Annotation 3 страница

До начала пресс-конференции было полчаса, и они воспользовались передышкой, желая разобраться, что же, собственно, сказал Фольке Бенгтссон. Или чего он не сказал. — Он ведет себя в точности, как в прошлый раз, — заметил Мартин Бек. — Ясно и однозначно отвечает на все, что можно проверить. — Он чокнутый, — мрачно произнес Колльберг. — Вдруг перестает отвечать… — сказал Рад. — Ты это подразумеваешь? — Мое впечатление вполне согласуется с тем, что мне известно о Бенгтссоне, — продолжил Мартин Бек. — Он настораживается, как только заходит речь о разговоре на почте и о том, что было на автобусной остановке. Знает, есть свидетели, которые могли слышать их разговор и видеть, как она сделала ему знак. — Но зачем же ему врать, коли она просила подвезти ее? — спросил Рад. — Тем более если он не остановился. — Не забудь, что он не видел ничего хорошего от полиции и правосудия, — сказал Колльберг. — Но пока у нас нет трупа, нет и убийства и не в чем обвинять Бенгтссона. Мартин Бек потер переносицу указательным и большим пальцами правой руки. Рад вынул из кармана часы и посмотрел на циферблат. — Что, пора? — спросил Колльберг. — Еще есть несколько минут. Я только хотел обратить внимание на одну деталь, которую вы могли упустить. — Давай выкладывай… — Колльберг понурился. — Так вот. Фольке заявил, что знает Бертиля Морда в лицо и два раза видел его на бежевой «вольво». Это расходится с моими данными. Морд уже давно здесь не показывался. Он развелся с Сигбрит еще до того, как Фольке приехал и купил старый дом по соседству. — Верно, — подтвердил Мартин Бек. — Я тоже об этом думал. Морд сам сказал мне, что иногда наведывался к ней, но в последний раз был у нее года полтора назад. — Выходит, твой капитан врет, — сказал Колльберг. — В нашей беседе с ним было много такого, что заставляло меня сомневаться в его правдивости. — А теперь пора спускаться вниз, — сообщил Рад. — Будем что-нибудь говорить о Морде? — По-моему, не стоит, — сказал Мартин Бек.
Пресс-конференция была в высшей степени импровизированной и весьма неприятной для Мартина Бека и Колльберга, поскольку им почти нечего было сказать. Но и отказаться от нее они не могли, иначе журналисты не дали бы им спокойно работать. Рад был настроен более добродушно; похоже, что ему даже весело. Первый же вопрос был характерен своей грубостью: — По-вашему, Сигбрит Морд убита? Мартин Бек был вынужден ответить: — Мы не знаем. — Но тот факт, что ты сам и твой ближайший сотрудник находитесь здесь, разве не свидетельствует, что вы подозреваете убийство? — Правильно, такая возможность не исключена. — Можно ли сказать, что есть подозреваемый, но тела нет? — Я бы так не сказал. — А как сказала бы в этом случае полиция? — Мы не знаем, где находится фру Морд и что с ней могло случиться. — Но ведь кто-то был подвергнут допросу? — Мы многих опрашивали, чтобы выяснить, куда могла деться фру Морд. Мартин Бек ненавидел пресс-конференции. Вопросы часто носили беззастенчивый и провокационный характер. Отвечать на них было нелегко, и никакой гарантии, что ответ не извратят. — Будет ли кто-нибудь арестован в ближайшие дни? — Нет. — Но возможность ареста уже обсуждалась? — Это было бы преждевременно. Нам даже неизвестно, можно ли говорить о каком-либо преступлении. — Как же тогда объяснить присутствие здесь сотрудников отдела по расследованию убийств? — Пропала женщина. Мы пытаемся выяснить, что произошло. — Что-то полиция уж очень осторожничает. — В отличие от прессы, — парировал Колльберг. — Наша задача сообщать общественности факты. Когда мы не получаем сведений от полиции, приходится добывать их самим. Почему вы не хотите открыть свои карты? — Потому что карт нет, — ответил Колльберг. — Мы разыскиваем Сигбрит Морд. Если вы хотите нам помочь, пожалуйста… — Разве не естественно предположить, что она стала жертвой убийства по сексуальным мотивам? — Нет, — сказал Колльберг. — Пока мы не знаем, где она, всякие предположения такого рода преждевременны. — Хотелось бы услышать, как полиция резюмирует ситуацию. Колльберг молча посмотрел на русую девушку лет двадцати пяти, которая задала этот вопрос. — Так как? Колльберг и Мартин Бек продолжали молчать. Рад глянул на них и взял слово: — То, что нам известно, изложить очень просто. Около полудня, в среду, семнадцатого октября, фру Морд вышла из почты. С тех пор ее никто не видел. Один свидетель, кажется, видел ее на автобусной остановке или около остановки. Вот и все. Репортер, который назвал Бека в своей статье шведским Мегрэ, прокашлялся и сказал: — Бек! — Слушаю вас, редактор Мулин. — Хватит нам голову морочить. — О чем вы говорите? — Это же не пресс-конференция, а пародия какая-то. Начальник отдела по расследованию убийств вместо того, чтобы отвечать по существу, все время отсиживается за спиной у своих помощников и представителей местной полиции. Ты собираешься арестовать Фольке Бенгтссона или нет? — Мы разговаривали с ним. Это все. Пресс-конференция явно дышала на ладан, и все это чувствовали, кроме Херрготта Рада, который вдруг заявил: — Раз уж здесь собралось столько представителей центральных газет и радио, что бы вам взять да написать об Андерслёве! — Это что, острота? — Никак нет. Все твердят, что у нас в стране жуткие порядки. Если верить органам массовой информации, то в больших городах страшно высунуть голову за дверь, того и гляди, отрубят. А у нас тут тихо, спокойно. Ни безработных нет, ни наркоманов. И жить приятно. Народ симпатичный, местность красивая. Вы хотя бы на здешние храмы посмотрите. И на этом кончилась пресс-конференция в муниципалитете Андерслёва. Имя Бертиля Морда вообще не упоминалось. Единственным, кто за всю пресс-конференцию не вымолвил ни слова, был Оке Буман. IX

Если газетные сообщения в понедельник и вторник вызвали некоторый переполох в Андерслёве, то все же их можно было назвать легким бризом перед тем циклоном, который обрушился на поселок в среду. Телефоны звонили непрерывно как дома у Херрготта Рада, так и внизу, в его служебном кабинете. Не говоря уже о полицейском управлении в Треллеборге. Сигбрит Морд видели в Абиско и в Сканэре, на Мальорке, Родосе и на Канарских островах. А кто-то сообщил по телефону, что она накануне вечером выступала в стриптизе в одном из злачных мест Осло. Сообщали, что она ехала на пароме из Истада в Польшу, из Треллеборга в Сассниц. По нескольку сообщений поступило из Мальмё, Стокгольма, Гётеборга и Копенгагена. Особенно настойчиво утверждалось, что она была в залах ожидания аэропортов Каструп и Стюруп. Семь свидетелей приметили ее вместе с Фольке Бенгтссоном в самых невероятных местах. Только в Андерслёве ее никто не видел. Около трех часов дня Мартин Бек сидел дома у Рада, мучаясь головной болью. Только что он, неотступно сопровождаемый репортерами, побывал в аптеке и купил аспирин. И мысленно уже представлял себе заголовки в завтрашних газетах. Например: «Головная боль в Андерслёве». Ему очень хотелось заодно зайти и в винную лавку купить виски, но мысль о том, какие последуют комментарии, вынудила его воздержаться. «Похмелье в Андерслёве»? Опять зазвонил телефон. Чтоб ему было пусто. Рад прикрыл микрофон ладонью и сообщил: — Начальник отдела Мальм из Центрального полицейского управления. Хочешь поговорить с ним? «Господи», — подумал Мартин Бек, хотя никогда не верил в Бога. Мальм был для него все равно что пресловутая красная тряпка для быка. Тем не менее он сказал: — Ладно, поговорю. Что еще остается несчастному служаке? — Бек слушает. — Привет, Мартин. Как дела? — Пока что очень скверно. Из голоса Мальма сразу пропали приятельские нотки. — Вот что, Мартин, назревает настоящий скандал. Я только что разговаривал с начальником Центрального полицейского управления. Скорее всего он находился в одном помещении с начальником. Известно было, что тот избегает говорить с людьми, которые способны задавать вопросы и даже прекословить. Особенно не любил он разговаривать с Мартином Беком, который с годами завоевал очень уж большой авторитет. К тому же начальник Центрального полицейского управления страдал манией преследования в тяжелой форме. Уже давно он внушал себе, что растущая непопулярность полиции — следствие нелюбви определенных элементов к нему лично. Причем считал: такие элементы засели и в его собственном ведомстве. — Ты арестовал убийцу? — Нет. — Ты хочешь, чтобы полиция стала посмешищем? «Стала? » — подумал Мартин Бек. — Дело поручено нашим лучшим сотрудникам. И никакого движения. Убийца разгуливает на свободе, дает интервью, а полиция лебезит перед ним. В газетах есть снимок места, где захоронен труп. Все свои сведения о деле Мальм почерпнул в вечерних газетах, все познания о практике полицейского следствия — из кинофильмов. Мартин Бек услышал в трубке какой-то хриплый шепот. — А? — заговорил Мальм. — Да-да. Учти, управление считает, что сделало все от него зависящее. Мы считаем тебя нашим самым искусным следователем после Герберта Сёдерстрёма. — Герберта Сёдерстрёма? — Ну да, а как правильно? Мальм, очевидно, подразумевал Гарри Сёдермана, пресловутого шведского криминолога, который под конец жизни был начальником полиции в Танжере, а в годы второй мировой войны однажды вызвался застрелить Гитлера. Снова какой-то шепот, Мальм тихо кому-то ответил, потом громко сказал в трубку: — Полицию поднимут на смех. Убийца рассказывает газетчикам свою биографию. Скоро он напишет книгу о том, как обманул отдел по расследованию убийств. У нас и без того хватает неприятностей. Что правда, то правда — у полиции хватало неприятностей. Трудности начались около шестьдесят пятого года, когда полиция была подчинена государственным властям. И постепенно развилось государство в государстве, ненавистное для граждан. Недавние исследования показали, что отношение полицейских к гражданам становилось все более нетерпимым и реакционным. Полиция получила власть, какой не располагала за всю историю страны. И обходилась государству дороже, чем полиция любой иной страны. И все равно преступность росла, насилие принимало все более широкий размах. В Центральном полицейском управлении явно не отдавали себе отчета в весьма простой истине: насилие рождает насилие, и зачинщиком фактически выступила полиция. — Ты слушаешь? — спросил Мальм. — Слушаю, слушаю. — Так вот, разыщи этого Бенгтссона и арестуй его. — У нас нет никаких доказательств. — Доказательства найдутся. — Я в этом не так уж уверен, — ответил Мартин Бек. — Если не считать прошлогоднюю неудачу на Бергсгатан, у тебя превосходный процент раскрытых преступлений. И дело ведь яснее ясного. — Он что, смеется? Голос начальника донесся вполне отчетливо. Очевидно, стоявший за спиной Мальма сановник начал терять терпение. С ним это нередко случалось. — Ты смеешься? — спросил Мальм. — Что ты, что ты. Это на линии какие-то шумы. Может быть, твои разговоры подслушивают? Еще один щекотливый предмет, которого не следовало касаться. И Мальм реагировал надлежащим образом: — Сейчас не время для шуток. Пора наносить удар. Немедленно. Мартин Бек промолчал, тогда Мальм продолжил уже не так воинственно: — Ты ведь знаешь, если тебе нужны подкрепления, за нами дело не станет. Новый принцип концентрации сил предусматривает… Мартин Бек знал, что предусматривал принцип концентрации. А именно: меньше чем за час в поселок могут нагрянуть три полицейских автобуса. Принцип концентрации предусматривал также автоматы, снайперов, бомбы со слезоточивым газом, вертолеты, бронированные щиты. — Нет, — сказал он, — подкрепления мне совсем не нужны. — Можно исходить из того, что ты задержишь его сегодня же? — Нет, я не собираюсь его задерживать. Снова неразборчивые переговоры. Наконец Мальм произнес: — Ты отдаешь себе отчет в том, что мы можем прибегнуть к другим средствам? Мартин Бек не ответил. — Если ты будешь артачиться… — добавил Мальм. Мартин Бек слишком хорошо представлял себе, что будет предпринято. Достаточно начальнику ЦПУ позвонить главному прокурору. И даже не обязательно говорить самому, можно поручить это Мальму. — Я считаю, что сейчас нет оснований задерживать Бенгтссона, — настаивал Мартин Бек. — Мы должны положить конец газетной писанине. — С доказательствами жидковато. — Похоже, нам все-таки придется тебя поторопить. — Лучше не надо. В стокгольмском кабинете кто-то хлопнул дверью. Телефон донес этот звук до Мартина Бека. — Не я решаю, — виновато сказал Мальм. — Тебе же лучше будет, если ты позаботишься о задержании Бенгтссона. — Я не собираюсь этого делать. — Что ж, пеняй на себя, — небрежно произнес Мальм. — А что касается доказательств, уверен, ты не подкачаешь. Желаю успеха. — Взаимно, — сказал Мартин Бек. И на этом разговор окончился. Не прошло и получаса после разговора Мартина Бека с Мальмом, как поступило распоряжение: немедленно задержать Фольке Бенгтссона. Сумерки, маленький домик, дощатый курятник, гараж из рифленого железа. И хозяин дома, который невозмутимо забрасывал компост ботвой. Фольке Бенгтссон был одет точно так же, как в прошлый раз. Их появление его не удивило, не испугало, не встревожило и не возмутило. — Привет, Фольке, — поздоровался Рад. — Здорово, — отозвался Фольке Бенгтссон. — Придется тебе ехать с нами. Время пришло. Но торопиться некуда. Можешь переодеться, если хочешь, и собрать вещи. Что там тебе потребуется… Можешь взять у меня сумку, если надо. — Спасибо, у меня есть портфель. Рад помолчал и добавил: — Нет, ты, правда, не спеши. Мы с Мартином пока посидим поиграем в ножницы-кулек-камень. Мартин Бек не знал этой благородной игры, для которой не требуется никаких подсобных средств. Обучение заняло полторы минуты. Два растопыренных пальца — ножницы. Открытая ладонь — кулек. Сжатый кулак — камень. Ножницы разрезают кулек. Кулек накрывает камень. Камень ломает ножницы. — Одиннадцать — три, — объявил через некоторое время Рад. — У тебя слишком быстрая реакция. Оттого и проигрываешь. Надо показывать одновременно. Наконец Фольке Бенгтссон собрался. И на его лице впервые появилось что-то похожее на тревогу. — Ты чем озабочен, Фольке? — спросил Рад. — Рыбок надо кормить. И кур тоже. Чистить аквариум. — Будет сделано, — заверил Рад. — Честное слово. Смущенно улыбнулся и добавил: — Наверно, ты расстроишься, но все равно скажу. Завтра утром сюда придут люди, будут копать в саду. — Это зачем? — Труп искать… — Астры жаль, — лаконично заметил Фольке Бенгтссон. — Постараемся не очень безобразничать. Ты не волнуйся. — Допрашивать меня, наверно, будет комиссар? — Да, — подтвердил Мартин Бек. — Но не сегодня. И завтра тоже вряд ли. Если только треллерборгскому управлению не к спеху. Думаю, что они подождут. — Тьфу-тьфу, — сказал Рад. — А сейчас заедем сперва ко мне в Андерслёв. На чашку чаю и бутерброд. Или тебе что-нибудь посытнее хочется? — Неплохо бы. — Возьмем в магазине. Ты готов? — Готов. Что-то еще беспокоило Фольке Бенгтссона. Он сказал: — А с яйцами как же? — И это тоже беру на себя, — ответил Херрготт Рад. И добавил со смехом: — Честное слово. — Ну и хорошо, — сказал Бенгтссон. — Хороший ты человек, Херрготт. Судя по лицу Рада, он был приятно удивлен. — Стараюсь. На Фольке Бенгтссона нашла какая-то апатия. Он запер наружную дверь и отдал ключ Раду. — Пусть у тебя побудет. На случай, если дело затянется. И не забудь рыбок. Рад сунул ключ в карман. Уже стемнело, и в полицейскую машину они садились под огнем фотовспышек. По пути в поселок ничего не было сказано. Рад зашел в кафе рядом с лавкой, взял кофе и горячие булочки. Сам он, как всегда, пил чай. Колльберг был занят своей шахматной задачей. Мартин Бек тоже молчал. Им навязали ситуацию, которая их ничуть не устраивала. И свобода выбирать подход к делу стала резко ограничена. Рад подвинул задержанному кофе и сказал: — Угощайся, Фольке. Здесь ты можешь еще считать себя свободным человеком. — Усмехнувшись, он продолжал: — Относительно, разумеется. Если попробуешь бежать, нам придется помешать этому. Колльберг крякнул. Он слишком хорошо помнил случай, когда Бенгтссон пытался бежать. Тогда именно Леннарту Колльбергу, бывшему десантнику, пришлось помешать этому и сломать Фольке руку. Зазвонил телефон. Рад взял трубку. — Нет, никто ни в чем не сознавался. Да, мы задержали одного человека. Это все, что я могу сказать. Он положил трубку, поглядел на свои карманные часы. — У нас мало времени, Фольке, — сказал он. — Если ты знаешь что-нибудь о Сигбрит Морд, лучше докладывай сейчас. Чтобы не осложнять всю волынку. — Так ведь я ничего не знаю, — ответил Фольке Бенгтссон. X

Когда Мартин Бек и Колльберг рано утром в четверг вышли из гостиницы, их не подстерегали никакие бдительные репортеры. Воздух был сырой и холодный, булыжник на площади еще поблескивал инеем. Они сели в машину Колльберга и поехали в сторону Думме. Рад дал им ключ от дома Сигбрит Морд. После правого поворота, проезжая мимо дома Фольке Бенгтссона, они увидели, что туда уже прибыл технический автобус треллеборгской полиции. Должно быть, он только что явился, задние двери были открыты, и двое в резиновых сапогах и серо-голубых комбинезонах выгружали ломы и лопаты. Третий стоял на дворе и чесал в затылке, изучая обстановку. Еще двести метров, и Колльберг притормозил. Мартин Бек вышел и открыл ворота на участок Сигбрит Морд. Прежде чем входить в дом, они осмотрели участок. Затем Мартин Бек и Колльберг вернулись к главному входу. Осматривая комнату, Мартин Бек понял, что подразумевал Бертиль Морд, говоря о тщеславии своей жены. Тот, кто обставлял гостиную, думал не об удобстве, а о престиже. На полу — ковры, люстра — из хрусталя; кушетка обтянута бордовым плюшем; темный овальный столик перед кушеткой отделан благородным полированным деревом. На стенах несколько небольших картин, писанных маслом, два фарфоровых блюда с ручной росписью, большое зеркало в широкой резной раме. За стеклянными дверцами шкафа красного дерева стояли безделушки и сувениры, очевидно, привезенные Бертилем Мордом из многочисленных рейсов. Потом Мартин Бек прошел в маленькую комнатку с окном, обращенным в сад позади дома. Судя по всему, именно здесь Сигбрит Морд проводила свободные вечера. В одном углу стоял телевизор, перед ним разместились удобное кресло, столик с пепельницей, журналами и латунной папиросницей. На полке у стены стояли книги: десятка три дешевых изданий, десяток популярных брошюр, библия. Спальня была такая же аккуратная, как и остальные комнаты. На туалетном столике — богатый набор всевозможных бутылочек, тюбиков, баночек. Видимо, Сигбрит Морд немало занималась своей внешностью, об этом красноречиво говорил внушительный запас косметики. В шкатулке из красной кожи лежало множество браслетов, колец, брошей, серег и амулетов. На деревянных крючках возле зеркала висели цепочки, бусы, ожерелья — дешевая бижутерия. Мартин Бек заглянул в стенной шкаф, набитый платьями, блузками, юбками, костюмами; некоторые из них висели в полиэтиленовых мешках для защиты от пыли. Под одеждой выстроились в ряд туфли. На полке вверху лежала черная меховая шапочка, яркая летняя шляпка, стояла коробка из-под обуви. Мартин Бек взял коробку, развязал крепкий шпагат и поднял крышку. Коробка была плотно набита письмами и открытками. Он поглядел на почтовые штемпели. Все в хронологическом порядке. Все четырнадцать лет супружества и плаваний Бертиль Морд слал письма домой. Мартин Бек не стал читать, к тому же почерк был весьма неразборчивым. Он снова обвязал коробку шпагатом и отправил на полку. Послышались тяжелые шаги Колльберга. Поднявшись из подвала, он отыскал Мартина Бека и доложил: — Там почти одно старье. Инструмент, старый велосипед, тачка и все такое прочее. — Колльберг пошел в ванную. Мартин Бек услышал, как он открыл шкафчик над умывальником. — Чертова уйма косметики, папильоток и прочей дряни, — сообщил Колльберг. — Но никаких пилюль, никаких лекарств. Только аспирин и сода. Странно. Большинство людей в наше время держат дома снотворные или успокоительные снадобья. Мартин Бек подошел к тумбочке и заглянул в верхнее отделение. И здесь не было лекарств, зато он нашел среди прочего записную книжку. Он стал ее просматривать. Преобладали заметки для памяти; вроде: парикмахерская, стирка, зубной врач. Последняя запись от 16 октября — машину на профилактику. Сверх того только маленькие крестики и периодически повторяющаяся буква К. Мартин Бек изучал страницу за страницей. В январе и феврале каждый четверг был помечен буквой К. В марте тоже. Но во второй неделе марта — еще и пятница, а в последней неделе — среда и четверг. В апреле один четверг был пропущен, в мае тоже, зато буква К фигурировала три субботы подряд. Июнь — июль ни одной К; в августе — три-четыре на неделе. В сентябре и октябре — опять одни четверги, вплоть до одиннадцатого октября. Мартин Бек задумчиво сунул в карман записную книжку и продолжал изучение тумбочки. Под баночкой ночного крема лежали сложенные пополам квитанции и неоплаченные счета с недавними числами. Две бумажки в самом низу были совсем иного рода. Два коротких письма или просто записки. Написаны от руки на тонкой голубой бумаге в линейку. Первая записка: «Дорогая, не жди меня. Брат Сисси приезжает, мне придется быть дома. Если смогу, позвоню попозже. Целую, Кай». Мартин Бек прочел эти строки два раза. Почерк уверенный, четкий, буквы чуть наклонные, почти печатные. Он взял вторую записку. «Любимая Сигге! Если можешь, прости. Я был не в себе и наговорил глупостей. Приезжай в четверг, постараюсь загладить свою вину. Скучаю. Люблю. Кай». Захватив обе записки, Мартин Бек пошел к Колльбергу. — Очевидно, любовные записочки. Колльберг прочел. — Похоже на то. Может, она с этим Каем и махнула куда-нибудь. Мартин Бек протянул ему записную книжку. Колльберг присвистнул: — Возлюбленный со склонностью к регулярному образу жизни. Интересно, почему именно четверг? — Может быть, у него такая работа, что он свободен только по четвергам, — предположил Мартин Бек. — Скажем, каждый четверг развозит пиво по пивнушкам. Или что-нибудь в этом роде, — сказал Колльберг. — Странно, что Херрготт об этом не знал. Мартин Бек подошел к столику со швейной машиной, взял из ящика конверт, засунул в него обе записки и записную книжку и убрал в задний карман. — Ты закончил осмотр? — спросил он. Колльберг обвел комнату взглядом. — Да, пожалуй. Ничего особенного. Налоговые и прочие квитанции, метрическое свидетельство, обычные письма и так далее. Он привел секретер в порядок. — Пошли? Выехав на дорогу, они увидели целую шеренгу машин возле участка Фольке Бенгтссона. Половина десятого; очевидно, репортеры уже проснулись. Колльберг прибавил скорость и мимо журналистов выехал на шоссе. Они успели заметить, что на огороженном веревками дворе появилось еще несколько полицейских машин. По пути в Андерслёв оба долго молчали. Наконец Мартин Бек заговорил: — В записке сказано «приезжай»… Выходит, они встречались не у нее? — Спросим Херрготта, — сказал Колльберг с надеждой в голосе. — Может, он что-нибудь знает. Херрготт Рад был весьма удивлен находкой Мартина Бека. Он не знал никакого Кая. В Андерслёве никто не носил имени Кай. Впрочем, один был — ему недавно исполнилось семь лет, он только что в школу пошел. И, насколько было известно Раду, Сигбрит по четвергам работала вечером в кондитерской в Треллеборге. После вечерней работы она обычно возвращалась домой не раньше одиннадцати. — Он ее называет Сигге, — продолжал Рад. — Никогда не слышал, чтобы ее так называли. Сигге… Ребячество какое-то. К тому же имя-то мужское, к такой женщине, как Сигбрит, совершенно не подходит. Он почесал в затылке, глядя на голубые бумажки. Потом тихо рассмеялся. — Вдруг она укатила куда-нибудь со своим возлюбленным? А они там весь участок перекопают, придется Фольке картофель сажать. XI

Дул слабый южный ветерок, и вода залива была зеркально гладкая, но вдали от берега по поверхности озера пробегали быстрые морщинистые тени. Одиннадцатое ноября, воскресенье, небо чистое, голубое, ни облачка. На часах половина второго, солнце будет пригревать еще часа два, прежде чем сумерки и вечерняя прохлада возьмут верх. Вдоль юго-западного берега шла группа людей. Шесть женщин, пятеро мужчин и двое мальчишек лет восьми-десяти. У всех брюки были заправлены в резиновые сапоги; на спине у большинства рюкзаки или ранцы. Потом они свернули на тропу и пошли вдоль ограды из гнилых жердей и ржавой колючей проволоки. За оградой простиралось поле под паром. К полю примыкали густые посадки ели. Туда туристы пришли через четверть часа. По другую сторону ельника туристы стали присматривать удобное место для привала. На солнечной прогалине между штабелем буковых бревен и буреломом они сбросили рюкзаки и ранцы. Вскоре разгорелся костер. Туристы расположились вокруг него. Появились термосы, бутерброды, фляги, но трапеза не мешала оживленной беседе. Говорили о том, о сем, царила веселая, непринужденная атмосфера. В группе нашелся досужий грибник: он пошел к ельнику попытать счастья. В кармане штормовки уже лежало несколько горстей лисичек. Неподалеку от опушки он высмотрел нечто похожее на большой прекрасный опенок и стал протискиваться между елками. Двумя руками отгибая в сторону еловые лапы, он старался не потерять из виду гриб. Вдруг он наступил на клок сочного мха, и правая нога почти по колено погрузилась в топь. «Странно, — подумал он. — Откуда в ельнике топь? » Он вытащил из жижи правую ногу, чуть не оставшись без сапога, потом оттолкнулся левой и прыжком выбрался на твердую почву. Забыв про опенок, он обернулся и увидел заполняемый черной грязью след от своих ног. Потом заметил, как что-то медленно всплывает над илом, между мхом и еловыми лапами, примерно в метре от того места, где стояла его левая нога. Он застыл, соображая, что бы это могло быть. Выше, выше… Какая-то доля секунды, и он понял наконец, что видит человеческую руку. Тут он закричал. XII

В понедельник двенадцатого ноября все переменилось. Сигбрит Морд уже не числилась пропавшей. Она нашлась — изрядно изуродованный труп. Все знали, где она: там, где ее, по мнению многих, и следовало искать — по ту сторону жизни. Фольке Бенгтссону предъявили ордер на арест. Он ни в чем не сознавался, но его поведение и расплывчатые показания производили не лучшее впечатление, хотя его адвокат оспорил ордер. Это был скорее пустой жест, нежели серьезное заявление. И ведь адвокат был неплохой, хотя профессия и наложила на него свой отпечаток. В Швеции редко считаются с мнением адвокатов. Случается, члены суда дописывают приговор, не ожидая конца защитительной речи. Оттого-то у многих защитников такой унылый вид. Мартин Бек даже повидался с адвокатом, и они обменялись несколькими репликами. Не очень содержательная беседа, но, во всяком случае, защитник высказал мнение, которое Мартин Бек всецело разделял. Оно звучало так: — Не понимаю я его. Фольке Бенгтссона и впрямь нелегко было понять. Мартин Бек беседовал с ним в пятницу — три часа утром и столько же после обеда. Беседы ровным счетом ничего не дали, обе стороны сплошь и рядом повторяли фразы, произнесенные несколько минут назад. В субботу настала очередь Колльберга. Он взялся за дело с еще меньшим воодушевлением, чем Мартин Бек, и результат был соответственный. А именно — никакой. Вся беда в том, что нет надежных свидетелей. Рад опросил всех, кто тогда находился на почте. Четыре человека подтвердили, что Сигбрит Морд и Фольке Бенгтссон разговаривали друг с другом, но никто из них не слышал, что было сказано. Но Фольке Бенгтссон не мог этого знать. Не лучше обстояло дело и со злополучной Сигне Перссон — что она видела и чего не видела, когда встретила грузовик Бенгтссона. Одно не подлежало сомнению. Сигбрит Морд мертва, и ее убийца не пожалел труда, чтобы спрятать тело. — Она могла бы тут всю зиму пролежать, — сказал Рад. — И никто бы ее не нашел, если бы не эти чудаки, которые бродят вокруг озер. Они стояли у места преступления, если преступление и впрямь было совершено здесь, и смотрели на сотрудников, которые искали и фиксировали следы на участке, огороженном веревкой. Мартин Бек глубоко вздохнул, и Рад вопросительно поглядел на него своими живыми карими глазами. Сегодня была очередь Колльберга продолжать однообразный диалог с Фольке Бенгтссоном, и Мартин Бек забыл, что его старого товарища нет рядом с ним. Колльберг обычно понимал вздохи Мартина Бека. Они столько лет проработали вместе, что мыслили одинаково. Чаще всего. И понимали друг друга без слов. Разумеется, не всегда. И разве можно было требовать от Рада, чтобы он понимал, почему Мартин Бек вздыхает. — Ты чего вздыхаешь? — спросил Рад. Мартин Бек не ответил. — Место преступления тебе не по душе? Если это место преступления. Скорее всего оно. — После вскрытия будем точно знать, — сказал Мартин Бек. Если спросить себя, случайно ли было выбрано место, ответ мог быть только один: нет. Более или менее хорошо этот уголок знал только владелец да периодически работавшие здесь люди. Ближайшая постройка — дача, которая пустовала с конца сентября. Место глухое, настоящий медвежий угол. Заехать сюда мог только человек, твердо уверенный, что он благополучно выберется обратно на дорогу. Если кто и знал это место, то скорее всего кто-нибудь из живущих поблизости. Фольке Бенгтссон и Сигбрит Морд жили недалеко, и если исходить из того, что Бенгтссон виновен — а многие так считали, и пока никто не взялся бы доказать обратное, — то место преступления только усиливало подозрения против него. Будь дорога в хорошем состоянии, он мог бы добраться сюда из Андерслёва за десять минут. И ведь именно в этом направлении он, по его собственным словам, ехал. Прислонясь к высокому штабелю распиленных стволов, Мартин Бек смотрел на ельник за буреломом. — Как, по-твоему, Херрготт? Можно было проехать сюда на обычной машине семнадцатого октября? Рад почесал затылок, так что шляпа еще сильнее сдвинулась набекрень. — По-моему, да. До штабеля можно было доехать. Сквозь бурелом этот даже на танке не пробиться. Сидеть, Тимми, слышишь! Вот так, славный песик. Криминалисты, изучавшие место преступления, привезли с собой овчарку — опытную ищейку, и Тимми никак не мог усидеть спокойно, ему непременно хотелось выяснить, что происходит. — Отпусти его, — сказал Мартин Бек и невольно зевнул. — Вдруг найдет что-нибудь. — Еще подерутся. — Там будет видно. Рад спустил Тимми с поводка, и пес тотчас принялся обнюхивать землю. — Только Тимми нам еще не хватало, — послышался через минуту голос Эверта Юханссона, одного из криминалистов. — Если он что найдет, присмотрись как следует, — отозвался Рад. Вскоре Юханссон подошел к ним. Одетый в комбинезон и резиновые сапоги, он тяжело топал по сучьям бурелома. — Вид у нее жуткий, — сказал он. Мартин Бек кивнул. Вообще-то он слишком часто видел такие вещи, они уже перестали производить на него впечатление. Останки Сигбрит Морд выглядели далеко не привлекательно, но ему случалось наблюдать кое-что похуже. — Можете увозить, как только будут сделаны снимки, — заметил Мартин Бек. — Потом поглядим, что псы приволокут. — Тимми тут подобрал что-то непонятное. — Эверт Юханссон держал в руке полиэтиленовый мешочек. — Забирайте все посторонние предметы, — сказал Мартин Бек. — Тут какая-то ветошь лежит, — сообщил Рад, ковыряя землю носком сапога. — Бери и ветошь тоже. Обогнув штабель бревен, они приблизились к веревочной ограде, за которой дежурили неутомимые газетчики. — Одно мне ясно, — сказал Рад. — На старом грузовике Фольке я не взялся бы сюда проехать. Даже в сухую погоду. — А на своей машине? — Моя прошла бы. До того, как военные тут поколесили. — А тебе не приходило в голову, что Бертиль Морд тоже должен знать эти места? — Приходило, приходило… Они перебрались через ограждение. Вместе с газетчиками стоял один из подчиненных Рада. Репортеры вели себя смирно. — Ты не ходил, не смотрел? — спросил полицейского один из репортеров. — Не дай Бог. Мартин Бек усмехнулся. Смесь трагедии с деревенской идиллией. Он больше привык к атмосфере злобной подозрительности, чреватой ударами полицейских дубинок. — Она голая? — обратился репортер к Мартину Беку. — Не совсем, насколько я могу судить. — Но это убийство? — Да, похоже на то. Окинув взглядом представителей прессы, одетых явно не по погоде, он продолжал: — До результатов вскрытия не сможем сообщить вам ничего существенного. Найден мертвый человек. Судя по всему, это Сигбрит Морд, и кто-то пытался спрятать ее тело. Насколько я могу судить, она почти раздета и речь идет о насильственной смерти. Если вы еще постоите и померзнете здесь, то увидите, как мы пронесем мимо вас носилки, накрытые брезентом. Только и всего. — Спасибо, — ответил один из репортеров и, стуча зубами, направился к машинам, которые стояли поодаль. После криминалистического исследования состоялось вскрытие. Находок было сделано мало. Честь самой неожиданной принадлежала Тимми: он подобрал кусок грудинки, но грудинку скорее всего оставили туристы. Особенно удивило Мартина Бека то, что Тимми не съел свою находку. Ветошь, которая неизвестно кому принадлежала. Сама Сигбрит Морд, ее одежда и сумочка. Наручные часы были с календариком, они остановились в четыре часа шестнадцать минут двадцать три секунды в ночь на восемнадцатое — завод кончился. Сигбрит Морд была задушена и подвергнута избиению. Врач обнаружил повреждение лобковой кости, как от очень сильного удара. Некоторый интерес представляло состояние одежды. Пальто и блузка лежали рядом с телом. Юбка и белье разорваны, нижняя часть тела обнажена, бюстгальтер разорван. Мартин Бек остался в Андерслёве, хотя допросы производились в Треллеборге. Он размышлял над заключениями экспертов. Разумеется, их можно было толковать по-разному. Но одно обстоятельство представлялось очевидным. Пальто и блузка целы. Значит, она сняла их сама. Из чего можно заключить — она добровольно поехала к месту своей предстоящей гибели. Где именно состоялось убийство, установить не удалось. Очевидно, поблизости от ямы с водой, но это была лишь догадка. В сумочке ничего необычного. Все указывало на то, что сразу после посещения почты она вместе с кем-то приехала в глухой уголок и была там убита. И ничто не говорило в пользу Фольке Бенгтссона. Примерно так же умерла Розанна Макгроу больше девяти лет назад. А Бенгтссон продолжал запираться, на вопросы отвечал вяло, не проявляя ни малейшей готовности помогать следствию. Еще немного, и расследование зайдет в тупик. Улики были невеские, но общественное мнение против Бенгтссона, так что скорее всего он будет осужден. Мартин Бек был недоволен собой. Что-то тут не так. Что именно? Может быть, все дело в Бертиле Морде? Мартин Бек частенько вспоминал о нем и о его записной книжке. В самом деле, отличная книжка. Все ли он в ней записывал? Например, смерть бразильского смазчика в Тринидаде-Тобаго? Мартин Бек чувствовал сильное желание поговорить с Мордом еще раз. По меньшей мере. Еще он вспоминал банальное содержимое сумочки Сигбрит Морд, подумал о календарике в записной книжке и о записках, которые нашел в ее доме. И среди ее ключей оказался такой, который не подходил ни к одному из замков в доме. Похоже, Морд далеко не все рассказал. Мартин Бек решил съездить в Мальмё и попытаться застать его трезвым. У Бертиля Морда все было, как в прошлый раз. Тот же запах перегара и грязного постельного белья. Тот же полумрак в запущенной лачуге. Морд был даже одет так же: майка и старые форменные брюки. Единственное, что прибавилось, — старый керосиновый обогреватель, который нещадно коптил, усугубляя впечатление запущенности и грязи. Правда, Морд был трезв. — Доброе утро, капитан Морд, — вежливо поздоровался Мартин Бек. — Доброе утро. Белки его глаз, обращенных на посетителя, отливали нездоровой желтизной. Взгляд вызывающ и злобен. — Что надо? — Поговорить с вами. — У меня нет никакого желания разговаривать. Мартин Бек не торопился. Он сел на стул, ожидая услышать какую-нибудь грубость, но Морд только тяжело вздохнул и тоже сел. — Выпьете? Мартин Бек покачал головой. Как и в прошлый раз, на столе стояла контрабандная русская водка. Правда, всего одна бутылка, да и то неоткупоренная. — Не хотите, значит? — Полагаю, вам известно, что мы нашли вашу бывшую жену? — Да, — ответил Морд. — Известие дошло до меня. Привычной рукой он сорвал с бутылки колпачок и швырнул его на пол. Налил полстакана и долго разглядывал, словно живое существо или язык пламени. — Самое удивительное, что я пью-то через силу. — Он сделал маленький глоток. — К тому же боли зверские. Черт, нельзя уже без боли упиться до смерти. Знать, такова доля алкоголика. — Вы переживаете? — Что? — Переживаете? Горюете? Морд медленно покачал головой. — Нет, — произнес он наконец. — Разве можно горевать по тому, что давным-давно потерял. Вот только… — Что? — Странно как-то, что ее больше нет на свете. Вот уж никогда не думал, что Сигбрит раньше меня отдаст концы. — Он угрюмо посмотрел на Мартина Бека. — Еще не один год протяну. Не один… А сколько — черт знает. Протяну еще в этом аду. Он яростно опустошил стакан. — Шведское государство для народа… Аж за границей звон идет. А вернешься домой, поглядишь на все эти дерьмовые порядки… И как только они ухитряются своей пропагандой всем голову морочить. — Он снова наполнил стакан. Мартин Бек не знал, как поступить. Ему нужен хотя бы относительно трезвый Морд. Но и не слишком злой. — Пили бы поменьше, — осторожно заметил он. — Что? — Морд явно опешил. — Что вы себе позволяете, черт бы вас побрал! В моем собственном доме! — Я сказал, чтобы вы поменьше пили. Добрый совет, от чистого сердца. Кроме того, мне надо с вами поговорить и услышать от вас толковые ответы. — Толковые ответы? Откуда взяться толку, когда в дерьме сидишь? Бывало, напьюсь — сразу веселее на душе. Раньше. В этом вся суть. Раньше так бывало! Лихо! Да только не здесь, в других местах. — Например, в Тринидаде-Тобаго? Морд совершенно спокойно воспринял реплику Мартина Бека. — Вот как. Докопались. Чисто сработано. Никогда бы не подумал, что у вас на это хватит ума. — Стараемся, докапываемся до правды, — сказал Мартин Бек. — Чаще всего успешно. — А посмотреть на легавых на улицах города — никогда бы этого не подумал. Сколько раз я себя спрашивал, зачем нам легавые — живые люди. В Копенгагене в увеселительном парке есть механический мужик, брось монету — он выхватит пистолет и стреляет. Добавь еще пару колесиков, будет и другую лапу поднимать и бить тебя дубинкой. А в башку ему магнитофон, чтоб спрашивать вас: «Ну как? » Мартин Бек рассмеялся, представив себе, как начальник ЦПУ воспринял бы предложение Бертиля Морда о реорганизации шведской полиции. Правда, вслух он об этом не сказал. — Мне тогда повезло, — продолжал Морд. — Штраф четыре фунта за убийство гада. В каком-нибудь другом месте меня могли повесить. — Возможно. — У нас-то нет. Зато у нас шайка бандитов может спокойно отравлять существование всему народу. И никакого штрафа не платят, а назначаются губернаторами, бесплатно летают в свои банки в Лихтенштейне и Кувейте. Нет, я не могу ничего дурного сказать о Лихтенштейне и Кувейте. Но вы, кажется, хотели потолковать о Сигбрит. Значит, ее убил тот псих, что рядом живет. И теперь вы его взяли и засадили туда, где ему положено сидеть. А если бы вы его не взяли, я сам поехал бы туда и пришиб его. Вы избавили меня от этой необходимости. Так о чем же тут еще толковать? — О вашей поездке в Копенгаген. — Но ведь вы уже схватили убийцу, черт возьми. — Что вы делали в Копенгагене? — Переходил из кабака в кабак, упился как свинья. Не помню даже, как домой добрался. — Послушайте, капитан Морд. Вы говорили, что сидели в салоне на носу — там, где прежде была курительная первого класса. — Ну да. За столиком посередине салона. Как раз за часами. — Я сам сиживал за этим столиком. Отличный вид. — Точно, почти как на мостике. Наверно, мне оттого и нравится там сидеть. — Вы старый моряк, у вас наметанный глаз. Что-нибудь произошло во время этого рейса? — На море всегда что-нибудь происходит. Да только не вашего ума это дело. — Вы так уверены? Морд сунул руку в задний карман и достал свою потрепанную записную книжку в кожаном переплете. — Как-никак морской рейс, — объяснил он. — Хоть меня и везли, словно тюк какой-нибудь. Значит, и запись есть. Все, что годно для судового журнала, сюда заношу. Когда я не пьян в стельку. Он открыл нужный раздел. — Так… Железнодорожный паром «Мальмёхюс». Встречные суда записаны. — В самом деле? — А как же, все как положено. — Минутку, — сказал Мартин Бек, доставая бумагу и карандаш, — предметы, которыми он редко пользовался вне своего кабинета. — Одиннадцать пятьдесят пять, теплоход «Эресюнд», курсом на порт Мальмё. — Ну, этот каждый день ходит. — Еще бы. Регулярные рейсы… Двенадцать тридцать семь, теплоход «Грипен». То же самое, регулярный рейс. После названия я написал «голубая лента». К атлантической голубой ленте не имеет никакого отношения. — А что же это? — А то, что вдоль борта идет голубая полоса. — И что же тут удивительного? — Раньше полоса была зеленая. Видно, пароходство поменяло цвета. В двенадцать пятьдесят пять встреча поинтереснее, сухогруз под названием «Рюнаткиндар». Фарерский флаг. — Фарерский? — Вот именно, редкость. Потом нас в тринадцать ноль пять и тринадцать ноль шесть обогнали «Ласточка» и «Царица волн» — обе на подводных крыльях. Дальше записано, что у Лангелиние стоял итальянский эскадренный миноносец. Два небольших немецких сухогруза в Фрихавне. Все. — Я запишу себе названия. Можно заглянуть в вашу книжечку? — Нельзя. Я прочту по буквам, что надо. Он прочел по буквам название судна под фарерским флагом. Мартин Бек сказал себе, что надо будет поручить Бенни Скакке проверить. Но в глубине души он уже не сомневался: у Бертиля Морда надежное алиби. Предстояло уточнить еще кое-какие вещи. — Простите, если я вам надоедаю. Но откуда вам известно, что сосед вашей бывшей жены Фольке Бенгтссон? — Она сама об этом говорила. — Вы говорили, что последний раз навещали ее больше полутора лет назад. Тогда Бенгтссон еще не переехал туда. — А кто вам сказал, что я об этом там услышал? Сигбрит приезжала сюда, хотела вытянуть из меня деньги. Я ей дал немного. Ведь она мне нравилась. Ну и душу отвел. Вот тут, на полу. Тогда и рассказала мне про этого психа. Это была наша последняя встреча. Морд уставился на пол. — Значит, он ее задушил, скот проклятый? А где вы его держите? — Это к делу не относится. — О чем же нам тогда толковать? Вы что-то спрашивали насчет домов терпимости. Адреса нужны? — Спасибо, не надо. Бертиль Морд опять застонал. Вдавил кулак в правое подреберье. Налил себе еще водки и выпил. Выждав немного, Мартин Бек сказал: — Похоже, в одном пункте вы неправду говорите, капитан Морд. — Провалиться мне на этом месте, если я вам сегодня хоть что-нибудь соврал. Кстати, что за день сегодня? — Пятница, шестнадцатое ноября. — Прямо хоть в журнал заноси. День без единой лжи. Правда, до вечера еще далеко. — Из ваших собственных слов выходит, что Бенгтссон поселился в Думме уже после того, как вы совсем оттуда уехали. А между тем он видел вас там два раза. — Наглая ложь. Я там не появлялся. Мартин Бек задумался. Потер лоб. Потом спросил: — Вам известно, что у вашей бывшей жены была связь с неким Каем? — Как вы сказали? С Каем? Имя-то какое. В первый раз слышу. Да я бы никогда не допустил, чтобы Сигбрит путалась с кем-то. Правда, дурацкое имя. — Не понимаю, зачем Бенгтссону выдумывать такую вещь. Он решительно утверждает, что два раза видел вас около ее дома. — Он же псих. Двух баб задушил. А вы, комиссар полиции, сидите тут и удивляетесь: зачем бы это ему понадобилось врать? Мартина Бека вдруг осенило: — А что у вас за машина, капитан Морд? — «Сааб». Старый зеленый рыдван. Шесть лет как купил. Стоит где-нибудь около дома с извещением о штрафе на ветровом стекле. Дескать, переведите по почте тридцать пять крон. Я редко трезвый бываю, чтобы за руль садиться. Мартин Бек внимательно смотрел на Морда. Морд молчал. Наконец Мартин Бек снова заговорил: — Ладно, пойду. И скорее всего, вы меня больше не увидите. Хотите совет от души? — Валяйте, может, пригодится. — Продайте вы свой ресторан и прочее имущество, какое есть. И уезжайте куда-нибудь с тем, что выручите. Улетайте в Панаму там или в Гондурас, наймитесь на судно. Пусть даже штурманом. Морд уставился на него своими угрюмыми карими глазами, в которых приступы бешенства так легко чередовались с полным спокойствием. — А что, это идея, — сказал он. Мартин Бек закрыл за собой дверь. Фольке Бенгтссон дважды видел в Думме человека в бежевой «вольво». И человек этот не Бертиль Морд. XIII

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒