Annotation 5 страница

Утром двадцать первого ноября Гюстав Борглюнд умер в инфекционной больнице города Мальмё. Его доставили слишком поздно, и врачи ничего уже не могли сделать. Зато Эмиль Элофссон и Давид Гектор выкарабкались во многом благодаря искусству хирургов. Конечно, обоим досталось, особенно опасным было положение Элофссона — одна пуля прошла сквозь печень, другая рядом с поджелудочной железой. Элофссон и Гектор были не в состоянии говорить ни в понедельник, ни во вторник, а Борглюнд ничего не знал — даже того, что его подстерегает смерть. Успехи оперативного штаба ЦПУ были на уровне ожидаемого. Машина не найдена, убитый не опознан. Борглюнд увенчал свою долгую карьеру, состоявшую из сравнительно безобидных промахов, тем, что испустил дух в среду, в четыре часа утра. Весть о его кончине за несколько часов дошла до ЦПУ. Она вызвала бурю чувств и длинную череду телефонных переговоров между Стигом Мальмом и полицмейстером Мальмё. ЦПУ требовало активных действий. Под активными действиями ЦПУ подразумевало отправку во все концы автобусов с полицейскими в пуленепробиваемых жилетах и шлемах с плексигласовыми щитками перед лицом. Далее подразумевалось использование снайперов, автоматического оружия и бомб со слезоточивым газом; всем этим полицию охотно снабжала армия. Леннарт Колльберг подразумевал под активными действиями разговор с людьми. Весь понедельник и весь вторник он пассивно наблюдал поток молодых людей, произвольно задержанных ревностными полицейскими. Колльберг был достаточно опытным сыщиком и знал, что человек, который полгода не ходил в парикмахерскую, далеко еще не кандидат в убийцы. К тому же, насколько он понимал, об убийстве не было речи. Но после кончины Борглюнда все вошли в такой раж, что кто-нибудь должен был предпринять что-нибудь дельное. Поэтому Колльберг зашел за своей машиной в гараж при отеле «Св. Йорген», где обычно останавливались высокие полицейские чины, и отправился в городскую больницу Мальмё. Он собирался переговорить с Элофссоном и Гектором. Колльберг был человек закаленный, и все же его потрясло то, что он увидел в палате. Он еще раз поглядел на бумажку с адресом, который ему написал Пер Монссон. Все правильно. А что он находится в Швеции, ему и без бумажки известно. Здание было выстроено в прошлом веке, и в палате стояло три десятка коек. Запах невыносимый, и вся картина сильно смахивала на перевязочный пункт во время Крымской войны. Не больница, а сплошной позор. Он показал свое удостоверение медсестре. — Вы ошиблись, — сказала она. — Они не в общей палате, им отвели отдельную, у нас их четыре. Каждая на две койки. Вы можете сейчас поговорить с ранеными, — продолжала она. — Только не слишком долго. Элофссону больше досталось, но Гектор, пожалуй, дольше пролежит. — Я постараюсь не засиживаться. Войдя к коллегам, Колльберг убедился, что начальство позаботилось о своих раненых подчиненных. Цветы, шоколад, фрукты… Радио и цветной телевизор. Гектор держался бодрее, хотя левая рука и обе ноги у него были подвешены. Над Элофссоном висело сразу четыре капельницы, одна с кровью, другие с жидкостями разного цвета. — Небось, несладко здесь валяться, — сказал Колльберг. — Наш час еще не пробил, — отозвался Гектор. — Парень, который в вас стрелял, убит. — Да, это надо же, я его все-таки хлопнул, — оживился Гектор. — Сам лежал с двумя пулями, темно, да еще коллега упал как раз между нами. — Вспомнил имя, — вдруг сказал Элофссон. — Каспер. — Каспер? — Точно. «В машину, живо, Каспер», — сказал тот, который стрелял в меня. Точно, Каспер. — Ты совершенно уверен? — Абсолютно. Я же говорю, странное имя. Каспер — я никого не знаю с таким именем. — Я тоже, — сказал Колльберг. — И не «крайслер», а «шевроле». Светло-зеленая, а не синяя машина, нам неправильно сообщили. — Так, — протянул Колльберг. — Понятно. — Вот, а еще номер, — продолжал Гектор. — Они сказали, что буква А. То есть, понимай, стокгольмская машина со старыми номерами. И сказали — три шестерки. А на самом деле буква была Б и номер начинался двумя семерками. Потом еще какая-то цифра, а после нее, кажется, еще одна семерка. — Я на этот счет ничего не могу сказать, — заметил Элофссон. — Это очень важно, — сказал Колльберг. — Значит, зеленый «шевроле» зарегистрирован в Стокгольмской губернии, в номере две или три семерки. — Вот именно, — подтвердил Гектор. — Я всегда стараюсь все примечать и редко ошибаюсь. — Что верно, то верно, — согласился Элофссон. — Коллега всегда начеку. — Ну и как же был одет этот Каспер? — Темная куртка и джинсы, — ответил Гектор. — Маленький, волосы светлые. И длинные. — Теперь все так одеты, — заметил Элофссон. Вошла младшая медсестра, она катила тележку с множеством пробирок. Пока она занималась Элофссоном, Колльберг отодвинулся в сторонку. — Можешь еще говорить? — спросил он Гектора. — Сколько угодно. О чем ты хотел спросить? — Да как все происходило… Вы останавливаете их, выходите из машины. Перед этим ты успел заметить марку машины, цвет и номер. — Все верно. — А они что? — Они тоже вышли. Коллега Эмиль посветил фонариком внутрь их машины. Потом схватил того парня, что стоял ближе. А тот начал стрелять. — Тебя сразу ранило? — Почти сразу. По-моему, первые пули коллега принял на себя. Все это так быстро произошло… А потом и мне досталось. — Но ведь ты тоже мог выхватить пистолет? — Он у меня был в руке. — Значит, ты шел к машине с пистолетом в руке? — Ну да, у меня было словно предчувствие. — А парни в машине, по-твоему, видели твой пистолет? — Должны были видеть. Но патрон не дослан. Не положено. Надо было дослать, прежде чем отстреливаться. Колльберг бросил взгляд на Элофссона — тому стало совсем плохо. Исследование показало, что у Элофссона и Борглюнда патроны были досланы. Но ни тот, ни другой не стреляли, а Элофссон даже не расстегнул кобуру, это точно установлено. — Слушай, — окликнул Колльберга Гектор. — Тут поговаривают, будто Гюстав Борглюнд убит. Это правда? — Правда, — сказал Колльберг. — Умер сегодня утром. Колльберг видел, что Элофссон совсем обессилен, но требовалось задать еще несколько вопросов. — Вы заметили, они оба в вас стреляли? — Мне казалось, второй тоже стрелял, — ответил Элофссон. — В тот момент, когда все это происходило, я был уверен, что оба стреляют. Потому что за спиной у меня звучали выстрелы. Но теперь получается, что это коллега стрелял. Колльберг снова повернулся к Гектору: — А ты что скажешь? — Уверенно могу сказать только, что длинный брюнет стрелял в Эмиля и меня, когда мы на земле лежали. Затем я услышал, как машина сперва развернулась, потом рванула с места. — Значит, никто из вас не берется точно сказать, что светловолосый стрелял? Может, у него и оружия не было? — По-моему, нет, — сказал Гектор. — Я ничего такого не видел. Элофссон промолчал. Похоже было, что он дремлет. Колльберг смотрел на Гектора. В уме у него вертелся один вопрос: «У тебя всегда бывают такие предчувствия? Что ты сперва выхватываешь пистолет, а потом задаешь вопросы? » Но сейчас не время выяснять такие вещи. — Ладно, ребята, я пошел, — сказал он. — Поправляйтесь. Беседу с ранеными он расценил как полезную и поучительную. В полицейском управлении Мальмё Пер Монссон перекусил пополам зубочистку, швырнул в мусорную корзину и сказал: — Вот это номер. Трое суток разыскиваем по всей стране не ту машину. Не та марка, не тот цвет, не та буква, не те цифры. Полный набор. — Отчего умер Борглюнд? — спросил Колльберг. — Убит в связи с перестрелкой, — произнес Монссон с каменным лицом. — Так будет написано в газетах. Он достал из нагрудного кармашка новую зубочистку, не спеша снял с нее целлофан. — Вот, у меня тут все точно записано во избежание недоразумений. Он протянул Колльбергу листок, и тот прочел: «Полицейский Гюстав Борглюнд, 37 лет, скончался сегодня утром вследствие травм, полученных им в связи с перестрелкой между полицией и двумя вооруженными головорезами в Юнгхюсен. Еще двое полицейских были тяжело ранены в той же перестрелке. Однако их состояние можно считать удовлетворительным». Колльберг положил листок на стол. — Отчего он умер на самом деле? Монссон невозмутимо уставился в окно и сказал: — Его ужалила оса. XVIII

Монссону и Колльбергу пришлось жарко. Стиг Мальм всю среду не давал им покоя; одно утешение — начальник оперативного штаба сидел в Стокгольме и мотал душу из подчиненных по телефону: «Что нового? », «Машина найдена? », «Убийца опознан? » — Теперь у нас появились кое-какие данные, — сказал Монссон. И немного погодя: — Нет, не стоит… Гораздо лучше, чтобы розыск велся централизованно, чтобы все нити сходились в одних руках… Да-да, мы позвоним… Монссон положил трубку. — Грозится приехать сюда. Если будет летная погода, может за два часа до нас добраться. — Только не это, — с тоской произнес Колльберг. — Не принимай всерьез все, что он говорит, — ответил Монссон. — К тому же скоро дело пойдет. И вообще он не любит летать, я это давно заметил. Монссон оказался прав. Мальм не прилетел, а в четверг утром дело пошло. Колльберг провел беспокойную ночь, а после завтрака — двойная порция яиц и ветчины — настроение немного поднялось. На душе у Колльберга было уже веселее, когда он поднялся на второй этаж полицейского управления, чтобы услышать от Монссона утренние новости. По пути он заметил на рекламных листках всех газет набранные огромными буквами слова: «УБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО». — Привет, — сказал Монссон. — Нам теперь известно, кто стрелял в Гектора и Элофссона. — Кто? — Покойника звали Кристер Паульсон. В центральной картотеке отпечатков пальцев нашли наконец нужные сведения. В задержке, как всегда, виновата электронная машина. Электронная машина. Колльберг вздохнул. — Кроме того, мы нашли «шевроле». Он стоял за старым сараем на участке одного крестьянина в районе Веллинге. Хозяин участка говорит, что машина появилась там еще в воскресенье, но он думал, что просто кто-то захотел избавиться от старого рыдвана. Он читал в газете объявление о розыске, но ведь там, черт возьми, все неверно указано — номер, цвет, марка машины. Бенни отправился туда, скоро доставит ее. Колльберг хмыкнул в ответ и спросил: — А что нам известно про этого Кристера Паульсона? — Довольно много. Только что вышел из заключения. Всего двадцать четыре года, а на счету уже не одна судимость. Уроженец центра страны, но некоторое время жил в наших краях. — И умер… — Да. Гектор застрелил его. То, что называется самообороной. Пожалуй, и все. Есть заключение психиатра, он считался неврастеником… Монссон заглянул в какую-то бумагу. — Вот. Антиобщественные наклонности. Бунтарь. Без специального образования, нигде не работал. Но актов насилия не совершал, хотя у него и раньше находили оружие. Еще он был наркоманом. Колльберг снова вздохнул. В «зажиточном государстве» развелось столько людей именно такого рода, что всех и не сочтешь. Но что еще хуже: никто не знал, как с ними быть. Полицейские решали проблему очень просто — били дубинками по голове, а потом еще добавляли кулаками в участке. — Интересно, стал бы он стрелять, если бы Гектор не размахивал своим пистолетом? — произнес Колльберг. — Что ты сказал? — Ничего. Просто размышляю вслух. Помолчав, Монссон снова заговорил: — Я ведь слышал. Я и сам об этом думал. Думал, да бросил. Ведь ответа все равно не получишь. — Тебе приходилось в кого-нибудь стрелять? — Приходилось. Один раз. Корова улизнула с бойни и убежала в город. Тогда еще трамваи ходили, и эта животинка напала на грузовой трамвай на мосту. Этакий бой быков… Нет, теперь я никогда пистолет с собой не беру. Тут лежит, — он пнул ногой ящик письменного стола. — К тому же у меня зрение паршивое. — А про Каспера нам по-прежнему ничего не известно, — заметил Колльберг. — Ничего. Но у нас есть две хорошие зацепки. Во-первых, потолкуем с приятелями этого Кристера Паульсона. Если только это даст что-нибудь. Нынче молодые какие-то странные пошли. — Зависит от того, кто с ними говорит, — возразил Колльберг. — Во-вторых, в машине должны быть отпечатки его пальцев. А может, и еще что-нибудь. Монссон барабанил пальцами по столу. — Этот Кристер Паульсон явился сюда из Стокгольма, — продолжал он. — Типично. В столице жизнь до того невыносимая, что даже лиходеи бегут. Бегут и безобразничают тут, у нас. Монссон, пожалуй, кое в чем был прав, но Колльберг ограничился тем, что пожал плечами. Зазвонил телефон. Монссон сделал красноречивый жест рукой: — Прошу. Твоя очередь. Колльберг с унылой гримасой взял трубку. Но на сей раз звонил не Мальм, а Бенни Скакке. — Привет, — поздоровался он. — Я еще в Веллинге, жду аварийную машину. Похоже, бензобаки пусты, но машина та самая, никакого сомнения. В ней лежит краденое. — Ты там поосторожнее, не насажай своих отпечатков, — предупредил Колльберг. — Не бойся, не насажаю. Тут еще одно дело, я хотел сообщить… — Валяй, парень, выкладывай, — подбодрил его Колльберг. — Что там у тебя? — Понимаешь, хотя Веллинге и входит в наш участок, на самом деле это что-то вроде старой деревни, где люди знают все друг о друге. — И что же ты узнал? — В воскресенье у здешнего жителя угнали машину. А заявил он об этом только вчера. Собственно, даже не он, а его жена. — Отлично, Бенни. Говори номер и прочие данные, объявим розыск. Колльберг записал данные и отдал на телекс. — Что ж, тут очевидная связь, — сказал Монссон. — Гм-м, — отозвался Колльберг. — Да, связь намечается. — Итак, — говорил Монссон, — Кристер Паульсон и этот Каспер вместе совершают кражу. Их замечают. В это время поблизости оказывается патрульная машина, в которой сидят Элофссон, Борглюнд и Гектор. Они останавливают машину с ворами. Кристер Паульсон ранит Гектора и Элофссона, но Гектору удается выхватить пистолет… — Гектор держал пистолет наготове, — вмешался Колльберг. — Ладно, будь по-твоему. Так или иначе, он убивает Кристера Паульсона. Одержимый страхом Каспер прыгает в машину и уезжает. Ему удается незамеченным проскочить единственное опасное для него место — мост у Хёлльвикснеса. Дальше в его распоряжении множество дорог местного значения, за которыми мы не в состоянии надежно проследить, не говоря уже о том, чтобы перекрыть их. Колльберг не мог похвастаться хорошим знанием Сконе, но он знал, что Юнгхюсен расположен на мысу, который пересекается каналом Фальстербу, и что в поселок ведет одна-единственная дорога. — Он успевает выскользнуть до прибытия первой полицейской машины? — Шутя. Там всего несколько минут езды, Юнгхюсен находится у самого канала. Сам понимаешь, в то утро там царило некоторое замешательство. Наших в том районе было предостаточно, но большинство развлекалось гонками на новой магистрали между Мальмё и Веллинге. Кстати, две полицейские машины столкнулись. А наш друг Каспер добрался до Веллинге, там у него кончился бензин, он свернул с дороги, украл другую машину и дал ходу. — Куда? — К черту на рога. У нас искать его бесполезно. Но теперь есть данные о второй машине. Надо выследить. — Надо… — рассеянно подтвердил Колльберг, думая о своем. — Если только владелец сообщил верный номер, верную марку и верный цвет. — Я тебя вот о чем хочу спросить, — сказал Колльберг. — Пусть даже мой вопрос будет тебе против шерсти. Не для того, чтобы опровергнуть официальную версию, просто мне лично важно знать, что именно произошло. — Давай, не стесняйся. — Что произошло на самом деле с Борглюндом? — Я могу сказать только, как это мне представляется. — Ну и что же тебе представляется? — По-моему, Борглюнд сидел сзади и спал, когда задержали машину с ворами. Когда он выбрался из машины, заваруха уже началась. Кристер Паульсон, а возможно, и Каспер, открыли огонь, и Гектор стал отстреливаться — результат известен. Борглюнд залег в укрытие, а попросту говоря, шлепнулся в канаву. И видимо, попал прямо на осиное гнездо. Оса ужалила его в шейную артерию. В воскресенье он явился на дежурство, но почувствовал себя плохо, и его отпустили домой. В понедельник угодил в больницу. Он уже был без сознания, да так и не пришел в себя. — Несчастный случай, — пробурчал Колльберг. — Да. Но не первый в своем роде. Насколько мне известно, такие вещи случались и раньше. — Ты разговаривал с ним до того, как он попал в больницу? — Говорил. И ничего толком не узнал. Дескать, остановили какую-то машину, и кто-то из этой машины открыл огонь. Тогда он залег в укрытие. Понятное дело, перетрусил. — Теперь мне известно, что говорят все участники происшествия, кроме Каспера, — сказал Колльберг. — Никто не утверждает положительно, что Каспер стрелял или хотя бы поднял руку на кого-либо. И все эти разговоры об убийстве Борглюнда сплошное лицемерие. — Так ведь прямо никто ничего и не утверждает. Сказано только, что он скончался от повреждений, полученных в связи с перестрелкой. А это на самом деле так. Ты куда, собственно, клонишь? Монссон озабоченно посмотрел на Колльберга. — Я думал о парне, на которого охотимся, — ответил Колльберг. — Пока мы не знаем, кто он, но скоро выясним. За ним гонятся — от такой облавы хоть кто голову потеряет. А на самом деле может оказаться, что он повинен всего-навсего в краже. Не нравится мне это. — Еще бы. А что в нашей работе может нравиться человеку? Снова зазвонил телефон. Мальм. — Что нового? Что сделано? Колльберг передал трубку Монссону. — Он лучше меня в курсе дела, — покривил Леннарт душой. Монссон невозмутимо изложил по порядку все новости. — Что он сказал? — спросил Колльберг, когда разговор окончился. — «Прекрасно! » И еще сказал, чтобы мы двигались дальше на всех парах. Через час явился Бенни Скакке, привел злополучную машину. Эксперты зафиксировали отпечатки пальцев, затем начался осмотр. — Ну и старье, — заметил Монссон. — Так, краденое имущество… Старый телевизор… ковры… статуэтка какая-то, если это можно назвать статуэткой. Спиртное… Разное барахло. И несколько монет из копилки. — Плюс двое убитых и столько же раненых — вероятно, пожизненных инвалидов. — Вот уж действительно неоправданные жертвы, — заметил Монссон. — Остается позаботиться о том, чтобы их не прибавилось, — заключил Колльберг. Они тщательно обыскали старый «шевроле». У обоих был немалый опыт в таких делах, а Монссон вполне заслуживал звание эксперта по обнаружению вещей, которые ускользали от внимания других. И на этот раз ему повезло. Между спинкой и сиденьем кресла, что рядом с водительским, попала сложенная несколько раз тонкая бумажка. Обивка разлезлась, и бумажка застряла под ней. Колльберг был почти уверен, что он ни за что не нашел бы этот клочок. Они возвратились в кабинет Монссона. Колльберг развернул бумажку, Монссон вооружился лупой. — Что это такое? — спросил Колльберг. — Валютная квитанция, выдана каким-то датским банком, — объяснил Монссон. — Точнее, копия квитанции. Одна из тех бумажек, которые либо выбрасывают сразу, либо складывают и суют в карман. И теряют потом, когда из того же кармана достают носовой платок. — И на ней положено расписываться? — Как правило, — сказал Монссон. — Но не всегда. Зависит от правил данного банка. Здесь роспись есть. — Ну и почерк! — сердито заметил Колльберг. — А кто из молодых в наше время пишет лучше? Что там? — Кажется, Ронни. Дальше К. И маленькая «а», и какие-то закорючки. — Кажется, Ронни Касперссон, — заключил Монссон. — Или Каспарссон. Но это лишь догадка. — Ронни — совершенно точно. — Что ж, проверим, может быть, и обнаружится какой-нибудь Ронни Касперссон. Вошел Бенни Скакке. Постоял, переминаясь с ноги на ногу. Колльберг посмотрел на него: — Что там у тебя? — Да вот, привел несколько человек, знакомых Кристера Паульсона. Девушка и два парня. Будете говорить с ними? — Я поговорю, — ответил Колльберг. Во внешности молодых людей не было ничего необычного. Впрочем, семь-восемь лет назад они сразу привлекли бы к себе внимание: длинные кожаные куртки с вышивкой, на парнях джинсы, тоже разукрашенные вышивками, на девушке длинная юбка, то ли индийского, то ли марокканского типа. Все трое в кожаных сапогах на высоком каблуке. Волосы до плеч. Они смотрели на Колльберга с тупым безразличием, которое в любую минуту могло смениться враждебностью. — Привет, — поздоровался Колльберг. — Есть будете? Кофе, бутерброды? Ребята пробурчали нечто утвердительное, а девушка тряхнула головой, убирая волосы с лица, и звонко отчеканила: — Накачиваться кофе да объедаться белым хлебом — только себе вредить. Хочешь быть здоровым — ешь натуральные продукты, пока еще можно хоть что-то найти. Избегай мяса и всяких суррогатов. — Ясно, — сказал Колльберг. И повернулся к стоявшему у двери стажеру. — Принеси три чашки кофе и побольше бутербродов, — распорядился Колльберг. — Зайди в овощную лавку на углу и купи здоровенную морковку, чтобы было побольше витаминов. Стажер вышел. Ребята заржали, девушка сидела прямо и сурово молчала. Стажер вернулся с кофе, морковиной и розовым от усердия лицом. Теперь рассмеялись все трое. Колльберг мог бы и сам усмехнуться, но ему не стоило большого труда сдержаться. К сожалению. — Ну так, — заговорил он. — Спасибо, что пришли. Вам известно, о чем речь идет? — Кристер, — ответил один из парней. — Вот именно. — По сути дела, Кристер был вовсе не плохим человеком, — сказала девушка. — Да только общество испортило его, и за это он ненавидел общество. А теперь легаши его убили. — Он и сам ранил двоих, — вставил Колльберг. — Ну и что. Меня это не удивляет. — Почему? После долгого молчания один из парней ответил: — Он всегда ходил с оружием. Когда шпалер, когда стилет, когда еще что-нибудь. Говорил, что в наше время иначе нельзя. Как будто он был доведен до отчаяния — так, кажется, говорят? — Моя служба заключается в том, чтобы разбираться в таких делах, — сообщил Колльберг. — Противное занятие — и отнюдь не благодарное. — А наша весьма противная и неблагодарная задача — жить дальше в этом прогнившем обществе, которое не мы довели до такого состояния, — сказала девушка. — Жить и каким-то образом вернуть ему человеческий облик. — Кристер не любил полицейских? — спросил Колльберг. — Все мы ненавидим легавых, — ответила девушка. — И за что нам их любить? Они ведь ненавидят нас. — Вот уж правда, — подхватил один из парней. — Нигде в покое не оставляют, ничего не разрешают делать. Сядешь на скамейку или на траву — легавый тут как тут. А представится случай — так подкинут… — Или издеваются, — вставила девушка. — Еще неизвестно, что хуже. — Кто-нибудь из вас видел парня, который поехал с Кристером в Юнгхюсен? — Каспера-то? — заговорил второй парень. — Я видел. Совсем немного. Посидели вместе, потом пиво кончилось, и я ушел. — И как он тебе показался? — Славный парень. Безобидный, такой же, как и мы все. — Значит, тебе известно, что его звали Каспер? — Ну да. Но вообще-то у него другое имя. Он что-то бормотал вроде Робин, или Ронни… — Что вы думаете об этом случае? — Все как положено, — ответил первый парень. — Иначе и быть не могло. Нас все ненавидят, особенно легавые. И когда кто-то из нас от отчаяния становится на дыбы, выходит то, что вышло. Еще удивительно, что ребята поголовно не обзаводятся оружием. Почему все шишки должны только на нас валиться? Колльберг поразмыслил, потом спросил: — Если бы вам предоставилась возможность выбирать, кем бы вы стали? — Я стал бы космонавтом и махнул в межпланетное пространство, — ответил один из парней. — А я уехала бы в деревню, — сказала девушка. — Вела бы здоровый образ жизни. Завела всякую живность, народила бы детей и постаралась уберечь их от всякой отравы, чтобы выросли настоящими людьми. — Отведи мне грядку в твоем огороде, я гашиш разведу, — усмехнулся второй парень. Колльберг не услышал больше ничего существенного и вскоре вернулся к Монссону и Скакке. На этот раз картотека сработала без задержки. Она подтвердила существование Ронни Касперссона, он уже привлекался к ответственности, и отпечатки пальцев совпадали с найденными на баранке и приборной доске. В пятницу о Ронни Касперссоне было известно следующее: когда он родился, где живут его родители, где его видели последний раз. В итоге дознание переносилось далеко за пределы полицейской сферы города Мальмё. Центр тяжести в охоте на убийцу переместился в другие районы страны. — Оперативная группа Мальмё распускается, — по-военному отчеканил Мальм. — Тебе надлежит немедленно явиться ко мне в Стокгольм. Уложив чемодан и выйдя на улицу, Колльберг почувствовал, что его терпению приходит конец. XIX

В среду вечером Ронни Касперссон услышал, что один на полицейских, участников драматической перестрелки в Юнгхюсен, скончался. Это дикторша так сказала: драматическая перестрелка в Юнгхюсен. Сидя вместе с мамой на диване, он смотрел на экран телевизора и слушал, как перечисляются его приметы. Полиция объявила всешведский розыск, разыскиваемому около двадцати лет, он ниже среднего роста, у него длинные светлые волосы, одет в джинсы и темную поплиновую куртку. Ронни глянул на мать. Она была занята своим вязанием — брови нахмурены, губы шевелятся, должно быть, считает петли. Описание было довольно поверхностное и далеко не точное. Верно, ему недавно исполнилось девятнадцать лет, но он уже привык к тому, что его часто принимают за шестнадцатилетнего. А куртка на нем была черная, кожаная. К тому же накануне вечером он, поломавшись для вида, дал матери отстричь ему волосы. Кроме того, дикторша сообщила, что он, вероятно, разъезжает на светло-зеленом «шевроле» с тремя семерками в номере. Странно, что полиция не нашла машину. Он ведь не старался ее спрятать. В любую минуту могут найти. — Я завтра уеду, мама, — сказал он. Она оторвала взгляд от вязания. — Почему, Ронни? Дождался бы папы! Он очень огорчится, когда узнает, что ты был и не мог его подождать. — Мне надо возвращать машину. Парню, у которого я ее одолжил, она нужна завтра. Но я скоро вернусь. Мать вздохнула. — Ну да, ты всегда так говоришь, — грустно произнесла она, — а сам пропадаешь на целый год. На другое утро он поехал в город. Он еще не знал, куда деться, но не хотел сидеть дома у матери и ждать, когда его схватят, если полиции удастся установить его личность. В Стокгольме легче скрыться. Денег было совсем мало, только две пятикроновые монеты, да мать дала ему две десятки. Бензин его не волновал, он отрезал кусок садового шланга в родительском гараже, и оставалось лишь дождаться темноты, чтобы решить проблему заправки. Хуже обстояло дело с жильем. Он быстро добрался до Стокгольма. В баке оставались считанные литры, а ему не хотелось тратить последние кроны на бензин, который вечером можно добыть бесплатно. Ему посчастливилось найти свободное место на стоянке у Шеппсбрун. Каспер решил, что с фальшивыми номерными знаками машиной можно без особого риска пользоваться и дальше. Ронни бродил по Старому городу, размышляя, как поступить. Две недели не был он в Стокгольме, а казалось, вечность прошла. Две недели назад у него было немного денег, и он в компании с двумя ребятами поехал в Копенгаген, а когда деньги кончились, перебрался в Мальмё и на беду познакомился с Кристером. Его тянуло с кем-нибудь поговорить, встретить приятелей, вернуться к старому, привычному образу жизни и убедиться, что ничего не изменилось, все по-прежнему. Но нет, какое там по-прежнему. Правда, ему и раньше случалось бывать в бегах, да разве прошлое можно сравнить с нынешним случаем! Сейчас дело серьезное, по телевидению объявили, что его по всей стране разыскивают. Идти к приятелям опасно, они собираются там, где полиция в первую очередь будет его искать, — Хумлегорден, Кунгстредгорден, Сергельсторг. Он остановился, его внимание привлекли листки на газетном киоске около Бьёрнс-тредгорд. Крупным жирным шрифтом: «УБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО… РАНЕНЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ СКОНЧАЛСЯ». Каспер перевел взгляд на подзаголовки. «Погоня за бандитом по всей стране…». Другая вечерняя газета лаконично констатировала: «Убийца на свободе». Он знал, что речь идет о нем, и все же ему было непонятно, почему его называют бандитом и убийцей. Его, который в жизни не держал в руках пистолета. Да если бы и держал, ни за что не выстрелил бы в человека, как бы туго ни пришлось. Он думал о зеленой машине с украденным добром и с отпечатками его пальцев на баранке. Да и не только на баранке… Как только найдут машину, по отпечаткам сразу выяснят, за кем гонятся. Каспер слишком хорошо помнил тот единственный случай полтора года назад, когда он попался. Помнил штемпельную подушечку и карточку, к которой прижимали его пальцы. Все десять, один за другим. И он не стал покупать газет, а пошел дальше. Улица за улицей, улица за улицей, не сознавая толком, где находится, все мысли сосредоточены на одном: как укрыться? Дома у родителей — исключено, полиция нагрянет туда, как только установит его личность. Скорее всего уже установила. Жаль маму. Надо бы рассказать ей, как все было на самом деле, что он ни в кого не стрелял. Может, написать ей письмо, если найдется укрытие. В четыре начало темнеть, и Каспер немного успокоился. Ведь он же никого не убивал, это чистое недоразумение, не станут же его карать за то, в чем он неповинен. Или станут? Вот именно. Принято говорить, что Швеция — правовое государство, но Каспер в этом сомневался. Скольким невиновным выносят строгие приговоры, тогда как подлинные преступники — те, что выжимают из сограждан деньги, рабочую силу и жизненную энергию, — пребывают на свободе, потому что их действия оправдываются законом. Каспер озяб. Под кожаной курткой на нем была только тонкая водолазка. Заношенные джинсы тоже не больно-то грели. Больше всего мерзли ноги в парусиновых туфлях на резине. На Рингвеген он зашел в кондитерскую, в которой прежде не бывал ни разу. Взял кофе, два бутерброда с сыром и сел за столик поближе к батарее отопления. Только поднес к губам чашку, как вдруг сзади его окликнули: — Каспер, ты? Оболванился так, что сразу и не узнать. Он поставил чашку и обернулся. Видно, у него было испуганное лицо, потому что девушка, сидевшая за соседним столиком, сказала: — Ты чего это дрейфишь так? Это же я, Магган. Ну, вспомнил? Конечно, вспомнил. Магган несколько лет гуляла с его лучшим другом, он познакомился с ней в первый же день, когда приехал в Стокгольм почти три года назад. Не так давно она разошлась с его другом, тот ушел в плавание, и с тех пор Каспер не видел Магган. Магган пересела за его столик, они потолковали о былом, и Каспер решился посвятить ее в свои проблемы. Рассказал все, как было. Магган читала газеты и сразу уразумела, в какой он попал переплет. Выслушав его, она сказала: — Бедняжка. Вот это влип! Наверно, правильнее всего было бы посоветовать тебе — иди, мол, в полицию и скажи все как есть. Но я воздержусь — не доверяю легавым. Она призадумалась, Каспер молча ждал. Но вот она заговорила снова: — Поживешь у меня. Обзавелась берлогой в Красене. Конечно, мой тебе не обрадуется, но он и сам не в ладах с легавыми, поймет. И вообще он добрый. В глубине души. У Каспера не хватало слов, чтобы выразить свое облегчение и благодарность, но он сказал: — Ты мировая баба, Магган, я всегда это говорил. Она заплатила за него в кондитерской, потом проводила до Шеппсбрун, где он оставил машину. — Чего доброго, на штраф нарвешься, — сказала она. — Тебе это сейчас совсем ни к чему. Гроши на заправку у меня найдутся, так что не волнуйся. Она сама села за руль, и всю дорогу Каспер горланил песни. XX

Херрготт Рад прищелкнул большим пальцем за правым ухом так, что шляпа подскочила и съехала на левую бровь. — Сегодня пойдем и подстрелим фазана. Потом съедим его. Таких кулинаров, как я, поискать надо. В этом одно из преимуществ холостяцкой жизни — поневоле научишься готовить. Мартин Бек буркнул что-то неразборчивое. Сам он абсолютно не годился в кулинары. Может быть, потому что поздно стал холостяком. — А где стрелять будем? Ты владеешь лесными угодьями? — А друзья на что, — сказал Рад. — Считай, что нас пригласили на охоту. Сапоги возьмешь мои. Ружье тоже, у меня их два. Он усмехнулся, перебирая лежащие на столе бумаги. — Конечно, если ты предпочитаешь отвести душу разговором с Фольке, то… Мартин Бек поежился. Допрос Фольке Бенгтссона окончательно зашел в тупик. Нечто вроде шахматной партии, когда у противников осталось, кроме королей, по одному коню. — Одна сегодняшняя новость касается осмотра места происшествия, — сообщил Рад. — Точнее, ветоши, которую лично я обнаружил поблизости от трупа, когда мы там работали. По правде говоря, я успел про нее забыть. Он расхохотался. — Ну и что с ней? — спросил Мартин Бек. — Подверглась криминалистической экспертизе. Вот заключение. Хлопчатобумажное волокно, частицы гравия, грязь, глина, жир, смазочное масло, никелевая стружка. Гравий, грязь, глина по составу точно соответствуют пробам грунта, которые мы взяли в яме, где лежала Сигбрит. А там, где я подобрал ветошь, состав уже другой. Значит, можно предположить, что убийца вытирал ветошью свои сапоги. Скорее всего сапоги, в другой обуви там было не пройти. — Никелевая стружка, — сказал Мартин Бек. — Не совсем обычная вещь. — По-моему, тоже. Во всяком случае, ничто из этого не может быть обращено против Фольке Бенгтссона. «И все-таки он будет осужден, — подумал Мартин Бек. — Если только…» — Ну все, теперь поехали на охоту, — заключил Рад. Мартин Бек еще никогда не ходил на охоту, и все было для него необычно. В сапогах Рада, джинсах, теплой куртке и вязаной шапочке он шагал по кочкам рядом с Херрготтом и Тимми на поводке. Дробовик он нес на левой руке, зажав приклад под мышкой так, как это делали охотники в кинофильмах. — Тебе стрелять первым, — сказал Рад. — Как-никак гость. Потом я. Мягкие кочки пружинили под ногами, высокая трава серебрилась инеем после холодной ночи. Какие-то упрямые цветки бросали вызов наступающей зиме; местами попадались выстроенные кольцом синеватые грибы. — Рядовка, — объяснил Рад. — Вполне съедобные. На обратном пути можно собрать для гарнира. Шляпки грибов подмерзли, а вообще-то день был на редкость хороший для этого времени года. Мартин Бек помалкивал — он слышал, что охотникам положено соблюдать тишину в лесу. И он старался совсем не думать об удушенных разведенных женах, об отсидевших срок сексуальных маньяках, о ключах, которые никуда не подходят, и о ветоши с никелевой стружкой. Воздух был чистый, прозрачный, небо высокое, голубое, с редкими клочьями облаков. Вдруг перед Мартином Беком вверх взметнулась птица. Застигнутый врасплох, он вздрогнул, выстрелил, а птица стрелой унеслась прочь. — Господи, — усмехнулся Рад. — Не хотел бы я стрелять в одной команде с тобой. Спасибо, не попал в Тимми или в меня. Мартин Бек тоже посмеялся. И ведь он с самого начала предупредил, что его охотничий опыт равен нулю. Следующего фазана они подняли минут через сорок, и Рад подстрелил его с этакой элегантной небрежностью, словно походя. На обратном пути Мартин Бек занялся собиранием грибов. — С грибами оно проще, — заметил Рад. — Они на месте стоят. Когда они вернулись к томатной машине Рада, Мартин Бек сказал: — Никелевые стружки… Откуда? — С какого-нибудь завода, где изготовляют специальные детали. Да мало ли откуда! — Это может оказаться важным. — Возможно, — согласился Рад. Похоже было, что сейчас у него только обед на уме. И обед удался на славу. Мартину Беку давно не доводилось так вкусно поесть. Хотя Рея Нильсен и часто и охотно готовила вкусную еду. Оказалось, что у Рада в холодильнике хранится всякая всячина. Например, сморчки, которые он сам собрал. И бесподобная смесь из черники, ежевики и дикой малины. Получился отличный десерт, тем более что к ягодам были поданы сбитые сливки «собственного производства», как выразился Рад. Только они вытерли рты, как зазвонил телефон. — Рад?.. Нет, правда?.. Ну, молодец, честное слово, молодец! Рассказывай… Как? По почте? Я передам. Завтра постараемся выбраться… Если и дальше так пойдет, жди повышения, возьму тебя в Андерслёв… Не хочешь? Ну и дурень… Ясно, привет. Рад положил трубку и хитро посмотрел на Мартина Бека. — Кто это? — Один парень из Треллеборга. Он нашел квартиру, к которой подходит ключ из сумки Сигбрит. Мартин Бек был поражен и не скрывал этого. — Черт возьми, это как же он ухитрился? — У нас в деревне говорят: чем крестьянин глупее, тем свекла крупнее. Может, и к этому случаю подходит? Ан нет, не подходит! Рад продолжал говорить, убирая со стола. — А дело в том, что несколько ребят в Треллеборге решили во что бы то ни стало найти эту проклятую дверь, если только она и впрямь в городе находится. Сделали кучу аналогичных ключей и потратили уйму сверхурочных часов. Он сделал вынужденную передышку — его одолел смех. Мартин Бек уже опомнился и стал помогать с посудой. — Ну и еще один фактор, смею сказать, немаловажный. Есть в Треллеборге неплохие ребята. Ведь шеф может позволить себе основательно подойти к подбору кадров и не обязан всякую шваль принимать на работу, как в Мальмё там или в Стокгольме. Так вот, ребята решили доказать шишкам из Стокгольма, и тебе в первую очередь, что мы тут, в южной провинции, тоже не лыком шиты. Вот и искали, пока не нашли нужную дверь. Как раз сегодня. А не нашли бы сегодня, так продолжали бы поиски, пока не смогли бы поклясться, что во всем Треллеборге нет замка к этому ключу. — Какие-нибудь подробности? — Как же, есть и подробности. Адрес, например. Еще кое-что. Они ничего не трогали, только взглянули. Маленькая однокомнатная квартира, скромная обстановка. Сигбрит снимала ее на свою девичью фамилию — Ёнссон. Плата вносилась наличными по почте, в белом конверте, первого числа каждого месяца, на протяжении трех с половиной лет, адрес писался на машинке. И за этот месяц уплачено, хотя Сигбрит уже погибла и никак не могла этого сделать. Значит, кто-то другой заплатил. — Кай. — Возможно. На обороте конверта каждый раз написано два слова и одна буква: «Квартплата С. Ёнссон». — Что ж, завтра надо поехать посмотреть. — С удовольствием. Дверь опечатана. — Кай, — повторил Мартин Бек, словно про себя. — Вряд ли Фольке Бенгтссон. — Почему? — Он слишком скупой. — Квартплата не такая уж высокая. Владелец говорит, что всегда платили точно, не больше и не меньше. Мартин Бек покачал головой. — Нет, не Бенгтссон. Не его поступок. — Не его? — сказал Рад. — Фольке — человек с твердыми привычками. — Весь вопрос в его отношении к женщинам. Он иначе смотрит на так называемый противоположный пол. — Противоположный пол, — повторил Рад. — Недурное определение. Я рассказывал тебе про мадам из Аббекоса? Про это хищное растение? Мартин Бек кивнул. — А вот этот Кай и впрямь таинственная фигура, — продолжал Рад. — На территории нашего участка не проживает. Ручаюсь на девяносто девять процентов. И мне известно, что треллеборгские ребята основательно потрудились, искали этого Кая по известным нам приметам и прочим данным. Они считают, что во всем округе нет такого человека. — Гм-м-м, — промычал Мартын Бек. — Можно еще предположить, что Фольке все придумал, придумал машину и человека в машине, чтобы отвлечь внимание от себя. — Возможно, — сказал Мартин Бек. Однако он так не думал. На другой день они отправились в Треллеборг изучать обстановку на месте. Квартира помещалась в маленькой постройке во дворе старого наемного дома — старого, но не запущенного. Дом стоял в тихом переулке. Тайник Сигбрит Морд находился на втором этаже. Мартин Бек предоставил Раду срывать печать, чувствуя, что ему это доставит удовольствие. Квартирка и впрямь была убогая. Воздух затхлый, комната, наверно, больше месяца не проветривалась. В маленькой темной прихожей на полу у двери лежала почта — реклама разного рода. Фамилия на двери была составлена из отдельных белых пластмассовых букв: С. ЁНССОН. Справа от прихожей — совмещенный санузел, с полочкой для туалетных принадлежностей. В комнате — стол и два стула. У одной стены лежал на полу стандартный поролоновый матрац, покрытый яркой дешевой тряпкой. Поверх тряпки лежала подушка в голубой наволочке. Возле стола стоял электрокамин. Они заглянули в ящики стола. Пусто, если не считать нескольких чистых листов бумаги и блокнот с тонкой бумагой в голубую линейку. «Знакомая линейка», — сказал себе Мартин Бек. На кухне они обнаружили кофейник, две чашки, две рюмки, банку растворимого кофе, непочатую бутылку белого вина, неполную бутылку хорошего виски, четыре банки пива «Карлсберг». Две пепельницы, одна на кухне, другая в комнате, обе вымыты. — Не очень-то приглядное гнездышко, — сказал Херрготт Рад. Мартин Бек ничего не сказал. Рад был хорошо осведомлен во многих областях. Но в любви, похоже, ничего не смыслил. Лампочки голые, без абажуров. И всюду полная чистота. В чуланчике на кухне хранилась щетка, совок, тряпка. Мартин Бек присел на корточки, рассматривая подушку. Волосы — двух родов: длинные русые и короткие, почти белые. — Надо провести криминалистическое исследование. Притом очень тщательное. Рад кивнул. — Квартира та самая, — продолжал Мартин Бек. — Никакого сомнения. Честь и слава треллеборгской полиции. Посмотрел на Рада: — Есть чем дверь снова опечатать? — Конечно, — ответил Рад с необычной для него вялостью. Они вышли. Вскоре им встретился сотрудник, который нашел квартиру. Он дежурил на главной улице, его рыжие волосы бросались в глаза издалека. — Молодец, — сказал Мартин Бек. — Спасибо. — Соседей опрашивал? — Опрашивал, но ничего не узнал. Почти все пожилые люди. Они приметили, что иногда в квартире вечером кто-то появляется, но сами почти все рано ложатся, часов в семь. Мужчину никто не видел, только женщину. И тетка, которая ее видела, предположила, что это могла быть одна из девушек, что в кондитерской работают. Но предположила уже после того, как я на это намекнул. Зато несколько человек видели в окно машину бежевого цвета. Кажется, марки «вольво». Мартин Бек кивнул. Картина постепенно прояснялась. — Хорошо поработали, — сказал он и поймал себя на том, что повторяется. — Чего там, нам самим интересно было, — ответил сотрудник. — Жаль только, до этого Кая не добрались. — Если только он существует на самом деле, — заметил Рад. — Существует, — сказал Мартин Бек, направляясь к полицейскому управлению. — Можешь не сомневаться. XXI

Откуда было Ронни Касперссону знать, что он попадет в ловушку, расставленную не для него. Новым парнем Магган оказался не кто иной, как Лимпан Линдберг, и квартира находилась под наблюдением. Это продолжалось с тех пор, когда еще Мартин Бек и Колльберг попытались задержать Лимпана по подозрению в убийстве и ограблении ювелирного магазина. Правда, наблюдение велось на редкость вяло. Во-первых, сотрудники угрозыска старались держаться подальше от дома, чтобы не стать предметом насмешек Линдберга, а во-вторых, у них в этом деле просто-напросто не хватало опыта. Но Лимпан все равно учуял их присутствие, и, когда Магган привела Ронни Касперссона, он покачал головой и сказал: — Неудачное место ты выбрал, Каспер. А куда деваться Ронни Касперссону? И хотя Лимпан был лиходеем, но злодеем он не был, а потому тут же добавил: — Ладно, Каспер, оставайся, у меня еще есть в запасе отличное местечко, уйдем туда, если они попытаются взять нас здесь. Да и с такой прической тебя никто не узнает. — Ты думаешь? Страх и уныние овладели Ронни Касперссоном. — Да брось ты, не вешай носа, — сказал Лимпан. — Подумаешь, застрелил легавого. А я уложил тетку, которая явилась невесть откуда. Конь о четырех ногах и то спотыкается. — Но ведь я-то никого не застрелил. — А им все равно, так что брось ты об этом думать. Тем более, я же говорю, что тебя никто не узнает. Линдберг много раз разыскивался полицией, он и сейчас подозревал, что находится под наблюдением, но относился к этому спокойно и, пожалуй, даже юмористически. — Они уже приходили сюда с обыском, — продолжал он. — Два раза приходили, теперь можно рассчитывать на передышку. Одно паршиво, придется Магган и тебя кормить. Мало того, что я у нее на шее сижу. — Ничего, — отозвалась Магган. — Как-нибудь перебьемся. Посидите на ливерной колбасе и вермишели, только и всего. — Как только я смогу без риска наведаться в Сёдертунр, будет тебе и гусиный паштет, и шампанское, — сказал Лимпан. — Положись на меня. Теперь уже недолго ждать. Лимпан обнял Ронни одной рукой. Он был на двадцать лет старше Каспера, и тот довольно скоро стал воспринимать его чуть ли не как отца — во всяком случае, как человека, способного его понять. А такие ему встречались редко. Родители? Люди каменного века. Завели себе хороший домик, машину — в рассрочку — и сидят, бедняги, таращатся на цветной телевизор. Думают только о том, как свести концы с концами и как им не повезло с сыном. Общество для Ронни было чем-то абстрактным и враждебным, и управлялось оно кучкой самодовольных пешек, которые, в общем-то, лишь ненавидели его и его товарищей за то, что они есть на свете. А Лимпан сумел все это переварить и не отчаяться, хотя отлично понимал, что заправляет в стране горстка богатых семейств и примерно столько же ни на что не пригодных продажных политиканов, которые выезжают на набившей оскомину лжи — скажем, о том, что все-де равны и всем хорошо. Ронни Касперссон был отнюдь неглупым молодым человеком, он понимал, что жизнь основательно обманула его еще до того, как он начал жить по-настоящему, понимал и то, что многие его реакции наивны, причем к числу таких реакций относится общение с Кристером и многими другими, в том числе с Линдбергом. Он всегда легко поддавался влиянию волевых людей. Что-то очень рано сломило Каспера. Может быть, пропасть, отделявшая его от родителей, — хотя они по-своему были ему дороги. Может быть, школа со всеми ее реформами, которые чуть не сразу же подвергались пересмотру, и либо все шло по-старому, либо утверждалось нечто новое и непостижимое. Скажем, так называемая новая математика. От нее он только терялся, глупел и пропадало всякое желание учиться дальше. Он посмотрел в зеркало и убедился, что выглядит, как тысячи других молодых парней. Наверно, Магган и Лимпан правы. Никто его не узнает. И уже в пятницу он вышел на улицу. Доехал на метро до центра, совершил привычный обход, избегая, однако, таких мест, как Хумлегорден, где полиция удовольствия ради устраивала бесконечные облавы. И в субботу, и в воскресенье он выходил из дома на несколько часов. Он знал, что все газеты поместили его фотографию, что полиция побывала у его родителей, что состоялось множество облав в клубах и в домах, где жили его приятели. Знал он и о том, что его изображают чуть ли не врагом общества номер один. Убийца — и все тут, человек, который убил полицейского, человек, которого любой ценой надо обезвредить. Беда заключалась в том, что Каспер был слишком безынициативным, дальше сегодняшнего дня не думал. Он сам отдавал себе отчет в этих недостатках, но ничего не мог с ними поделать. Порой спрашивал себя, откуда это и почему многие из его сверстников в этом на него похожи. Может, строй виноват — совершенно нелепый строй, с его точки зрения. Может, старшее поколение, которое без конца планирует свое материальное благополучие, и рвет на себе волосы, изучая налоговые бланки и прочие непонятные документы, которыми бомбят их власти. Люди ночи не спят, размышляют, как рассчитаться за все покупки в кредит, и живут в постоянном страхе безработицы, и каждый день пичкают себя стимулирующими средствами, чтобы быть в состоянии работать, а потом глотают успокаивающие средства, чтобы спокойно посидеть вечером перед телевизором перед тем, как принять снотворные таблетки и лечь… Лимпан был более уравновешен, чем Каспер, но и то его уже начало томить бездействие. И в воскресенье вечером, когда они смотрели телевизор, он сказал: — Если легаши тебя выследят и попробуют схватить, смотаем удочки. Да-да, и я с тобой. У меня задуман мировой план, но вдвоем его даже легче выполнить. — Ты про тот домик в лесу? — Вот именно. Магган ничего не сказала. Только подумала: «Скоро вас схватят, ребятки. Повеселились — и будет». В понедельник Каспера опознали. Опознал его пожилой инспектор уголовного розыска, который решил проверить сотрудников, ведущих наблюдение за Линдбергом, — не то, чего доброго, совсем в ротозеев превратятся. Звали инспектора Фредрик Mеландер, прежде он был одним из самых надежных помощников Мартина Бека, но несколько лет назад его перевели в отдел, занимающийся кражами. Изо всех участков работы стокгольмской полиции это был чуть ли не самый безнадежный. Кражи, взломы, ограбления совершались в нарастающем темпе, и справиться с этим бедствием было невозможно. Но Меландер был человек стоический, он не знал, что такое неврозы или депрессии. К тому же он обладал самой надежной памятью изо всех сотрудников угрозыска и мог дать сто очков вперед непрерывно тикающим электронным машинам. Остановив свою машину по соседству с домом в Мидсоммаркрансене, он сразу же приметил Ронни Касперссона, который возвращался домой после небольшой прогулки. Последовав за ним, Меландер убедился, что парень вошел в ту самую квартиру, где обитал со своей невестой Лимпан. На то, чтобы найти сотрудника, который в эти часы должен был вести наблюдение, ушло гораздо больше времени. Потому что дежурил известный своей нерадивостью Бу Цакриссон. Если можно говорить «дежурил» о человеке, который крепко спал в своей машине в двух кварталах от порученного ему объекта. О Цакриссоне можно было почти с полной уверенностью сказать, что он не заметил бы ни Линдберга, ни Каспера, даже если бы они вывели на улицу стадо слонов. Сколько Меландер знал его, он ни одно задание толком не выполнил, зато причинил коллегам немало хлопот своей способностью поступать наперекор элементарной логике. Меландер очутился в затруднительном положении. Многолетний опыт и здравый смысл подсказывали ему, что единственное разумное решение сейчас — взять с собой Цакриссона (предварительно надев на него наручники, чтоб не мешал), войти в дом и арестовать Линдберга и Каспера, пока они не успели ничего придумать. Для этого ему достаточно шариковой ручки и блокнота — принадлежностей, с которыми он никогда не расставался. Но, с другой стороны, Меландеру было известно, что существует строгий приказ — как надлежит действовать сотруднику, обнаружившему Ронни Касперссона. А именно: незамедлительно доложить об этом начальнику канцелярии Мальму, который и будет руководить задержанием. И Меландер ограничился тем, что сообщил о своем наблюдении по радио, воспользовавшись установкой в машине Цакриссона, после чего спокойно возвратился к своей машине и поехал домой есть баранину с капустой. Тем временем аппарат заработал на полную катушку. У оперативной группы Мальма такой случай был предусмотрен и все расписано наперед. Необходимая численность группы задержания определена в пятьдесят человек, из них половина оснащена шлемами, прозрачными масками, автоматами и пуленепробиваемыми жилетами. Доставка на место — на семи автобусах; группе придаются две служебные собаки и четыре специалиста по применению слезоточивого газа, а также один аквалангист — все это на случай, если злоумышленники предпримут какой-нибудь неожиданный ответный ход. Кроме того, стоял наготове вертолет; о его назначении знал только один Мальм. Стиг Мальм вообще был неравнодушен к вертолетам, и, поскольку в распоряжении полиции их целых двенадцать штук, они, естественно, должны участвовать в деле, которым руководило высшее начальство. В оперативную группу входили также четыре эксперта по слежке и наблюдению, им надлежало в переодетом виде первыми прибыть на место и удерживать позиции, пока подоспеют главные силы. XXII

Каспер и Лимпан сидели на кухне и ели кукурузные хлопья с малиной и молоком. Вошла Магган и сказала: — Что-то будет. Возле дома стоят две машины, и, по-моему, в них сидят переодетые легаши. Лимпан подошел к окну и выглянул. — Точно, — сказал он. — Они. Один сотрудник под видом монтера сидел за рулем оранжевой машины управления телефонной сети. Другой, в белом халате, прикатил на списанной карете «скорой помощи». И тоже сидел тихо, как мышь. — Что ж, пора уходить, — заключил Лимпан. — Ты примешь их, Магган? Она кивнула, но тут же возразила: — А тебе-то зачем уходить? Они же на Каспера охотятся, ты тут при чем? — Возможно, — ответил Лимпан. — Просто мне надоело, что они с утра до вечера таскаются за мной по пятам. Ну пошли, Каспер. Он обнял Магган и поцеловал ее в нос. — Только не зарывайся, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты при этом пострадала. Не вздумай оказывать сопротивление властям. Если не считать хлебного ножа, в квартире не было ничего, что можно назвать оружием. Лимпан и Каспер поднялись на чердак, открыли люк на скате, обращенном во двор, выбрались на крышу и проследовали на соседний дом, где тоже нашелся открытый люк. Пройдя таким способом через пяток чердаков, они спустились вниз, вышли через черный ход, перелезли через два забора и очутились на улочке, где стояла машина, предназначенная для побега. Старое черное такси с фальшивыми номерными знаками; Лимпан даже припас форменный пиджак и фуражку, чтобы сойти за таксиста. Выезжая на проспект, они услышали где-то позади сирены машин группы задержания. Грандиозная полицейская акция не ладилась с самого начала. Оцепление квартала завершилось лишь через четверть часа после того, как Лимпан и Каспер покинули этот район города. Прибыв на штабной машине, Мальм первым делом задавил одну из ищеек. Под жалобный вой пострадавшей Мальм вышел из кабины и погладил по голове раненую союзницу. Не иначе, подражал какому-нибудь высокому чину американской полиции из кинофильма. Жест эффектный, и он оглянулся, проверяя — где фоторепортеры. Однако они еще не подоспели. И слава Богу, потому что собака в ответ цапнула Мальма за руку. Очевидно, не научилась различать лиходеев и начальников канцелярии ЦПУ. — Правильно, Грим, так и надо, — сказал проводник. Он явно любил свою собаку. — Молодец, — добавил он. Мальм удивленно посмотрел на проводника, обернул кровоточащую рану носовым платком и приказал тем, кто стоял поблизости: — Позаботьтесь о перевязке. В остальном акция продолжается по плану. План был достаточно замысловатым. Сперва полицейские с автоматами входят в дом и эвакуируют жильцов из соседних квартир в подвал. Затем снайперы меткими выстрелами разбивают стекла в окнах квартиры, где укрылись преступники, после чего в разбитые окна можно бросать гранаты со слезоточивым газом. Если бандиты и тут не сдадутся, квартиру штурмуют пятеро полицейских в противогазах, поддержанные проводниками с ищейками. Правда, теперь одна ищейка вышла из строя. Когда все это будет сделано, кто-нибудь из участников штурмовой группы подаст сигнал из окна, и сам Мальм войдет в дом в сопровождении двух других высокопоставленных чинов полиции. Тем временем сотрудники на вертолете следят с воздуха, на случай, если преступники попытаются покинуть здание. Все шло как по писаному. Испуганных соседей загнали в подвал, снайперы разбили окна. Единственная осечка свелась к тому, что гранатометчикам удалось забросить в окна только одну гранату, да и та не сработала. Магган стояла на кухне и мыла посуду, когда началась стрельба. Перепуганная насмерть, она решила сдаться и побежала к двери. Только Магган шагнула в прихожую, как незапертая дверь распахнулась под натиском пяти вооруженных до зубов полицейских и одной собаки, которая тут же бросилась на женщину, сбила ее с ног и укусила за левое бедро. Быстро убедившись, что ни Лимпана, ни Каспера в квартире нет, полицейские еще раз науськали собаку на Магган. — Не зря же санитарную машину пригнали, — заметил один из них — доморощенный «юморист». Инспектор Гюнвальд Ларссон и Колльберг подоспели к самому началу акции и никак не могли повлиять на ее ход. Они остались в машине, ограничившись ролью наблюдателей. Они видели происшествие с первой собакой, как Мальм получил травму и как его затем перевязали. Видели также, как к подъезду подъехала санитарная машина и из дома вынесли Магган. Ни тот, ни другой не вымолвили ни слова, только Колльберг мрачно покачал головой. Когда акция, судя по всему, закончилась, они выбрались из машины и подошли к Стигу Мальму. Гюнвальд Ларссон спросил: — Что, дома никого не оказалось? — Только эта девушка. — Как это вышло, что она пострадала? — осведомился Колльберг. Мальм посмотрел на свою перевязанную руку и сказал: — Похоже, ее укусила собака. Мальму было уже под пятьдесят, тем не менее он сохранил стройную фигуру и щегольски одевался. Он обладал располагающей улыбкой, и для тех, кто не знал, что он полицейский (а впрочем, какой из него полицейский! ), вполне мог сойти за кинопродюсера или преуспевающего бизнесмена. Мальм пригладил свои кудри и продолжал: — Ронни Касперссон и Линдберг. Теперь нам предстоит охотиться сразу за двумя бандитами. И оба не остановятся перед тем, чтобы пустить в ход пистолет. — Ты уверен? — спросил Колльберг. Мальм пропустил его реплику мимо ушей: — В следующий раз придется привлечь больше людей. Вдвое больше людей. И нужна быстрая концентрация сил. В остальном план себя оправдал. Все шло так, как я задумал. — Ха, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Читал я этот дурацкий план. Хочешь знать, так это все на грани полного идиотизма. Неужели ты до того туп, что в самом деле думаешь, будто такой прожженный тип, как Лимпан, не опознает двух переодетых сотрудников, даже если они засели в машине телефонного управления и в «скорой помощи»? — Меня всегда возмущали твои выражения, — обиделся Стиг Мальм. — Еще бы. Потому что я говорю то, что думаю. Откуда ты взял эту идею концентрации сил? Пустил бы нас с Леннартом, мы одни уже взяли бы и Каспера и Линдберга. Мальм вздохнул: — Что-то шеф теперь скажет… — А ты пошли собаку, которая тебя укусила, потом спроси ее, — предложил Гюнвальд Ларссон, — коли сам боишься. — Ларссон, ты вульгарен, — сказал Мальм. — Мне это претит. — А что тебе не претит? Давить служебных собак? — Принцип концентрации сил — отличный принцип. — Мальм снова пригладил свои красивые кудри. — Сокрушить можно только превосходящими силами. — Сомневаюсь. — А мы верим в этот принцип. — настаивал Мальм. — Я вижу… — Что-то скажет о происшедшем начальник цепу, — произнес Мальм опять, почти по-человечески. — Вряд ли он обрадуется. Будет пузыри пускать. — Хорошо тебе острить, — мрачно сказал Мальм. — А мне отдуваться. — В следующий раз не уйдут. — Ты так думаешь? — неуверенно произнес Мальм. Колльберг стоял молча, словно погрузился в размышления. — Ты о чем это задумался, Леннарт? — спросил Гюнвальд Ларссон. — О Каспере. Он у меня из головы не идет. За ним гонятся, как за зверем, ему страшно. А ведь он скорее всего ничего такого не натворил. — Об этом нам неизвестно. Или ты знаешь что-нибудь? — Да нет, просто интуиция, как говорится. — Ф-фу, — выдохнул Мальм. — Ну ладно, мне надо ехать в цепу. Привет. Он сел в штабную машину и покатил прочь. Но напоследок они еще раз услышали его голос: — Постарайтесь, чтобы никто ничего не пронюхал, никому ни слова! Колльберг сочувственно пожал плечами: — Выходит, и начальником канцелярии быть не так уж сладко. Они помолчали. — Как самочувствие, Леннарт? — Паршиво. Мне кажется, я что-то нащупал. Посмотрим. Но с какими людьми приходится работать!
Во вторник утром Леннарт Колльберг поднялся рано, надел халат, побрился, пошел на кухню и сварил себе чашку кофе. На этот раз он встал раньше детей, в комнате Будиль и Юакима было тихо. Гюн тоже спала, всего-то час назад уснула. Накануне, после неудавшейся акции, он вечером никак не мог заснуть. Лежа на спине, пальцы сплетены на затылке, он смотрел во мрак и думал. Рядом тихо дышала Гюн. От станции метро доносился гул поездов, которые то останавливались, то снова набирали ход. Не первую ночь в этом году лежал он так, обдумывая одну и ту же проблему, но сегодня принял окончательное решение. Около трех он вышел на кухню, достал банку пива, сделал себе бутерброд, и тут же следом за ним вышла Гюн. Потом они снова легли. И он поделился с нею своим решением, которое не было неожиданностью для Гюн. Они много раз обсуждали этот вопрос, и жена всецело его поддерживала. После возвращения из Сконе Колльберг ходил нервный, напряженный, и она чувствовала, что дело идет к развязке. Часа два длился ночной разговор, наконец Гюн уснула, положив ему голову на плечо. Когда проснулись Будиль и Юаким, он приготовил завтрак, покормил их, потом отправил обратно в детскую, строго-настрого велев не будить маму. Он не очень рассчитывал на силу своего запрета, дети слушались только Гюн, но надо же ей еще немного поспать. Получив два поцелуя от сына и дочери, Колльберг отправился на работу. В коридоре, на пути к своему кабинету, проходя мимо пустующей комнаты Мартина Бека, он, как и много раз до этого, подумал, что сотрудничество со старым другом — единственное, чего ему будет недоставать. Повесил пиджак на спинку стула, сел, поставил перед собой пишущую машинку. Вставил в нее лист бумаги и отстучал: «Стокгольм, 27 ноября 1973 года. В Центральное полицейское управление. Заявление об уходе…» Подпер ладонью подбородок и уставился в окно. Как всегда в это время дня, магистраль была полна машин, которые в три ряда катили к центру. Глядя на кажущийся нескончаемым поток сверкающих легковых машин, Колльберг подумал, что, наверно, ни в одной стране владельцы не трясутся так над своими машинами, как в Швеции. То моют, то полируют; малейшая царапина или вмятина — целая катастрофа, скорей-скорей исправлять! Автомобиль стал важнейшим символом общественного положения, и, чтобы быть на уровне требований, многие без всякой нужды меняли старую модель на новую, даже если им это не по карману. Внезапно Леннарта осенила какая-то мысль, он выдернул бумагу из машинки, разорвал на мелкие клочки и бросил в корзину. Живо надел пиджак и поспешил к лифту. Нажал кнопку с надписью «Гараж» — там стояла его машина, купленная семь лет назад, вся во вмятинах, — но передумал и вышел на первом этаже. До Мидсоммаркрансена было недалеко; если бы окна его кабинета не выходили на Кунгсхольмсгатан, он мог бы, сидя за письменным столом, видеть район вчерашней неудавшейся операции. За домом, где жила Магган, он увидел ее бежевую «вольво». Правда, номер не тот, который ему сообщил Скакке. Однако номерной знак старого образца нетрудно было поменять, и Колльберг не сомневался, что машина та самая. Он записал номер и вернулся в здание полицейского управления. Вошел в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинул пишущую машинку и взялся за телефон. Автоинспекция не заставила его долго ждать ответа: названного номера в картотеке нет и никогда не было. Рядом с буквами, присвоенными Стокгольму, стояли слишком высокие цифры, до каких на деле еще не дошло. И не могло дойти, поскольку стокгольмские машины снабжались теперь новыми номерными знаками, с другим кодом. — Спасибо, — озадаченно произнес Колльберг. Он не ожидал так быстро получить подтверждение, что знак на «вольво» фальшивый, — электронные машины не внушали ему доверия. Ободренный успехом, он снова взял трубку, соединился с полицейским управлением Мальмё и попросил пригласить к телефону Бенни Скакке. — Инспектор Скакке слушает, — тотчас ответил задорный голос. Скакке еще не свыкся с новым званием и с явным удовольствием произносил слово «инспектор». — Привет, Бенни, — поздоровался Колльберг. — Небось сидишь и в носу ковыряешь. У меня для тебя задание есть. — Вообще-то я составляю рапорт. Но это не срочно. А в чем дело? Голос его звучал уже не так задорно. — Можешь сказать мне номера шасси и мотора на той «вольво», что угнали в Веллинге? — Конечно. Сейчас скажу. Подожди минутку. В трубке было слышно, как Скакке ищет в письменном столе. Стук ящиков, шелест бумаги, какое-то бормотание, наконец голос Скакке: — Нашел. Прочесть? — Конечно, черт возьми! Зачем же я тебе звоню! Он записал номера, потом спросил: — Ты будешь на месте в ближайший час? — Ну да, мне же надо рапорт дописать. До обеда провожусь. А что? — Я позвоню попозже, — объяснил Колльберг. — Мне надо задать тебе еще несколько вопросов, но сейчас некогда. Пока. На этот раз Колльберг не стал класть трубку, а только нажал рычаг, дождался гудка и набрал нужный номер. В этот день все сидели на месте и несли службу исправно. Шеф государственной криминалистической лаборатории сразу взял трубку. — Криминалистическая лаборатория, Ельм. — Колльберг. Привет. — Привет, привет. Ну что тебе опять? По его тону можно было подумать, что Колльберг только и делает, что звонит и отрывает его от дела и вообще отравляет ему жизнь, хотя на самом деле Колльберг больше месяца с ним не разговаривал. — Речь идет о машине. — Ясно, — вздохнул Ельм. — В каком она состоянии? Расплющенная, обгоревшая, затонувшая… — Ни то, ни другое, ни третье. Обыкновенная, нормальная машина, находится на стоянке в Мидсоммаркрансене. — И что ты хочешь, чтобы я с ней сделал? — Бежевая «вольво». Адрес и номер известны, а также номера шасси и мотора. Ручка есть? — Есть ручка, есть, — нетерпеливо ответил Ельм. — И бумага тоже есть. Говори. Колльберг сообщил ему данные, подождал, пока Ельм все записал, и продолжал: — Можешь ты послать кого-нибудь из твоих ребят, чтобы проверил, совпадают ли номера? Если номера на шасси и моторе те самые, пусть заберет машину в Сольну. Если не те — пусть оставит ее на месте и немедленно доложит мне. Ельм ответил не сразу, и голос у него был недовольный: — А почему ты сам не поедешь или не пошлешь кого-нибудь из своих? От вас туда рукой подать. Если машина не та, наш человек только даром проделает весь путь из Сольны. Будто у нас и без того дел не хватает… Колльберг прервал тираду: — Во-первых, я уверен, что это та машина, во-вторых, мне некого послать, и, в-третьих, криминалистическое исследование машин — ваше дело. — Он перевел дух, потом продолжал уже мягче: — И к тому же ваши люди лучше знают, как тут действовать. Мы только все испортим — насажаем свои отпечатки пальцев, уничтожим важные следы. Пусть уж с самого начала эксперты за дело берутся. Собственный голос казался Колльбергу каким-то фальшивым. — Ладно, пошлю человека, — ответил Ельм. — А что именно вам надо знать? Какие специальные исследования проводить? — Пока пусть постоит у вас. Мартин Бек потом позвонит и скажет, что ему нужно. — Ясно. Сейчас распоряжусь. Хотя, по правде говоря, у меня каждый человек на счету. И еще неизвестно, куда машину ставить. У нас тут пять машин ждут исследования. И в лаборатории лежит гора всевозможного хлама. Знаешь, что нам вчера подсунули? — Нет, — уныло протянул Колльберг. — Две бочки сельди. Каждая рыба разрезана и снова зашита, а внутри — по пластиковому мешочку с наркотиком. Как, по-твоему, пахнет от человека, который целую ночь копался в рассоле и чистил селедку? — Не знаю, но могу представить себе. — Колльберг рассмеялся. — А что вы потом сделали с селедкой? Жареная сельдь в луковом соусе — чудо. Могу научить, как приготовить. — Тебе хорошо шутить, — обиделся Ельм. И положил трубку, не дожидаясь ответа; Колльберг все еще смеялся. При одной мысли о жареной сельди он проголодался, хотя недавно позавтракал. Несколько минут Колльберг рисовал в блокноте черточки, соображая, как действовать дальше, потом снова взялся за телефон. — Инспектор уголовного розыска Скакке. — Привет, это снова я. Ну как, дописал свой рапорт? — Не совсем. Так о чем ты хотел меня спросить? — Да все насчет той «вольво», которую Касперссон украл в Веллинге. Заявление о краже у тебя близко? — Тут, в ящике лежит, — ответил Скакке. — Подожди минутку. Он даже не стал класть трубку на стол и уже через полминуты достал нужную бумагу. — Есть, — сказал он. — Вот оно. — Отлично. Фамилия, имя владельца? Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Бенни Скакке нашел нужные данные. — Кай Эверт Сюндстрём. «Все правильно», — подумал Колльберг. Он даже не удивился, только ощутил удовлетворение от того, что его догадка оправдалась. — Леннарт? — спросил Скакке. — Да, да, я слышу. Кай Эверт Сюндстрём. Но ведь заявление не он сделал? — Его жена. Цецилия Сюндстрём. — Кажется, ты был у них в Веллинге? — Был. У них свой домик. Машина стояла в открытом гараже. Вор мог ее видеть с улицы. — Ты с обоими говорил? — продолжал расспрашивать Колльберг. — Главным образом с ней. Он больше помалкивал. — Как он выглядит? — Возраст — около пятидесяти. Рост — примерно метр семьдесят. Худой, причем худоба, я бы сказал, болезненная. Волосы светлые, с проседью. Почти белые. Очки в темной оправе. — Профессия? — Фабрикант. — Что он производит? — Вот этого я не знаю, — ответил Скакке. — Жена, когда заявляла, назвала его фабрикантом. — Он как-нибудь объяснил, почему не заявил сам? — Нет, но жена сказала, что собиралась обратиться в полицию уже в понедельник утром. А он возразил, что машина, может быть, еще найдется, незачем спешить. — Припомни, о чем еще шла речь. Что они говорили друг другу? — Да нет, только о машине и говорили. Я спросил: заметили они что-нибудь в воскресенье утром? Нет, не заметили. Собственно, я только с женой разговаривал, она дверь открыла, потом мы стояли в прихожей. Он вышел на минуту-другую, сказал, что обнаружил пропажу уже пополудни, и все. Колльберг посмотрел на черточки, которые нарисовал в своем блокноте. Они должны были изображать карту Сконе, точками обозначены Веллинге, Андерслёв, Мальмё и Треллеборг. — Тебе известно, где находится его фабрика? — Он соединил чертой Веллинге и Андерслёв. — У меня сложилось такое впечатление, что он работает в Треллеборге, — нерешительно произнес Скакке. — Со слов жены. Колльберг соединил линиями Андерслёв и Треллеборг, Треллеборг и Веллинге. Получился треугольник с вершиной в Треллеборге; основанием служила линия Веллинге — Андерслёв на севере. — Здорово, Скакке, — сказал Колльберг. — Отлично. — А что, вы нашли машину? Я слышал, что Касперу удалось уйти? — Ушел, — сухо подтвердил Колльберг. — А машину мы, кажется, нашли. Ты давно говорил с Мартином? — Да уж порядком. Он все еще в Андерслёве? — Вот именно, — сказал Колльберг. — И как только я положу трубку, ты созвонись с Мартином и расскажи все, что ты только что рассказал мне. Про этого Кая Эверта Сюндстрёма, его внешность и все такое прочее. И пусть Мартин позвонит в криминалистическую лабораторию Ельму и проверит, забрали они машину или нет. Не откладывай. — Будет сделано, — ответил Скакке. — А что с этим Сюндстрёмом? Он что-нибудь натворил? — Там будет видно. Твое дело только сообщить Мартину, а уж он решит, как быть. Ясно? Потом можешь дописывать свой рапорт. Если что, я еще некоторое время буду у себя в кабинете. Мне тут тоже надо кое-что написать. Передай привет Мартину. Пока. — Пока. Колльберг больше не стал никуда звонить. Он отодвинул телефон, засунул в ящик стола блокнот, пододвинул к себе пишущую машинку, вставил лист бумаги и снова отстучал: «Стокгольм, 27 ноября 1973 года. В Центральное полицейское управление. Заявление об уходе…» Леннарт Колльберг печатал медленно, двумя указательными пальцами. Он понимал, что письмо, над которым он столько размышлял, должно носить официальный характер, но ему не хотелось, чтобы оно вышло очень нудным, и старался избегать слишком уж сухих формулировок. «После долгого и тщательного размышления я решил оставить службу в полицейском ведомстве. Мои мотивы личного свойства, но все же я постараюсь вкратце изложить их. Прежде всего считаю необходимым подчеркнуть, что в моем решении нет ничего от политики, хотя многие воспримут мой поступок как политический. Конечно, за последние годы полицейское ведомство все более приобретает политическую окраску и все чаще используется в политических целях. Я с большой тревогой наблюдаю эту тенденцию, но лично мне удавалось почти совсем не участвовать в акциях такого рода. Дело в том, что за 27 лет моей службы организация, структура и характер работы ведомства изменились настолько, что я, по моему глубокому убеждению, уже не гожусь в полицейские, а может быть, и вообще никогда не годился. И уж во всяком случае, я не могу сохранять лояльность к такой организации. А потому в интересах полицейского ведомства и моих собственных, чтобы я оставил службу. Один из вопросов, который мне уже давно представляется чрезвычайно важным, это вопрос о личном оружии полицейского. Я много лет придерживаюсь точки зрения, что полицейский не должен быть вооружен при несении обычной службы. Это относится как к постовым, так и к сотрудникам уголовного розыска. В этой связи хочу подчеркнуть, что я уже много лет не брал оружие на задания. Часто это делалось вопреки приказу, и, однако, у меня никогда не было чувства, что отсутствие оружия мешает мне выполнять свои обязанности. Скорее необходимость носить оружие сильно сковывала бы меня, приводила бы к несчастным случаям и еще больше затрудняла бы контакт с людьми, не причастными к полицейскому ведомству. В общем, я всем этим хочу сказать, что мне просто невмоготу и дальше быть полицейским. Возможно, общество имеет такую полицию, какую оно заслуживает, но я не собираюсь развивать этот тезис, во всяком случае не здесь и не теперь. Я вижу себя поставленным перед свершившимся фактом. Вступая в ряды полиции, я не мог предположить, что моя профессия претерпит такое изменение и примет такой характер. После 27 лет службы я до того стыжусь своей профессии, что совесть запрещает мне продолжать заниматься ею». Колльберг повернул валик и перечел написанное. Он разошелся и мог бы еще долго продолжать писать в том же духе. Ничего, хватит и этого. Он закончил: «А потому прошу немедленно освободить меня от моей должности. Стен Леннарт Колльберг». Сложил лист и засунул его в обычный коричневый служебный конверт. Надписал адрес. Бросил конверт в корзинку для исходящей почты. Встал, осмотрелся кругом в кабинете. Захлопнул дверь и ушел. Домой. XXIII

Домик в Ханингском лесу служил надежным укрытием. Кругом такая глушь, что случайные гости исключены. И запасы Линдберга говорили о том, что на дополнительное снабжение он не рассчитывает. В доме были продукты и напитки, оружие и боеприпасы, горючее и одежда, сигареты и кипы старых журналов — словом, все или почти все необходимое на случай, если придется долго отсиживаться. И даже выдержать не очень настойчивую осаду. Но, конечно, лучше обойтись без этого. Лимпан и Каспер ушли легко, даже очень легко, когда полиция штурмовала квартиру, а вот из домика в лесу уходить, пожалуй, было некуда. Если их выследят, останется одно из двух — либо сдаваться, либо сражаться. Третий вариант — снова бежать — начисто исключался. Обстановка для бегства неблагоприятная: пешком, через лес, да еще зима на носу. К тому же придется бросить изрядные запасы награбленного добра. Лимпан Линдберг не был королем преступного мира и рассчитывал предельно просто. Драгоценности и деньги зарыл под полом и около дома; вся надежда на то, что полиция поугомонится и можно будет опять вернуться в Стокгольм. Там они живо реализуют добычу, добудут фальшивые документы и улизнут за границу. Ронни Касперссон и вовсе ничего не планировал, он знал только, что полиция всеми силами старается схватить его за преступление, которого он не совершал. В обществе Линдберга он, во всяком случае, не одинок, к тому же Лимпан смотрел на жизнь оптимистически и без затей. Он вполне искренне считал, что у них неплохие шансы вывернуться, и Каспер ему верил. И если Линдберг еще раньше не укрылся в лесном домике, то лишь потому, что его не манило одиночество. Теперь их двое, а вдвоем куда веселее. Оба уповали на то, что выпадет же им немножко везения, и все будет в порядке. За последние годы немало опытных рецидивистов ухитрялись после удачного дела выбраться за рубеж и раствориться в мире западной цивилизации без ущерба для кармана и здоровья. Убежище Линдберга обладало многими достоинствами. Дом стоял на поляне, вид открыт во все стороны. Подсобных построек всего две — уборная и ветхий сарай, в который они загнали машину Линдберга. Жилое строение еще совсем хорошее. Кухня, спальня и большая гостиная. Единственная дорога вела через двор к маленькой веранде. В первый же день Лимпан тщательно проверил оружие. Два армейских автомата, три пистолета разных марок. Боеприпасов — навалом, в том числе два ящика патронов к автоматам. — Полиция нынче такая пошла, — объяснил Лимпан, — что, если нас вопреки всем ожиданиям выследят и окружат, нам останется только одно. — Что именно? — Пробиваться с боем! Подстрелим одного-другого, от этого нам все равно хуже уже не будет. Не так-то просто нас взять, разве что дом подожгут. А против слезоточивого газа у меня в сундуке противогазы припасены. — Не представляю себе, как эта штука стреляет, — сказал Каспер, вертя в руках автомат. — Научиться недолго, и десяти минут хватит, — ответил Лимпан. Он оказался прав. Каспер быстро освоил технику стрельбы из автомата. На другой день они произвели пристрелку оружия и остались довольны результатом. В этой глуши можно было не опасаться, что их услышат. — Остается ждать, — заключил Лимпан. — Зададим им жару, если явятся. Да только вряд ли. Где будем рождество отмечать? На Мальорке? Или ты предпочитаешь Африку? Ронни Касперссон так далеко не загадывал. До рождества еще не одна неделя. А вот насчет стрельбы… Впрочем, эти кровожадные гады вполне заслужили пулю-другую. Он видел полицейских во время облав и уличных беспорядков и давно перестал воспринимать их как людей. Отсиживаясь в лесном домике, они слушали радио. Ничего нового не передали. Охота на убийцу полицейского продолжалась с неослабевающей энергией. По всем данным, он должен был находиться где-то в Стокгольме, и оперативный штаб полагал, что преступник вот-вот будет схвачен. Увы, всего не предусмотришь. Их подвела Магган. Конечно, если бы не раны, все обошлось бы, потому что Магган — надежная девчонка, умела молчать как рыба. Но ее искусала собака, и Магган попала в больницу. Раны были далеко не смертельные, но, по словам врачей, достаточно серьезные. Магган сделали операцию, после чего у нее поднялась температура, она лежала в бреду. Она не представляла себе, где находится, но ей казалось, что она разговаривает с кем-то знакомым или, во всяком случае, с человеком, который к ней расположен. У изголовья и впрямь сидел человек, к тому же оснащенный магнитофоном. Звали этого человека Эйнар Рённ. Он не задавал никаких вопросов, только слушал и записывал слова Магган на пленку. Ему сразу стало ясно, что некоторые сведения представляют интерес, и он позвонил Гюнвальду Ларссону. — Ларссон слушает. В чем дело? По сварливому, нелюбезному голосу сразу можно было догадаться, что Гюнвальд Ларссон не один в своем кабинете на Кунгсхольмсгатан. — Понимаешь, девчонка эта бредит. Она только что рассказала, где находятся Лимпан и Каспер. В лесу, в районе Даларэ. — А подробнее? — Она всю дорогу описала. Притащи карту, и я точно покажу на ней, где дом стоит. Гюнвальд Ларссон помолчал, потом сказал нарочито громко: — Это очень сложный технический вопрос. Ты вооружен? Снова пауза. — Может быть, надо доложить Мальму? — спросил наконец Рённ. — Непременно, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Сделай это обязательно. — Подождал и добавил вполголоса: — Как только увидишь, что я подъехал к больнице. Тут уж не мешкай. — Понял, — сказал Рённ. Он спустился в вестибюль больницы и сел около телефона-автомата. Не прошло и десяти минут, как перед входом остановилась машина Гюнвальда Ларссона. Рённ немедленно соединился с Кунгсхольмсгатан и разыскал Мальма. Изложил ему все, что сказала Магган. — Отлично, — отчеканил Мальм. — Теперь возвращайся на свой пост. Рённ вышел из больницы. Гюнвальд Ларссон открыл ему дверцу машины. — Карта и пистолет тут, — сообщил он. Поразмыслив, Рённ засунул пистолет за пояс. Потом посмотрел на карту и сказал: — Ну да. Вот здесь этот дом. Гюнвальд Ларссон изучил дороги, поглядел на часы и заключил: — У нас в запасе будет около часа. Затем появится Мальм со своими главными силами. У его штаба все предусмотрено на случай такой ситуации. Сто человек, два вертолета, десять собак… Да он еще припас двадцать защитных щитов из бронированного стекла. Бой будет что надо. — Думаешь, эти парни станут сопротивляться? — Уверен. Линдбергу терять нечего, а Касперссон от такой погони, наверно, себя не помнит. — Н-да, — философически произнес Рённ и потрогал пистолет. Он не был сторонником насилия. — Вообще-то меня меньше всего волнует, что будет с Линдбергом, — продолжал Гюнвальд Ларссон. — Профессиональный преступник, да еще свежее убийство на совести. Меня паренек беспокоит. Он не стрелял, никого не ранил, но если все пойдет как задумано у Мальма, бьюсь об заклад, что либо Касперссона убьют, либо он сам пришьет кого-нибудь из полицейских. Значит, нам надо быть на месте первыми и действовать быстро. Гюнвальд Ларссон был спец по быстрым действиям. Они ехали на юг, миновали Ханден и новый район уродливой застройки Брандберген. Через десять минут свернули с шоссе, еще через десять увидели избушку. Гюнвальд Ларссон остановил машину прямо на дороге, метрах в пятидесяти от дома. Оценил обстановку и сказал: — Нелегко придется, да ничего. Выходим здесь, идем вперед, слева от дороги. Откроют огонь — укрываемся за уборной, вон там. Я сразу же двигаю дальше, попытаюсь зайти с тыла. Ты остаешься в укрытии и обстреливаешь крышу или карниз левее веранды. — Я плохой стрелок, — пробормотал Рённ. — Но в дом-то попадешь? — Попаду. Постараюсь. — Слышь, Эйнар? — Да? — Только не рисковать. Если наш маневр не удастся, оставайся в укрытии и жди вторжения главных сил. Лимпан и Каспер услышали шум мотора еще до того, как показалась машина. И оба подошли к окну. — Странная машина, — сказал Лимпан. — Никогда еще такой не видел. — Может, туристы заблудились? — предположил Каспер. — Возможно, — сухо отозвался Лимпан. Он ваял автомат и подал другой Касперу. Рённ и Гюнвальд Ларссон вышли ив машины и направились к дому. Лимпан присмотрелся к ним, потом со вздохом сообщил: — Легаши. Узнаю обоих. Из стокгольмской уголовки. Ничего, сейчас мы их. Он разбил локтем стекло, прицелился и открыл огонь. Звук разбитого стекла послужил сигналом для Рённа и Гюнвальда Ларссона. Оба реагировали мгновенно — метнулись в сторону и упали на землю за уборной. Впрочем, первая очередь была неопасной, Лимпан еще не стрелял на такое расстояние и взял слишком высоко. Однако он не пал духом. — Теперь они никуда не денутся. Только прикрывай меня сзади, Каспер. Гюнвальд Ларссон всего несколько секунд пролежал за уборной и пополз дальше под прикрытием кустов ежевики. Рённ был надежно защищен каменным фундаментом. Высунув руку из-за угла, он два раза выстрелил по крыше. Тотчас раздались ответные выстрелы. На этот раз стрелявший прицелился более тщательно и лицо Рённа обдало градом песчинок. Он выстрелил еще раз, скорее всего даже не попал в дом, но это не играло существенной роли. Гюнвальд Ларссон уже добрался до дома. Быстро прополз вдоль задней стены, завернул за угол и очутился под торцовым окном. Встал на колени и выхватил свой «смит энд вессон», который висел у него на правом бедре. Поднялся на ноги и с пистолетом наготове заглянул внутрь. Пустая кухня. В трех метрах от окна — приоткрытая дверь. Очевидно, Каспер и Линдберг находятся в соседней комнате. Гюнвальд Ларссон подождал, когда Рённ возобновит стрельбу. Через полминуты раздались два выстрела из знакомого пистолета. Тотчас последовал ответный залп, затем послышался характерный щелчок — в магазине автомата кончились патроны. Гюнвальд Ларссон разбежался и прыгнул в окно, прикрыв руками лицо, защищаясь от осколков разбитых стекол. Упал на пол. Моментально перевернулся, вскочил на ноги, распахнул дверь и ворвался в комнату. Линдберг, отступив на шаг от окна, перезаряжал автомат. Рядом в углу стоял Ронни Касперссон, тоже с автоматом в руках. — Стреляй, Каспер! — крикнул Лимпан. — Стреляй, черт бы тебя побрал! Их всего двое. Пришей его! — Ну хватит, Линдберг, — сказал Гюнвальд Ларрссон. Шагнул вперед, поднял левую руку и с маху ударил Линдберга по ключице у самой шеи. Лимпан выронил оружие и упал как подкошенный. Гюнвальд Ларссон перевел взгляд на Ронни Касперссона. Тот бросил свой автомат и закрыл руками лицо. «Вот так, — произнес Гюнвальд Ларссон про себя. — Вот именно». Открыл наружную дверь и крикнул: — Можешь входить, Эйнар. Рённ вошел. — На этого лучше надеть наручники, — сказал Гюнвальд Ларссон, касаясь Линдберга носком ботинка. Потом посмотрел на Ронни: — Ну а ты обойдешься без наручников? Ронни Касперссон кивнул, не отнимая рук от лица. Четверть часа спустя машина въехала во двор домика на поляне, чтобы развернуться. Арестованные сидели сзади; Линдберг уже пришел в себя и явно не собирался унывать. В эту минуту на двор вбежал человек в тренировочном костюме. Держа в руке компас, он тупо переводил взгляд с машины на дом. — Господи, — сказал Лимпан Линдберг. — Легаш, переодетый спортсменом. Но уж если решил изображать ориентировщика, где его карта? — И он громко расхохотался. Гюнвальд Ларссон опустил боковое стекло: — Пойди-ка сюда! Человек в тренировочном костюме подошел к машине. — Передатчик есть? — Есть. — Так сообщи Мальму, чтобы отменил маневры. Достаточно прислать нескольких человек, пусть обыщут дом. Мнимый спортсмен долго возился с передатчиком, наконец сказал: — Задержанных сдать на командном пункте начальника канцелярии Мальма, две тысячи метров к востоку от второй «е» в Эстерханинге. — Будет сделано, — ответил Гюнвальд Ларссон, поднимая стекло… Мальм в окружении подчиненных встретил прибывших с довольным видом. — Быстро управился, Ларссон, — сказал он. — Ничего не скажешь. А почему Касперссон без браслетов? — Обойдется. — Чепуха, надень на него наручники. — Откуда я их возьму? — ответил Гюнвальд Ларссон. Через минуту он и Рённ поехали дальше. — Хоть бы парню попался хороший адвокат, — сказал Гюнвальд Ларссон, когда они проехали несколько десятков километров. — Слышь, Гюнвальд, — ответил на это Рённ. — У тебя пиджак порван. Живого места не осталось. — Да уж чего хорошего, — уныло процедил Гюнвальд Ларссон. XXIV

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 Следующая ⇒