ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Радофиникинское жилье: кисейный и всякий иной ажур. Зеркало в простенке. У широкого окна, за которым полно спокойного сугробистого снега, разместился целый батальон фикусов и другой сырорастущей ерунды. Сквозит луна и рисует на полу узоры. Тикают часы.

В дальней комнате смех Агний. Матушка чешет спину Ионе, а Иона — коту, возлежащему на его коленях.

Иона (кивая на дверь Раисы). Всё ругаются?

Матушка (встала, послушала у двери). Ругаются.

Иона. Эк, ведь с самого утра. Под лопаткой-то посильней, не скупись, не скупись, голубица!

Матушка. Да уж и так все ногти обломала об тебя. Щеточку бы завести, как у покойника Трофимья Ивановича для усов, вот уж год твержу. Да еще мышей подморить. Намедни проснулась ночью, так по одеялу и бегают.

Иона. Говорил я Пашке, обещал забежать. Ну-ка, по хребту теперь, по хребту...

Матушка. С чего девки-то развеселились? (Кричит. ) Барышни, забыли, какой день завтра? Не хохочите тама. А не то я вас розгой посеку. Ты бы поговорил с Ильей-то, авось образумится... Обманул, мол, ты девушку.

Иона. Да уж и то! Фырчит. «Каб, говорит, у этой девушки была бы дочь девушка, может, на дочери бы и женился». Ну-ка, полевей!

Матушка. Вот шушельник! Да перестань ты кота чесать! Дергаешься только.

Иона. У кота нет жены... Кота тоже понимать надо. Раискин-то муж съезжать, говоришь, собирался?

Матушка. Какой же муж, раз невенчанный! Просто хахаль! Она-то ему говорит: павший ты, расслабленный человек...

Иона. О! Это в каком же смысле?

Матушка. Знамо, в каком! Последнее колечко даве бегала продавать.

Иона. Так, и колечко, значит, побежало?..

Агния 1-я. Мамаша, вы щипцов завивальных не брали с шифоньерки? Ах, опять вы, папаша, чешетесь! Даже совестно...

Матушка. Нечего отцовской спины стыдиться: спина — не живот. Хоть бы и совсем голый сидел, отец-то.

Агния 2-я. Да... А потом замуж никто не берет. Вы, мамаша, забыли, что мы девушки, а не какие-нибудь там... А девушку понимать надо, вот что.

Матушка. Девичество-то — что квас: его вовремя надо пить. Илюшку, уж на что смирный, и то упустили.

Агния 2-я. Что же вы сестру корите? Куском хлеба скоро станете попрекать!

Агния 1-я. Это все она... все она! (На дверь Раисы. ) У, дрянь бегучая!

Иона. А ты бы помолилась покрепче Ивану хоть воину. Ну-ка, возжги свет, матушка.

Агния 1-я. Иван-воин замуж меня не возьмет.

Агния 2-я. И право, смешно! Тут сердце разрывается... Весна идет, каждая пичужка в паре летает... Уж березки пахнут, а вы тут с молитвами пристаете. Не живые мы разве?

Матушка. И живые, а бесстыдные!

Агния 1-я. Ну, нечего вам тут с лампой сидеть. Мы завиваться будем.

Взяли лампу и ушли.

Иона (жалобно). Берите, берите. Мы и во тьмах посидим. Ой, жалко девочек, мать, прямо хоть за себя бери... Ну!..

Раиса (входит, говоря Гуге). Да и ты, таким ли ты был? Что от тебя осталось? (Натыкаясь на Иону. ) Это вы, отец Иона?

Иона. А я ключик тут потерял...

Раиса. Мне очень стыдно, отец Иона... Мы у вас тут шум подымаем...

Иона. И-и, солнце мое. Шумите себе на здоровье. Никак, переезжает супруг-то ваш? И на жизнь-то не унывайте.

Голос: «Иона! »

Она, как бы сказать, ровно пряник, да приправлен-то он конским волосом. Жуешь, так и сладко, а потом...

Голос: «Иона! »

Лечу, бегу... (Воротился с полдороги. )

Илья. Ушли? Есть кто дома-то?

Илья. Раиса Сергеевна! Прекрасно-с! Замечательно-с!

Раиса. Простите, мне очень нездоровится.

Илья. Ничего-с, Я ненадолго. Имею к вам внутреннее дело...

Раиса. Что ж, избивать меня пришли?

Илья (галантно). Что вы, дорогая? В высшей степени наоборот. Однако разрешите сперва...

Илья. Так я поскорей. Тридцать пять лет томлюсь в безвестности, но не славы ищу, а созвучного ищу себе сердца, чтоб билось поблизости.

Раиса. Ну право же... у меня как-то на примете никого нет.

Илья. Есть, есть, дорогая!

Раиса. Да кто же это?

Илья. Вы, вы...

Илья (не давая ей сказать ни слова). Вяну, уверяю вас. Могу погибнуть зря. Могу даже ударить, потому что загнан на самый край.

Раиса. Вы простите мне смех мой.

Илья Хотите, спичку съем? Зажгу и съем.

Раиса (боясь, что Гуга может услышать). Нет, зачем же... Я, право же, не знала, что вы в любви изъясняться станете, Я совсем не приготовилась...

Илья. Не в любви изъясняюсь, а в отчаянии.

Раиса (холодно). Все пройдет, все проходит, Илья Петрович. Я вас не люблю. Я даже и не знаю вас совсем. Да и меня не за что любить. Я не молодая, изломанная вся. Сегодня вот с мужем разъезжаюсь.

Илья. Знаете... знаете что... Есть такие, я читал, теплые края. Снегу совсем не бывает. Совсем без снегу, ей-богу, на фунты его продают. Цветы круглый год, персики разные там, груши... И потом солнце такое... во все небо, ах!..

Раиса. Если даже и есть такие... тогда что?

Илья. Укатим, а? На руках носить буду... Уж от меня-то не сбежите.

Илья. И пусть провалится Унтиловск. Здесь только ветры свистят да снега летят, а человек тут истлевает, уверяю вас. У капукаринской молодки ребенок родился, так басом плачет. Басом — ребенок, вы понимаете?.. А денег я насобираю... Распродамся весь. Постойте, я подсчитаю. Ломберный стол — пятерку дадут. Мясорубка!.. Иона давно сватался... тоже пятерка... С руками оторвут. Потом часы, пятнадцать рублей плочены, а я за десять отдам

Раиса. Вы с ума сошли, Илья Петрович!

Илья. Э, не до вас тут. Шуба в теплых краях, — куда она? Там и пиджака-то не потребуется. Сорок целковых, даже пятьдесят. Нет, сорок... Да еще гитара, ружье охотничье центрального боя, жалованье за месяц вперед... Ух, даже голова закружилась!..

Раиса. Поймите же, что это оскорбительно — слушать, как вы подсчитываете тут свои гроши. Точно в потребилке своей торгуетесь. Илья Петрович, я запрещаю вам, запрещаю...

Илья. Я... что она говорит? Я... оскорбил... ее? Ее, которой весь я, которой мои дни и ночи.

Раиса. Илья Петрович, милый...

Илья (мрачно). И надежду с корнем вырвать, Раиса Сергеевна?

Раиса (с улыбкой). Рвите, Илья Петрович!

Агния 2-я (вошла в недошитом платье, к примерке). Женихи-то ушли? Я тут за дверью сидела, все ждала, когда кончит. Я вот спросить хотела, красиво так будет, если воротник скосить, а вот тут пуговку. Да чего вы как неживая нынче?

Раиса (закалывая булавки, переставляя швы). Ах, Агничка. Вы еще жизни не знаете. Ошибки, ошибки... Одни ошибки, а жизни-то самой и нету.

Агния 2-я. Я вот тоже ужасно боюсь ошибиться. Как вы думаете, пойдет ко мне?.. Я хочу платье вельветовое сделать с гипюровым воротничком. Но только талию повыше, а плечики на ленточках.

Раиса. Вам, Агничка, все модно будет. Вы еще такая молодая!

Агния 2-я (с ядом). Да ведь и вы не совсем еще старая!

Раиса (холодно). Я и не говорю, что я старая.

Агния 2-я. Вы вот счастливая. Вам все в любви объясняются, а вам как будто все равно. Вот Виктор Григорьевич... меня провожать пошел, а всю дорогу промолчал. Даже под руку не взял. А уж как мне хотелось. Я упала на Мавриной горке, а он (подражая бусловскому голосу): «Вы, говорит, не падайте, ушибиться можно! » Он ужасно смешной! Вы не видали, как он фокус с платком показывает? «Ни-ка-кой калдавство, ни валше-б-ство, один праворство рук... » (Звонко смеется, вертясь перед зеркалом. ) Вы не глядите, что я такая тихая... Мне только попадись кто-нибудь. Илюшка-то, что же, путешествие предлагал?.. Сестра зли-ится. Уж третьему жениху платочки вышивает! Все срывается. Вчера отколола: «Если, говорит, папенька, я себя порешу, то отправьте мой труп в анатомический театр». А папаша и отвечает: «Погоди, говорит, до весны, тогда уж с пароходами! » (Хохочет. ) А верно, вот и весна скоро. Потом лето будет. Лето пройдет, опять зима. Опять снегом засыплет... Александр Гугыч еще тут? (Заглядывает в щелку. )

Раиса. Вы слишком любопытны, Агничка.

Звонят колокола.

Черваков. Не помешаю вам?

Раиса. Помешаете.

Агния 2-я (вскрикивает и не очень быстро убегает). Нельзя, нельзя... Я раздета!..

Черваков. Где мышки тут у вас?

Раиса. Так это вы и есть крысодав?

Черваков. Д-да, морю.

Раиса. Послушайте, Павел Сергеевич, что вам от меня нужно?

Черваков. Во-первых, норки мне покажите...

Гуга с чемоданчиком и корзинкой уходит.

Черваков (забегая). Белолицему брату моему букет неизменных чувств... Далеко отправились?..

Гуга. К черту, к черту вас!.. Раиса, ты больше ничего не хочешь мне сказать?

Раиса. Все уже пересказано, Гуга. Ты ничего не забыл?

Гуга. Ты не бойся, я больше не приду.

Агния 2-я (быстро вбежав). Извиняюсь, я тут рукав, на диванчике забыла! (Убегает. )

Черваков. Искренние соболезнования и пожелания счастливого пути.

Гуга ушел.

Черваков. Так вот... Шесть лет бесновался я, поджидая вас. Ведь эти шесть лет только видимость, а я всю жизнь мою, еще не встретив вас, уже любил! Ведь для чего-нибудь существую же я на свете, черт меня возьми со всей моей начинкой... А-ах, вы не знаете ничего, как вы нужны были мне все эти годы. Как я бумагой рот себе забивал, чтобы не закричать о вас. Как я музыку вашу подслушивал, в мусоре и ничтожестве лежа под окном вашим. Как я двадцатью руками обнимал вас в снах моих...

Раиса. Вы кричите о любви, а мне гадко даже глядеть на вас.

Черваков. А вы не глядите. Матушке моей я не удался, знаю сам. Как я Буслова все эти годы спаивал, потому что и он любил вас, как я. Я покупал на свои деньги всю эту хмельную дрянь, и мы пили вместе. Он пил крупно, дико, величественно, что-то вроде жертвоприношения... я почти благоговел перед ним в те минуты, в те бесчисленные часы. Я рассекал его на части, и они срастались на моих глазах, тянул его на дно, и он с рычанием сопротивлялся... Я гаже стал от любви моей к вам. О, неутоленная черваковская любовь...

Раиса. ... выгнать мне тебя или ударить?

Черваков. Куда, куда, если я везде буду возле вас? Ведь и вы будете жить в Унтиловске и смотреть на те же самые снега. Снега, снега, снега, передуваемые ветром. Давайте же быть вместе. Тосковать будем вместе в унтиловской щели, когда эти самые ручьишки побегут и разное зелененькое полезет. О, счастлив, Раисочка, кто не утратил способности тосковать. О, ведь и мы живые! И мы любим вот это самое: жить!

Раиса. Перестаньте, я велю вам уйти. Агния, Агния!

Черваков. Никуда, никогда. Я буду говорить, потому что для этого разговора я и существовал до нынешнего дня. Сми-ирна!!! Раскрывается влюбленный Черваков, как орех, как раковина...

Черваков. Они нарочно будоражат меня. Я покажу им. Врал я вам, Раисочка, что не хотим мы туда, в трехсотый век... Хотим, хочу. Страшно, страшно, Раисочка, там... Ведь пятьсот солнц станут сиять, все небо будет солнцами утыкано. Свет-то, свет... глазам больно, не хочу! Сбежит наша краса, как кваска с ситца: пугала останутся. Хотим... пускай скрежещет она зубами, тишина. Кнутом, кнутом ее! В телегу ее запречь, в куски ее... и чтобы каждый кусок разворотился, как зерно! О, никто унтиловского человека понять не хочет! Мы позади, мы гибнем, мы кричим, Раисочка. Жалости, жалости твоей прошу. Унтиловск на коленях перед вами. Не бить, а полюбить нас надо, полюбить... Ой, всякая человечинка с калечинкой... и не сгорбленный, а есть в нем! Так не пинайте калечинку эту но- гой, чтоб не зверела безмолвствующая...

Буслов (вступая в комнату). Внимание, так сказать, человеческим окраинам!

Черваков. А... ты опять тут? (В ярости ударяется о бусловскую грудь. ) Кто? Кто это?

Буслов. Не видишь разве? Да перестань ты, Пашка.

Раиса. Ты вовремя поспел, Виктор. Представь, он хвастался тут, как спаивал тебя.

Черваков. Как же вы смеете рассказывать, вы... пустое вы место!

Буслов. Ну, Буслова нельзя споить. Буслов пил сам, потому что ему нравилось... и... потому что нужно было. Сбирайся, Пашка, освобождай место.

Черваков. Я еще имею дело тут... крыс надо...

Буслов. Не упрямься, не порть дружбы.

Черваков. Ухожу, потому что ты... невоздержан, да, невоздержан ты, Виктор. А вас, Раисочка, я еще заставлю дослушать Павла Червакова.

Раиса. Виктор, скажи же что-нибудь.

Буслов. Пашка, я сержусь!

Черваков ушел.

Буслов. Что же, мы, кажется, одни тут с тобой?

Раиса. Нет, там Агния-младшая где-то. Почти одни...

Буслов. Ну, здравствуй.

Раиса. Почему ты не глядишь мне в глаза? Разве мы делаем нехорошее?

Раиса. Ты какой-то большой нынче.

Буслов. Запух, хочешь сказать? Запу-ух... пью.

Раиса. Нет, я не то хотела сказать. Красный ты какой-то.

Буслов. А, это от мороза. Морозит, ветер нынче переменился, с океана дует. Ну, расскажи, где ты бывала, как жила... счастлива была ли... что видела...

Раиса. Ты же сам все знаешь. Счастлива! Глупое слово для глупых и малых.

Буслов. Для сильных и смелых слово! (Внезапно отворил дверь, наткнулся на Агнию 2-ю. ) Не надо так, Агничка, а то можно о дверь ушибиться!

Агния 2-я. А я тут катушку потеряла...

Буслов (затворив дверь). В отца пошла! Иона и прежде за ссыльными следил. Муж-то дома твой? Работает, что ли?

Раиса. Нет... он ушел.

Буслов. Гулять, что ли?

Раиса. Он совсем ушел, навсегда.

Буслов. Ты, значит, одна теперь! Совсем одна. Да и колечко уж снять поспешила...

Раиса. Я продала его, Витя.

Буслов. Да, вот я, я тоже совсем один остался, когда ты уехала! Иона-то не гнал еще тебя? У тебя небось денег нет?

Раиса. Нету денег, ничего нету. Пустая я стала, Витя. Ты мне такое скажи, чтоб пустота эта отошла... С тобой, возле тебя — какая я была!.. Ну, дальше рассказывай!

Буслов. Чего ж тебе больше. Вот Хвак помер... Ты, кажется, слышала? Потом болел я сильно... потом выздоровел. Работаю много. Все тебя ждал... Какие же в Унтиловске новости!

Раиса (настороженно). Что это я хотела попросить тебя? Ах, вот! Агния говорила, ты фокус какой-то там смешной знаешь. Ты не показывал мне раньше.

Буслов. Это я потом обучился, со скуки. Все няньку им удивлял, да привыкла. Да ты знаешь... Ну, с двугривенным!

Раиса. Нет, я не знаю. Ты покажи... Я непременно хочу.

Буслов (не сразу). У меня, извини, платка чистого нет. Да, по правде сказать, и совсем... и вообще нету. (Махнув рукой. ) Да он, откровенно, как-то и не нужен мне совсем...

Раиса. Как же ты без платка?.. Так я тебе, позволь, принесу сейчас...

Буслов. Ну, чего смотришь так на меня? Опух, опух.

Раиса (почти нежно). А ведь ты такой же, как и был. Только...

Буслов. Ну...

Раиса (поспешно). Я принесу сейчас. (С порога. ) Мне, знаешь, вчера как-то представилось, что вот снега, высокие снега, а посреди один лишь живой и теплый человек: ты. Один... это страшно.

Буслов. В Унтиловске, Раиса, четыре тысячи двести человек живут. И все теплые, живые...

Раиса. Да, но ведь снег, снег... Виктор, если бы я предложила тебе сейчас уехать из Унтиловска со мной... согласился бы ты?

Молчание.

Буслов (в волнении). Как тебе в голову пришло! Отсюда?.. с тобой?.. Не знаю...

Раиса ушла.

перед зеркалом

Черваков (озабоченно заглядывая через порог). Вы еще тут, Виктор Григорьевич?

Буслов. Чего ты, Пашка, ровно над душой стоишь!

Черваков. Илья гонцом прислал. Там собираются встряхнуться. Манюкин, Васка пришла. Тобой крайне интересовалась...

Буслов. Ну, вре-ешь! Чего ей опрашивать...

Черваков. Да не скромничайте уж. Васка — буйная женщина, а сердце сердцу весть подает! У них, у таких-то, страсть тугая, самогонная. Четырех могла бы обогревать!.. Вы на меня, Виктор Григорьевич, не сердитесь?

Буслов. Так ведь тебя не переделаешь! Раз ты существуешь в природе, значит, есть у природы на тебя какой-нибудь умысел. Я в дела природы не вмешиваюсь. (Помолчав. ) Пашка, скажи по совести... есть ли у тебя совесть?

Черваков. Совести, пожалуй, нет. Я как-то больше разумом пользуюсь!

Буслов. Все равно, по разуму скажи. Похож я на жениха?

Черваков. Драться будете!

Буслов. Нет, все-таки. Хорош я буду в роли новобрачного? А ты побреешься и поздравлять меня придешь.

Черваков. Сами позовете. У семейного-то очага тараканы всегда заводятся. Эта дрянь любит семейственное теплецо. А что, разве уж склеивается? (Слушает у двери. ) Ого, плачет. Она плачет! План, заведомый план! Ну, Виктор Буслов, идите утешать. Как утешите, так и дело будет слажено...

Буслов. Ты... думаешь?

Черваков. Хороший вы человек, Виктор, даже стыдно как-то перед вами. Послушайте, миленький!

Буслов. Ну, мути, мути...

Черваков. А не махнуть ли нам сейчас к Илье. Утешим его, сами утешимся. А вы не слышали, какие Васка песни поет! (Поет. ) «За высокими горами солнце красное живет». Нет, что-то не в голосе нынче. Ай, как она поет песни! А это дело не уйдет! Это дело на цепочке вокруг вас бегать станет.

Буслов. Так, говоришь, не похож на жениха-то? (Стоит в раздумье, потом как-то по-мальчишески хватает шубу и шапку. ) Ты, Пашка, злейшая эпиграмма на человека!..

Ушли.

Тишина. Потом кашель Раисы, потом трезвон церковный.

Раиса. Ну вот, нашла наконец... (Отцепляет платье от скобки и потому не замечает бусловского отсутствия. ) С кем ты тут, Витя? Да где же ты? Не шути! Ушел? Вот странно... Зачем же ты приходил тогда, Витя?

Часы хрипят и бьют.

Шум в передней, голоса Агний, вошел Иона.

Иона. Можно мне вкруг вас посидеть?

Раиса молчит.

Просьбицей собираюсь побеспокоить. Дверку-то прикрою. Ой, да вы опять плакали тут?

Раиса. Вас это не касается, отец Иона.

Иона. Да я и не спрашиваю, солнце мое. Чужие слезы в чужие моря текут. Я вот только огонька вздую.

Раиса. Не зажигайте, прошу вас.

Иона. Нельзя, мало ль что подумать могут. Я еще в соку... Небезызвестно вам, солнце мое, как мы все любим вас. Про себя скажу: души не чаю! Как ни вертись, а струя жизни. Так вот, тайком от матушки хочу просить любви вашей и снисхождения... (Становится как бы на колени. )

Раиса. И этот еще! (Тихо плачет. ) Да что же вы набросились на одну меня... Грязный вы поп!.. Как вы завтра обедню служить будете?..

Иона. Не так громко, солнце мое. Дьяконица там сидит, баба болтливая, о четырех языках. Не о себе молю. Куды уж мне, — старик, старик. Фигуляю токмо, а сил уж нет. О дочке прошу! Илюшу оставьте нам, Илюшу. Тайком-то хоть и в ножки поклонюсь... Помолодела дочка, как Илья-то присва-тался. Ровно бы в зимний день да птицы запели. А где я их найду?

Раиса (плача). Да берите, берите...

Матушка (вплывая со змеиным шелестом). Спеваетесь тут? Лучше бы подзор вон у кровати постирала, чем хвостом-то вертеть да женихов сманивать чужих. Стыдилась бы! Мужьев-то — словно яйца колотишь. Этот тебе лежалый, тот с тухлиной. Всех мужиков-то у нас перекокаешь. Без денег, без совести...

Иона. Спокойно, спокойно, мать, все уладилось...

Раиса (подходя вплотную). Да не кричите вы на меня! Завтра же всех женихов с собой в кармане вот увезу!

Матушка (присмирев). Вон, принимайте... гостья пришла... два сапога пара...

Васка. Валенцами-то не наслежу? Войти-то можно?

Матушка. Входи, краля, входи... (Ионе. ) Выметайся, отец.

Иона. Дай хоть поглядеть... Может, драться станут?

Матушка. Да ты совсем, поп, от рук отбился. Скоро уж и мышей ловить не станешь!

Ушли.

Васка. Викторова жена ты, значит? Я уж сяду. Не запачкаю тут? Садись и ты, места и на тебя хватит.

Раиса садится.

Уж я не здравствуюсь... только и есть нашего знакомства, что по мужику!

Раиса. Чему вы смеетесь?

Васка. Худая ты... Небось плачешь много? Ты, барыня, молочко пей. Как рукой сымет... Да чего, дай уж хоть посмотреть и на такую-то на тебя. (Берет Раису за руку, та машинально повинуется. ) Рука... рука твоя белая, красивая... а у меня красная. Коров дою, оттого. Ведь ты небось никогда коров не доила?.. И нога у тебя гладкая, а у меня ишь в сапоге. (Все трогает оцепеневшую Раису. ) И волосы у тебя... мягкие, и глаза на месте... и родинка на виске. Ну, поцелуй меня: я тебе радость принесла. На, в губы целуй меня!

Раиса (вскочила одновременно с Ваской). Я... Я ударю тебя!

Васка. С угольком, а все впустую. (Вдруг серьезно. ) Дуреха, глядеть надо было! Виктора нельзя без дела держать. Людская сила гниет без дела, как железо ржавеет. Да еще хуже, людская сила со смрадом гниет! Ему дело нужно, большое дело. Мельницу вертеть, дрова возить, лес корежить... (Помол-чав. ) А ведь как он любил тебя.

Раиса. И любит!

Васка. Нет, барыня, плохие нонче твои дела...

Раиса. Что, что вам нужно?

Васка. Не кричи... Что нужно, то и нужно. Пойдем туда, что ли? Ладно ли, весь свет будет слушать, как бабы полюбовника станут делить... Иди, барыня. (Подталкивает Раису. )

Уходят в Раисину комнату.

Раиса. Не трогайте... не смейте трогать меня!..

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒