Андреас Эшбах 9 страница

Писатель кивнул, находясь под сильным впечатлением:

– И это помогает?

– Это помогает.

– Тогда почему до сих пор ещё ведут раскопки?

Профессор невольно фыркнул, а Каун громко рассмеялся.

Эйзенхардт удивлённо переводил взгляд с одного на другого, не зная, стоит ли смеяться и ему самому. Даже Райан улыбался, что в его случае выглядело очень тревожно, поскольку к такому виду гимнастики лица он прибегал чрезвычайно редко.

– Нет, серьёзно, – Каун наконец успокоился. – Разумеется, отдельные монетки мы при этом не увидим и глиняные осколки тоже, есть много и других вещей, которые придётся всё‑ таки выкапывать. Но камера, из металла… Как, вы думаете, этот путешественник упаковал камеру? Чтобы она продержалась две тысячи лет? Я думаю, он взял с собой прочный металлический чемоданчик, чтобы она пережидала в просторном футляре из металла, герметично защищенная от пыли, от излучений и слишком высокой температуры.

Это звучало убедительно, решил Эйзенхардт. Почему я единственный, кто всё ещё не может поверить в то, что всё происходило именно так? Как назло, именно я?

– И если этот ящик, – продолжал Каун, – зарыт где‑ то здесь, мы его найдём. И тогда камера будет у нас в руках сегодня ещё до захода солнца.

– Ну, что ж, – пробормотал Эйзенхардт. Зачем тогда он им вообще понадобился? Каун и без него задействовал все возможные варианты, не дожидаясь, когда ему, якобы специалисту по всему невероятному, что‑ нибудь придёт в голову. А к идее просветить всю местность при помощи современных технических средств Эйзенхардт и вообще бы не смог прийти, потому что не знал, что такое возможно.

После паузы, во время которой никто ничего не сказал, а все только смотрели в окно на грузчиков, выгружавших приборы, он спросил:

– Но всё‑ таки, совершенно серьёзно: разве такой прибор не мог бы существенно облегчить работу археологов? Я не понимаю, почему до сих пор копают наугад, если можно предварительно просветить землю?

Каун мягко улыбнулся:

– Цена. Скажем так: даже если мы разроем всю эту местность на двадцать метров в глубину, это всё равно обойдётся нам дешевле.

* * *

Джордж Мартинес присматривал за выгрузкой приборов, но когда очередь дошла до главного, он бросился помогать сам. Этот прибор, хоть он и представлял собой в принципе лишь грубую, нацеленную в землю пушку для свинцовых ядер размером с человеческую голову, имел свои чувствительные места, а грузчики в серых комбинезонах выгружали ящики с инструментами иной раз так небрежно, что он не мог оставить на их произвол самое сердце всего оборудования.

– Осторожно… Не хватайтесь за это место… Осторожно с перекидным выключателем!

Он оглянулся в поисках Боба Ричардса, но тот, как всегда, не особенно беспокоился о таких тривиальных вещах, как погрузка и выгрузка оборудования стоимостью в несколько миллионов долларов. Они взяли с собой всего один ударник. И если он откажет, им только и останется, как всё свернуть. Джордж с облегчением вздохнул, когда прибор, наконец, встал на землю. Это был очень глубокий вздох, поскольку он не привык к таким нагрузкам. Никто и не ожидал от него, чтобы он к ним привык. С раннего детства он рос слабым и хилым, к огорчению своего отца, который гордился своими предками и расписывал их как «здоровый род могучих мексиканских горцев».

Генератор шоковых волн стоял на четырёх больших толстошинных колёсах. Джордж огляделся. Он почти автоматически высматривал подходящее место для установки генератора. Экспериментировать с местом всё равно придётся, если картинки будут неудовлетворительными, но у него на этот счёт было и своё честолюбие, и интуиция, развившаяся за всё время работы с прибором. Местность здесь слегка холмистая, поэтому начать надо будет с вершины холма. При условии, что почва твёрдая. Галька, скалистые обломки или каменистое крошево не будут пропускать ударные волны – или будут, но в недостаточной мере.

И тут его как громом поразило, до него внезапно дошло: да ведь он же в Святой земле! В земле Библии, пророков, в земле распятия и воскресения! Он стоял на земле, по которой две тысячи лет назад ходил Спаситель!

У него даже голова закружилась. Об этом он мечтал давно. А тут они получили задание так быстро, что он даже не успел спросить, куда они едут.

Главным божьим даром Джорджа Мартинеса были его тонкие, чувствительные пальцы; словно высокоточные инструменты, они позволили ему, пропащему сыну мексиканского эмигранта, успешно выучиться на тонкого механика и получить место технического ассистента в университете штата Монтана в Бозмане. Там он привык, что его – с карамельного цвета кожей, чёрными волосами и огненными глазами – все принимают за индейца. Со временем он стал техническим смотрителем Сотома‑ 2, Sonar Tomograph 2, усовершенствованной версии прежних эхолотов. Точно так же он привык к тому, что время от времени прибор со всей экипировкой нанимают платёжеспособные предприниматели, преимущественно компании нефтяников или метростроителей и туннельщиков, и ему таким образом приходится разъезжать по всему миру, исследуя нефтяные залежи, картографируя законсервированные шахты или линии водопроводов, газопроводов и канализационных ходов в дико разрастающихся южноамериканских городах, не располагающих надёжными, а то и вовсе какими бы то ни было городскими планами и картами. Для Бозманского университета Сотом‑ 2 был важным финансовым подспорьем.

Но вчера они собирались в дорогу и уезжали, сломя голову. Им не дали и десяти минут на то, чтобы уложить в сумку бельё и зубную щётку. Все свои договорённости на ближайшие десять дней Джорджу пришлось отменять по дороге в аэропорт, где уже стоял наготове самый большой транспортный самолёт, когда‑ либо приземлявшийся в Бозмане за всё время существования здесь аэродрома. А цель поездки он узнал уже в пути, между делом, проверяя сигнальные кабели.

Его отвлёк от мыслей один из грузчиков транспортной компании.

– Куда ставить? – указывая на ударник, спросил он на английском, звучавшем скорее по‑ арабски, так что Джордж не сразу его понял.

Он кивнул в сторону ящиков, уже установленных штабелями на краю протяжённого палаточного лагеря:

– Вон туда, – тихим голосом сказал он.

Святая земля. Он непременно должен послать отсюда видовую открытку своей матери, пока они здесь, пока их с такой же внезапной срочностью не перебросили куда‑ нибудь в другую часть света. И ещё он должен…

– А далеко отсюда до Иерусалима? – спросил он одного из охранников, которые, придерживая под мышкой автоматы, стояли тут и там по всему лагерю.

– Нет, – ответил мужчина. – Израиль маленькая страна. До Иерусалима ниоткуда не далеко.

Голгофа. Гефсиманский сад. Via Dolorosa. Непременно нужно будет завернуть в Иерусалим. Помолиться на всех этапах крестного пути Христа.

– А нельзя ли это выразить в милях?

Охранник улыбнулся, кивнул и, казалось, начал в уме складывать цифры расстояния.

– Наверное, миль двадцать пять. Примерно.

Тогда Израиль и вправду маленькая страна. Джордж каждый день проделывал вдвое больший путь, чтобы добраться до работы, и при этом ещё считал, что живёт очень близко от университета.

Он указал на все сооружения лагеря – палатки, мобильные домики, машины:

– А что это здесь такое?

– Без понятия. Вроде бы археологические раскопки.

– И что, их нужно охранять?

– Да. Начиная с того момента, как здесь нашли что‑ то сенсационное.

– Что‑ то сенсационное? И что именно?

– Всё держат в строжайшей тайне. Нам тоже ничего не говорят.

Парень, похоже, действительно ничего не знал.

Тут Джордж наконец обнаружил Боба, который отвечал за научную часть дела. Он стоял у серебристого большого мобильного дома, разговаривая с человеком, одетым в сине‑ голубой деловой костюм – самое неподходящее, что только мог себе представить Джордж в такой обстановке. Сам он был одет, как всегда и повсюду, в старые джинсы и выгоревшую майку и чувствовал себя в них сравнительно хорошо. Он любил жару, в Монтане ему большую часть года было просто холодно.

– В строжайшей тайне?.. Но в такой ситуации ведь наверняка ходят какие‑ то слухи, разве не так? У нас бы дома непременно ходили.

Он достал пачку сигарет, предложил одну коренастому кудрявому охраннику.

– Слухов полно. Но всё одна чепуха, на мой взгляд.

– Ну, например? – он дал охраннику огня. – Меня, кстати, зовут Джордж.

– Окей, Джордж. А меня Гидеон. Я слышал, кто‑ то говорил, что весь четырнадцатый ареал заперт, потому что там нашли что‑ то радиоактивное. Другие говорят, что там сокровища. Якобы сокровища царя Соломона. Но, видишь ли, здесь всё так. В этой стране куда ни ступишь, всюду сокровища. Фундамент для дома спокойно не выроешь.

– Понимаю.

Джордж уже был заинтригован, что же окажется на снимках, которые сделает он своим Сотомом‑ 2?

* * *

Наконец он подошёл к телефону.

– Вильде, – назвался он низким голосом, полным неиссякаемой энергии и жизнелюбия.

– Алло, Доминик! – обрадованно ответил Эйзенхардт. – Это Петер.

– Петер! Вот неожиданность! И в такую рань. Что случилось?

– Как обычно. Неотложная научная нужда. Есть у тебя минутка или я не вовремя?

– Не беспокойся, я просто пью кофе. – Доминик всегда пил кофе, когда бы ему ни звонили. – А ты что, перенёс свой кабинет в коридор? Звук так гулко отдаётся.

– Это долгая история; я расскажу тебе её как‑ нибудь в другой раз.

– Окей. Валяй, к делу.

Эйзенхардт набрал полную грудь воздуха.

– Известно ли тебе, чтобы где‑ нибудь в мире велись какие‑ то исследовательские работы на тему странствий во времени?

– Упс, – сказал Доминик, и на некоторое время стало тихо. Доминик раздумывал.

Это было то самое, что Эйзенхардт в нём особенно ценил: Доминик даже на самые странные вопросы – а, собственно, Эйзенхардт и задавал ему всегда только странные вопросы – не давал быстрых ответов. Доминик Вильде, свободный журналист, пишущий на научные темы для многочисленных изданий, был для Эйзенхардта чем‑ то вроде последнего спасательного круга в естественнонаучной области. Уж если он звонил ему, то это значило, что он перерыл все словари и справочники, несколько дней провёл в университетской библиотеке, но так и не нашёл ответа. Доминик был прекрасно осведомлён почти во всех научных дисциплинах, знал, кто в какой области занимает передовые позиции, а если и не мог дать Эйзенхардту удовлетворительный ответ, то давал хотя бы совет и направление для дальнейших поисков: адрес, телефон, книгу.

Этот контакт возник у них несколько лет назад, когда Петер Эйзенхардт, прочитав одну статью в журнале, дозвонился до автора, Доминика Вильде, чтобы задать ему несколько дополнительных вопросов. При этом оказалось, что Доминик прочитал все его романы, очень их любил и чувствовал себя польщённым тем, что может помочь такому писателю. К сожалению, вопросы оказались сложнее, чем думали оба, он не смог ответить на них с ходу, и им понадобилось встретиться. Во время встречи выяснилось, что им нравятся одни и те же фильмы, что они могут бесконечно говорить о мироздании и миропорядке – и говорили. Так началась их дружба.

– Странствие во времени, – наконец повторил Доминик после долгой, дорогостоящей паузы. – Я бы сказал, нет. Я даже не думаю, чтобы хоть кто‑ нибудь занимался сейчас самим феноменом времени, по крайней мере с физической точки зрения. Психологи и неврологи в этом направлении работают много: восприятие времени, переживание времени, такие вещи. Что есть воспоминание, как долго длится тот промежуток времени, который мы воспринимаем как современность, другие интересные вопросы. Но ведь это не то, что ты ищешь, так?

– Так, – признал Эйзенхардт. – Я хочу знать конкретно, есть ли хоть маленький шанс или вероятность шанса, что лет этак через пять‑ десять кто‑ нибудь сможет отправить человека в прошлое.

– Машина времени, Герберт Уэллс и всё такое?

– Вот именно.

– Вероятность шанса в принципе есть всегда. Ты же знаешь, как стремительно сейчас идёт развитие. В принципе, даже непредсказуемо. Уже сколько пророков осрамились со своими утверждениями, что невозможно то, невозможно это. Но я бы сказал так: шансы, что кто‑ то изобретёт сверхсветовой двигатель, неиссякаемый источник энергии или средство бессмертия, хоть и минимальны, но гораздо выше нуля.

– Понимаю. Тогда я спрошу иначе: что говорит современная физика вообще на тему времени?

– Много чего она говорит, сам знаешь. Спрашивай конкретнее.

– Хорошо. – Эйзенхардт подумал. Это была игра: хороший вопрос – почти половина ответа. Многие проблемы возникают не из‑ за недостаточного ответа, а из‑ за неточного вопроса. – В термодинамике есть закон сохранения энергии, из которого следует, что сконструировать вечный двигатель невозможно. Второе начало термодинамики и тому подобное. Собственно, я хочу знать, есть ли сопоставимое с этим доказательство, которое утверждает, что путешествие во времени невозможно.

– Нету такого.

– Ты уверен?

– Да. Со времён Альберта Эйнштейна время рассматривается как одно из измерений четырёхмерного пространства‑ времени. Точнее сказать, со времён Германа Минковского, который доказал, что преобразования Лоренца представляют собой просто вращения осей пространства‑ времени…

– Стоп‑ стоп, – сказал Эйзенхардт. – Ещё раз, помедленнее, для писателя. Что значит измерение? Я знаю длину, ширину и высоту, и это три направления, по которым я могу свободно перемещаться. Я могу сделать шаг вперёд, но и шаг назад. Значит ли это, что точно так же я мог бы двигаться и по оси времени?

– Именно это ты и делаешь в своих романах.

– Да, верно, но то романы. Я же говорю о реальности.

– Что‑ то необычное для тебя: реальность.

– Если время просто измерение, то почему я не могу вернуться, скажем, в мои школьные годы, чтобы выбрать совсем другой жизненный путь? Или вернуться всего на неделю назад, чтобы написать другое число в лотерее?

– Ух ты какой корыстный!

– Если бы я был корыстный, я бы не стал писателем.

– В общем, насколько я знаю, хоть и говорят о пространстве‑ времени, всё же различают временные и пространственные координаты. По крайней мере, есть теория, которая вводит пятое измерение, тоже временное, так называемое гипервремя. Спроси меня, что под этой координатой подразумевается – я не знаю. Кроме того, я могу себе представить, что есть и такие теории, которые предусматривают и шестое измерение, ведь физики любят симметричные теории: уж коли есть три пространственных координаты, пусть и временных тоже будет три.

– Но что это даст? Может время течь вспять или нет?

– Есть целый ряд физических законов, которые называются инвариантными во времени. Выражаясь человеческим языком, эти законы действительны независимо от того, в какую сторону течёт время. Классический пример – столкновение двух бильярдных шаров. Если снять это столкновение на киноплёнку, эту плёнку можно прокручивать хоть вперед, хоть назад, она покажет одно и то же. Зритель такого фильма не сможет сказать, какой вариант «правильный».

– Хорошо. Но вот я утром подмешиваю в кофе сахар и молоко и получаю в результате светло‑ коричневую, сладкую жидкость. Не станешь же ты утверждать, что если я потом начну мешать в обратную сторону, то всё снова распадётся на составляющие: чёрный кофе, молоко и кристаллы сахара?

– Нет, этот процесс не является симметричным во времени. Но он объясняется через энтропию, которая возрастает при размешивании. Таким образом сохраняется основополагающая симметрия времени в теоретическом здании физики.

– Великолепно.

– Слушай, чего ты издеваешься? При чём здесь я? Сам же хотел узнать, что говорит насчёт времени современная физика.

Эйзенхардту пришла в голову одна мысль.

– Скажи, ты ведь знаешь Стивена Хокинга?

– Разумеется, я знаю Стивена Хокинга. Я даже однажды брал у него интервью.

– По‑ моему, в одной из своих книг он доказывает, что путешествие во времени невозможно. А он ведь в наши дни что‑ то вроде живого Эйнштейна, если я не ошибаюсь. Тебе известно его доказательство?

– М‑ м‑ м. Да.

– И каково же оно?

Доминик внятно вздохнул:

– Оно тебе не понравится. В строгом смысле это не физическое доказательство.

– Просто скажи мне, как он это аргументирует. А уж потом я скажу тебе, нравится мне оно или нет.

– Ну, воля твоя. Хокинг говорит следующее: если путешествие во времени возможно, то однажды откроют, как его осуществить. Может, это произойдёт через сто лет, может, через десять тысяч лет, это не имеет значения. Главное, что начиная с этого момента люди смогут свободно перемещаться во времени и заявятся в том числе и в наше время, которое, в конце концов, не менее интересно, чем любое другое. И их среди нас окажутся целые толпы, поскольку, начиная с момента изобретения путешествий во времени и далее до бесконечности, всегда будут находиться желающие посетить именно нас. И все эти туристы, прибывшие неважно из какого времени – из двадцать первого, из сто первого или из миллион первого века, – с нашей‑ то точки зрения оказались бы здесь практически одновременно. Они же буквально наступали бы здесь друг другу на пятки. И уж не заметить их среди нас мы никак бы не смогли. Ты поспеваешь за моей мыслью?

– Да, – буркнул Эйзенхардт, – поспеваю.

– Но мы не видим вокруг нас никаких путешественников во времени. Значит, делает вывод Хокинг, путешествие во времени никогда не будет открыто. Поскольку всё, что возможно, когда‑ то осуществляется, можно утверждать, что путешествие во времени физически невозможно. Что и требовалось доказать.

– Хм‑ м, – пробормотал Эйзенхардт. Такого рода аргументацию он читал в каком‑ то научно‑ фантастическом романе. – Я немного разочарован.

– Могу себе представить. Впрочем, в последнее время Хокинг внёс в своё доказательство поправки и сказал, что физически путешествие во времени, может быть, и возможно.

– Но остается вопрос: чем объяснить отсутствие среди нас путешественников из будущего?

– Это, кажется, уже из моей области, – угрюмо сказал Эйзенхардт. – Для этого у меня тут же, навскидку, есть объяснение, но на сей раз оно не понравится тебе так же, как и мне.

– Да? И в чём же оно состоит?

– Весь вопрос в том, справимся ли мы когда‑ нибудь с нашими озоновыми дырами, атомными бомбами и голодом, – сказал писатель, уставившись на голую белую стену перед собой. – Может быть, аргументы Хокинга доказывают только то, что человечество не протянет долго и попросту не успеет открыть способ путешествия во времени.

Рис. 200–235 являются результатом исследований сонартомографической команды университета штата Монтана под руководством д‑ ра Ричардса. Эти исследования были затруднены тем обстоятельством, что уже четыре месяца в этих местах ведутся раскопки. Прямоугольные тёмные пятна (на рисунках отмеченные квадратной штриховкой) представляют собой изображение раскопанных областей, а серые области позади них (заштрихованные линиями) – это так наз. «сонорные тени».

Профессор Чарльз Уилфорд‑ Смит. «Сообщение о раскопках при Бет‑ Хамеше».

Он уже довольно долго наблюдал за ними. Для него было загадкой, как вообще можно хоть что‑ то разглядеть на экране компьютера при таком ослепительном солнечном свете, но оба, похоже, глаз не могли оторвать от этого экрана. Костлявый тип, сидевший перед прибором на стульчике, в засаленной майке и драных джинсах, имел такой истощённый вид, что едва ли смог бы самостоятельно стоять на ногах, однако говорил без передышки, а Юдифь стояла рядом, вызывающе уперев правую руку в бедро, и слушала его так увлечённо, что Стивен готов был на стенку лезть от бешенства, наблюдая эту сцену. А уж как тот тощий размахивал при этом руками! Наверняка надеялся как‑ нибудь невзначай дотронуться до неё.

Неужто я ревную? – растерянно спросил себя Стивен. Что за вздор. Он вообще не был ревнив. Нет. Он никогда не имел ничего против того, что женщина спит с другими. Его задевало только, если она не хотела спать с ним. Но это было нечто совсем другое, чем ревность.

Когда он подошёл поближе, до него стали долетать обрывки их разговора. Мужчину, похоже, действительно занимали только технические особенности его аппаратуры, которую он целый день собирал и настраивал. Грузовики уехали, оставив гору ящиков и двух мужчин. Один из них, вот этот мексиканский дистрофик, который теперь лезет из кожи, чтобы произвести впечатление на породистую израильтянку, всю работу сделал практически один. Он распаковал ящики, протянул через всю зону раскопок кабели, вбил в землю странные металлические предметы, похожие на увеличенные колышки для палатки. К этим колышкам он прикрутил меньшие штучки, осторожно вынимая их из деревянного ящичка, устланного изнутри, насколько было видно издали, красным бархатом. Наверно, то были чувствительные приборы, скорее всего измерительные. Потом подсоединил кабели к этим приборам так, что вся площадь покрылась сетью проводов.

– Но что делает эту местность такой уж трудной? – спрашивала в это время Юдифь, не обращая внимания на приближающегося Стивена.

– Раскопки, – ответил техник, обнажая гнилые зубы. Наверное, это должно было изображать у него улыбку. – Ямы отсекают ударные волны, прерывают их. На экране они будут выглядеть чёрными кубиками. Ах, даст Бог, всё получится. Нам ещё не приходилось работать посреди раскопок. Всегда только перед ними.

– И что это были за раскопки?

– Искали динозавров. Однажды мы обнаружили под землёй два прекрасных скелета. Они теперь стоят в музее. А иной раз отказывались от раскопок после нашего обследования. Потому что не увидели на экране ничего стоящего.

Стивен кашлянул.

– Юдифь!

– М‑ м? – Она метнула в его сторону недовольный взгляд: – Чего тебе?

– Отойди на пару слов.

Она коротко взглянула на него, как бы говоря: «Разрази тебя гром! », потом виновато улыбнулась огненноглазому технику и подошла к Стивену:

– Ну, что?

– Если тебя кто‑ нибудь спросит сегодня, что ты делаешь вечером, скажи, что мы с тобой едем навестить твоих родителей.

Она вскинула голову и посмотрела на него как на сумасшедшего:

– Что‑ что? Почему это я должна так говорить?

– Потому что так я сказал Уилфорду‑ Смиту.

– А почему ты сказал профессору, что мы поедем навещать моих родителей?

– Послушай, сегодня вечером начинается шаббат. Не мог же я сказать, что мы поедем в Иерусалим в кино.

– Я не понимаю. Какое ему вообще дело до того, куда пойдёшь вечером ты или я?

– Кажется, он считает, что ему есть до этого дело, – спокойно ответил Стивен. – Вспомни того типа, который побывал в моей палатке. В это самое время они меня допрашивали и потребовали всякий раз их оповещать, когда я покидаю лагерь.

Юдифь испытующе оглядела его. Её гнев, кажется, поостыл.

– Ну ладно, тогда скажи, что мы поедем навестить мою мать.

– Мать? А что с твоим отцом?

– Он оставил мою мать на другой день после того, как меня забрали в армию. С тех пор живёт один в холодной однокомнатной квартире и целые дни напролёт читает Талмуд.

– Бог ты мой! – Стивен, родители которого жили в достаточно счастливом браке, был, честно говоря, шокирован. – Я этого не знал. Иешуа мне ничего об этом не рассказывал.

– Я бы тоже предпочла об этом никогда никому не рассказывать.

– Хм‑ м. Ну, в любом случае я хотел поставить тебя в известность.

– Окей.

– Скажи, пожалуйста…

– Ну что еще?

Он кивнул головой в сторону человека за компьютером:

– Что ты в нём нашла?

Мгновенно её лицо снова затянулось тучами, и начался град и ливень.

– Стивен Фокс, – сурово сказала она, – ты вообще ничего не понимаешь!

С этими словами она отвернулась от него и зашагала в сторону третьего ареала, в котором, собственно, теперь работали они оба.

Стивен беспомощно смотрел ей вслед. Наверное, ему не следовало этого говорить, но почему именно, он тоже не знал. Этих женщин иногда просто не понять. И не надо. Это тоже не входило в сферу его честолюбия, хотя иной раз многое облегчило бы ему.

– Прошу прощения! – окликнул его тип, который всё ещё сидел на своём стульчике перед компьютером. – Могу я у вас спросить?

– Конечно, – невесело отозвался Стивен. Тот встал и подошёл нетвёрдой поступью.

– Джордж Мартинес, – представился он и протянул Стивену руку. – Из Бозмана, Монтана.

Стивен пожал протянутую руку с опаской, боясь что‑ нибудь повредить у этого истощённого человека. Неужто в Бозмане, Монтана, до такой степени нечего есть?

– Стивен Фокс. Я из штата Мэн.

– Очень приятно, Стивен. Я сейчас невзначай услышал кое‑ что из вашего разговора с юной дамой…

– Невзначай. Понимаю.

Хорошенький эвфемизм для «Я подслушивал». Надо будет взять на вооружение.

– Да, я услышал, что вы сегодня вечером собираетесь ехать в Иерусалим. Это так?

– Да.

– А не будет совсем уж бессовестно с моей стороны попросить вас взять меня с собой?

Стивену пришлось приложить усилия, чтобы на его лице не отразилось чувство протеста. Он собирался сегодня вечером контрабандно отвезти для исследования в лабораторию Рокфеллеровского института документ, которым завладел противозаконно. И самое последнее, в чём он при этом нуждался, был бы незнакомый попутчик.

– В Иерусалим? А что вам там нужно?

– Я хочу посмотреть город.

– Но сегодня шаббат. В городе будет мёртвый покой.

Джордж смущённо покачался туловищем туда‑ сюда.

– Понимаете, дело вот в чём: я привык каждый вечер ходить в церковь. Мне будет чего‑ то недоставать, если я не смогу сделать это и здесь. А ведь мы в Святой земле – до всех святых мест здесь рукой подать на машине… Я бы правда хотел побывать там, пусть сегодняшний вечер и не самое лучшее время для этого. А то вдруг нам придётся завтра вечером уже улетать отсюда. Иногда это происходит у нас внезапно и скоропостижно.

– Понимаю. – Он оглядел тощего темнокожего мужчину внимательнее. Собственно, он даже симпатичный. Набожный католик, судя по всему. Вряд ли можно рассматривать его как серьёзного соперника, что касается Юдифи. – Сложность, Джордж, состоит в том, что я не знаю, когда мы вернёмся оттуда. Может, мы вообще не вернёмся сегодня ночью. Вы понимаете? Я могу взять вас с собой туда, нет проблем. Но вам придётся возвращаться потом самостоятельно.

Джордж горячо закивал:

– О, это не проблема. С этим я справлюсь. Там я найду такси. Только отсюда на такси не уедешь, поэтому…

– Окей, – Стивен пожал плечами. – Тогда до вечера.

* * *

Он дошёл до того, что начал вырывать из флип‑ чата листы бумаги, расстилать их на большом, пустом столе и исписывать фломастерами – исписывать дико, ожесточённо, без устали. Он писал так, словно за ним кто‑ то гнался, он использовал все цвета, молниеносно намечал ключевые слова, рисовал большие вопросительные знаки, протягивал связующие линии, очерчивал целые области своей хаотической карты, а другие жирно перечёркивал крест‑ накрест. Всё это было полным сумасшествием. Писать как безумный было единственным способом оставаться в здравом рассудке. Лишь ближе к вечеру он устало отшвырнул фломастер, откинулся на спинку стула и начал массировать себе правое плечо, которое уже болело от напряжения. Только теперь он заметил, как проголодался, зверски проголодался. Про ланч он совершенно забыл, и никто не пришёл, чтобы напомнить ему об этом. Или, может, кто‑ то и приходил, постоял в дверях, несколько раз окликая его по имени, но он даже не обернулся. Может, так и было, он не помнил.

А что, если… В этот вопрос он был погружён целиком. Допустим, мертвец на самом деле был камикадзе, неизвестным образом перемещённый во времена Иисуса и обречённый после смерти Христа на кресте остаться в Палестине и закончить там свои дни. Допустим, допустим, допустим.

Он всё ещё не верил в это. Глубоко внутри он чувствовал уверенность – несокрушимую, как стальная несущая балка, – что странствовать во времени невозможно, невозможно отправиться в прошлое, сделать своей современностью то, что прошло.

Как нарочно, именно он, автор в области научной фантастики, наибольший свой успех снискавший именно романами о путешествиях во времени, не верил в это. В ситуации, когда он, казалось бы, должен ликовать – Вот видите? Я же говорил! – в нём пробудился этот голос, который вместо положенного победного клича только и знает, что твердит: Этого не может быть! Это бред!

Однако ему удалось загнать себя в это «А что, если…», затеряться там в дебрях вариантов, а голос сомнения заглушить лихорадочной активностью. И вот перед ним на столе лежит результат его многочасового рабочего упоения: большие листы бумаги, испещрённые записями и значками четырёх цветов так, что они стали похожи на картины абстракционистов.

Начал он с вопроса: а что если бы я писал роман, в котором речь идёт о том, как кто‑ то отправляется в прошлое, во времена Христа, с видеокамерой в своём багаже? В романе, который он однажды читал и который ему очень понравился, в конце выяснилось, что все люди, присутствовавшие при распятии Христа – солдаты, зеваки, священники, даже палачи, приколачивавшие Иисуса к кресту, – все сплошь были путешественники во времени из различных эпох отдалённого будущего.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒