Часть вторая 12 страница

Игорь понуро кивнул.

– Но работать приходится. Ты хоть заходи иногда, поучишься слушать. Магистрат за час по два серебряных ногтя платит.

Тарас хмыкнул. Сумма впечатляла.

– Это за то, что я буду в кресле сидеть?

– Это за то, что ты слушать будешь. И можешь. На это, кстати, мало кто способен.

– Ладно, сосед. – Никита попрощался с Игорем. – За деньгами точно зайдём.

К коллоквиуму Тарас, конечно, не подготовился. И тема была пустяковой – чистая математика. Теория вероятностей, глубинный анализ арабских цифр, их угловая и алфавитная значимость, выход на римское число да замкнутость восьмерки. Никакой магии, однако всё это надо было выучить, а с чехардой последних дней так и не собрался.

А получать незачет было чревато.

Это, конечно, не летний экзамен, всё элементарно пересдаётся, но штрафная дробь останется. Ни ему, ни Никите такой подарок ни к чему. Надо было что‑ то делать. То бишь надо было, конечно, математику выучить, но не за один же день. А именно столько отвел на подготовку Мартын – бакалавр красного цвета, – полагая, что все и так знают его предмет. Тарас в число умников не входил, а за последнее время ещё и съехал.

Ладно. Нагнать мы нагоним, до лета время будет. Но коллоквиум надо сдать. Просто получить зачет и забыть о проблеме, потихоньку подгоняя математику.

Тарас успел выучить десять вопросов. Поскольку в билете их было три, то со свойственным ему оптимизмом школяр считал, что у него есть даже изрядный запас знаний. Семь вопросов лишние. Вот только общее количество их было за полсотни...

Сдавать следовало сразу, пока Мартын не сориентировался в общем уровне подготовки. Поскольку на этом уровне ставить Тарасу зачёт никак не следовало. Поэтому Тарас пошел в первой группе, в первой шестёрке и первым в этой шестёрке. Смело цапнул билет, перевернул и обнаружил, что один вопрос он всё ж таки знает. Остальные – нет.

То есть вообще не знает. Не дошел до них, не доучил. Думай, не думай...

– Можно отвечать без подготовки? – спросил Тарас, полагая, что хоть что‑ нибудь за смелость ему накинут. Тем более вспоминать всё равно было нечего.

– Похвально, молодой человек, похвально. – Бакалавр был, в общем, неплохим дядькой. Предмет свой любил и принимал весьма серьёзно. Мартын вытащил из сумки яблоко и смачно им захрустел, махнув этим же яблоком в сторону Тараса – мол, говорите, слушаю. Билет он положил на край стола и даже, кажется, не заглянул в вопросы. Тарас начал отвечать.

С первым вопросом он справился быстро. Сообщить, что это всё, у него как‑ то язык не повернулся. И Тарас начал отвечать про сходящиеся последовательности. Этот вопрос он тоже знал, вот только в билете его не наблюдалось. Мартын, которому за последние годы уже раз триста рассказали эти самые последовательности, слушал вполуха, аппетитно хрумтел яблоком и благосклонно кивнул, завершая второй вопрос.

– Неплохо. Что там у нас ещё?

– Хочу рассказать про метод последовательных приближений.

– Давайте, давайте.

Тарас начал рассказывать метод последовательных приближений, но тут Мартын, совершенно не чувствовавший подвоха, потянулся за билетом – почитать, что же там всё‑ таки написано, и уверенный речитатив Тараса несколько сбился. Впрочем, он тут же выправил тембр, справедливо рассудив, что получить незачет всегда успеет. Мартын мельком глянул в листок бумаги, откусил яблоко и снова посмотрел в билет, едва не поперхнувшись. Затем перевел удивленный взгляд на Тараса.

– Позвольте, юноша... Вы что мне тут рассказываете?

– Метод последовательных приближений.

– Так его же нет в билете. И сходящихся последовательностей там тоже нет! И... А, с этим в порядке. Но...

– Господин красный бакалавр, виноват, рассказываю то, что знаю. Но всё ж таки что‑ то знаю? Нельзя ж сказать, что вообще ничего не знаю...

– М‑ да... – Мартын выдержал длинную паузу. – Давно не встречал подобной наглости... – Бакалавр посмотрел на Тараса смеющимися глазами. Потом ещё раз посмотрел в билет. – Ну, ладно. Не буду вас подрезать, устроили мне развлечение. – Он опять с хрустом откусил яблоко. – Но если ещё кто так пошутит, мало не покажется.

– Понял, господин красный бакалавр. Таких больше нет, я самородок. И я тоже нагоню. Так уж сложились обстоятельства...

– Идите уж... Зачёт. Хм... Самородок...

Выходя из аудитории, Тарас вытер со лба испарину. Шутка могла закончиться совсем иначе.

Глава 23

Тараса снова начали посещать мысли об Ольге. Да и неудивительно, срок уже подходил. Что такое жертва, школяр знал с самого детства.

Не абстрактно – мол, необходимая дань развитию общества, естественная плата за магический прогресс. Он бы тогда и половины этих слов не запомнил. Знал, как знают те, чью семью посещают жрецы во время Отбора. Чьим горем движется этот прогресс.

Родная сестра Тараса была весталкой.

Это значило, что скоро её принесут в жертву. Во имя Родины, Князя и Веры. Во искупление грехов городского быдла. Во имя краснорожих ублюдков, что сидят наверху, делят деньги и издают законы о том, как им эти деньги поделить менее хлопотно. Чтоб и в палаты боярские не ходить, чтобы жратву прямо в дом носили, да девки сами приходили, мудростью избранников восторгаясь.

Невинная кровь как цемент – пролитая в нужный час и в нужном месте, многократно укрепляет общество, и тот несчастный, кому выпало быть жертвой, забирает на себя массу чужих проблем. У жертвы уровень удачи вообще отсутствует – это колодец, бездонный провал, степень глубины которого зависит только от подготовки. Эквивалент скольких смертей, пятисот или пяти тысяч, оттянет на себя бедная девочка, зависит от жрецов и устроителей зрелища. Примерно столько жизней она и спасет обществу, примерно на столько же поднимет общий уровень удачи.

Всем будет хорошо, всем будет ощутимо легче. Кому‑ то ноготок прибавится, кому‑ то мешок с ноготками.

Это правильно. Это рационально. Экономично, наконец.

Вот только жертвой будет его сестра. Его родная сестра. Его Ольга.

Много лет назад её уводили рыцари.

Тарасу тогда было девять. Он плохо понимал, что происходит, цеплялся за одежду, за доспехи, слышал плач матери и плакал сам. Сестра не хотела уходить. Её уводили силой. Она пыталась спрятаться, дернулась к задней двери, но её догнали, сбили с ног и ударили по щеке. И это сделали рыцари. Те самые, к которым полагалось бежать при любой, при всяческой обиде, защищавшие женщин и детей... Он столько добрых сказок про них прочитал, так хотел хоть раз увидеть... Чтобы они приехали в деревню... Иван, пришлый мужик, работавший у них лето, замахнулся на стражника, но его тут же укатали в две дубинки. Стоявший у входа рыцарь потянул было клинок, но потом опустил – Иван упал на порог и не стал подниматься. Тарас так и не вспомнил потом, сколько было стражи, петушиных перьев. То ли два, то ли три человека. Но немного, и вели они себя потише. Запомнились именно защитники добра и справедливости.

Он видел, как рослый, сильный, светловолосый парень в световых латах держит меч у горла его отца. И отец, руками ломавший поленья, ничего не мог поделать. Он хотел, он бы, наверное, попытался, будь хоть какой‑ то шанс, а может, это только казалось тогда Тарасу, всё равно ведь деваться некуда, братство из‑ под земли достанет, лучше трех монахов убить, чем одного рыцаря, но ведь дочь, единственную дочь под нож уводили... Как Ивана ударили, Ольга уже не кричала. Поняла, видимо, что своих под кровь подведёт. Молча стояла, только слезы катились, потом сказала: «Сама пойду», – и только и сдернула, что амулет из‑ под семейной лампадки. Парень в латах меч от горла отцова опустил, а Ольга – она гордая была, хотела, Тарас видел, хотела ту пощечину вернуть – встала перед рыцарем, ноздри раздулись, и снова поднялся меч, а Иван уже сам к дубине потянулся, но не решилась. Да и не надо было – тот, что её ударил, сам удара бы не стерпел. Видно было по несущей добро роже.

А Тарас тогда боялся. Тоже хотел кинуться, если б Ольга хлестнула, наверное, кинулся бы, он тогда мало что планировал, но вот... Так и простоял, вцепившись в мать, подвывая хнычущим волчонком...

А мама умерла через два года...

Нет, рыцари, конечно, ребята хорошие. В принципе. Многие так считают. А уж сами про себя они это знают точно. Абсолютно точно. Без них на улицах творилось бы черт знает что, холопы б друг дружку перерезали, благородные, пожалуй, тоже. А так... Любой знает: чуть оступишься – и на тебя наедет свора правдолюбцев... А рыцари не стражники, здесь монетой не откупишься. Если в эти бронированные головы втемяшится, что ты встал на пути добра и справедливости, никакие увертки не помогут. Что там школяр или простолюдин, барона в оборот возьмут, княжество конями стопчут. Мораль их не интересует, в одном фиорде за убийство полагается штраф, в другом виновного рвут лошадьми на части. Эти ребята принимают всё. Главное, чтобы закон выполнялся. Богом данная власть может изгаляться как угодно. Хоть на кол простолюдинов сажай, если по закону... Вдовам они, конечно, защитники, но сколько понаделали этих самых вдов...

Жестокая практика жертв иногда критиковалась в Княжестве, но разумной замены не существовало. Раньше Тарас думал иначе – в основном, конечно, из‑ за Ольги, но после первых лет обучения понял, что к чему. Итальянские и бельгийские феоды, где пытались практиковать «гуманизм», развивались медленно, их захлестывала преступность, якобы случайные катастрофы, войны с соседями и восстания крестьян. Их преследовали эпидемии, неурожаи, горели леса и ухудшался климат.

Конечно, надо было соблюдать время и ритуал, следить за тем, чтобы жертвы приносили обществу, а не клану избранных либо секте противоправной. Жертва не должна обернуться убийством, а жесткой грани не существовало. Но иначе пришлось бы платить невинной кровью, заливая разрывы поля, что неизбежно создаются при управлении. Любая общественная структура, группа «государственно» живущих людей порождает напряжение, копит его на болевой разрыв. Вероятностное поле иногда сравнивают с обычной тканью, что постепенно скапливает в порах грязь и нуждается в банальной стирке. Иначе от всего общества душок пойдет.

А стирать приходится кровью.

Компенсация за весталку обычно выплачивалась деньгами. Погоревал человек о дочке, покручинился, ну да чего уж теперь. Добру не пропадать же. Всё равно положено, а девочку не вернешь, да и лучше ей там пока, жертва – это ведь ещё не скоро... Весталку готовили пятнадцать, а то и шестнадцать лет... Да и кто из нас уверен, что проживет эти пятнадцать лет... А весталки многое могут...

Серебро берут практически все. Лишь однажды Тарас слышал о семье, которая отказалась от денег. Затем четверо братьев весталки пытались что‑ то предпринять, то ли на Князя напали, то ли на мага из городских... Троих вырубила охрана, один попал на арену и тоже погиб. В общем, была семья, да сгинула.

Но обычно просто берут деньги. И Тарасов отец, наверное, взял бы. Ну, не сразу, может, через год или два. Пять лет на это дается, чтобы остыть народ успел, погоревать, попрощаться с ушедшей. В деревнях же простые люди и практичные. А весталка в семье – это почёт и уважение. А деньги, что ж... Как доля за убитого дружинника.

Но тут случай приключился – фермер один, из богатых, из соседнего села, прижимать стал своих же людишек. Была у него банда не банда, но с десяток крепких ребят при хозяйстве обреталось. Стадо коров держал, огромное стадо. А те ж то в огород к кому забредут, то изгородь надломят, то ещё чего... И чуть что – драка. И не просто драка, а или глаз кому выбьют, или ребра помнут, или вообще – был человек и пропал куда‑ то. Лихие ребята вокруг фермера собрались, нехорошие. Им и Тарасов отец поперек дороги встал, коров со своей делянки кнутом отвадил, говорили с ним сразу трое – мол, ты ходи, дядя, осторожнее, а не то споткнешься неровен час, ушибиться можешь. Они такое и бабке древней сказать могли, и вдове с пацанятами. А что сделаешь – их много, кровь дурная с молоком, здоровые все, крепкие. На деревне одолеть их было некому, а город далеко. Отец‑ то Тарасов, пока говорил с парнями, всё руку на топорище держал. Так и разошлись ни с чем, только нервы друг дружке помотали. Может, и его бы подловили те парни в темное время, да не успели.

Перешли их коровки не ту межу, забрели в огород, куда не ходить бы.

Жила в деревне вдовушка, трёх мужей на тот свет отправила, выцвела уже вся, сухая да квелая, но яду на языке... И никто толком не знал, но шептали, что ведьмачит. Кто знает, правда ли, нет. Заломы‑ то у неё были, и по овсу, и по пшеничке, и, говорили, узлы на людей... В деревне много чего и зря болтают. В общем, отходила она тех коров кнутом с огорода, а один из фермерских костоломов кнут у бабы выхватил, да и саму её давай полосовать. Раза три приложил, а видать, нельзя было.

В две недели фермер сгинул. Всё вроде случайно, а беда за бедой. Одного из тех парней лесиной придавило, плечо и спину пластом развело, не то что драться – сесть неспособно. Другой въехал на своей кобыле прямо в Синюхин омут. То ли глаза ему застило, то ли ещё что – сквозь загородку, сквозь все. С обрыва сверзился, кобыла поломалась, но выбралась, а он сразу под воду ушёл. Выпивши был, конечно. Кобылу потом тоже пришлось кончить, потому как на трёх ногах осталась. Ещё трое между собой подрались, один двоих порешил колом. Сарай сгорел, коровник. Лампа с керосином перевернулась. Фермер в горячку слег, как и жена его. Она‑ то вроде оклемалась потом, а он – всё. А мужик был крепкий. Остальные его ребята решили ведьмачку отловить и сжечь. Мол, помогает. Пошли было к ней во двор, с кольями, да один поскользнулся, так ногу о камень разрезал, мало кровью не истек. Остальные кинулись ведьму искать, а той, понятно, и близко нет. Только девочка малая сидит да говорит дядям – мамка сказала, чтобы вы ничего не трогали. Это уже потом они сообразили, что не было у ведьмы девочки. А тогда, говорят, всё как в тумане.

Разбрелись остальные, разбежались кто куда. И живы они али нет, то уж Тарасу осталось неведомо.

А его отец решил в Колледж отдать. Благо, разрешалось не деньги взять, а учебой или службой. Он и решил – учебой.

Может, и правильно решил.

Подъемный мост, размыкавший охранные заклятия городской стены, был опущен. Солнце уже садилось. Белые клочья тумана ползли вдоль дороги, цепляясь за уходящее к реке русло ручья. На мост въехали два всадника на великолепных вороных конях.

Первый из них, коренастый крепыш в темном, протянул стражнику серебряный ноготь пошлины, брезгливым жестом поясняя, что в сдаче не нуждается. Второй, одетый в немыслимо дорогой костюм – кружевная, ручной работы, стамбульской моды отделка была заляпана грязью, – просто бросил монету стражнику под ноги, как кидают собаке кость. Орловских кровей рысак играл под худощавым всадником, гарда рапиры настоящего булата исписана мелкими серебряными рунами, да вокруг клинка дымка от заклятий – так можно деревья валить. Но столько презрения источала напыщенная фигура, что стражник помоложе, несмотря на переплату, не выдержал.

– Эй, ты... – вызывающе громко, чтобы слышали в караулке, начал было он. – Ты куда... – Рука коренастого скользнула на эфес рапиры, но тут металлическая перчатка въехала молодому стражнику под шлем, четко обозначив подзатыльник и одновременно пригибая его голову к земле. Худощавый франт презрительно поднял бровь. Грубым толчком старший охранник направил младшего поднимать монету. Проглотив обиду, в съехавшем на глаза шлеме стражник слепо шарил в пыли серебряный ноготь, а рядом переступал копытами холеный орловский рысак. Его напарник, битый жизнью Фрол, что даже бургомистру кивал, а не кланялся, понимая свою значимость для власти, сейчас распластался в унизительном реверансе, растопырив руки, одновременно пригибая голову младшего к земле закованной в броню перчаткой, хоть реверанс этот и напоминал немного боевую стойку. Взгляд Фрола неотрывно, цепко сопровождал каждое движение франтоватых господ. Молодому, что поднял наконец монету, показалось, что Фрол готов прыжком уйти вправо, выхватывая из кобуры боевой жезл, но тот продолжал стоять в своей почтительно‑ напряженной позе, и только глаза блестели, как у волка, да по‑ волчьи же вздернулась в приветственной улыбке верхняя губа.

Дорога была непривычно пуста. Только в самом конце улицы, в которую она вливалась, копошился в грязи пьянчуга. Морда чужой лошади всхрапнула над самым ухом, а сизая хмарь вокруг рапиры коренастого потянула за собой взгляд, завораживая смертной дымкой. Молодому вдруг расхотелось выступать, и обида куда‑ то исчезла, а караулка показалась далеким, уютным, недостижимым местом, где тепло, безопасно и долго живут остальные ребята. Он вспомнил, что даже не проверил заряд своего жезла, чувствуя, что с таким же успехом может применить праздничную хлопушку. Холеный всадник ощерил в улыбке мелкие белые зубы, небрежно развернул коня, грузный его спутник чуть изменил движение руки, из чего вышло, что он просто поправил рапиру в ножнах, и тупой оскал страха отпустил, оставив от молодой гордости обглодыш да серебряный ноготь в ладони, а всадники проехали дальше.

На висках у Фрола выступили крупные капли пота. Он, однако, не торопился их смахивать, а провожал глазами странных господ. Потом как‑ то обмяк, убирая из осанки напряжение.

– Кто это был? – спросил молодой, когда всадники уже завернули за угол.

– Валчи, – сказал старший стражник, обрубая все дальнейшие расспросы.

На дороге показалась вереница посадских телег. Из города двинулись украшенные ленточками верблюды. Восточные купцы, они часто выходят караванами на ночь, как раз успевают к ярмарке Торжка. Сейчас будут платить выездные.

Фрол вытер испарину, потянул с пояса фляжку и выпил водку в несколько мощных глотков, не закусив и даже не крякнув. Ровно так, как если бы во фляге была вода.

– Валчи, – тихо повторил стражник.

* * *

Вечером Тарас заглянул к соседу. Ефим пил чай с мятными конфетами. Так сначала показалось гостю. Потом он присмотрелся и понял, что Ефим быстро поглощает конфеты, едва прихлебывая их чаем. Повод был – в гостях у соседа сидела тётушка с молоденькой девчушкой, то ли племянницей рыжего, то ли двоюродной сестрой.

– Чай‑ то с сахаром? – хмыкнул Тарас. Ефим кивнул. Мол, понятное дело. Жестом он и гостю предложил кружечку.

– Сейчас, руки помою, – блеснул воспитанием Тарас. – Какое полотенце можно брать?

– Ой, да берите любое, нам всё равно, – гостеприимно разрешила Ефимова тётушка.

– Мне не всё равно, – осадил деревенскую родню Тарас, и тётка сразу замолчала, осмысливая, что ж ей такое сказали и как теперь разбираться с полотенцами.

– Да ладно тебе, Тарик. Бери синее, – сказал Ефим.

– Как с шаблонами?

– Нормально. Вчера последний спихнул. Минус один балл.

Тарас покачал головой.

– Можно было на плюс выползти.

– С той подачи можно было. Но я там лажанулся. Да и так нормально, практически в ноль. За счастье, можно сказать. Ты, кстати, коллоквиум сдал?

– Зачёт, – скромно сказал Тарас, умолчав об экзотическом способе сдачи.

– Повезло. Мартын, говорят, всех подряд жарит.

– А ты подготовься как следует, – нравоучительно сказал Тарас.

– Готовься, не готовься... Тёма вон готовился, а Мартын его п‑ поимел. Матвей не готовился, а Мартын его тоже поимел... Галка зубрила, аж жужжало, так он и её... – Ефим поглядел на маленькую родственницу, с квадратными глазами слушавшую этот ужас, и, сбившись, продолжил: – Он и её отфоршмачил. Чего зря готовиться? Не будет толку.

– У тебя с ним завтра свидание? – выбрал фразочку Тарас. Ефим кивнул. Девочка, не выдержав, спросила:

– А зачем вы туда вообще ходите?

Школяры переглянулись и начали ржать.

Глава 24

– Прикинь, да... – Муха никогда не умел говорить складно. – Целый день в дерьме просидел.

Клещ ржал.

– Чё смеёшься, дурак? Тебе бы так. В отхожей‑ то яме.

Клещ заржал ещё громче, от избытка эмоций похлопывая ладошками по коленям. Ладошек было две. Муха с завистью смотрел на своего напарника. Старик уже, за тридцать. А руки целы. А он, бляха‑ муха...

– А потом? – икнул от гогота Клещ и налил себе стопку. Рыжую он по‑ хозяйски придерживал за плечо. Сиськи у рыжей что надо. Муха пару раз уже пробовал, но не с рыжей. Как‑ то по‑ дурацки, почти без удовольствия. Раз вообще уснул. Назюзюкался...

– А потом слышу, в сортир они зашли. Всех оттуда выгнали и думают, как меня ловить.

– Совет, значит, держат... – снова начал ржать Клещ. Маринка тоже засмеялась.

– Ну, типа того... Лезть за мной или не надо. Вдруг у меня пистоль...

– Или насрать на твою голову. Как раз же сверху! – зашёлся в припадке остроумия Клещ, и Муха обиженно замолчал. Маринка, поулыбавшись, вдруг заткнула Клещу хавальник огурцом. Тот выплюнул огурец и закашлялся. Теперь смеялись Маринка с Мухой.

Клещ, хрюкнув, налил всем водки.

– Чего дальше‑ то?

– Да ну тебя на хрен.

– Да рассказывай, чего надулся?

– Ну, чего дальше. Ничего. Посидел, да и вылез. Бревно они привалили, еле откатил. И ушёл.

– А стражи не было?

– А я не искал.

Клещ приложил на хлеб ломоть бурой колбасы.

– Молодец, что ушёл. – Тут он принюхался. – Говном, что ли, пахнет?

Муха вспыхнул и воткнул двузубую вилку в стол рядом с розовой ладошкой.

– А, не, показалось, – снова заржал Клещ. Теперь с ним вместе смеялась и Маринка. Муха готов был придушить обоих.

Они чокнулись и выпили. Муха заел огурцом, Маринка – зеленью. Клещ закусывать не стал, а закурил заморской травки. Пальцы у него были желтыми. Целые, все десять пальцев.

– Пойдёшь с Маринкой в лес, под Старицу. Надо Хвощу гостинцы отнести. Сумки тяжёлые. Возьмёте, чего даст, и обратно.

– А чё я? – упёрся для виду Муха. На самом деле ему очень хотелось пойти с Маринкой.

– Так это... Утечь тебе надо пока из города, – очень серьёзно сказал Клещ, но не выдержал и снова начал ржать. – А то ведь... – он поперхнулся от собственной шутки, – стража под каждым очком тебя ищет... Всю Тверь пере... переворошила...

– Биологию многие считают далёкой от магии дисциплиной. Разумеется, это взгляд поверхностный. Как во всяком поверхностном взгляде, в нём есть частичка истины. Казалось бы, считай лапки, косточки да сортируй по отрядам. Тем не менее я оранжево‑ зелёный бакалавр, то есть, как вы понимаете, части спектра от оранжевого до бледно‑ зелёного – это мои части...

– Не может не похвастаться, – шепнула соседка слева.

– Ну, – согласно кивнул школяр, не любивший биолога. – Вдруг про его регалии забыли.

–... нахожу время, место и целесообразность объяснения некоторых граней этой, с позволения сказать, прикладной науки. Чем нам интересна биология? Во‑ первых, классификацией. Иногда мы сталкиваемся с ситуацией, когда постулативных или, говоря на вашем сленге, «родных» ингредиентов для заклинания найти не удаётся. К примеру, нет у нас паучьих лапок. Не удалось найти.

– Пауков всегда полно, – буркнул кто‑ то сзади. Вроде и про себя, но достаточно громко, так, что лектор расслышал и воспринял реплику как претензию.

– Вот. Ещё один болван. Я же сказал, «к примеру». К примеру, понимаете? Кто там всё знает про пауков? Встаньте.

Сзади заерзали, зашевелились, но вставать никто не спешил. Все знали пакостный характер бакалавра, которому, кстати, третий год не удавалось продвинуться в магистрат.

– Встаньте, встаньте. Не заставляйте меня тратить проверочное заклятие.

Сзади снова заерзали, кто‑ то тяжело вздохнул. Преподаватель был довольно скуп, так что мог и не воплотить свою угрозу. Зато уж если потратится... Тогда кирдык по полной программе. Тарас забыл, кто там за спиной, но не оборачивался, дабы не подставить.

– Итак. – Уже с нескрываемой угрозой бакалавр вытащил из нарукавного кармашка крохотную коричневую палочку, более всего похожую на спичку, демонстрируя колеблющимся, что проверочное заклятие у него с собой.

– Неужели потратит... – не выдержал сидевший справа Никита. – Оно как две овцы стоит. На такую фигню...

– Может, не оно. Имитатор, – без особой надежды сказал Тарас, понимая, что на такой вот случай и таскают преподаватели с собой проверочные заклятия. Бакалавр на трибуне исказился в лице, направил левую ладошку в зал, а пальцами правой собрался переломить коричневую «спичку».

– Прошу прощения, господин бакалавр желтого архона. – У сидевшего сзади Устина не выдержали нервы. Впрочем, ещё секунда промедления обошлась бы ему чрезвычайно дорого. – Я нарушил тишину и готов понести наказание, господин бакалавр желтого архона.

В момент признания незадачливый школяр дважды повысил преподавателя в ранге, но это уже не помогло.

– Итак. – Бакалавр хрустнул костяшками пальцев, что также считалось плохим знаком. – Развлекаемся. Срываем занятие. Отвлекаем аудиторию идиотскими комментариями. А потом ещё и не признаемся. Всё верно?

– Всё так. – Устин покаянно кивнул.

– Паучков, говорите, всегда достаточно? Принесете мне завтра полфунта сушеных лапок. Всё, что по ингредиентам бис проходит как нормальные пауки. Оформим как добровольный вклад в лабораторию.

– Сука... – еле слышно выдохнули сзади. Тарас боялся пошевелиться, чувствуя, как завелся бакалавр. Такое количество паучьих лапок стоило по крайней мере сотню серебряных ногтей.

– И не дай вам Велес опоздать хоть на минуту. Иначе я устрою вам столько штрафных баллов, сколько смогу. Вы меня знаете.

Аудитория действительно знала сволочной характер биолога, поэтому Устин молча, не поднимая глаз, сел на своё место.

– Итак, – всё ещё кипятился бакалавр. – Я позволил себе предположить, просто в качестве примера, – с шутовским извинением он развел руками в сторону несчастного Устина, – что вам по каким‑ то причинам не хватило паучьих лапок. Не хватило. Вот понадобилось, к примеру, сразу полфунта. – Он выдержал хорошо рассчитанную паузу. Аудитория молчала. – Ан нету. Нетути! Но в некоторых случаях возможна замена или даже трансформация. И как здесь быть без знания биологии? Без надлежащей классификации? Возможна, например, традиционная замена нормальных пауков сенокосцами? Можно ли использовать лапки божьих коровок? Других жуков, кузнечиков? Вот ведь незадача. Сходные отряды несут в себе сходное, глубинное знание. Оно зашифровано на уровне мельчайших, невидимых глазу составляющих. Оно пронизывает каждое живое существо, и везде оно чуточку различно. Но насколько различно? Можно использовать замену или нет, вам подскажет формула, коль вы удосужитесь её законспектировать, но замену надо искать в наиболее близком отряде. А многие ли из вас знают, что гиппопотам, например, близкий родственник нашим свиньям? Что тараканы, термиты и богомолы практически идентичны по компонентам, прекрасно заменяемы и, следовательно, имели общего предка? А это надо знать, элементарно помнить в любой ситуации. Хорошие ингредиенты дороги. Грамотная замена сэкономит серебро на допустимом качестве. Во‑ вторых...

Бакалавр отпил воды из запотевшего округлого графина. Малое заклинание охлаждения входило в комплект лекторской трибуны и распространялось на любой напиток справа, компенсирующее, разогрева, на такой же выпуклый кружок слева. Сейчас там ничего не стояло, только воздух, чуть подрагивая вьющимся маревом, создавал легкую, почти невидимую рябь. Бакалавр был жуткий зануда, так что, если он сказал «во‑ первых», обязательно должно было последовать и «во‑ вторых». Даже если между исчисляющими пройдет изрядный отрезок лекции. Впрочем, при всех отрицательных качествах предмет бакалавр знал хорошо и никого не выделял в любимчики. Вот в нелюбимчики...

– Итак, во‑ вторых. Нам следует учиться у природы многим поведенческим аспектам. Логике поступков, я бы сказал. Любому из нас идентификация по внешнему виду кажется вполне достаточной. И, надо признать, в большинстве случаев шаблон не подводит. Если некто выглядит как ваш товарищ, то это скорее всего и есть ваш товарищ. Но случается и обознаться. Или пасть жертвой мистификации. Розыгрыша, раскраски гримом. Спутать человека с куклой, при плохом освещении даже с пнем. Мы чрезмерно доверяем зрению. А причина такого доверия в том, что именно через глаза мы получаем основной поток информации. Слух, обоняние, осязание, вкус, магнит, вес, направление, интуиция, даже струны – все эти чувства развиты значительно меньше. Но! Не таится ли здесь подвох? Нечто опасное для человека и человечества в целом? Приведу пример. – Бакалавр кинул уничижительный взгляд в сторону Устина. – Человеку, с его ничем не оправданным апломбом, свойственно ставить себя выше других существ. Он умнее дельфинов, и поэтому он гадит в море, а дельфинов убивает. Он обозначил свой разум ёмким словом «мозг», хотя не понял, что же это, собственно, такое. Для нервных узлов муравья он применяет уничижительное слово «ганглии». Как работают ганглии, человеку тоже непонятно. Но в том, что муравей тупое насекомое, наш учёный не сомневается. Всем известные лесные муравьи имеют сходную с людьми организацию коллектива. Самый большой минус их цивилизации... – бакалавр снова отхлебнул воды, – именно цивилизации, пусть вас не смущают малые размеры этих существ. Они приручили более двух тысяч различных насекомых, они их поят, кормят, выращивают, пасут, используют для разнообразия собственного рациона, работы и развлечений – кстати, кто не знал, отметьте, а заодно посчитайте, наберется ли у человека две тысячи домашних животных. Они выращивают десятки видов грибов, а человек, считая плесень, только три. Сходны и другие поведенческие реакции. Если муравья изолировать от муравейника и в изобилии снабдить кормом, он всё равно погибнет. Он не сможет существовать без социума, имя которому «муравейник». Если изолировать человека – в зиндане или на острове – и также снабдить всем необходимым, он сойдет с ума. Без исключений, варьируется только срок. У нас общие строительные инстинкты. У нас... Впрочем, мы действительно не понимаем некоторых поступков муравьёв, мы иначе строим связи внутри нашего общества, но основное отличие всё‑ таки в другом... – Лектор сделал паузу, подчеркивая значимость сообщения. – Муравьи в своём познании мира ориентируются на запах. Игнорируя многие другие каналы получения информации. При этом не следует считать, что их ощущения беднее наших. Тот мизер обоняния, который мы способны воспринять... Это можно сравнить с попыткой оглядеться, ну скажем, одним глазом, через мутное, закопченное и кривое стекло. Можно ли таким образом понять всю прелесть бинокулярного и цветного зрения? В их обонянии присутствуют объем и нечто, что можно условно назвать цветом, в нашем языке просто нет нужного слова. А вот их зрение можно сравнить с нашими ноздрями. Весьма условное зрение, весьма. Естественно, их восприятие отличается от нашего. Примем это как данность и пока просто запомним. Кому больше повезло, не важно, изменить здесь ничего нельзя. Но... – Аудитория зачарованно слушала. Всё‑ таки бакалавр умел увлечь. – Муравьи впускают к себе в дом некоторых паразитов. Поскольку у этих явно вредных для них жучков привычный запах. Муравьи разрешают этим тварям пожирать свои личинки, да ещё и прикармливают их дополнительными яствами. Например, «пьянящими капельками», которые у них очень ценятся. Чистят. Только потому, что их гость «правильно» пахнет и имитирует походку обычного муравья. Когда жучков становится слишком много, муравейник погибает. Погибает от паразитов, которых даже не заметил, не сумел идентифицировать... Сами жучки скорее всего искренне считают себя муравьями, именно муравьями, только более умными. Сообразившими, что личинок много и они вкусные. А работать не обязательно. – Бакалавр снова отхлебнул воды. – Это один из факторов, на основе которого наши «учёные» считают муравьёв тупыми насекомыми. Я же задаю вам другой вопрос. Нет ли в нашем, человеческом обществе подобных жучков? Чужих, которые смотрятся ровно как люди, отличаясь только запахом?

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒