головой, снова приходя в себя.

– Уже ничего, – сказал он. – Наверно, перегрелся вчера на солнце.

Боб смотрел на него с колебанием:

– Ты мог бы взглянуть сюда? – спросил он. – Мне бы хотелось знать, что ты думаешь на сей счёт.

– Да, – слабо кивнул Джордж, – конечно.

Он встал рядом с Бобом у стола, на котором кто‑ то разостлал поверх сделанных им снимков большую карту местности. Карта была вычерчена точно и, видимо, представляла собой копию служебного документа. И то, что увидел на ней Джордж, показалось ему чем‑ то знакомым.

– Это план Храмовой горы в Иерусалиме, – сказал ему человек в тёмно‑ сером костюме, и бриллиант в его галстучной булавке сверкнул. – Что нужно предпринять, чтобы просветить её сонартомографически?

* * *

Стивен Фокс проснулся в это утро поздно и чувствовал себя так, будто по нему проехал бульдозер. И причина была не только в том, что он почти не спал.

В шаббат время завтрака продлевают, чтобы люди могли выспаться. Разумеется, в шаббат не работали, и вольнонаёмные, которые жили не в самых дальних концах Израиля, пользовались случаем съездить домой. И получалось, что в лагере практически оставались только неевреи, которые готовы были работать и в субботу, потому что шаббат порождал у них странное чувство, что воскресенье наступило на день раньше.

Когда Стивен пришёл под навес кухни, на многих столах были выставлены шахматные доски, другие рабочие сидели с книгой и чашкой кофе где‑ нибудь в тени. Немного в стороне несколько человек, встав в кружок, перебрасывали ярко‑ зелёный диск фрисби. За одним из столов он увидел Юдифь. Даже бледная от недосыпания, она выглядела сногсшибательно. Стивен поставил себе на поднос три полные чашки кофе, а потом ещё взял – скорее из рациональных соображений, чем от голода, – миску кукурузных хлопьев и подсел к ней.

Какое‑ то время они жевали молча. Потом, когда Стивен принялся за вторую чашку, она спросила:

– Ну и?

Стивен сделал большой глоток горьковатой жидкости. Кофе здесь варили очень крепкий.

– Что и? Что я обо всём этом думаю?

– Да.

– Ничего не думаю. Я просто раздавлен, если честно признаться.

Она посмотрела вокруг больным мигреневым взглядом. Поблизости не было никого, кто бы мог их подслушать.

– Может, не надо делать преждевременные выводы. Ведь ты пока знаешь всего четыре слова из двухстраничного письма… Погоди, пока не будет расшифровано всё.

У него по‑ настоящему разболелась голова. Только этого ему не хватало! У него ещё никогда в жизни не болела голова. И желудок протестовал против кофейного наводнения. Стивен отставил третью чашку в сторону и посвятил себя кукурузным хлопьям.

– Я спрашиваю себя вот о чём, – продолжал он, жуя, – может ли это быть вообще. А для ответа я пока мало сведущ. Ведь должны же быть и другие источники, помимо библейских текстов, где упоминался бы Иисус. Что там, например, с переписью населения, которое тогда провёл император Август? Ведь это был Август, нет? «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле». Где‑ то я читал. И Мария тогда как раз была им беременна.

– Но только ещё беременна.

Стивен неудовлетворённо помотал головой.

– Надо где‑ то почитать. Я просто не могу в это поверить. Представь себе, что бы было, если бы можно было доказать, что в действительности Иисуса никогда не было! Что бы это значило!

Юдифь пожала плечами:

– Это было бы открытие. И ты был бы первооткрывателем. Ведь именно этого ты хочешь.

– Но что это значило бы для мира? Что ни говори, а ведь это центральная фигура христианства, самой многочисленной религии мира. Если Иисус никогда не жил, то это означает, что кто‑ то придумал его образ. Что это некая искусственная фигура. Как Супермен. Или, если уж на то пошло, как Микки‑ Маус!

– Ну уж не драматизируй. Большинство людей относится к религии безразлично. Их бы ты гораздо больнее задел за живое, если бы смог доказать, что Микки‑ Мауса никогда не было.

– Очень остроумно, – Стивен вернулся к третьей чашке кофе. – И я не понимаю, почему меня это так тревожит. А это меня тревожит. Я всерьёз спрашиваю себя: можно ли брать на себя ответственность открыть такую правду?

– Ого, – Юдифь широко раскрыла глаза. – Совсем новые интонации, мистер Фокс.

Стивен отставил чашку и посмотрел на Юдифь в упор.

– Скажи‑ ка, что означают твои постоянные подколы? За кого ты вообще меня принимаешь?

Юдифь скривила рот в широкую язвительную улыбку, и глаза её гневно сверкнули.

– Есть вещи, которых ты ещё не понял. И одна из них состоит в том, что в жизни есть кое‑ что поважнее, чем стремление всегда выигрывать.

– Ах, вон как? – мрачно ответил Стивен. – Кто тебе оказал такую глупость?

– Ты ведь хочешь всего лишь доказать, что ты умнее Джона Кауна, великого менеджера.

Ну, даже если и так? Может, я действительно умнее. И что это тебе даст? Стивен почувствовал, как в его крови вскипает, словно углекислота, готовность к бою.

– Каждый хочет выиграть, – сказал он. – И кто утверждает обратное, тот просто перестал верить в свои силы. Всё, чего хочет такой человек – лишь бы не проиграть, а этого легче всего добиться, когда больше не участвуешь в борьбе.

– Это в тебе говорит американец. Что, мол, всё можно сделать, надо только знать, как.

– Да. Совершенно верно.

Юдифь помотала головой:

– Это так… плоско. Так поверхностно. Я не знаю – может быть, играет роль то, что я происхожу из народа, культура которого насчитывает пять тысяч лет, а культура твоего – двести лет.

– Это самая махровая ерунда, какую мне когда‑ нибудь доводилось слышать, – заявил Стивен и поднялся. – Все твои пять тысяч лет культуры ты можешь спустить в унитаз, если из этой культуры вылезает такой отстой. А теперь извини, мне надо идти. Мне ещё нужно написать одно бизнес‑ предложение, чтобы огрести очередной миллион, если всё получится.

* * *

Заместитель руководителя раскопок некоторое время следил за разговором с выпученными глазами и затаив дыхание, а потом его прорвало.

– Храмовую гору? – вскричал он. – Вы хотите просветить Храмовую гору? Да вы что тут все, оборзели?!

Каун коротким кивком дал Райану понять, чтобы он вывел обоих техников, что тот немедленно и исполнил. После этого Каун спокойно посмотрел на израильтянина с лысеющей головой и носом‑ картошкой в полной решимости не дать себя спровоцировать и в любом случае сохранять спокойствие до тех пор, пока человек не придёт в себя. Никто не может кричать, негодовать и топать ногами дольше семи‑ восьми минут, если, конечно, это не клинический случай из области психиатрии. По опыту множества неприятных переговоров Каун знал, что большинство холериков успокаивается уже через две‑ три минуты, если их не перебивать. А перебьёшь – значит, продлишь припадок: практика показывает, что после прерывания начинается новый отсчёт времени с нуля.

– Давайте обсудим всё спокойно, – начал Каун после того, как Шимон Бар‑ Лев, закашлявшись, смолк, но тот не слушал Кауна, а повернулся к профессору Уилфорду‑ Смиту:

– Почему ты мне про это ничего не сказал? – накинулся он на него. – Почему я обо всём узнаю последним? Чёрт возьми, двадцать лет мы работаем вместе, и после этого ты мне наносишь такой предательский удар в спину!..

Вот теперь было самое время закричать.

– Мистер Бар‑ Лев! – прогремел Каун в полную силу лёгких и гортани. Бывают ситуации, когда помогает только крик. Крик, который должен шокировать другого. Набирая воздух для такого крика, Каун всегда воображал себе, что одной ударной волной звука своих слов он должен размозжить противнику череп.

И это подействовало. Бар‑ Лев вздрогнул и на какой‑ то момент был выбит из колеи.

– Мистер Бар‑ Лев, – повторил Каун, снова целиком овладев собой и со всей возможной любезностью, – пожалуйста, оставьте профессора Уилфорда‑ Смита в покое – он не виноват. Виноват я. Эту идею мы высидели сегодня ночью, после разговора с профессором Гутьером, и я собирался посвятить вас в это сегодня утром. Но так получилось, что оба техника Сотома оказались здесь раньше вас, поэтому мне пришлось изменить планы. Так что если вам хочется на кого‑ то покричать, кричите на меня.

Бар‑ Лев неуверенно разглядывал его. Джону Кауну пока почти не приходилось сталкиваться с заместителем Уилфорда‑ Смита, но уже по этой неуверенности Каун мог судить, что перед ним обычный учёный, может, и выдающийся специалист в своей области, но до спора с опытным человеком не дорос.

– Ну ладно, – сказал израильтянин. – Тогда объясните мне, пожалуйста, что всё это значит?

– Вы хотите знать, как мы пришли к идее исследовать Храмовую гору? – уточнил Каун.

– Да.

Каун кивнул с мягкой улыбкой.

– Мистер Бар‑ Лев, я сейчас удалюсь ненадолго, чтобы успокоить техников, что они получат свои деньги в любом случае, какой бы силы крик мы тут ни поднимали. А в это время я бы попросил вас подумать над вопросом, который мы вчера поставили перед профессором Гутьером. А именно: где в Израиле есть место, которое наверняка оставалось нетронутым последние две тысячи лет?

Бар‑ Лев таращился на него, как на необычное явление природы, потом склонился над планом Храмовой горы, потом снова поднял взгляд. Его подбородок отвалился вниз.

– Вы поняли меня? – добавил Каун и после этого покинул переговорную комнату.

Оба техника ждали снаружи вместе с Райаном и смотрели ему навстречу, смущённо моргая, пока он спускался по трём ступенькам на песчаную землю.

– Я надеюсь, стиль нашей внутренней дискуссии вас не очень ужаснул, – сказал Каун и постарался придать себе вид уравновешенного человека в хорошем настроении. Техники неловко улыбнулись. – Я хотел непременно поблагодарить вас обоих, – заверил он в самом любезном тоне и пожал им руки, глядя при этом в глаза. – Работа, которую вы проделали, была действительно впечатляющей. Поверьте, я умею это ценить. А что касается вспышки гнева нашего коллеги… – он изобразил заговорщицкую улыбку, – все мы люди страстные, увлечённые своим делом. Не обращайте внимания. Мы уже несколько ночей подряд орём тут друг на друга.

– Понятно, – с облегчением кивнул блондин.

– Теперь о Храмовой горе, – продолжал Каун, глядя на блондина, который, во‑ первых, был из двоих техников главный, а во‑ вторых, казался более контактным. – Мой ассистент даст вам машину, и я вас попрошу поехать в Иерусалим и прояснить ситуацию на месте. Какие есть возможности просветить гору, не привлекая внимание. И сегодня вечером доложите мне, окей?

Блондин с готовностью кивнул.

– Конечно, сэр. С удовольствием сделаем.

– Хорошо. Райан, вы позаботитесь о джентльменах?

Райан кивнул.

Каун вернулся в мобильный домик, который одновременно служил жильём немецкому писателю, который, как Каун снова подумал, до сих пор внёс в проект мало вразумительного, если сравнить, например, с канадцем.

Бар‑ Лев, судя по всему, подготовил аргумент, который считал непробиваемым.

– Храмовая гора – это святыня для иудеев, – сказал Бар‑ Лев замогильным голосом. – Я спрашиваю вас, мистер Каун, вы ведь, по‑ видимому, христианин: отдали бы вы распоряжение подвергнуть сонартомографическому исследованию собор Святого Петра? Или место рождества Иисуса в Вифлееме?

Каун кивнул:

– Разумеется. Не моргнув глазом.

На такой ответ Бар‑ Лев, судя по всему, не рассчитывал. Жалкий любитель‑ спорщик, подумал Каун и приложил усилия, чтобы подавить язвительную усмешку.

– Я… я вам не верю!

– Можете поверить. Именно это мы, возможно, и предпримем в качестве следующего шага.

Профессор Гутьер поднял руку.

– Я хотел бы добавить для протокола, что я ни в коем случае не утверждаю, что камера находится в камне Сахра. Я лишь указывал на то, что это единственное место, которое на протяжении последних двух тысяч лет является как однозначно идентифицируемым, так и абсолютно неприкосновенным.

– А я, – вставил Уилфорд‑ Смит, – должен ещё раз повторить то, что уже говорил сегодня: я уверен, что камера спрятана не в этом камне.

Каун терпеливо кивнул:

– Ещё кто‑ нибудь имеет что‑ нибудь добавить?

– Это неосуществимо, – сказал Бар‑ Лев. – Полная утопия. Как вы себе это представляете? Установить на Храмовой горе шоковолновой ударник и понатыкать вокруг измерительные сенсоры? Может, вбить их даже в Стену Плача? Вам никогда не получить на это разрешения.

– Поэтому мы сделаем это тайно.

– Тайно? Как это вам удастся?

– Я не знаю. Но я послал обоих техников в Иерусалим, чтобы они осмотрели это место.

– Это невозможно!

Каун глубоко вздохнул.

– Мистер Бар‑ Лев, я бы никогда не стал тем, кто я есть, если бы ориентировался на то, что якобы возможно или невозможно.

Археолог, кажется, весь изошёл на пот и отчаяние.

– Мистер Каун, при всём моём уважении к вам, вы не отдаёте себе отчёта в том, что задумали. Храмовая гора – святыня не только для евреев, но и для мусульман, и все, что там происходит, дело политическое. То, что вы задумали, может в буквальном смысле развязать войну!

– Мистер Бар‑ Лев, мне среди прочего принадлежит одна из ведущих мировых информационных сетей. Поверьте мне, я наилучшим образом осведомлён о политической ситуации в Израиле.

Бар‑ Лев, качая головой, упал на свой стул.

– Это безумие, – лепетал он. – Это безумие.

– Камера не в камне, – повторил профессор Уилфорд‑ Смит. – В этом я уверен на сто процентов. Она спрятана скорее всего в запечатанной амфоре в какой‑ нибудь незначительной пустынной пещерке, но уж никак не в этом обломке скалы.

– Может, под ним? – сказал Каун.

– Есть легенда, – вставил Гутьер, – согласно которой под камнем находится Ковчег завета.

– Тоже была бы неплохая находка.

– Каким образом камера могла попасть внутрь скалы? – спросил Гутьер. – Или под неё? Путешественник во времени, которого вы предположительно имеете в виду, действовал бы в то время, когда Иерусалимский храм был ещё цел и невредим и упомянутая скала служила в этом храме в качестве жертвенного камня. Это обстоятельство лишало его какой бы то ни было возможности подобраться к камню незамеченным.

Дебаты начинали действовать Кауну на нервы.

– Если нам удастся исследовать Храмовую гору, – сказал он, – мы сможем сэкономить на пустых домыслах. Тогда нам не придётся гадать, тогда мы будем знать. Это состояние для меня самое предпочтительное.

Он был благодарен Райану, который в этот момент вошёл в комнату, держа в руках мобильный телефон:

– Бассо, – сказал он, протягивая Кауну телефон.

* * *

Стивен Фокс сидел за своим включённым компьютером и не чувствовал в себе ни малейшего желания писать коммерческое предложение для Video World Dispatcher. Но не делать что‑ либо на том основании, что тебе не хочется, было непрофессионально. А Стивен Фокс не собирался когда бы то ни было действовать непрофессионально.

В первую очередь он подключился через мобильный телефон к своему домашнему компьютеру, разыскал в нём файлы, которые содержали тексты и иллюстрации, необходимые для составления коммерческого предложения, и запустил их скачивание. Когда по экрану медленно поползла полоска, показывающая процент переноса информации, и стало ясно, что это продлится ещё долго, Стивен откинулся на спинку стула и предался мыслям, которые носились в его мозгу, словно дикие пчёлы.

Представление, что Иисус, о котором говорится в церквах, на уроках богословия, в Священном Писании и в молитвах, мог на самом деле никогда не существовать, что все они попали под влияние мифа, что этот Иисус на самом деле был не более реален, чем рождественский Дед Мороз, якобы приносящий детям подарки, – показалось ему чистой издёвкой. И разве это не удивительно? Стивен, который на вопрос об отношении к религии без колебаний ответил бы, что религия его не интересует, а интересует только реальная жизнь, что вера, в которую он был крещён в юном детстве, давно снята со счёта и оставлена в прошлом. Что его можно было бы определить, как внедогматичного гуманиста. Который пытается поступать правильно. Старается жить прилично. И быть хорошим, но в меру и не бесцельно.

И вот теперь это его так занимает. Возможно, он боролся с образом Христа в себе гораздо ожесточённее, чем сам осознавал. Всё своё детство он наблюдал, как люди двоедушны по отношению к Богу. Его собственные родители и по сей день изображают набожных людей, насколько это принято в обществе, на самом же деле ведут жизнь, на которой никак не сказывается учение религии, к которой они принадлежат. Быть хорошим христианином означает ходить в церковь на Рождество и жертвовать на благие дела, если некуда деваться, но и то лишь столько, чтобы не злить соседей.

И лишь в редкие моменты они становились по‑ настоящему набожными. Как правило, в критических ситуациях. Когда у его матери начался тот приступ, который вначале приняли за инфаркт, отец созвал их всех, чтобы вместе помолиться за её здоровье. Это было очень стыдно. Но Богу, видимо, это понравилось, потому что в конце концов оказалось, что у матери не инфаркт, а какая‑ то вирусная атака.

Религия для его родителей, да и вообще для всех людей, которых он знал, была чем‑ то вроде зонтика. В хорошую погоду о зонтике вообще не думаешь. И вспоминаешь о нём, только когда начинается дождь. Но верить по‑ настоящему – не верил никто, кого он знал.

И когда он подрастал, вера, которой от него требовали, всё больше казалась ему неким наглым, беспочвенным притязанием. Взять, к примеру, непорочное зачатие. Когда ему было четырнадцать лет, одна его одноклассница забеременела, потому что была неосторожна во время любовных игр со своим другом, хотя оставалась при этом девственницей. Когда это обнаружилось, злорадным шуткам не было конца («И явился Мэри‑ Лу ангел, который сказал ей: Залезь ко мне в штаны – ха‑ ха‑ ха! »). Но никому, даже преподавателю Закона Божия не пришла в голову мысль, хотя бы в качестве гипотезы, что Мэри‑ Лу, может быть, родит следующего Спасителя.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒