Глава вторая

После прощального обеда у Райкеров Квиллер и его домочадцы перебрались в перестроенный амбар для хранения яблок на юго-востоке Пикакса. Оттуда было рукой подать до места грядущих событий, но в то же время лес заслонял обитателей амбара от шума и гвалта.

Квиллер менял скученность кондоминиума на уединенность и приватность амбара с полосой земли. Что до земельного участка, то это был один из курьёзов Пикакса, полного курьезов. Впрочем, этот вполне поддавался объяснению.

История его восходила к дням первых поселенцев, когда чересполосица была нормой: фермеры владели участками длиной в полмили, но не шире сегодняшних многоквартирных домов. Здесь располагался яблоневый сад Тревельянов, и проезд неподалеку все ещё носил их имя, но цепь несчастий вынудила семью продать свое имущество.

Когда-то амбар служил перевалочным пунктом, где разгружали повозки с яблоками, а уже отсюда их развозили по разным складам.

Когда Квиллер вступал в наследство, ему достался также особняк из плитняка, выходящий фасадом на Мейн-стрит. Теперь в нем размещался театр. За ним простиралась чаща, которую Квиллер прозвал лесом Маркони. Там обитала сова, чье уханье приводило на память азбуку Морзе. За лесом стоял яблочный амбар, крытый обветрившейся дранкой. Он имел форму восьмиугольника и куполообразную крышу.

Вместо пришедшего в упадок яблоневого сада посадили вечнозеленые и плодовые деревья, которые привлекали бабочек и птиц. На месте бывшей фермы Тревельянов вырос Центр искусств.

Что до амбара, то интерьер его изменился настолько, что немногие избранные, которым довелось побывать внутри, называли его восьмым чудом света. Для хозяина «чуда» и двух его кошек это был просто дом, в котором им довольно спокойно жилось.

Общий объём жилых помещений составлял четыре тысячи кубических футов. И здесь имелись три полуэтажа-антресоли, соединенных лестницей и пандусами. Но Квиллер упорно вел себя так, как будто это обыкновенный дом с тремя спальнями.

Центром просторного первого этажа являлся кубической формы камин, белый, с тремя дымоходами до потолка. По сторонам его группировались несколько помещений с открытой планировкой: кухня, где Квиллер кормил кошек и подогревал себе суп, со стойкой и буфетом; столовая, которой пользовались редко, разве что для парадных приемов или благотворительных вечеров с шампанским; просторный холл, где Квиллер держал два велосипеда — «лежачий», с ковшеобразным сиденьем, в котором велосипедист откидывается назад и, задрав ноги, крутит педали и обычный, британский, модели «Серебряный свет»; библиотека, где он читал вслух для кошек; гостиная с двумя удобными диванами, расположенными углом, и большим квадратным кофейным столиком.

Все тёмные деревянные поверхности выцвели до оттенка меда. Свет проникал сквозь причудливой формы окна, которые при перестройке прорезали в стенах амбара.

Мебель была совершенно во вкусе Квиллера: современная, массивная, удобная. И сиамцам всё это подходило как нельзя лучше. Они носились по лестнице, балансировали на стропилах, подобно канатоходцам, и зарывались в мягкие подушки диванов.

Когда троица возвращалась домой после долгого отсутствия, кошки перво-наперво проверяли, всё ли на месте — и прежде всего, миски для еды и питья (его и её) под кухонным столом.

Кошачьи апартаменты по-прежнему располагались на третьем полуэтаже.

Итак, корзины для мусора на своих местах, хотя и пустые пока. Из холла можно поглазеть на ворон. В общем и целом мир и порядок!

Квиллер никогда не думал, что станет самым богатым человеком на северо-востоке Соединенных Штатов, и не желал этого, но, раз уж так вышло, старался извлечь из своего положения наибольшую пользу для города. Благотворительный Фонд К. неустанно вкладывал деньги в разные проекты на благо Мусвилла. Мистер К. - именно так звали Квиллера сограждане — вёл популярную колонку в газете, выслушивал людей, давал продуманные советы, баловал своих сиамских кошек.

— Рад снова видеть тебя в городе, — сказал поверенный Дж. Аллен Бартер, прибыв ранним утром во вторник в амбар, чтобы обсудить дела Фонда К.

— Необычайно мягкая весна в этом году, — объяснил Квиллер. — И такой подъём в связи с празднованием годовщины города!

— А где кошки?

— Наблюдают за тобой с холодильника… Может быть, перейдем в гостиную?

Послышался глухой шум — это Коко и Юм-Юм спрыгнули с холодильника, чтобы последовать за людьми в гостиную.

— Как тебе название праздника, Барт?

— Потрясающе! Говорят, оно приснилось Хикси Райс. Ты этому веришь, Квилл?

— Разумеется! Есть дневные сны и ночные, и подсознание работает в две смены. Если мне не удается решить проблему днем, я напускаю на нее подсознание, и к утру у меня, как правило, есть решение.

— Ты уже запатентовал свою методу?

— Я бы и рад считать её методой, но пока у нас есть только одна плодотворная идея — «Пикакс и я». Во время празднования раз в неделю колонка «Из-под пера Квилла» будет рассказывать о «великих ушедших» Мусвилла, оставивших по себе неувядаемую память. Диапазон будет широкий — от Осмонда Хассел-рича, доктора Галифакса Гудвинтера, Фанни Клингеншоен и до простых душ вроде Эддингтона Смита. Можно даже подпустить парочку негодяев.

Барт с энтузиазмом поддержал:

— Фонд К. мог бы опубликовать набор открыток с профилями знаменитостей. Займёшься этим, Квилл?

За сим последовала скучная (для Квиллера) процедура подписания бумаг, принятия решений, улаживания проблем. Затем поверенный произнёс:

— Один мой клиент поручил мне от его имени обратиться к тебе с просьбой. Помнишь мистера и миссис Ледфилд, которые заплатили триста долларов за билет на благотворительный вечер здесь, в амбаре? Коко позаботился о том, чтобы этого вечера никто не забыл.

— Не напоминай, — попросил Квилл. — С тех пор я стараюсь не допускать любопытствующих в моё скромное обиталище.

— Не волнуйся. Просьба Ледфилдов никак не потревожит Коко. У них, видишь ли, племянник в Калифорнии, и он собирается поступать в колледж, изучать архитектуру. Он говорит, что слава этого амбара достигла архитектурных кругов Западного побережья.

— Вот как? — в глазах Квиллера мелькнул интерес.

— Племянник Ледфилдов просит позволения сделать несколько набросков интерьера для своего портфолио. Как тебе известно, многие архитекторы считают, что ты сотворил здесь с пространством настоящее чудо.

— Не я. Это работа талантливого дизайнера по имени Деннис Хог, которому не хватило рекомендаций, чтобы называться архитектором.

— Ты мне никогда не рассказывал, Квилл. И где он сейчас?

— Там, где и все прочие герои колонки о «великих ушедших»… Что ж, племянник твоего клиента может прийти и сделать наброски, при условии, конечно, что он отнесётся с должным уважением к работе покойного дизайнера. До сих пор мне не приходилось видеть ни одной удачной фотографии этих интерьеров Интересно будет взглянуть, какими они предстанут на рисунках.

— Благодарю тебя от имени моего клиента. Я позабочусь о том, чтобы ты получил рисунки. Кстати, если тебе интересно взглянуть на молодого человека, миссис Ледфилд дала мне вырезку из газеты с его фотографией. Он тут снят на горных лыжах. Занимается горнолыжным спортом.

Квиллер взглянул на снимок парня: атлетическое телосложение, лыжный костюм и вязаная шапочка, волосы до плеч.

— Придётся ему подстричься, когда станет архитектором, — заметил Квиллер.

— Может, да, а может, и нет, — возразил Барт. — Ты бывал в Калифорнии в последнее время?

Они обсудили дела Фонда К. Коко всё это время сидел на столе и внимательно за ними наблюдал. Но когда поверенный собрал свои бумаги, чтобы уйти, оказалось, что вырезки с фотографией Харви Ледфилда нет.

— Его тетя просила вернуть вырезку! — встревожился Барт.

— Может быть, она среди других бумаг, — успокоил Квиллер. А сам подумал: «Как бы не так! » Коко не зря околачивался рядом, и в его зрачках горели озорные огоньки.

За долгую журналистскую жизнь Квиллер привык держать чувства в узде, когда речь заходила о личном. Он мог позволить себе выглядеть довольным, растроганным, даже увлеченным, но никогда — взволнованным. Между тем, после того как поверенный удалился, Квиллер признался себе, что перспектива появления в амбаре художника всё-таки взволновала его. Он поспешил напомнить себе, что этот юноша всего лишь будущий студент, он даже ещё не поступил в колледж. Кроме того, набросок рисовальщика совсем не то, что картина. И всё-таки он был слишком взволнован, чтобы дождаться одиннадцати, их с Полли вечернего телефонного разговора. Квиллер вышел в город.

Его повсюду узнавали по огромным усам и оранжевой бейсболке. «Привет, мистер К.! » — кричали пешеходы, расплываясь в улыбках. «Как поживает Коко, мистер К.? » В ответ на приветствия мужчин он дружески махал рукой, женщинам учтиво кланялся, и уж можно было не сомневаться, что об этом поклоне узнает вся семья и все подруги счастливицы. Квиллер был не только автором популярной колонки, но и основной фигурой Фонда К.

Выйдя из амбара, он прошёл лесом, вызвав трепет крыльев и шорохи в подлеске, миновал стоянку у театра и по Мейн-стрит направился в Стоун-Сити, как называли торговый центр. За почтой находился новый книжный магазин под названием «Пиратский сундук», где Полли радостно осваивала непривычную для неё профессию книгопродавца.

Он открыл своим ключом боковую дверь и вошёл в офис. Полли куда-то отлучилась, но за складным экраном скрёбся Данди, Библиокот.

Скоро пришла и Полли.

— Квилл! Какой приятный сюрприз! Хорошо всё-таки иметь возможность выйти в город, правда?

— Да, бодрит. Я пришёл, чтобы задать тебе один вопрос… Ты знаешь таких Ледфилдов из Пёрпл-Пойнт?

— Я знаю, что это одна из добропорядочных старых семей. Они очень богаты. Натан — коллекционер. Дорис была членом совета директоров нашей библиотеки, но недолго. Она очень хрупкая. Детей нет. Брат Натана с женой погибли в автокатастрофе не так давно. А почему ты спрашиваешь?

— Осиротевший племянник, как я понимаю, приезжает навестить дядюшку с тетушкой и — ты не поверишь! — зарисовать интерьеры моего амбара для своего студенческого портфолио.

— Как интересно! — воскликнула Полли.

— Да, — прохладно подтвердил Квиллер, скрывая истинные чувства.

Из офиса Полли он прошёл в торговый зал, обменялся любезностями с продавщицами в зелёных халатиках, сообщил Данди, что тот хорошо справляется со своими обязанностями и может рассчитывать на повышение. Потом Квиллер спустился по широкой лестнице в лавку Эдда Смита, где продавали или раздавали даром подержанные книги.

В Мусвилле благотворительность процветала благодаря очень простому обстоятельству: всякий пожертвованный доллар возмещался Фондом К.

В нижнем этаже магазина за кассой сидела Лайза Комптон. Она работала здесь на общественных началах. Преподаватель на пенсии, жена школьного инспектора, она была одной из тех, в ком сейчас остро нуждался Квиллер.

— Лайза, не хотела бы ты сотрудничать с колонкой «Из-под пера Квилла»? Есть один проект, который в дальнейшем обещает вылиться в книгу.

Услыхав о «великих ушедших», Лайза воодушевилась. Жители Пикакса в третьем поколении, супруги Комптон могли вместе подумать над выбором кандидатов, а потом Лайза провела бы необходимые изыскания.

Пожалуй, она начала бы с покойного Осмонда Хасселрича, одного из первых здешних адвокатов, и Агаты Берне, любимой многими учительницы.

Снова поднявшись наверх, Квиллер увидел, что глаза у Полли горят, а это всегда предвещало какую-нибудь проделку или намекало на страшную тайну.

— Сядь! — велела она. — Мы должны обсудить праздничный обед в честь твоего дня рождения! Я уже заказала столик в гостинице «Макинтош» — твой любимый, напротив кованого герба из шотландского замка; и мне кажется, было бы забавно, если бы мы надели шотландскую одежду.

Для Квиллера это означало килт с тартаном Макинтошей, смокинг, спорран (сумку из меха) и кинжал, засунутый за край гольфа. Полли же наденет длинное белое платье с клановой лентой Дунканов, заколотой на плече булавкой с кернгормом, шотландским дымчатым топазом.

— Никто не узнает, что это твой день рождения. Я скажу, что мы отмечаем важный момент шотландской истории, и они подадут нам на закуску яйца, запеченные в колбасном фарше, и я разрешу тебе съесть половину моей порции.

Когда Квиллера заверили, что ему не придется задувать свечи на торте, он успокоился и согласился. А потом, после обеда, они пойдут домой и послушают хорошую музыку. У него как раз появились новые записи Джона Филда, которые ему не терпится послушать.

Позже в тот вечер Квиллер сделал в дневнике запись, отчасти объясняющую, почему перспектива празднования дня рождения повергала его в панику.

Четверг. Арчи, вспоминая наше с ним детство в Чикаго, всегда говорит, что в день рождения мне бывало паршиво. И ему можно верить. Он, как говорится, там был. И он не дурак. Даже в раннем возрасте я презирал тот дурацкий фарс, который обычно разыгрывают в день рождения: заставляют новорожденного загадать желание и задуть свечи, фальшивыми голосами поют: «С днём рождения, дорогой Квилл! »

И вот теперь, став взрослым, я вижу, что люди занимаются всё теми же глупостями, и мне по-прежнему приходится улыбаться и благодарить, вместо того чтобы обрушить блюдо с тортом им на головы.

Понимаю, мой протест выглядит несколько эксцентрично. Но я не собираюсь отказываться от своего мнения. В конце концов, всякий может позволить себе несколько мелких чудачеств, если они никому не приносят вреда и если он не нарушает закон, а также порядок в общественных местах.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒