Annotation 2 страница

— Всяких хамов повидал я на своем веку, — сказал Пер Монссон. — Но таких, как Бертиль Морд, надо поискать. Они сидели на балконе в доме Монссона на Регементсгатан и наслаждались жизнью. Мартин Бек приехал в Мальмё на автобусе. Он попытался расспросить водителя, но без особого успеха. Другой шофер сидел за рулем в тот злополучный день. Монссон был рослый добродушный мужчина, он отличался спокойным нравом и редко прибегал к сильным выражениям. Но тут и он не выдержал: — Нет, правда, хулиган какой-то. — С капитанами это бывает, — сказал Мартин Бек. — Они часто очень одиноки, а если у такого человека к тому же деспотические замашки, он легко становится наглым и самовластным. Или, как ты выразился, хамом. — Чем он теперь занимается? — Владелец пивнушки в Лимхамне. Ты ведь знаешь его биографию? Доконал себе печень спиртным то ли в Эквадоре, то ли в Венесуэле. Лежал в больнице. Теперь врачи не разрешают ему снова выйти в плавание. Обосновался дома в Андерслёве, но из этого ничего хорошего не вышло. Пил, колотил жену. Она подала на развод. Он был против. Но развод ей дали. Без всяких. — Рад говорит, у него алиби на семнадцатое число. — Относительное… Говорит, смотался на пароме в Копенгаген, чтобы гульнуть. Да только алиби это с душком. На мой взгляд. Говорит, дескать, сидел в носовом салоне. Паром отходит без четверти двенадцать, раньше отчаливал ровно в двенадцать. И будто он сидел в салоне один, и от официанта несло перегаром. Кто-то из команды развлекался у игорного автомата. Я сам часто по этому маршруту езжу. Официант — его зовут Стюре — всегда под мухой, всегда у него мешки под глазами. И всегда один и тот же член команды пичкает кронами игральный автомат. По-моему, тебе стоит самому потолковать с Бертилем Мордом, — сказал Монссон. Мартин Бек кивнул. — Свидетели признали его, — продолжал Монссон. — Да его и нетрудно узнать. Беда только в том, что там каждый день одно и то же. Паром отходит по расписанию, и большинство пассажиров те же. Как тут положиться на память свидетелей? Человека опознают две недели спустя, можно ошибиться в дне. — Значит, ты его уже допросил? — Допросил, и не очень-то он убедил меня. — У него есть машина? — Есть. Он живет в западных кварталах, отсюда рукой подать, если рука длинная. Местер Юхансгатан, двадцать три. До Андерслёва полчаса езды. Примерно. — Почему это так важно? — Да потому, что он туда ездил. Иногда. Мартин Бек не стал больше допытываться. Третье ноября, суббота, на дворе почти лето. Несмотря на праздник — день всех святых, — Мартин Бек намеревался потревожить покой капитана Морда. К тому же капитан вряд ли верующий. — Пожалуй, я пойду, — сказал Мартин Бек. — Давай. Я как раз хотел сказать, что самое время, если ты хочешь застать Морда трезвым. Вызвать тебе такси? — Да нет, лучше пройдусь. Мартин Бек часто бывал в Мальмё и неплохо ориентировался, во всяком случае, в центре города. К тому же стояла хорошая погода, и ему хотелось проветрить мозги перед встречей с Бертилем Мордом. Ведь вот и Монссон подбросил ему явное предвзятое суждение. Предвзятые суждения — это плохо. Поддаваться им опасно, но столь же опасно ими пренебрегать. Всегда следует помнить, что и предвзятое суждение может оказаться верным. Стажер этот мог бы весьма успешно выступить в театре или на телевидении, исполняя пародию на человека, который изо всех сил делает вид, что не следит за домом. К тому же дом был маленький, а соседние здания снесены. Стажер стоял на другой стороне улицы, сплетя пальцы на спине, с отсутствующим видом, однако то и дело косился на дверь, за которой надлежало пребывать жертве его наблюдений. Мартин Бек и пальца не успел оторвать от кнопки, когда Бертиль Морд распахнул дверь. На нем были форменные брюки, а кроме брюк — майка и деревянные башмаки. От него разило перегаром, но к перегару примешивался запах одеколона, и неспроста — огромная ручища сжимала флакон «Флориды» и опасную бритву. Указывая бритвой на своего караульщика, он заорал: — Это еще что за чертова кукла битых два часа стоит и таращится на мой дом? — Ничего подобного, — сказал Мартин Бек, входя и закрывая за собой дверь. — Ничего подобного… — Что — ничего подобного? — кипятился Морд. — В чем дело, черт возьми? — Спокойно, спокойно… — Спокойно? Так оставьте меня в покое! И не подсылайте переодетую шантрапу, чтобы шпионила за мной. Я привык быть сам себе хозяин. А ты-то кто, черт бы тебя побрал? Главная ищейка? — Вот именно, — сказал Мартин Бек. Он прошел мимо Морда и стал осматривать полутемную комнату. Запах стоял такой, словно здесь спало пятьдесят индивидов, притом отнюдь не человеческого рода. Окна завешены старыми ватными одеялами со множеством дыр и жирных пятен; впрочем, если отогнуть угол внизу, можно выглянуть наружу. У одной стены стояла кровать, которую не убирали неделями, а то и месяцами. Обстановку дополняли четыре стула, стол и здоровенный гардероб. На столе — стакан и две бутылки русской контрабандной водки: одна совсем пустая, другая наполовину. В углу валялась гора грязного белья, через открытую дверь в другом конце комнаты было видно кухню, где творилось нечто неописуемое. — Я побывал в ста восьми странах, — орал Морд, — и нигде не видел ничего подобного! Ищейки тебя донимают. Больничная касса тебя донимает. Налоговый инспектор, собес, инспектор по борьбе с алкоголизмом и прочая шваль. Энергосбыт, таможня, переписчики, поликлиника. Даже почта покоя не дает, хотя мне никакая почта не нужна. Мартин Бек перевел взгляд на Морда. Не мужчина — медведь, рост не меньше метра девяносто, вес — добрых сто двадцать пять. Черные волосы, темные злые глаза. — Откуда ты взял эти сто восемь стран? — спросил он. — Не говорите мне «ты». Я не желаю, чтобы всякая сволочь ко мне на «ты» обращалась. Говорите «сэр» или хотя бы «господин». Откуда взял? Дурацкий вопрос, я же сам счет вел. Сто восьмая — Верхняя Вольта. И провалиться мне на этом месте — хуже нашей нет. Я лежал в больницах Северной Кореи, и Гондураса, и Макао, и Доминиканской Республики, и Пакистана, и Эквадора. И нигде не видел такого безобразия, как здесь, в Мальмё, этим летом. Сунули в палату, которую строили еще в прошлом веке. Морд посмотрел по сторонам. — Здесь не убрано, — продолжал он. — Я не мастер убирать, не обучен. Он взял пустую бутылку и отнес на кухню. — Ну так, с этим все. А теперь позвольте задать один вопрос. Что тут такое происходит, черт возьми? Почему, когда я бреюсь, какой-то идиот скребется в мою дверь? Я бреюсь два раза в день, утром в шесть часов, потом в три. Сам бреюсь. Опасной бритвой. Так лучше. Мартин Бек молчал. — Я задал вам вопрос. Не слышу ответа. Вот вы — кто вы такой? За каким чертом пришли в мой дом? — Меня звать Мартин Бек, я служу в полиции. Комиссар уголовной полиции, начальник отдела по расследованию убийств. — Год и месяц рождения? — Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот двадцать второго года. — Ясно. То ли дело, когда сам вопросы задаешь. Что вам угодно? — Ваша бывшая жена пропала семнадцатого октября. — Ну и что? — Нам хотелось бы знать, куда она могла деться. — Хотелось бы… Но я же говорил, сто тысяч чертей, что ничего не знаю. Семнадцатого числа я как раз сидел на пароме «Мальмёхюс», опрокинул стаканчик. Ну хорошо, не стаканчик. — Вы, кажется, держите что-то вроде ресторана? — Держу. У меня там две бабы работают. И полная чистота, черт возьми, вся медь сверкает, а не то я их в два счета выставлю. Я проверяю. Захожу, когда меня никто не ждет. — Понятно. — Вы там что-то насчет убийства намекали. — Да, такая возможность не исключена. Похоже, кто-то ее похитил. А ваше алиби не очень-то надежно. — Мое алиби в полном порядке. Я сидел на «Мальмёхюсе». А вот рядом с ней псих живет, извращенец. Если он Сигбрит хоть пальцем тронул, я ее собственными руками задушу. Мартин Бек посмотрел на его руки. Страшные руки. Не только человека — медведя задушат. — Вы сказали «ее». «Задушу ее». — Я оговорился. Я люблю Сигбрит. Так, вот и прояснилось кое-что. Бертиль Морд — опасный человек, он не владеет собой. За много лет привык командовать другими. Возможно, он неплохой моряк, но на суше ему не по себе. От него можно ждать всего, в том числе самого худшего. — Вся беда моя в том, что я родился на свет в этом проклятом Треллеборге, — говорил Морд. — Стал, так сказать, гражданином, а на черта мне это надо. В стране, которую я могу выносить месяц, от силы два. И все бы еще ничего, все шло хорошо, пока я не заболел. Я полюбил Сигбрит, почти каждый год к ней приезжал. Нам было хорошо вместе. Потом я снова уходил в море. Пока не началась эта волынка. Печень забастовала, и теперь мне не дают справку. Он помолчал. — А теперь уходите, — вдруг произнес он. — Не то я разозлюсь и врежу по морде. — Ладно, — ответил Мартин Бек. — Если приду снова, то скорее всего с ордером на арест. — Катитесь к черту. — Что вы можете сказать о вашей жене? Что она за человек? — Не ваше дело. Вон отсюда. Мартин Бек шагнул к двери. — Всего доброго, капитан Морд, — сказал он. — Постойте, — вдруг остановил его Морд. Он поставил на стол одеколон, положил бритву. — Я передумал. Сам не знаю почему. Он сел и налил себе стакан водки. — Пьете? — Пью, — ответил Мартин Бек. — Но не сейчас и не теплую водку. — И я не пил бы теплую неразбавленную. Будь у меня стюард или слуга, который по первому знаку бегом приносит лед и лимонный сок. А что, в самом деле, продать пивнушку, уехать да наняться на пароход в Панаме или Либерии… Мартин Бек сел к столу. — Вот только одна загвоздка. Меня не возьмут капитаном. От силы штурманом у какого-нибудь типа вроде меня самого. И уж я не стерпел бы. Задушил бы гада. Мартин Бек молча слушал. — Но хоть упиться насмерть в море можно мне или нет? Много ли мне надо было — Сигбрит и пароход. Теперь ни того, ни другого. И околеть спокойно не дают, всякий черт сует свой нос. Он обвел взглядом комнату. — Думаете, мне нравится так жить? Нравится в дерьме сидеть? Он хлопнул ладонью по столу так, что стакан едва не опрокинулся. — Знаю, знаю, что вы думаете! — орал он. — Вы думаете, я Сигбрит угробил. Да только не было этого. Неужели не ясно? Э, да знаю я цену вам, ищейкам шведским и всем прочим. Полицейские — крысы портовые. Только на то и годятся, чтобы приходить на борт и разживаться выпивкой и сигаретами, а не дашь — пожалеешь. Помню паразита одного в Милуолле, когда мы туда ходили. Этакий бобби. Как пришвартуемся — стоит будто статуя и козыряет. «Йес, сёёр», да «Глэд ту си ю, кэптен» ^[1]. Потом набьет карманы табачком и бутылками так, что еле ползет по сходням. И у нас то же самое. — Мне не нужно от вас ни водки, ни табака. — А что же вам нужно, черт возьми? — Мне нужно знать, что случилось с вашей бывшей женой. Поэтому спрашиваю, что вы можете о ней сказать, что она за человек. — Человек? Она хороший человек. Чего вы от меня добиваетесь? Я ее люблю. А вам надо меня подловить. Слышали от этого полицейского в Андерслёве, что я ее поколачивал. А вам известно, что он сам мне однажды по морде съездил? Никогда не думал, что у него духу хватит. Это мне-то — меня всего один раз в жизни били, да и то — четверо против одного. В Антверпене. Но в Андерслёве он был прав, а я не прав, вот и смирился. Мартин Бек посмотрел на Морда. Похоже, старается изобразить, что он не так уж и плох… — Вы долго были женаты? — спросил Мартин Бек. — Да. Сигбрит было всего восемнадцать, когда мы сошлись. Через два месяца я ушел в плавание. И после все время был в море, только на месяц-другой приезжал домой каждый год, и все было очень здорово. — Вы говорите об интимных отношениях? — Ну да. Я ей нравился. — А остальные десять месяцев? — Она говорила, что верна мне, и у меня не было никаких доказательств обратного. — А вы сами? — Сам-то я в каждом порту душу отводил. — А что вы говорили дома? — Кому, Сигбрит? Что говорил — мол, ни разу не изменял, только и ждал отпуска. И теперь ничего не сказал бы, если бы не такие дела. Теперь-то все равно. — Вы хотите сказать, потому что Сигбрит мертва? Если Мартин Бек ждал, что его собеседник вспылит, то он ошибался. Морд отхлебнул из стакана, и рука его не дрожала. — Так и стараетесь меня в ловушку заманить, — спокойно произнес он. — Не выйдет. Во-первых, я в тот день был на пароме, а во-вторых, не верю, что Сигбрит мертва. — А что же вы думаете по этому поводу? — Не знаю. Зато я знаю кое-что другое, что вам и в голову не приходило. — Например? — У Сигбрит есть свое маленькое тщеславие. Ей жутко нравилось быть женой капитана и хозяйкой маленького домика. Пока мы были вместе, нашего заработка вполне хватало. Да у меня еще кое-что для себя оставалось. Потом мы разошлись. Разошлись и разошлись, что тут поделаешь, но с какой стати мне платить ей за то, что она от меня избавилась. Так что никакого пособия или другой помощи она от меня не получала. И после развода ей уже шиковать не приходилось. — Почему же вы разошлись? — Невмоготу мне было торчать в этой деревне и ничего не делать. Вот и ударился в запой, орал на нее, мол, убери, почисти ботинки, колотил ее, а ей это не по нраву было. И ничего удивительного. Потом-то я себя сколько раз за это ругал. И сейчас сижу здесь и кляну себя. За это и за то, что пятнадцать лет выпивал в день по две бутылки. Поехали! Морд залпом выпил весь стакан. Двести граммов водки — словно воду, даже не крякнул. — Хотелось бы выяснить еще одну вещь, — сказал Мартин Бек. — Ну? — После развода ваша связь продолжалась? — Было дело. Приезжал к ней, отводил душу. Но это уже давно было. Последний раз года полтора назад… Я-то все еще надеялся, что мы снова поладим, но теперь уж поздно. — Почему? — Причин много. Хотя бы моя болезнь. Да и зачем восстанавливать отношения, которые во многом строились на лжи и обмане? Пусть даже я один врал. И все-таки я ее люблю. Мартин Бек поразмыслил, потом сказал: — Капитан Морд, судя по вашим словам, вы неплохо женщин изучили. — Что ж, можно сказать и так. А что? — Ваша жена — можно назвать ее привлекательной женщиной, волнующей? — Еще как! Что вы думаете, я просто так каждый год по месяцу и больше стоял на якоре в Андерслёве? Мартин Бек почувствовал, что зашел в тупик. Чем дальше, тем труднее становилось ему определить свое мнение. И Морд уже не вызывал у него такого отпора, как в начале беседы. — Сто восемь стран — это же надо… Как только вы все помните. Морд сунул руку в задний карман брюк и достал записную книжку в кожаном переплете, чуть ли не с молитвенник толщиной. — Помните, помните. Я же говорил вам, учет веду. Вот глядите. Он полистал книжку. Страницы в мелкую черную линейку были почти все исписаны. — Вот, — продолжал Морд. — Тут у меня все. Начинается со Швеции, Финляндии, Польши, Дании и кончается такими странами, как Мальта, Южный Йемен и Верхняя Вольта. Конечно, на Мальте я и раньше бывал, но в перечень записал только после того, как она стала независимой. Мировая книжечка. Я купил ее в Сингапуре более двадцати лет назад и с тех пор ни разу не видел ничего подобного. — Он засунул ее обратно в карман. — Так сказать, судовой журнал моей жизни. Вся жизнь человека в такую маленькую книжечку укладывается… А большинству и того много. Мартин Бек встал. Морд сорвался со стула и вытянул перед собой свои ручищи. — А если кто Сигбрит какую гадость подстроил, предоставьте его мне. Да только никто не посмеет ее тронуть. Она моя. Его темные глаза сверкали. — Разорву в клочья, — бушевал он. — Мне не впервой. Мартин Бек посмотрел на его руки — Вам не мешало бы хорошенько вспомнить, что вы делали семнадцатого числа, капитан Морд. Ваше алиби не очень убедительно. — Алиби, — фыркнул Морд. — По какому это случаю? В два шага он очутился у двери и распахнул ее. — А теперь катитесь к черту. Да поживее, пока я еще добрый. — Всего хорошего, капитан Морд, — вежливо попрощался Мартин Бек. В ярком свете из двери он рассмотрел, что у Морда желтые белки. — Крыса портовая! — проревел Морд. И с грохотом захлопнул за ним дверь. Мартин Бек отшагал метров сто в сторону центра. Потом повернул и направился к гавани. Возле «Савоя» остановился и вошел в бар. — А, здравствуйте, — приветствовал его бармен. Мартин Бек кивнул и сказал: — Виски. — Как обычно, с ледяной водой? Мартин Бек снова кивнул. Прошлый раз он заходил сюда больше четырех лет назад. Да, вот это память. Он долго сидел размышляя. Поди тут разберись. У него было такое чувство, словно Морд в чем-то провел его. Что это, бесшабашная откровенность или изощренная хитрость? Во всяком случае, Морд что-то очень уж легко говорит об убийствах. Он заказал еще стаканчик виски. Потом рассчитался и вышел. Пересек по мостику канал и направился к шеренге такси перед вокзалом. Путь до Андерслёва занял ровно двадцать девять минут. VI

Колльберг появился в Андерслёве только под вечер в воскресенье, и задержка объяснялась вполне уважительными причинами. В субботу приятель, у которого он гостил, угощал его не только раками. К ним подали изрядное количество водки. Похмелье пришлось изгонять с помощью бани и морских ванн. И только тогда Леннарт со спокойной совестью мог сесть за руль автомашины. Вечером они помогли Раду приготовить обед. Как Мартин Бек и ожидал, Рад и Колльберг сразу же подружились. В понедельник утром Рад снова с удовольствием выступил в роли гида, и Колльберг не скрывал восхищения от его рассказа и чудных окрестностей. В Думме они подъехали к дому Фольке Бенгтссона. Грузовик отсутствовал, и на стук в дверь никто не отозвался. — Рыбу ловить отправился, — заключил Рад. — Или объезжает своих клиентов. Вечером должен быть дома. Они расстались около полицейского участка. Рада ждали текущие дела, а Мартин Бек и Колльберг не спеша побрели в сторону шоссе. Воздух был чистый, свежий, пригревало солнце. От здания потребсоюза отъехала желтая машина с красной надписью «КВЕЛЛЬСПОСТЕН». Пока она поднималась в гору, из газетного киоска вышел киоскер и повесил на видном месте рекламный листок. Половину его занимали огромные буквы «Убийство женщины», а ниже мелким курсивом — «в Андерслёве? » Колльберг взял Мартина Бека под руку, собираясь переходить улицу, но Мартин Бек указал кивком на машину пресс-бюро, которая остановилась возле аптеки, напротив гостиницы. — Я обычно покупаю газеты в табачной лавке на площади, — сказал он. — Обычно? У тебя здесь успели выработаться привычки? — Как тебе сказать, просто лавка уютная. Хозяйка магазина стояла за прилавком, держа в руке рекламный листок. — Я вижу, вы уже нашли Сигбрит, — сказала она. Мартин Бек успел стать известным в поселке. — Бедняжка, — продолжала женщина. — Не всему верьте, что в газетах пишут, — сказал Колльберг. — Еще ничего не известно. Кстати, там вопросительный знак стоит, правда совсем маленький. — Что верно, то верно, — подхватила женщина. — Нынешние газеты и продавать-то не хочется. Сплошной обман, и грязь, и ужасы. Купив газеты, они прошли в гостиницу и проследовали в столовую. Время ленча, многие столики были заняты. Они сели в углу возле веранды и развернули газеты. «Треллеборгс Аллеханда» оповещала об исчезновении Сигбрит Морд в небольшой заметке на первой странице. Текст деловой, спокойный, выдержанный в том же духе, как сдержанные высказывания Рада. Упоминались только три фамилии — пропавшей женщины, Рада и Мартина Бека. Репортер отнюдь не умалчивал о том, что к поискам привлечен отдел по расследованию убийств, однако не навязывал читателю никаких предвзятых мнений. Слово «убийство» больше не упоминалось. Газета напечатала фотографию Сигбрит Морд, снятую для паспорта, и просила всех, кто видел пропавшую после семнадцатого числа, сообщить об этом. «Квелльспостен» размахнулась куда шире. На первой полосе — снимок на две колонки: двадцатилетняя Сигбрит Морд с «конским хвостом» и большими белыми клипсами. Внутри — еще фотографии. Дом Сигбрит Морд, дом Фольке Бенгтссона, «известного по убийству Розанны», автобусная остановка, где пропавшую видели в последний раз, испуганный Фольке Бенгтссон в полицейской машине — фото восьмилетней давности, наконец, Мартин Бек с разинутым ртом и взлохмаченными волосами. В тексте делался упор на то, что ближайший сосед Сигбрит Морд отбыл срок за убийство; отдельная заметка излагала основные моменты дела Розанны. Два местных жителя делились в интервью своим мнением о пропавшей: «Славная, милая женщина, всегда приветливая, улыбающаяся». И о Фольке Бенгтссоне: «Странный, диковатый человек, затворник, ни с кем не ладил». Фру Сигне Перссон, «возможно, предпоследний человек, видевший фру Морд живой», очень ярко описывала, как она видела Сигбрит Морд на автобусной остановке и как та, «по-видимому», села в машину Бенгтссона. Особое внимание было уделено «грозе убийц, шефу отдела по расследованию убийств Мартину Беку», но, когда Мартин Бек дошел до слов «шведский Мегрэ», он швырнул газету на соседний стул. — Пока что я не собираюсь высказываться. А потом придется устроить небольшую пресс-конференцию, — сказал Мартин Бек, глянув на Колльберга. Подошла официантка, они заказали сконский гуляш с огурцом и свеклой. Ели молча. Колльберг управился первым, как всегда. Вытер рот и обвел взглядом зал; почти все посетители уже разошлись. Кроме Колльберга и Мартина Бека, остался всего один клиент, он сидел за столиком возле двери на кухню. Перед ним стояла бутылка минеральной воды и стакан. Он курил трубку и листал газету, время от времени поглядывая в их сторону. Лицо его кого-то напоминало Колльбергу, и он, словно невзначай, присмотрелся к нему. Лет около сорока, густые светлые волосы длинными прядями спускались на воротник светло-коричневой замшевой куртки. Очки в металлической оправе, курчавые баки, подбородок гладко выбрит. Лицо худое, с выступающими скулами, около рта — горькие складки. Нахмурив брови, он выскребал из трубки пепел в пепельницу. Пальцы длинные, жилистые. Вдруг клиент поднял голову и встретил взгляд Колльберга. Синие глаза его смотрели спокойно, уверенно. Колльберг не успел отвести свой взгляд, и несколько секунд они словно изучали друг друга. Мартин Бек отодвинул тарелку и допил пиво. В ту минуту, когда он поставил бокал, человек с трубкой сложил свою газету, встал и подошел к их столику. — Вы меня не узнаете? Мартин Бек внимательно посмотрел на него и покачал головой. Колльберг ждал. — Оке Гюннарссон. Правда, теперь моя фамилия Буман. Они сразу вспомнили. Шесть лет назад он в драке убил своего сверстника и коллегу, журналиста Альфа Матссона. Оба были под крепкой мухой, Матссон первый затеял драку, убийство было непреднамеренным. Когда Гюннарссон опомнился, он взял себя в руки и очень толково постарался замести следы. Дело было поручено Мартину Беку, ему пришлось даже на неделю выехать в Будапешт, но в конце концов он выследил Гюннарссона. Колльберг присутствовал при аресте, но победа не доставила им удовлетворения, они успели проникнуться симпатией к Гюннарссону и видели в нем скорее жертву обстоятельств, чем хладнокровного убийцу. В то время Гюннарссон носил бороду, стригся коротко и был куда тучнее. — Садись, — пригласил Мартин Бек, убирая со стула газету. — Спасибо. — Оке сел. — А ты изменился, — сказал Колльберг. — И вес сбросил. — Я не старался. А вообще-то нарочно изменил внешность. И не так уж плохо, если вы не узнали меня сразу. — Почему «Буман»? — спросил Колльберг. — Девичья фамилия матери. Самое простое. И теперь я так привык, что старую свою фамилию почти и не вспоминаю. Буду вам признателен, если вы тоже ее забудете. — Ладно, Буман, — сказал Колльберг. — Что ты делаешь в Андерслёве? — спросил Бек. — Ты здесь живешь? — Нет, — ответил Оке Буман. — Приехал, чтобы попробовать взять у вас интервью. Я живу в Треллеборге. Работаю в «ТА». Это мой материал на первой полосе вы только что читали. — Ты же совсем по другим темам специализировался, — заметил Колльберг. — Верно. Да только в провинциальной газете приходится быть мастером на все руки. Мне еще повезло, что устроился на работу. Мой опекун помог. — Давно ты в этой газете? — спросил Мартин Бек. — Уже полтора года. Мне шесть лет дали — помните небось. Непредумышленное убийство. Три года отсидел, остальные сбросили и выпустили условно. Первое время на воле я себя жутко чувствовал. Чуть не хуже, чем в тюрьме, а там ведь ой как не сладко. Я не знал, куда деться. Главное было — держаться подальше от Стокгольма. В конце концов взяли меня в авторемонтную мастерскую в Треллеборге. И назначили опекуна — мировая баба. Она уговорила меня, чтобы я снова начал писать. Вот и попал в газету. Только главный редактор да еще два-три человека в городе знают… В общем, мне чертовски повезло. По лицу его нельзя было сказать, что он очень счастлив. Принесли кофе; некоторое время царило молчание. Журналист посасывал трубку, нерешительно глядя на Мартина Бека. — Меня ведь газета прислала, чтобы я расспросил вас об этом исчезновении, — сказал он извиняющимся тоном. — А я тут сижу и все про свои дела говорю. — Да нам ведь в общем-то и нечего добавить к тому, что ты уже написал, — ответил Мартин Бек. — Ты ведь беседовал с Херрготтом Радом? — Говорил, конечно, — подтвердил Оке Буман. — Но если вы оба сюда явились, значит, что-то подозреваете. Только по-честному — вы допускаете, что Фольке Бенгтссон убил ее? — Мы пока ничего не допускаем. С Бенгтссоном даже и не говорили еще. Нам известно только одно: что Сигбрит Морд с семнадцатого октября не бывала дома и никто, похоже, не знает, где она. — Но ведь вы читали «Вечерку». — За их догадки мы не отвечаем, — сказал Колльберг. — А вот твоя газета производит вполне пристойное впечатление. — Мы думаем вскоре созвать пресс-конференцию, — объяснил Мартин Бек. — Сейчас в этом нет смысла, нам просто нечего сказать. Но если ты наберешься терпения, я позвоню и скажу, как только выяснится что-нибудь новое. Идет? — Идет, — ответил Оке Буман. У Мартина Бека и Колльберга было такое чувство, словно они перед ним в долгу. И они сами не смогли бы объяснить почему. Мартин Бек снова и снова вспоминал руки Бертиля Морда, и после ленча ему вдруг пришло в голову съездить в Треллеборг и послать по телексу запрос в Париж, в «Интерпол», по поводу этого Морда. Большинство людей, в том числе многие сотрудники полиции, считают «Интерпол» никчемной организацией. Дескать, она тяжела на подъем, сплошная бюрократия, а в общем одна только видимость. В данном случае эта характеристика себя не оправдала. Ответ пришел через шесть часов. Бек и Колльберг устроились в доме у Рада. Полиция Тринидада-Тобаго сообщала, что Бертиль Морд был задержан шестого февраля тысяча девятьсот шестьдесят пятого года за убийство смазчика, бразильца по национальности. В тот же день полиция рассмотрела его дело и нашла Бертиля Морда виновным в нарушении общественного порядка, а также в «джастифайэбл хомисайд» ^[2], что в Тринидаде-Тобаго считалось ненаказуемым. За нарушение общественного порядка его присудили к штрафу в размере четырех фунтов. Смазчик пристал к женщине, находившейся в обществе Морда, и, следовательно, сам был виноват в том, что произошло. Морд покинул страну уже на следующий день. — Пятьдесят крон, — сказал Колльберг. — Не так уж дорого за то, чтобы отправить на тот свет человека. — Джастифайэбл хомисайд, — произнес Рад. — Это как же по-нашему будет? Шведский закон предусматривает право на самозащиту… Но как же все-таки перевести? — Непереводимая формулировка, — сказал Мартин Бек. — Несуществующее понятие, — подхватил Колльберг. — Ну нет, — рассмеялся Рад. — В Штатах оно очень даже существует. Стоит полиции кого-нибудь убить — джастифайэбл хомисайд! Дословно — оправданное убийство. Там без этого дня не проходит. Наступила мертвая тишина. Колльберг с отвращением отодвинул тарелку с недоеденным бутербродом. Потом он жадно глотнул пива и вытер рот рукой. — Так на чем мы остановились? У Морда тухлое алиби, а то и вовсе никакого. И он известный буян. А как с мотивами? — Ревность, — сказал Мартин Бек. — К кому ревновать? — Бертиль Морд способен ревновать к коту, — заметил Рад и несмело усмехнулся. — Потому они и не держали кота. — Не густо, — сказал Колльберг. — Перейдем к Фольке. У Фольке Бенгтссона нет никакого алиби и есть судимость за убийство. Но есть ли у него мотивы? — Он ненормальный — чем не мотив, — сказал Рад. — Если говорить об убийстве Розанны Макгроу, — возразил Мартин Бек, — то там был мотив. Правда, достаточно сложный. — Чепуха, Мартин, — вмешался Колльберг. — Есть одна вещь, о которой мы с тобой никогда не говорили, но я об этом думал много раз. Ты убежден, что Фольке Бенгтссон был виновен в убийстве… Я тоже в этом убежден… А доказательства? Конечно, он тебе признался — после того как мы подстроили ему провокацию, а я сломал ему руку. На суде-то он отпирался. Что же было доказано? Только то, что он пытался изнасиловать или, возможно, — повторяю: возможно! — убить сотрудницу полиции, которой мы поручили заманить и соблазнить его и которая была почти раздета, когда он пришел к ней на квартиру. И вот тебе мое мнение: в правовом государстве Фольке Бенгтссон не был бы осужден за убийство Розанны Макгроу. Доказательства слишком слабы. Не говоря уже о том, что у него психика не в порядке, а его вместо больницы заперли в тюрьму. — Как бы то ни было, завтра надо допросить Фольке Бенгтссона, — сказал Мартин Бек, уходя от неприятной темы. — Да, — согласился Рад. — Пора уже. — По-моему, надо еще устроить и пресс-конференцию, — заметил Колльберг. — Хоть и противно. Мартин Бек мрачно кивнул. По лицу Рада было видно, что он предвкушает интересный, даже увлекательный день. Мартин Бек и Колльберг смотрели на дело иначе. VII

Это была роскошная процессия. Ровно в час дня шестого ноября тысяча девятьсот семьдесят третьего года они вышли из андерслёвского полицейского участка; впереди выступал нижний чин в форме. Следом за Мартином Беком шагал Колльберг, сопровождаемый по пятам псом Тимми. Замыкал шествие Рад, как всегда в зеленых резиновых сапогах и охотничьей шляпе, сдвинутой на затылок; рука его держала туго натянутый поводок. Колльберг и Мартин Бек сели в патрульную машину, а Рад затолкал своего пса в томатную «аскону» и сел за руль, чтобы возглавить выезд. В кортеже не хватало только одной машины — зеленого «зингера» Оке Бумана. Объяснялось это очень просто. Верный вчерашнему обещанию, Колльберг позвонил в Треллеборг и заранее известил Бумана, что намечено на этот день. — Лучше не будем спешить, чтобы никто не отстал, — сказал, ухмыляясь, Рад. — Завидую Херрготту, — произнес Колльберг — Веселая душа. — Это верно, — сказал вдруг водитель. — Такого весельчака поискать надо. Работать с ним сплошное удовольствие, я рад такому начальнику, извините за каламбур. Да он никогда и не строит из себя начальника. Чином куда старше меня, но ни разу не дал мне это почувствовать. — Давно в полиции служишь? — спросил Мартин Бек. — Шесть лет. Больше никуда не смог устроиться. Не знаю, как вам понравятся мои слова, но начинал я службу в Мальмё и чувствовал себя так паршиво, что дальше некуда. Люди смотрели на меня, как на зверя, да я и сам чувствовал, что со мной что-то неладное творится. В шестьдесят девятом послали нас разгонять демонстрацию — как пошли мы колошматить народ дубинками! Я сам девчонку одну ударил, лет семнадцати, не больше, да еще с ней ребенок маленький был. Мартин Бек посмотрел на Эверта Юханссона. Молодой парень, открытый, искренний взгляд. Колльберг вздохнул, но промолчал. — Потом я сам себя увидел в телевизоре. Прямо хоть иди вешайся. В тот же вечер решил бросить эту службу, но… — Давай, давай. — Ну, просто у меня жена молодец. Это она придумала, чтобы я попросился в провинцию. И мне повезло. Попал сюда. Иначе не носил бы я сегодня эту форму. Рад свернул направо, и вскоре они оказались у цели. Дом небольшой, старый, но не запущенный. Недалеко от калитки стояла машина Оке Бумана; сам владелец сидел впереди с книгой в руках. Фольке Бенгтссон орудовал лопатой около курятника. Он был в комбинезоне, в кожаных сапогах, на голове клетчатая кепка. Рад подошел к багажнику своей «асконы» и достал хозяйственную сумку из полиэтилена. — Присмотри, пожалуйста, за псом, Эверт, — попросил Рад. — Знаю, знаю, задание нелегкое, но и наше ненамного лучше. И постарайся не пускать на участок компанию репортеров. Он вошел в калитку, Мартин Бек и Колльберг последовали за ним. Колльберг аккуратно закрыл за собой калитку. Фольке Бенгтссон отставил лопату в сторону и встретил их на крыльце. Войдя в дом, Рад достал из сумки ботинки и переобулся. Мартин Бек слегка опешил. Он корил себя за плохое знание деревенских обычаев и нравов. А ведь все логично: отправляешься в гости в сапогах — захвати ботинки. Фольке Бенгтссон тоже снял сапоги. — Пойдем в гостиную, что ли, — произнес он бесцветным голосом. Мартин Бек быстро осмотрел комнату. Обставлена скромно, но аккуратно. Единственные предметы роскоши — большой аквариум и телевизор. Снаружи доносился шум тормозящих машин, его сменил нестройный галдеж. Бенгтссон почти не изменился за девять лет. Если тюрьма и наложили на него свою печать, то в глаза это не бросалось. Мартину Беку вспомнилось лето шестьдесят четвертого. Бенгтссону было тогда тридцать восемь лет, он производил впечатление спокойного, сильного, здорового человека. Синие глаза, волосы чуть тронуты сединой. Высокий, плечистый, симпатичный. Аккуратная, располагающая внешность. Теперь ему сорок семь, седины прибавилось. В остальном никакой разницы. Мартин Бек провел по лицу ладонью. Ему вдруг отчетливо представилось, как трудно было одолеть сопротивление этого человека, заставить его раскрыться, проговориться, хоть в чем-то признаться. — Ну так, — начал Рад. — Вообще-то не мне вести допрос, но я полагаю, ты понимаешь, о чем речь. Фольке Бенгтссон кивнул. Или не кивнул. Во всяком случае, дернул головой. — Очевидно, тебе знакомы эти господа. — Как же, — ответил Бенгтссон. — Я сразу узнал старшего ассистента Бека и ассистента Колльберга. Добрый день. — Теперь они уже комиссары полиции, — поправил Рад. — Ну да это большой роли не играет. — Гм, — вступил Колльберг. — Строго говоря, я только врио комиссара. А настоящий титул — инспектор. Но как сказал Херрготт, это роли не играет. Кстати, может, перейдем на «ты»? — Пожалуйста, — согласился Бенгтссон, — Тем более что здешние вообще не церемонятся. Я заметил, что дети даже пастору говорят «ты». В тюрьме тоже обходились без церемоний. — Неприятно тюрьму вспоминать? — спросил Мартин Бек. — Почему же неприятно. Я там превосходно чувствовал себя. Полный порядок, правильный образ жизни. Куда лучше, чем дома. Ничего плохого сказать не могу. Мне жилось хорошо, никаких осложнений, как говорится… Может, сядем? — сказал Бенгтссон. Мартин Бек сел, Рад тоже. Никто из них не подумал о том, что стульев только три. — Речь пойдет о Сигбрит Морд, — сказал Мартин Бек. — Ясно. — Вы… ты ведь ее знаешь? — Конечно. Она живет в двухстах шагах отсюда, через дорогу. — Она исчезла. — Я слышал об этом. — Последний раз ее видели около часа дня, семнадцатого, прошлого месяца. В среду, значит. — Ну да, мне точно так и говорили. — Она заходила на почту в Андерслёве. Оттуда должна была ехать на автобусе до здешней развилки. — И это я тоже слышал. — Свидетели утверждают, что вы с ней разговаривали на почте. — Правильно, разговаривал. — И о чем же вы говорили? — Она хотела купить яиц, спросила, будет ли что-нибудь в пятницу. — Так. — Я сказал, что найдется десяток. — Ну! — Ее это устраивало. Сказала, что десятка хватит. — А еще что она сказала? — Спасибо сказала. Или что-то в этом роде. Точно не помню. — Сигбрит Морд в тот день была без машины. — Да, мне об этом тоже говорили. — Вот я и хочу спросить: ты знал, что она без машины? Знал, когда вы встретились на почте? Фольке Бенгтссон долго молчал, наконец ответил: — Знал. — Откуда тебе это было известно? — Так ведь соседи, хочешь не хочешь — такие вещи примечаешь. — А ты приехал и Андерслёв на своем грузовике? — Ну да, он на плошали стоял. Рад вытащил из кармана пиджака старые карманные часы и щелкнул крышкой. — Как раз в это время Сигбрид Морд должна была стоять на автобусной остановке, — заметил он, — Если только ее не подобрала попутная машина. Фольке Бенгтссон посмотрел на свои ручные часы. — Точно. Все правильно, И мне так говорили. — И в газетах так написано, — вставил Мартин Бек. — Я не читаю газет и журналов, — ответил Фольке Бенгтссон. — Даже развлекательных, вроде «Лектюр»? Даже спортивных? — «Лектюр» стал не тот, что прежде, одни пошлости. Спортивных журналов совсем не осталось. И вообще еженедельники слишком дорого стоят. — Раз уж вы встретились на почте и у нее не было машины, почему бы не подвезти ее на своем грузовике? Вам ведь было по пути? Его вопрос опять заставил Бенгтссона задуматься. — Верно, — произнес он наконец. — Кажется, почему бы не подвезти? Но это только кажется. — Она просила подвезти ее? На сей раз Бенгтссон так долго медлил с ответом, что Мартин Бек счел нужным повторить вопрос. — Сигбрит Морд спрашивала вас, не подвезете ли вы ее на грузовике? — Честное слово, не припомню. — Но допускаете такую возможность. — Не знаю. Это все, что я могу сказать. Мартин Бек посмотрел на Рада. Тот поднял брови и пожал плечами. — Может быть, дело было наоборот? Вы сами вызвались подвезти ее? — Ни в коем случае, — немедленно ответил Бенгтссон. Голос его звучал уверенно. — Значит, на этот счет у вас нет никаких сомнений? — Никаких. Я никогда никого не подвожу. Если кто и едет со мной, так это только в связи с моей работой. Да и это бывает очень редко. — Вы говорите правду? — Конечно. — Значит, исключено? — Абсолютно. Совершенно немыслимо. — Почему же так — даже немыслимо. — Видно, такая у меня натура. Да, натура у Фольке Бенгтссона замысловатая. Есть о чем поразмыслить. — Это как понимать? — спросил Мартин Бек. — А так, что я привык по распорядку жить. Любой из моих клиентов может подтвердить, что я не люблю опаздывать. Если меня что-нибудь и задержит, потом спешу нагнать. Мартин Бек поглядел на Рада, который изобразил на лице гримасу. Ее следовало понимать: мол, приверженность Бенгтссона к пунктуальности не подлежит сомнению. — Меня выводит из себя все, что нарушает обычное течение моей жизни. Кстати, и наша беседа выбивает меня из колеи. Не то, чтобы меня лично, но из-за нее у меня куча дел останется невыполненной. — Понятно. — И могу повторить, что я никого не подвожу. Тем более женщин. Колльберг поднял голову. — Почему? — Что «почему»? — Почему ты сказал: «Тем более женщин»? Лицо Бенгтссона изменилось, посуровело. И взгляд его был уже не безразличным. Но что он выражал? Ненависть? Отвращение? Страсть? Осуждение? Возможно, безумие. — Отвечай, — сказал Колльберг. — У меня было много неприятностей из-за женщин. — Это нам известно. Но ведь больше половины человечества составляют женщины, от этого никуда не денешься. — Женщина женщине рознь, — возразил Бенгтссон. — Мне почти одни скверные попадались. — Скверные? — Вот именно. Скверные люди. Недостойные представительницы своего пола. Колльберг безнадежно уставился на окно. Псих, да и только. Но что это доказывает? Вот на груше в двадцати шагах от дома повис, словно обезьяна, фотограф из газеты — можно считать его нормальным? Наверно, можно. Колльберг глубоко вздохнул и обмяк. Мартин Бек с присущей ему методичностью продолжал: — Оставим пока эту тему. — Оставим, — согласился Фольке Бенгтссон. — Не будем заниматься общими рассуждениями, обратимся к фактам. Вы вышли из почты всего через несколько минут после нее, так? Что было дальше? — Я сел в машину и поехал домой. — Прямо сюда? — Прямо сюда. — Теперь следующий вопрос. — Слушаю. Мартин Бек был недоволен собой. Почему он никак не может заставить себя говорить «ты»? Колльберг смог, и у Рада это звучало вполне естественно. — Машина должна была проехать мимо Сигбрит Морд, либо когда она стояла на остановке, либо в непосредственной близости от нее. Фольке Бенгтссон молчал. Мартин Бек услышал свой собственный голос: — Фру Морд при этом было видно? — Вопрос-то простой, Фольке, проще некуда, — сказал Рад. — Видел ты Сигбрит или не видел? Бенгтссон подумал еще, наконец вымолвил: — Я ее видел. — Чуть громче, пожалуйста, — попросил Мартин Бек. — Я ее видел. — Где именно? — На автобусной остановке. Может быть, несколько шагов не доходя остановки. — Один свидетель утверждает, что машина притормозила около остановки. Может быть, даже остановилась. Убегали секунды. Время шло. Все стали на минуту старше. Наконец Бенгтссон тихо произнес: — Я видел ее и, возможно, сбавил ход. Она шла вдоль правой обочины. Я всегда стараюсь ехать осторожно и притормаживаю, когда обгоняю пешехода. Может быть, так было и на этот раз, я не помню. — Машина шла так тихо, что совсем остановилась? — Нет, я не останавливался. — А со стороны могло показаться, что машина остановилась? — Не знаю. Честное слово, не знаю. Знаю только, что я не останавливался. Мартин Бек повернулся к Раду: — Кажется, он только что говорил, что старается ехать быстрее, когда запаздывает? — Говорил, точно. Мартин Бек снова обратился к убийце. Черт возьми, он в самом деле уже думал о нем как об убийце. — Посещение почты не было задержкой, которая потом вынуждала бы поторапливаться? — Я всегда захожу на почту по средам, — спокойно ответил Фольке Бенгтссон. — Во-первых, отправляю письмо матери в Сёдертелье. Ну и еще дела бывают. — Сигбрит Морд не садилась в машину? — Нет. Честное слово, не садилась. Вопрос был наводящий, но в обратном смысле. — Или Сигбрит Морд все же села в машину? — Нет, не села. Я не останавливался. — Еще вопрос. Может быть, Сигбрит Морд помахала рукой или сделала еще какой-нибудь знак? Снова воцарилась мучительная, непонятная пауза. Бенгтссон молчал. Смотрел в глаза Мартину Беку и молчал. — Сигбрит Морд сделала какой-нибудь знак, когда увидела машину? Еще кусок жизни ушел в небытие. Мартин Бек думал о женщинах и о том, на что можно было потратить это время. Снова на выручку пришел Рад. Он рассмеялся и сказал: — Ну что ты молчишь, Фольке? Махала тебе Сигбрит или нет? — Не знаю, — ответил Бенгтссон. Так тихо, что они едва расслышали. — Не знаете? — повторил Мартин Бек. — Да, не знаю. — Почему ты не хочешь говорить ему «ты»? Уж больно вычурно получается, — сказал Рад. — Не могу, — ответил Мартин Бек. Это была правда. Он не мог. Хорошо хоть, хватает духу быть честным. — Ладно, не можешь, так не можешь, — вздохнул Рад. — Кто за правду горой, тот и герой. Всяк правду хвалит, да не всяк ее сказывает. Колльберг слегка опешил. — Народная мудрость, — объяснил Рад, смеясь. Фольке Бенгтссон не смеялся. — Итак, Бенгтссон знаком с Сигбрит Морд. Не может быть, чтобы вы никогда не думали о ней как о женщине. Я задам вопрос и хочу услышать честный ответ. Какого мнения Бенгтссон о ней? Как о женщине… Молчание. — Отвечай, — сказал Рад. — Фольке, ты должен ответить. Только по-честному. — Иногда я думаю о ней как о женщине. Изредка. — Ну и? — поторопил его Мартин Бек. — По-моему, она… — Что она? Фольке Бенгтссон и Мартин Бек смотрели друг другу в глаза. У Бенгтссона — голубые. У Мартина Бека (ему ли об этом не знать) — серо-голубые. — Отвратительная, — сказал Фольке Бенгтссон. — Безнравственная. Животное. От нее разит. Но я вижусь с ней часто. А думал вот так только два или три раза. Вы это хотели от меня услышать? — спросил Фольке Бенгтссон. — Ты отнес ей яйца в пятницу? — Нет, я же знал, что ее нет. Они помолчали. — Вы меня мучаете, — сказал Фольке Бенгтссон. — Но я на вас не в обиде. Такая уж у вас работа. Моя работа — торговать рыбой и яйцами. — Верно, — мрачно произнес Колльберг. — Мы мучили тебя раньше и теперь мучаем. Я в тот раз сломал тебе руку. Ни за что ни про что. — Ничего, она быстро срослась. Совсем зажила, честное слово. Вы приехали, чтобы забрать меня? Мартина Бека вдруг осенило. — Ты видел бывшего мужа Сигбрит Морд? — Видел. Два раза. Он приезжал на бежевой «вольво». Рад изобразил лицом нечто загадочное, но вслух ничего не сказал. — Может быть, хватит? — спросил Колльберг. Мартин Бек встал. Рад снял ботинки и убрал их в сумку. Надел сапоги. Он один догадался сказать: — Всего хорошего, Фольке. Извини. — Всего, — сказал Колльберг. Мартин Бек промолчал. — Небось еще приедете, — сказал Фольке Бенгтссон. — Там будет видно, — ответил Рад. За калиткой их встретило щелканье фотокамер. Кто-то, сидя в машине, говорил в микрофон передатчика: — Шеф отдела по расследованию убийств в эту минуту выходит со своим ближайшим сотрудником из дома убийцы Розанны. Дом находится под наблюдением местной полиции и ищейки. Убийца, по-видимому, не арестован. Рад прокашлялся и громко объявил: — Пресс-конференция откладывается на полчаса. Сбор в здании муниципалитета. Лучше всего в библиотеке. VIII

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒