Часть шестая 1 страница

Глава 25

Несмотря на провозглашение мною намерения уйти из дому, а может быть, благодаря ему, наши дела с Сюзанной пошли на лад. Мы единодушно согласились, что в последнее время я испытывал стрессы из-за финансовых и профессиональных проблем, что смерть Джорджа нанесла нам обоим сильную душевную травму, что, наконец, продажа Стенхоп Холла сыграла свою негативную роль и привела к скандалу в ресторане и обещанию уйти из дому. Однако я заверил Сюзанну, что по-прежнему считаю ее папашу отъявленным мерзавцем. Она сделала вид, что согласна с этой оценкой.

Как бы то ни было, к концу июля мистер Мельцер позвонил мне домой и объявил, что он уладил мои проблемы с Федеральной налоговой службой. В итоге я должен был выплатить в течение шестидесяти дней двести пятнадцать тысяч долларов, после чего дело можно было считать закрытым. Мистер Мельцер, казалось, был чертовски доволен своей работой.

— Я спас для вас девяносто девять тысяч пятьсот тринадцать долларов, — сказал он.

— Но я буду вынужден выплатить вам пятьдесят тысяч долларов и уже заплатил почти двадцать тысяч. Таким образом, мистер Мельцер, если произвести несложные арифметические подсчеты, то окажется, что вы сберегли мне около тридцати тысяч долларов. На таких условиях я бы и сам мог выполнить эту работу.

— Но сделал-то ее я, мистер Саттер. — Он закашлялся. — Кроме того, не забывайте об уголовных мерах против вас. Одно это стоит…

— Пусть они снизят ставку на десять тысяч или вы уменьшайте свои комиссионные.

— Но…

Я повесил трубку. Выдержав некоторое время, примерно через час, мистер Мельцер позвонил снова.

— Они согласны на двести десять тысяч долларов, мистер Саттер. Больше я ничего не могу сделать. Со своей стороны я готов уменьшить свой гонорар на пять тысяч. С учетом того, что они по-прежнему способны возбудить против вас уголовное дело, я советую вам согласиться.

— Не понимаю, мистер Мельцер, почему мафия и Федеральная налоговая служба до сих пор не объединились.

Мистер Мельцер захихикал.

— Их мучает профессиональная ревность, — ответил он. — Вы сможете подписать чек на эту сумму в течение шестидесяти дней?

— Да.

— Прекрасно. Я лично переправлю этот чек в ФНС и прослежу, чтобы он был надлежащим образом принят. Это входит в число моих обязанностей.

Намек был несколько грубоват.

— Вероятно, вы сможете одновременно забрать у меня и свой чек.

— Это будет очень кстати.

— Хорошо. Позвоните мне через месяц.

— Договорились. Благодарю вас, мистер Саттер. Было очень приятно работать с таким любезным человеком.

Я не мог ответить таким же комплиментом, поэтому сказал:

— Мне этот случай послужит хорошим уроком.

— Очень, очень приятно было познакомиться.

— Кстати, мистер Мельцер, а не знаете ли вы случайно, каким образом ФНС обнаружила эту мою оплошность с налогами?

— Я наводил справки именно по этому вопросу. Прямого ответа я не получил, но можно предположить, что копание в ваших налоговых декларациях прошлых лет было неслучайным.

— Можно ли сделать вывод, что существовал человек, заинтересованный, чтобы у меня появились проблемы?

— Мистер Саттер, я же говорил вам, вас недолюбливают в ФНС.

— Но меня недолюбливали с тех пор, как двадцать лет назад я начал портить их игру. Почему же они начали копаться в моих бумагах именно сейчас?

— Я думаю, они были в курсе вашей оплошности уже давно, мистер Саттер. В их обычае накапливать компромат на людей.

— Понимаю. — Мне все-таки трудно было в это поверить. Они действуют всегда жестко, но честно. Это касается даже денег, которые вы по недосмотру переплатили им.

— Должен сказать, — продолжал мистер Мельцер, — что на вашем месте я не стал бы затевать расследование подобного рода. — Он добавил: — Тогда вам пришлось бы снова прибегнуть к моим услугам.

— Мистер Мельцер, вы мне больше никогда не понадобитесь. И никакое правительственное ведомство не может меня запугать. Если я увижу, что меня начинают преследовать, я этого дела так не оставлю.

Мистер Мельцер помолчал, потом произнес:

— Мистер Саттер, вы редкостный человек, таких больше не осталось. Советую вам, проглотите свою обиду, забудьте о потерях и заживите прежней жизнью, друг мой. Если вы попытаетесь выступить против сил куда более могущественных, чем вы, ничего хорошего из этого не выйдет.

— А я люблю подраться.

— Как вам будет угодно. — Он сделал паузу. — Кстати, если позволите, я буду вам позванивать, чтобы получать кое-какие профессиональные советы. Это будут, естественно, строго конфиденциальные услуги.

— Скажу вам больше, эти ваши желания неосуществимы. Всего вам доброго.

* * *

В жизни бывают удивительные совпадения, вы сами это знаете. Как раз на следующий день после разговора с Мельцером, в один из моих редких визитов в офис на Уолл-стрит, раздался телефонный звонок. Звонил мистер Вебер из конторы по торговле недвижимостью в Ист-Хэмптоне. Он сообщил мне, что у него для меня есть хорошая новость. А именно, нашелся покупатель, готовый за триста девяносто тысяч долларов приобрести мой летний дом.

— Я вовсе не считаю это хорошей новостью, — сказал я.

— Мистер Саттер, рынок летнего жилья перенасыщен. Это единственно серьезное предложение, которое у нас имеется. К тому же этот человек смотрит сейчас и другие дома.

— Я вам перезвоню. — После этого я обзвонил всех торговцев недвижимостью, у которых я выставил свой дом на продажу, и услышал от них массу извинений и плохих новостей. Я попробовал связаться с Сюзанной, так как дом наполовину принадлежал ей, но она, как обычно, отсутствовала. Этой женщине нужно всегда иметь при себе пейджер, радиотелефон или, в крайнем случае, колокольчик для ее лошади. Я снова набрал номер Вебера.

— Я предлагаю среднюю цифру между моим и его предложением. Назовите ему цену в четыреста сорок пять тысяч долларов.

— Попытаюсь.

Мистер Вебер перезвонил мне через полчаса. Интересно, его клиент сидит сейчас у него в офисе?

— Ваш потенциальный покупатель также предлагает среднюю цену — четыреста семнадцать тысяч пятьсот долларов. Советую вам соглашаться, мистер Саттер, потому что…

— …потому что рынок перенасыщен, лето заканчивается, индекс фондового рынка снижается каждый день на шестнадцать пунктов с четвертью. Благодарю вас, мистер Вебер.

— Не за что. Мне просто хотелось, чтобы вы были в курсе ваших дел. — Мистер Вебер уже чуял запах своих комиссионных, которые из расчета шести процентов составляли двадцать пять тысяч долларов.

— Мне нужно четыреста двадцать пять тысяч, вы можете доплатить недостающую сумму из своих комиссионных.

В трубке установилось молчание. Мистер Вебер понял, что он получит или жидкие комиссионные, или вовсе ничего, и сделал свой выбор. Он прокашлялся, как это делал мистер Мельцер, и сказал:

— Это можно устроить.

— Так устраивайте. — В обычных условиях я действовал бы более агрессивно, но сейчас у меня просто не было другого выхода, кроме как принять условия сделки. Время работало против меня.

— Значит, будем считать, что мы договорились, — засуетился мистер Вебер. — Мой клиент хочет вселиться в дом немедленно. Вот такое он выразил желание. Он намерен жить в этом доме весь август. Предлагает сто долларов в день до дня окончательного оформления сделки. Я знаю, что вы могли бы получить больше, сейчас самый сезон, но эта аренда входит составной частью в условия сделки. Поэтому я предлагаю…

— Его фамилия случайно не Мельцер?

— Нет. Его фамилия — Карлтон. Доктор Карлтон. Он психиатр из Нью-Йорка. У него прием на Парк-авеню. В августе он не работает, а у него жена и двое детей, так что сами понимаете…

— Моя семья тоже хочет пользоваться этим домом в августе, мистер Вебер.

— Но тогда сделка не состоится, мистер Саттер. Он настаивает.

— Что же прикажете делать мне в этом случае? Поехать в город и гонять крыс?

— Я могу вам найти другой дом, вы снимете его на август…

— Не беспокойтесь. Делайте по-вашему.

— Да, сэр. Доктору Карлтону ваш дом очень понравился. Ему очень понравилась также ваша мебель.

— Сколько?

— Плюс десять тысяч. Наличными.

— Хорошо. Он видел в моем кабинете фотографию моей жены и детей?

Мистер Вебер захихикал. Смешное занятие — заключать сделки.

— Если этот мужлан хочет по дешевке снять летний домик под предлогом покупки дома, я ему яйца потом оторву.

— Не понял, сэр.

— Возьмите с него задаток. Один процент. Сегодня же. Я хочу, чтобы документы были оформлены за одну неделю. Предоплата — двадцать процентов.

— Через неделю. Но…

— Контракт я вам отправлю по факсу сегодня, во второй половине дня. Держите этого субъекта под контролем, мистер Вебер. Если возникнут проблемы, сразу звоните мне.

— Да, сэр. Вы собираетесь приобретать какую-то недвижимость на Восточном побережье? — поинтересовался он.

— Что у нас там к востоку от Монток-Пойнт?

— Океан.

— Сколько это будет стоить?

— Там все бесплатно, мистер Саттер.

— Тогда беру. — Я повесил трубку. Мадонна, верно говорят, беда не приходит одна. Да, подумал я, неужели ты сломался, Саттер? Тебе же нет еще и сорока пяти.

Из города я приехал поездом. С Сюзанной мы встретились у Макглейда за ужином, как и планировали утром. Я объяснил ей условия сделки.

— Я звонил, чтобы посоветоваться с тобой, — сказал я. Согласитесь, я приложил больше усилий, чем Беллароза, который купил «Альгамбру» без ведома своей жены.

Сюзанну, судя по всему, продажа летнего дома нисколько не трогала. Однако с женщинами всегда надо быть настороже. Перефразируя Черчилля, можно сказать: «Женщины либо находятся у ваших ног, либо подступают с ножом к горлу».

Я вытащил свой калькулятор и, попивая свой третий джин с тоником, стал производить расчеты.

— Мы платим Мельцеру, мы платим Федеральной налоговой службе, платим комиссионные агентству по торговле недвижимостью, а также проценты по закладной. Далее, мы совершенно точно откладываем часть денег для выплаты налога на вложенный капитал, так как не покупаем другой дом, теперь прибавляем десять тысяч за мебель, около трех тысяч за аренду, вычитаем налоги… и что же в итоге? В итоге мы получаем немного денег на карманные расходы…

Сюзанна начала зевать. Богатым всегда бывает скучно, когда речь заходит о деньгах.

Я набросал несколько цифр на своей салфетке.

— В результате мы получаем девяносто три доллара, — заключил я. Собственность стоимостью в полмиллиона долларов превратилась в пыль. — Я взглянул на Сюзанну. — Что же сделает правительство с такой кучей денег?

— Мы будем заказывать ужин?

— Мне это не по средствам. Я лучше напьюсь. — Я снова пересчитал расходы и понял, что на хороший ужин денег у меня нет. Поэтому я заказал еще один джин с тоником.

— Кстати, ты учел двадцать тысяч долларов, которые ты остался должен мне? — спросила она.

— Извините, миссис Саттер, в данном случае, финансовая ответственность обоюдна.

— Да, я знаю это, Джон. Но ведь все произошло не по моей вине.

Учтите при этом, что ей эти двадцать тысяч долларов нужны так же, как мне конюшня на новом месте. Я прокашлялся, как это делали господа Мельцер и Вебер.

— К чему ты об этом заговорила? — спросил я.

— Мои адвокаты хотели бы знать…

— Твой отец…

— Ладно… Меня, собственно, не деньги интересуют. Просто они считают, что неразумно иметь собственность в общем владении.

— Речь пока идет о моей собственности, Сюзанна. Претензий на твою собственность у меня нет. У нас случайно была недвижимость, записанная на тебя и на меня. Теперь ее нет. У тебя со мной очень жесткий брачный контракт. Я адвокат, я в этом разбираюсь. Поверь мне.

— Я верю, Джон, но… Деньги мне сейчас не нужны, но я хотела бы иметь расписку. Так… мне посоветовали мои адвокаты.

— Хорошо. — Я написал расписку на двадцать тысяч долларов, подписал ее и поставил дату. Все это я проделал на обороте меню. — Это теперь законный документ. На названия блюд можешь не обращать внимания.

— Ты зря бесишься. Ты же адвокат, должен понимать…

— Я понимаю, что на протяжении двадцати лет оказывал бесплатно юридические услуги твоему отцу. Я понимаю, что оплатил из своего кармана половину стоимости работ по переносу конюшни.

— Но там стоит и твоя лошадь.

— Мне не нужна эта дурацкая лошадь. Пусть она сдохнет.

— Какие ужасные вещи ты говоришь. Кстати, яхту ты же купил только на свое имя.

— На чеке тоже стоит только мое имя, леди.

— Ладно… я не хотела об этом говорить, но… ты никогда, с тех пор как мы женаты, не платил проценты по закладным и по аренде.

— А что сделала ты, чтобы войти во владение этим домом? Родилась с серебряной ложкой в заднице?

— Пожалуйста, не хами, Джон. Мне так противно говорить об этих деньгах. Давай не будем. Пожалуйста.

— Нет, нет и нет! Будем говорить. Давай все-таки хоть раз по-настоящему обсудим денежные проблемы.

— Пожалуйста, говори потише.

Не знаю, стал бы я говорить потише или нет, но тут в музыкальный автомат опустили монетку, и все, кто до этого слушал нас, стали слушать Фрэнка Синатру, его песню «Мой путь». Отличная песня. Думаю, что парень у стойки бара завел ее специально для меня. Я показал ему мой поднятый большой палец. Здорово!

— Это так неприятно. Я совсем не привыкла к таким разговорам, — сказала Сюзанна.

— Извини, я, кажется, погорячился, — признался я. — Ты, конечно, абсолютно права. Положи эту расписку в свою сумочку. Я верну долг, как только смогу. Мне понадобится несколько дней.

Ей, очевидно, стало не по себе.

— Забудь о том, что я говорила, — произнесла она, сминая мою расписку в комок. — Я в этих делах ничего не понимаю.

— Тогда имей в виду на будущее, что наши дела — это наши дела, и не надо впутывать в них твоего отца. Я настоятельно рекомендую тебе нанять собственного адвоката, который не будет иметь ничего общего с твоим отцом. Именно с этим адвокатом я хотел бы решать все вопросы, которые могут возникнуть. — Включая и вопрос о нашем разводе.

Сюзанна покраснела. Насколько я мог понять, она колебалась сейчас, выбирая, броситься ли ей к моим ногам или подступить с ножом к горлу.

— Хорошо, Джон, — наконец сказала она и, взяв со стола меню, начала его изучать. Лица ее я не мог видеть.

О ее рыжих волосах я уже упоминал. Судя по всему, сейчас ее хорошее воспитание вступило в конфликт с плохими генами. Наверное, из предосторожности следовало бы убрать подальше от нее столовые ножи, но, возможно, она восприняла бы это как оскорбление. Я все еще не успокоился, но мне надо было выяснить у нее один важный для меня вопрос.

— Мне не понравилось, что твой отец звонил тебе в тот вечер, чтобы проверить, все ли с тобой в порядке. Он что, думал, что я тебя изобью?

Она покосилась на меня из-за меню.

— Конечно нет, это было бы глупо. Но он действительно очень зол на тебя.

— Почему? Потому что ему пришлось заплатить за ужин?

— Джон… то, что ты сказал, было слишком грубо. Но он просил меня передать тебе, что он согласен принять от тебя извинения.

Я захлопал в ладоши.

— Какой милый человек! Это просто чудо какое-то! — Я смахнул несуществующую слезинку со своих ресниц.

Песня закончилась, мы снова стали предметом внимания со стороны аудитории.

Сюзанна перегнулась ко мне через стол.

— Ты очень изменился, Джон. Ты знаешь об этом? — произнесла она.

— А ты разве не изменилась, Сюзанна?

Она пожала плечами и снова погрузилась в чтение меню.

Потом опять взглянула на меня.

— Джон, если ты извинишься, нам всем станет легче. Всем. Даже тебе, хоть ты этому и не веришь. Сделай это для меня. Пожалуйста.

Было время, причем совсем недавно, когда я откликнулся бы на эту просьбу. Но время это прошло и больше, видимо, никогда не возвратится.

— Я не собираюсь извиняться и делать вид, что раскаиваюсь, — выпалил я. — А раскаиваюсь я только в одном — в том, что я тогда не схватил его за галстук и не вывозил его морду в пироге.

— Ты на самом деле так сердишься на него?

— Сердишься — это не то слово. Я его ненавижу.

— Джон! Но он мой отец.

— Не уверен в этом.

После этого мне пришлось ужинать в одиночестве. Но я сообразил, что теперь мне надо привыкать к этому. Однажды мое остроумие могло мне выйти боком. Оно и вышло.

Глава 26

Эта пожилая супружеская пара появилась у меня в офисе и объявила, что их браку скоро исполнится пятьдесят лет и что они хотят развестись. Они выглядели лет на девяносто — если вы слышали этот анекдот, можете дальше не читать, — поэтому я спросил у них: «Извините за вопрос, но почему вы так долго откладывали свой развод? » И старый джентльмен прошамкал в ответ: «Мы все ждали, когда умрут наши дети».

Если честно, иногда я испытываю такие же чувства. Сюзанна и я снова помирились, я извинился за то, что поставил под сомнение факт ее рождения от ее отца и тем самым намекнул на то, что ее мать — развратница. Но даже если Шарлотта однажды и наставила рога мужу, то что это меняло? Ведь все равно вопрос, является ли ее отец отъявленным мерзавцем или нет, остается открытым. Я, честно говоря, думаю, что является. Если я его снова встречу, я добавлю несколько дополнительных словечек к его характеристике. Сюзанна, конечно, и сама прекрасно знает, что он собой представляет, поэтому она не очень сердита на меня, она настаивает только на том, что Уильям — ее отец. Возможно.

Я продолжал жить в доме Сюзанны, не платя за постой; мы разговаривали с ней время от времени, но старались не употреблять сложных предложений и отделывались короткими репликами.

По понедельникам я ложился спать пораньше, как того требовал мистер Беллароза. По вторникам я вставал до зари и приходил к моему соседу на чашечку кофе. Сюзанна не спрашивала меня о причинах столь ранних визитов в «Альгамбру», а я, следуя инструкциям моего клиента, не говорил ей о возможности его ареста.

ФБР теперь, конечно, было в курсе того, что я превратился в адвоката Фрэнка Белларозы, но мой клиент не хотел, чтобы они знали о моих дежурствах по вторникам у него дома. По этой причине я вынужден был пробираться в «Альгамбру» по задворкам усадьбы, чтобы меня не заметили с наблюдательного поста в поместье Депоу.

Несколько раз мы с Алленом Депоу встречались в Локаст-Вэлли, и он, очевидно, не осознавая своего нравственного ничтожества, свойственного всем помощникам полицейских и стукачам, приветствовал меня так, словно мы продолжали оставаться друзьями. Когда же мы столкнулись с ним в одном из магазинов лицом к лицу, я поинтересовался:

— Ты не боишься оставлять свою жену в окружении этих типов, которые днюют и ночуют у вас в доме? Тебе ведь, кажется, часто приходится летать по делам в Чикаго.

— Они живут в дачном домике на колесах, он стоит на заднем дворе, — холодно ответил он вместо того, чтобы дать мне за такие слова по морде.

— Слушай, Аллен, могу поспорить, что как только ты уезжаешь, они все-таки залезают в твой дом под предлогом того, что им нужна то чашка воды, то стакан молока.

— Зря смеешься, Джон. Я делаю то, что считаю правильным. — Он заплатил за масло для смазки автоматов или не знаю за что и быстро вышел из магазина.

Да, возможно, он делал то, что он считал правильным. Может быть, это на самом деле было правильно. Но я также знал, что он оказался одним из тех членов клуба, кто предложил исключить меня из его рядов.

Итак, в любой день, не говоря уже про вторники, я был готов вскочить рано утром с кровати и бежать в «Альгамбру», чтобы засвидетельствовать арест Фрэнка Белларозы силами ФБР. Это ожидание возбуждало.

Стояло самое начало августа. В прошлые годы в это время я уже отдыхал в Ист-Хэмптоне. Однако вместо меня теперь там отдыхал доктор Карлтон, черт бы его побрал, — он пользовался моей мебелью, солнечными ваннами Ист-Энда и аристократическим уютом дома постройки восемнадцатого века. Я говорил с этим психиатром по телефону, чтобы поторопить его с оплатой покупки, и он спросил меня:

— Извините, мне просто интересно, почему вы так спешите?

— Моя матушка брала слишком много денег из моего банка и забывала класть их обратно. Это трудно объяснить, док. Давайте все оформим на той неделе, ладно?

Так что мне предстояло съездить еще раз в Ист-Хэмптон, а потом отдать деньги этим ищейкам из ФНС. Но другие ищейки охотились за моим клиентом, и я должен был и тут оставить их с носом. Трудно даже поверить, что всего несколько месяцев назад я жил спокойной и размеренной жизнью, порядок которой нарушался лишь редкими разводами моих приятелей, разоблачениями их амурных похождений и изредка чьей-нибудь смертью. Моей самой большой проблемой была скука.

После нашего семейного скандала у Макглейда я позвонил Лестеру Ремсену.

— Продай на двадцать тысяч моих акций или других ценных бумаг и передай чек моему секретарю в Локаст-Вэлли, — попросил я его.

— Сейчас не время продавать что-то из твоих бумаг. По ним сейчас наблюдается хороший рост. Советую тебе воздержаться от этого шага, — стал отговаривать он меня.

— Лестер, я тоже читаю «Уолл-стрит джорнэл». Делай, пожалуйста, то, о чем я тебя прошу.

— Кстати, я как раз собирался тебе звонить. У тебя есть потери…

— Большие?

— Около пяти тысяч. Если хочешь, я могу назвать точную цифру — тогда ты мне вышлешь чек, а если у тебя сейчас туго с деньгами, то можно просто продать часть твоих акций, чтобы покрыть потери.

— Продавай все, что хочешь.

— Хорошо. Твой портфель ценных бумаг сейчас не в лучшем положении.

На языке Уолл-стрит это значит: «Вы по-идиотски вложили свои деньги». Лестер и я знакомы много лет, мы отлично понимаем друг друга. А сейчас вот таким образом мы говорили о моих акциях. Я вдруг почувствовал, что меня тошнит и от акций, и от Лестера.

— Продавай все. Немедленно, — сказал я.

— Все? Почему? Сейчас на рынке затишье. Подожди до сентября, акции пойдут вверх и…

— Слушай, Лестер, мы говорим об акциях уже двадцать лет. Ты не устал от этих разговоров?

— Нет.

— А я устал. Знаешь, если бы я все эти годы занимался поисками сокровищ капитана Кидда, я потерял бы меньше денег.

— Чепуха.

— Закрывай мой счет, — сказал я и повесил трубку.

Итак, в тот день часы показывали шесть утра, был первый вторник августа, и я, одеваясь, чтобы идти к Белларозе, размышлял о том о сем. Даже если бы доктор Карлтон не жил в моем доме, я не смог бы отдыхать там этим августом, так как обещал моему клиенту быть всегда поблизости. Вероятно, для того чтобы быть уже совсем рядом, мне следовало поселиться в «Альгамбре», но вряд ли дон пожелал бы, чтобы я наблюдал за его бизнесом и его контактами с известными персонажами преступного мира. Да и я не жаждал всего этого.

Занималась заря. Я уже направлялся на мою утреннюю прогулку, держа в руках дипломат, в который в случае ареста мне предстояло уложить пять миллионов долларов наличными и в виде документов на право собственности. Это были средства для освобождения под залог.

Однажды, находясь в доме Белларозы, я уже имел возможность ознакомиться с этими документами и проверить их. Таким образом, мне удалось заглянуть в один из уголков огромной империи дона. Большинство из этих бумаг представляли собой документы на владение недвижимостью — суд без сомнения принял бы их в качестве залога. Там имелось также определенное количество именных ценных бумаг. Общая стоимость купчих и акций была около четырех миллионов долларов, этого с лихвой хватило бы для любого залога. Но для верности Беллароза заготовил еще полиэтиленовый пакет с миллионом долларов наличными.

Это была уже моя третья прогулка в «Альгамбру». Пели птицы, воздух был еще свеж после ночи. Над землей стелился туман, он доставал до уровня моих плеч, и у меня появилось странное ощущение, будто я бреду в своем костюме от «Брукс Бразерз» и с дипломатом в руках прямо в рай для белых англосаксов-протестантов.

Я дошел до бассейна, где Дева Мария продолжала созерцать языческого Нептуна. Тут из тумана вынырнула фигура. Это был Энтони, который выгуливал питбуля. Собака принялась лаять на меня.

— Доброе утро, мистер Саттер, — приветствовал он меня.

— Доброе утро, Энтони. Как себя чувствует дон?

— Он уже встал. Я провожу вас к нему.

— Спасибо, я сам дойду. — Я пошел по тропинке к дому. Энтони может быть очень любезен, если с ним познакомиться поближе.

Я подошел к заднему крыльцу дома. Вероятно, сигнализация еще не была отключена: лампочка у двери продолжала гореть. Я позвонил в звонок. Сквозь стеклянную дверь я увидел, как Винни, узнав меня, прячет под полой пиджака кобуру.

— Проходите, советник. Хозяин на кухне, — сказал он.

Я вошел с заднего входа в вестибюль и, пока пересекал его, успел заметить Ленни, водителя. Он сидел на стуле за одной из колонн и пил кофе. На нем, так же, как на Винни, был хороший костюм. Они явно ждали гостей и были готовы к поездке на Манхэттен. Как только я приблизился, Ленни встал и пробормотал приветствие — я попросил его повторить то же самое почетче. Это выглядело забавно.

Я в одиночестве прошествовал через темный еще дом: через столовую, через комнату для завтраков, через буфетную и наконец оказался в пещероподобной кухне, в которой стоял запах свежесмолотого кофе.

Кухня была полностью переоборудована. Беллароза рассказывал мне, во сколько ему обошлась переправка в Штаты полумили кухонных шкафов, полуакра итальянской кафельной плитки и мраморных столешниц для столов. Все оборудование, однако, было американского производства.

Дон сидел во главе удлиненного кухонного стола и читал газету. Он был одет в синий в полоску костюм и голубую рубашку (она лучше смотрится по телевизору, чем белая). Галстук — темно-вишневый, из переднего кармана пиджака выглядывал платок того же цвета. Его газетная кличка была Денди Дон, и теперь я понял, почему его так называли.

Он поднял на меня глаза.

— Садись, садись. — Беллароза указал мне на стул — я сел справа от него. Не отрываясь от своей газеты, он налил мне кофе.

Я отхлебнул маленький глоток. Вероятно, подумал я, в доме истинного итальянца никогда не встретишь круглого стола, так как за круглым столом могут сидеть только равные. Удлиненный овальный стол имеет вершину — там было место хозяина дома. Я сидел от него по правую руку и размышлял, был ли в этом какой-то тайный знак или я придавал этому слишком большое значение.

Он покосился на меня из-за газеты.

— Так что, советник, сегодня утром они придут? — спросил он.

— Надеюсь. Я не люблю рано вставать.

— Да? Ты не любишь. Но ведь не тебе отправляться в тюрьму, — рассмеялся он.

Но я не нарушал в течение тридцати лет законы.

Он опустил газету на стол.

— По-моему, жюри присяжных заседало три недели. Для обвинения в убийстве этого достаточно. Вот по делам о коррупции они заседают иногда целый год, копаются во всех твоих делах, выясняют, откуда у тебя то, откуда это. С деньгами всегда сложно разбираться. С убийством легче.

— Это точно.

— Судя по этой газете, все случится сегодня.

— Тебе видней.

— Я знаю, ты думаешь, что они не осмелятся предъявить мне обвинение. Ты полагаешь, что уже уладил все через Манкузо.

— Я этого не говорил. Я сказал ему только то, что ты просил сказать — насчет Феррагамо. Я знаю, что Манкузо такой человек, который сможет передать мои слова Феррагамо и, может быть, даже его начальникам. Неизвестно только, что из этого выйдет.

— А я тебе скажу, что из этого выйдет. Ничего. Потому что этот подонок Феррагамо не отступит, раз уж он передал дело на рассмотрение Большого жюри. Он не захочет выглядеть смешным. Но я рад, что ты поговорил с Манкузо. Теперь Феррагамо знает, что думает по этому поводу Беллароза. — Он внимательно посмотрел на меня. — Но тебе не следовало сообщать, что ты стал моим адвокатом.

— Как же иначе я мог бы с ним говорить, представляя твои интересы?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Возможно, если бы ты промолчал, он был бы с тобой откровеннее.

— Это неэтично и незаконно, Фрэнк. Тебе нужен двуличный адвокат или бойскаут?

— О'кей. Будем играть в открытую, — улыбнулся он.

— Я буду играть в открытую.

— Ну, это одно и то же.

Мы опять стали пить кофе, и дон поделился со мной половиной своей газеты. Это была «Дэйли ньюс», утренний городской выпуск. Кто-то доставил ему свежий номер, только что вышедший из-под типографского пресса в Бруклине. Я просмотрел заголовки статей, но не обнаружил никаких указаний на возможность его ареста, никаких заявлений Феррагамо.

— Я тут ничего не нашел о тебе, — сказал я.

— Да. Этот подонок не так уж глуп. У меня есть свои люди в газетах, и он это знает. Он приберег свою новость для вечернего выпуска. Так что мы сможем прочесть это вечером. Этот стервец любит газеты, но телевидение он любит все-таки больше. Хочешь перекусить?

— Нет, спасибо.

— Уверен? Я могу позвать Филомену. Давай, поешь. Потом будет не до еды. Поешь сейчас.

— Я на самом деле не голоден. Правда. — Сами знаете, как итальянцы относятся к еде: они бывают ужасно недовольны, когда вы отказываетесь, и просто счастливы, когда вы что-нибудь съедите. Почему им это так важно, не представляю себе.

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 262728 29 30 31 Следующая ⇒