Annotation 4 страница

– …алло, барышня, подымайся… Давай, приходи в себя, некогда нам тут с тобой возиться! Лида опасливо разлепила глаза, с трудом фокусируя зрение. Первое, что она увидела, – сосредоточенное лицо Мефодия Николаевича прямо перед собой. За спиной ученого маячил некий грязный субъект бомжатского вида: заношенная фланелевая сорочка с надорванным карманом, рваный шарфик, грязная лыжная шапочка… Портрет довершали высокие рыбацкие сапоги. Она лежала на скамеечке неподалеку от здания теплоузла. Голова кружилась, перед глазами плыли бесформенные фиолетовые круги, во рту саднило, словно от нескольких выкуренных сигарет. Суровцев осторожно подносил к ее лицу склянку с нашатырным спиртом. Бомж, переминаясь с ноги на ногу, бубнил вполне миролюбиво: – Люди уж больно нежные стали. Чуть что – сразу в обморок. Пожили бы с мое, посмотрели бы, что я видел… – Лида, подымайся, – ласково вздохнул Мефодий Николаевич. – Почти двадцать минут тут лежишь. Поморщившись, девушка наконец поднялась и, пошатываясь, прислонилась к спинке скамейки. Взгляд ее невольно упал на прикрытую тканью клетку. К счастью, из-под плотной ткани не доносилось ни единого звука, однако лаборантка на всякий случай отодвинулась подальше. – Кто это? – прошептала она, глядя на бомжа. – Местный житель, – Мефодий Николаевич приобнял девушку. – Ты как, нормально? И хотя Лида все еще ощущала заметное головокружение, она ответила: – Почти. Не волнуйся, – пересохшими губами молвила девушка. – Кстати, надо бы ему спасибо сказать, – Суровцев кивнул на бомжа, вполне безобидно сопевшего рядом. – Помог тебя до скамейки дотащить. – Первый раз в жизни потеряла сознание, – созналась девушка несколько виновато и, взглянув на длинную кухонную скалку, прислоненную к спинке скамейки, неуютно поежилась. Мефодий Николаевич пружинисто выпрямился. – Вы, гражданин, всегда с дубинкой ходите или специально для нас ее приготовили? – нарочито строгим тоном уточнил он. – Да вы не бойтесь, мы не из милиции! Оборванец улыбнулся виновато и заискивающе. Видимо, он рассчитывал получить за помощь какое-нибудь вознаграждение и потому решил на всякий случай быть искренним. – В последнее время – всегда. Во всяком случае – у себя в подземелье, – признался он, и по его тону девушка безошибочно определила: никакой агрессии от этого типа ждать не стоит. – Время сейчас такое, что всякое может случиться. А что у нас в подземельях в последнее время творится – лучше и не рассказывать. Вы-то, наземные жители, ничего не видите и не понимаете. Мефодий Николаевич закурил, подумал и, передав бомжу почти полную пачку, попросил: – А что за время такое сейчас в подземельях? И чего мы, наземные жители, не понимаем? Оборванец принял подарок, повертел его и, определив, что сигареты дорогие, благодарно кивнул. – Вы меня извините, что я вашу девушку дубинкой напугал… Но я почему-то в темноте подумал, что вы из этих… Ну, есть тут одни. – Кто именно? – заинтересовался Суровцев. – У нас тут небольшая колония бездомных, – начал бомж и, прикурив от поднесенной ученым зажигалки, продолжил вполне доверительно: – Кто-то из тюрьмы вернулся да прописки лишился, кого-то жена-дура за пьянки выписала, кто-то с ментами поцапался… Короче, всякое ведь в жизни случается, правда? Вот мы, четверо таких бездомных, поселились в бункере. Тепло дармовое, кровати, холодильник старенький, мебелишка кое-какая со свалки. Даже телевизор с мусорки притащили и к антенне подсоединили. Что еще надо для счастья? Ментов нету, никто не дергает, живи, как хочешь… Главное – другим не мешай. Так вот, до поры до времени все было нормально. Никаких конфликтов, все по-братски делили. Даже выпивку. Несколько из наших наверху весь световой день ошиваются – деньги в подземных переходах стреляют, по мелочовке там всякое-разное воруют… Ну, стеклотару на крайняк собирают. А один, как правило, внизу: за порядком следит и хавчик готовит. – Что-что? – не поняла девушка. – Еду, – перевел бомж на человеческий язык. – Все сыты, довольны… А если повезет – и пьяны. И вот как-то несколько дней назад случилась у нас полная непруха. Одного нашего в ментуру за мелкую хулиганку замели, пришлось сбрасываться из общака, чтобы выкупить. С хавчиком глухо, украсть нечего, выпивки никакой, сигареты тоже закончились. Короче, голяк полный. А жрать хочется. Подумали мы и отправились с Вованом на охоту – тут же, в нижнем коллекторе. – А на кого охотитесь? – с интересом уточнил Суровцев. – Как на кого? На крыс, конечно! – пояснил бомж, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Ветер с реки тревожно зашелестел кронами. Где-то в соседнем дворе истошно взвыла автомобильная сирена. Лида почувствовала себя предельно неуютно, однако все-таки не удержалась от вопроса: – Как же вы на них охотитесь? – Как, как… Просто. Берешь крыску, надеваешь через задницу на острый электрод и в огонь – только не на угли. Когда лапки, ушки и хвост хрустящими станут, как чипсы, сразу снимать надо, чтобы не пересушить. С нее тогда шерсть сама слезает, только о кирпич потри… – Мы о ловле спрашивали, – вставил Суровцев и брезгливо поморщился. – Каким именно способом вы их отлавливали? – Способ очень простой. На стройке находишь обрезки труб, которые потолще. Чтобы крыса залезть могла. Один конец сплющиваешь, внутрь сухарь какой сунешь или кость со свежими ошметками мяса. А они, твари, пятиться не умеют. Залезть может, а вот выбраться уже не может. Потом ее за хвост и тут же головой о бетон. Ну, а как их готовить, я уже рассказывал… Так вот, расставили мы с Вованом с десяток таких ловушек, через час пошли смотреть. Только в одной крысу нашли. Смотрю – хвост торчит, такой длинный-длинный… Значит, добыча знатная. Вован ее за хвост, только вытащил – и ну как заорет! Подбегаю. Взглянул – мне чуть плохо не стало. Крыса, не крыса… Не знаю, как ту тварь назвать. Мне только ее глаза запомнились: огромные, голубые, словно человеческие. Я так и застыл с распяленным ртом, а Вован, значит, ее за хвост в руке держит. Тоже растерялся. Ну, крыса его – хвать за палец. И тут же удрала, подлюка… Оказывается, внутри трубы уже одна крыса сидела – но не такая глазастая, а обычная. А эта тварь на нее напала, спину грызла. Никогда прежде такого не видел! Возвратились мы в наш бункер, и тут, оказывается, все уладилось. Товарищ наш один литром чистого спирта где-то разжился, а второй в подсобке магазина «Океан» целую плиту свежемороженой трески украл. Сели, выпили, даже немного спирта на дезинфекцию укушенного пальца отжалели. – Через сколько дней укушенный начал на вас бросаться? – осторожно вставил Мефодий Николаевич. – Постой-постой… А ты откуда знаешь? Тебя что, тоже эта тварь кусала? – бомж на всякий случай отодвинулся от биолога подальше. – Да нет. Просто я эти случаи по работе расследую, – пояснил Суровцев. – Вот и собираю информацию. Твой друг уже не первый. – А-а-а, вот оно что… – вздохнул бомж. – Значит, наш Вован не первый. Через два дня где-то у него и началось. Сидим, ужинаем. Вован схватил нож – и безо всякой видимой причины как бросится на меня! К счастью, наши его тут же бельевой веревкой и скрутили. Первая мысль – белая горячка. Но ведь Вован и не пил почти, язва у него, не может. А он беснуется, сил у него, словно у олимпийского чемпиона… Прикиньте – почти освободился! Это же какую силу надо иметь, чтобы капроновые бельевые веревки порвать! В общем, скрутили мы его по новой, вынесли в соседний коллектор, надавали по голове, веревки немного расслабили и сказали: мол, больше к нам не возвращайся, а то совсем плохо тебе сделаем. Верите, не верите – жаль его стало. Как ни крути, а кентуха ведь свой в доску. А подходить к нему все равно страшно. И тут депрессия на меня такая накатила, что я с огорчения решил наверх выбраться. Повезло: прибился к работягам, помог по срочняку фуру разгрузить, на пару флаконов водяры и закуску заработал. Бухал где-то три дня, где и с кем, не помню, потом еще на сутки в ментуру залетел. Короче, к чему я это все веду. Возвратился через неделю в наш бункер. Смотрю – глазам своим не верю. Стены аж до потолка кровью забрызганы. И ни одного человека… Вот тут-то я и очканул. Оставаться в бункере нельзя, там дверей нету, не запрешься, если нападут. Выбираться наверх стремно: если выяснится, что кто-то из наших на тот свет отправился, – как пить дать, менты заберут. Взял я самое ценное и перебрался в этот самый коллектор. А чтобы от греха, как говорится, подальше – отыскал на свалке вот эту самую скалку. – А крысы? – напомнила о себе Лида. – Вы с ними больше не встречались? Ну, с теми, глазастыми… – К счастью, нет, – вздохнул бомж. – На всякий случай вот эти рыбацкие сапоги ношу, – он приподнял ногу, демонстрируя обувь. – Крысы их уж точно не прокусят. Закутаешься, бывало, с головой и спишь. А вокруг газет скомканных набросаешь, чтобы услышать, как те твари шуршать будут, когда к тебе подбираются. Я даже охотиться на крыс перестал. Уж лучше с голодухи окочуриться, чем еще раз на эти страшные глаза смотреть… – А где они приблизительно обитают? – вкрадчиво поинтересовался Суровцев. – Думаю, что на самом нижнем ярусе. Тут ведь не только магистрали теплотрассы, но и старые бомбоубежища, и технические коридоры метро, и какие-то служебные помещения, и даже какая-то тайная галерея с рельсами, куда-то за речку ведет. – Тайная галерея? – не поверил ученый. – У вас тут, смотрю, прямо какой-то замок чудес и волшебства. Что за галерея? И почему тайная? – Что за галерея – не знаю. Я ее полгода назад случайно нашел. Видишь угловой дом с башенкой? – бомж показал на высокое строение стиля модерн, явно начала прошлого века. – Там рядом с подъездом такая железная дверка. За ней крутая лестница ведет в обычный подвал. Я как-то жильцам помогал из подвала того какое-то старье носить. Смотрю – а там какая-то перегородка, старые-старые доски внахлест. Интересно стало, пару дощечек ломиком вскрыл. И охренел: длинный-длинный коридор. Электрощитовую нашел, там даже электричество до сих пор работает. Короче – коридор, прямо к реке идет, рельсы проложены, и ручная дрезина, такие теперь только в кино можно увидеть. Что за коридор, куда рельсы идут – непонятно. Да я и не спрашивал ни у кого. На следующий день прихожу – а там вместо досок свежая кирпичная кладка. Вот там, я думаю, тех глазастых зубастых тварей немерено водится! Мефодий Николаевич прищурился. – Если потребуется – покажете? – Да нет… Лучше уж в райотдел, чем туда! – опасливо поежился бомж. – А за соответствующее вознаграждение? – биолог протянул собеседнику несколько купюр. Оборванец протянул руку за деньгами, но тут же ее отдернул. Несомненно, в нем происходила борьба между страхом за собственную жизнь и желанием заработать. Как и следовало ожидать, желание заработать победило. – Идет, – наконец произнес он. – Могу даже сейчас. Только я не знаю, как ту железную дверку открыть. – У меня отмычки на все случаи жизни, – успокоил Мефодий Николаевич. – Только спускаться под землю я тебе не предлагаю. Идем, покажи, ничего с тобой не случится. Тебя, кстати, как зовут? – Вова Баклажан, – представился бомж. – А тебя как? Глава 12

В огромном затененном кабинете городской мэрии вот уже целый час шло совещание. Во главе необъятного стола восседал стареющий плешивый мужчина – местный градоначальник. Уткнувшись в раскрытую папку, он монотонно бубнил: – …таким образом, предполагается, что переносчиком пока что не установленной инфекции является малоизученное наукой существо, внешне напоминающее серую крысу. Действительно, в Южном округе зафиксировано несколько десятков случаев нападения таких крыс на людей. Установлено, что люди после укусов полностью теряют самоконтроль и иногда безо всяких видимых причин нападают на окружающих. К сожалению, имеется несколько летальных исходов. Однако, по общему мнению, опасность нападений этих грызунов очень преувеличена… Градоначальник зачитывал доклад долго и нудно, перемежая протокольные фразы сухой статистикой цифр. Собравшиеся, стараясь не встречаться друг с другом взглядами, с трудом подавляли зевоту. Летнее солнце на несколько минут промелькнуло в щели между тяжелыми портьерами и, осветив начальственный стол тусклым бутылочным бликом, спряталось за непроницаемой тканью. За столом, примыкавшим к начальственному буквой «Т», сидело городское руководство: милиция, прокуратура, МЧС, санэпидемстанция и прочие чиновники. От погон, шевронов и петлиц рябило в глазах. И лишь моложавый брюнет в аккуратном штатском костюме никак не вписывался в число собравшихся ни видом, ни возрастом. Покончив с общей частью, мэр мегаполиса промокнул вспотевшую плешь огромным носовым платком. В круглом канцелярском графине на трибуне мерцал тусклый солнечный блик. Поскрипывали сапоги военкома, густо сопел милицейский начальник, начальник МЧС то и дело откашливался в носовой платок. Вода в графине стыла пузырем циклопической слезы. – Прошу высказываться, – предложил градоначальник. Первым взял слово милицейский генерал – немолодой одутловатый мужчина в старомодных очках. С его слов выходило, что в панике, охватившей мегаполис, виноваты исключительно журналисты. – Продажные щелкоперы из «желтой прессы» соорудили очередную газетную утку, – пояснил он уверенно. – Исключительно с целью привлечения к себе внимания. К сожалению, ее подхватили многие серьезные средства массовой информации, прежде не замеченные в тяге к дешевым сенсациям. Благодаря всему этому в Южном округе и возникла совершенно нездоровая ситуация. Криминогенная обстановка полностью под контролем милиции, никаких вспышек противоправных действий не наблюдается. Начальник местного МЧС был не столь категоричен. Ведь, в отличие от правоохранителей, он владел ситуацией куда лучше. – В Южном округе действительно участились случаи нападения неких неизвестных пока грызунов на людей, – сообщил он. – Зафиксировано несколько вспышек немотивированной агрессии. К сожалению, с летальными исходами. Однако все возможные экспертизы так и не установили причинно-следственной связи между укусами и внезапными изменениями в поведении населения… Реплики чиновников из санэпидемстанции и горздравотдела прозвучали в приблизительно таком же ключе: мол, никаких оснований для паники не наблюдается, ситуация целиком и полностью под контролем. А главное, никто до сих пор так и не предоставил ни единого доказательства существования этого загадочного животного. – Господин мэр, – слово взял моложавый брюнет. – Вы позволите высказаться мне? Градоначальник мельком скосил глаза в бумажку с фамилиями приглашенных на заседание. – Суровцев Мефодий Николаевич. Главный зоолог Центрального зоопарка, – представил он гостя и, недовольно взглянув на ученого, поинтересовался: – Ну, а вы что имеете нам всем тут сообщить? – Минуточку… – Суровцев вышел за дверь, но спустя минуту вернулся с весьма объемным предметом, прикрытым плотной светонепроницаемой тканью. – Пока, насколько я понимаю, никто из собравшихся здесь не верит в существование афганской крысы, научное название которой – Rattus Pushtunus. Да, это действительно малоизвестное и почти не изученное животное зафиксировано пока лишь однажды британским ученым МакКормиком. И животное это, к сожалению, появилось и у нас. Два дня назад мне с трудом удалось отловить такой экземпляр в одном из подземных коллекторов Южного округа. Прошу взглянуть! Мефодий Николаевич эффектным жестом сдернул ткань. Предмет, скрывавшийся за материей, оказался высокой и прочной клеткой, сваренной из толстой металлической арматуры. За прутьями, свернувшись в клубок, по-кошачьи мирно спало некое существо, действительно напоминающее обычную серую крысу. В позе спящего зверька не было даже намека на агрессивность. Тонкие лапки с полупрозрачными розоватыми пальчиками прикрывали острую морду с жесткими, словно из лески, усиками. И лишь тонкий голый хвост нервно подергивался, будто бы крысу терзал во сне какой-то кошмар. – И это… тот самый страшный зверь? – Милицейский генерал даже поднялся из-за стола, чтобы лучше рассмотреть Rattus Pushtunus. – И вот эта безобидная лабораторная крыска… наделала столько шума? И это из-за нее мы тут столько времени потеряли? Да одного хорошего кота – и от десятка таких только мокрое место останется! Взглянув на Суровцева с начальственным превосходством, он отодвинул кресло и вразвалочку подошел к клетке. Казалось, сейчас правоохранитель откроет клетку, брезгливо возьмет безобидного грызуна за хвост и просто выбросит в форточку. Взгляды присутствующих невольно сфокусировались на афганской крысе. И тут Rattus Pushtunus неожиданно поднял тонкие веки с пушистыми ресницами и встал на все четыре лапы… По кабинету пронесся возглас неподдельного ужаса: огромные голубые глаза немигающе уставились на людей, и каждый мог поклясться, что глаза эти действуют почти гипнотически. Милицейский генерал поспешно отпрянул от клетки, мэр мегаполиса схватился за сердце, начальник МЧС даже на всякий случай отодвинулся в кресле подальше от стола. Мерзкая тварь неторопливо приподнялась на задние лапки и уперлась передними в мощные прутья клетки. Так она и простояла минуты три – недвижная, словно чучело в мастерской таксидермиста, и оттого еще более страшная. Омерзительный голый хвост нервно забил по полу. Продолжая немигающе смотреть на присутствующих, грызун угрожающе ощерил передние двойные резцы. Чиновники смотрели на животное со все возрастающим страхом; ничего подобного они не ожидали увидеть. В кабинете воцарилась полнейшая тишина: можно было услышать, как под потолком звенит комар. Несколько минут крыса так и стояла, упершись передними лапками в прутья и щеря бритвенно острые резцы. Никто не пытался выскочить из кабинета, никто даже не шелохнулся… Словно ледяное дыхание ужаса сковывало движения людей. За окнами тревожно зашелестела листва, и порыв ветра дунул в водосточную трубу, извлекая из жести заунывные звуки. Rattus Pushtunus медленно перевел взгляд страшных глаз на милицейского начальника и запищал с внезапной агрессией. Теперь длинный хвост ритмично бил по полу клетки, рыжеватая шерстка на загривке встала дыбом, и только огромные люминесцентные глаза продолжали смотреть на человека с откровенным презрением и ненавистью. А крыса пищала и пищала все пронзительней, и от этих адских звуков у людей мороз пошел по коже… – Боже… – только и сумел вымолвить правоохранитель и схватился за сердце… …Милицейского генерала увезли на «Скорой». Однако заседание после небольшого перерыва все-таки было продолжено. Естественно, общая тональность кардинально изменилась. Теперь ни о «мистификации», ни о «нагнетании нездоровых сенсаций» не могло быть и речи. Центр внимания, как и следовало ожидать, сфокусировался на биологе: ведь он, как профессиональный ученый, один мог дать ответы на множество возникших вопросов. Однако и сам Мефодий Николаевич знал не так много, как ему хотелось. Он сообщил, что существо это недостаточно изучено академической наукой, но пока удалось прояснить главное: Rattus Pushtunus – животное двуполое, способное к быстрому самовоспроизводству, и репродуцироваться оно может с угрожающей скоростью. Что наверняка уже и случилось в многочисленных подземных коллекторах мегаполиса. А уж о количестве расплодившихся тварей можно лишь догадываться. Равно как и о количестве укушенных людей. – Повторяю: ситуация выходит из-под контроля, – молвил Суровцев. – Если уже не вышла. Необходимы какие-то неотложные и радикальные меры. Только это нас всех спасет. Вопросы собравшихся звучали все тревожней, и теперь в интонациях не было и тени сарказма. – А вирус агрессивности действительно неизлечим? – Какой образ жизни они ведут, дневной или ночной? – Какие у них естественные враги? – Как с ними вообще можно бороться? Мефодий Николаевич обвел городское начальство бесстрастным взглядом. – Пока нами достоверно установлена причинно-следственная связь между укусами людей и резкими изменениями их психосклада, – отчеканил он официально. – С самого начала эпидемии и до вчерашнего дня у жителей Южного округа зафиксировано сорок девять случаев вспышек немотивированной агрессии. Думаю, что и за сегодня как минимум еще три-четыре. Практически все люди, у которых наблюдались подобные вспышки, в скором времени погибли: автомобильные катастрофы, самоубийства, огневой контакт с сотрудниками правоохранительных органов. Жертвы крысы словно бы сами искали собственную смерть. То есть налицо полная потеря чувства опасности. Причину агрессии ни я, ни ведущие эпидемиологи назвать пока не могут. Но, боюсь, следующей жертвой Rattus Pushtunus может стать каждый из нас, тем более что никакого эффективного средства борьбы с этой заразой пока не найдено… Глава 13

На следующий же день по всем городским телеканалам было озвучено обращение к жителям мегаполиса: мол, примите меры предосторожности, в Южном округе действительно появился странный зверек, внешне напоминающий крысу, укусы которого ведут к необратимым изменениям в психике. Градоначальник, который самолично редактировал текст обращения, распорядился, чтобы общая тональность была сдержанной: сеять среди населения панику не хотелось. Однако видеокадры жуткого существа, продемонстрированные по телевидению, были красноречивей всяких слов… И уже спустя сутки Rattus Pushtunus стала в мегаполисе темой номер один. Многие смутно припоминали, что слышали рассказы соседей о «тушканчике»; многие вроде бы сами наблюдали подобных существ. В блогах и интернет-форумах то и дело появлялись новые фотоснимки афганской крысы, и теперь самые законченные скептики поверили, что это не мистификация или продукт «Фотошопа». Паника если и возникла, то ненадолго. Кое-кто на всякий случай переехал за город, на дачи. Кто-то – подальше из Южного округа, к родственникам и знакомым в других районах. Врачи «Скорой помощи» зафиксировали несколько десятков сердечных приступов и инфарктов: якобы пострадавшие видели странное зубастое существо с огромными голубоватыми глазами. Те же, у кого не болело сердце и не подпирало давление, бросились в аптеки – скупать крысиную отраву килограммами. Раздел «Зоотовары» в газетах бесплатных объявлений стал едва ли не самым читаемым: строчки «отдам котят в хорошие руки» подчеркивались многократно. У мусорных контейнеров исчезли все коты – их просто разобрали по квартирам. Королем рынка стали крысоловки самых разнообразных конструкций и видов. Их десятками выставляли в магазинах прямо с утра, и уже к обеду в продаже не оставалось ни одной. Караванами покатили фуры с дешевыми китайскими капканами – их гирляндами вывешивали во всех ларьках на городских базарчиках. За какую-то неделю устройство для ловли грызунов стало обязательной деталью быта, особенно у жильцов нижних этажей. Владельцы богатых коттеджей за кольцевой предпочитали навороты посерьезней – продвинутые сигнализации с датчиками движения и самораскрывающимися сетками, чуткие напольные сенсоры и даже целые комплексы с портативными видеокамерами и дистанционным управлением. В загородных особняках появилась неожиданная мода на питонов – кто-то пустил слух, что эти гигантские змеи – самые страшные естественные враги крыс. Правда, за все это время не было зафиксировано ни одного случая поимки жутких существ; и домашние питомцы, и хитроумные приспособления создавали скорей иллюзию защищенности. А вот с реальным количеством жертв Rattus Pushtunus было сложней. Мэрия распорядилась засекретить абсолютно все случаи укусов – иначе, как полагал градоначальник, ситуация в мегаполисе может полностью выйти из-под контроля. Каждый день, когда по улицам с сиреной летела «Скорая», прохожие невольно замирали и оборачивались. Вид милицейского автомобиля, несущегося с включенными проблесковыми маячками, и вовсе внушал неподдельный ужас: для жителей было очевидно, что где-то поблизости объявился очередной невменяемый. Начальник городской милиции, уже вышедший из больницы, также распорядился засекретить количество случаев немотивированной агрессии. Однако все эти запреты привели к прямо противоположным результатам. «Народный телеграф» реагировал на все подобные случаи предельно чутко. Многочисленные описания нападений с летальным исходом, преувеличенные «очевидцами», заполонили едва ли не все блоги и форумы жителей Южного округа. По слухам, количество покусанных перевалило за тысячу, а количество их жертв исчислялось цифрой с четырьмя нулями. Страшней всего было другое: практически ни один человек, укушенный омерзительным существом, не выживал. Сценарий событий выглядел удручающе стандартно: сперва укус Rattus Pushtunus, затем инкубационный период в несколько дней, затем вспышка агрессии с многочисленными убийствами, а затем трагическая смерть инфицированного. И хотя милиция получила категорический приказ – не стрелять в подобных случаях на поражение, маньяки никогда не сдавались в руки правоохранителей, предпочитая бросаться с мостов или заканчивать жизнь под колесами грузовиков. А уж задержать их и вовсе не было никакой возможности. У всех укушенных словно бы просыпалась нечеловеческая сила: хлипкие старички с легкостью разбрасывали по несколько милицейских спецназовцев, молоденькие девушки без труда освобождались от наручников, и даже малолетние дети были способны на самые жуткие и кровавые подвиги. А потому предложение главврача мегаполиса выглядело весьма рациональным. На очередном заседании Городского штаба он предложил следующее – мол, в случае укуса Rattus Pushtunus жертве следует не дожидаться окончания инкубационного периода, а немедленно обратиться в травмпункт, откуда покусанного должны эвакуировать в больницу и поместить на карантин в одиночную палату для наблюдений и лечения. Однако это разумное предложение было сразу же отвергнуто мэрией: в городской казне не было денег, чтобы организовать столько одиночных палат и содержать в них пациентов «лишь по подозрению». Да и способов лечения инфицированных пока что не существовало. Прошло еще несколько дней, и ситуация на улицах незаметно накалилась. Страх, недавно казавшийся легким и далеким облачком на горизонте, теперь накрывал город свинцовой грозовой тучей, налипал на крыши и мостовые, невидимым ядом проникал в сознание горожан. Не было дня, чтобы на улицах не произошло какого-нибудь жуткого и бессмысленного убийства. Притом, как правило, брутальными убийцами становились еще недавно милые и уравновешенные люди, и что страшнее всего – дети. Случай с тихой зубрилой-пятиклассницей, хладнокровно зарезавшей осколком оконного стекла сразу трех человек, а затем бросившейся со школьной крыши, впечатлил даже самых хладнокровных. В городе воцарилась подозрительность. Отцы не доверяли примерным дочерям, бабушки панически боялись любимых внуков, учителя запрещали школьникам приближаться к себе ближе чем на несколько метров. Ведь потенциальным убийцей мог стать кто угодно. В школах ввели обязательный и тотальный медосмотр: с самого утра детишек загоняли в спортзал, заставляли раздеваться и допускали к занятиям лишь после того, как школьный медик констатировал отсутствие следов укусов. В армейских частях категорически запретили увольнительные, притом медосмотры проводились там дважды в день; что может быть страшней целого танкового экипажа, инфицированного вирусом беспричинной агрессии? Вскоре две воинские части, дислоцированные в Южном округе, и вовсе были выведены за город, и это избавило горожан от ненужного риска. В оружейных магазинах исчезли практически все средства самообороны – от малоэффективных пневматических пистолетов и газовых баллончиков до мощных помповых ружей, стреляющих жаканами. Газеты запестрели рубриками – «Как вести себя при встрече с подозрительными? », «Как поступать, если вы встретились с афганской крысой? », «Курс выживания на улицах для детей». Притом единственно действенным советом было – и при встрече с подозреваемыми в маньячестве, и при виде «тушканчика» следует немедленно убегать куда глаза глядят. Детские сады и школы споро обнесли рядами колючей проволоки и спиралями Бруно. Охрана элитных учебных заведений получила разрешение на электрошокеры и нарезное оружие. Нижние окна госучреждений закладывались мешками с песком, продовольственные склады отгораживались обваловками со сложными системами сигнализаций. К вечеру улицы словно бы вымирали – многие почему-то думали, что инфицированные вирусом агрессивности предпочитают орудовать лишь в темное время суток. Один за одним закрывались стихийные вечерние рынки у станций метро. Даже круглосуточные магазины – и те переставали работать. Лишь по проезжей части то и дело проезжали милицейские машины, да по тротуарам вышагивали суровые патрульные, обутые в высоченные рыбацкие бахилы до бедер; считалось, что эти бахилы, усиленные мощной стальной оплеткой, не по зубам мерзким тварям. Впрочем, эти меры вряд ли могли стать эффективными: ведь крысы прекрасно передвигаются по наклонным плоскостям, так что любая из них могла броситься на человека и с высоты. Таким образом, жертвами Rattus Pushtunus могли стать и малолетние детки, и охранники школ, и сами правоохранители, вооруженные к тому же табельными стволами. Больше всего работы было у патологоанатомов. Все холодильники городских моргов были забиты – трупы замораживали жидким азотом и складывали просто в коридорах. И никто не мог сказать, когда все это закончится… Глава 14

Вот уже пятый день старший патологоанатом больницы скорой помощи Александр Иванович практически не вылезал из морга. Правда, теперь он почти не занимался вскрытиями, передоверив это рутинное занятие ассистентам. Руководство поручило ему куда более ответственную и деликатную работу: изучение трупных материалов вновь поступивших покойников. Сидя за столом своего кабинета, патологоанатом то и дело влипал глазницей в визир микроскопа, дотошно исследуя срезы тканей. Случайная догадка об «омоложении» организмов укушенных афганской крысой подтверждалась с пугающей очевидностью. Александр Иванович пунктуально затребовал все медицинские карты покойных и тщательно их изучил. У большинства из них оказался целый букет серьезных заболеваний: ишемическая болезнь сердца, опускание надпочечников, язва желудка, грыжа… И анатомирование, и детальное исследование еще недавно пораженных органов свидетельствовало об их невероятной реанимации, и притом – произошедшей в удивительно короткие сроки, не более чем за пять-семь дней. Объяснить это с точки зрения науки не представлялось возможным. Равно как и фантастический предсмертный прилив сил у всех, инфицированных «вирусом бешенства». Хотя причинно-следственная связь между укусом Rattus Pushtunus и всеми этими чудесными метаморфозами вроде бы не вызывала сомнений. Откинувшись на спинку стула, прозектор налил себе чаю из термоса и отрешенно закурил. Оконное стекло безжалостно отражало его постаревшее, осунувшееся лицо. Из-за неплотно прикрытой двери секционного зала то и дело доносилось позвякивание инструментов, скрежет хирургических пил, хруст ломаемых костей. Ассистент Валера, привлекший к неотложной работе друзей-интернов, потрошил покойников с утра и до вечера. И хотя за восемнадцать лет работы в морге Александр Иванович давно уже привык к этим звукам, теперь они почему-то заставляли его вздрагивать. Он принялся помешивать чай ложечкой, однако тут же ее отложил: резкое дзиньканье металла о стекло навевало невольные сравнения с характерным лязгом трепана. Чай остывал, постепенно подергиваясь рваной асфальтовой патиной. Табачный дым поднимался к потолку причудливым размытым растением из мрачной сказки. За окнами незаметно темнело, воздух постепенно становился густо-фиолетовым, но и этот тревожный цвет неотвратимо вымывался непроницаемым угольным мраком. Сигарета в прокуренных пальцах не успела истлеть даже до половины, как во дворе сгустились липкие, словно запекшаяся кровь, сумерки. В чернильно-черном небе тревожно заполыхали летние зарницы, и их отблески зловеще отражались во влажной листве сада. Мысли Александра Ивановича шли огромными закругленными траекториями, точно планеты-спутники вокруг Солнца. И всякий раз, описав полный круг, мысли эти возвращались в исходное положение – к невероятному, фантастическому омоложению организма. Он никогда бы не поверил этому, если бы не убедился воочию, проведя несколько дней перед микроскопом. Поглядывая на стол, заставленный бесчисленными колбами с реактивами и пробирками со срезами трупных тканей, патологоанатом лишний раз убеждался – у него появился невероятный, фантастический шанс. Как врач, он прекрасно понимал: его небольшая, но неоперабельная опухоль гортани рано или поздно перейдет в метастазы – это лишь вопрос времени. Год, максимум полтора – и он ляжет на цинковый столик со стоками для жидкостей, и ассистент Валера, который наверняка сразу же пойдет на повышение, будет потрошить недавнего начальника, вываливая в цинковый тазик внутренности, комментируя увиденное с профессиональным цинизмом. А когда зашьют в тело порванные резиновые перчатки, тампоны и прочий медицинский мусор, выдадут единственной дочери с ритуальной фразой «сосчитайте количество золотых зубов во рту покойного и распишитесь вот тут». Взгляд Александра Ивановича упал на смятую газету, в которую были завернуты утренние бутерброды. – «Инфицированные вирусом агрессивности полностью теряют чувство самоконтроля и ощущение опасности, что неминуемо приводит их к смерти», – прочитал прозектор и хмыкнул недоверчиво. – Да неужели? А транквилизаторы? А барбитураты? Столько же препаратов есть! Да и не бывает такого, чтобы человек в здравом уме и твердой памяти не мог себя контролировать! Сигарета то и дело гасла, и Александр Иванович нервно щелкал зажигалкой, прикуривая. Докурив, он неожиданно ощутил, что его почему-то бьет мелкая дрожь, словно в похмелье. За окном ритмично шаркал метлой дворник, и каждый скребущий унылый звук царапающей асфальт метлы раздирал нервы. Хотелось бежать куда подальше – только бы не вдыхать тяжелый удушливый запах сырого мяса, не слышать хруст ломаемых костей, не вздрагивать от звяканья скальпелей в стерилизаторе. Допив остывший чай, прозектор накинул куртку. Уже одеваясь, он вновь взглянул на мятую газету. – «Установлено, что опасный грызун исключительно плотояден. Ведет преимущественно ночной образ жизни. Среда обитания – теплотрассы, подземные коллекторы, подвалы домов, любые сухие и теплые места», – вполголоса прочитал он и, постояв задумчиво, вышел из кабинета, но тут же вернулся, чтобы прихватить газету с собой. Малолитражка Александра Ивановича была припаркована в больничном дворе. Нырнув в теплый металлический пузырь, он завел двигатель, выехал за ворота и, постояв на перекрестке, покатил в сторону своего дома, стоявшего в самом конце Южного округа. Машина с рокотом вкатилась на горб путепровода, проскочила под грохочущей аркой моста и выехала на проспект. Улицы были почти пустыми – лишь кое-где на фоне серых стен прорисовывались огромные тени патрульных да чиркали проблесковые маячки милицейских автомобилей. Мертвенным светом светились окна домов, и телевизионные антенны на крышах упирались в небо кладбищенскими крестами. Обгоняя урчащий автобус, патологоанатом поймал себя на сравнении самоходной жестяной коробки с консервной банкой, плотно набитой несвежей человечиной. До дома было рукой подать, однако Александр Иванович не спешил парковать машину в собственном дворе. Идея, зародившаяся еще в кабинете морга, прорастала в мозгу неудержимо, словно молодая трава под асфальтом. – Значит – теплотрассы, подземные коллекторы, подвалы домов, любые сухие и теплые места, – вполголоса процитировал он прочитанное в газете. – Значит, плотоядные… Очень хорошо. Недалеко призывно светилась мертвенно-желтая вывеска «Макдоналдса» – несмотря на чрезвычайное положение, уличный фастфуд все еще работал по ночам. Подобно многим заведениям, этот ресторан теперь ограждала спираль Бруно. У стеклянной вертящейся двери стояло двое охранников в кевларовых бронежилетах, с автоматическим оружием. Внимательно осмотрев ночного посетителя с головы до ног, они кивнули старшему по залу – мол, все в порядке, вроде бы не маньяк. – Что-нибудь с мясом дайте, – попросил патологоанатом, оглядывая светящееся рекламное табло над головами продавцов. – Кусочки жареной курицы и гамбургер? Подойдет. Да, да, и того, и того, по две большие порции. Упакуйте с собой. Отъехав с паркинга, Александр Иванович развернулся и повел автомобиль не в сторону дома, а к Промзоне – окраинному району, заставленному однотипными зданиями унылой промышленной архитектуры. Район этот, неуловимо напоминавший заброшенное кладбище, и в светлое время суток был малолюден. Теперь же тут не было ни единого человека – проезжая по улице, прозектор не заметил даже припаркованных на обочине автомобилей. Что, впрочем, не удивляло. Почти все предприятия Промзоны были закрыты уже пятый день – люди отказывались там работать за любые деньги. По слухам, страшных тварей тут многократно видели даже днем, и можно было не сомневаться, что с наступлением темноты они тут просто кишели. Зыбкий свет полной луны причудливо подсвечивал улицу и кирпично-бетонные строения, придавая пейзажу сходство с полутемным аквариумом. Огромная заводская труба вздымалась над Промзоной, словно дубинка первобытного дикаря. Алые маячные огоньки на ее вершине терялись в ночи, расплываясь едва различимыми кровавыми пятнами. Александр Иванович заглушил двигатель, хлопнул дверкой, открыл багажник. Внутри, сбоку запасного колеса, лежала пустая жестяная канистра. Помахивая канистрой, прозектор двинулся во влажную темноту. Он точно знал, что неподалеку есть спуск в теплотрассу (когда-то он прирабатывал в милицейской экспертизе и несколько раз выезжал туда за трупами бомжей). Подсвечивая путь мобильным телефоном, он довольно быстро отыскал бетонный куб. Осмотрелся, подобрал кусок арматуры, с хрустом взломал хлипкий запор… Из темноты густо пахнуло пылью, высушенным дерьмом и вонью нагретых за день асбестовых изоляторов. Прозектор открыл канистру, бросил внутрь покупки из «Макдоналдса» и, не закрыв канистру, вышел наружу, оставляя дверь приоткрытой. Он знал наверняка: обычная крыса, попади она в металлическую емкость с узким горлышком, никогда не выберется наружу. Правда, неизвестно было, распространяется ли это правило на афганских крыс, однако другого способа добыть Rattus Pushtunus у него не было. Теперь предстояло ждать, когда крыса, привлеченная запахом угощения, залезет внутрь канистры. И хотя «ждать и догонять» хуже всего, Александр Иванович готов был поклясться, что ждать все-таки гораздо хуже… Глава 15

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒