Настоящее 2 страница

– Нет, конечно же! – Майкл был ошеломлен. – А у обвинения есть шпионы?

Крис задумался.

– Я бы не удивился, – признался он. – Главное – засадить меня за решетку, так? Чтобы я не пострелял невинных девушек, как застрелил Эмили?

Майкл покачал головой.

– Я в это не верю.

– Не верите во что? – уже громче поинтересовался Крис. – Что прокурор не хочет упечь меня в тюрьму пожизненно? Или в то, что я не убил Эмили?

– Ты ее не убивал, – сказал Майкл, и на его глаза навернулись слезы. – Ты ее не убивал.

Крис почувствовал, как в горле встал ком. Он заерзал на стуле: зачем, черт побери, он вообще садился? Почему решил, что ему есть о чем говорить с отцом Эмили?

Майкл уставился в стол, водя большим пальцем по потертому краю.

– Я пришел… пришел потому, – начал он, – потому что хочу у тебя кое о чем спросить. Мы просто этого не замечали. Мы с Мэлани не видели, что Эмили расстроена. А ты видел. Не мог не заметить. Я постоянно задаюсь вопросом… – Он запнулся и поднял глаза. – Почему я это пропустил? Что она говорила, а я не слышал?

Крис тихо выругался и встал, намереваясь уйти, но Майкл схватил его за руку. Крис развернулся к нему.

– Что? – резко бросил он. – Что вы хотите от меня услышать?

Майкл сглотнул.

– Что ты любил ее, – хрипло произнес он. – Что тебе ее не хватает. – Он надавил пальцами на уголки глаз, пытаясь сохранить самообладание. – Мэлани не… я не могу говорить с ней об Эмили. Но я подумал… я подумал… – Он отвернулся. – Я не знаю, что я подумал.

Крис поставил локти на стол и обхватил голову руками. Он не мог ничего обещать Майклу Голду. Но опять‑ таки, если человек хочет поговорить об Эмили, более благодарного слушателя, чем Крис, не найти.

– Узнают, что вы приходили, – предупредил Крис. – А вам не следовало сюда приходить.

Майкл заколебался.

– Не следовало, – наконец произнес он. – Но и ты тут сидеть не должен.

Гас рассеянно толкала тележку для покупок по проходам супермаркета «Калдор», удивляясь тому, что ее семья, которую, как ни крути, нельзя назвать рядовой, до сих пор цепляется за блага цивилизации – ей необходим был шампунь, зубная паста, туалетная бумага, как и любой другой семье. Гас отправилась в магазин в приступе отчаяния и теперь бродила по рядам настолько погруженная в собственные мысли, что прошла мимо стойки с туалетной бумагой и забыла положить ее в тележку. А потом несколько минут тупо смотрела на кошачий корм, хотя у них никогда не было кота.

Наконец она оказалась в секции спорттоваров, прошлась мимо блестящих велосипедов и роликовых коньков, пока не остановила тележку, привлеченная прилавком с оружейно‑ рыболовными снастями. Протиснувшись между огромными плащ‑ палатками цвета хаки и ярко‑ оранжевыми жилетами, она стала изучать товары небольшого размера, висящие на перфорированной плите: растворитель‑ обезжириватель для нарезного оружия, ветошь для чистки и средства для воронения. Моча лисицы, выделения олених, зайчих и так далее в период течки… Она и представить не могла, что такие вещи в открытую продаются в магазинах, но подобные мелочи всегда вызывали улыбку у ее мужа, если он обнаруживал их в своем рождественском носке или в пасхальной корзине.

Она смотрела на изображение прицелившегося охотника и внезапно осознала, что не желает, чтобы Джеймс снова брал в руки оружие.

Если бы он не купил этот старинный кольт, может быть, всего этого и не произошло бы?

Гас присела на металлическую полку, служившую основанием витрины, и, опустив голову, сделала несколько глубоких вздохов. Поскольку в ушах шумело, она не услышала звука подъезжающей тележки и заметила, только когда та задела ее туфлю.

– Ой! – воскликнула она, вскидывая голову.

В это же мгновение другой голос произнес:

– Ой, простите! Мне так жаль!

Голос Мэлани.

Гас вглядывалась в ее непроницаемые черты, серую кожу, злое лицо, из‑ за чего Мэлани стала выглядеть на несколько сантиметров выше. Мэлани поставила тележку поперек прохода.

– А знаешь, – негромко добавила она, – на самом деле мне ни капли не жаль!

И пошла дальше. Гас, оставив свою тележку посреди прохода, бросилась за подругой. Она коснулась руки Мэлани, но та обернулась и вырвала руку – в глазах холодная, еле сдерживаемая ярость.

– Пошла вон! – рявкнула она.

Гас вспомнила, как впервые увидела Мэлани, как они сидели, прижав руки к животам, зная, что другая понимает, как бьется растущий ребенок; как на поздних сроках подрагивают кончики пальцев, ломит затылок и чешутся соски, когда ты отдаешь свое тело кому‑ то еще.

Гас хотелось крикнуть Мэлани: «Больно не одной тебе! Не ты одна потеряла того, кого любила! » На самом деле, если уж разобраться, Мэлани скорбела только по дочери, а Гас сразу по двум людям. Она потеряла Эмили, но также потеряла и свою лучшую подругу.

– Пожалуйста, – в конце концов смогла выдавить Гас, – поговори со мной.

Мэлани бросила свою тележку и поспешила прочь из магазина.

Джордан неожиданно вскочил из‑ за узкого стола в небольшой комнате для свиданий и резко рванул оконную раму, пытаясь открыть окно. Разумеется, снаружи окно было забрано решетками, но в комнату проник свежий воздух. Крис выглянул в окно и улыбнулся.

– Вы хотите помочь мне вывалиться из окна?

– Нет, – ответил Джордан, – просто не хочу, чтобы мы здесь задохнулись. – Он вытер рукавом лоб. – Хотел бы я посмотреть, какие счета приходят сюда за отопление.

Крис скрестил руки на груди.

– Ко всему привыкаешь.

Джордан метнул на него взгляд.

– Вижу, что ты уже привык, – заметил он и протянул руку к стопке бумаг.

Они изучали материалы по делу, полученные три часа назад от прокурора. Крис впервые так долго не находился в камере. Он ждал, пока Джордан задаст ему следующий вопрос, а пока рассеянно читал названия на корешках сводов законов штата Нью‑ Гемпшир, которые лежали на железной тележке для удобства пришедших на свидание с клиентами адвокатов.

Практически сразу же по приезду сегодня утром Джордан сообщил ему, что будет строить защиту на версии двойного самоубийства, не доведенного до конца. Он также заявил Крису, что не станет вызывать его для дачи показаний. Адвокат настаивал, что это единственный способ выиграть дело.

– А почему по телевизору показывают, что подсудимого всегда вызывают давать показания? – во второй раз спросил Крис.

– Господи боже! – вздохнул Джордан. – Ты опять о своем? Потому что по телевизору присяжные всегда говорят то, что написано в сценарии. В действительности не все так однозначно.

Крис сжал губы.

– Я же сказал вам, что не хотел себя убивать.

– Точно. Вот именно поэтому ты и не будешь давать показания. В суде я могу сказать все, что посчитаю нужным, чтобы тебя оправдали, а ты нет. Если я вызову тебя в качестве свидетеля, ты обязан будешь сказать присяжным, что не собирался сводить счеты с жизнью, а это ослабит позицию защиты.

– Но это правда, – возмутился Крис.

Джордан ущипнул себя за переносицу.

– Это не правда, Крис. Правды не существует. Есть случившийся факт и то, как ты этот факт воспринимаешь. Если я не стану вызывать тебя в качестве свидетеля, моя единственная задача – изложить свое видение случившегося. Я просто не буду спрашивать о твоем.

– Вы умышленно замалчиваете правду, – заметил Крис.

Джордан хмыкнул.

– С каких пор ты стал ярым католиком? – поинтересовался он, откидываясь на спинку стула. – Я не собираюсь обсуждать этот вопрос тысячу раз. Ты хочешь выступить в качестве свидетеля и дать показания в суде? Отлично. Первое, что сделает прокурор, – это поднимет протоколы допроса в полиции и укажет присяжным на то, что однажды ты уже менял свои показания. Потом она спросит: как же так получилось, что ты принес заряженный пистолет, если хотел спасти Эмили? Почему, например, не взял незаряженный? И когда присяжные вынесут обвинительный приговор, я буду первым, кто пожелает тебе удачи в тюрьме штата.

Крис что‑ то пробормотал себе под нос и встал.

– Согласно баллистической экспертизе, – не обращая на него внимания, говорил Джордан, – гильза от пули, которая была выпущена, все еще находится в патроннике вместе со второй пулей. Отпечатки твоих пальцев обнаружены на обеих пулях – для нас это хорошая улика. Зачем класть в барабан две пули, если одна не предназначалась тебе самому? Я также рад, что на пистолете, кроме твоих, обнаружены и отпечатки пальцев девушки.

– Да. Но ее отпечатки обнаружены только на стволе, – заметил Крис, читая документ через плечо Джордана.

– Не имеет значения. Все, что нам нужно, – это вызвать обоснованные сомнения. Отпечатки пальцев Эмили на оружии есть – значит, она держала его в руках.

– Звучит убедительно, – согласился Крис.

– А ты во мне сомневался?

Крис снова опустился на стул.

– Необходимо всего лишь дать объяснение громадной куче улик.

– Именно так, – тут же согласился Джордан. – Единственное, что они доказывают, – это то, что ты находился на месте преступления, а этого ты никогда и не отрицал. Однако улики не доказывают, что ты там делал. – Он улыбнулся Крису. – Успокойся, я выигрывал и не такие дела!

Джордан раскрыл подробный отчет о результатах вскрытия Эмили. Крис, словно в трансе, протянул руку к папке, читая о характерных приметах на ее теле, которые он знал, как свои пять пальцев, о размере ее легких, цвете мозга. Ему не было нужды читать точные цифры, чтобы знать вес сердца Эмили, – он держал его много лет.

– Ты левша или правша? – поинтересовался Джордан.

– Левша, а что?

Джордан покачал головой.

– Траектория полета пули, – ответил он. – А Эмили?

– Правша.

Джордан вздохнул.

– Что ж, это не противоречит уликам, – сказал он, продолжая листать материалы дела, присланные прокурором. – Вы занимались сексом до того, как она себя убила, – констатировал Джордан.

Крис покраснел.

– Ну… да, – признался он.

– Один раз?

Он почувствовал, как щеки стали пунцовыми.

– Да.

– В классической позиции? Или она была сверху?

Крис втянул голову в плечи.

– Вам действительно необходимо знать такие подробности?

– Да, действительно, – спокойно ответил Джордан.

Крис уставился в щербинку на крышке стола.

– В классической, – пробормотал он, наблюдая, как адвокат листает отчет о результатах вскрытия. – Что там еще написано?

Джордан выдохнул через нос.

– Мало из того, что нам могло бы понадобиться. – Он взглянул на Криса. – Ты знал о каких‑ либо изменениях в состоянии здоровья Эмили, на которые можно было бы списать ее депрессию?

– Например?

– Например, какой‑ либо гормональный дисбаланс? Рак? – Крис дважды покачал головой. – Беременность?

На мгновение воздух в комнате сгустился.

– Чего? – изумился Крис.

Он видел, как пристально Джордан разглядывает его лицо.

– Беременность, – повторил адвокат, протягивая Крису результаты вскрытия. – Одиннадцать недель.

Крис открыл и закрыл рот.

– Она была… Боже! Боже мой! Я ничего не знал!

Он вспомнил, как видел ее в последний раз: она лежала на боку, под волосами растекалась лужа крови, рука на животе.

И тут свет померк, Крису показалось, что он падает на землю рядом с Эмили.

Обычно посещение тюремной медсанчасти стоило три доллара, но потеря сознания во время встречи с адвокатом требовала незамедлительной и бесплатной медицинской помощи. Криса перенесли в небольшой кабинет, который использовали для медицинских процедур. Он очнулся от прикосновения ко лбу прохладной руки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил высокий, но какой‑ то приглушенный голос, который доносился как будто через туннель. Он попытался сесть. Его руки оказались на удивление крепкими. Спустя секунду он сделал несколько глубоких вдохов и попытался сфокусировать взгляд – его глаза узрели лицо ангела.

Медсестры приходили сюда из расположенного по соседству дома престарелых. Крис знал, что некоторые заключенные требовали медицинского осмотра и платили три бакса за посещение медсанчасти только для того, чтобы поглазеть на Карлайл, единогласно признанную самой «горячей штучкой» из трех приходящих сестер.

– Ты потерял сознание, – сказала ему сестра Карлайл. – Просто полежи с поднятыми вверх ногами… да, вот так… и через несколько минут все будет в порядке.

Он приподнял ноги, но, лежа на колючей подушке, повернул голову так, чтобы видеть, как сестра Карлайл без лишней суеты передвигается по крохотному пространству, называемому лазаретом. Она вернулась со стаканом воды – а в ней, хвала Господу, был драгоценный лед.

– Выпей небольшими глотками, – велела она.

Крис послушно начал пить, но как только она отвернулась, поймал губами кубик льда.

– Ты раньше терял сознание? – спросила сестра Карлайл, стоя к нему спиной.

Криа хотел было ответить «нет», но вспомнил ту ночь, когда умерла Эмили.

– Один раз, – признался он.

– Я была в этих крошечных комнатах для свиданий, – сообщила она. – Странно, что до этого никто не терял сознание, учитывая, какая там духота.

– Да, – поддержал разговор Крис. – Наверное, вы правы.

Сейчас, когда она упомянула комнату для свиданий, на него нахлынули воспоминания. Как они с Джорданом изучали материалы дела. Крошечные черные буковки, из которых состоял отчет о результатах вскрытия Эмили. Ребенок.

Он почувствовал, как снова заваливается на стол, и тут же рядом с ним оказалась медсестра.

– Опять плохо? – спросила она, вновь приподнимая ему ноги и укрывая его одеялом.

– У вас есть дети? – едва слышно поинтересовался Крис.

– Нет, – засмеялась сестра. – А что? Я похожа на мамочку? – Она подоткнула со всех сторон одеяло. – А у тебя?

– Нет, – ответил Крис. – У меня нет.

Он вцепился в одеяло и сжал кулаки.

– Лежи здесь сколько нужно, – сказала сестра Карлайл. – Не беспокойся, я сообщу надзирателям о происшедшем.

А что произошло? Крис уже не был так уверен, что знает. Эмили… беременна? У него не было ни тени сомнения, что ребенок – его. Он был уверен в этом так же, как и в том, что вечером заходит солнце, а на следующее утро небо вновь становится голубым – непреложная истина: так было и так будет всегда. Он зажмурился и попытался вспомнить, стал ли живот Эмили не таким плоским; изменились ли черты ее лица, – возможно, правда всегда лежала на поверхности. Но, похоже, единственные его воспоминания – о том, как Эмили уворачивается каждый раз, когда он прикасается к ней.

Возможно, Джордан прав: беременность и стала причиной ее депрессии. Но почему? Они могли бы пожениться и родить ребенка; они могли бы вместе пойти на аборт. Она не могла не знать, что вместе они решили бы, как жить дальше.

Если только этого «вместе» она и не боялась.

Внезапно Криса охватила ослепляющая ярость. Как она посмела зависеть от него в одном и самостоятельно решать другое?

С большой осторожностью Крис повернулся на бок и ударил кулаком в оштукатуренную стену.

Селена сидела на высоком табурете и ждала, пока Ким Кенли закончит мыть руки. Девушка шарила глазами по классной комнате, про себя отмечая широкие черные столы, стеллаж вдоль стены, на котором лежали рулоны бумаги всех цветов радуги, стойки для мольбертов, буйство красок. Учитель рисования вытерла руки о джинсовый фартук и с улыбкой повернулась к Селене.

– А теперь скажите, чем я могу помочь? – спросила она, решительно подтягивая табурет для себя.

Селена открыла блокнот.

– Я бы хотела поговорить об Эмили Голд, – ответила она. – Насколько я понимаю, вы были ее учителем рисования?

Ким печально улыбнулась.

– Да. Она была моей самой любимой ученицей.

– Я слышала, у нее был талант к рисованию, – подтолкнула ее к разговору Селена.

– О да! Знаете, она нарисовала декорации для клуба театралов. А в прошлом году выиграла художественный конкурс среди учащихся всего штата. Мы надеялись, что она поступит в колледж изобразительных искусств, замахивались даже на Сорбонну.

А вот это уже интересно. Давить могли не только родители – и ребенок чувствовал себя подавленным.

– Вы когда‑ нибудь чувствовали, что Эмили боится не соответствовать ожиданиям других людей?

Учительница рисования нахмурилась.

– Не знаю, был ли кто‑ то настолько требователен к Эмили, как она сама, – ответила Ким. – Многие талантливые личности стремятся добиваться совершенства во всем.

Селена откинулась назад, терпеливо ожидая, что Ким объяснит свои слова.

– Лучше приведу пример, – сказала учительница.

Она встала, отправилась в глубь класса и вернулась с полотном средних размеров, на котором был сделан набросок Криса.

Эмили Голд была не просто хорошей художницей, она явно была талантлива.

– Вот, пожалуйста. Узнаете Криса?

– А вы с ним знакомы?

Учительница пожала плечами.

– Немного. Через меня прошли все старшеклассники, в девятом я недолго у всех вела уроки живописи. Те, кто заинтересовался, записались на мои занятия живописью, остальные сказали «адьё». – Она печально улыбнулась. – Крис первым бы поспешил на выход, если бы не Эмили.

– Он тоже стал посещать ваши занятия?

– Господи, нет, конечно. Но он частенько наведывался, когда у него не было занятий, чтобы попозировать Эмили. – Она подняла руку к картине. – Вот один из множества рисунков.

– Вы всегда присутствовали в классе?

– По большей части. Я была поражена, насколько зрелые у них отношения. Когда работаешь учителем, часто видишь, как хихикают и обнимаются в коридорах, но отношения, которые связывали этих двоих, – редкость.

– Не могли бы вы объяснить подробнее?

Ким провела пальцем по губам.

– Думаю, самый наглядный пример – сам Крис. Он спортсмен, всегда находится в движении. Тем не менее он не возражал против того, чтобы несколько часов просидеть практически не шевелясь только потому, что его попросила об этом Эмили. – Она подняла картину с намерением отложить в сторону, но потом вспомнила, зачем, собственно, ее приносила. – Ах да, совершенство во всем. Видите? – Она вгляделась в полотно, Селена последовала ее примеру, но смогла разглядеть лишь наложенную слоями краску. – Эмили, кажется, раз шесть‑ семь переписывала этот портрет, работала над ним несколько месяцев. Говорила, что не может точно уловить его черты. Помнится, Крис, который чертовски устал позировать, сказал ей, что рисунок – не фотография. Но понимаете, в этом вся Эмили. Если она не может «схватить» портрет таким, каким его видит, значит, работа не годится. – Ким спрятала портрет за стопкой других. – Именно поэтому картина осталась у меня, Эмили не стала забирать ее домой. Честно признаться, я видела, как она уничтожила несколько своих работ, которые получились не совсем такими, как ей хотелось бы: она резала холсты или полностью зарисовывала картины. Я не могла допустить, чтобы эту постигла та же участь, поэтому спрятала ее, а Эмили сказала, что один из сторожей ее куда‑ то переставил.

Селена сделала карандашом пометку в блокноте, потом вновь подняла глаза на учительницу рисования.

– Эмили была склонна к самоубийству, – сообщила она. – Вам в последнее время не казалось, что она чем‑ то расстроена, не заметили ли вы каких‑ то изменений в ее поведении?

– Мне она ничего никогда не говорила, – призналась Ким. – Она вообще редко откровенничала. Она приходила в класс и сразу садилась за работу. Но стиль ее письма изменился. Я думала, она просто экспериментирует.

– Не могли бы вы показать мне ее работы?

Последняя работа Эмили стояла у мольберта рядом с большим окном.

– Вы ведь видели, как она изобразила Криса, – сказала Ким, словно пытаясь все объяснить.

Последняя картина Эмили была в красно‑ черных тонах. С холста скалился парящий в небе череп; сквозь пустые глазницы проглядывало пронзительно‑ голубое небо, подернутое тучами. Между желтых зубов свешивался язык – совсем как настоящий.

Эмили подписала картину. И назвала ее «Автопортрет».

Домработница Джордана, как и те шестеро, что работали до нее, наконец устала убирать и носиться с пылесосом вокруг гор бумаг, которые «ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя трогать», и уволилась. Откровенно признаться, уволилась она уже месяц назад, но в то время на пороге замаячило дело Криса, и у Джордана из головы совершенно вылетело, что у него некому убирать. Только сегодня вечером, лежа в постели и перелистывая свои записи, он заметил, что навязчивый запах исходит от его постельного белья.

Джордан вздохнул, встал с кровати, аккуратно разложил записи на комоде. Потом стянул простыни с матраса, скомкал и направился к стиральной машинке. Уже проходя мимо Томаса, который делал уроки перед телевизором, где шло «Колесо фортуны», он понял, что нужно, наверное, сменить постель и у сына.

В конечном счете, если бы Мария не уволилась, Джордан никогда бы не обнаружил «Пентхауз». Журнал выпал из спутанного клубка простыней, и адвокату оставалось только изумленно на него таращиться.

Наконец он вышел из оцепенения и поднял журнал. На обложке – фото женщины, вся в драгоценностях, но грудь противилась законам силы тяжести, а интимные места прикрывал низко свисающий бинокль. Джордан потер подбородок и вздохнул. Он совершенно растерялся, когда дошло до этого момента отцовства. Как он может приказать своему сыну выбросить журнал, если сам каждый раз приводит новую девку?

«Если собираешься начать этот разговор, – мысленно сказал он себе, – пусть уж и Томас послушает». С журналом под мышкой Джордан вошел в гостиную.

– Эй! – окликнул он сына, опускаясь на диван. Томас склонился над кофейным столиком, перед ним лежал открытый учебник. – Что читаешь?

– Общественные науки, – ответил Томас.

И Джордан, прежде чем успел одернуть себя, подумал: «Слишком уж общественные».

Адвокат наблюдал, как сын пишет в тетради с переплетом из трех колец, левой рукой аккуратно водя карандашом, чтобы не размазать. Томас унаследовал это от Деборы. Вместе с густыми черными волосами и разрезом глаз. Но широким разворотом плеч и ростом он пошел в Джордана.

По‑ видимому, от отца Томасу досталось и здоровое вожделение.

Адвокат со вздохом вытащил журнал и бросил его на тетрадь.

– Не хочешь ничего мне сказать? – спросил он.

Томас бросил взгляд на обложку.

– Нет.

– Твой журнал?

Томас принялся раскачиваться на стуле.

– Учитывая, что здесь живем только мы с тобой, и ты знаешь, что он не твой, ответ, похоже, очевиден.

Джордан засмеялся.

– Ты слишком долго живешь рядом с адвокатами, – заметил он. Потом посуровел и взглянул Томасу в глаза. – Зачем? – без обиняков спросил он.

Томас пожал плечами.

– Просто хотел посмотреть, вот и все. Хотел увидеть, каково оно.

Джордан взглянул на малышку с биноклем на обложке журнала.

– Могу тебя сразу заверить, что все на самом деле не так. – Он прикусил губу. – Я могу ответить на любой твой вопрос.

Томас зарделся, как пион.

– Ладно. Почему у тебя нет девушки?

Джордан открыл рот от удивления.

– Кого‑ кого?

– Ну, па, ты же понимаешь. Постоянной девушки. Женщины, которая спит с тобой и потом опять приходит.

– Речь сейчас не обо мне, – скупо бросил Джордан, удивляясь одному: почему сохранять хладнокровие в суде перед незнакомыми людьми гораздо легче? – Мы говорим о том, как к тебе попал «Пентхауз».

– Может быть, ты об этом, – пожал плечами Томас, – но я о другом. Ты же сам сказал, что ты ответишь на любой мой вопрос. Я жду ответа.

– Я не имел в виду, что вопросы будут о моей личной жизни.

– А почему нет, черт возьми! – воскликнул Томас. – Ты же суешь нос в мою!

– То, чем я занимаюсь в свободное от работы время, мое личное дело, – отрезал Джордан. – Если тебя беспокоит, что я привожу домой женщин, можешь озвучить свое негодование, и мы его обсудим. Я все‑ таки надеюсь, что ты будешь уважать мою личную жизнь.

– Что ж, в таком случае то, чем я занимаюсь в свободное от учебы время, тоже мое личное дело, – ответил Томас и спрятал «Пентхауз» под стопкой учебников.

– Томас, отдай, – велел Джордан угрожающе спокойным голосом.

Томас встал.

– А ты забери, – ответил он.

Оба набычились, даже воздух в гостиной, казалось, сгустился. Ссору прервали раздавшиеся с экрана телевизора аплодисменты. Томас неожиданно выхватил журнал из‑ под учебников и бросился к себе.

– Вернись сейчас же! – заорал Джордан и решительно направился к сыну, но услышал только, как в двери спальни дважды повернулся замок.

Он стоял в коридоре и размышлял над тем, стоит ли ломать дверь из принципа, как раздался звонок у входа.

Селена. Она должна прийти, чтобы обсудить дело Харта: что в настоящий момент больше всего устроило бы обе заинтересованные стороны.

Джордан пошел открывать дверь и с удивлением обнаружил за ней почтальона.

– Телеграмма, – сообщил тот.

Джордан взял конверт и вернулся в дом. «ВЫХОЖУ ЗАМУЖ ДЕКАБРЬ 25 ТЧК ХОЧУ ПРИЕХАЛ ТОМАС ТЧК БИЛЕТ САМОЛЕТ ПАРИЖ ВЫСЛАЛА ТЕБЕ КОНТОРУ ТЧК СПАСИБО ДЖОРДАН ТЧК ДЕБОРА».

Он глянул на закрытую дверь спальни Томаса и подумал (как тысячи раз до этого), что время решает все.

– Дай угадаю, – несколько минут спустя сказала Селена, войдя в дом и обнаружив Джордана, развалившегося на диване с печальной миной. – Эмили воскресла и указала пальцем на нашего подзащитного.

– Гм… – Джордан привстал на локте и спустил ноги с дивана, чтобы она тоже могла присесть. – Да нет, ничего подобного.

Он протянул Селене телеграмму и подождал, пока она прочтет.

– Я даже не знала, что твоя жена жива и еще с кем‑ то встречается.

– Бывшая жена. Я знал, что она жива‑ здорова. Скорее, знал мой бухгалтер. Нужно же было куда‑ то посылать алименты. – Он вздохнул и сел. – А хуже всего то, что мы только что поругались с Томасом.

– Вы же никогда не ссорились.

– Все когда‑ нибудь бывает впервые, – нахмурился Джордан. – А теперь он сбежит к матери.

Селена похлопала его по колену.

– Все образуется, – заверила она.

– Почему ты так уверена?

Она удивленно взглянула на него.

– Потому что в этом твоя сила. – Она достала стопку маленьких блокнотов и положила ее на кофейный столик рядом с учебниками Томаса. – Мы будем размышлять над сегодняшним происшествием? Или обсудим дело? Я не против и того и другого, – добавила она.

– Нет, нет, поговорим о деле, – ответил Джордан. – Отвлекусь от мыслей о Томасе. – Он отправился в столовую и вернулся с внушительной стопкой бумаг. – Что ты делаешь на Рождество?

– Еду к сестре, – сказала Селена, поднимая голову. – Прости. – Она подождала, пока Джордан опять сядет рядом. – Я покажу тебе, что я нарыла, если ты покажешь мне, что нарыл ты.

Джордан засмеялся.

– Что ты узнала от Майкла Голда?

Селена полистала свой блокнот.

– Думаю, он нам поможет. Невольно. Ты можешь использовать его показания, чтобы показать, как мало времени Эмили проводила с родителями, взять под сомнение утверждение о том, насколько хорошо они знали свою дочь…

Джордан мысленно вернулся к Томасу, прячущему «Пентхауз». Как долго у него журнал? Отца постоянно нет дома, он постоянно работает, у него нет времени его найти?

Селена продолжала излагать свои соображения относительно Майкла Голда.

– Если он не захочет говорить присяжным, что Крис не убивал его дочь, я полагаю, мы можем заставить его признать, что Крис любил Эмили.

– М‑ да… – промычал Джордан, глядя в ее записи. – Мы можем добавить, что Майкл проведывал Криса в тюрьме.

– А он там был?

Джордан улыбнулся.

– Наверное, ты задела его за живое.

– Еще у меня есть показания учительницы рисования, которой Эмили вербально не сообщала о том, что хочет свести счеты с жизнью, но у которой есть потрясающая улика в виде убедительного рисунка.

И она рассказала Джордану об автопортрете.

– Я подумаю над этим. Кого мы можем пригласить растолковать разницу в стиле? Мы же говорим не о настоящем художнике.

– Ты будешь удивлен, – заверила Селена. Она сбросила туфли. – А что у тебя?

– Эмили была беременна. Одиннадцать недель.

– Что?

– Именно так воскликнул и Крис, – пробормотал Джордан, – перед тем как грохнуться в обморок. – Он взглянул на Селену. – Знаешь, за годы работы я видел немало притворщиков. Черт, я сделал себе карьеру, общаясь с ними. То ли этот парень искуснейший из встречавшихся мне лжецов, то ли он действительно не знал о ребенке.

Мозг Селены работал с невероятной скоростью.

– Обвинение строится именно на этом, – высказала она свои выводы вслух. – Он знал о ребенке, поэтому попытался устранить проблему целиком.

– Добавь еще поступление в колледж, и ты станешь похожа на С. Барретт Делани, – поддразнил ее Джордан.

– В таком случае все просто. Нужно строить защиту на двух столпах: мы добудем доказательства того, что Эмили была склонна к самоубийству, и доказательства того, что Крис не знал о ребенке.

– Рассуждать легко, – вернул ее с небес на землю Джордан. – Если он никому не говорил, это еще не значит, что он ничего не знал.

– Я поеду еще раз поговорю с Майклом Голдом, – сказала Селена. – Кое о чем упомянула и учительница рисования: о желании Эмили учиться за границей или посещать художественную школу. Возможно, именно она не хотела иметь ребенка.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒