Annotation 1 страница

Ноябрь 1973 года. В маленьком шведском посёлке Андерслёв пропала женщина, сорокалетняя Сигбрит Морд. Местная полиция предполагает, что произошло убийство и подозревает бывшего мужа Сигбрит — Бертиля Морда и её соседа, Фольке Бенгтссона. Раскрыть все детали возможного преступления предстоит начальнику отдела по расследованию убийств стокгольмской полиции Мартину Беку и его ближайшему помощнику, Леннарту Кольбергу. Пер Валё, Май ШёвалльIIIIIIIVVVIVIIVIIIIXXXIXIIXIIIXIVXVXVIXVIIXVIIIXIXXXXXIXXIIXXIIIXXIV

notes12

Пер Валё, Май Шёвалль
УБИЙЦА ПОЛИЦЕЙСКОГО
(сокращенный перевод)

Она пришла на остановку заблаговременно. Автобус будет не раньше, чем через полчаса. Тридцать минут в жизни человека — не так уж много. К тому же она привыкла ждать. Она думала о том, что приготовить на обед. И о своей внешности. Она старалась следить за собой. Но ей не суждено было дождаться автобуса. Ей осталось жить только двадцать семь минут. Что сказать о ее внешности? Стоит на обочине женщина лет сорока, довольно высокая, крепкая, прямые ноги, широкие бедра; полнеющая, что она всячески старается скрыть. Одежда диктовалась модой, даже в ущерб удобству. В этот ветреный осенний день на ней было длинное, расклешенное ярко-зеленое пальто, нейлоновые чулки, коричневые лакированные сапожки на платформе. На левом плече висела квадратная сумочка с большим латунным замком — тоже коричневая, как и замшевые перчатки. Светлые волосы опрыснуты лаком, на лицо умело наложена косметика. Она заметила машину лишь после того, как та остановилась. — Подвезти? — спросил водитель. — Ага… — Она словно растерялась. — Подвези. Не рассчитывала тебя встретить. Собиралась ехать на автобусе. — Я знал, что застану тебя здесь, — объяснил он. — И мне по пути. Ну, живей. Живей… Сколько секунд понадобилось ей, чтобы занять место рядом с водителем? Живей… Он с места развил большую скорость. Она держала сумочку на коленях — чуть настороженная, удивленная, слегка озадаченная. Поглядела на водителя, но его внимание как будто было сосредоточено на дороге. Он свернул с шоссе направо. Почти сразу последовал еще один поворот, потом еще. Дорога становилась все хуже. — Ты что задумал? — Она испуганно хихикнула. — Дело есть. — Где? — Здесь. — Он затормозил. На мху впереди запечатлелись следы его собственной машины. Свежие следы. — Вон там, — кивнул он. — За дровами. Хорошее место. Он вылез, обошел вокруг машины, открыл ей дверцу. Опираясь на него, она сняла пальто. И аккуратно положила на сиденье рядом с сумочкой. — Пошли. Голос его звучал спокойно, но он не взял ее за руку, а медленно направился к дровам. Она пошла за ним. За штабелем ветра не было, пригревало солнце. Громко жужжали мухи, пахло зеленью. Словно лето и не кончалось. — Сними блузку, — велел он. — Сейчас, — смущенно ответила она. Она замерла с блузкой в руке, не зная, куда ее деть. Он взял у нее блузку и тихо положил на край штабеля. Только тут она подняла взгляд и увидела его глаза. Глаза, полные отвращения, ненависти, вожделения. Она не успела вскрикнуть. Да это и не помогло бы. Он знал, какое место выбирать. Он поднял руки, стиснул ее шею сильными загорелыми пальцами и стал душить. Ее затылок уперся в бревна, и она подумала: «Мои волосы». Это была ее последняя мысль. Она упала, раздетая, на душистый ясменник и прошлогоднюю листву. Он подождал с минуту, дыхание стало нормальным, сердце перестало отчаянно колотиться. За штабелем громоздился бурелом, память об осеннем урагане шестьдесят восьмого года, дальше начинались густые посадки ели в рост человека. Нелегко было тащить ее среди поваленных стволов и вывороченных корней, но он не спешил. В гуще ельника была яма, наполненная желтой от глины водой. Он свалил ее в яму. Вернулся к машине и взял зеленое пальто. Поразмыслил, как быть с сумочкой. Потом взял с бревен блузку, обернул ею сумочку и отнес все к яме. Яркий цвет пальто бросался в глаза, поэтому он взял толстый сук и постарался затолкать все вещи поглубже в яму. Затем около четверти часа собирал лапник и мох. И тщательно накрыл ими яму, чтобы случайные прохожие даже не подозревали о ее существовании. Несколько минут изучал результаты своих трудов, кое-что поправил и наконец остался доволен. Пожал плечами и пошел к машине. Достал из багажника ветошь, вытер сапоги, бросил ее на землю. Она лежала на виду — мокрая, грязная. Ничего. Ветошь — дело обычное. Она ни о чем не говорит, ничего не доказывает. Он сел в машину и пустил мотор. По пути он думал о том, что все сошло благополучно и она получила по заслугам. II

Перед многоквартирным домом на Росюндавеген в Сольне стояла машина, черный «крайслер» с белыми крыльями и крупной белой надписью «Полиция» на дверцах, капоте и багажнике. Хотя на часах было всего половина девятого и ясный, звездный октябрьский вечер был не таким уж холодным, длинная улица казалась почти безлюдной. Редкие прохожие с любопытством смотрели на полицейскую машину, но интерес их тотчас угасал, так как вокруг нее ничего не происходило. Двое полицейских сидят и дремлют, только и всего. Однако, если присмотреться к ним поближе, можно было сделать вывод, что они не очень-то похожи на обычных полицейских. Форма в полном порядке, портупея, дубинка, пистолет — все на месте. А отличие заключалось в том, что водителю, тучному мужчине с добродушным лицом и пытливыми глазами, как и его более стройному товарищу, который подпирал плечом стекло дверцы, было лет под пятьдесят. Нижние чины полиции обычно молодые спортивные парни. Если же встречаются исключения, то старшего сопровождает коллега помоложе. Двое в черно-белом «крайслере» надели форму патрулей для маскировки, в машине сидели не кто иной, как руководитель отдела по расследованию убийств Мартин Бек и его ближайший сотрудник Леннарт Колльберг. Идея принадлежала Колльбергу. Он исходил из того, что ему было известно о человеке, за которым они охотились. Фамилия этого человека была Линдберг, прозвище — Лимпан, занятие — вор, специальность — кражи со взломом. Три недели назад Лимпан пришел в ювелирный магазин в центре Упсалы и, грозя владельцу револьвером, заставил его отдать ювелирные изделия, часы и наличные, всего на сумму около двухсот тысяч крон. Все шло гладко, и Лимпан мог бы благополучно скрыться с добычей, но тут появился кто-то из служащих магазина. Со страху Лимпан нажал на курок, пуля попала служащему в лоб и уложила на месте. Лимпану удалось бежать, и, когда стокгольмская полиция через два часа разыскала его на квартире невесты, он лежал в постели. Невеста клялась, что он простужен и последние сутки вообще не выходил на улицу. Обыск ничего не дал — ни брошей, ни часов, ни денег. Линдберга допросили, устроили очную ставку с владельцем магазина, однако тот колебался, потому что грабитель был в маске. Зато полиция не колебалась. Во-первых, Лимпан после долгой отсидки, естественно, был без денег, а от одного доносчика стало известно, что Лимпан сам говорил о намечаемом деле в другом городе, во-вторых, нашелся свидетель, который за два дня до налета видел, как Линдберг прохаживался по улице, где находился ювелирный магазин. Но Лимпан упорно твердил, что никогда не бывал в Упсале, и в конце концов пришлось отпустить его за недостатком улик. Вот уже три недели Линдберга держали под наблюдением, полагая, что рано или поздно должен же он направиться туда, где спрятана добыча. Однако Лимпан явно учуял слежку. Раза два он даже приветливо махал следившим за ним сотрудникам в штатском. В конце концов Мартин Бек решил сам взяться за это дело, а Колльбергу пришла в голову блестящая мысль — нарядиться патрулями. Ведь Лимпан издалека распознавал полицейских в любом штатском одеянии, а на мундиры смотрел с презрительным равнодушием. Значит, в этом случае форма — лучшая маскировка. Так рассуждал Колльберг, и Мартин Бек, правда после некоторого колебания, согласился. Ни тот, ни другой не рассчитывали на быстрый успех; тем приятнее они были удивлены, когда Лимпан, решив, что слежка прекращена, сел на такси и отправился на Росюндавеген. Они не сомневались, что назревает что-то важное. Удалось бы взять его с добычей, да еще с орудием убийства — уж тогда он не отвертится и задача их будет выполнена. Прошло полтора часа, как Лимпан вошел в дом через улицу. — Что у тебя в кобуре? — неожиданно спросил Мартин Бек. Колльберг расстегнул кобуру и протянул ему свое оружие. Игрушечный пистолет итальянского производства, очень похожий на настоящий и почти такой же тяжелый, как «вальтер» Мартина Бека, но стрелять из него можно было только пробками. — Отличная штука, — сказал Мартин Бек. — Мечта мальчишки. Все в управлении знали, что Леннарт Колльберг отказывается носить оружие. Большинство думало, что это связано с пацифистскими убеждениями, ведь Колльберг все время выступал за то, чтобы не брать с собой оружия на обычные дежурства. Но это была только половина истины. Мало кто, кроме Мартина Бека, знал подлинную причину отказа Колльберга носить оружие. Однажды Леннарт Колльберг застрелил человека. С тех пор прошло больше двадцати лет, но он не мог забыть тот случай и уже давно брал с собой оружие только на самые серьезные и опасные задания. Случилось это в августе пятьдесят второго, Колльберг тогда служил во втором отделении района Сёдер в южной части Стокгольма. Поздно вечером был принят сигнал тревоги из тюрьмы Лонгхольмен — три вооруженных человека пытались вызволить одного заключенного, в перестрелке был ранен охранник. К тому времени, когда машина, в которой сидел Колльберг, подоспела к тюрьме, преступники, обратившись в бегство, уже успели разбить свою машину о мостовую ограду на Вестербрун, и одного из них схватили. Двое ускользнули в парк Лонгхольмен. Колльберг считался хорошим стрелком, и его отрядили вместе с другими окружать беглецов. С пистолетом в руке он спустился к воде и пошел вдоль берега, удаляясь от фонарей на мосту. Он всматривался во тьму, прислушивался, наконец остановился на омываемой волнами плоской плите. Наклонился, окунул руку в ласковую, теплую воду, а когда выпрямился, прозвучал выстрел. Пуля задела его рукав, прежде чем шлепнулась в воду. Стрелявший укрылся где-то в кустах на темном склоне наверху. Колльберг бросился на землю и заполз в ближайший куст. Потом все так же ползком двинулся к скале, которая возвышалась над тем местом, откуда, как ему показалось, прозвучал выстрел. Добравшись до скалы, он и впрямь увидел человека на фоне светлого залива. До него было шагов двадцать пять, он стоял боком к Колльбергу, держа в руке пистолет, и медленно поворачивал голову то влево, то вправо. За ним крутой откос спадал к воде. Колльберг тщательно прицелился ему в правую руку. В ту самую секунду, когда палец нажал спусковой крючок, кто-то выскочил из-за спины преступника, намереваясь схватить его за правую руку, ту самую, в которую целился Колльберг. И так же неожиданно он упал, покатился вниз по откосу. Колльберг не сразу понял, что произошло. Преступник бросился бежать. Колльберг выстрелил второй раз и попал ему в колено. Потом спустился на откос и посмотрел вниз. У самой воды лежал человек, которого он убил. Молодой полицейский из одного отделения с ним. Историю эту замяли. Но Колльберг так и не пришел в себя от шока. Вот почему он уже много лет носил вместо настоящего пистолета игрушечные. Впрочем, ни Колльберг, ни Мартин Бек не думали об этом, сидя в патрульной машине и ожидая, когда покажется Лимпан. С тех пор как Мартин Бек возглавил Отдел по расследованию убийств, ему вовсе не обязательно было заниматься такими делами, как наблюдение и слежка. И все же он нередко сам брался за подобные задания. Ему не хотелось совсем порывать с практической работой. Мартин Бек не любил бюрократии, заседаний и начальника управления. Зато он очень любил Колльберга и не представлял себе, как будет работать без него. Колльберг уже давно поговаривал о том, что бросит полицейскую службу, и в последнее время похоже было, что он готов вот-вот перейти от слов к делу. Мартин Бек знал, что Колльберг не разделяет господствующих в полиции взглядов и все больше воюет с собственной совестью. …Половина десятого. Кондитерская закрылась, в окнах домов начали гаснуть огни. Внезапно дверь подъезда отворилась, на тротуар вышел Лимпан. Руки в карманах, во рту сигарета. — Ни портфеля, ни чемодана, — заметил Колльберг. — А карманы на что, — ответил Мартин Бек. — Или все уже сплавил. Надо проверить, у кого он был. Лимпан сделал последнюю затяжку и щелчком послал окурок в сторону. Затем поднял воротник, снова сунул руки в карманы и пошел через улицу к полицейской машине. — Сюда идет, — сказал Мартин Бек. — Черт… Что будем делать? Возьмем его? — Возьмем, — поддержал Колльберг. Лимпан медленно приблизился, наклонился, заглянул внутрь, увидел Колльберга и засмеялся. Обошел машину сзади, открыл дверцу, у которой сидел Мартин Бек, и сложился пополам от хохота. — Что, разжаловали вас все-таки? Или это маскировка? Мартин Бек вздохнул и вышел на тротуар. Открыл заднюю дверцу. — Давай, Линдберг, садись. Подвезем до Вестберга. — Вот здорово, — добродушно отозвался Лимпан. — Оттуда домой рукой подать. По пути в управление Лимпан успел рассказать, что навещал своего брата; его слова вскоре подтвердил высланный на Росюндавеген патруль. Ни оружия, ни денег, ни краденого имущества в квартире не обнаружили. При себе у Линдберга было двадцать семь крон. Без четверти двенадцать пришла пора отпускать его. Ничего, это можно пережить. Все равно Лимпан скоро попадется, уж так ему на роду написано. А Мартину Беку и Колльбергу предстояло вскоре заняться совсем другими проблемами. III

Вся страна бранила этот аэродром, и он того заслуживал. Правда, на полет от Арланды под Стокгольмом ушло только пятьдесят минут, но теперь самолет вот уже полтора часа кружил над крайним югом страны. Лаконичное объяснение гласило: туман. Как и следовало ожидать. Местность, где расположили аэродром, предварительно выселив людей, была известна своими туманами. Сверх того, он помещался как раз на пути перелетных птиц и чрезмерно далеко от города. Заодно пострадал уголок природы, который следовало бы охранять законом. В конце концов пилоту надоело кружить, и он решил садиться, невзирая на туман. Горстка бледных, покрытых испариной пассажиров добрела до здания вокзала. Краска внутри — серая и шафраново-желтая — словно подчеркивала атмосферу коррупции и мошенничества. Кто-то нагрел руки на сделке, добавил несколько миллионов на свои счета в швейцарских банках. Некто, столь высокопоставленный, что рядовые граждане со стыдом думали, сколь мизерно на самом деле их чисто формальное участие в шведской псевдодемократии, обреченной на скорый и полный крах. Зал для пассажиров нельзя было даже назвать неуютным — он был чудовищным, угнетающим, рядом с ним самая пыльная автостанция показалась бы приветливой и гостеприимной. Мартин Бек, кажется, целую вечность ждал свой чемоданчик, наконец получил его и вышел в осенний туман. Никто не подошел к Мартину Беку, никто им не интересовался. Нет, он вовсе не думал, что в зале будет стоять полицейский оркестр. Или что сам полицмейстер Мальмё встретит его на белом коне. Но чтобы о нем совсем забыли… Из тумана вырвался сноп света. К шафраново-желтому ящику аэропорта подъехала черно-белая патрульная машина. Боковое окошко открылось, на Мартина Бека холодно уставился рыжий субъект с редкими баками. Мартин Бек молчал. Примерно через минуту рыжий поднял руку и поманил его к себе указательным пальцем. Он подошел. — Вы чего тут торчите? — Жду, чтобы меня подвезли. — Ждешь, чтобы подвезли? В самом деле? — Может быть, вы мне поможете. Полицейский оторопел. — Документы есть? Мартин Бек поднес руку к заднему карману, но передумал. И опустил руку. — Есть. Но мне что-то не хочется их предъявлять. Он повернулся к машине спиной и возвратился к своему чемодану. — Нет, ты слышал? Ему не хочется. Пыжится, воображает себя хватом. Как, по-твоему, похож он на хвата? Полицейский не скупился на иронию. — Плюнь, на кой он тебе сдался, — сказал водитель. — Хватит на сегодня, или тебе мало? Рыжий продолжал пристально смотреть на Мартина Бека. Долго смотрел. Потом сказал что-то вполголоса, и машина покатила дальше. Отъехала метров на двадцать и снова остановилась, чтобы полицейские могли следить за ним в зеркальце заднего обзора. Хотя Бек немного прибавил в весе, он и в пятьдесят один год сохранил фигуру, разве что чуть ссутулился. И одевался проще, чем прежде, однако не молодился. Сандалии, джинсы, водолазка, синий дралоновый пиджак. Не совсем обычный костюм для комиссара полиции. Двое в патрульной машине явно не одобряли его вида. И они все еще продолжали взвешивать ситуацию, когда к зданию аэропорта подъехал «опель аскона» томатного цвета. Водитель вышел, обогнул машину и сказал: — Рад. — Бек. — Обычно все скалят зубы, когда я говорю «Рад». Дурацкая фамилия для полицейского. Херрготт Рад. Я потому всегда и представляюсь вопросительным тоном. Рад? Сначала люди теряются. Он засунул чемодан Мартина Бека в багажник. — Да, опоздал я немного… Никто не знал, где сядет самолет. Думал — в Копенгагене, как обычно. И был уже в Лимхамне, когда мне сообщили, что он все-таки здесь сел. Виноват… Он нерешительно щурился, словно проверяя, в каком настроении пребывает высокий гость. Мартин Бек пожал плечами: — Да ничего. Мне спешить некуда. Рад глянул на патрульную машину, она стояла на том же месте с включенным мотором. — Не мой участок, — ухмыльнулся он. — Эта телега из Мальмё. Поедем лучше, пока нас не сцапали. Он явно любил посмеяться. Мартин Бек сохранял серьезность. Во-первых, он не видел особого повода для смеха, во-вторых, присматривался к Раду. Мысленно составлял описание примет. Кривоногий коротышка; обычно в полиции служат люди ростом повыше. Зеленые резиновые сапоги со шнуровкой, буроватый диагоналевый костюм, сдвинутая на затылок выцветшая охотничья шляпа — богатый фермер. Или хотя бы владелец лесной дачи. Лицо загорелое, обветренное, живые карие глаза окружены улыбчивыми морщинами. И тем не менее довольно типичный представитель определенной категории деревенских полицейских. Плохо согласующийся с новым стандартизованным типом, а потому постепенно исчезающий. — Я здесь скоро двадцать пять лет. Но это для меня что-то новое. Отдел по расследованию убийств… Сотрудник из Стокгольма. Надо же. — Рад покачал головой. — Ничего, все будет в порядке, — сказал Мартин Бек. — Или… «Или же все полетит к чертям», — мысленно договорил он. — Ну конечно, — подхватил Рад. — Для вас это привычное дело. «Вы» говорит… По привычке, от неуверенности? Или подразумевает множественное число? Леннарт Колльберг, ближайший сотрудник Мартина Бека, выехал из Стокгольма на машине, его прибытие ожидалось завтра. — Того и жди, газеты раззвонят, — продолжал Рад. — Я приметил сегодня в поселке несколько типов… Похожи на газетчиков. — Он покачал головой. — Непривычно это для нас… Внимание такого рода. — Пропал человек, — сказал Мартин Бек. Чувствовалось, что Рад ездил здесь сотни раз и знает каждую извилину. Он вел машину ровно, почти не глядя на дорогу. Впереди показались огни селения. — Как говорится, приехали, — доложил Рад. — Это Андерслёв. Рад затормозил, показал на низкое желтое кирпичное здание: — Полицейский участок. Сейчас-то, конечно, заперто. Гостиница за углом. Но ресторан в это время уже не работает. Хочешь, заедем ко мне, есть пиво, бутерброды. Мартин Бек не хотел есть. Путешествие на самолете отбило у него всякий аппетит. IV

Мартин Бек открыл глаза, и сна как не бывало. Несмотря на спартанскую обстановку, номер был уютный. Две кровати, окно на север. Кровати стояли параллельно, в метре друг от друга; на одной лежал его чемодан, на другой он сам, на полу — книга, в которой он прочел полстраницы и текст к двум иллюстрациям, прежде чем заснул. Роскошное издание из серии «Знаменитые лайнеры прошлого»: Французский четырехвинтовой турбоэлектроход «Нормандия». Он поглядел на часы. Половина восьмого. С улицы доносились разные звуки — гул моторов, голоса. Мартин Бек встал, подошел к окну, выглянул наружу. Погода была хорошая, солнце озаряло газон в садике. Он живо привел себя в порядок, оделся и вышел на мощенную булыжником площадь. Минул винную лавку — она еще была закрыта, обогнул два угла и очутился перед зданием полицейского участка. Видно, добровольная пожарная дружина размещалась по соседству, потому что у входа в участок стояла красная машина с лестницей. Мартину Беку пришлось пробираться прямо под перекладинами. Парень в замасленном комбинезоне ковырялся в машине. Дверь участка была заперта; на стекле — прикрепленный липкой лентой кусок картона и написанное шариковой ручкой объявление: «Часы работы: 08: 30 — 12: 00 и 13: 00 — 14: 30. По четвергам, кроме того, 18: 00—19: 00. Суббота выходной». О воскресенье ничего не сказано. Очевидно, в воскресенье ничего преступного не происходит. Может, на этот счет особый приказ действует! Мартин Бек задумчиво смотрел на объявление. Человеку, приехавшему из Стокгольма, трудно было представить себе такие порядки. — Херрготт сейчас будет, — сказал парень в комбинезоне. — Он повел собаку гулять десять минут назад. Мартин Бек кивнул. — Это вы и есть тот знаменитый сыщик? Спрошено не без ехидства. Что ответить? Парень продолжал ковыряться в машине и, не поднимая головы, добавил: — Ты не обижайся. Просто туг говорили, что в гостинице остановился знаменитый детектив. А я вижу — незнакомое лицо. — Наверное, это я и есть, — нерешительно ответил Мартин Бек. — Значит, Фольке не миновать кутузки. — Почему ты так думаешь? — Да ведь это все уже знают. — В самом деле? — А жаль… Уж больно хороша у него копчушка. Разговор кончился тем, что парень забрался под машину. Мартин Бек задумчиво почесал затылок. Минуты через две по ту сторону пожарной машины показался Херрготт Рад. Все та же охотничья шляпа на затылке, фланелевая ковбойка, форменные брюки, замшевые полуботинки. Серая с белым шведская лайка нетерпеливо тянула поводок. Они протиснулись под пожарной лестницей, пес тотчас поднялся на задние лапы, передними уперся в грудь Мартина Бека и принялся лизать ему лицо. — К ноге, Тимми, — скомандовал Рад. — Кому сказано — к ноге. Что за безобразие! Пес был тяжелый, и Мартин Бек слегка попятился. — К ноге, Тимми, — твердил Рад. Пес покружил, наконец неохотно сел и уставился на хозяина, насторожив уши. — Привет, Херрготт, — отозвался глухой голос из-под пожарной машины. — Здорово. Слышь, Ёнс, обязательно надо было ставить свою колымагу прямо перед полицейским управлением? — Так ведь у тебя еще закрыто, — ответил Ёнс. — Сейчас открываю. Рад загремел ключами, пес тотчас вскочил на ноги. Рад отпер и, блеснув карими глазами, возвестил: — Добро пожаловать в участок Андерслёв, полицейский округ Треллеборг. Мы находимся в здании муниципалитета. Здесь размещаются собес, полицейский участок, библиотека. Я живу наверху. Все новенькое, шик-блеск, как говорится. Камеры роскошные. А это мой кабинет. Кабинет выглядел достаточно уютно. Письменный стол, два кресла для посетителей. Большое окно смотрело во внутренний дворик. Пес улегся под столом. — Из Треллеборга уже звонили, — сообщил Рад. — Начальник угрозыска. И полицмейстер тоже. Похоже, недовольны, что ты здесь обосновался. Он сел за письменный стол и вытряхнул сигарету из пачки. Мартин Бек устроился в кресле. Рад порылся на столе. — Вот бумаги по делу. Посмотришь? Мартин Бек поразмыслил, потом сказал: — Может, лучше устно? — С великим удовольствием. Мартин Бек отдыхал. Рад пришелся ему по душе. Он не сомневался, что они поладят. — Сколько у тебя людей? — Пять. Секретарь. Три нижних чина — когда штат полный. Патрульная машина. Кстати, ты перекусил? — Неплохо бы. — Гм… — сказал Рад. — Как мы поступим? А пойдем ко мне наверх. Бритта придет в половине девятого и откроет. Если что-нибудь срочное, она позвонит мне и скажет. Могу предложить тебе кофе, чай, хлеб, сыр, конфитюр, яйца. Там разберемся. Кофе хочешь? — Лучше чай. — Я и сам больше чай люблю. Значит, беру с собой бумаги и поднимаемся на второй этаж. Идет? Квартира была удобная, хорошо, со вкусом обставленная, но не приспособленная для семейной жизни. Сразу видно, что хозяин холостяк, давно холостяк, а может, и всегда им был. На стене висели два охотничьих ружья и старая полицейская сабля. Личное оружие Рада, «вальтер» 7, 65, лежал в разобранном виде на клеенке на обеденном столе. Судя по всему, хозяин был неравнодушен к оружию. — Люблю пострелять, — сообщил он. Рассмеялся и добавил: — Только не в людей. Никогда в людей не стрелял. Сам Мартин Бек стрелял скверно. Тем не менее ему приходилось целиться и стрелять в людей. Правда, он никого не убил. И то хорошо. — Могу убрать со стола, — сказал Рад без особого воодушевления. — Так-то я обычно ем на кухне. — Я тоже. — Тоже холостяк? — Более или менее. — Ясно. Его эта тема явно не занимала. Мартин Бек был разведен; отец двух взрослых детей, дочери двадцать два, сыну восемнадцать. Правда, вот уже больше года назад у него появилась подруга. Звали ее Рея Нильсен; похоже было, что он ее любит. Присутствие Реи явно изменило его дом к лучшему. Но это не касалось Рада, да его, похоже, ничуть не интересовала личная жизнь начальника Отдела по расследованию убийств. Кухня была обставлена с толком, со всеми современными удобствами. Рад поставил на плиту кастрюльку, достал из холодильника четыре яйца, приготовил чай. Они поели. Вымыли посуду. Вернулись и гостиную. Рад достал из заднего кармана бумаги. — Бумаги, — сказал он. — До чего они мне осточертели. Да мне и не надо в них заглядывать. Факты предельно простые. Пропавшую даму звать Сигбрит Морд. Тридцать восемь лет, работает в Треллеборге, в кондитерской. Разведена, бездетная, живет одна в маленьком доме в Думме. Это в сторону Мальмё. В тот день у нее был выходной. Ее машина была на профилактике, поэтому она поехала в Андерслёв на автобусе. По делам. Зашла в сберкассу, на почту. Потом исчезла. На автобус больше не садилась. Шофер опознал фотографию, утверждает, что Сигбрит в автобусе не было. С тех пор ее никто не видел. Это было семнадцатого октября. Из почты она вышла около часа. Машина «фольксваген» так и стоит в мастерской. В машине ничего. Я ее сам осматривал. Исследования на отпечатки и другие следы производились в Хельсингборге. Результат — ноль. Никаких путеводных нитей, как говорится. — Ты ее знаешь? Лично? — Конечно. Пока не началось увлечение природой, я на своем участке всех до единого знал. Теперь-то посложнее стало. Люди вселяются в избы на заброшенные хутора. И не прописываются. Пока туда доберешься — глядишь, уже куда-нибудь переехали, а на их место въехал кто-то другой. От прежних жильцов только коза да огород остались. — А Сигбрит Морд, значит, не из этих? — Никак нет, она тут больше двадцати лет живет. Приехала из Треллеборга. Уравновешенная особа. К работе всегда добросовестно относилась. Абсолютно нормально все у нее. Разве что слегка в жизни разочарована. — Значит, она могла просто-напросто уехать куда-нибудь? Рад наклонился, почесал пса за ухом. — Могла, — произнес он наконец. — Это не исключено. Только я в это не верю. У нас не принято вот так вдруг уезжать, совсем незаметно. И чтобы дома никаких признаков. Я весь дом осмотрел вместе с ребятами из Треллеборга. Все на месте — бумаги, личные вещи. Брошки, всякая мелочь. Кофейник и чашка стояли на столе. Словом, все так, будто она вышла на короткое время и собиралась скоро вернуться. — Ну, и что же ты думаешь? Рад помешкал с ответом. Он держал сигарету левой рукой, правую игриво покусывал пес. — Я думаю, что ее нет в живых, — сказал он наконец. — А что насчет Бенгтссона? — сказал Мартин Бек. — Тебе его лучше знать… — Это еще неизвестно. Мы уличили его в убийстве больше десяти лет назад. Не так-то это было просто. Странный человек, с причудами. Что с ним было потом, я не знаю. — Я знаю, — ответил Рад. — Все здешние знают. Его признали психически нормальным, он семь с половиной лет сидел в тюрьме. Потом как-то попал сюда, купил домик. Видно, у него где-то были отложены деньги. Он обзавелся лодкой, старым грузовичком. Живет тем, что коптит и продает рыбу. Часть сам ловит, часть скупает у тех, кто занимается рыбной ловлей от случая к случаю. Разъезжает на своем грузовике, продает копченую сельдь и яйца. Покупатели, по большей части, постоянные. На Фольке здесь смотрят как на вполне приличного человека, он никого не задевает, говорит мало, держится особняком. Замкнутый тип. Когда я с ним сталкивался, у него каждый раз был такой вид, будто он просит прощения за то, что существует на свете. Но… — Ну? — Но ведь все знают, что он убийца. Уличен, приговорен. И убийство-то было отвратительное, отправил на тот свет ни в чем не повинную иностранку. — Ее звали Розанна Макгроу. Убийство и правда было отвратительное. Садистское. Но он был спровоцирован. Так ему казалось. Нам тоже пришлось пойти на провокацию, чтобы уличить его. Не понимаю только, как его могли признать нормальным. — Чего там, — фыркнул Рад, и вокруг глаз его разбежались улыбчивые морщинки. — Я тоже бывал в Стокгольме. Проходил курсы судебной медицины. Половина врачей еще хуже, чем пациенты. — На мой взгляд, Фольке Бенгтссон был явно помешанный. Какая-то смесь садизма и женоненавистничества. Он знает Сигбрит Морд? — Как не знать. Он живет в двухстах шагах от нее. Ближайший сосед. Она одна из его постоянных покупателей. Но дело не только в этом. — Так-так? — Дело в том, что он в одно время с ней был на почте. Свидетели видели, как они разговаривали. Его машина стояла на площади. Он стоял в очереди за ней и вышел из почты минут через пять после нее. Они помолчали. — Ты ведь знаешь Фольке Бенгтссона, — сказал Рад. — Знаю. — Он вполне мог… — Мог, — сказал Мартин Бек. — Хочешь знать правду — а я всегда правду говорю, — так Сигбрит нет в живых, и положение Фольке незавидное. Не верю я в случайные совпадения. — Ты говорил о разводе. — Точно, был муж. Капитан торгового флота, только слишком пристрастен к алкоголю. Шесть лет назад у него что-то с печенью произошло, его отправили домой из Эквадора. Уволить не уволили, но и здоровым не признают, поэтому он больше не плавает. Приехал сюда, продолжал пить, кончилось тем, что они развелись. Теперь он в Мальмё живет. — Ты его знаешь? — Знаю. К сожалению. Даже слишком хорошо. Если мягко выражаться. Понимаешь, на развод она подала. Он был против. Ни за что не хотел разводиться. Понятно, она настояла на своем. — А теперь? — А теперь так — напьется как следует и приезжает выяснять отношения. Да ведь выяснять уже нечего. И чаще всего кончается взбучкой. — Взбучкой? Рад рассмеялся. — Это у нас так принято говорить. А как вы говорите в Стокгольме? Рукоприкладством? Квартирные беспорядки, выражаясь полицейским языком. Выражение-то какое: квартирные беспорядки. Так или иначе, мне раза два приходилось к ним выезжать. В первый раз удалось его утихомирить. Во второй раз дело было сложнее. Пришлось надавать ему по морде и отвезти в наши роскошные камеры. На Сигбрит было жутко смотреть — огромные синяки, следы от пальцев на шее. Рад теребил свою шляпу. — Так что уж я-то знаю Бертиля Морда… Запойный. А вообще-то он лучше, чем кажется. Видно, любит ее. И ревнует. Хотя я не вижу, чтобы у него был особый повод ревновать. Мне ее личная жизнь неизвестна. Да и есть ли у нее личная жизнь? — А что сам Морд говорит? — Его допрашивали в Мальмё. На семнадцатое число у него алиби. Говорит, в тот день он был в Копенгагене. Ездил на пароме «Мальмёхюс», да… — Тебе известно, кто его допрашивал? — Известно. Инспектор по фамилии Монссон. Мартин Бек не один год знал Пера Монссона и вполне ему доверял. Он прокашлялся: — Выходит, и у Морда не все чисто. Рад задумался. Почесал пса за ухом, потом сказал: — Пожалуй. Но у Фольке Бенгтссона положение куда похуже. — Если и впрямь что-то произошло. — Она пропала. С меня и этого достаточно. Никто из знакомых не может найти этому разумное объяснение. — А как она выглядит? Рад сунул руку в задний карман и достал две фотографии — на иностранный паспорт и цветную, сложенную пополам. Бросил взгляд на них, потом протянул Мартину Беку. Прокомментировал: — Карточки удачные, обе. Я бы сказал, что у нее обычная внешность. Как у большинства. Довольно симпатичная. Мартин Бек долго рассматривал фотографии. Довольно симпатичная… Какое там. Сигбрит Морд была довольно уродлива и нескладна. Остроносая, черты лица неправильные, выражение кислое. Цветная фотография была любительская, отпечатана старательно, с применением ретуши. Сигбрит Морд стояла в рост на пристани, на фоне двухтрубного пассажирского парохода. Манерно щурилась на солнце, приняв позу, которая должна была, как ей казалось, украсить ее. — Совсем свежая фотография, — сказал Рад. — Летом сделана. — Откуда у тебя этот снимок? — Забрал в доме у нее, когда мы делали обыск. На стенку прилепила. Должно быть, понравилась. Он наклонил голову, приглядываясь к фотокарточке. — И правда, карточка хорошая, — продолжал он. — Вот такая она и есть. Славная баба. — Ты никогда не был женат? — неожиданно спросил Мартин Бек. Рад сразу повеселел. — Что, теперь меня решил допросить! — Он рассмеялся. — Основательно работаешь. — Извини — глупый вопрос, конечно. К делу не относится. Мартин Бек покривил душой. Его вопрос непосредственно относился к делу. — Да ничего, отвечу. Крутил я когда-то с одной девчонкой из Аббекоса. Даже помолвка была. Ну прямо скажу, нарвался я… Через три месяца я уже был сыт по горло, а она и через полгода еще не насытилась. С тех пор я предпочитаю собак. Она потом еще троим жизнь отравила. Правда, теперь-то уж давно бабушка. Он помолчал, потом добавил: — Конечно, тоскливо совсем без детей. Иногда. А иногда думаешь, что это даже к лучшему. У нас-то здесь еще жить вроде бы можно, а в целом что-то с нашим обществом неладно. Не хотел бы я в нашей стране детей воспитывать. Еще неизвестно, что из этого вышло бы. Мартин Бек молчал. Его собственный опыт воспитателя сводился в основном к тому, чтобы поменьше ворчать на детей и предоставить им развиваться, так сказать, естественным путем. Результат можно было назвать удачным только наполовину. Дочь славная, самостоятельная и, судя по всему, привязана к нему. А вот сына он никак не мог понять. По чести говоря, сын ему откровенно не нравился. Всегда что-то крутит, врет, в последние годы относится к отцу с явным презрением. Продолжая ласкать пса, Рад спросил с легкой улыбкой: — Можно мне задать контрвопрос? Почему ты меня спросил, был ли я женат? — Сглупил. Впервые с тех пор, как они встретились, Мартин Бек увидел на его посерьезневшем лице намек на обиду. — Неправда. Сдается мне, я знаю, почему ты спросил. — Почему? — Потому что считаешь, что я не смыслю в женщинах. Мартин Бек отложил фотографии. С тех пор как он познакомился с Реей, он не так боялся откровенности. — Ладно, — сказал он. — Ты угадал. — Это хорошо. — Рад рассеянно закурил новую сигарету. — Очень хорошо. Спасибо тебе. Может быть, ты и прав. В моей личной жизни не было женщин. Если не считать матери, конечно, и той рыбачки из Аббекоса. Зазвонил телефон. Рад взял трубку и передал Беку. — Привет, Бек, это Рагнарссон. Мы, наверно, в сто мест звонили, тебя разыскивали. Что там происходит? Начальнику Отдела по расследованию убийств приходится мириться еще и с тем, что ведущие газеты следят, куда и зачем он выезжает. Для этого у них есть платные осведомители среди сотрудников управления. Противно, да ничего не поделаешь. Мартин Бек знал Рагнарссона как относительно честного и порядочного журналиста, чего не мог сказать о представляемой им газете. — Что молчишь, — спросил Рагнарссон. — Пропал человек, — ответил Мартин Бек. — Пропал? Люди каждый день пропадают без того, чтобы тебя привлекали к расследованию. Между прочим, я слышал, что Колльберг тоже выехал. Значит, что-то стряслось. — Может быть — да, а может быть — нет. — Мы высылаем двух человечков. Так и знай. Я за тем и позвонил. Сам понимаешь, не хочется действовать без твоего ведома. Мне ты можешь доверять. Ну, привет. — Привет. Рад явно был озабочен. — Пресса? — Она. — Из Стокгольма? — Да. — Теперь раззвонят. — Еще как. — Что будем делать дальше? — Тебе решать, — ответил Мартин Бек. — Ты здесь все знаешь. — Участок Андерслёв — еще бы не знать. Познакомить тебя с окрестностями? На машине? Только не на патрульной. Моя лучше. — Как пожелаешь. В машине они коснулись трех вопросов. Сначала Рад поделился наблюдением, о котором до тех пор почему-то промолчал. — Вот это почта, а сейчас мы проезжаем автобусную остановку. Примерно здесь Сигбрит видели в последний раз. Он сбавил скорость и остановил машину. — Есть еще одно свидетельское показание. — Какое именно. — Одна свидетельница видела Фольке Бенгтссона. Он проезжал на своем грузовике, а около Сигбрит остановился. Вполне естественно. Он возвращался домой, они соседи, знали друг друга. Он видит, что она ждет автобуса, и предлагает подвезти. — Что за свидетель? Рад барабанил пальцами по рулю. — Одна здешняя дама, пожилая. Сигне Перссон. Как услышала, что Сигбрит пропала, пришла к нам и рассказала. Мол, шла по другой стороне улицы, увидела Сигбрит, и в эту самую минуту навстречу подъехал Бенгтссон и остановился. Показания записала Бритта, она в это время была одна здесь. Сказала свидетельнице, чтобы та пришла еще раз и рассказала все мне. Сигне пришла на следующий день, мы с ней потолковали. Она повторила прежние показания, мол, видела Сигбрит и как Фольке остановился. Я тогда спросил, видела ли она своими глазами, чтобы Сигбрит вошла в кабину. — А она что? — Мол, не хотела оборачиваться, чтобы не показаться любопытной. Дурацкий ответ, ведь более любопытной бабы во всем районе не сыщешь. Я поднажал, тогда она сказала, что немного спустя оглянулась, но ни Сигбрит, ни грузовика уже не было. Мы потолковали еще, тогда она сказала, что не уверена в этом. Мол, не желает чернить людей. А на следующий день встретила одного из моих парней и решительно утверждала, дескать, видела, как Бенгтссон остановился и Сигбрит села в машину. Если она будет настаивать на этих показаниях, Фольке Бенгтссону не отвертеться. — А сам Бенгтссон что говорит? — Не знаю. Я с ним не разговаривал. Два сотрудника из Треллеборга искали его, да не застали дома. Потом было решено вас вызвать, и мне дали понять, чтобы я ничего не предпринимал. Не опережал, так сказать, события. Рад включил скорость и поглядел в зеркальце заднего обзора. — За нами кто-то следит. Двое в зеленом «фиате». Мы остановились, и они тоже. Познакомим их с окрестностями? — Пожалуйста. — Интересно быть предметом слежки, — заметил Рад. — Со мной это в первый раз. Он ехал со скоростью около тридцати километров, но вторая машина и не собиралась его обгонять. — Вот те дома направо — это и есть Думме, где живут Сигбрит Морд и Фольке Бенгтссон. Хочешь заехать туда? — Сейчас не стоит. Криминалистическое исследование проведено как следует? — У Сигбрит? Я бы не сказал. Мы приехали, все осмотрели, я взял фотографию со стены над ее кроватью. И мы оставили там свои отпечатки пальцев. — Если бы она лишилась жизни… Мартин Бек остановился. Не очень-то удачно он формулирует вопрос. — …и я был убийцей — как бы я поступил с телом? — подхватил Рад. — Я уже думал об этом. Очень уж много возможностей… Кругом тьма всяких карьеров и заброшенных развалюх. Всевозможные сараи. Вдоль всего балтийского побережья — пустующие дачи. Лес, бурелом, кустарники, овраги и все такое прочее. — Лес? — Ну да, около озера Бёрринге. После бури шестьдесят восьмого там даже на гусеничном тракторе не проедешь. Сто лет надо, чтобы весь бурелом разобрать. К тому же… Кстати, в ящике перед тобой лежит карта. Мартин Бек достал карту и развернул ее. — Мы сейчас в Альстаде, шоссе номер один, едем в сторону Мальмё. Дальше сам сориентируешься. — Так что ты хотел сказать? Что «к тому же»? — Да, к тому же у всех такое впечатление, что Сигбрит Морд подобрала какая-то машина. Даже свидетель есть. Если ты посмотришь на карту, то увидишь, что через мой участок проходят три шоссе. Кроме того, у нас такая сеть малых дорог, какой, наверно, больше нигде в стране не найдется. — Я уже заметил это, — сказал Мартин Бек. Как обычно, его укачало в машине. Это не помешало ему внимательно изучать окружающий ландшафт. Волнистый рельеф области Сёдерслетт ласкает глаз. Это не просто густо населенная, идиллическая сельская местность. Краю присуща своя, особая гармония. Ему вдруг вспомнились кое-какие из множества критических замечаний о том, как плохо становится жить в Швеции. Паршивая страна, сказал кто-то, правда жутко красивая. Рад продолжал рассказывать: — У нашего участка есть свои особенности. Когда мы не возимся с бумагами, по большей части разъезжаем. За год патрульная машина проходит восемьдесят тысяч километров. В поселке около тысячи жителей, а всего на нашей территории не больше десяти тысяч. Но к нам относится кусок побережья в двадцать пять километров, и летом число жителей превышает тридцать тысяч. Можешь представить себе, сколько домов пустует в это время года. Притом я говорю о людях, которых мы знаем и можем отыскать. Добавь к этому пять-шесть тысяч человек, остающихся вне нашего поля зрения. Живут в списанных развалюхах, в автоприцепах, все время переезжают с места на место… Они выехали на приморское шоссе и направились к востоку. Море было гладкое, свинцово-серое, вдоль горизонта тянулись грузовые суда. — Словом, если Сигбрит мертва, тело искать можно в сотне мест. А если она села в машину к Фольке или еще к кому-нибудь, то скорее всего ее надо искать за пределами участка. Тут уже вариантов будет тысяча. Поселки следовали один за другим: Беддинге, Скатехольм. Рыбачьи поселки, отчасти превращенные в курорты, но со вкусом. Никаких высотных зданий и роскошных отелей. — Скатехольм — здесь конец моего участка, — доложил Рад. — Дальше начинается участок Истад. Доедем до Аббекоса. А это — Дюбек. Грязь, болото. Самый неприятный участок на всем берегу. Может, она лежит тут в трясине… Ну вот и Аббекос. Рад сбавил скорость. — Да, вот здесь она и жила, та лапушка, которая научила меня трезво смотреть на женщин. Хочешь на гавань поглядеть? Мартин Бек молча кивнул. Они вышли из машины и сели каждый на свою сваю. Над молом кричали чайки. Зеленый «фиат» остановился в двадцати метрах. Его пассажиры остались сидеть в машине. — Знакомые? — спросил Мартин Бек. — Нет. Молодежь… Если им что надо, подошли бы, поговорили. Не скучно им так сидеть и таращиться… Мартин Бек молчал. Он становился все старше, журналисты — все моложе. С каждым годом контакт все хуже. — Так почему тебя интересовало мое отношение к женщинам? — спросил Рад. — Сдается мне, что нам очень мало известно о Сигбрит Морд. Мы знаем, как она выглядела, где работала, знаем, что держалась скромно. Разведена, бездетна. Вот почти и все. А ты задумывался над тем, что она была в том возрасте, когда многими женщинами овладевает отчаяние? Особенно если нет детей, нет родных, нет никаких интересов… Считают себя полными неудачницами, в том числе в личной жизни. И часто совершают глупости. Идут на необдуманные связи. — Благодарю за лекцию, — сказал Рад. Поднял с земли дощечку и швырнул в воду. Пес тотчас прыгнул в море. — Молодец, — вздохнул Рад. — Теперь он мне совсем загадит заднее сиденье. Значит, ты хочешь сказать, что у Сигбрит была тайная любовь или что-то в этом роде. — Во всяком случае, не исключено. Рад наклонил голову и ухмыльнулся. — Никак не укладывается все это в голове. У тебя есть какие-нибудь планы? Или я не должен спрашивать? — Дождусь, когда приедет Леннарт. Потом стоит потолковать просто так с Фольке Бенгтссоном и Бертилем Мордом. — Можешь на меня рассчитывать. — Я так и думал. Рад рассмеялся. Потом встал, подошел к зеленому «фиату», постучал в стекло. Водитель, молодой человек с рыжей бородой, опустил его и посмотрел вопросительно на Рада. — Мы возвращаемся в Андерслёв, — сказал Рад. — Но я поеду через Чельсторп, надо у брата яиц взять. Газета сэкономит деньги, если вы поедете через Шиварп. «Фиат» последовал за ними и ждал, пока Рад ходил за яйцами. — Сразу видно, не верят они полицейским, — заметил Рад.
Сверх того в этот день, пятницу, второго ноября, ничего особенного не произошло. Мартин Бек нанес положенный визит в Треллеборг, посетил полицмейстера и комиссара полиции, возглавлявшего местный уголовный розыск. Позавидовал полицмейстеру: окна его кабинета смотрели на гавань. Ничего нового, по существу, он не услышал. Вечером позвонил Колльберг, сообщил, что ему осточертела машина и он собирается переночевать в Векшё. Потом спросил: — Ну а что там у тебя в Андерсторпе? — В Андерслёве. Здесь очень славно, только газетчики уже на хвост сели. — Надень форму для внушительности. — Заткнись, — ответил Мартин Бек. Завтра праздник. День всех святых. Взять да испортить кому-нибудь праздник… Скажем, Монссону в Мальмё. V

12 3 4 5 6 7 Следующая ⇒