Часть третья 16 страница

– Остальные же не мерзнут. Кострами обложатся, и нормально.

– Они мерзнут. Просто у них возможности такой нет. Поставь им тепло, тебе же спасибо скажут.

– Скажут про нас, мол, маменькины дети.

– Тарас, ты хочешь тут легкие застудить?

– Да у нас вытяжки раза на четыре хватит. А ещё вся зима впереди.

– Вот она и началась. Как‑ нибудь перетрётся.

Тарас поработал с жидкостью‑ вытяжкой, перекачав под настил из лапника окружающее тепло. Вокруг шалаша земля оттаяла, и четко проступило кольцо инея, обозначив центр согревающего заклятия. Сдержав обещание Хвощу, Тарас сжёг щепоть синего порошка, выгоняя слепней, но кривую провёл неправильно, и все они скопились в углу палатки. Впрочем, оно уже никого не волновало. Все спали. Уля и Мария, некстати оказавшиеся в «слепневом» углу, не просыпаясь, переползли в сторону, приткнувшись под бок Флейте. Тот открыл соловые глаза, разглядел подкативших весталок и обнял крайнюю, благоразумно не пытаясь провоцировать большую близость. Слепни остались обиженно жужжать в одиночестве. От всех воняло болотом.

Никита от усталости забыл снять наколенники, да так в них и уснул. Часа через три перетянутые ноги взбунтовались, он проснулся и стал ворочаться, пытаясь снять мягкие кольца. Раздеваться, как оно бы следовало, было и холодно, и лень. Заволочь сна ещё не покинула его, так что Никита стаскивал наколенники прямо сквозь ворох теплой одежды, запустив руку глубоко внутрь широких холщовых штанов. Соседей он старался не тревожить, но не получилось. Чуткий на ухо Хвощ встрепенулся.

– Кому там, мать...

Богат русский язык. Отборный мат, которым начал свою реплику главарь, несколько смягчился, когда бандит обнаружил, кто именно его разбудил, и стал каким‑ то более округлым, почти вежливым, сохраняя, тем не менее, все лексические формы.

– Что это ты там делаешь? – наконец подозрительно спросил Хвощ, глядя на судорожные движения Никиты внутри штанов.

– Наколенники пытаюсь снять.

– Наколенники. Вон, в обозе две бабы. На хрена тебе парить про наколенники. Вышел бы, если припекло.

Никита наконец стянул с левой ноги тугое кольцо, похожее на валик из тонкой резины. Хвощ с удивлением на него уставился.

– А я думал... У тебя ноги болят, что ли?

– Не, особо не болят. Просто они идти помогают. Подталкивают ногу при каждом шаге.

– Поди ж ты, – восхитился проснувшийся Хвощ. – Дорогая, наверное, вещь.

– Дорогая, – не стал спорить Никита, – и пользоваться надо уметь, иначе быстро лопнет.

– Тю. А как лопнет, так что? Может ногу оторвать?

– Нет. Просто испортится. Если хочешь, я тебе завтра помогу пару приладить.

– Хочу. – Хвощ окончательно проснулся. – А, вспомнил. Такие были у бригадира стражников. Я подумал, у него ноги не в порядке.

Никита примостился на свободное место, укрылся плащом и замер, снова пытаясь заснуть. На шею ему вполз слепень, уже не летающий от Тарасова заклятия, но ещё пытавшийся ходить. Никита раздавил поганца, но за ним появился второй, а за вторым третий. На четвёртом Никита догадался, что лежит на самом краю очерченной зоны, а рядом, жалобно жужжа, тычутся в невидимый барьер пострадавшие. Соблазнительно пустое место, оказывается, охраняли полудохлые слепни. Он передвинулся ближе к центру. Хвощ уже храпел. Флейта во сне закинул на Марию ногу, та отпихнулась, и разбойник, не обидевшись, перевернулся на другой бок.

Все спали. Кроме Никиты. Дурацкие наколенники.

Спать не хотелось.

Зевнув, Никита потянулся к своей сумке и вытащил сверток с хронотекой. В специальной коробке они умещались в объёме сам девять. Школяр нашёл подходящую тему и включил проекцию.

Глава 34

–... Кремация, или огненная жертва – это естественный обычай прощания с усопшими у множества народов. Такое многообразие не случайно. Это культура наших предков. Современная магия учит нас использовать конвертеры, но возможны и другие решения. Сотни схожих по струнам ритуалов. Они перерабатывают вероятностное поле, нагоняя ему позитив, так чернозём рождается из мёртвой плоти. Но при отсутствии магической составляющей кремация становится просто актом гигиены. Нечто вроде уборки нечистот. Сжигание разлагающихся тел. – Лектор отхлебнул воды. – Есть и другая крайность. В случае сжигания живой плоти, даже если кремация не планируется как жертва, она может стать таковой. Например, человек борется за какую‑ то идею. И принимает мученическую смерть, не изменяя этой борьбе. Внешние факторы мы сейчас учитывать не будем. Но в целом, если жертва состоится, глобальная идея борца получит мощный импульс, хотя казнь, очевидно, преследовала противоположные цели. Это касается не только кремации. – Лектор снова отхлебнул воды. – Но не будем отвлекаться. Здесь всё пропорционально. Если в огненном вихре погибнет целый город – не приведи Создатель, конечно, воплотить такое в явь, но предположим; а его гибнущие жители настроены на борьбу, на защиту своей страны, то их страна воспрянет, как Фенинкс из пепла. Из каких бы руин ей ни пришлось подниматься. Хотя гипотетический враг, сжигая этот город, надеется именно на её уничтожение.

Вы должны научиться извлекать из смерти пользу, господа.

Вскинулась рука отличницы. Судя по решительному выражению лица, она не собиралась подпевать преподавателю.

– Пожалуйста, – не испугался полемики бакалавр.

– А почему бы нам тогда не заняться каннибализмом? В древние времена это считалось естественным.

– Именно, – бакалавр кивнул. – Чем плох каннибализм? Это явление вовсе не исчезло. Подобных племен и сегодня предостаточно. В случае эпидемии и голода, развала государственной власти и современный житель может вспомнить вкус человеческого мяса. А почему бы и нет, собственно? Чем наша плоть отличается от плоти коровы или кролика? Тот же белок, та же возможность передать энергию биохимическим путем. Желудочный сок не разбирает, на что ему воздействовать. В чем причина запрета?

– Но это от культуры...

– Да. Да. Но где корни этого запрета, до которого доходили даже самые бесхитростные культуры? Ведь с точки зрения здравого смысла этому нет ровно никакого объяснения. Да ещё при том недостатке пищи, от которого всегда страдают малоразвитые племена. Почему бы не съесть ближнего своего? В прямом смысле этого слова?

– Человек всё‑ таки не корова...

– Согласен. Человек не корова. Но это не аргумент. И речь идет о трупе. Чем труп человека отличается от трупа коровы? Человек ест саранчу, жуков, личинок, лягушек, змей, речных раков, наконец. Грибы, рыбу, осьминогов, выделения насекомых – и не только мед, он ест даже ласточкины гнезда. Но не человеческую плоть. Настолько, что исключает её из рациона даже во время голода, и только в самых крайних, критических обстоятельствах находятся люди, нарушающие запрет. Мы не будем анализировать их поступок с точки зрения нравственности, всегда находятся люди, нарушающие любые правила. Нас интересует сам факт возникновения табу и его первопричина.

– Может, тело как носитель личности...

– Неверно. Даже по сути неверно. Личность находится вне тела.

– Как так?

– Неужели вы всерьез полагаете, что вот эта совокупность плоти, костей, желчи и слизи – это и есть вы?

– А кто? Это моё тело.

– Вот именно. Ваше тело. Вы уже отделяетесь от него этой фразой. Вы не говорите «я». «Моё тело». «Моё пальто». Это как вещь, которая этому «я» принадлежит.

– Тогда я скажу «я». Раз уж это принципиально.

– То есть вот эта вполне симпатичная комбинация жидкостей, костей и плоти – это вы.

Девушка обалдело покачала головой.

– Это был комплимент? Спасибо. Это я.

– А если, не на сглаз, вам конкой отрежет ноги, вы, надо полагать, разделитесь надвое. Даже натрое, поскольку ног‑ то две. И некоторая ваша часть сгниет, поскольку отдельно нога существовать не может.

– Ну... Да. То есть не моя, конечно, часть, а часть моего тела. Ой. Я поняла. Меня от этого, конечно, не убудет. То есть как личности не убудет. То есть в ногах её нет. Стало быть, нет и в руках, и в желудке, и так далее.

– Правильно. Есть только более или менее важные для жизнедеятельности органы, потерю которых тело либо сможет пережить, либо нет. Но это не вы.

– А где же тогда я?

– По ощущениям, разумеется, на уровне глаз. По сути там же. Но сейчас не об этом. Вопрос был, почему нельзя подпитать одно тело через другое, коль скоро сама личность, или душа, отделена от плоти.

– Может, это вредно...

– Да! – Лектор показал пальцем на подавшего реплику парня и что‑ то пометил в блокноте. – Вредно. Очень вредно. Но не на уровне физического тела. Здесь всё переварится. Человеческая плоть особа, поскольку содержит человеческую кровь, а кровь, как вы знаете, хранит душу. Разделение души и плоти происходит не сразу, а примерно через сорок дней. Это чудовищно вредно, поскольку уничтожает душу каннибала, причем на самом тонком, астральном уровне. Опустившаяся до каннибализма человеческая особь переходит на уровень разумного животного. В случае магических способностей – волколака. В Африке это львы.

Никита зевнул и выключил хрон.

На общем собрании звеньевых кипели страсти.

– Они взяли Девичью башню, ограбили её и спокойно ушли. Фантастика. Потеряли одного человека.

– Раненым. Они просто его оставили.

– На допросе он показал, что сам предпочёл остаться.

– Конечно. Здесь у него тюремные знахари и арена. Куда ему идти с распоротым животом?

– Ещё двоих, по срезу, размазала зельцкабина.

– Отлично, господа. Бандитов всё меньше.

– Не ёрничайте, Артур. Ещё один такой выверт, и закон вообще перестанут соблюдать.

– По счастью, это невозможно. В княжестве нет второй башни весталок.

– Артур, да что с вами сегодня?

– Радуйтесь, что их вообще удалось оттуда выкурить. Расследование подтверждает наличие в башне сверхоружия. Эти бандиты могли такого натворить...

– Их не выкуривали. Они сами ушли. Мы всё время опаздываем.

– Кстати, Риски, вам следует объясниться.

– Вы хотите найти крайнего?

– Я хочу понять, чем была вызвана ваша уверенность. Это профессиональная некомпетентность или что‑ то ещё?

– Я просто взял на себя ответственность за общее решение магов. Никто не предполагал, что часть весталок в сговоре с бандитами.

– Да уж, господа. Подобное предположить было невозможно.

– Интересно, а как они поддерживали связь?

– Дайте время, ведуны разберутся.

– У нас нет времени.

– А что за оружие было в башне? Трансформеры?

– Нет, ну что вы. Для желатиновых трансформеров нужны стационарные зразы подскока. А полевые требуют подвесной монорельс.

– Что же тогда? Боевые насекомые?

– Нет, господа. Это какая‑ та специальная разработка. Во всяком случае, нам обещана помощь княжеской дружины. Неограниченная помощь.

– Мне кажется, дума дала бы её и без всякого сверхоружия.

– И никаких следов.

– Ведуны ищут.

– А результат?

– Картинка просматривается, но блокировку они ставят очень жёстко. Эти школяры не так просты, как может показаться.

– Уже никому не кажется, что они просты. Что там видно?

– В основном замёрзшие болота. Фрагментами. Иногда куски пустого озера.

– Бездна информации. В любую сторону от башни полно таких земель.

– Значит, будем проверять все. Подымайте на крыло стрелков. Отзывайте резерв. А ведуны пусть ищут. И привлекайте магов Колледжа, пора снова плести сеть.

– Это очень дорого.

– Ограбление встало дороже. А оставить его безнаказанным обойдётся ещё дороже. Так что Князь решил казны не жалеть.

Тарас почувствовал, что на Скрябино идти не стоит. Он уже повернулся к Хвощу, чтобы развернуть отряд, но вдруг засомневался. Ещё раз прислушался к неяркому жжению, что ползло со стороны деревни... А вроде и нормально... Теперь. Но что‑ то же зародило в нем эту мысль? Тарас толкнул Никиту, что сидел рядом, на поваленном дереве, и клевал носом. Тот встрепенулся, сонно хлопая глазами.

– Послушай Скрябино, брат.

– Чего? – Никита не сразу приходил в себя. Устал, бедолага, пожалел цветного Тарас, но внешне это никак не проявилось.

– Послушай Скрябино, – повторил он. – Не пойму. То ли там опасно, то ли шаманы хотят, чтобы мы посчитали, что там опасно.

В конце концов слабым жжением решили пренебречь. После тяжёлого марша люди валились с ног.

Нужна была остановка.

Людоеды оказались совсем не страшными. Наоборот, всё время улыбались, поблескивая мёртвыми глазками. Магия у них действительно была, и магия страшная, это почуяли и Тарас, и Никита, – вот только применять её они не собирались. Да оно бы и не помогло – банда Хвоща могла управиться здесь одними арбалетами. Но место это, напоённое тёмнотой, как старое кладбище, было до крайности неприятно школярам.

Тарас решил, что после первой же ночёвки следует уходить к рыбоедам.

* * *

К полуночи, окончательно измотавшись, Ярослав и Лучник решили развести костёр. Нужно было отдохнуть. Быстро разложив огонь, нарубили ножами лапника и закрыли им сосновый настил.

– Есть охота, – сообщил Ярослав. – Что‑ то мы взять ничего не догадались.

– Не до того было, – ответил Лучник. Он внимательно разглядывал свои пальцы. Опухоль стабилизировалась, но рукой лучше было не шевелить. Лучник зачерпнул горсточку снега и кинул её в рот.

– Конденсат есть.

Воин только махнул рукой. Затем подумал немного, встал и подошёл к тонкой берёзке, что росла недалеко от их костра. Лучник сделал несколько глубоких надрезов, затем одним движением сорвал кору, оголив нижнюю часть дерева. Кора полетела к заготовленным дровам. Ловко орудуя ножом и по возможности двумя пальцами левой, снял слой древесной мякоти, отрезал себе кусок, а остальное протянул Ярославу.

– Ешь.

– Что это?

– Это едят.

Ярик осторожно надкусил древесные волокна. Жестковато, конечно, но вкус был приятным.

– А варить не надо?

– Можно и варить. Но не в чем.

– Если сварить, наверное, мягче будет, – вслух подумал Ярослав, продолжая жевать свой кусок.

Волокна застревали между зубами, а в остальном пища была терпимой. Пожалуй, даже вкусной. Вот только глодать кору было очень непривычно.

– А, вспомнил. Это зайцы едят. Точно, оно съедобно. Это называется флоэма, – сообщил Лучнику Ярослав. Тот пожал плечами.

– Может быть. – Воин доел свой кусок, повернулся на бок и закрыл глаза. – Ещё можно семена сосновых шишек... – Он не договорил.

Через два часа зябкого сна, больше похожего на забытье, они продолжили путь. Один из арбалетов Лучника перекочевал к Ярославу, поскольку левая рука воина подвижностью напоминала деревяшку.

Глава 35

– Жри конфету. – Пушистый, исполняя роль фельдшера, нагнулся над заболевшим.

– Не хочу я сладкого, – закашлялся бродяга. – Вообще есть не хочу.

– Жри, над ней Тарас пошептал, она тебе поможет.

Разбойник еле слышно чертыхнулся.

– Чего тебе не нравится?

– Молокососы. Нашёл над чем... Пошептал бы над куском мяса.

– Ага. Вот мы ещё начнём тут харчи сортировать. Позвать Тараса, сказать, что ты конфеты хавать не будешь? – Пушистый откровенно издевался. – Господин герцог хочут откушать рябчика. Сладкого они обожрались.

Больной закашлялся, молча взял предложенную конфету и, скривившись, съел.

– Ну чё ты морду кривишь, будто это жаба? Твою мать, их лечат, так он ещё выбирает, над чем ему шептать. Конфета ему невкусная.

– Да ладно тебе, – примиряющее буркнул разбойник. Пушистый ушёл, продолжая ворчать на пациента.

Сразу вроде ничего не изменилось, но вскоре кашель у бродяги сошел на нет.

Никаких происшествий в деревне так и не случилось. Людоеды не спешили показывать клыки и кидаться на разбойников. Волколаков здесь было пятеро, по виду – обычные квёлые мужички, но школяры их, конечно, почувствовали. Звериную свою сущность они никак не проявляли. Флейта реквизировал в деревне трёх плохоньких, заеденных слепнями лошадей, заплатив за каждую полновесным серебром, и утреннее движение стало легче.

* * *

К вечеру следующего дня банда вышла наконец к рыбачьей деревушке. Покосившийся храм с проваленной внутрь крышей, несколько улиц, частью уже затянутых болотным кустарником...

Почти все дома были заброшены, лишь в нескольких жили люди, по самые глаза укутанные от гнуса. Из‑ за похожих на паранджу «откомарников» они немного напоминали восточных женщин. Рыбаки встретили разбойничков испуганно‑ радушно, впрочем, выбора у них не было. В огромном котле сварили ухи да отворили дома, что получше сохранились.

Ночевали уже как на обжитом месте.

Гулянка была с вызовом.

В Медведихе, родном селе Тараса, почти все свадьбы играли осенью. Полевые работы отпускали к первому снегу, но тогда уже народ душу отводил. Впрочем, сегодня была не просто свадьба, сегодня местный купец пригласил в дом «серых волков» – клан тверских охранников, что сопровождают караваны да соперничают с «петушиными перьями» за право нести в магистратах службу. «Волки» были в опале – столицу и самые богатые города княжества охраняли «петушиные перья», но после убийства бургомистра ситуация стала меняться. Ржевский магистрат разорвал отношения с «петухами» и нанял на службу «волков», и это сразу добавило клану живительного серебра. Разные школы охраны конкурировали между собой, хотя до прямых стычек дело не доходило. Функционально различия были заметны только специалистам, а вот внешне охранники отличались. На шапках доминирующих «петухов» красовались рыжие перья, на шапках «волков» – серые волчьи хвосты и, наконец, почти забитый, практикующий охрану только на севере, в Весьегонске, клан «быков» носил на металлических шлемах бычьи рога. Нашивки и лацканы в счёт уже не шли, простолюдины ориентировались по шапкам. Народное слово внесло коррективы, и «быков» обычно называли «козлами», а бывшие «серые волки» уже и сами себя именовали «псарней». И даже волчьи хвосты иногда заменяли собачьими. После того как «перья» облажались и в Максатихе, пропустив Хвоща к Девичьей башне, расклад должен был ещё больше измениться в пользу «серых».

В Медведихе «петухов» не жаловали, здесь поддерживали «собак» даже в самые тяжёлые для тех годы. В этих местах они и вербовались, потому почти в каждой семье хоть кто‑ нибудь, да служил в стражниках.

Свадьба была обычной – медовуха, брага, настойки, сбитень. Братина вкруговую. Плясали, невесту воровали, зерном посыпали грамотно – в простых видах магии народ неплохо соображал и без всяких Колледжей...

Вот только настоящего веселья не было.

Дядя невесты, богатый купец, не платил «местовое» «собачьему» клану. И это получалось. Мужик был хваткий, связи, силу имел – как‑ то всё время выкручивался. Не грубил, конечно, но и не платил, а деньги немалые. Чуть ли не последний в районе. Собственная была у него охрана – сельские парубки да сыновья, и справлялись они с этим делом не хуже наёмников, благо настоящие разбойники в местные леса давно не хаживали. И, понятно, выходило дешевле.

Вот и теперь уходил от оплаты купец. Вместо договора, на который давно катали губу «собаки», пригласил их на свадьбу племянницы, будто косточку кинул. Он и раньше так изворачивался, малыми кусками, вроде оказывая уважение, но много дешевле, чем «положено». Рядовые «собаки» были вполне довольны, а вот верхушка начинала уже свирепеть. И могло это вылиться в крупную заваруху.

Бывали случаи.

После убийства бургомистра в Медведихе даже маленько возгордились, как‑ то твёрже себя почувствовали. Мол, и наши ребята на что‑ то способны. Из глубинки все чиновники на одно лицо, столичная власть глубоко по барабану, хотя сказать, что это действо народом одобрялось, тоже было неправильно. Здесь было что‑ то от странной удовлетворенности русского мужика, который может взять за грудки иностранца, объясняя, мол, наши бандиты круче, или настрадавшейся от пьяницы‑ мужа бабы, что с тихой гордостью заявляет соседке, мол, «моего‑ то с одной бутылки и не разбирает, это ему семечки».

Пока всё было в порядке, и музыка играла, и морду кому‑ то уже начистили по‑ тихому, и хороводились под балалаечно‑ гармонный залихват, но... Чувствовалось напряжение.

Могло дойти до ножей и до охотничьих самострелов. «Серых» было чуть поменьше, они держались особняком, люди купца – в другой стороне, почти не смешиваясь. Ни о каком противостоянии с целым кланом охранников, конечно, не могло идти и речи, но русский мужик не всегда смотрит на расклады. Он способен начистить рыло и себе в ущерб.

Филипп часто гулял на свадьбах, он вообще часто гулял – мать считала, что даже слишком часто, – и сейчас, понимая, что изрядно пьян, всё‑ таки не терял контроля. Филипп терпеть не мог «собак», честно охранял добро купца, за это ему платили, но вот сейчас, может быть, даже сегодня, за это же могли и зарезать. Впрочем, пока присутствие «серых» только придавало вину пряности. Филипп понимал, что ситуация выходит из‑ под контроля, а водить «серых» в дом все равно что приручать волка, но... Лукич был мужик настоящий, такой не согнётся, пойдёт до конца. Это было правильно, а сегодня Филипп понял про себя главное – он тоже не отступит, и если пика под ребро, то, значит, судьба такая. Сейчас можно было и в ножи, и куда угодно – кровь бурлила и пляска уводила в свой рваный ритм, обыденная суета казалась скучной, и вилять ради неё не стоило.

Сейчас ему даже нравилось, что развязка может быть скоро. Филипп был из верных. Таких людей у купца было немного. Лови мгновение, ничего не бойся и будь готов потерять всё в любой момент.

Впрочем, пока никто никого не задирал. У обеих сторон хватало благоразумия не пускать кровь раньше времени. Всё ещё могло и обойтись, как‑ то устаканиться... Филипп плясал, выводя за голову руки, чувствуя на ноге тяжесть клинка в потайных ножнах, и в любой момент... Только этот клинок и лёгкая кольчуга – слабенько, если дойдёт до потасовки, но и хрен с ним...

Он махнул стакан вишнёвой наливки. Тут кто‑ то во дворе зацепился с цыганами, которых много вертелось на свадьбе, слово за слово, оплеуха за оплеухой – Филипп смачно зарядил в ухо молодому, но ушлому цыганёнку, что побежал было к своим, – и напряжение разрядилось. Как охрана купца, так и «серые» с облегчением принялись лупить цыган. Те пытались сопротивляться, но силы были явно неравны. До ножей не дошло, ограничились масштабным мордобоем. Яркая толпа ромалов драпанула через огороды, сметая на своём пути плетни, и Филипп, зная мстительный характер кочевников, подумал что они ещё могут пустить кому‑ нибудь кровь... Но по‑ любому эта кровь будет не та, что вот‑ вот могла пролиться.

Следующий стакан он накатил с облегчением, понимая, что окончательная разборка откладывается, и вдруг увидел, как из‑ за столов идёт незнакомый парень, а Лукич показывает на него пальцем.

В тот же вечер Филипп, никому ничего не сказав, ушёл из села.

– Ну что там, Флейта?

– Только две лошади.

– Хреново. – Хвощ похлопал чёрную кобылу по лоснящемуся боку. – Хороша.

– Обе неплохи, в порядке содержались.

– А сам хутор?

– Пять человек. Никого не пошлют, видно. Да и не пройти там.

Хвощ сощурился.

– Хозяев утопил?

– Зачем? Ты же разрешил серебром платить.

– Я потому и спрашиваю. Утопил хозяев? Честно скажи.

– Да ладно, Хвощ.

– Ты мне лапшу не впаривай. У тебя доля в болоте пропала, небось сэкономил денежку‑ то?

Флейта насупился.

– Ну, вообще собирался. Но потом заплатил. Так что все живы.

– Точно? Нам тут ещё стоять.

– Разве мы не будем разбегаться?

– Ты чё, Флейта, мозги седлом натёр? Куда разбегаться? Отсюда два выхода. В одну сторону два дня пёхом, в другую – три.

– Ну и дёрнуть в разные стороны.

– Кого‑ нибудь по пьяни возьмут и сообразят, куда мы вышли. Тут не сильно разбежишься. И сетка. Все болота прочешут, и обе точки выхода.

– Ну, сказать, чтобы не напивались. Осторожнее чтоб.

– Да все равно половина нажрется. С такими‑ то ногтями.

– И чего, в болотах будем сидеть?

– Пару недель можно. Пока всё уляжется.

– Такое не уляжется.

– А мы ещё посидим.

Флейта слез с лошади и осторожно спросил:

– Но ты же послал куда‑ то Сяву.

– Там надо было. Тарас просил. И я его без доли послал, он вернётся. Ты, кстати, в баню‑ то пойдешь?

Флейта был, мягко говоря, не любитель мыться, и от этого уже страдали окружающие.

– Да ну... Недавно парились.

– Ты сдурел, Флейта. Почти месяц прошёл. И болота.

– Да с меня и так грязь скатывается. Пальцем провел, и нормалёк.

– Нормалёк. Над тобой уже слепни дохнут. Сейчас с нами в парную пойдешь. Вона, видишь, топится.

– А если...

– Давай, давай. Хмырь болотный.

– Банька – супер. Ты бы, кудесник, ещё какого волшебного парку подбавил.

– Хвощ, ты что, в сказку попал? Какой волшебный парок? Баня, она и есть баня.

– Да ладно тебе, бакалавр. Это я с тобой шучу.

Хвощ плеснул ковшичком на каменку и блаженно крякнул.

– Не, ничего лучше люди пока не придумали.

– А в Европе бань нет.

– Не может быть.

– Точно.

– И как же они моются? В речке, что ли?

– А они вообще не моются, – заржал Флейта.

– Точно. Европа – это дичь, – поддержал Никита.

– Они там только с деревьев слезли.

– С каких деревьев? – не понял Хвощ.

– Ну, типа только вышли из лесу, – брякнул Никита и задумался над своей шуткой. Шершавый поскучнел.

– А мы вот из лесу вообще не выходим.

– Зато мы в бане моемся, – нашёлся Тарас.

– Точно, – согласился Флейта, которому хотелось оказаться в просвещенной половине человечества.

– А я слышал, у них там есть эти... купальни, – сообщил Свист.

– И чего они в них делают?

– Ну типа купаются. Макают друг дружку. Как в пруду, только под крышкой.

– Под крышей.

– Ну да, под крышей. Я правильно говорю, Никита?

– Почти так. Только это не по всей Европе, а на юге. У греков и италиков.

– Одно слово, дикари, – посочувствовал европейцам Хвощ и начал истово охаживать себя веником.

– А почему в бане так классно, слышь, бакалавр? – заинтересовался Флейта. – Тоже какая‑ нибудь магия?

– Есть немножко, но только фоном. От дерева и веников, – сказал Тарас. – А в остальном от пота. В купальне тоже люди моются, но снаружи, сверху. Грязь с кожи смоют – и все. А тут тебя и снаружи, и изнутри почистит. Каждую клеточку потом прополощет.

– В общем, мы их тут утёрли, – довольно крякнул Хвощ, вылил на себя шайку холодной воды и восторженно заревел, напомнив медведя. После чего пошёл переплетать свои косички.

На столе в предбаннике стояла огромная бутыль самогона, два кувшина с холодным квасом и простая закусь. Хвощ не баловал своих людей разносолами, разве что после захвата башни они попробовали разную снедь.

– Ты, наверное, ощущаешь легкий запах чеснока?

– Издеваешься? – Варя всегда была очень чувствительна к запахам. – Я даже в легких чувствую запах чеснока.

– Да? – смущенно сказал Тарас. – Я тут...

– Судя по всему, ты тут закусывал.

– Ну да.

– Чтобы не пахло?

– Да просто так вкусно.

– Как может быть вкусно пить одну дрянь и закусывать другой?

– А у нас в селе все так пьют. И Хвощ, кстати, так же пьёт.

– С Хвощом, что ли, пили?

– Чуть‑ чуть. После баньки.

– Спать будешь на правом боку. И не вздумай поворачиваться.

– А приставать можно?

– Только в наморднике.

– Каком ещё наморднике?

– Специальном. Чтобы запахов не пропускал.

– Ну и ладно, – обиделся Тарас, повернулся на правый бок и заснул. Варька ещё долго лежала с открытыми глазами.

Глава 36

На посту, что выставили разбойники, сидели двое. Жевали ароматическую смолку, без никакой водочки или пьяных грибов. Ласковое прощание с людоедами не расслабляло. Бойцам Хвоща было как‑ то не по себе. Вряд ли кто способен был это сформулировать, но изменилось мироощущение банды – каждый из них неожиданно стал собственником, которому было что терять. И прежняя удаль чуточку поблёкла.

– Слышь... Чего‑ то вроде... Хрустнуло, что ль...

– Да ладно. Какая‑ нибудь белка.

– Какие здеся белки. Лазутчик‑ нетопырь али ещё какая нежить...

– Блазнится тебе, Шило. Нетопырей не бывает. Сказки только.

– Люди разное говорят...

– Люди расскажут.

Шило отошел от костра, внимательно вглядываясь в темноту. Вряд ли он хоть что‑ нибудь видел, но картинки рисовались нешуточные.

– Слышь, Укроп... Ты стрелков знаешь? Твари такие на воронах?

– Кто ж их не знает. Только они на соколах.

– Один хрен. Всё равно не как люди. Так вот мне один человек баил, что Сцилла другого летуна придумала. Такой же, только нежить, нетопырем перекидывается.

– И кровь могёт сосать?

Шило, открывший рот для продолжения, разочарованно его захлопнул. Пожевал немного бледными губами и спросил:

– А ты откуда знаешь? Я ж никому не рассказывал.

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒