ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Опять бусловская конура. Дело к вечеру. Манюкин учится у няньки вязать варежки. Пианино уже закрыто. Приятно полыхает печка.

НЯНЯ( Уходя, в дверях, влетевшему Илье. ) Да ты меня затопчешь копытами-то, Илюха, жених неневестный. Ноги-то отряхни, целый воз притащил!

Илья. Виктор не приходил еще? Здравствуйте, Сергей Аммоныч!

Манюкин. Простите, не могу руки подать!

Илья. Вяжете?

Манюкин. Вяжем. Извиняюсь, вы на нитку наступили.

Илья. А я вот места себе не нахожу, прежалостная судьба! Тридцать пять лет обитаю землю, а не страдал так. Цельный час даве за столом просидел: кусочка вогнать не мог! Вот Виктора хочу спросить: коли, мол, не будешь пользоваться, так мне отдай!..

Манюкин. А она ведь была здесь нынче!

Илья. Кто? Раиска? Ну, разговаривали вы с ней?

Манюкин. Разговаривал. Я на крылечко, а она с крылечка. Я говорю: bonsoir* [Добрый вечер* (фр. )], дескать...

Илья. А она?..

Манюкин. А она — «прощайте». Опять на ниточку...

Илья. Ну, значит, еще придет!.. Ведь когда я чуркой лежать стану, так ведь даже пожалиться будет не с кем! Э-эх, прямо загрызть готов!

Нянька накрывает на стол.

Буслов (входит в поисках чего-то). Кого это ты загрызть собрался?

Илья. Весь земной шар готов загрызть! Взять его... трах, напополам!

Нянька. Неужто как орех, Илюша?

Илья свирепо косится.

Откуда ты так поздно-то, Витенька?

Буслов. Да вот к ребятам, соседям-то, заходил. Уж и метет на дворе, точно лопатами кто кидает. А мне повезло нынче, Сергей Аммоныч. Да бросьте вы ваши варежки! Прихожу в класс, а он что-то рисует украдкой... да нет, вы поглядите только! (Достал из папки рисунок. ) Вот... Да вы не так взяли. Каково?

Манюкин (Илье). Подержите, будьте добреньки. Ну-ка. Хм. Ну, олень. Ну?..

Буслов. Так ведь он сейчас удерет с бумаги-то, олень. Впрягай рисунок и поезжай хоть на край света. Эх, жалко, Гуги нет, я бы ему показал!

Илья (вынимая другой рисунок). А ведь это ты, Виктор Григорьевич! Во, глядит и не дышит!

Манюкин. Нос кривоват.

Буслов. Да ведь кто рисовал-то! Двенадцать лет щенку. Пономарев племянник, Васятка! На старом пакете, а? Ба-альшой художник выйдет, только бы не сбился. А у тебя уж накрыто, нянька? Э, постой, узнаёшь?

Манюкин. Похож на меня, Пелагея Лукьянна?

Нянька. Бородища-то больно черна. Цыган!

Манюкин. Нет, это я на том свете через год посля кончины!

Нянька грозит пальцем и уходит.

Буслов. Ну, Сергей Аммоныч, садитесь. Ты пообедаешь с нами, Илья?

Илья. Мне не до еды.

Буслов. Тебе с капустой, Сергей Аммоныч?

Манюкин (стоя). Я бы и сел, Виктор Григорьевич, да неловко уж больно. Третий месяц у вас обедаю, вы не уговаривайте. Нет, я лучше в сторонке посижу!

Буслов. Ну-ка, помоги, Илья! (Усаживает Манюкина. ) Ну-ка, тарелочку твою.

Манюкин. Какая унизительная штука: еда. Исподличаешься весь! (Мешая ложкой. ) Хозяйка у меня... Позовет, сядет эдак и смотрит на меня. «Покормить тебя, али и так побегаешь? » А ты стоишь перед ней этаким болваном да ручки трешь. Лица своего стыжусь, Виктор Григорьевич!

Буслов. Ты мрачный нынче, Манюкин. Ну дай бабе в рожу и перебирайся ко мне. Ешь, Манюкин, всякий человек должен есть. Илья, дай сюда вой ту, с ярлыком которая. Садись, развлекись с нами! Ох, как он меня ошарашил. Схватил я его, исцеловал всего, а он в слезы...

Илья. Эй, Виктор Григорьевич, терпенья больше нет! Нужна она тебе? Руби меня под корень, не жалей. Либо погибну, либо достигну счастья.

Буслов. Ты что, про Раису, что ли? (Усмехаясь. ) Какая же я тебе помеха! Старайся, старайся... Я домком обзаводиться не собираюсь пока.

Илья. Ага, так? Ладно, будем говорить, значит. (Уходя. ) Если бы ты знал, Виктор Григорьевич! Сейчас пойду и выбью окна Ионе!

Буслов. Дубина, за буйство сажают людей. Погоди хоть до весны...

Манюкин. Илья Петрович, нам ведь по дороге. Вот только косточку догрызу. Эх, зубки-то поистрепались! Илья Петрович, вот только в кофтенку облекусь. Ну, вот и готов... хоть на Северный полюс!

Буслов. Понедельник нынче, игорный день... не забудьте!

Илья. Памятуем!

Манюкин. Привет, привет!

Ушли.

Нянька. Шиш на тебя! Спит человек, а ты развякался. Зубы-то прошли?

Черваков. Все прошло. Все проходит. Все пройдет, Пелагея Лукьянна. И ничего не будет. На всякий предмет есть своя дырка, незримо, но есть. Рождается предмет, рождается и дырка, жаждущая его поглотить.

Нянька. И непонятно, а чую охальное что-то. Вот ломается, вот ломается, точно весь свет только на тебя и смотрит.

Черваков. Не нравлюсь? Ну, что ж, я и самому себе не нравлюсь. Ладно, идите, приступайте к своим обязанностям!..

Нянька ушла.

Илья (с гитарой). Раиска еще не приходила?

Черваков. Ты поздоровайся сначала, и потише, контрабас ты этакий. Человек спит, а ты во всю пасть...

Илья. У меня нет пасти — у меня рот.

Черваков. Да что с тобой, Илья? Ты прямо рычишь нынче. Если ты влюблен, то должен ощущать только легкость. И потом, как ты мог подумать хоть на минуту, что Раиса может поцеловать тебя?.. Ну, что ты за человек?

Илья. Я мечтательный человек и, кроме того, люблю красоту.

Черваков. Красоту надо любить робко и издали, а ты дерзаешь, но не в этом дело. Ты получаешь пятьдесят в месяц. Правда, родители твои померли и уже не обременяют тебя. Но ведь у тебя же могут быть дети...

Илья. Паша, не рви мне сердце! Меня и так уж мысли одолели.

Черваков. А ты свисти, разгоняй мысли. Тебе мысли вредно. И, кроме того, что за мечтательность такая! Ты же состоишь на службе! Пороть надо человека за мечтания. Да и о чем мечтать!

Илья. Как о чем? Дай-ка твое ухо... (Шепчет что-то. )

Черваков. Фу, какой ты сальный стал, Илья! И потом, ты плюешься мне в ухо!

Илья. Я к тебе с мечтой, а ты так? После этого я не желаю больше с тобой разговаривать.

Черваков. Ну, и к черту!

Ходят по комнате.

Ходи, пожалуйста, по той половине. Ты мне мешаешь думать.

Илья. А я хочу и по той и по этой.

Черваков. Ну и дурак!

Илья. Не всем же мыслителями быть! Надо и дураков для разнообразия.

Васка и Манюкин.

Васка. Живы, что ль?

Илья. Тише вы там!

Васка. Спит, что ли? Не будите его. (Подошла, заглядывает в лицо. ) Спит и ничего не знает.

Нянька. Будет, будет вам. Нехорошо тайком на спящего смотреть. А может, он сон какой видит? Живой еще. Чего тебе, баба, нужно, все ходишь!

Васка. Я-то? (Смеется. ) А я его, бабушка, жалеть буду. Поняла? Ты-то стара уж, бабка, я помоложе. Может, у меня любовь к нему! Любовь — не мышь, ее не выморишь... Ишь ведь как лег, горлом кверху, беззащитно как лег.

Нянька. Витечка, вставай, Витечка! Собрались уже все!

Буслов (проснувшись). О, уж вся компания в сборе... А, и ты, Васка? Ну, здравствуй, здравствуй. Песня-то твоя про высокие горы все на уме у меня. Кажется, переспал? Не-ет, в меру. Что ж, можно и к доскам. Нянюшка, подкинь поленце, не скупись. Не улеглась еще погода-то?

Манюкин. Ужасно лепит. С дедом моим, Алексан Карпычем, случилось в турецкую войну. Вышел по надобности да четыреста тридцать верст и отшагал по метели!

Черваков. Э, надоело, слышали уже! Его потом в полковники за это представили?

Манюкин. Да, действительно, представили! А вы откуда?..

Черваков. К доскам, к доскам!

Илья. Ну, держитесь, Сергей Аммоныч. Лют я нынче!

Черваков. Я, по обыкновению, черненькими, я и сам такой.

Манюкин. Мы уж, как всегда, с уголка...

Буслов. Ты где-то витаешь, Пашка! Фук тебе...

Черваков. Следует человеку и повитать. Говорят, Раиса Сергеевна придет нынче!

Буслов (думая). Говорят, говорят... (Обернулся к Васке. ) Ты придвигайся, сиятельство. Чего ж ты одна-то там? Да пой, пой громче, я люблю.

Васка (у окна). Не хочу петь. Я вот гляжу: метет и все следы заметает...

Манюкин. А еще, говорят, большевики Минина и Пожарского в Москву-реку мыть возили, на двенадцати тройках!.. До чего додумались!

Буслов. Говорят, говорят...

Илья. Зачем же его возили?

Васка. Пропылился, значит?

Черваков. Нет, не играется, сдаюсь, сдаюсь.

Манюкин. Понедельник нынче, мутный день. А сколько их еще впереди, понедельников-то!

Васка. Столько же, сколько и воскресений.

Черваков. А интересно!

Илья. Что тебе интересно?

Черваков (на Манюкина). На монсеньера-то взгляни, как лысина у него блестит, не к добру!

Васка. А плохо сейчас тому, кто в поле едет...

Недоуменье.

Монашка (вошел, и тотчас к нему подошел Илья). Хм...

Илья. Ты?

Монашка Я!.. (Помолчав. ) Отец Иона сказать велел, что, дескать, не серчает на вас.

Илья. Ну...

Монашка. Ежели, мол, посватается, так не откажу.

Илья. Ну...

Монашка Вот еще Агния Ионна прислала вам, в бумажку завернуто было, только я бумажку искурил. (Долго роется в карманах, вытаскивает кружевной платочек. )

Черваков. Илья, немедленно отошли назад!

Илья (сумрачно). Потом отошлю, а то все вышли... Эй, Калуга, вздумали твои хозяева в такую погоду посылать. Небось продрог, выпить хочешь?

Монашка Продрог-с, как березовая веточка!

Буслов. Ты тогда уже всем наливай.

Илья налил.

Васка (подойдя). Не дам тебе пить, пить не дам.

Буслов. Чего-о ты?.. Не дашь мне?.. Сама гонит, а не дает! (Хохочет. ) Спасательница души... Ну-ка, дай сюда!

Васка. Не дам.

Буслов. Ты что, спятила?

Васка. Не дам. (Выплеснула из стакана. )

Буслов (после поединка взглядов). Ну, что же, я не буду.

Илья (Семену). Еще не выпьешь?

Монашка Можно. (Пьет. )

Илья. Пей. Пей. Еще можешь?

Монашка (виновато). Могу...

Илья. На еще!

Манашка. Э-эх, говельщики у нас нонче...

Илья. Ну, теперь ступай и скажи Ионе, что Илья, мол, Редкозубов кукиш ему шлет... Понял? Ну, лети, голубок!

Монашка Ладно!

Ушел.

Черваков. Виктор Григорьевич, не конфузьтесь. Мы ничего не заметили! Но желаю произнести мой последний тост за Буслова. Все мы были свидетелями, как с приездом в Унтиловск одного известного лица Виктор Григорьевич вдруг заволновался и как-то сразу полинял. Прошлое нахлынуло на него, и он боролся. И вот уже готов он был отряхнуть от валенок своих сыпучий унтиловский снег! Страшный этот поединок длится еще и теперь и разрешится, быть может, даже в нынешний вечер... Две женщины...

Буслов Васка, чего, чего смотришь?

Васка. А что, аль боязно стало меня?

Черваков. Виктор Григорьевич, да вы знаете, что делаете?

Буслов. Пашка, отступи, изувечу...

Буслов. А теперь... ступай за Раисой Сергеевной, Илья. Приведи, приведи ее.

Васка. Чего звать-то, она, чай, и сама придет.

Черваков. Васка, хитришь чего-то! Ты думаешь, что мы уж совсем тронутые?

Васка. Покажь мне нетронутого, я тебе рупь дам!

Буслов (Илье). Ступай... Да ничего не говори там. Что-бы сюрпризом. Соври что-нибудь, ты ведь поэт. А у поэтов это искренне выходит.

Илья (одеваясь). Я не прочь, я не прочь... О, даже дрожу весь с нетерпения. Виктор Григорьевич, отчего Васка смеется?..

Илья ушел.

Буслов. Да, Пашка, ты прав, мне уезжать отсюда незачем. Другим надо уезжать отсюда.

Васка. Больше-то уже никому уезжать незачем.

Буслов. Олени, Пашка! Эх, неспокойно мне. Про что вы там, Сергей Аммоныч?

Манюкин. Да вот ее сиятельству историйку рассказываю пустяшную.

Буслов. Так ты уж вслух вали!

Манюкин. Так, ерунда-с. Вспомнил, как я в Неаполе концерты носом давал.

Васка. Развеселый ты человек, Манюкин. Тебя и повесить — все смеяться будешь.

Черваков. Веселый, да нос-то у вас маловат!

Манюкин. Сточился, сто тринадцать концертов. Автомобильная ось сточится. У меня рояль во время игры на пол-аршина подымался, такая сила звука! Фотографы из Америки приезжали. В одном журнале было: эдак страница... И во всю страницу мой нос — и больше ничего. Прямо государственный нос был.

Васка. Ну, ну. И лыс и сед, а ума нет.

Манюкин. Я концерты для эффекта в женском платье давал. И влюбился в меня Петька Шансов. Не знаете? Да вот тот самый знаменитый яичник. Яйца на всю Европу поставлял. Вся Волынь и Херсонщина только для него и неслись! (Входя в азарт. ) Богач! Ватикан собирался купить и перевезти к себе, в Курскую. Мужик страшенный, к тому же мужчина трех с половиной аршин! Ручку покажет, так долго вы этой ручки не забудете. А лицо: сразу и не поймешь, — лицо это или спина... в оголенном виде. Сижу раз вот эдак...

Илья весь в снегу, мычит с разинутым ртом.

Васка. Метет, Илюша?

Черваков. Пришла. Ну, Виктор... победитель... в последнее сражение!

Буслов. Пашка, убери это гнусное стекло! Сергеи Аммоныч, спросите, чего этот дурак сипит?

Илья (со стоном). Она... уехала, уехала совсем... из Унтиловска...

Буслов. Догнать, догнать ее... Раиска!..

Черваков (метнувшись к двери). Пусти меня, Илья. По какой она дороге поехала?.. (Убежал. )

Васка (гладя бусловские руки). Ну, чего, чего бьешься! Перетерпи, пройдет. Ей туда надо. Сейчас небось и реку уж переехала. Полем мчит! Я ей капукаринского зятя наняла. Лихой, бывалый мужик... он ее предоставит! Небось лежит в нартах, закуталась, а небо вьется. Пустоту повезла барынька!

Буслов. К чему ж ты все смеялась? (Взял ее за голову. ) Тебе, Васка, весело?..

Васка. Как же не весело? Это я ей и денег дала, на отъезд денег. Глу-упый, ведь ты б ее убил.

Буслов. Ты?.. Во, точно рогатину впихнули. (Наливает в кружку. )

Васка. Не дам. Что ты, махонький, что ли?

Буслов. Васка, дай... Э-эх, олени, олени бегущие... Так ты меня откупила, значит? И дорого дала?..

Васка. Продешевила барыня!

Буслов. Это оттого, что по случаю. А глаза у тебя серые, таежные...

Васка. Какая есть... Вся такая! (Илье. ) А ты чего буркалы пялишь? Играй, ну... играй. Я петь буду. Петь хочу!

Манюкин. Про высокие горы, спойте про высокие...

Васка (поет).

Веет холодом над нами,

Облегает сердце лед...

За высокими горами

Солнце красное живет...

Монашка (влетает, оставляя позади дребезг посуды). Граждане, что же это такое? Павел-то Сергеевич чуть не загрыз меня!

Васка. Да что с ним, — спятил?

Монашка Плачет и буйствует. Его там косомолы вяжут! Никак, идет? Убьет, убьет... я ему семь рублей должен. (Плачет. ) Гибнуть не хочется в такие годы!

Буслов. Плачет? Манюкин, ты понимаешь, почему плачет Черваков?

Манюкин. Значит, приспело время плакать и Червакову!

Черваков (отбиваясь от толпы переполошенных соседей за дверью). Пустите, пустите меня. Может человек и без чужой помощи сгнить!! (Вырвался. ) Виктор, в чем дело? Снег, снег летит... Ничего не видно, а? Снега горят!.. И на ногах снег... и внутри снег. Х-хе, посрамление Червакова! Вот штука... (Сел на стул посреди. ) Чего же ты не хохочешь, Васка?..

Смешно-то как...

Буслов все молчит.

Васка. Уходи, Павел Сергеевич, от греха! Так и уходи на метель...

Илья (у окна). Ишь, ровно злится... завтра к потребилке и не приступишься!

Буслов (спокойно). Вон иди, Пашка, вон!

Манюкин. Виктор Григорьевич, так ведь метель!

Буслов. Ничего, весна всегда с метелями.

⇐ Предыдущая 1 2 34