Питер Джеймс 9 страница

– Есть парень, которого я время от времени привлекаю к своим исследованиям; видишь ли, я как-то пытался опровергнуть Свитки Мертвого моря. – Он мрачно усмехнулся.

– Чтобы досадить отцу?

Филип погрустнел:

– Нет, это было много времени спустя… – Он замолчал, рассматривая жареного голубя с таким видом, словно тот совершил преступление.

– Смотрится очень неплохо, – улыбнулась она.

– Дохлая крыса, – сказал он.

– Что?

– Дохлая крыса, – повторил он.

– Дохлая крыса?

– Да. Его имя звучит примерно так: [2] Дерат, Дюрат, Дендрет. Дендрет – вот как его называют.

– Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь? – улыбнулась она.

– Понятия не имею, почему я заказал голубя; я вспомнил, что терпеть их не могу.

– Могу с тобой поменяться.

– Нет, нет, ради бога, нет. Человек должен нести ответственность за свои действия. – Он бросил на нее какой-то странный взгляд, который вызвал у нее секундное беспокойство.

– Но в наши дни можно не превращаться в мученика; мы уже значительно эволюционировали.

– Ура, – сказал он, нерешительно ковыряя голубя вилкой.

Алекс довольно уютно чувствовала себя в окружении мусора, которым был завален «вольво»; ноги ее покоились на бумагах, штрафных квитанциях за парковку и кассетах. У машины был домашний, обжитой вид.

– Ты когда-нибудь чистишь свою машину?

– Увы, нет. Только пепельницу, когда она заполняется.

Улыбнувшись, Алекс посмотрела на полуоткрытую пепельницу, забитую окурками.

– Что ты считаешь полной пепельницей?

«Дворники» ползали по ветровому стеклу, разгоняя струи дождя; перед Алекс, как в калейдоскопе, мелькали огни Лондона.

– Тебя не смущает, что ты возвращаешься в дом, где будешь одна?

Она пожала плечами:

– Нет. Я привыкла, Фабиан приезжал домой только на каникулы.

– Ты хотела бы иметь еще детей?

Она покачала головой:

– Возраст не тот, да и слишком я для этого занята.

– А сколько тебе?

– Много, – улыбнулась она. – Иногда я чувствую себя древней старухой.

Она смотрела, как белые, оранжевые, красные огни вспыхивают перед глазами и разбегаются в стороны, слышала рокот двигателя; резкое торможение заставило ее качнуться вперед, шуршание шин по асфальту стихло. Но «дворники» продолжали щелкать, цок-цок-цок, почти в такт с работой двигателя и ритмом музыки из соседней дискотеки. Два скромных инструмента в оркестре лондонской ночи, подумала она.

– Я не могу больше иметь детей, – сказала она. – У нас… – Она замолчала; мысль об этом резанула ее острее, чем обычно; она провела кончиком языка по нижней губе и уставилась на картину за окном.

Филип притерся к другой машине, стоящей перед ее домом, двигатель он не выключил.

– Спасибо за угощение, – сказала она. – Может, зайдешь?

По его лицу скользнуло какое-то странное выражение, чуть ли не страх.

– Я лучше вернусь поработать.

– Вечером?

– Такой скромный парень, как я, не может заставлять мир вечно ждать его.

– Как и его агент.

– Да. Увы, да.

– Послушай… если ты не против, зайди на минутку – хочу показать тебе открытку и выслушать, что ты о ней думаешь.

Снова по его лицу скользнула тень, и теперь Алекс не сомневалась – это был страх. Алекс смотрела на него, испытывая какое-то смущение и пытаясь понять, что же его так взволновало, что пробило ту несокрушимую броню уверенности в себе, которая обычно его окружала.

Несколько мгновений он сидел, уставясь в ветровое стекло, потом с каким-то отрешенным видом, словно преодолевая внутреннее сопротивление, переключил передачу на задний ход и посмотрел через плечо.

Видно было, что он с трудом, как бы преодолевая невидимую силу, поднимается по ступенькам. Она молча наблюдала за ним – он брел, будто против сильного течения.

Остановившись у входных дверей, Мейн покачнулся и, чтобы устоять на ногах, ухватился за дверной косяк. Лицо его заливала бледность, на лбу выступили капли пота. Он плотно смежил веки, и она испуганно посмотрела на него.

– Филип? В чем дело?

Он поднял на нее глаза; по его лицу стекал пот.

– Все прекрасно, – сказал он. – Со мной все отлично. Это пройдет; сейчас я приду в себя.

– Что такое, Филип?

– Все хорошо. – Он, нервничая, посмотрел на нее. – Нормально. Отлично. – Он улыбнулся.

Едва они переступили порог, их поразил запах – ужасная, омерзительная вонь. Задохнувшись, Алекс кинулась к открытым дверям, чтобы вдохнуть глоток воздуха. Мейн зажал рукой нос и молча смотрел вокруг.

– В чем дело? – Она включила свет в холле – все нормально. – Будто собака…

Мейн покачал головой:

– Нет, это не собака…

Алекс вошла в кухню, прижимая к носу платок.

– А здесь не пахнет, – сказала она.

Мейн спустился по лестнице.

– Наверху тоже нет запаха.

Она вернулась в холл, где запах чувствовался особенно сильно, остановилась на пороге и втянула в себя сырой ночной воздух.

– Это где-то в доме, Филип, – сказала она. – Может быть, дохлая мышь или что-то такое. – Посмотрев на него, она увидела, что он, широко раскрыв глаза, озирается, а лицо у него мертвенно-бледное. – Филип? Почему бы тебе не присесть? Я открою окно. – Она вошла в гостиную и включила свет, и тут же взгляд ее прилип к полу.

Там валялись, словно брошенные в гневе чьей-то рукой, открытка и письмо Кэрри.

Стены резко качнулись, отступая от нее. Пол уплыл из-под ног. Алекс шатнуло, и она врезалась в стенку. Пытаясь удержаться, она оперлась руками о стену, но та, казалось, оттолкнула ее. Алекс сделала несколько неверных шагов и свалилась.

– Алекс? Ты в порядке?

Перед ней все кружилось, но она увидела, что Мейн сверху глядит на нее; казалось, что она видит все издалека: вот она лежит на полу, вот смотрит на Мейна, вот слышит чей-то голос… ей потребовалось несколько секунд, дабы осознать, что это ее собственный.

– Я… я, должно быть, поскользнулась.

Она увидела подплывающую к ней руку; рука поддержала ее и помогла подняться; она уцепилась за Мейна и внезапно ощутила колючую мягкость его пиджака и тепло груди. Она тяжело повисла на нем и почувствовала его сильные спинные мышцы.

– На полу… – пробормотала она. – Когда я уходила, они были под телефоном. Придавленные аппаратом. Кто-то вытащил их.

Его рука, лежащая у нее на спине, дрогнула; «А может быть, это я дрожу», – мелькнула у нее мысль.

– Успокойся, девочка, успокойся.

По его голосу она поняла, что он старается подавить беспокойство. «В чем дело? – хотелось ей сказать. – Что, черт побери, с тобой происходит? » Она уставилась на него:

– Еще одна шуточка моего воображения?

Он опустил взгляд на свои поношенные коричневые башмаки и откашлялся. Голос его упал до еле слышного шепота, словно он разговаривал сам с собой.

– Нет, господи, о нет, это не шуточка. – Он поднял глаза к потолку и задумчиво обвел взглядом стены, по-прежнему снедаемый тревогой. – Скорее всего, где-то протечка.

– Прости, – сказала она, нагибаясь и подбирая открытку и письмо. – Хочешь кофе?

– Я бы предпочел капельку виски.

– Наливай себе, я приготовлю кофе. – Она вышла из комнаты.

Мейн подошел к буфету и плеснул себе основательную порцию виски. Затем подобрал открытку и письмо и направился к креслу. Еще раз фыркнул, поморщился, посмотрел на потолок и медленно сел. Он подержал виски у самого носа, вдыхая его запах, потом плотно закрыл глаза.

– Отче наш, – сказал он, – иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…

– Филип? Ты спишь?

Он, вздрогнув, открыл глаза и покраснел.

– Гм, – буркнул он, шаря по карманам в поисках сигарет.

– Так что ты думаешь?

– Что я думаю?

– О письме.

Он внимательно прочел письмо. Пожал плечами:

– Сказано все достаточно определенно. Но что она подразумевала под «странными привычками»?

– Да я не про содержание, – сказала она. – Про почерк. Посмотри на открытку.

– Да, немного отличается, – признал он. – Может, она ее писала положив на колено или в состоянии волнения; в сущности, почерк тот же самый.

– Твой приятель Дохлая Крыса сможет сказать точно?

– Дендрет?

Голова у него внезапно дернулась, словно он пытался увидеть что-то у себя за плечом; на лице появилось испуганное выражение.

– Эй, с тобой все в порядке?

– Что?

Алекс присела на ручку кресла и поежилась.

– Думаю, можно закрыть окно. И так и так – никакой разницы.

– Никакой разницы?

Она приложила руку к его лбу – он был влажным и холодным.

– Может, приляжешь?

Он тупо смотрел куда-то вдаль, поверх стакана с виски, и молчал. Алекс вышла налить кофе. Когда она вернулась, Мейн сидел точно в такой же позе. Запах в комнате был ужасающим.

Она снова присела рядом с ним на подлокотник и увидела, что лицо его все еще залито потом.

– Нам лучше расположиться на кухне – там куда приятнее. – Она посмотрела на него, не уверенная, что он слышит, и снова приложила руку к его лбу: на мгновение она с ужасом подумала, уж не хватил ли его удар.

– Я здесь чужой, – внезапно сказал он. – Я тут не нужен.

– Хочешь, я позвоню врачу? – спросила Алекс, напуганная невнятицей его слов. Она помахала рукой у него перед глазами, следя за его реакцией, но он даже не моргнул. – Филип, хочешь, я вызову врача? – Не дождавшись ответа, она снова спросила: – Ты слышишь меня?

– Привет, мама.

Слова прозвучали мягко и совершенно отчетливо, словно Фабиан стоял рядом с ней.

Дернувшись, она вгляделась в холл, перевела взгляд на открытое окно. Потом подбежала к нему и выглянула наружу. Улица была совершенно пуста – ничего, кроме сгустившейся темноты, припаркованных машин и дождя.

Нет, это ей не привиделось.

Она смотрела на Мейна, которого била крупная дрожь.

– Мама.

Слова исходили от Мейна.

Она видела, как тяжело он дышит, как дрожь сотрясает его тело, а лицо заливает пот, и ей показалось, что в комнате стало еще холоднее. Заметила она и то, как побелели у него костяшки пальцев, сжатых в кулаки.

Она застыла на месте, не сводя с него глаз.

Мама.

Это слово продолжало звучать у нее в голове.

Неожиданно он вскочил и, как будто отталкивая что-то от себя, закричал уже своим голосом:

– Нет, говорю я, нет! – Он обвел взглядом комнату, потерянный, смущенный, словно не понимая, где находится, и уставился на Алекс взглядом полным ужаса, – казалось, он не узнает ее. – Я… должен… идти, – медленно, запинаясь на каждом слове, сказал он. – Теперь… я… должен… идти. Мне не стоило приходить.

– Что случилось, Филип? Прошу тебя, расскажи мне.

Он испуганно огляделся по сторонам с тем выражением, которое она впервые увидела у Айрис Тремьян, и решительно направился в холл.

– Останься и поговори со мной.

– Поехали вместе.

Она покачала головой:

– Я буду ждать тебя в машине.

– Дендрет, – сказала она. – Где я могу найти Дендрета?

Распахнув дверь, он словно в прострации вышел.

– Филип! – Она услышала свой голос, пронзительный, испуганный, как крик потерявшегося ребенка. Повернувшись, обвела взглядом холл, схватила сумку, пальто и ключи, захлопнула дверь и побежала к машине.

Мейн сидел в «вольво», окутанный густым облаком сигаретного дыма; как только она хлопнула дверцей, он включил двигатель и снялся с места.

– Филип, я хотела бы остаться.

Не обращая на нее внимания, он повернул налево на Кингс-роуд. Лицо его было бесстрастным. Он вел машину очень быстро, и Алекс мотало на сиденье. Огонек индикатора ремней безопасности горел перед ней, пощелкивая, как разозленное насекомое, но она старалась не обращать на него внимания. Он не промолвил ни слова, пока они не вошли в его квартиру.

Мейн налил Алекс бренди, опустился в кресло со своим виски и, глядя себе под ноги, тихонько присвистнул. Алекс вдохнула запах виски и сделала глоток; она почувствовала, как жидкий огонь согрел ее желудок, и, обхватив огромный пузатый бокал обеими руками, с благодарностью глотнула еще.

– Так что произошло?

Он снова присвистнул и вытащил сигареты.

– Это Фабиан говорил или ты?

По-прежнему молча он предложил ей пачку, но она покачала головой и вытащила свои сигареты.

– Тебе не хочется говорить, да?

Он вдруг побагровел, словно бы нечто мучительное вдруг поселилось в нем, и Алекс подумала – лучше бы ей было промолчать.

– Мне очень жаль, прости.

Он щелкнул зажигалкой и уставился на язычок пламени, пляшущий на сквозняке; он смотрел на него так пристально, словно ожидал – вот-вот из пламени появится джинн и придет ему на помощь.

– Очень странно, – неожиданно сказал он.

В первый раз Алекс заметила, как он устал и измотан: кожа складками висела на лице, как выжатое белье на веревке.

– Что ты имеешь в виду?

Пожав плечами, он ничего не ответил.

– Ты помнишь, что писал в своей последней книге?

Он с силой затянулся и уставился куда-то в пространство; Алекс поежилась: струйки дыма вокруг его лица напомнили ей вдруг виденную однажды картину: желтые, болезненные лица курильщиков опиума в каком-то притоне.

– Ты писал, что все мы заложники наших генов. – Ни малейшего отклика. – Ты писал: мы не в силах сопротивляться заложенной в нас программе и не можем изменить ее; единственная свобода, которой мы обладаем, – это возможность не соглашаться с ней. – Он медленно склонил голову. – Эта программа создается для нас в момент зачатия, в силу случайного набора генов в сперматозоиде отца и яйцеклетке матери. В эту долю секунды и определяется все, что будет унаследовано или отброшено от каждого из родителей. Так?

Повернувшись, он рассеянно посмотрел на нее.

– Ты унаследовал способности своего отца, но не хочешь признаться в этом.

Он отвел от нее взгляд и снова уставился куда-то в пространство.

– Пожалуйста, объясни мне, Филип, прошу тебя, объясни, что произошло.

– Это всего лишь теория, вот и все, – сказал он, не глядя на нее. – Чистая теория, девочка. Доказательств не существует.

– Даже в генной инженерии?

– Это совсем иная сфера.

– Но я ведь права, не так ли?

Он смотрел в пол.

– Может быть, – тихо сказал он. – Но это нечто другое. Цвет твоих волос, форма носа определяются генами. Психические способности – это нечто иное… – Он пожал плечами. – Скорее всего, некий дар.

– Значит, интеллект не передается с генами?

– Конечно же передается.

– А я всегда считала, что интеллект – это и есть дар.

– Отнюдь.

– А как насчет поведения? Оно тоже передается с генами?

– В определенной степени.

– Так почему же не психические способности?

Он быстро взглянул на нее и отвел глаза.

– Почему ты не хотел заходить в дом? Что произошло?

– Все это штучки-дрючки, девочка; понятия не имею, откуда берутся все эти духи, эти голоса, как они себя проявляют. Мы можем воспринимать только узкий спектр видимого света, слышать в узком спектре звуковых колебаний. Может, умирая, мы оставляем отпечатки каких-то колебаний, и некоторые люди способны улавливать их и воспроизводить. Это не значит, что они по-прежнему тут существуют – они пребывают в каком-то ином мире… да и вообще все это не имеет значения.

– А что же имеет значение?

– То, что они оставляют отпечатки, подобно фотографиям. Вся штука в том, чтобы видеть их. – Он покачал головой. – Может, все мы обладаем такими способностями, но не знаем, как ими пользоваться; некоторые ими пользуются и молчат всю жизнь; другие становятся медиумами и… прекрасно морочат людям голову. – На лицо его стали возвращаться краски, он посмотрел на Алекс. – Тебя мне обманывать не хотелось бы.

– Обманывать меня?

Он задумался, прежде чем ответить.

– У меня было ощущение, что я могу отыскать Фабиана, но пойдет ли это тебе на пользу? Копаться во всем этом, дарить тебе ложные надежды, что он где-то тут…

Она пристально посмотрела на него, наклонилась вперед и потушила сигарету, удивившись, как быстро та догорела.

– Ты врешь, Филип, – сказала Алекс.

– Я не вру, девочка. Просто я стараюсь изъясняться на понятном английском языке.

– Будь все так, как ты говоришь, ты не был бы так испуган. Что-то тебя привело в ужас. Что?

Он покачал головой:

– Ты это все себе вообразила; так всегда бывает, когда люди начинают копаться в подобных вещах.

– Филип, – сказала она, не сводя с него глаз, – пожалуйста, посмотри на меня. Ты мой друг. Ты действительно собираешься убедить меня, что если уж существуют такие вещи, как отпечатки, что остаются после нас, то после двадцати одного года, которые Фабиан провел на земле, все, что от него осталось, – это лишь два слова? «Здравствуй, мама»? Перестань изворачиваться и скажи мне правду.

Он поднял стакан с виски и стал внимательно изучать его; потом погонял виски по стенкам стакана, принюхался к нему и снова стал пристально рассматривать стакан, будто отыскивая на нем фирменный знак. Наконец, не глядя на нее, он заговорил:

– Вполне возможно, что в твоем доме кто-то обитает. Какое-то зло.

По спине у нее прошла влажная дрожь. Алекс поежилась и сделала глоток бренди, по вкусу оно напоминало сухой лед. Она резко отставила стакан – во рту у нее горело; она обвела взглядом комнату, закрыла глаза и постаралась сосредоточиться.

– И конечно, если кто-то присутствует, то это Фабиан?

– Те, кто… кто верит во все это, придерживаются мнения, что зло может обретать разный облик: оно может преследовать жертву, погруженную в печаль, оно может воспользоваться ее слабостью, нежеланием смотреть в лицо истине.

– О чем ты говоришь?

– О жуликоватых духах, девочка. И теперь, можно предположить, один из них крутит тебе голову, пытаясь делать вид, что он – твой сын.

Алекс, дрожа, долго смотрела на него и молчала; ею владело отчаяние; она смотрела на него так, словно он был последним ее прибежищем в долгих скитаниях, единственным клочком суши в безбрежном океане.

– Для чего ему это? – спросила она наконец.

– Порой души пытаются вернуться.

– И им удается?

– Есть некоторые свидетельства, что они могут овладеть человеком и подчинить его своему влиянию. И с добрыми целями, и… злыми. – Он мрачно усмехнулся.

Алекс покачала головой:

– Ты поражаешь меня: такой циник – и вдруг… Я-то невежда… а ты знаешь столько… порой кажется, у тебя, как на сцене, сто задников.

Он улыбнулся.

– Вот уж нет, господи. – Он покачал головой. – Не переоценивай меня, девочка.

– Почему они пытаются вернуться?

Он покрутил стакан и взглянул на Алекс. Потом обвел взглядом комнату, опять уставился на стакан, продолжая крутить его в ладонях. Наконец он поднял на нее взгляд; его лицо отражало тяжелые раздумья. Слова падали медленно и неохотно, словно преодолевая сопротивление.

– Потому что у них здесь есть незаконченные дела.

У Артура Дендрета была остроконечная бородка и столь же остроконечный череп; он передвигался по кабинету короткими четкими шажками, как бы подчиняясь заложенной программе.

Каждый квадратный дюйм пола и все полки в кабинете были завалены пачками бумаг и документов, кипами растрепанных справочников, на стенах висели холодные, безжизненные гравюры времен Регентства, которые ровно ничего не говорили о хозяине кабинета. Стол миниатюрного Артура Дендрета был огромен и почти полностью пуст. Обширное пространство зеленой кожи занимали аккуратный блокнот, увеличительное стекло и фотография в рамочке – портрет женщины с серьезным лицом.

– Садитесь, пожалуйста. – Он снял пенсне, укоризненно взглянул на него и водрузил на место. Положив обе руки на блокнот, прищурился, глядя на Алекс, и одарил ее широкой, едва ли не дурашливой улыбкой.

Некоторое время она смотрела на его яркий клетчатый пиджак и шерстяной галстук какого-то неопределенного цвета.

– Мне говорил о вас Филип Мейн.

– А, да. – Его лицо сморщилось, как губка, он яростно замигал и вскинул руку жестом, каким подзывают такси. – Свитки Мертвого моря. Очень интересно. Думал, что-то извлечет из них со временем, но, конечно, зашел в тупик; как всегда со свитками, вам не кажется?

Алекс вежливо улыбнулась:

– Боюсь, что я не знаю.

– Что ж, в любом случае он весьма решительная личность. Итак… – Откинувшись на спинку кресла, Дендрет выжидательно посмотрел на нее.

Алекс открыла сумочку и выложила на огромный стол письмо и открытку. Быстро взглянув на них, он выдвинул ящик и извлек оттуда пинцет. Затем, поддевая им каждый из листков, разложил их перед собой.

– Да, это не Свитки Мертвого моря, – бормотал он, – отнюдь не Свитки Мертвого моря. – Он похмыкал, и плечи его несколько раз дернулись вверх и вниз, как на веревочках. Дендрет пинцетом перевернул открытку. – Ага, Бостон, Кембридж, МТИ, отлично знаком с этим пейзажем. Как-то проколол себе шину на этом мосту; не самое лучшее место для такого происшествия – да, да, – и не самая лучшая страна для проколов, если это «пежо».

Алекс с интересом рассматривала его.

Он поднял указательный палец:

– У них там такие шипы на дорогах, шины только летят, а менять колеса на «пежо» не так-то просто. – Он перевернул открытку. – Итак, чем могу быть вам полезен?

– Я хотела бы выяснить: является ли лицо, написавшее открытку, автором данного письма?

Дендрет взял увеличительное стекло и внимательно изучил письмо, затем, слегка откинувшись, подверг такой же процедуре открытку. Вглядываясь в текст, он поджимал губы, казалось, у него даже нос удлинился. Ни дать ни взять насторожившийся грызун, подумала она.

Решительно отложив лупу, он наконец откинулся на спинку стула, возвел глаза к потолку, на секунду закрыл их, после чего в упор уставился на Алекс.

– Нет, ни в коем случае. Почерк на открытке – весьма слабое подражание почерку письма; есть восемь четко видимых отличий, стоит только посмотреть под увеличительным стеклом. Например, черточка на букве «т». – Он покачал головой. – Нет, совершенно разные почерки. Протяженность, нажим, наклон, петли – вы только взгляните на эти петли! Никакого сравнения быть не может.

Дендрет был явно раздражен – словно ожидал получить стакан хорошего кларета, а ему подсунули какое-то пойло, подумала Алекс. Он взял пинцет и пункт за пунктом, не скрывая своего презрения, изложил все доказательства.

– Я… э-э-э… прошу прощения. Не будучи специалистом, я…

– Да, конечно, вам это не под силу. – В его тоне звучали чуть ли не воинственные нотки. Он вздохнул и уставился на фотографию серьезной женщины; казалось, это его немного успокоило. Теперь он смотрел не столько на Алекс, сколько сквозь нее. – Откровенно говоря, я думаю, что и шестилетний ребенок увидел бы разницу.

– К сожалению, у меня нет под рукой шестилетнего ребенка, – не без сарказма ответила Алекс.

Дендрет извлек из ящика стола чековую книжку и вытащил из кармана авторучку с золотым пером. Выписал счет и прижал его к промокашке.

– Это обойдется вам в тридцать фунтов.

Алекс посмотрела на отпечаток на промокашке, затем на хрустящий белый листок, который он положил перед ней, на этот раз без помощи пинцета.

Она уплатила ему наличными, и он с удовлетворением спрятал купюры в карман – как крыса, утаскивающая добычу к себе в нору, подумала она.

– Передайте мой привет мистеру Мейну.

Алекс сидела в машине и с тяжелым сердцем рассматривала открытку, в сотый раз перечитывая ее:

«Привет, мам. Тут ко мне все отлично относятся, много чего произошло, я встретила несколько поистине великолепных людей. Скоро напишу еще. С любовью. К. ».

Она посмотрела на штемпель. Слово «Бостон» было слегка смазано. Она попыталась сконцентрироваться: есть ли у нее кто-нибудь в Бостоне? Или хотя бы в Америке? Насколько она знала, Фабиан там никогда не бывал.

Она выбралась на Корнуэлл-Гарденз, подъехала к дому Моргана Форда и нажала кнопку домофона. Из микрофона раздался скрипучий женский голос, и замок громко щелкнул.

Нервничая, она поднялась по лестнице; дверь в квартиру Форда открыла неряшливо одетая девушка в очках с толстыми линзами, ее растрепанные волосы закрывали почти все лицо; она напомнила Алекс английскую пастушечью овчарку.

– Ага, – сказала девушка. – Миссис Уиллингхэм? В данный момент мистер Форд не может вас принять.

Алекс отрицательно покачала головой:

– Нет, нет, я не договаривалась с ним о встрече. Просто хотела бы узнать, нельзя ли мне несколько минут поговорить с мистером Фордом?

Девушка нерешительно улыбнулась:

– Я думаю, лучше было бы… э-э-э… предварительно договориться. – Она стояла переминаясь с ноги на ногу, покачивая головой.

– Видите ли, я встречалась с ним вчера. И мне хотелось бы спросить его кое о чем… это очень важно.

Сомнения девушки стали еще заметнее.

– Я поговорю с ним, – серьезно сказала она, не скрывая, впрочем, неуверенности в успехе. – И… и… как, вы сказали, вас зовут?

– Миссис Хайтауэр.

Девушка снова кивнула и тяжело зашагала прочь. Алекс осмотрелась – коридор был узкий, обшарпанный, с поношенным красным ковром на полу, стены побелены грубо; кто бы мог подумать, что такой коридор ведет в великолепную гостиную в стиле барокко.

Девушка вернулась, держа в руках толстый блокнот.

– Боюсь, мистер Форд вас не помнит.

– Но я была всего лишь вчера.

Девушка покачала головой:

– Так он сказал.

– В вашей книге должна остаться запись.

Девушка открыла блокнот.

– Во сколько вы у него были?

– В половине одиннадцатого.

– Нет, – покачала она головой. – В это время была миссис Джонсон.

Алекс почувствовала, что краснеет. Она смотрела на толстые линзы, и ей казалось, что к глазам девушки приставлен бинокль.

– Ах да, я назвалась девичьей фамилией.

– Миссис Шуна Джонсон? – с сомнением спросила девушка.

– Да.

– Минутку. – Она снова ушла. На этот раз вслед за ней вышел сам Морган Форд. Взглянув на Алекс, он вежливо улыбнулся:

– О да, вы тут были… не вчера ли?

Алекс кивнула и посмотрела на его маленькие розовые ручки и огромный перстень. Сегодня на нем был другой серый пиджак, более изысканного покроя, кричащий галстук, серые туфли с большими золотыми пряжками; вчера он походил на страхового агента, а сегодня смахивал на преуспевающего посетителя казино.

– Простите, что ворвалась к вам, – сказала она, – но мне надо очень срочно поговорить с вами.

Он взглянул на часы, и на его лице промелькнуло легкое раздражение, которое он постарался не выдать тоном.

– Я могу уделить вам всего лишь пару минут, пока не явится мой клиент; понимаете, я не должен заставлять людей ждать, – вежливо сказал он.

Кошки все так же сидели на посту у газового камина, подозрительно глядя на нее.

– Может, вы напомнили бы мне… – сказал он.

– Мой сын погиб в дорожной катастрофе во Франции, когда водитель другой машины вылетел на противоположную сторону шоссе.

– Что-то припоминаю. – Он кивнул. – Вы должны простить меня – мне приходится иметь дело с таким количеством людей…

– И вчера вы были очень возбуждены.

Он нахмурился:

– В самом деле?

На мгновение ей захотелось крикнуть на него, дать ему в ухо, но затем ее охватило отчаяние, и гневная вспышка сошла на нет.

– Плохо, – сказала она, – если вы не можете припомнить, что происходило. Я хотела спросить вас о том, что сказал мой сын.

– Прошу вас… садитесь.

Алекс села на то же самое кресло, что и в прошлый раз, и увидела, что одна из кошек по широкой дуге направилась к ней.

Форд улыбнулся несколько рассеянно:

– Может, вы дадите мне что-нибудь из ваших вещей: часы или браслет?

– Вчера я давала вам часы.

– Это еще лучше.

Кивнув, она расстегнула замочек.

Он сел рядом с ней и вытянул руку с часами.

– Ах да, – сказал он. – Да, да. Очень сильные чувства. – Он покачал головой. – Невероятно, удивительно. Так что вы хотели узнать?

– Вчера я была груба с вами, потому что не поверила в то, что вы мне сказали. Но с тех пор кое-что произошло. – Она внимательно посмотрела на него, ожидая увидеть либо легкий румянец, либо подрагивание век, даже выражение неудовольствия. Но заметила лишь легкую улыбку. – Вы сказали мне, что мой сын, Фабиан, хочет вернуться; что вы имели в виду?

Форд взглянул на нее:

– До меня доходят эмоции и чувства исключительно сильной напряженности. В пределах земного притяжения есть некая душа – вполне возможно, что и вашего сына, – но с ней сопряжено так много иного, столько сложностей… я чувствую и присутствие девушки; прошу прощения, я сейчас не располагаю временем, но мы должны что-то сделать. Он в поле притяжения Земли, смущен и растерян, ему нужно как-то помочь.

– Что вы хотите этим сказать – в поле притяжения Земли? – Алекс услышала, как в прихожей зазвонил звонок.

– Это значит, что он не может оторваться от нее. Боюсь, так случается при скоропостижной смерти – при аварии или в случае убийства; душа нуждается в помощи. Видите ли, ваш сын, может быть, даже не понимает, что уже мертв. – Форд улыбнулся.

– В этом нет ничего… – она помолчала, – ничего связанного со злыми силами?

Он с улыбкой вернул ей часы.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒