Часть вторая 4 страница

– Как забираете? – развела руки бабушка Надя.

– На опознание поведем, – пояснил офицер. – Там у нас уже три человека в отделении сидит, по описанию, кажется, он.

– А вы… вы откуда узнали, что он у нас? – удивилась хозяйка.

– Так вы же с ним гуляли, – рассмеялся Олег Степанович, – соседи и позвонили, говорят, даже объявление по телевизору показывали. Вы надевайте на него, что положено, надевайте…

– Но, – виновато произнесла бабушка, – у нас нет намордника.

– А он не цапнет? – покосился на меня милиционер.

Ты сам кого угодно цапнешь, думаю я. Еще милиционер называется.

– Нет‑ нет, – отвечает баба Надя, – это поводырь. Вот его вещи, возьмите. – Она протянула капитану мою амуницию. И накинула на меня ошейник. Пристегнув цепь, подала конец милиционеру. – Пожалуйста. Если хозяева найдутся, передавайте им привет и можете сообщить наш адрес.

– Хорошо, – кивнул капитан и, обращаясь ко мне, сказал: – Пошли, беглец. И чего тебе дома не сидится?

Ну, что тут можно ответить? Вот вы что бы сказали этому… этому ч‑ человеку? Дома мне не сидится. Твои же коллеги меня и прохлопали. Будь они маленько повнимательнее, я бы уже давно был дома. Ладно, пошли так пошли. Сердце мне подсказывало, что моих родственников там, в участке, не будет. Так оно и вышло.

Все трое соискателей на звание моего хозяина заявили, что я им чужой. Хорошо, хоть не нашлось среди них мошенника, который бы ляпнул, что я именно его собака. Я, конечно, сопротивлялся бы изо всех сил, доказывая, что человек врет, но ведь, понимаете, к моему мнению могли и не прислушаться, отдали бы лгуну, и дело с концом, а там разбирайся потом, кто прав, кто виноват. Но, к счастью, люди все оказались честными и порядочными. Один старичок даже почесал меня за ухом и говорит:

– Не переживай, дружок, скоро и твой хозяин найдется.

Хотелось бы верить, дедушка. Да вот никак не получается. Спасибо вам, желаю и вам своего друга поскорее разыскать.

– Олег, – крикнул дежурный, – ну и куда его теперь? – Это он обо мне спрашивает. – Может, отведешь обратно?

– Делать мне нечего, – возмутился капитан, – целый день с собаками гулять. Закрой его в «обезьяннике», пусть пока посидит. Там еще звонили от какого‑ то слепого, должны подъехать. Смотри его штучки не потеряй.

– Ну ладно, – согласился дежурный, – только у меня нет свободных клеток.

– Да какая тебе разница, посади его к бомжу, он не кусачий.

Я не понял, о ком это милиционер? «Не кусачий». Обо мне или о бомже? В общем, снова меня лишили свободы. Без суда и следствия опять я оказался в каземате. Да когда же все это закончится? За что мне такое наказание? В чем я провинился перед вами, люди? Я же всю свою жизнь только и делаю, что помогаю человекам. А вы меня то в багажник, то в сарай, теперь вот в клетку к какому‑ то некусачему бомжу. Будет ли этому конец или нет?

Бомж действительно оказался некусачим и добродушным. Когда меня завели в камеру, он дремал. Но после того как зловеще лязгнула за моим хвостом металлическая дверь‑ решетка, бомж приподнял голову и долго‑ долго смотрел на меня. Затем он несколько раз протер кулаками свои глаза, помотал головой, как часто делаем мы после купания, и спрашивает у меня:

– А ты кто? Собака, что ли?

Ну вот скажите, что в таких случаях отвечать? Вы что на моем месте сказали бы? Правильно. И я то же самое говорю:

– Гав!

– Блин. – Бомж прикрыл ладонью свой рот и прошептал: – Точно собака. У ментов совсем крышу сорвало, собак уже в «обезьянник» сажают.

– Ав‑ ав! – говорю.

– Тебя‑ то за что, родимый? – бомж подошел и погладил меня.

– У‑ у! – отвечаю.

Меня поразило: бомж понимал, что я ему говорю. Я слышал много раз про бомжей. Но почему‑ то думал, что они все глупые и злые. Оказывается, я сильно заблуждался. Мой сокамерник отличался умом и доброжелательностью.

– Вот и меня, – говорит, – ни за что ни про что сунули в клетку, и сижу тут, кукую. Заблудился, что ли?

– У‑ у! – отвечаю, но вы же знаете, что это по‑ нашему «нет».

– А чего тогда? Укусил кого?

– У‑ у!

– Ну ладно, – махнул рукой бомж, – не хочешь говорить, не говори. С ними, – он кивнул на дверь, – так даже лучше. Иди в полную несознанку.

– Ав! – согласился я.

– Во‑ во! – говорит бомж. – Вижу, ты пес смышленый. Молодец. А документы у тебя есть?

– У‑ у! – отвечаю.

– Ну тогда жди, – тяжело вздохнул мой сосед по несчастью, – пока документы не привезут – не выпустят. Ты представляешь, Рекс, я всегда ходил с паспортом, а вчера, как на грех, забыл…

Опять переименовали. После своего царского имени кем я только не был. И Тришкой, и Умкой, теперь вот Рексом. Но на бомжа я нисколько не обиделся. Ему же как‑ то нужно ко мне обращаться. Ладно, побуду еще и Рексом. Хорошо, хоть не Пузиком‑ Мурзиком. И на том спасибо.

– …перебрали мы вчера с приятелем, а сегодня не успел опохмелиться, подходят автоматчики: ваши документы, и понеслось. Результат вот, видишь? Все назвал: фамилию, имя, адрес прописки. Что еще надо? Нет, говорят, такой не значится. Как не значится, если я там живу? Понимаешь?

– Ав!

– Вот, а эти ничего не понимают. Два часа уже доказываю, говорю: поехали ко мне домой, вот же ключи от моей квартиры. А они твердят свое: по базе тебя нету. Зачем мне ваша база? Я же не по базе живу, а по адресу. Я вот перед вами, живой человек. С руками, ногами, головой. Какая еще база? Скажи, Рекс, разве это справедливо?

– У‑ у! – отвечаю.

– Все правильно – несправедливо. Но им‑ то не докажешь. Им хоть кол на голове теши. Слушай, а у тебя дом есть?

– Ав! Ав!

– О! Это хорошо, – закивал бомж, хотя какой же он теперь бомж, если у него квартира есть. – Да ты и не похож на бродячую собаку, – говорит, – красивый, ухоженный. Слушай, если хозяин твой не найдется, перебирайся ко мне жить. Я один…

– У‑ у! – отвечаю.

– Почему? – удивился сокамерник. – Не бойся, я тебя не обижу. Я животных люблю. Да и как вас можно не любить, вы же не люди. Подумай. Без хозяина нельзя. Не проживешь. Или на бойню попадешь, или конкуренты загрызут. Ты знаешь, сколько тут бродячих собак? О‑ го‑ го. Есть такие, прямо хуже волка. Так что ты подумай, если хозяин не отыщется, переходи ко мне.

Я промолчал. Не стал ничего говорить. Как это не отыщется? Уже и по телевизору объявили. Как же не отыщется? Быть такого не может. Не может такого быть.

Дверь в камеру распахнулась, и на пороге вырос дежурный.

– Так ты, братец, поводырь? – улыбаясь, спросил он. – Собирайся, хозяин твой нашелся. Поедешь к нему…

Вы, наверное, представили мое состояние? Я подал на прощание лапу своему соседу и, задрав высоко хвост, покинул камеру. Шурка меня ждет… Родной мой. Я еду к тебе.

Глава 12

Конвоир мой оказался угрюмым и молчаливым. Небрежно швырнув на пассажирское сиденье мои причиндалы, он сел за руль и неизвестно у кого спросил: поехали? В дороге сержант совсем затравил меня своими вонючими сигаретами. Я развалился на заднем сиденье и в который уже раз мысленно рисовал нашу встречу с родственниками.

На светофоре водитель так резко затормозил, что я едва не свалился на пол.

– Красава, – говорит сержант. – Ух, какая стерва! И собака красивая у нее. Взгляни, – это он мне.

Я приподнял голову и сквозь мутное стекло посмотрел на пешеходов. Дорогу переходила высокая стройная блондинка на высоченных каблуках и в ярко‑ красном платье, на поводке рядом с девушкой шла не менее очаровательная колли.

– Смотри, – говорит водитель‑ милиционер, – какая телка!

Я так понимаю, наверное, сержант не колли имел в виду? Красивая, думаю, собачка. Кстати, я слышал, что некоторые колли тоже работают поводырями. Но здесь был другой случай. Это была собака‑ украшение. Так мы называем бесполезных своих соплеменников. Хотя справедливости ради нужно заметить, собаки в отличие от котов и кошек все равно в той или иной степени полезны человеку. Кто рискнет, к примеру, привязаться к этой длинноногой блондинке, если рядом с ней идет такой телохранитель? Многие думают, что колли добренькая и игривая собачка. Как бы не так, она тоже готова защитить своего друга или подругу. Вообще любая собака, способная работать поводырем, может делать такие невероятные вещи, которые остальным нашим соплеменникам и не снились. Засмотревшись на девушку (которая на поводке), я не сразу заметил среди пешеходов следующую пару.

Гав‑ гав‑ гав! Гав! Гав‑ гав‑ гав! Я орал что есть мочи. Я заметался по салону. Мне хотелось вцепиться в затылок милиционеру. Как мне вырваться из этого треклятого аквариума? Как? Гав‑ гав‑ гав!

– Тю! – испугался милиционер. – Ты что? С ума сошел? Фу! – наконец‑ то вспомнив подходящее слово, рявкнул он и добавил: – Сидеть! Сидеть, шавка!

Ну, во‑ первых, я все же не девчонка, а кобель, а во‑ вторых, понимаете, в чем дело, я не имею права ослушаться. Ну, не имею!!! И конечно же, я подчинился. Упав на сиденье, жалобно заскулил. Если вы не верите, что собаки могут плакать, в тот день у меня были мокрые от слез глаза и лапы. Я плакал и, уткнув нос в ненавистное сиденье, которое мне хотелось изодрать в клочья, скулил: у‑ у, у‑ у. Вслед за красавицей колли по пешеходному переходу шел мой Сашка в сопровождении Елизаветы Максимовны.

Загорелся зеленый, и водитель рванул через перекресток. Ну и куда меня теперь везут? Куда мы едем, если Сашка остался позади? Санька, Санечка мой. Почему так случилось?

– Вот тебя торкнуло, – скалил зубы сержант, – понравилась собака, что ли? Ну, ты успокойся, успокойся. Скоро приедем на место, еще нагуляешься.

Дурак ты, думаю. Тебе все гульки на уме. Мели, Емеля, твоя неделя, когда‑ то говорил Иван Савельевич. Сидишь, ерунду какую‑ то несешь. Горе у меня, товарищ сержант, великое горе. Ты только что меня мимо моего друга провез. Понимаешь ты это или нет? Знаешь ли ты, что я испытал?

Кстати, слышал, что у собаки после сильного стресса может начать шерсть выпадать? Нужно хоть держать себя в лапах, а то еще действительно облезу, буду как дельфин гладкокожий. Держись, Трисон, тебя не зря обучали выдержке и хладнокровию. Держись. Справедливость рано или поздно восторжествует.

Через полчаса слепой старик объявил моему конвоиру, что я не его Трезор. Дедуля погладил меня, потрепал за уши, пощупал живот, видимо, ища какие‑ то особые приметы, и сказал:

– Спасибо вам, товарищ, собака достойная, хорошая. Но это не мой пес. А он что, потерялся? – спросил старик.

– Я не знаю, – отвечает угрюмый сержант. – Приказали доставить, вот я и привез его вам. А он это… не сможет вам помогать?

Во дает! А Саньке моему кто будет помогать? Ты, что ли, пойдешь к нему поводырем?

– Это не так просто, – отвечает старик.

– В отделении сказали, что этот, – милиционер кивнул в мою сторону, – тоже поводырь. Может, пригодится?

Да тебе уже сказали, что ты стоишь уговариваешь. Поехали обратно в ваш «обезьянник».

– Нет‑ нет, молодой человек, – замотал головой старик, – никак нельзя. Тем более, если он поводырь, значит, был за кем‑ то закреплен. Вы уж постарайтесь помочь и мне, и псу. Его тоже кто‑ то ищет.

Хороший дедушка. Спасибо тебе, добрый человек. Не переживай, и твой Трезор отыщется.

По пути у сержанта закончились сигареты. Он припарковал машину у магазина и, закрыв меня в салоне, скрылся внутри небольшого магазинчика. План в моей голове созрел мгновенно. Я выдернул зубами кнопочку, лапой, хотя и с трудом, отворил дверь, и бывай, товарищ конвоир. Курить – здоровью вредить.

Хватит! Неизвестно еще, куда вы меня пристроите. Вы же видели, что он предлагал. Забирай, говорит, пригодится. Как же у вас все легко и просто. Хорошо, хоть дед образумил. Мне теперь главное – добраться до того пешеходного перехода, где Сашка и бабуля переходили дорогу. По‑ моему, место знакомое. Если найду тот перекресток, там сориентируюсь. Они с Елизаветой Максимовной далеко от дома не уходят. Значит, где‑ то наш дом поблизости.

Чтобы сержант не погнался за мной, я свернул в первую же попавшуюся арку и дворами перебежал на другую улицу. Там, за гаражами, отдышался и через полчаса вернулся к магазину, чтобы не сбиться с пути. Машины с милиционером уже не было. Отлично. Значит, погони уже не будет. Ну, вперед?

Я двинулся по тротуару в сторону, как мне казалось, того злополучного перекрестка. Прошел несколько километров, но так знакомых мест и не обнаружил. А дело шло к ночи, в желудке снова послышались классические звуки. С водой проблему я решил – напился из лужи возле автомойки. Скажу честно, лакать такую гадость – занятие не из приятных, но, вы уже знаете, без воды можно загнуться. Тут не до «Боржоми» и «Ессентуков». Обидно, конечно, что приходится вот так бомжевать, но нужно как‑ то выживать.

Устал до чертиков в глазах. Сон давил мне на все четыре лапы. Я нашел укромное местечко между каким‑ то ларьком и заборчиком и завалился спать. Засыпая, вспомнил булгаковского Шарика. Иван Савельевич читал мне вслух на ночь по своему брайлю. Я слушал и удивлялся. Какая тяжелая судьба была у Шарика. Даже был шанс стать человеком, но пес не выдержал испытаний, зазнался. Нет, так нельзя.

Вот если бы мне встретился на жизненном пути профессор Преображенский, я бы ему сказал: «Уважаемый Филипп Филиппович, сделайте из меня человека, пожалуйста, я вас не подведу. Буду самым примерным гражданином. Знаете, в чем была ваша ошибка? Вам не нужно было из бездомной дворняги делать разумное существо. Шарик – он и в Африке, как говорит мой Санька, Шарик. Вот если бы вы из меня сделали человека, могли бы мною гордиться. Понимаете ли, господин профессор, порода. Порода имеет значение. И очень большое. Ежели она собака беспородная, то и человеком она станет таким же беспородным. Как же вы об этом не догадались?

Вы купились, Филипп Филиппович, на его вставания на задние лапы и совершаемые им фальшивые намазы. Признайтесь, купились? Они, эти бродяги, всегда так. Достойный пес и ведет себя достойно. Да, жаль, что вы никогда мне не встретитесь. Иван Савельевич говорил, что это фантастика. Писатель просто придумал Шарика. Хотя, по правде говоря, я не очень доволен этой повестью. Оболгали нас, Филипп Филиппович, ой как оболгали. Дескать, если сердце у тебя собачье, то человека из тебя никогда не выйдет. Я же понял намек. Но это неправда. Дело не в том, собака ты или нет. Дело в сердце. Вы знаете, что есть даже те, кто вроде и уродился человеком, а сердце у него собачье. Вот так и у нас. Посмотришь, с виду собака. А приглядишься, сердце человеческое.

Вот вы как думаете, у тех, кто поводок мне ножом перерезал и в багажник сунул, сердца были человеческими? Эх, Филипп Филиппович. Мне бы ваше умение. Я бы не из собак людей делал, а из некоторых, с позволения сказать, людей – собак. И пусть себе бегают по улице. Хорошо ведет – на тебе колбаски, молочка полакай. Плохо – хвать по лбу. Зачем им жить по‑ людски, если сердца у них собачьи? Эхма…»

Проснулся я под грохот открывающихся металлических ставней. Хозяин с утра начинал свой малый бизнес. Я открыл глаза и увидел, что толстый усатый мужчина внимательно рассматривает меня:

– Э, ара, ты кто такой? Пэрвый раз тебя вижю.

Я тоже тебя вижу впервые. И что? Дал бы чего поесть. Что мы тут, рассматривать будем друг друга?

– Откуда ты взялься, собак? А?

С неба свалился, думаю, а сам смотрю, куда мне рвануть, если представитель малого бизнеса вдруг захочет взять меня в плен. Усатый удалился. Не за палкой ли пошел? Нет, вернулся с внушительным беляшом и, бросив его к моим ногам, сказал:

– На, дарагой, покющий!

Спасибо, уважаемый. Вот за беляшик тебе спасибо. Мне сегодня, чую, придется побегать по городу. Только вот беляшик твой маловат, поди. Даже не успел распробовать, проглотил, словно таблетку. Добавочки не найдется? Усатый снова исчез и опять вернулся. На этот раз мне перепало полбатона черствого хлеба. Но и на этом спасибо. Хоть немного полегчало. Ну что ж, дорогой товарищ бизнесмен, спасибо. Пора мне в путь. Я шмыгнул в проем забора и убежал. До меня донесся изумленный голос мужчины:

– Ты куда, дарагой? Нэ бойся, вэрнись, я тебя не абижю! Живи тута, будищь ларек мой ахранят, а…

Нет, уважаемый, извини. За угощение, конечно, спасибо, но не хватало мне еще в сторожа податься. Да и есть мне кого охранять, о ком заботиться. Пока‑ пока, добрый генацвали.

Ну, скажите, сегодня хоть повезет мне или нет? Заждался меня Санька, заждался.

Глава 13

Стоп! Вот это дерево мне знакомо. Так‑ так‑ так! Ну‑ ка, подойду понюхаю. Точно, я здесь был. Вспоминай, Трисон, вспоминай. Это что у нас? Газетный киоск. Его я не помню. Ничего себе! А это что такое? Во дают. И кто же до этого додумался? Господин профессор, а я ведь был прав. Нет, вы взгляните сюда. Ай‑ ай‑ ай! Вот дожили. В витрине газетного киоска стоит блестящий ярко‑ желтый журнал. И как, вы думаете, он называется? Если бы я умел смеяться, точно упал бы на газон и умер со смеху. «Собака».

Серьезно, журнал «Собака». Ну, разумеется, я смеюсь не из‑ за этого слова. Ой, не могу. Снизу приписочка имеется «Журнал о людях в Москве».

Вы поняли? «Собака» – это «журнал о людях». А вы, случайно, не встречали «Человек» – «журнал о собаках»? Это было бы еще смешнее. На что только люди не идут, чтобы примазаться к нашей благородности. Эх, полистать бы журнальчик, посмотреть, что же они там собако‑ человеческого написали. Думаю, если журнал о людях, то от нас только название и осталось. Обидно будет, коли так.

– Пошла отсюда, животина! – раздался зычный голос над моей спиной.

Я резко отскочил, опасаясь вслед за советом получить пинка. Оборачиваюсь, вижу еле стоящего на ногах человека. Губа разбита, воротник рубашки наполовину оторван, штаны непонятно в чем. Если бы товарищ был трезв, я мог подумать, что он работает маляром или пекарем. Это я‑ то животина?

– Ну, чего ты зеньки вылупил? – спрашивает он у меня. – Жрать хочешь? Не там пасешься… Иди отсюда, а то щас как дам каменюкой по башке.

Гавкнуть, что ли? Нет, не стану. А то еще действительно камнем запустит. Мне сейчас не до дискуссий. Нужно сориентироваться, куда мне идти от этого дерева. Мужчина переключился на киоскершу.

– Томка, займи пару сотен.

– Ты сначала старый долг отдай, а потом проси деньги.

– Том! Томочка, ну, пожалуйста…

– Сказала, не дам. И не проси. Ты когда обещал вернуть пятьсот рублей? Три дня назад. И где мои деньги?

– Ну, не получилось, Том. Пару дней потерпи. Дай хоть сотку, я два дня ничего не ел, честное слово.

– Ты еще мне честное комсомольское дай. Не ел он, – киоскерша театрально рассмеялась, – ты бы хоть мне басни не рассказывал. Ты же побежишь в первый магазин за бутылкой.

– Не‑ е! Не побегу. Дай соточку, пожалуйста…

Надоело мне слушать это нытье. Я отошел подальше от киоска на всякий случай – если Томка денег ему не даст, он же станет еще злее. Вот тогда точно попытается на мне отыграться. Нет, от таких дураков нужно держаться подальше.

Итак, мы выяснили: с деревом встречались. Хоть убей, не могу вспомнить, как мы возле него оказались. Этот маршрут почему‑ то мне неизвестен. А‑ а‑ а! Вспомнил. Мы здесь были вместе с Сашкой и мамой. Точно. Сюда мы приехали на трамвае. Затем погостили у маминой подруги, а перед тем как снова идти на трамвайную остановку, они меня здесь выгуливали. Все. И что дальше? Думай, Трисон, думай.

А что тут думать? Нужно найти эту остановку, а потом по трамвайным путям шагать до того места, где мы вышли из трамвая. Делов‑ то. Вперед!

Остановку я разыскал быстро. Помню, что дорогу мы не переходили. Значит, мне направо, рельсы приведут на знакомый маршрут. И чего я никогда остановки не считаю? Вот глупый пес. Если бы тогда остановки посчитал, то сейчас было бы легче выйти на свою тропу. Ну да ладно, разберемся.

Бегу, у каждой остановки небольшая разведка. Дальше. «Еще немного, еще чуть‑ чуть…» – вспомнилась песня из репертуара Ивана Савельевича. Но в ней, правда, пелось о войне. Впрочем, а я где сейчас нахожусь? В плену побывал два раза – сначала у бандитов, потом у милиционеров. Снарядом по голове запустить угрожали. Теперь вот возле каждой остановки разведывательной деятельностью занимаюсь. Так что впору и продолжить: «Последний бой – он трудный самый…» А это что? Это еще что такое?

Господи боже мой, точно, шерсть моя опадет, как осенний лист. Опять стресс. Вы представляете, эти… эти… чертовы рельсы расходятся в разные стороны. Стал я, как витязь на перепутье, и думаю. Думай, не думай, а человеком не станешь, ни у кого не спросишь. Вдруг сзади как зазвенит, я еле успел отпрыгнуть. Трамвай ушел налево. Я дождался второго. Из дверей вышла тетенька, ковырнула что‑ то ломиком, и ее трамвай поехал направо. А куда же мне? Право‑ лево. Право‑ лево. Придется бежать наобум. Если эти рельсы домой не приведут, вернусь на это место и тогда уже точно пойду по правильному пути. Главное, не проглядеть свою остановку. Да и как я ее прогляжу, там у меня много знакомых деревьев. Нет, свою остановку я никак не прохлопаю.

Через две остановки меня окружили бродяги. Не ваши, не человеческие, наши. Не стану вам морочить мозги, вы все равно ничего не поймете. Потому сразу весь наш разговор привожу в переводе на людской язык.

Первым заговорил огромный лохматый рыже‑ серый пес с оторванным ухом. Я сразу догадался: он их вожак.

– Кто такой? – спрашивает.

– Трисон, – отвечаю.

– Ух ты, – запищала какая‑ то полуболонка‑ полутакса, – у него даже кличка есть.

– Из лабрадоров будешь? – спрашивает главный.

– А что, не заметно? – стиснув зубы, прорычал я.

– А что ты здесь делаешь? – спрашивает небольшого роста кобелек, похожий на шакала из мультика «Маугли». Да и голос у него шакалий.

– Не встревай, – рыкнул вожак.

– А че я, а че я, – затявкал шакаленок, – я просто спросил.

– Здесь есть кому спрашивать, – фыркнул рыже‑ серый и, обращаясь ко мне, добавил: – Здесь наша территория. Вздумаешь жратву просить или в мусорные баки полезешь – порвем. Понял?

– Да не собираюсь я в ваши баки лезть. У меня тут дом недалеко. Я своего подопечного потерял.

– Хозяина? – спросил вожак.

– Подопечного, – повторил я. – Я работаю поводырем у слепого парня.

– Ав‑ ав?! – удивился пес. – Так ты с образованием?

– Спрашиваешь, – авкнул я в ответ, – кто же меня без образования в поводыри‑ то возьмет.

– А как потерялся? – вожак сменил тон, подобрел.

– Украли меня, – отвечаю.

– Как украли? – удивился рыже‑ серый. – Ты на себя посмотри, как такого слона можно украсть?

– Вот так получилось, – опустил я глаза. – Поводок обрезали и сунули в машину.

– По башке, что ли, стукнули?

– Нет.

– В наморднике был?

– Да нет! – надоел он мне своими вопросами.

– Тогда не понимаю, – тявкнул он, – как же тебя могли в машину засунуть? И ты их не покусал?

– Нельзя мне людей кусать, – вздохнул я.

– Даже если они тебя крадут? – удивился пес.

– Ав! – отвечаю.

– Нет, – рыкнул вожак, – это дурость какая‑ то. Тут уж извини, брат. Если люди переходят все грани, нужно кусаться. Можно, нельзя – это дело десятое. А если твоего подопечного будут обижать?

– Это другое дело, – говорю, – в этом случае я обязан вступиться.

– Ну ты даешь, Трисон! – покачал головой вожак. – Ладно, не будем тебя задерживать, беги, ищи своего парня.

– Спасибо, – кивнул я.

Свора расступилась, и я побежал дальше. Бомж был прав (тот, который со мной в клетке без документов сидел), много бродячих собак. Впрочем, у людей бродяг не меньше.

Примерно через полтора часа я добрался до «кольца». И здесь мне не повезло. Пришлось возвращаться обратно к развилке. А это еще полтора часа. По дороге я снова встретился со стаей. На ходу объяснил рыже‑ серому, что не туда повернул. Он окликнул меня:

– Стой, Трисон! Подойди.

Что еще им нужно, думаю.

– Воды не хочешь попить? – спросил вожак.

– С удовольствием, – ответил я.

– Пошли, тут рядом трубу прорвало, пока ремонтники не приехали, напейся…

Бегу дальше и размышляю. Вот тебе и бродячие собаки. Я заметил, и среди людей, и среди собак бедные и голодные как‑ то добрее, что ли, отзывчивее. Почему так? Ну, вот зачем было главарю своры останавливать меня, вести к луже, угощать водой? Кто я ему? Родственник, друг, знакомый? А он проявил благородство. Нет, не прав я, наверное, был, когда Филиппу Филипповичу свою теорию доказывал. Хотя, может, у этого пса тоже родители были породистыми. Вон оно как жизнь оборачивается. А теперь бродяга. Впрочем, а кто я теперь? Такой же бродяга, как и они. Ну, может быть, почище немного. Так превратиться в грязную и облезлую дворнягу – дело времени. Еще вот побегаю пару‑ тройку дней вместо трамвая, и куда вся моя спесь денется. А там, глядишь, и Бобиком станут называть. Ну а что, я не прав? Рексом‑ то уже называли? Умка – куда еще ни шло. Это как‑ то по‑ домашнему звучит. А вот от Рекса до Бобика несколько трамвайных остановок.

Стоять, Рекс! Тьфу, черт, вот уже и заговариваться стал. Конечно, Трисон. Стоять, Трисон. Это что у нас? Вроде знакомое здание. Так‑ так‑ так. Вот что значит несколько дней побродяжничать. Забудешь, к черту, все маршруты. Что же это за здание? Вспоминай, вспоминай… Нужно подойти поближе. Ага, поликлиника. О‑ о‑ о! Ав‑ ав‑ ав!!!

Да мы же здесь были. Ищи, Трисон, ищи! След!

Ага, вот оно, деревце знакомое. Вот еще одно. Так, здесь… здесь… Да не кружи ты так. Сидеть! Ну‑ ка сидеть! Что ты, как мопсик легкомысленный, запрыгал. Сидеть, говорю! Вот так. А теперь внимательно смотри. Поликлиника. Скамейка. Столб. Поляна. Здесь ты гулял с бабулей и Сашкой. Помнишь? Так… Ага. Вот эта тропинка ведет к супермаркету, будь он проклят. Если вечером буду гулять, обязательно нагажу им на пороге. Пусть потом охранник убирает.

Ну, вот и все. Последняя тропинка. От супермаркета через дворы, и второй дом слева. А там мой родной подъезд. Погавкаю под балконом, поскулю. Услышат мои родненькие…

Пошли, Трисон. Да что же это у тебя лапы‑ то так трясутся? Идти не можешь? Посиди, отдохни. Отдохни, Трисончик, немного. Все окончено. Ты уже почти дома. Успокойся. Забыл, что шерсть может выпасть от излишнего волнения? Спокойно, все позади. Ничто не сможет помешать. Считай, ты уже дома. Эх, умел бы, сплюнул три раза.

Идем?

Глава 14

Не волнуйтесь, друзья. Я думаю, на этом мои похождения закончились. Я уже сижу под балконом. Только не пойму: спят они там, что ли? На балкон никто не выходит. Может, дома никого нет? Ну и ладно, больше терпел. Подожду.

Мимо проходит знакомая женщина, где‑ то я ее видел – вспомнил: живет в соседнем подъезде. Остановилась напротив меня и удивленно спрашивает:

– Ты Сашкин Тришка, что ли?

– У‑ у, – отвечаю.

– Чего ты укаешь?

Тетенька, дорогая, если не понимаешь по‑ собачьи, проходи мимо. Мне сейчас не до тебя.

– Где тебя черти носят? – продолжает тетка. – Они тут, бедные, уже всех на ноги подняли, даже милиция приходила. Сашка плачет…

Вы слышали? Она мне будет мораль читать. Говорю же, иди своей дорогой. Что за люди. Черти меня носят. Милиция приходила. Она и ко мне приходила, а толку‑ то.

– Ах ты, бесстыжий кобель! – замотала головой соседка. – Небось за сучкой какой убег? А?

Елки‑ палки! Да за что же мне такой позор? И как вам не стыдно? Соседка называется. Уж, наверное, тебе сказали, что меня украли. Какая еще сучка? Я на работе был. Да будет тебе известно, мы из‑ за сдерживания инстинктов получаем психические перегрузки и даже раньше других своих коллег умираем. А ты мне: «сучка», «убег». Не знаешь, так уж помолчала бы.

– Пойдем, я тебя провожу до квартиры, – махнула тетка в сторону двери в подъезд.

Ну, это другое дело, пойдем.

Мы вошли в подъезд. Не скажу, что запах приятный (а всему виною эти глупые коты и кошки), но такой родной, такой… нет, тут без дополнительных слов не обойтись. В общем, сердце рвется наружу. Вместе с моралисткой в лифте мы поднялись на этаж. Звонок трещал изо всех сил, но дверь так и не отворилась.

– Сиди здесь, – приказным тоном сказала соседка. – Никуда не ходи. Они скоро придут. Сейчас схожу домой, разыщу в тетрадке Светкин телефон, позвоню ей. Понял?

Инструктор у меня новый появился. Да куда же я уйду, если я полземли прошагал, чтобы сюда вернуться? Ты еще скомандуй мне: сидеть! Вот глупая женщина. Иди уже, звони. Видишь, у меня бока слиплись от голода. А то ты еще полчаса будешь мне рассказывать, что делать и кто виноват. И откуда вы беретесь на мою голову…

Ушла. Хоть бы и впрямь нашла мамин телефон, так оно пошустрее будет.

Просидел я перед этой неприступной дверью полтора часа. И вдруг… слышу: лифт остановился. Чувствую, где‑ то на самом кончике левой задней ноги замерло мое сердце. Ну? Дверь лифта дернулась, противно заскрежетала и отворилась…

Если вы думаете, что из двери вышел кто‑ то из моих родственников, то вынужден расстроить вас. На площадке снова выросла хранительница нравственности.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒