Настоящее 3 страница

– Самоубийство, на мой взгляд, довольно экстремальный способ избавиться от ребенка, – заметил Джордан.

– Нет, разве ты не понимаешь, что дело в давлении? Эта Эмили – перфекционистка, внезапно все ее планы рушатся. Она не сможет оправдать ожиданий окружающих, поэтому убивает себя. Конец истории.

– Очень мило. Жаль, что ты не старшина присяжных.

– Кончай базар! – весело воскликнула Селена. – Ее лечащий врач знал о беременности?

– По всей видимости, нет, – ответил Джордан. – В медицинской карте, которую передало обвинение, об этом ни слова.

Селена стала делать записи в блокноте.

– Можно попытать счастья в центре по планированию семьи, – предложила она. – Возможно, придется поднять учетные записи, но я посмотрю, может быть, смогу кого‑ нибудь разговорить. Второе, что я хочу сделать, – попытаться бросить зерна сомнения насчет того, кто принес оружие. Возможно, вызвать в качестве свидетеля Джеймса Харта и спросить, была ли когда‑ нибудь Эмили в оружейной комнате, знала ли, где хранятся ключи. Заставить присяжных посмотреть на случившееся под другим углом. Да, я встречаюсь с учителем Криса по английскому языку. Ходят слухи, что она считает Криса воплощением Христа.

Она замолчала, переводя дыхание. Подняла голову и встретилась с пристальным взглядом Джордана. На губах у него играла едва заметная улыбка.

– В чем дело? – удивилась она.

– Ни в чем, – отвернулся Джордан. Он провел рукой по шее, как будто пытаясь стереть краску смущения. – Абсолютно ни в чем.

Маловероятно, что какой‑ то врач захочет по собственной воле откровенничать с представителями лагеря защиты, пока их официально не вызовут повесткой в суд. Тем не менее правила в клиниках, специализирующихся на бесплатной пренатальной диагностике и гигиене беременных, были чуть другими. Несмотря на то что истории болезни не подлежали разглашению, у стен есть уши. Люди в больницах разговаривают, плачут, а окружающие их слышат.

Сперва Селена попытала счастья в клинике «Велспринг», даже не прибегнув к помощи похожей на курицу‑ наседку медсестры, сидящей в регистратуре. Потом она зашла перекусить в ближайшее кафе и с самым оптимистическим настроем направилась в центр планирования семьи. Центр располагался неподалеку от Бейнбриджа – всего две остановки на автобусе. Поскольку у Эмили собственного автомобиля не было, сюда она могла бы добраться без всяких проблем.

Центр оказался маленьким и лимонно‑ желтым и располагался в реконструированном здании в колониальном стиле. Медсестра в регистратуре носила высокую прическу с начесом, ее волосы были выкрашены в тот же лимонный цвет, что и стены, а брови густо подведены.

– Чем могу помочь? – поинтересовалась она.

– Я хотела бы побеседовать с руководителем центра, – сказала Селена, протягивая визитную карточку.

– Простите, но ее сейчас нет. Я могу поинтересоваться, по какому вы вопросу?

– Я работаю на стороне защиты в деле о предумышленном убийстве Эмили Голд. Вполне вероятно, что девушка недавно обращалась в ваше заведение. Я бы хотела поговорить с врачом, который ее осматривал.

Медсестра взглянула на визитку.

– Я передам вашу карточку главврачу, – заверила она. – Но предупреждаю: она сразу скажет, чтобы вы предоставили решение суда, чтобы взглянуть на историю болезни, если таковая у нас имеется.

– Великолепно! – сквозь зубы процедила Селена. – Спасибо за помощь.

Она увидела, как медсестра поворачивается к зазвонившему телефону, и пошла назад в приемную. Уже натягивая куртку, поймала взгляд медсестры с историей болезни в руках. Селена направилась к выходу, а та повела беременную на последних месяцах внутрь клиники.

Селена села в машину и завела мотор.

– Вот черт! – выругалась она и так сильно стукнула рукой по рулю, что сработал клаксон.

Меньше всего ей хотелось требовать истории болезни через суд, потому что это означает, что обвинение будет тут как тут, а кто знает, что расскажут в центре планирования семьи. Селена могла предположить, что Эмили Голд пришла вся в слезах и призналась, что ребенок от другого, а Крис грозился ее убить.

Она вздрогнула, когда в окно неожиданно постучали. Потом опустила стекло и увидела перед собой медсестру, которую заметила в клинике.

– Здравствуйте, – сказала та. – Я слышала, о чем вы просили.

Селена кивнула.

– Можно мне… сесть в машину? На улице холодно.

Селена увидела, что на ней только бледно‑ голубая сестринская форма с короткими рукавами.

– Прошу вас, – пригласила она, перегнувшись, чтобы распахнуть дверцу со стороны пассажира.

– Меня зовут Стефани Ньювелл, – представилась медсестра. – Я работала в тот день, когда пришла Эмили Голд. – Она глубоко вздохнула, а Селена принялась истово молиться. – Я вспомнила ее имя, потому что о ней очень много писали в газетах. Она приходила несколько раз. Сначала она говорила об аборте, но потом испугалась и все откладывала прерывание беременности. В клинике есть сестры‑ психологи. Знаете, всем женщинам необходима помощь психолога.

Селена согласно кивнула.

– Именно я консультировала Эмили Голд. Когда я спросила, кто отец ребенка, она ответила, что он не в курсе.

– Не в курсе? Именно так она и сказала?

Стефани кивнула.

– Я попыталась ее разговорить, но она упорно молчала. Каждый раз, когда я спрашивала, живет ли он в другом штате, знает ли о ребенке, она отвечала, что пока ничего ему не рассказывала. Нас учили помогать женщинам взглянуть на проблему со всех сторон, а не пытаться навязать им свое мнение. Эмили постоянно плакала, а я просто слушала. – Она поерзала на сиденье. – Потом я прочла в газетах об этом парне, который убил Эмили из‑ за ребенка. Я подумала, что это вранье, ведь он даже не знал, что Эмили беременна.

– Возможно, вам все же удалось уговорить Эмили сказать ему правду? Может, после одного из визитов в ваш центр?

– Возможно, – согласилась Стефани. – Но при каждой встрече Эмили повторяла одно и то же: она еще ничего не сказала отцу ребенка. И не хочет ничего ему говорить. А в последний раз мы виделись в день ее смерти.

Когда лязгнули тяжелые стальные двери, доктор Фейнштейн даже подпрыгнул, и Джордан тут же решил, что будет совсем нетрудно убедить его больше сюда не приходить.

– Сюда, доктор, – словно змей‑ искуситель, произнес Джордан, указывая на узкую лестницу, ведущую в комнату для свидания с адвокатом в тюрьме.

Надзиратель, отпиравший дверь, мрачно ухмыльнулся, продел пальцы под ремень и сообщил, что Крис уже идет.

– Интересный парень, – заметил Джордан, присаживаясь на стул в маленькой душной комнате.

– Вы о Крисе?

– Нет, о надзирателе. – Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на животе, наслаждаясь произведенным впечатлением: доктор Фейнштейн стал белее мела. – Помните правила этого свидания?

Доктор Фейнштейн с видимым усилием оторвал взгляд от двери.

– Правила? А‑ а, да. Но хочу еще раз повторить: моя главная цель – излечить разум Криса, и для его же блага необходимо в спокойной обстановке проанализировать тот период времени, когда его душевное здоровье было нарушено.

– Вам придется «излечивать» его другим путем, – решительно возразил Джордан, – не обсуждая преступления, вообще не касаясь данного дела.

Доктор Фейнштейн опять попытался настоять на своем.

– Что бы ни сказал Крис, существует врачебная тайна, – заявил он. – И нет необходимости в вашем присутствии при нашей беседе.

– Во‑ первых, – не согласился Джордан, – при крайних обстоятельствах врачебную тайну можно и нарушить. А убийство первой степени – одно из таких. Во‑ вторых, ваши отношения с моим подзащитным не идут ни в какое сравнение с моими с ним отношениями. Если он сейчас и будет кому‑ то доверять, доктор, то только мне. Потому что, вполне вероятно, вы сумеете сохранить ему разум, но только я способен сохранить ему жизнь.

Психиатр не успел ответить, как в двери уже стоял Крис. При виде доктора Фейнштейна на его лице заиграла улыбка.

– Здравствуйте, – сказал он, – видите, я, как бы это сказать… сменил адрес.

– Вижу‑ вижу, – засмеялся доктор Фейнштейн, так непринужденно опускаясь на стул, что Джордан с трудом мог поверить, что этот человек всего несколько минут назад трясся на пропускнике. – Адвокат любезно согласился устроить мне свидание с тобой. Я так полагаю, он будет присутствовать при нашем разговоре?

Крис бросил взгляд на своего адвоката и пожал плечами. Джордан решил, что это очень хороший знак. Он опустился на оставшийся свободный стул и положил руки на стол.

– Может, начнем с твоего самочувствия? – заговорил доктор Фейнштейн.

Крис взглянул на Джордана.

– Знаете… я чувствую себя неловко, когда он здесь.

– Сделай вид, что меня здесь нет, – посоветовал Джордан, закрывая глаза. – А я сделаю вид, что сплю.

Крис передвинул свой стул и поставил его так, чтобы не видеть лица адвоката.

– Сначала мне было очень страшно, – начал жаловаться он психиатру. – Но потом я решил, что если держаться особняком, то ничего страшного. Я попытался просто не обращать на окружающих внимания. – Он уставился на ноготь большого пальца.

– Наверное, ты о многом хочешь поговорить.

Крис пожал плечами.

– Наверное. Я тут перебросился парой слов со своим сокамерником, Стивом. Он нормальный парень. Но есть вещи, которые я не могу никому рассказать.

«Молодец! » – подумал про себя Джордан.

– Ты хочешь об этом поговорить?

– Нет, – ответил Крис. – Но думаю, что должен. – Он взглянул на психиатра. – Иногда кажется, что голова у меня вот‑ вот расколется. – Доктор Фейнштейн кивнул. – Я узнал, что Эмили была… что у нас должен был родиться ребенок.

Он помолчал, как будто ожидая, что сейчас вклинится Джордан – правозащитник, ангел‑ мститель – и скажет, что это касается непосредственно дела и обсуждать это нельзя. В наступившем молчании Крис сцепил руки и с силой сжал пальцы, чтобы боль не позволяла отвлечься.

– Когда ты узнал? – спросил доктор Фейнштейн, пытаясь ничему не удивляться.

– Два дня назад, – прошептал Крис. – Когда было уже слишком поздно. – Он поднял глаза на собеседника. – Хотите узнать, что мне приснилось? Психиатры ведь любят толковать сны, правда?

Фейнштейн засмеялся.

– Последователи доктора Фрейда любят. Я не психоаналитик, но рассказывай.

– Здесь мне сны снятся редко. Оно и понятно: двери всю ночь лязгают, каждые несколько минут один из самых надоедливых надзирателей ходит вдоль камер и светит фонариком всем в лицо. Поэтому то, что мне удалось крепко заснуть, уже само по себе удивительно. Как бы там ни было, мне приснилось, что она сидит рядом со мной – я говорю об Эмили – и плачет. Я обнимаю ее и чувствую, как она вся сжимается, остаются лишь кожа да кости, поэтому я обнимаю ее чуть крепче. Но она только сильнее начинает рыдать и все больше сжиматься, и внезапно становится почти пушинкой, а я опускаю глаза и вижу, что держу на руках ребенка.

Джордан неловко поерзал на стуле. Когда он оставался на этот сеанс, то думал лишь о том, как защитить Криса с точки зрения закона. Сейчас он начал понимать, что отношения между психиатром и пациентом в корне отличаются от отношений между адвокатом и подзащитным. Адвокат оперирует только фактами. Психиатр обязан извлекать на свет чувства.

Джордан не хотел слушать о том, что чувствует Крис. Он не хотел слушать о том, что ему снится. Это означало бы проникнуться участием – плохая идея, если занимаешься юриспруденцией.

Он мельком взглянул на Криса, которого выжали и он, и доктор Фейнштейн, только что наизнанку не вывернули.

– Почему, как ты думаешь, тебе приснился этот сон? – спросил доктор Фейнштейн.

– Ох, я… еще не закончил. Сон продолжался. – Крис глубоко вздохнул. – Я держал этого ребенка и видел, что он кричит. Как будто хотел есть, но я не мог придумать, чем же его накормить. Он кричал все сильнее и сильнее, я начал с ним разговаривать, но бесполезно. Поэтому я поцеловал ребенка в лоб, а потом встал и ударил его головой о землю.

Джордан закрыл лицо руками. «Боже, Крис, – молча молился он, – не давай повода вызывать Фейнштейна в качестве свидетеля! »

– Что ж, любой психоаналитик сказал бы, что таким образом ты пытаешься вернуться в так называемое «детство» своих настоящих отношений, – улыбнулся доктор Фейнштейн. – Но я скорее сказал бы, что ты был очень огорчен, когда ложился спать.

– В школе мы проходили курс психологии, – продолжал Крис, как будто не слыша его. – Кажется, я могу понять, почему во сне Эмили превратилась в ребенка – каким‑ то образом в своем воображении я связал их образы. Я даже понимаю, почему пытался его убить: тот парень Стив, о котором я уже говорил, мой сокамерник… он здесь потому, что закачал своего ребенка до смерти. Я постоянно думал об этом, когда ложился спать.

Доктор Фейнштейн откашлялся.

– Как ты себя чувствовал, когда проснулся?

– В этом‑ то все и дело! Я не был огорчен. Я был зол как черт.

– Почему, по‑ твоему, ты разозлился?

Крис пожал плечами.

– Вы ведь сами говорили, что все эмоции перемешаны.

Фейнштейн улыбнулся.

– Значит, ты меня слушал, – констатировал он. – В своем сне ты ударил ребенка. Возможно, ты злился из‑ за того, что Эмили была беременна?

– Секундочку, – вклинился Джордан, понимая, что сейчас будет произнесено нечто важное.

Но Крис не слушал.

– Как я мог злиться? – удивился он. – К тому времени, когда я узнал о ее беременности, уже ничего нельзя было исправить.

– Почему?

– Потому, – угрюмо ответил Крис.

– «Потому» – это не ответ, – возразил доктор Фейнштейн.

– Потому что она умерла! – выпалил Крис. Он сгорбился на стуле и провел рукой по волосам. – Господи, – негромко произнес он, – я и сейчас злюсь на нее.

Джордан, зажав руки между коленей, подался вперед. Ему вспомнился день, когда от него ушла Дебора: он поехал на работу, отвел Томаса в садик и вел себя так, как будто ничего необычного не произошло. А потом, неделю спустя, когда Томас перевернул чашку с молоком, он чуть шкуру с него не спустил – он, который никогда не бил своего сына! – прежде чем понял, кого на самом деле пытается наказать.

– Почему ты злишься на нее, Крис? – тихо спросил доктор Фейнштейн.

– Потому что она ничего мне не сказала! – в запале воскликнул Крис. – Она говорила, что любит меня. А когда любишь человека, то позволяешь ему о тебе заботиться.

Доктор Фейнштейн помолчал, наблюдая, как он пытается взять себя в руки.

– Если бы она рассказала тебе о ребенке, ты бы о ней позаботился?

– Я бы женился на ней, – тут же ответил Крис. – Пара лет не сыграла бы никакой роли.

– Гм… Как думаешь, Эмили знала, что ты женился бы на ней?

– Разумеется, – решительно заверил Крис.

– И что из этого тебя пугает больше всего?

На секунду Крис потерял дар речи, глядя на доктора Фейнштейна так, будто дивился, а не провидец ли перед ним. Потом отвернулся и вытер нос тыльной стороной ладони.

– В ней была вся моя жизнь, – хрипло ответил он. – А что, если для нее все было не так?

Он опустил голову в то самое мгновение, как Джордан вскочил со стула и вышел из комнаты для свиданий, нарушая им же самим установленные правила. Чтобы больше ничего не слышать.

Дом Хартов в целом был обставлен в добротном колониальном стиле, типичном для представителей среднего класса: изящная резная мебель красного дерева, вытертые старинные ковры, картины с изображением поджавших губы людей, не имеющих никакого отношения к Хартам. В отличие от остального дома, кухня, где сейчас находился Джордан, напоминала место, где недавно столкнулось несколько этнических фестивалей. Над раковиной – плитка из дельфтского фаянса; колониальные стулья с дощатой спинкой контрастировали с большим столом со столешницей из белого мрамора; японская нескладная ширма – ходжи – служила дверью в столовую. Разноцветные пестрые индийские салфетки под приборы лежали вокруг немецкой пивной кружки фирмы «Хофбройхайс», в которой вперемешку стояли как серебряные столовые приборы, так и пластмассовая утварь. Джордан подумал, что Гас Харт отлично смотрится на фоне электроприборов, пока наблюдал, как она наливает ему стакан холодной воды. Что касается Джеймса – он обратил свое внимание на хозяина дома, который, засунув руки в карманы, смотрел в окно на кормушку для птиц, – скорее всего, он проводит время в остальной части дома.

– А вот и я, – сказала Гас, придвигая второй стул к крошечному круглому столику, и нахмурилась. – Может быть, нам пересесть? Здесь мало места.

Конечно, им следовало бы пересесть за стол побольше – Джордан принес целую кучу бумаг. Но адвокату почему‑ то не хотелось находиться в этих более степенных, консервативных комнатах, в особенности обсуждать дело, которое требовало недюжинной гибкости ума.

– Поместимся, – заверил он, складывая кончики пальцев, и перевел взгляд с Гас на Джеймса. – Сегодня я пришел, чтобы обсудить ваши показания.

– Показания?

Вопрос задала Гас. Джордан скользнул взглядом по ее лицу.

– Да, – ответил он. – Нам понадобятся ваши свидетельские показания, чтобы рассказать, каким человеком является Крис. А кто знает его лучше, чем собственная мать?

Гас побледнела и кивнула.

– А что мне нужно будет говорить?

Джордан ободряюще улыбнулся. Совершенно естественно, что люди боятся давать показания в суде, – в конечном итоге, к тебе прикованы взгляды всех присутствующих в зале.

– Ничего нового, Гас, – заверил он ее. – Мы рассмотрим вопросы, которые я задам вам, прежде чем вы выступите в суде. В основном мы обсудим характер Криса, его интересы, их отношения с Эмили. Мог ли, по вашему мнению, Крис совершить убийство?

– Но разве обвинитель… разве она не будет задавать вопросы?

– Будет, – успокоил Джордан, – но мы, с большой долей вероятности, можем предположить, о чем она будет спрашивать.

– А если она спросит, был ли Крис склонен к самоубийству? – выпалила Гас. – Мне придется солгать.

– Если спросит, я буду возражать. Поскольку вы не являетесь специалистом в вопросах подросткового самоубийства. Поэтому Барри Делани придется перефразировать вопрос и спросить: «Крис когда‑ либо говорил о том, что хочет покончить с собой? » На что вы просто ответите: «Нет».

Джордан обернулся к Джеймсу, который продолжал таращиться в окно.

– Что касается вас, Джеймс, мы не будем вызывать вас в качестве свидетеля, характеризующего моральный облик подзащитного. Я бы хотел вызвать вас в суд, чтобы вы подтвердили возможность того, что Эмили могла сама взять пистолет. Эмили знала, где в вашем доме хранится оружие?

– Да, – негромко ответил Джеймс.

– Она когда‑ нибудь видела, как вы достаете оружие из сейфа? Может быть, видела, как его доставал Крис?

– Уверен, что видела, – сказал Джеймс.

– Значит, существует вероятность того (поскольку никто лично при этом не присутствовал), что это Эмили, а не Крис, вытащила кольт из сейфа?

– Существует, – подтвердил Джеймс.

Джордан улыбнулся.

– Вот! – воскликнул он. – Именно это я и хочу от вас услышать.

Джеймс поднял руку и пальцем толкнул ангелочка из цветного стекла, висящего на окне.

– К сожалению, – произнес он, – я не буду давать показаний.

– Что‑ что? – не поверил собственным ушам Джордан. До этой минуты он полагал, что Харты будут использовать любую возможность, включая подкуп судьи, чтобы вытащить своего сына. – Вы не станете свидетельствовать в суде?

Джеймс покачал головой.

– Я не могу.

– Понятно, – сказал Джордан, хотя на самом деле ничего не понимал. – Можно узнать почему?

На часах ожила беззастенчивая кукушка: крошечная обитательница часов высунулась наружу семь раз подряд.

– Вообще‑ то нет.

Первым нашелся Джордан.

– Вы, надеюсь, понимаете, что единственный способ оправдать Криса – это посеять в душах присяжных обоснованные сомнения. А ваши показания как хозяина оружия уже сами по себе могут заронить зерна сомнения.

– Я понимаю, но отказываюсь, – стоял на своем Джеймс.

– Ах ты сволочь! – перед ширмой, скрестив руки на груди, остановилась Гас. – Эгоистичная, жалкая сволочь! – Она подошла к мужу настолько близко, что ее злость наэлектризовала его волосы. – Объясни ему, почему ты не станешь этого делать. – Джеймс отвернулся. – Объясни! – Она обернулась к Джордану. – Дело вовсе не в том, что он боится выступать в суде, – категоричным тоном заявила она. – Дело в том, что, если Джеймс предстанет перед судом, он больше не сможет делать вид, что все происходящее лишь ужасный ночной кошмар. Если он выступит в качестве свидетеля, то ему придется активно защищать собственного сына… а это означает, что изначально существовала проблема. – Она с отвращением фыркнула.

Джеймс рванулся мимо жены из комнаты.

Некоторое время Джордан и Гас хранили молчание. Потом она снова опустилась на стул напротив адвоката и принялась перебирать столовое серебро, стоящее в пивной кружке, отчего оно звенело о керамический край.

– Я могу внести его в список свидетелей, если он передумает, – заверил Джордан.

– Не передумает, – ответила Гас. – Но вы можете задать мне все вопросы, которые собирались задавать моему мужу.

Джордан удивленно приподнял брови.

– Вы видели Эмили с Крисом, когда они входили в кабинет, где хранится оружие?

– Нет, – ответила Гас. – Честно признаться, я даже не знаю, где Джеймс держит ключи. – Она поскребла ногтем большого пальца по дутой кружке. – Но ради Криса я скажу все, что нужно.

– Да, – пробормотал Джордан, – не сомневаюсь.

Неписаное тюремное правило: убийцы детей не знают покоя. Если они идут в душ, их вещи бросают в душевую кабинку. Если сидят на унитазе, к ним вламываются без предупреждения. Если они спят, их будят.

Количество пребывающих в режиме средней изоляции сократилось – предположительно всему виной большой приток арестованных после рождественских праздников. Двоих сокамерников Криса и Стива тоже перевели. Одного отправили в режим строгой изоляции за то, что плюнул в надзирателя, второй отсидел свой срок и был отпущен. Когда эти двое были уже вне игры, Гектор снова начал кампанию по травле Стива.

К несчастью, Крис продолжал делить с ним камеру.

Однажды в понедельник, когда Крис спал, Гектор принялся стучать по прутьям камеры. Об уединении в тюрьме можно было только мечтать, особенно в те периоды, когда камеры не запирались. Но даже если двери камеры открыты, не станешь же без приглашения входить внутрь. А если заключенные спят, их оставляют в покое.

И Стив, и Крис подскочили на койках от стуков Гектора, который решил поиграть ножками складного стула на прутьях решетки, как на ксилофоне.

– О‑ о! – ухмыльнулся он, словно только что их заметил. – Вы, ребята, спали?

– Господи, – воскликнул Крис, свешивая ноги с койки, – да что с тобой?

– Нет, профессор, – сказал Гектор, – это с тобой что? – Он перегнулся через порог, стало слышно его несвежее после ночи дыхание. – Похоже, теперь все логично. Делитесь впечатлениями?

Крис потер глаза.

– О чем, черт побери, ты говоришь?

Гектор наклонился ближе.

– А ты думал, я не узнаю, что ты убил свою девушку, потому что она носила твоего ребенка?

– Ублюдок! – воскликнул Крис, и его руки сомкнулись на шее Гектора.

Он почувствовал, как его оттягивает Стив, и сбросил его руки, всю силу и волю сосредоточив на том, чтобы удавить этого урода, который посмел озвучить такую грязную ложь.

Ему даже не пришло в голову подумать, каким образом эта информация получила огласку. Может быть, Джордан сказал об этом медсестре, а в это время за дверью мыл пол один из заключенных. Может быть, их разговор подслушал надзиратель. Возможно, эта информация просочилась в газеты, которые лежали в комнате отдыха.

– Крис, – раздался из‑ за спины слабый голос Стива, – отпусти его.

Но внезапно Криса взбесило то, что все здесь – в этом аду – будут считать его таким же, как Стив. Огромная разница – общаться со Стивом по собственной воле или потому, что больше не с кем общаться.

Гектор выпучил глаза, его щеки надулись и стали синюшного цвета, однако Крису казалось, что он никогда не видел ничего прекраснее. Но неожиданно ему заломили руки за спину и надели наручники, а от удара по шее он упал на колени. К Гектору, которого держал второй надзиратель, постепенно возвращались обычный цвет лица и речь.

– Ах ты, сучонок! – заорал он, когда Криса тащили из блока. – Ты за это еще ответишь!

Только оказавшись у пропускника, Крис смог поинтересоваться, куда же его ведут. Но даже тогда ему никто не ответил.

– Ты ведешь себя, как животное, – сказал конвоир. – И обращаться с тобой будут, как с животным.

Он завел Криса в одиночную камеру. Прежде чем снять наручники, надзиратель заглянул под матрас. Подушки на койке не было.

Без лишних слов конвоир освободил его от наручников и вышел из камеры.

– Эй! – крикнул Крис, бросаясь к крепкой стальной двери со щелью для подносов с едой. – Вы не можете меня тут оставить! Вызовите мне врача!

Где‑ то в глубине коридора раздался смех.

Крис опустился на пол и безрадостно огляделся. В конечном итоге, надеялся он, во всем разберутся – после того как он отбудет наказание. А пока он застрял в этой дыре одному Богу известно насколько. Эту крошечную камеру не убрали после предыдущего узника. В углу – лужа блевотины, по одной из стен размазаны фекалии.

Он подтянул колени к груди и сел, прижавшись к двери. Его мутило от каждого вздоха.

В 12. 15 в щель просунули обед.

В 14. 30 мимо карцера в спортзал отправились заключенные из режима строгой изоляции. Один из них плюнул в щель, слюна попала Крису на спину.

В 15. 45, когда в спортзал отправились заключенные из режима средней изоляции, Крис снял рубашку и просунул ее под дверь – плоская «лужа» из ткани. Он дождался, пока под топот ног на рубашку что‑ то упало, и аккуратно втащил ее назад. Кто‑ то – он решил, что Стив, – бросил ему ручку.

Крис попытался писать на стене, но ручка по бетону не писала. Равно как и на металлической койке, и на душевой кабинке. Оставалось одно. Следующие три часа, оставшиеся до ужина, Крис исписал свои тюремные штаны и рубашку – беспорядочные рисунки, напомнившие ему художественную мазню Эмили.

После ужина он лежал на спине и вспоминал все учебные этапы эстафетного заплыва, которые его тренер рисовал на доске в раздевалке. Он скрестил руки на груди и представил, как его кровь течет от сердца в артерию и дальше по венам.

Когда он услышал по ту сторону поскрипывание резиновых подошв, то решил, что ослышался.

– Эй! – закричал он. – Эй, кто там?

Он попытался приоткрыть заслонку над щелью, но ничего не увидел. Он напряг слух и услышал, как вращаются колеса и хлюпает в воде тряпка. Сторожа.

– Эй! – крикнул он. – Помогите!

Швабра перестала елозить по полу. Крис опять склонился над щелью, но тут же отскочил, когда что‑ то ударило его в висок.

Он наклонился, надеясь найти еду, и нащупал толстый переплет Библии, который ни с чем не спутаешь.

Крис вздохнул, улегся на койку и стал читать.

Рождественские каникулы начинались в четверг, поэтому Селена была чрезвычайно признательна, когда миссис Бертран согласилась побеседовать с ней в среду во второй половине дня. Селена сидела на неудобном маленьком деревянном стульчике и удивлялась: кто это, черт побери, придумал, что такая мебель способствует процессу обучения? Крис Харт был таким же высоким, как и Селена, почти метр восемьдесят. Как ему вообще удавалось втискивать ноги под такую парту? Неудивительно, что сегодняшние подростки не могут дождаться, когда закончат школу…

– Я так рада, – заявила миссис Бертран, – что вы позвонили.

– Рады?

Селена была озадачена. За свою профессиональную карьеру она могла по пальцам одной руки пересчитать людей, которые не смотрели бы подозрительно, когда она сообщала, что работает на защиту.

– Да. Я, разумеется, имею в виду, что читала газеты. И сама мысль, что такой, как Крис… Это же просто смешно! – Она широко улыбнулась, как будто одного этого было достаточно. – Чем же я могу быть вам полезна?

Селена достала из кармана куртки ручку и блокнот.

– Миссис Бертран… – начала она.

– Пожалуйста, зовите меня Джоан.

– Джоан, нам нужна информация, которую можно было бы сообщить присяжным, чтобы они сочли обвинение против Криса, как вы выразились, смешным. Как долго вы знаете Криса?

– Года четыре. В девятом классе я преподавала ему английский, и потом мы так или иначе пересекались, даже если он и не был непосредственно в моем классе, – он из тех учеников, о которых учителя говорят постоянно. Ну, знаете, с хорошей стороны. К тому же в этом году он опять оказался в моем классе.

– Вы занимаетесь английским с отличниками?

– С продвинутыми школьниками, сдающими английский, – ответила она. – В мае у ребят экзамен.

– Значит, Крис был хорошим учеником.

– Хорошим? – Джоан Бертран покачала головой. – Крис удивительный ученик. У него талант изъясняться доходчиво, проникать в самую суть сложнейших вещей. Я бы не удивилась, если бы он поступил в колледж и стал писателем. Или адвокатом, – добавила она. – Подобный ум вот так… бездарно проводит месяцы в тюрьме.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒