Annotation 10 страница

– …неужели сочетание таких примитивных препаратов действительно помогает? – недоверчиво уточнил ассистент Валера у Александра Ивановича. – Все очень просто, – готовно подтвердил тот и произнес, словно заклинание: – Снотворное. Хлордиазепоксид. Диазепам. Но надо знать точные пропорции… А также – какое именно снотворное. Иначе не поможет. Вот уже целый час патологоанатом сидел в палате, рассказывая молодым коллегам о своем удивительном открытии. Он не утаил почти ничего, поведав и о ночном визите в Промзону, и о сознательном инфицировании вирусом агрессивности, и о чудесном исцелении от рака, и о невероятном, почти сверхъестественном омоложении организма… Правда, об убийстве главврача и кочегара крематория решил пока не рассказывать – для его учеников это было бы слишком уж сильным потрясением. Основным лейтмотивом его рассказа стало противоядие, случайно им обнаруженное. Молодые люди внимали, не перебивая. Конечно, сперва они не верили словам о противоядии, однако прозектор был убедителен, излагал ясно и четко, и вскоре лед недоверия треснул, словно весенняя льдинка. – Так получается, что вы теперь можете безнаказанно… убивать людей? – недоверчиво уточнил коротышка. – Не людей, а скотов, – весомо опроверг Александр Иванович. – Говорю честно: несколько недель назад я вот этими самыми руками пристрелил спекулянтку с рынка у магазина «Рублевский». Отказала молодой матери в пачке дерьмового детского питания для больного ребенка. А до этого – здоровенного мента, пытавшегося изнасиловать маленькую девочку прямо в подъезде. И еще несколько таких же нелюдей… Кто им дал право людьми зваться? Надо же кому-то стать городским санитаром? Если не научишься гасить всех этих сволочей и маньяков спокойно, чтобы руки не дрожали, – на что ты в нашем Южном округе можешь рассчитывать? И вообще: пусть лучше я над ними поплачу, чем они надо мной. – И… не страшно? – опасливо спросил красавчик. – Сперва было страшно, – признался прозектор. – Точней, как-то непривычно. Я-то раньше никогда никого не убивал, только рутинно потрошил трупы. Когда накатил на меня первый приступ агрессии, понял: пока хоть одного гада не убью, пока не увижу его кровь – не успокоюсь. Принял противоядие, почувствовал, что могу себя контролировать, взял охотничье ружье, вышел во двор. У нас там один мотоциклист всему дому жить мешал. К тому же форменный подонок, клейма негде ставить: там и совращение малолетних, и торговля наркотиками, и кражи… Дождался, когда он под арку отъедет, перегородил дорогу, стащил с мотоцикла и пристрелил, как бешеную собаку. И, скажу честно – никаких угрызений совести, никаких бессонных ночей, никакой рефлексии. Просто избавил мир от отпетого негодяя. Заметьте: я ведь полностью контролирую себя. Я никогда не подниму руку на человека безвинного. – Но ведь есть гуманизм, человеколюбие… – осторожно вставил Валера; он до сих пор не верил, что старший коллега, всегда такой интеллигентный и сдержанный, способен на целую серию кровавых убийств. – Все это выдумки писателей девятнадцатого века, – раздраженно отмахнулся Александр Иванович. – А если вдуматься, мы все – звери. Ведь позади всех нас – всего только несколько тысячелетий по-настоящему цивилизованной жизни. Если же поскрести, то под этой тоненькой патиной – десятки, если не сотни тысяч лет беспросветного зверства, где царствовал один закон: «Убей ближнего, или ближний убьет тебя! » Только одни стараются свою звериную натуру скрыть, а другие – даже не маскируются. Но когда жизнь ставит вопрос ребром – «тебе выжить, а тебе подохнуть! », мы все немедленно вонзаем свои клыки в горло соседа, друга, брата или родного отца. Вот теперь мы все стоим перед таким выбором. А вообще, отправить на тот свет отпетого негодяя – это очень приятно. А если его перед этим еще и помучить… – Неужели вы находите удовольствие в мучительстве? – не поверил ассистент. – Еще как! – жестко улыбнулся прозектор. – Неужели ты, Валера, за всю свою жизнь ни разу не представил, как измываешься над каким-нибудь заведомым скотом? Выдавливаешь ему глаза, стачиваешь напильником зубы, очень медленно растворяешь в серной кислоте… Да по глазам вижу: ты все это сотни раз представлял… в фантазиях. Зато теперь их можно воплотить в жизнь. Молодые люди молчали, осмысливая услышанное. Александр Иванович не торопил события: он несколько дней оттачивал в голове все детали беседы. Главное предложение следовало делать лишь после того, как младшие коллеги окончательно утвердятся в его правоте. – И… что теперь? – спросил красавчик. – Ну, во-первых, вам всем теперь понадобится вот это, – прозектор выставил на прикроватную тумбочку большую жестяную банку из-под кофе. – Там белый порошок, противоядие. Все три компонента я перемолол в кофемолке и смикшировал. Принимать по половине чайной ложке каждое утро, запивать обычной водой. На сутки вполне хватает, чтобы себя контролировать в полной мере. А во-вторых, не надо так отчаиваться. Что ни делается, все к лучшему. Смотрите! С этими словами Александр Иванович пружинисто прошелся по комнате, осматриваясь. Сильными длинными пальцами согнул торчащий в стене гвоздь-«сотку», раскачал и выдернул. Осмотрел, без особых усилий согнул его штопором. – Ты так можешь? – спросил прозектор своего ассистента. – Ну, попробуй, разогни. Валера повертел гвоздь в своих огромных руках, попытался выправить – но безуспешно. – Ну, вы прямо Шварценеггер какой-то… – удивленно протянул он. – Смотрите дальше… Александр Иванович принял упор лежа и принялся отжиматься на кулаках. Раз, два, три, восемь, пятнадцать, сорок пять… Он отжимался без устали, словно внутри его сокращалась и распрямлялась невидимая стальная пружина. После пятидесятого отжимания патологоанатом поднялся с пола, сел на край кровати. Ни одышки, ни прочих признаков усталости у него не наблюдалось. Он даже не вспотел. – Это – побочные результаты укуса афганской крысы, – прокомментировал Александр Иванович. – Мне сорок два года, а чувствую я себя лучше, чем в восемнадцать. Полное омоложение, просто фантастика какая-то. У меня даже новый коренной зуб вырос вместо давно уже вырванного. Молодые медики смотрели все еще недоверчиво. Впрочем, это было вполне объяснимо: больше всего их тревожили другие последствия укусов. – Ну, посмотрите же на меня, – прозектор выстелил голос бархатом. – Неужели я похож на маньяка? Или вы считаете, что прямо сейчас я на вас наброшусь и перережу всем глотки? Я же говорю: найдено абсолютное противоядие. И я испытал его на себе. – Да нет, мы вам верим… – промямлил красавчик, вертя в руках банку с противоядием. – Еще раз: все не так плохо, как кажется, – теперь Александр Иванович энергично засаживал в собеседников тезисы, словно патроны в обойму. – Вы понимаете, что теперь вы, с одной стороны, становитесь эдакими сверхчеловеками, ницшеанскими юберменшами? А с другой – что вам ничего за это не будет? Вы не выброситесь из окна на тротуар, как другие инфицированные, не кинетесь с моста в реку, не взорвете себя гранатой, не будете искать смерти в уличной перестрелке. Зато вы можете делать все, что вам заблагорассудится… вершить правосудие, наказывать негодяев по своему усмотрению, короче – утверждать власть! Тем более что в Южном округе никакой власти не осталось… Так почему бы нам не взять ее в свои руки? Патологоанатом внезапно смолк, внимательно вглядываясь в лица слушателей. Он понимал: молодости свойственен максимализм. Слово «сверхчеловек», как бы невзначай вкрученное им в разговор, должно было словно наточенным топором тюкнуть по неокрепшим юношеским мозгам… – И что мы должны будем делать? – спросил чернявый коротышка. – Для начала – просто выждать инкубационный период после укуса. Лучше всего – под моим надзором, прямо тут. Переселюсь к вам, если вы не против. Из своего дома я давно ушел, все это время в брошенной квартире жил. – Почему? – Воспоминания слишком нехорошие, – вспомнив о смерти дочери на станции метро «Политехническая», Александр Иванович замкнулся и помрачнел. – Ладно. Все симптомы, какие случаются с жертвами крыс, я знаю… на себе изучил. Как только почувствуете минимальные изменения в психике – сразу же начинайте принимать противоядие. Раньше не надо. – А потом? Потом что? По заинтересованным интонациям ассистента Александр Иванович определил безошибочно: молодые люди заглотили крючок с наживкой. – Точный рецепт противоядия известен лишь мне одному. Запасов нужного мне снотворного, а также хлордиазепоксида и диазепама у нас в больнице предостаточно. – У главврача? – уточнил коротышка. – Точней – в его кабинете. Главврача я собственноручно зарезал, вот этим скальпелем, – прозектор продемонстрировал любимый хирургический инструмент. – Или вам этого толстого ублюдка тоже жаль? – А когда нужное нам снотворное хлордиазепоксид и диазепам закончатся? – прикинул красавчик. – Тогда что? В Южном округе никакой фармакологической промышленности нету. – Еще можно заказать, привезут, – отмахнулся Александр Иванович. – Главное, что за это противоядие еще не покусанные Rattus Pushtunus… да и покусанные тоже, душу дьяволу отдадут! – Продавать им, что ли? – недоверчиво прикинул красавчик. – Мелко мыслишь. Продавать не надо. Мы выступим в роли спасателей – будем раздавать совершенно бесплатно… Но в обмен потребуем лишь одно: признать нашу власть во всем Южном округе. В случае малейшего неповиновения мы просто перестанем снабжать таких людей спасительным антидотом. – То есть как бы отделиться от всего мегаполиса? – удивился ассистент. – А мы и так уже от него отделились. Точней – он от нас, – напомнил Александр Иванович очевидное. – Никто из-за реки сюда не сунется, за это я спокоен. Они там сидят и ждут, пока в блокированном районе не останется ни единого живого человека. А когда, по их расчетам, передохнут и крысы, потому что есть будет некого, тогда, может, и решат вновь заселить это проклятое место. Так вот: они будут и дальше снабжать весь Южный округ продуктами, медикаментами и вообще всем необходимым. А мы, в свою очередь, сумеем построить тут такое общество, которое нас устроит. Вам же, друзья, отводится в этом деле эдакая роль «ордена Меченосцев». Вы становитесь небожителями и ангелами, над которыми ни земные, ни небесные законы больше не властны… Молодые люди смотрели на прозектора пристально, словно бы позабыв о присутствии друг друга. Голос Александра Ивановича звучал ровно и бесстрастно. Глаза почти не мигали, внимательно осматривая собеседников. Слова манили, завораживали, заполняя все чувства. – Афганская крыса теперь не зло, – втолковывал патологоанатом почти ласково. – Это знак судьбы, знак могущества и неограниченной власти. И власть эта будет безграничной… Нам не придется страшиться будущего, потому что это будущее мы сами и будем создавать. Мы будем иметь все, что пожелаем. А в далекой перспективе нам будут поклоняться тысячи, десятки тысяч и даже миллионы людей. Мне нужно лишь ваше согласие. Или предложить это кому-нибудь другому? Глава 33

Осень, как это часто случается, наступила неожиданно. Просто однажды утром Мефодий Николаевич взглянул в окно и заметил, что деревья полностью облетели за ночь и солнечные лучи просвечивают голые кроны насквозь. Блестящая летучая паутинка пунктиром расчеркивала желто-бурый пейзаж. Аллейки вдоль вольеров застилала шуршащая листва цвета мирового пожара. Суровцев с треском открыл окно, подставляя лицо октябрьскому холодку. Небольшой черный паучок, воздушный путешественник на прозрачной нити, опустился на его рукав. Ученому почему-то подумалось, что даже пауки теперь вольны в своих передвижениях, а он – нет. Вот уже целых две недели биолог почти не выходил из своего кабинета. Опыты на афганских крысах ставились со всеми возможными предосторожностями – и не только из-за смертельной опасности Rattus Pushtunus. Препарируемых крыс, по понятным причинам, нельзя было оживить, а заниматься отловом новых особей у Мефодия Николаевича не было ни желания, ни возможностей. Опыты дали немало. Суровцев окончательно убедился, что при температуре минус пять омерзительные грызуны почти мгновенно гибнут. Холод необратимо деформировал кровеносную систему крыс: даже помещенная в тепло после холодильника, такая особь погибала менее чем через четверть часа. А главное, становилась какой-то вялой и апатичной, не проявляя никаких поползновений напасть на человека. К ужасу Лиды, ученый даже брал таких примороженных крыс за хвост, удерживая на весу, подобно безобидным лабораторным мышам; Rattus Pushtunus бессмысленно пялились на него своими огромными, почти человеческими голубыми глазами, чуть слышно попискивали, но при этом даже не дергались. Правда, пока было неизвестно, каким образом действует холод на людей, инфицированных страшным вирусом. Вполне возможно, что жертвы укусов бесповоротно избавлялись от приобретенного вируса агрессивности. Но как знать – может быть, холод лишь удесятерял лютую злобу?! Как бы то ни было, но о своем открытии Мефодий Николаевич тут же известил мэрию, потребовав от дежурного связиста немедленно передать сводку градоначальнику с пометкой «срочно! ». Мэр связался с ученым на следующий же день: мол, все это очень интересно, но какая всем нам от этого может быть практическая польза? – Большая! – крикнул Суровцев, силясь перекричать радиошумы. – Я бы даже сказал – огромная! Ведь скоро зима. Температура в Южном округе опустится до минус пяти как минимум. И мы вполне сможем сделать так, что теплолюбивые крысы подохнут по естественным причинам. – Но ведь… – начал было мэр, однако Мефодий Николаевич бесцеремонно перебил его: – Да, да, понимаю: с наступлением холодов Rattus Pushtunus наверняка будут прятаться там, где холода им не страшны: в теплотрассах, в бойлерных, котельных, подвалах домов… Мало ли в Южном округе мест, куда не проникают даже самые лютые морозы! Но если полностью отключить наш блокадный район от теплоснабжения и электричества… Мэр пообещал подумать, но по тону этого обещания Суровцеву стало ясно: ему просто не доверяют. И не ошибся в расчетах: во время следующего сеанса связи градоначальник сразу же взял инициативу в свои руки. В категоричной манере он сообщил, что отключение Южного округа от теплоснабжения, электричества и всего остального категорически неприемлемо. – Пока у вас хоть обстановка более или менее стабильная, – пояснил он и тут же поправился: – То есть стабильная в рамках той внештатной ситуации, которая уже сложилась… И к которой многие уже привыкли. Продукты, медикаменты и все необходимое доставляют бесперебойно. Если же отключить тепло и электричество, ситуация может резко ухудшиться. И, боюсь, не только у вас… Мэр явно не хотел называть вещи своими именами, однако Мефодий Николаевич безошибочно понял, что имеется в виду. Мол, в случае резкого ухудшения ситуации жителям Южного округа просто нечего будет терять. И тогда – штурм мостов через реку, массовое сумасшествие и многочисленные жертвы… Однако Суровцев упрямо гнул свою линию. – Я готов продемонстрировать результаты опытов где угодно, – заверил он. – Я не прошу, чтобы меня эвакуировали из Центрального зоопарка. Но если вы предоставите мне какой-нибудь способ связи, пусть даже односторонний, – я готов переслать вам и подробную видеозапись, и журнал лабораторных наблюдений. В противном случае я все равно найду способ поделиться результатами этих опытов, – вкрадчивым голосом шантажиста пообещал Мефодий Николаевич. – Но тогда вся полнота ответственности за непредпринятые меры ляжет на вас… Градоначальник вновь пообещал подумать – он один, мол, неправомочен на такие решения. По всему было понятно, что он в обычной казенной манере будет тянуть время до последнего, не говоря ни «да», ни «нет». Завершив сеанс связи, Суровцев отправился к лаборантке. Он не видел ее уже два дня: позавчера, поздно вечером, милицейская бронемашина повезла-таки ее по всем адресам, где только можно было получить хоть какую-то информацию об отце. На этот раз Мефодий Николаевич не сумел составить Лиде компанию: в тот день он ставил очень серьезный опыт по биохимии крови крыс, и опыт этот требовал его постоянного присутствия. – Лида! – ученый постучал в комнату девушки. – Ты у себя? У меня тут новости… Легонько толкнув дверь, Суровцев обнаружил, что она не заперта. Девушки в комнате не было, и это удивляло; в такое время она обычно была у себя. Предчувствуя нечто недоброе, ученый бросился в серпентарий, где лаборантка вполне могла заниматься любимыми гадами, но не обнаружил ее и там. Не было лаборантки ни на хоздворе, ни на всех четырех этажах административного корпуса… Все это явно не походило на Лиду. Предчувствуя недоброе, Суровцев отправился в вагончик милицейской охраны. – Вы ее хоть назад привезли? – посуровел Мефодий Николаевич. – Конечно, – милицейский начальник и сам выглядел обеспокоенно. – Прямо на территорию… Часа два назад. Она, правда, как-то очень странно выглядела, ни с кем говорить не хотела. Как-то сразу замкнулась и ушла к себе. – Вы ее ни о чем не расспрашивали? – Да нет… Наше дело было свозить. – Есть какие-нибудь новости о ее отце? – Не говорила, не знаю, – передернул плечами правоохранитель. – Мы и к его дому ездили… ну, где вы с ней раньше были. Там теперь никто не живет. Давайте поищем тут, на территории. Выйти наружу она точно не могла, сами знаете… Лиду отыскали лишь поздно вечером в карантинном корпусе. Едва взглянув на девушку, Суровцев пронзительной вспышкой ощутил – случилось несчастье. Она сидела за столом в полутьме, безучастно глядя в какую-то пространственную точку. Ее сгорбленная фигура, сложившаяся в бесформенный куль, внушала острую жалость. Лицо ее было затуманено неестественной бледностью, перечеркнуто пополам прямой полоской губ – закушенных, алых, будто бы кто-то полоснул по этому лицу лезвием. По всему было заметно, как волны омерзительного страха швыряют ее из стороны в сторону, и она даже не пытается с ним бороться. Мефодий Николаевич едва шевельнул запекшимися губами: – Лида, что с тобой? – Крыса, – сипло ответила она и отвернулась. – Что – «крыса»? – почему-то уточнил Суровцев, хотя сразу же понял, что произошло. Девушка вытянула руку. Марля на запястье темнела бесформенными пятнами подсохшей крови. – Я не хочу жить… – страшным шепотом произнесла Лида. – Я не хочу стать причиной чьей-нибудь смерти. Выпустите меня отсюда. Пусть меня лучше убьют где-нибудь на улице… – Лида, что ты такое говоришь? – Мужчина обнял девушку, прижимая ее голову к груди. – Какое «выпустите»? Ну зачем же ты так? – А то я сама уйду, – упрямо повторила Лида. – Никуда ты, дурочка, не уйдешь, – горячо зашептал ученый. – И никого убивать не будешь. Все образуется, вот увидишь. – Какое там образуется? – Девушка взглянула на Суровцева с тоской и болью. – Это же неизлечимо, как метастазы. И ты сам это прекрасно знаешь. Мужчина легонько встряхнул ее, поднял и, не мигая, пристально взглянул в лицо. – Лида! Верь мне! Слышишь? – почти закричал он. – Я говорю: верь! Все будет хорошо! Я уже знаю способ, как тебя вылечить! На меня смотри, на меня… да, да, вот так, в глаза! Сейчас мы идем к леднику, где хранятся продукты. Ты надеваешь какое-нибудь самое легкое платье… и самое красивое платье и сидишь там ровно час. Чтобы тебе не было скучно, могу составить компанию. Пошли, пошли к тебе, будем платье выбирать… Глава 34

Первый снег выпал на удивление рано – в середине октября. Кружевные белые хлопья беззвучно ложились на густую черную грязь. Снег шел не переставая день и ночь, и уже через сутки Южный округ было не узнать. Белые одежды надежно скрыли осеннюю слякоть, сожженные машины и закопченный асфальт в многослойных кровавых пятнах. Пахнущим наливным яблоком снег вкусно похрустывал под ногами, легкий морозец по утрам непривычно слезил глаза. Река замерзла на удивление быстро. По утрам алое солнце медленно поднималось из-за высоток противоположного берега, окрашивая девственно-белоснежные крыши и замерзшую реку нежно-розовым. Отопление включили оперативно. Люди, и так давно не выходившие на пешие прогулки, теперь безвылазно сидели у батарей и зажженных газовых конфорок, выходя из домов лишь в самых исключительных случаях. Впрочем, первый снег и неожиданные холода стали не самыми серьезными изменениями в жизни Южного округа… За несколько дней до снегопада по главным улицам блокадной зоны начала курсировать бронемашина с громкоговорителем, который совершенно официальным голосом сообщал: мол, изобретено противоядие против укусов афганских крыс, и противоядие могут получить абсолютно бесплатно все желающие. Естественно, жители Южного округа не поверили сообщению – ужасы блокадного района вообще не располагали к доверию. Это вполне могла быть некая хитроумная подстава злоумышленников, цель которой – заставить людей массово выйти на улицы. Или – какой-нибудь яд, с помощью которого те же злоумышленники могли отравить еще выживших граждан, чтобы завладеть их имуществом. Вскоре, однако, во дворах домов неподалеку от больницы скорой помощи появились микроавтобусы под усиленной милицейской охраной, где противоядие действительно раздавалось бесплатно. Более того: волонтеры из числа молодых медиков на глазах граждан принимали этот самый порошок, демонстрируя, что он как минимум безвреден. Недоверие постепенно исчезало; народ заинтересовался противоядием. Все, получившие его дозы (антидот выдавался сразу на неделю вперед), получали и небольшую распечатку-инструкцию: мол, в случае укуса Rattus Pushtunus не надо впадать в панику, ожидать неминуемого безумия и уж тем более накладывать на себя руки. На самом-то деле укусы крыс превращают людей в эдаких сверхчеловеков, раскрывая ранее скрытые возможности организма. Инвалиды отбрасывают костыли и начинают ходить самостоятельно, раковые больные совершенно излечиваются, и даже безнадежные восьмидесятилетние импотенты становятся настоящими сексуальными гигантами… А главное – даже те, кто уже впал после укусов афганских крыс в буйство, довольно быстро приходят в норму; противоядие позволяет полностью себя контролировать. Естественно, звучало это слишком уж фантастически. Однако вскоре, к удивлению всего Южного округа, выяснилось, что это не ложь и не мистификация. И невероятное омоложение организма, и излечение от самых тяжких недугов, и даже необычайный прилив сил у укушенных крысами – все проявлялось в самые быстрые сроки. При этом белый порошок, принимаемый по половине чайной ложки в сутки, делал жертв мерзких грызунов полностью адекватными, способными к самоконтролю. В Южном округе началась настоящая охота на афганских крыс. Люди, еще несколько дней назад панически боявшиеся «тушканчиков», теперь сами искали с ними встречи в самых зловещих местах, сознательно подставляя себя под укусы. Отловленных Rattus Pushtunus сажали в клетки, дарили друзьям и близким и даже предлагали в аренду за немалую плату. Из вселенского зла грызуны превратились в спасителей практически от всех болезней – естественно, вкупе с самим противоядием… Александр Иванович, который давно уже переселился в кабинет убитого им главврача, деятельно руководил процессами, отслеживая, чтобы в Южном округе не создавалось очередей и нездорового ажиотажа вокруг антидота. Помощники из числа интернов грамотно выполняли все его инструкции: организовывали передвижные пункты раздачи противоядия, составляли списки выживших жителей, вели подробнейшую статистику уличной преступности. И действительно: спустя какую-то неделю преступность резко пошла на спад. Правда, на улицах то и дело постреливали: самые безнадежные маньяки, способные наслаждаться собственным безумием, категорически отказывались принимать антидот. Но в целом ситуация шла на поправку. Прозектор, то и дело инспектировавший Южный округ на милицейском БТРе (правоохранители теперь полностью перешли на его сторону), не скрывал своего удовлетворения: пока что все шло по задуманному плану. Главным, по мнению Александра Ивановича, было не допустить эйфории и анархии. Южный округ постепенно оживал: открывались давно уже закрытые учреждения, расчищались улицы. Даже в родную больницу скорой помощи – и то потихоньку возвращался персонал. Естественно, летучая молва передавала, что именно Александр Иванович изобрел чудодейственный порошок. Он осознавал явственно: достаточно прекратить раздачу антидота, и народ, чтобы получить желаемое, объявит его спасителем, или чудотворцем, или мессией. Одно движение пальца – и за дозу противоядия для своих близких они пойдут за ним хоть на плаху. Это была абсолютная и беспредельная власть. Не надо было ни чинов, ни званий, ни блестящих орденков на лацкане. Слава и почести, лимузины и виллы – все это казалось Александру Ивановичу смешным и нелепым. Он мог нацепить на себя любые побрякушки, мог объявить себя хоть президентом, хоть падишахом, хоть императором Южного округа. Однако не видел в этом никакой необходимости, потому что у него и так была власть. Он пил эту власть неразбавленной и наслаждался ею ежечасно и ежеминутно. По вечерам он сидел в кабинете покойного главврача, скромно ужиная в обществе молодых коллег, и прикидывал дальнейшие планы. Тайный распорядитель его помыслов и поступков теперь уже не нашептывал, а почти кричал в ухо: «Ты вышел на финишную прямую, тебе можно все! Осталось обождать еще немного, и тогда…» Интерны, еще недавно прозябавшие в заброшенном больничном корпусе для больных СПИДом, теперь буквально смотрели ему в рот, безоговорочно выполняя любые приказы. Естественно, всех их интересовало главное: а для чего, собственно, все это делается, и вообще, чего ждать дальше. – Это только начало, – загадочно улыбался Александр Иванович. – Сейчас наша задача – окончательно и бесповоротно подсадить на это противоядие наш район. Затем выставить условия мерзавцам из мэрии, засевшим на том берегу реки: не хотите, чтобы буйство повторилось, – выполняйте абсолютно все наши требования. То есть продукты, медикаменты и все необходимое для нормальной жизни поставляйте сюда в нужных нам количествах. – То есть мы так и останемся дотационной зоной на иждивении мэрии? – несмело уточнял ассистент. – Нет. Я думаю, что ближе к весне мы найдем способ, чтобы переправить парочку Rattus Pushtunus за реку. Где они расплодятся в геометрической прогрессии за несколько месяцев. – Как? По воздуху их, что ли, переправить? – А почему бы и нет? Я сейчас просчитываю варианты, как бы связаться с вертолетчиками. Думаю, безнаказанная перспектива сделаться сверхлюдьми очень даже их обрадует. Равно как и многих, многих других. А если не получится, какой-нибудь катапультой их туда забросим. Ничего, придумаем что-нибудь. А когда уже во всем нашем мегаполисе начнется массовое буйство, предложим спасение. Тот самый порошок. А дальше… дальше… Прозектор резко смолк – от перспектив у него просто захватило дух. – Власть над страной? – шепотом уточнил ассистент и тут же запнулся, не веря в возможные перспективы. Тайный распорядитель поступков и помыслов Александра Ивановича теперь уже не шептал ему в ухо, а почти кричал: «Да, именно к этому ты и стремишься! Можно! Можно! Можно!.. » – А почему бы не замахнуться на большее? – негромко и весомо проговорил Александр Иванович. – Представь: человечество становится сверхлюдьми. Притом все, без исключения. Никаких неизлечимых болезней. Оборотная сторона: безумие, погромы, самоубийства, хаос и смерть. Не хочешь видеть оборотную сторону – плати! Надеюсь, понимаешь, чем?.. …Тем временем кривая преступности приближалась к почти нулевой отметке. Менты, которые также почувствовали себя сверхлюдьми, в короткое время постреляли оставшихся в живых маньяков. Люди постепенно освобождались от страха, который за последние месяцы въелся в их души, словно угольная пыль в руки шахтеров. На улицах уже можно было встретить просто прогуливающихся, дети лепили снеговиков и играли в снежки. Правда, людей в Южном округе оставалось немного: за все время чрезвычайного положения в районе погибла как минимум половина всех жителей. Тем временем штат помощников Александра Ивановича, разросшийся до нескольких сотен человек, продолжал составлять списки выживших; всех их немедленно ставили на учет для получения противоядия. В Южном округе было немало серьезных стратегических объектов, и потому до Центрального зоопарка добрались в последнюю очередь. Начальник режима, как и положено, передал списки всех сотрудников для постановки на учет. Мефодий Николаевич и Лида значились в этом списке под первыми номерами… Глава 35

К концу октября похолодало окончательно. Сугробы лежали основательные, плотные, словно из пенопласта. Снег не таял уже даже на линиях подземных теплотрасс. Морозец обжигал лицо, ноздри смерзались на вдохе, на шарфах густо оседал пар. – Думаю, холодотерапия отрезвит теперь многих… как и тебя. – Мефодий Иванович доброжелательно улыбнулся Лиде и, поправив заплечный рюкзак, кивнул: – Нам вот в этот двор. Видишь дом с башенкой? – Будем надеяться на лучшее. Нет, все-таки, что ни говори – а ты великий ученый! – Девушка поцеловала Суровцева в гладко выбритую щеку. – Кто бы мог подумать… – А ты не верила, плакала… – Интересно, а как бы ты повел себя на моем месте? – Уж точно не раскисал бы и не рыдал. Искал бы выход. Лечение Лиды холодом заняло у Мефодия Николаевича почти шесть часов. Все это время девушка в одном лишь ситцевом платье просидела в леднике, при температуре минус пять, выходя в милицейский вагончик греться каждые полчаса. Как ни странно, но она не подхватила ни ангины, ни даже обычного насморка. Последующая неделя, проведенная Лидой в карантине, подтвердила правильность догадок Суровцева: холод полностью излечивает жертв Rattus Pushtunus. Правда, при этом пропадают и способность к омоложению организма, и возможность быстрого избавления от любых болезней. Теперь предстояло убедить в этом мэрию. Мысль о полном отключении Южного округа от теплоснабжения и электричества, при всей своей радикальности, виделась Мефодию Николаевичу единственно верной. Но сперва следовало не только продемонстрировать городскому начальству видеозаписи и журнал лабораторных наблюдений, но и показать первого полностью излечившегося человека – Лиду… Естественно, и Суровцев, и лаборантка знали о порошке-противоядии, раздаваемом всем желающим. Правда, в подробности пока не вникали, становиться в очередь за антидотом не спешили, личностями людей, которые организовывают раздачи, не интересовались. Сам Мефодий Николаевич был настроен к противоядию чрезвычайно скептически. Мол, агрессия после укусов крыс все равно никуда не исчезает, а контролировать ее при помощи всяких антидотов – все равно что вешать гирьку на стрелку барометра, чтобы та вела себя послушней… Не говоря уже о моральной стороне вопроса. – Осторожно, тут наледь, не поскользнись, – Суровцев указал на раскатанную полоску льда. – Считай, почти пришли. Поддерживая Лиду под локоть, Мефодий Николаевич кивнул в сторону двора, на противоположном конце которого возвышался приметный дом с угловой башенкой. Зоолог отлично запомнил слова бомжа со странной кличкой Вова Баклажан, с которым случайно познакомился в еще той, давешней жизни. Мол, в подвале этого дома якобы есть кирпичная кладка, за которой проходит странная галерея с проложенной узкоколейкой. Галерея эта вроде бы идет прямо под реку, в самый центр мегаполиса. Пока что иного способа переправиться на «большую землю» не было: несмотря на значительные изменения в жизни блокадников, и мосты, и замерзшая река по-прежнему жестко контролировались властями. К подземному путешествию Суровцев и его лаборантка подготовились со всей тщательностью, на какую только были способны. Ведь никто толком не знал, что теперь происходит в подземных коммуникациях! В Южном округе смутно говорили о полчищах крыс, о кровавых маньяках и даже каких-то невероятных монстрах, там обитающих. В заплечном рюкзаке Мефодия Николаевича лежали две пары специальных бахил с металлической оплеткой, моток прочной капроновой бечевки, короткий изогнутый ломик и несколько бутылок с «коктейлем Молотова». – Допустим, тайная подземная галерея все-таки существует, – прикинула девушка. – Но ведь мы точно не знаем, куда она ведет! Может быть и такое: будем с тобой ехать-ехать-ехать на той дрезине… И упремся в тупик. – У каждой дороги, даже подземной, всегда есть начало и конец, – философски заметил Суровцев. – Куда-нибудь да выведет. – А если и там нас встретит вооруженная охрана? А если нас просто расстреляют, как тех несчастных на мосту? Так сказать – «при попытке к бегству»? – Подскажи другое решение – я с удовольствием его выслушаю. Если оно окажется лучше – сделаем так, как ты скажешь, – Мефодий Николаевич достал из кармана бренчащую связку отмычек. – Но искать это решение у нас просто нет времени. Неизвестно, во что все это может вылиться. – Ты о противоядии, которое раздают всем желающим? – О чем же еще… Они уже стояли у металлической двери, за которой, со слов бомжа Вовы Баклажана, был тот самый подвал. Мефодий Николаевич быстро подобрал нужную отмычку, приоткрыл дверь, однако не спешил идти под землю. Кстати или некстати припомнился древнегреческий миф об Орфее, спустившемся в мрачное подземное царство Аида, и Суровцев мягко улыбнулся, озадаченный странностью подобного сравнения. Хотелось еще хоть немного постоять на морозном воздухе, подышать снежной свежестью, послушать хруст снега под подошвами… – А как мы разрушим кирпичную кладку? – обеспокоилась девушка. – Для начала попытаемся ломиком. Не думаю, что работяги, заложившие кирпичом тот ход, очень уж старались, – Мефодий Николаевич приоткрыл дверь, спрятал отмычки в карман. – Ты не о кладке думай. А о том, что нас ждет за ней. Лида, еще раз: путь из Южного округа будет долгим и опасным. Возможно всякое, сама понимаешь. Если ты чего-то боишься или у тебя какие-то сомнения – лучше оставайся тут. – А как же… – Попробую убедить мэрию в своей правоте при помощи лабораторного журнала и видеозаписей, которых у меня аж полтора терабайта. Но все-таки, посмотри они на тебя – это бы подействовало куда убедительней. Я не имею права тебе командовать, я только напоминаю: речь идет о спасении сотен тысяч людей. – Я согласна, – в голосе девушки прозвучала выстраданная убежденность. – Я уже сказала тебе об этом и повторяю снова: я пойду с тобой куда угодно… чего бы мне это ни стоило. Низкий рокот мощного дизеля, доносившийся откуда-то из-за домов, незаметно вошел в слух и дал себя осознать. Стая ворон, сидевшая на обледеневших ветвях, взлетела с испуганным карканьем. В заснеженный двор неторопливо вползал темно-зеленый камуфлированный БТР. Вид тяжелой бронетехники на городских улицах давно уже никого не удивлял, однако было непонятно, почему бронетранспортер катит в пустынный двор. Остановившись неподалеку, БТР заглушил двигатель. Из бокового люка пружинисто выпрыгнул поджарый, явно немолодой тип. Черная кожанка-«косуха», какую обычно носят байкеры, как-то не вязалась с обликом человека, которому было явно за сорок. Лида подняла глаза, взглянула в лицо странному мужчине… Глаза ее неестественно расширились, лицо побелело, рот полураскрылся. По всему было видно, что еще немного – и она лишится чувств. – Папа? Ты? – едва слышно прошептала она. Глава 36

Александр Иванович прижимал к себе Лиду и плакал, не стыдясь своих слез. Все слова уже были сказаны, все оправдания выслушаны. Налицо было жуткое, трагическое недоразумение: отец девушки действительно был уверен, что она погибла в чудовищной давке на станции метро «Политехническая». Сорванная в толпе сумочка с документами, изувеченный труп девушки, похожей на Лиду, и даже такая же, как у дочери, клетчатая юбка – все это сыграло злую и отвратительную шутку. Видимо, сорванную в толпе сумочку с документами и мобильником просто положили на труп девушки, похожей на Лиду. А уж судмедэксперт, позвонивший отцу, не стал разбираться. Да и то тело было совершенно обезображено – даже опытный патологоанатом не понял, что это не его дочь. Как знать, если бы не такое правдоподобное сообщение о ее смерти – Александр Иванович никогда бы не отправился ночью на Промзону, никогда бы не осмелился ставить над собой опыты с укусом мерзкого грызуна? Мефодий Николаевич тактично отошел в сторону, чтобы не быть свидетелем чужих разговоров. Впрочем, отец девушки решил с ним переговорить первым. – Мне Лидочка очень много про вас рассказывала, – с чувством произнес он. – К сожалению, тогда нам так и не удалось познакомиться… – Когда мы встречались на «Политехнической», как раз и собирались к вам ехать, – напомнил Суровцев. – Знаю… – Александр Иванович вытер платком мокрое от слез лицо. – Не будем об этом вспоминать. – Все хорошо, что хорошо кончается! – счастливо блестя глазами, вставила Лида. – Все только начинается! – с напором опроверг отец. – Ладно, чего мы тут стоим? Давайте под броню, сейчас ко мне поедем, в больницу! Я ведь теперь там живу… Кстати, а антидот вы уже получили? – Спасибо за приглашение, но давайте в другой раз, – посуровел Мефодий Николаевич. – А Лида пусть с вами отправится. Я ее понимаю. – То есть как это в другой раз? Вы что – ничего не знаете? Тогда давайте вкратце перескажу, что к чему. Дело в том, что… Александр Иванович излагал факты и планы на будущее коротко, в конспективной манере. Он ничего не утаивал и не приукрашивал. Главным лейтмотивом было одно-единственное слово: «власть». – Я вижу, вы с Лидой небезразличны друг другу, – кивнул он. – От нее я еще раньше узнал о вас многое… я доверяю ее словам. Жаль только, что раньше свидеться не довелось. Я не буду вмешиваться в ваши отношения, как говорится – «совет да любовь». Мне нужен доверенный помощник, правая рука, заместитель… эдакий кронпринц, короче говоря. Вы понимаете, какие тут перспективы открываются? – закончил он на небывалом эмоциональном подъеме. – В нашем распоряжении будет огромная армия сверхлюдей, которые за противоядие пойдут на все, выполнят любые наши приказы! Сперва – Южный округ. Затем – весь мегаполис. Затем вся страна, а после… после… Ватные тучи заслонили блеснувшее было солнце. Темные тени легли на сугробы. Над сквериком напротив вновь закружили вороны, и их пронзительное карканье болезненно резануло слух. – То, что вы предлагаете, называется «управляемый хаос», – медленно проговорил Мефодий Николаевич. – Я понимаю, вы хотите власти… наживаясь на бедах людей, на их фобиях и маниях. А армия безупречных биороботов, гонимая страхом, – это, извините, хуже любого фашизма. Ни одна власть, построенная на страхе, не продержится долго… Александр Иванович аж отпрянул от удивления. – Вы что… серьезно? – уточнил он, явно не веря. – Куда уж серьезней! – хмыкнул Суровцев. Несколько минут отец девушки молчал, осмысливая отказ. На лице его застыло задумчивое, напряженное выражение, будто он изо всех сил пытался понять слова собеседника, но не мог. – Но ведь это для блага людей, – сухим горлом произнес Александр Иванович. – Сколько излечилось туберкулезников, раковых больных, сколько парализованных встали с постелей, сколько умирающих не просто получили надежду – ожили! Вы знаете, что даже безнадежно больные СПИДом – и те излечиваются? Мы создадим искусственную расу сверхлюдей, которые позабудут про любые болезни! И это не благородная цель? – А цена этому – какая? – непримиримо вставил Мефодий Николаевич. – Власть. Моя. То есть наша. Абсолютная и безграничная… – Благородство только тогда называется благородством, когда не требует за это никакой платы, – напомнил Суровцев общеизвестное. – Это сегодня противоядие в руках у вас. Но как знать – как будут развиваться события, если оно попадет в руки безумцев? И что будет, если события примут неуправляемый оборот? Если организмы инфицированных рано или поздно привыкнут к вашему порошку и он перестанет быть противоядием? – Значит, отказываетесь? – резко перебил Александр Иванович. – В последний раз спрашиваю… – Да, отказываюсь. Я в такие игры не играю. Мне с вами не по пути. – Открыв металлическую дверь подвала, ученый взглянул в лицо девушке: – Лида, ты со мной… или все-таки передумала?.. Глава 37

Пройдя в только что сделанный пролом, Суровцев протянул руку Лиде и включил фонарь. Тонкий луч света терялся в кромешной тьме. Желтое электрическое пятно неуверенно скользило по шероховатым бетонным стенам, пока не уперлось в электрощитовую. Мефодий Николаевич осторожно открыл щиток, неуверенно щелкнул тумблером. Удивительно, но аварийная подсветка работала до сих пор: под потолком тускло зажглись забранные в решетку плафоны. Свет этот – едкий, кислотный, тревожный – не успокаивал, а, наоборот, раздражал, заставляя глаза слезиться. – Жутко тут как-то… – девушка неуютно поежилась. – В конце каждого тоннеля должен быть дневной свет, – приободрил мужчина, осматриваясь. Заброшенная галерея удивительно напоминала раздутый в размерах кишечник. Поперечные рифленые выступы на сводчатом потолке лишь подчеркивали это сходство. Тоннель был высоким, почти в два человеческих роста. Непонятно – кто, когда и с какой целью его прокопал, проложив тут к тому же рельсы узкоколейки. Галерея уходила строго на северо-восток, то есть под реку, и можно было не сомневаться, что на противоположном берегу есть как минимум один выход. – Смотри, тележка какая-то… – прошептала девушка, указывая на угловатую четырехколесную конструкцию, стоящую в тупике. – Это не тележка, а ручная дрезина, – молвил Мефодий Николаевич. – Значит, тот бродяга нас не обманывал. Дрезина для нас очень даже кстати. Давай на платформу, сейчас покажу, как ей управлять. Он положил руки на рычаг, опустил его рывком. Послышался душераздирающий скрип, но дрезина дернулась и неуверенно покатилась по ржавым, давно уже нераскатанным рельсам. – Лида, тут все очень просто: вверх-вниз, вверх-вниз, – пояснил Суровцев. – Все равно лучше, чем пешком… Минут двадцать проехали в полном молчании. Зловеще постукивали металлические колеса на стыках узкоколейки, жутковатым скрежетом отзывались несмазанные механизмы, шероховатый, с ржавчиной металл рычага неприятно холодил ладони Мефодия Николаевича. – А сколько нам ехать? – напрягла голос Лида, силясь перекричать скрежетанье дрезины, но тут же запнулась, словно боясь кого-то разбудить. – Я по карте смотрел – около четырех километров до реки… Ну а сколько дальше – не знаю. Вскоре обозначился плавный поворот. Тоннель с проложенными рельсами поворачивал вправо с небольшим подъемом, и управляться с ходовым механизмом приходилось с большей натугой. Дрезина замедлялась – сил, чтобы ритмично работать рычагом, было все меньше. Спустя несколько десятков метров Суровцев обратил внимание на небольшое боковое ответвление – видимо, вспомогательный технический тоннель. – Там какие-то огоньки, – кивнула девушка. – Ой, что это? И действительно: в глубине бокового ответвления светились разреженные голубоватые точки. Их было много, очень много – наверное, несколько сотен. В какой-то момент дрезина остановилась вообще, смолк ржавый кошмарный лязг, и до слуха подземных путников долетел странный звук. Звук этот, словно усиленный подземным эхом, напоминал высокочастотные радиопомехи. Омерзительное пищание, перемешанное со свистом, буквально сверлило мозг, словно ржавая бормашина – здоровый зуб. От этого всепроникающего звука хотелось бежать куда подальше, закрыв уши… Тем временем жутковатые синие огоньки в боковом тоннеле всколыхнулись, словно светящийся планктон в ночном море. Послышался зловещий шелест, будто десятки человек одновременно принялись пилить шифер тупыми ножовками. В темноте определилось новое движение – теперь огоньки сверкали куда более энергично, постепенно приближаясь к магистральному тоннелю. Зловещее синее мерцание двигалось вроде бы хаотично, но была в этом хаосе какая-то странная и непостижимая логика… И тут что-то верткое, стремительное и на удивление сильное бросилось из тоннеля прямо на ногу Мефодия Николаевича! – Крыса!.. – пронзительно крикнула девушка. К счастью, омерзительный грызун вцепился не в тело мужчины, а в высокие бахилы с мощной металлической оплеткой, прокусить которые крыса была не в силах. Короткий взмах ломика – и Rattus Pushtunus, кувыркнувшись в воздухе, с резким взвизгом ударилась о бетонную стену. – Бежим! – крикнул Суровцев; тут, на подъеме, дрезина была совершенно бесполезной. Они неслись по тоннелю, скользя литыми подошвами бахил по рельефным шпалам. Они даже не оборачивались: казалось, стоит остановиться и обернуться, и сотни зубастых кошмарных тварей тут же вцепятся в лица, в руки, поволокут в темный тоннель и разорвут там на части. Вскоре подъем закончился. Неожиданно потянуло свежим морозным воздухом – видимо, где-то совсем рядом была вентиляционная шахта. И тут Лида, схватившись за сердце, прислонилась к стене. – Не могу… иди сам… умру сейчас, у меня внутри все обрывается… – сбивчиво прошептала она. Мефодий Николаевич остановился, резко обернулся назад… От увиденного по коже пробежали волны озноба. Внутри словно что-то хрустнуло, и зеленоватые, словно трупные пятна закружились, заплясали перед лицом… По тоннелю плотной серой лавой катились тысячи крыс. И хотя до них было метров тридцать, даже с этого расстояния было заметно, какой жуткой злобой сверкают их огромные глаза, подсветленные изнутри синеватым адским пламенем. Густой серый ковер неумолимо приближался, и спасения от него быть не могло. – Мы умрем… – Девушка была на грани потери сознания. И тут Мефодий Николаевич вспомнил про бутылки с «коктейлем Молотова», которые он предусмотрительно переложил из рюкзака в карманы теплой куртки. Миг остолбенения и полнейшей обреченности сменился робкой надеждой. Судорожно щелкая зажигалкой, он поджег фитили и бросил бутыли одну за другой в крысиную лаву… – Бежим! – крикнул он Лиде. – Это их остановит! Нам совсем немного осталось! Девушка, тяжело дыша и все время хватаясь за сердце, послушно поковыляла по шпалам. В этот момент сзади полыхнуло жаром, послышался истошный визг, пронзительный и страшный, и в воздухе отчетливо запахло жареным мясом… Они не помнили, сколько бежали: минуту, час или целую вечность. Наконец, в перспективе блеснула странная конструкция из сварной арматуры, и Суровцев понял, что это лестница. Правда, непонятно было, где они теперь находятся: все еще в Южном округе или уже на той стороне реки. – Лида… Лидочка… – Мефодий Николаевич обернулся. – Все, считай, мы пришли… Лида! Девушка не отвечала. Усевшись на ржавый рельс, она тяжело дышала, не в силах даже поднять глаза. Суровцев с огромным трудом подхватил ее на руки, донес до лестницы и, покачиваясь, поднял на верхнюю площадку. Наружная металлическая дверь, выводившая неизвестно куда, была заперта снаружи. – Откройте… – шепотом прокричал мужчина и несколько раз ударил в дверь ногой. Удивительно, но дверь открыли почти сразу. В проеме стоял вооруженный правоохранитель. – Вы кто? – спросил он, удивленно рассматривая странных людей. – Что вы тут делаете? Как оказались? – Мы из Южного округа, – тяжело шепнул Мефодий Николаевич и по определившемуся движению мента к автомату сразу понял, что тоннель все-таки вывел их за реку. – Обождите стрелять. Отведите нас к мэру. Он обо всем знает. Я давал ему радиограмму. Моя фамилия Суровцев, сообщите немедленно. Это очень важно… …Спустя полтора часа, после проверок, перекрестных допросов и дотошных медицинских осмотров, Суровцев и Лида сидели в кабинете градоначальника. – Только полное отключение Южного округа от теплоснабжения и электричества! – биолог был категоричен. – Только это. Ничего другое нас не спасает. Иначе ситуация окончательно выйдет из-под контроля. – Но ведь там вроде бы уже обнаружили противоядие, – несмело напомнил градоначальник. – Вот этого я и боюсь больше всего. Лучше излечивать людей холодотерапией. – А… вы не можете ошибаться? – В голосе мэра прозвучало естественное недоверие. – Что – есть уже люди, полностью излечившиеся морозом после укусов крыс? – Я не ошибаюсь, – Мефодий Николаевич выложил перед собеседником журнал лабораторных наблюдений и диски с видеозаписями. – Тут все очень подробно. – И такие люди есть, – твердо молвила Лида, демонстрируя запястье с почти зажившими следами крысиных зубов. – Это я. Можете продержать меня в каком угодно карантине, а потом сколько угодно проверять… Глава 38

Такой ранней и лютой зимы не было в мегаполисе за последние лет сто. Холода накатили безжалостные, звенящие. В начале ноября столбик термометра опустился до минус двадцати, и, судя по всему, это не было пределом. Хотя обстановка в Южном округе относительно нормализовалась, народу на улицах теперь почти не было. Жители сидели по остывающим квартирам, греясь у зажженных газовых конфорок на кухне, рефлекторов, электрических радиаторов и батарей. Спать ложились в трех свитерах. На ночь наваливали на одеяла все более или менее теплое. По утрам прямые дымки от крыш упирались в серо-молочное небо. Со звенящих деревьев сыпалась сухая снежная пыль. К продуктовым спецраспределителям отправлялись, взяв у соседей все теплые вещи и напялив их на себя. По улицам ходили гуськом, осторожно передвигаясь по прорытым меж сугробов тропкам. У супермаркетов, где по-прежнему раздавали продукты по карточкам, зажглись костры – стоять в уличной очереди более пятнадцати минут было смерти подобно. В квартирах появились самодельные «буржуйки» с трубами, выведенными в кухонные форточки. Деревья в скверах и парках спилили за несколько дней. Еще раньше исчезли все доски с давно заброшенных строек. По ночам над заснеженным, выстуженным Южным округом висела мертвенно-желтая луна в звездном черном космосе. Жизнь постепенно замирала… Вскоре столбик термометра уперся в отметку «минус двадцать пять». Именно в этот момент Южный округ одновременно отключили от теплоцентрали и электричества. Сделали это ровно в полдень, чтобы люди массово не замерзли в квартирах во время сна. Как и следовало ожидать, население блокадной зоны выскочило на улицы – казалось, что в выстуженных домах было еще холодней. Слухи казались одни страшнее других: якобы во всем округе полопались трубы, в котельных прогорели топки и полетели форсунки. Электроподстанции все как одна стояли обесточенные, вымороженные, и обслуживающий персонал вскоре разбежался куда глаза глядят. Пытались жечь уличные костры, но дров для них почти не осталось. Выносили и жгли мебель, взрывали деревянные полы, снимали двери и рамы из окон брошенных квартир. Но всего этого хватило лишь до следующего вечера… Суровцев и тут оказался абсолютно прав: вирус агрессивности, поразивший людей, никуда не исчез. Просто антидот, случайно изобретенный Александром Ивановичем, временно приглушал эту злобу, которая все копилась, копилась, не находя пока выхода. Так часто случается в гнойной хирургии, когда фурункул не вскрывают, а долго отпаривают компрессами и щадящими мазями. Вот гной и уходит вглубь, заражая ядом непораженные ткани… Белый порошок больше не помогал даже в самых ударных дозах. В условиях резкого холода организмы людей начали постепенно перестраиваться. Фурункул со зловещим шпоканьем лопнул – ядовитый гной ненависти и вражды густо потек наружу… Казалось, возвращались самые кошмарные времена. С наступлением темноты по улицам города бродили целые толпы маньяков. Теперь, правда, они больше не нападали друг на друга, как в былые времена, а сбивались в толпы, громя на своем пути все и вся. И вскоре по одной из таких человеческих стай словно дунуло слушком: во всем виноват тот самый очкастый доктор из больницы скорой помощи. Якобы он коварно и подсунул народу снадобье, которое сперва действительно немного помогает, а затем значительно усугубляет положение инфицированных. Несколько сотен человек тотчас же бросилось к клинике. Хлипкие милицейские наряды были сметены мгновенно – будто их и не было. Толпа – злая, безжалостная, агрессивная – ворвалась в больничные корпуса, сметая и круша на своем пути все… Глава 39

Александр Иванович стоял у окна, с ужасом глядя на беснующуюся толпу перед приемным покоем больницы. В густой мазутной темноте кроваво-красными нарывами полыхали факелы, и их отблески зловеще скользили по стенам и сугробам. С тротуаров доносились агрессивные вопли, беспорядочные выстрелы перемежались с боевой матерщиной. Кто-то тоненько вскрикнул и тут же смолк, видимо задавленный в плотной человеческой массе. Противостоять донельзя агрессивной толпе было совершенно бесполезно: это бы только подхлестнуло ее к новым безумствам. Автомат зарезанного главврача в счет не шел: от дикого напора сотен маньяков не спас бы и взвод тренированных спецназовцев. Бежать тоже не представлялось возможным – клиника скорой помощи наверняка находилась в плотном кольце сумасшедших. Траектория судьбы Александра Ивановича вновь выписывалась по странному лекалу. Мощное колесо, зацепившее его с самого дна и вынесшее к сияющему свету, теперь, продолжая вращение, волокло его на дно, и спасения ждать было неоткуда… Внизу, этажом ниже, загремели двери, неуверенно хлопнул пистолетный выстрел. Зазвенело и слоисто высыпалось стекло окна, ледяной булыжник прыгнул на стол рядом с Александром Ивановичем и срикошетил под кушетку. – Валера… Валера! – позвал прозектор верного ассистента, словно бы он мог ему помочь. Валера не откликался. Он лежал в вестибюле с разбитой головой, истоптанный до крови, и толпы маньяков рвались мимо него, не обращая никакого внимания на труп. По лестничным клеткам и коридорам гулко бухали десятки подошв. То и дело слышались выстрелы, звонко и весело рассыпались разносимые стекла. Погромщики неуправляемой лавиной растекались по почти пустынному зданию. Александр Иванович двигался, словно сомнамбула. Зачем-то поднял замок-молнию любимой «косухи», снял золотые очки, тщательно их протер, вновь нацепил на нос. Подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, выглянул наружу… Прямо на него бежало несколько мужчин: налитые кровью глаза, полураскрытые рты, факелы и палки в сжатых руках… У стены, совсем рядом с кабинетом, корчился в предсмертных судорогах омоновец с бордовым пятном вместо лица. Прозектор захлопнул дверь, судорожно провернул ключ на два оборота. Ощущая под черепом ледяное дуновение страха, он подошел к окну, еще раз взглянул вниз. Спасения не было. И тут вновь ожил тот самый тайный распорядитель поступков Александра Ивановича, который давно уже руководил его действиями и помыслами. В какой-то момент ему показалось, что этот распорядитель даже материализовался перед его взором: небольшое, удивительно верткое существо, отдаленно напоминающее чертика, с неестественно красными губами на темно-зеленом лице… «Прыгай!.. » – отчетливо услышал Александр Иванович. В ту же секунду в дверь кабинета ударили чем-то тупым. Штукатурка из-под дверной рамы сыпанула картечью, и следующий удар заставил дверь треснуть. Было очевидно: еще несколько таких ударов – и злая толпа ворвется в кабинет… «Прыгай!.. Тебе уже все равно не спастись!.. » – зловещим свистящим шепотом приказал зеленый человечек. Александр Иванович с треском дернул на себя оконную раму, пружинисто прыгнул на подоконник… Ветер холодил лицо, рельефно облеплял брюки, шевелил короткую, с проседью, стрижку. Мороз заползал под куртку. Внизу, под окнами, бесновалась толпа. У въездных ворот с сухим треском пылала подожженная машина «Скорой помощи». Почему-то вспомнилось: безмятежное теплое лето, детские аттракционы в парке и маленькая дочь на карусели под балдахином. Деревянный конь ритмично мелькает в круговом движении, Лида смеется, ее развязавшийся белый бант вьется по ветру, как марлевая повязка. Пространство перед глазами постепенно скруглялось, сплющивалось и словно уменьшалось, и вот уже деревянный конь превратился в гигантскую крысу, а маленькая девочка – в того самого страшного зеленолицего человечка, который уже не шептал, а кричал: «Прыгай!.. Прыгай!.. Прыгай!.. » Снизу хлопнул выстрел – пуля отколола кусок кирпича над головой патологоанатома. Вновь поправив очки, он бесстрашно шагнул вниз, свалившись прямо на людские головы, и сразу же был безжалостно растерзан в кровавые клочья… …Спустя полчаса главный корпус больницы скорой помощи пылал, подожженный сразу с нескольких концов. На заиндевевшем тротуаре валялись замерзшие, окровавленные трупы, и отряды внутренних войск, уже переправившихся через мосты, наступали на толпу плотной массой, оглушительно постукивая резиновыми дубинками по металлическим щитам. Погромы, пожары и смертоубийства продолжались всю ночь. Милиция и регулярные войска противостояли всему этому решительно, но без излишней жестокости. И уже к обеду следующего дня в Южный округ вновь начали поступать тепло и электричество. Да и природа словно смилостивилась над людьми: неожиданно зазвенела капель, ударила оттепель, и почти весенние ручьи потекли с тротуаров в ливневые решетки. Наутро пришло массовое отрезвление. Люди, еще недавно стрелявшие друг в друга и рвавшие на куски детей, теперь с удивлением рассматривали следы собственных бесчинств, спрашивая сами себя: «Зачем и какому богу были принесены эти бессмысленные жертвы? » Глава 40

Из-за полного отключения Южного округа от тепла и электричества от жуткого вируса безумия вылечились абсолютно все: и недавно покусанные афганскими крысами, и те, кто уже давно и плотно был подсажен на противоядие, изобретенное покойным прозектором морга. Излечение, правда, было небезболезненным: перед тем, как окончательно и бесповоротно избавиться от агрессии, в мозгу людей, подсевших на антидот, словно бы происходил мощнейший тектонический взрыв, и они на несколько часов делались совершенно неадекватными. Блокада Южного округа была снята лишь через четыре дня – население мегаполиса, напуганное невероятными ужасами, творящимися за рекой, всячески противилось сносу блокпостов. Но хорошо то, что хорошо кончается… Зима миновала незаметно. Отзвенели новогодние бокалы, отсвистели метели, треснул и тронулся синий лед на реке. К концу февраля снег начал таять, обнажая темную влажную землю. Пустыри, газоны, стройки и даже дворы были завалены серыми телами жутких грызунов. Еще больше гниющих, разлагающихся тушек было в подвалах, в бойлерных и на теплотрассах. Можно было не сомневаться: ни одна особь Rattus Pushtunus не выжила в жутком морозе, свирепствовавшем в Южном округе. Коммунальщики в апельсиновых жилетках, с надвинутыми на лица респираторами грузили омерзительные серые трупики совковыми лопатами в специальные емкости, которые вывозились в крематорий и немедленно сжигались. Многочисленные команды дезинфекторов обрабатывали зараженные территории специальными химическими растворами. К счастью, обошлось без повальных эпидемий: Южный округ был полностью очищен от гниющей скверны за трое суток. И уже к весне загорелась реклама на фасадах высоток, завертелись неоновые огни, и жизнь окончательно вкатилась в мирную колею. Мефодий Николаевич сидел теперь в кресле директора Центрального зоопарка, деятельно занимаясь контактами с зооучреждениями всего мира, обменами одних редких особей на других и организацией научных симпозиумов. На его рабочем столе, как раз между чернильницей и компьютером, стояло чучело Rattus Pushtunus – единственное напоминание о недавних кошмарах. Чучело это, сделанное из последней препарированной ученым афганской крысы, выглядело настолько устрашающим, что Лида Суровцева, заходя в кабинет начальника-мужа, всякий раз отводила от крысы глаза – мол, до сих пор не могу ее видеть. И вот однажды, вернувшись из командировки, директор не обнаружил привычного чучела. – Ее мыши сгрызли, – отведя взгляд, молвила Лида. – До полной непригодности. Я уже и акт составила, который с удовольствием все подписали. Или ты уже по афганским крысам соскучился? – Может, так оно и к лучшему, что мыши сгрызли, – молвил Мефодий Николаевич и, поцеловав жену, изрек философски: – Все-таки как ни крути, а природу никогда не обманешь!..

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 91011 Следующая ⇒