Часть третья 2 страница

— Надо бы комбата вызвать!

— Вызывай, тебе по обязанностям это положено. Да и замполита части, Манерина, пригласить не забудь. Давай, Лень! А я попытаюсь привести в чувство Шевченко.

Командир третьей роты, взглянув на избитого солдата, спросил:

— Этого пьяные козлы сделали?

— Этого, этого! Ну, чего ты стоишь? Иди!

— Пошел!

Из-за опрокинутого стола показалась испуганная и протрезвевшая голова старшины роты. Его перекошенная от страха физиономия прошептала:

— Я не хотел, товарищ капитан! Честное… честное слово! Это все Доброхлебов. А раньше лейтенант Городин с капитаном Русановым затеяли. Вернее… пьянку начали. Что я мог сделать?

Капитан приказал:

— А ну вылазь оттуда! И прямо сейчас на стандартном листе опишешь все, что касается пьянки, особо указав на роль в ней офицеров Русанова и Городина.

— Сделаю, товарищ капитан! Только, это… вы уж меня… не того… ладно?

— Ладно! Вылазь и дуй в канцелярию. Там на столе и бумага, и ручка. Закроешься перед тем, как писать, и шторы светомаскировки опустишь. Откроешь канцелярию только по моему личному приказу! Учти это! Даже если комбат будет требовать тебя выйти, молчи. Только по моему приказу. Тогда сумеешь избежать крупных неприятностей! Это обещаю! Все понял?

— Один вопрос можно?

— Ну?

— В одном экземпляре объяснительную записку писать?

— В трех! Копирки в верхнем ящике моего стола. Пошел!

Старшина пулей вылетел из каптерки, побежав в другой конец казармы, туда, где находилась канцелярия командира роты.

Прибыли медработники. Они осмотрели Шевченко и увезли его с собой, сказав, что состояние избитого бойца тяжелое, но не критическое. Угрозы жизни нет. С остальным станет ясно после более тщательного обследования. Пришли в себя и вырубленные ротным сержанты с Гуревичем. Доброхлебова поставили на ноги те же медики. Их Запрелов передал резервной группе караула, предав аресту на трое суток каждого. В каптерке остался полупьяный лейтенант, когда в нее вошел вызванный дежурным по части командир батальона. Видимо, введенный в курс Яковлевым, тот был мрачен. Не поздоровался, сел на стул прямо напротив полупьяного Городина. Поднял тяжелый взгляд на Запрелова, спросил:

— И каким это образом вы, товарищ капитан, допустили во вверенном вам подразделении подобный бардак?

Что на это было ответить ротному? Комбат избрал единственно верную тактику, не разбираясь, все валить на командира роты. В принципе, Палагушин прав. За все происходящее в роте отвечает ее командир. Поэтому он и ответил:

— Допустил вот благодаря взводному! Но хочу особо отметить, что пьянка в подразделении началась с распития спиртных напитков лейтенантом Городиным и нашим доблестным парторгом капитаном Русановым.

Комбат побагровел:

— Что?? Что за чушь вы несете, Запрелов? Городин, вижу, пьян, и он понесет заслуженное наказание, но кто вам дал право порочить секретаря партийного бюро части?

— Порочить? Он сам себя опорочил, организовав пьянку, которая в дальнейшем переросла в преступление. Да, да, в преступление! И обо всем произошедшем я завтра же составлю подробный рапорт военному прокурору Ашхабадского гарнизона. Пусть все виновные, в том числе и я, понесут заслуженное наказание. Думаю, вашим, — на слове «вашим» капитан сделал ударение, — сержантам и приближенному курсанту-боксеру не отвертеться от дисциплинарного батальона.

Палагушин не нашел ничего лучшего чем выкрикнуть:

— Не забывайтесь, с кем разговариваете! И не тот вы начальник, чтобы решать вопросы с прокуратурой. Этим займутся другие лица!

Запрелов спокойно ответил:

— Ошибаетесь, подполковник! И скоро в этом убедитесь. Вам не удастся замять преступление, как ранее удавалось не выносить сор из избы. На этот раз вы вынесете его, полным корытом! Прошу пройти в канцелярию! Я вам кое-что покажу!

По расчету ротного, старшина Стоценко уже должен был написать объяснительную записку.

Комбат встал, обойдя Запрелова, пошел в канцелярию. К этому времени весь личный состав роты проснулся и из-под одеял следил за движениями офицеров. По пути на другой конец казармы к ним присоединился и замполит батальона майор Манерин. Чупанов ввел того в курс дела, отчего Виктор Петрович только потер затылок, произнеся:

— Дела, кренделя!

Подойдя к канцелярии, комбат рванул дверь на себя.

Она оказалась, как и следовало быть, запертой.

Подполковник повернулся к капитану, приказав:

— Открывай!

— Минуту!

Он крикнул:

— Стоценко!

В ответ:

— Я, товарищ капитан!

— Ты закончил работу?

— Так точно!

— Тогда открой дверь!

— Есть!

Дверь распахнулась, капитан жестом указал комбату на помещение канцелярии:

— Прошу!

Палагушин вошел, подозрительно посмотрев на старшину, коротко спросил:

— Что дальше?

Капитан взял со стола три мелко исписанных с обеих сторон листа стандартной бумаги, пробежался по строкам. Стоценко правильно понял обстановку и написал то, что нужно. Капитан протянул один лист комбату:

— Ознакомьтесь с данным документом, товарищ подполковник!

Комбат взял лист, присел на краешек стола, начал читать показания старшины роты, про себя проклиная этого слишком грамотного капитана и чересчур бестолкового старшину. Он понял, чем грозит лично ему эта объяснительная записка, попади она в военную прокуратуру. Первым, кого возьмут юристы за задницу, станет парторг, а тот, прикрывая эту свою задницу, вполне может сдать комбата — как он подбирал сержантов, освобождая их от службы в Афганистане. Следаки раскрутят дело и докопаются, по каким критериям отбирал сержантский состав подполковник. И тогда хана! Чертов Запрелов! И чего его духи в горах не дострелили? Патронов не хватило? Знать бы, Палагушин и склада боеприпасов для такого дела не пожалел бы. Но все это ерунда. Надо быстро придумать, как исправить ситуацию. И один вариант немного стабилизировать обстановку есть. От самого Запрелова доносится запах спиртного. Этим и следует воспользоваться. Для начала! А потом думать, думать и думать. Но чтобы к утру перехватить инициативу прочно, лишив ротного всех его козырей и сделав преступника из него! Иначе…

Подполковник свернул объяснительную записку, положил ее в карман, проговорив:

— Хорошо! Разберемся!

И, повернувшись к своему заместителю Манерину, неожиданно приказал:

— Капитана Запрелова и старшину Стоценко в санчасть для обследования на предмет употребления спиртных напитков.

Офицеры удивленно переглянулись, комбат же продолжил:

— Старшему лейтенанту Чупанову находиться в роте до утра! Заодно разобраться с лейтенантом Городиным. Только не сразу, пусть выспится, а то тоже напорет всякой херни в объяснительной. Ну а Русановым я займусь лично!

Он повернулся к дежурному по батальону:

— Яковлев! Вынесенное Запреловым наказание сержантам Доброхлебову, Мамихину и курсанту Гуревичу я отменяю! Никаких трех суток ареста! На гауптвахте продержать названных военнослужащих также до утра! В 8-00 после медицинского освидетельствования на предмет нанесения им физических травм, всех в строй! Кому что не ясно?

Офицеры промолчали. Никто, включая Илью, не ожидал подобной реакции комбата.

— А раз ясно, выполнять приказ. Контроль лично на мне. Я до утра — в штабе! Все! Вперед!

Подполковник покинул подразделение, направившись в штаб части.

Манерин сказал Запрелову:

— Ну, что, Илюша, бери с собой старшину и пошли в санчасть?

— Но ясно же, что там подтвердят употребление нами спиртных напитков!

— А что делать? Ты думал нахрапом взять Палагушина? И допустил промах. Таких нахрапом не возьмешь, хотя я не представляю, каким образом ему можно замять это дело! А то, что он попытается это сделать, — однозначно!

Офицеры и военнослужащие, определенные с ними, разошлись исполнять приказ командира батальона.

А Палагушин, зайдя к себе в кабинет, выругался:

— Вот блядь Запрелов! И дернул его черт сунуться ночью в казарму! Как бы поутру можно было зацепить его? А теперь впору самому выворачиваться! Но ничего, ничего, прорвемся!

Он сел за рабочий стол, пододвинул к себе аппарат секретной связи, снял трубку.

Ему ответил помощник дежурного по батальону.

Сам Яковлев решал вопросы на гауптвахте.

Комбат приказал:

— Соедини меня быстренько с «Колючим»!

— Есть!

Через какое-то время:

— «Колючий» слушает!

Это ответил оперативный дежурный штаба дивизии в Ашхабаде.

Палагушин представился:

— Я — командир «Поиска»!

И попросил:

— Прошу срочно соединить меня с квартирой начальника гарнизонного госпиталя!

Оперативный дивизии поинтересовался:

— У вас что-то произошло?

— Нет! Иначе я обо всем оповестил бы вас!

— Ясно! Соединяю!

Раздались длинные гудки вызова обычного городского телефона. Наконец:

— Да? Полковник Троянов слушает!

— Гена? Это Палагушин!

— Леша? У тебя что, с головой непорядок? Ты на время, перед тем как звонить мне, смотрел?

— Смотрел, Гена, смотрел. Слушай меня внимательно…

И комбат сообщил Троянову подробности произошедшего за ночь в батальоне чрезвычайного происшествия.

— Теперь ты понял, какая возникла угроза? И не только мне! Если копнут, всплывут и твои фиктивные заключения по тем, кого отмазали от Афгана! А это…

Начальник госпиталя прервал командира разведбата:

— Не продолжай! Я все понял! Но ты уверен, что тебе хватит двух дней изменить обстановку?

— Уверен! Подключу кого надо, изменю!

— Хорошо! В шесть утра твой дежурный получит шифрограмму! А ты уж постарайся обеспечить выполнение ее содержания!

— Обеспечу!

— Все?

— Все!

— Спокойной ночи, Леша! И благодарю за «приятный» сюрприз, я тебе это не забуду!

— Да ладно тебе! Кто ж знал, что так получится?

— Тебе положено все знать и все просчитывать, когда собираешься что-то провернуть. Отбой!

Начальник госпиталя бросил трубку, а комбат, подойдя к окну, закурил. Так, главное сделано. Шанс на выправление ситуации Палагушин получил. Если пройдет все, как надо, то… но не будем загадывать. Как бы не сглазить!

Глава 3

Несмотря на бурную ночь, капитан Запрелов прибыл на утреннее построение части вовремя. Как обычно, в 8-30. Замполит встретил его докладом.

Поздоровавшись с личным составом, Илья заметил, что в строю не было ни Стоценко, ни Доброхлебова, ни Мамихина, ни Гуревича с Шевченко. С последним понятно, тот в санчасти, а сержанты с курсантом-боксером где? Комбат отменил наказание, наложенное на них ротным, а посему нарушители, если так можно было назвать подонков, устроивших избиение молодого солдата, на плацу не было. Или Палагушин отменил и свое решение? Вряд ли, своих решений подполковник не менял. Отсутствовал и лейтенант Городин.

Запрелов спросил Чупанова:

— А где командир первого взвода?

Замполит роты пожал плечами:

— Не знаю! Я посылал за ним посыльного, но тот вернулся ни с чем, лейтенанта дома нет. А может, никак не проспится!

— Ладно!

Запрелов прошелся вдоль строя, пока не прибыли командир батальона и начальник штаба. Дежурный по части капитан Яковлев стоял перед коробками рот, но отчего-то старался не смотреть на Илью. Что ж, его дело.

Подошел к офицерам управления. Странно, но и парторга части не видно. Уж Русанов должен бы быть на месте, он никогда не пропускал построений. И вообще, все вокруг выглядело странным. Наверняка личный состав части знал о происшествии во второй роте. Знал от рядового до комбата, но никто ничем и никак не выдавал этого. Обычно даже несравнимо более мелкие выходки солдат или офицеров вызывали перед построением оживленное обсуждение, сейчас же батальон молчал. Словно получил на это приказ. А может, так и было? Но когда комбат успел отдать этот приказ? Странно, все очень странно. По идее шухер должен подняться не слабый. Но пока молчок. Возможно, до прибытия командира части? Возможно.

Палагушин появился неожиданно. Въехав на плац на своем командирском «УАЗе». С ним был и начальник штаба. Запрелов поспешил на свое место. Заместитель комбата подал команду «Смирно» и доложил Палагушину о построении батальона. Тот, поприветствовав подчиненных, приказал всем офицерам и прапорщикам выйти из строя. Это была обычная процедура. Командиры подразделений и штабисты выстроились перед ним в линию, метрах в двадцати от рядового личного состава. Запрелов ждал, что сейчас Палагушин объявит о ночном происшествии и назначит служебное расследование. Но вместо этого комбат достал из кителя какую-то бумажку.

Подошел к Илье:

— Капитан Запрелов!

— Я!

— Вот здесь дежурный принял шифрограмму, уж не знаю, какая надобность была использовать специальную аппаратуру для того, чтобы передать обычное, не составляющее никакого секрета предписание, но, видимо, в штабе дивизии посчитали по-иному. В общем, вам, Запрелов, немедленно предстоит убыть в Ашхабадский гарнизонный госпиталь в распоряжение его начальника полковника Троянова.

Илья удивился:

— Зачем?

— Это, капитан, от полковника и узнаете. Шифрограмма подписана начальником штаба дивизии и подлежит исполнению. Думаю, вызов в госпиталь связан с какой-нибудь медицинской комиссией. Вы же были ранены в Афганистане?

— Был!

— Короче, в Ашхабад едет начпрод, на моей машине, вы следуете с ним! По дороге дома возьмете все необходимое для лечебного учреждения.

Он окликнул начальника продовольственной и вещевой служб части:

— Старший лейтенант Григорьев!

Тот ответил из коробки офицеров управления:

— Я, товарищ подполковник!

— Машина в вашем распоряжении. Забирайте Запрелова, и в Ашхабад. Доставите капитана к КПП госпиталя.

— Есть!

Запрелов повернулся к Чупанову:

— Хрен знает что! И нашли время для комиссии!

Артем спросил:

— А эти, осмотры, что, на самом деле должны периодически проводиться?

— В госпитале говорили, что да, но я думал, все это так, пустота! Тем более проверить меня можно и в санчасти. Но делать нечего. Придется ехать! Ты давай здесь держи руку на пульсе. С Городиным обязательно разберись, возьми с него объяснительную.

— Если он не станет ее писать?

— Скажи, что я приказал. И добавь, не напишет, я приеду, поговорю с ним лично. В каптерке! Ну, давай, удачи!

— Тебе удачи, командир!

«УАЗ» с начпродом за старшего машины и капитаном Запреловым покинул часть в 8-40. Заехали на квартиру командира роты, где Илья сложил в «дипломат» туалетные принадлежности, бросив туда же книгу, блок сигарет «Опал» и смену нижнего белья. Медицинская карточка находилась у водителя. Так что можно было ехать. Он спустился на улицу, и ровно в девять армейской вездеход, проехав контрольно-пропускной пункт гарнизона, пошел в сторону Меджера. Дорога к Ашхабадской трассе лежала рядом с бараком Ирины. Проезжая мимо, Запрелов взглянул на окна, но никого не увидел. Дворы были пусты. Все уже ушли на работу. Не выспавшись ночью, Илья откинулся на заднем сиденье и под мирный звук тихо урчащего автомобиля уснул. Он проспал почти всю дорогу, 400 километров, лишь раза четыре отрываясь ото сна. В двух случаях, когда им приходилось проходить пограничные посты, — дорога в основном шла параллельно рядам колючей проволоки с контрольно-следовой полосой посередине, государственной границы с Ираном и тщательно контролировалась погранцами.

В Ашхабад въехали около трех часов пополудни. Подъехали к госпиталю. Запрелов поинтересовался у начпрода:

— Ты сегодня думаешь вернуться?

— Нет! Машину отпущу, а сам по делам. До завтрашнего вечера проторчу здесь точно. Надо форму получить для постоянного состава, еще кое-что, бумаги подписать, короче, работы хватит!

— И на чем повезешь эту самую форму?

— Палагушин с командиром автобата договорился. Тот выделяет «КамАЗ».

Подумав, Запрелов попросил:

— Ты вот что, Серега! Как назад соберешься ехать, подскочи сюда? Может, и я к этому времени освобожусь. На КПП о тебе знать будут, меня предупредят. А то, сам знаешь, как отсюда к нам добираться штатским транспортом.

— Без вопросов, капитан! Заскочу обязательно, только ты наряд предупреди, а то где мне тебя искать?

— Все сделаю! Давай!

— Давай!

Расставшись с сослуживцем и предъявив на КПП лечебного учреждения предписание, Запрелов прошел в здание управления госпиталем. Действительно, как оказалось, его вызывали на индивидуальную медицинскую комиссию. И обследовали два дня, гоняя из кабинета в кабинет по всем корпусам госпиталя. Как и предполагал капитан, эта комиссия оказалась чистой формальностью. Медперсонал особо не вникал в состояние здоровья офицера, ограничиваясь беглым осмотром и стандартными фразами — вопросами, — жалобы есть? Нет? Хорошо! Пишем — здоров! По сути бесполезно проторчав в госпитале два дня, Запрелов наконец к четырем часам вечера 21 мая получил обратное предписание, предлагавшее ему вернуться в часть не позднее 23 числа. А посему капитан вышел на КПП в половине пятого. Спросил у наряда, не подъезжал ли автобатовский «КамАЗ» и не спрашивал ли его чернявый старший лейтенант. Получив отрицательный ответ, хотел было проинструктировать прапорщика, но тут показалась крытая тентом машина, из кабины которой выпрыгнул Григорьев. Он увидел Запрелова:

— Во повезло! Ну, ты как, освободился?

— Освободился!

— Отлично! Значит, можем дергать в Меджер?

— Можем!

Начпрод повторил:

— Отлично! Я боялся, ждать придется! А так по пути и водочки клюкнуть успеем. Ты как насчет этого?

— Нормально. Но смотрю, ты уже клюкнул!

Лицо Григорьева расплылось в довольной улыбке:

— Не без этого, но так, для затравочки. А оттянемся перед дорогой длинной в чайхане на выезде. Там натуральный шашлык делают. Даже из свинины, так как шашлычник русак — Шурик. Поедим нормального мяса, а не надоевший люля-кебаб верблюжий.

В шашлычной зависли на добрых три часа. Шурик, на самом деле оказавшийся мужчиной лет пятидесяти, русский, но родившийся и проживающий всю сознательную жизнь в Ашхабаде, приготовил отменный шашлык. Под него уговорили пол-литра водки и с дюжину бутылок хорошего чимкентского пива. Водитель остался доволен и не торопил офицеров: когда ему еще придется вот так от пуза поесть не бурду армейскую, а свежее, прекрасно приготовленное мясо?

Вышли на трассу в полдевятого. «КамАЗ» шел не так шустро, как легковой вездеход, но водитель все же держал скорость в пределах семидесяти километров в час, нарушая все приказы и инструкции автомобильной службы округа, предписывающей скорость движения не более пятидесяти километров.

Пройдя две трети пути, когда уже наступила ночь, на перекрестке, где к трассе примыкала дорога от населенного пункта Каахка, начпрод вдруг приказал водителю:

— А ну давай, солдат, направо!

Илья спросил:

— Зачем? Чего мы в этом кишлаке забыли?

Григорьев объяснил:

— Дружок у меня тут в ракетной бригаде начальником службы ГСМ служит. Спирту обещал. А мне все недосуг выбраться к нему было. Не упускать же подвернувшийся момент?

Запрелов показал на циферблат часов, встроенных в переднюю панель кабины «КамАЗа»:

— Ты на время-то посмотри?

Светящиеся стрелки показывали 23-20.

Это совершенно не смутило старшего лейтенанта:

— И что? Леха в самом поселке живет, недалеко от железнодорожной станции. Нам в войсковую часть и въезжать не надо. А спит, разбудим, невелика фигура! Короче, боец, — Григорьев повернулся к водителю, — давай сейчас прямо, первый перекресток налево, дальше скажу, куда ехать. Но недалеко!

Водитель подчинился, а Запрелов лишь покачал головой. Он удивился поведению всегда тихого и незаметного в батальоне Григорьева.

«КамАЗ» остановился возле двухэтажного кирпичного дома.

Старший лейтенант потер руки:

— Вы сидите здесь! Я скоро!

И исчез в темноте заросшего кустарником проулка. Угостив сигаретой водителя, закурил и Запрелов. Задумался. И для чего, собственно, его вызывали в госпиталь? А главное, одного! Ради одного какого-то капитана организовали комиссию. Таких, как Илья, служащих в дивизии и стоящем по соседству корпусе офицеров, имевших ранения после Афгана, было достаточно, и комиссию, если рассуждать здраво, должны бы провести для всех скопом. А устроили осмотр одного его. Почему? И именно в дни, последовавшие за ночным происшествием? Уж не ход ли это какой комбата? Хотя как Палагушин мог влиять на госпиталь? Не в том он чине, чтобы мгновенно организовать комиссию, чтобы убрать на время из части его, Запрелова! Да и смысла убирать ротного у комбата не было никакого. ЧП налицо. Оно зафиксировано документально. Имеется масса свидетелей, плюс потерпевший. Палагушину не удастся замять этот конфликт. Так зачем убирать из батальона Запрелова? Нет! Тут, видимо, на самом деле имеет место обычное головотяпство госпитального командования. Наверное, общую комиссию провели, а про Илью забыли. А отчитываться надо? Надо! Вот и вызвали его, чтобы галочку недостающую поставить. Бардак, он и есть бардак.

Не успев докурить сигарету, Запрелов увидел Григорьева, тащившего, слегка согнувшись, две двадцатилитровые канистры. Илья спрыгнул из кабины ему навстречу. Помог загрузить в кузов. Закрепив канистры к борту, Григорьев довольно проговорил:

— Вот теперь порядок! Сорок литров, как с куста! И никаких тебе накладных, приходов, расходов, списаний. Пей, не хочу!

Илья спросил:

— А спирт-то нормальный? Не метиловый?

— Да ты что? Чистоган медицинский! Хочешь, прямо сейчас проверим?

— Нет! Давай уже по приезде.

— Только так, Илья! Пойдем к тебе. У тебя же и припрячем канистры. Ты человек холостой, к тебе всегда заглянуть можно. Я тоже не женатый, но соседи, мать иху, зампотыл полка напротив живет. Пронюхает про спирт, кранты! Идет?

Запрелов согласился. Ему было без разницы, куда определить канистры. Тем более в квартире имелась уютная кладовка на веранде.

Гарнизонный КПП прошли в 1-40. И через пять минут остановились у дома Запрелова. Перетащили канистры в квартиру капитана.

Начпрод предупредил:

— Ты оставайся на месте, отлей огненной воды в баллон трехлитровый, разбавь по уму, я отгоню машину в парк, договорюсь с дежурным, чтобы отметил заезд часов на шесть, заскочу в столовую, возьму закуски, у тебя, поди, шаром покати, и приду! Оценим слезиночку!

— Ты солдата не забудь пристроить. Можешь ко мне в роту. Скажешь ответственному дежурному, что я приказал.

— Понял! А то я уж хотел его при столовой оставить, на лавке! Ладно! Пошел.

Проводив старшего лейтенанта, Запрелов занялся спиртом. Развел его процентов на сорок, чтобы покрепче пойло вышло. Дождался, пока смесь остынет, попробовал. Спирт оказался превосходным. Ни намека на какой-либо посторонний привкус.

Через полчаса прибыл Григорьев с двумя банками тушенки, хлебом и пакетом соленой капусты.

Запрелов поинтересовался:

— Как там в части?

— Да как всегда! В парке Хорек дежурит. Уже под градусом. В роте у тебя спокойно. Дежурный старший лейтенант Саня Вакулаев. Бойца принял как положено. Спросил, где ты? Я сказал, дома! Он просил передать, что утром тебе лучше быть в подразделении. Почему, не объяснил. Только, Илюша, вид у него какой-то удрученный! Загонял ты своих взводных, видно!

— Удрученный, говоришь? И передал, чтобы утром я пришел? Лады!

Начпрод спросил:

— А тебе когда по бумагам на службу являться?

— Послезавтра, вернее уже завтра, короче, 23 числа.

— А утром будет двадцать второе! Плюнь на всех и отдыхай!

— Посмотрим!

Устроились на кухне.

Выпили. Закусили, перекурили. Продолжили пьянку.

Отчего-то, почувствовав неясную тревогу, Запрелов пил мало в отличие от Григорьева.

Начпрод уже после третьей солидной, надо признать, дозы, еле ворочая языком, проговорил:

— Шабаш! Ты как хочешь, Илья, а я остаюсь у тебя. До дома не дойду! Где мне прилечь?

Илья постелил ему на полу. Свернувшись калачиком, Григорьев мгновенно уснул. Илья же не смог сомкнуть глаз до пяти утра. И только в шестом часу задремал, чтобы в семь уже быть на ногах. Его подташнивало, руки слегка дрожали, на душе было неспокойно. Подумав, все же решил похмелиться. Выпил полкружки спирта. Сразу полегчало. Тошнота ушла вместе с тревогой, голова прояснилась. И перегар вроде свежаком перекрылся. Закусив, почувствовал себя бодро. Побрился, помыл голову. В общем, оклемался. Теперь предстояло поднять Григорьева. Судя по тому, как крепко спал старший лейтенант, Запрелов настроился на долгое пробуждение своего ночного собутыльника, но тот, как ни странно, встал легко, стоило лишь капитану тронуть его за плечо и произнести:

— Подъем!

И начпрода не мучило похмелье. Он выглядел так, будто пьянки и в помине не было. Перекусив и приведя себя в порядок, Григорьев сказал:

— Разбегаемся! Приехали около шести утра. Тебе и так на службе делать нечего, а я выходной себе пробью. Или ты тоже решил в часть идти?

— Но взводный же просил прийти?

— Не просил, а сказал, что тебе лучше с утра быть в роте. Это не одно и то же. Я бы не пошел.

— Ладно. У каждого свои дела.

— Это точно! Тогда я свалил. О спирте никому ни слова. Я в обед баллон отолью, остальное пусть стоит. Нет, ты, конечно, можешь употреблять, но другим не свети. Иначе и сами влетим, и дружка из ракетной бригады подставим.

Рота готовилась к построению, когда Запрелов подошел к казарме. Выслушав доклад дежурного, прошел в канцелярию, где находился старший лейтенант Вакулаев. Илья поприветствовал его:

— Привет, Саня! Как у нас тут дела?

— Да как сказать? Непонятка прет, командир!

Запрелов насторожился:

— А в чем дело?

— Как ты уехал в понедельник, сразу объявились и Городин, и Русанов. Затем наши сержанты со старшиной и Гуревичем. Комбат забрал их в штаб. Там продержал почти целый день. Уж не знаю, чего они там делали, но вернулась капелла в весьма хорошем настроении. И это при том, что за содеянное им грозят большие неприятности, а кое-кому и дисбат светит. Что бы это значило?

— Где сейчас эта компания?

— Городина отправили на полигон. Вчера. Русанов, насколько мне известно, укатил на партийный актив, а солдатики наши здесь, в роте.

— Шевченко как?

— Вроде ничего. Но надо бы его сегодня проведать.

— Проведаю. Так, говоришь, после длительной беседы с комбатом у наших сержантов настроение поднялось?

— Да. И сам комбат слишком уж спокоен. Я не говорю о парторге. Тот вообще вел себя в последний день так, будто произошедшее у нас его совершенно не касается.

Запрелов присел за рабочий стол:

— Интересно. Очень интересно. И никакого служебного расследования не проводилось?

— Ну, если не считать беседы комбата с известными тебе лицами. Да, еще на 24 число назначено партийное собрание. Вроде как плановое, но повестку дня Русанов не объявлял. Подобное впервые, раньше о повестке все как минимум за неделю до собрания знали, сейчас о ней молчок. Не нравится мне все это.

Илья проговорил:

— Мне тоже. Ясно одно, комбат пытается замять ЧП. Возможно, и собрание решил провести, чтобы быстренько объявить Городину выговор без занесения в учетную карточку, кое-кому на вид поставить — мне и Чупанову, а сержантам по паре-тройке нарядов вне очереди за распитие спиртных напитков. Только зря он старается. Не дам я замять это дело. Не дам! Комбат слишком переоценивает свои возможности. Думает не нахрапом, так хитростью взять. Не получится. Посмотрим, как запоет наш Палагушин после того, как объяснительная старшины и мой подробный рапорт лягут на стол военного прокурора.

— Если бы так, командир! Но мне кажется, ждут тебя тяжелые времена.

— Переживем. И не такое переживали.

Не знал боевой офицер, умевший просчитывать противника и переиграть его в бою, всего коварства и подлости, на которое способны те, кто числится среди своих. Кто по долгу службы должны быть с тобой, по эту сторону баррикады, а фактически являются хуже самого злобного врага, предателями и разрушителями того, за что настоящие, верные присяге офицеры и солдаты на войне проливают кровь, а нередко отдают и жизни. В силу своей порядочности и верности совести и чести, принципам справедливости капитан Запрелов просто не мог допустить даже мысли о том, что здесь, в тылу, враг более силен и бессовестен, чем на войне. Не мог предположить, что этот враг существует. Существует и действует, тщательно скрывая свою сущность под личиной. Поэтому и был уверен в том, что сможет заставить преступников дать ответ за совершенное. Отметая даже малейшую долю вероятности того, что сам может стать жертвой жестоких интриг подлых, рвущихся любыми путями наверх по карьерной лестнице подонков.

Подонков, для которых его судьба — пустой звук. Капитан готовился к атаке, в то время, когда его уже обложили со всех сторон, лишив возможности не только наступать, но и обороняться, тем самым предопределив исход поединка, выстроив тактику на лжи и предательстве. Не знал всего этого офицер спецназа, волей случая оказавшись отлученным от боевой работы, отдавая дежурному по роте приказ на утреннее, общебатальонное построение. Так называемый развод. Запрелов собрался уже покинуть канцелярию, как раздался телефонный звонок на аппарате внутригарнизонной связи, стоявшем на его рабочем столе.

Капитан ответил:

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒