Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Георгий Вайнер 1 страница



 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке RoyalLib. ru

Все книги автора

Эта же книга в других форматах

 

Приятного чтения!

 

Георгий Вайнер

На темной стороне Луны

 

Георгий Вайнер, Леонид Словин

На темной стороне Луны

 

«…Рост народонаселения и его концентрация привели к появлению поистине сонма бездомных собак. Часть их живет в городах, кормясь на свалках, у мусорных ящиков или выпрашивая пищу около магазинов, столовых, больниц. Другая же часть вернулась к жизни предков, переселилась в леса и полностью порвала дружбу с человеком. Эти собаки стали настоящими дикими животными. Борьба с ними крайне трудна, так как они прекрасно знают «повадки» человека, умеют его избегать и извлекать пользу из соседства с ним. Да человеку порой и невдомек, что встретил он в лесу не собаку, а дикое животное, оборотня. Одичавшие собаки исключительно молчаливы, скрытны и жестоки. На охоте, преследуя жертву, они никогда не подают голоса.

Некоторые собаки сделали еще больший шаг к своим предкам: в местах, где волки остались в ничтожном количестве, собаки стали образовывать с ними брачные пары, давшие волко-собачьи гибриды. По внешнему виду они ближе к волкам, но по повадкам напоминают собак, — они не боятся человека, хотя и очень осторожны. Кстати, в местах, где волков много, нет не только гибридов, но и одичавших собак: волки вылавливают их очень быстро».

Из беседы с профессором-зоологом Ю. С. Богоявленским

 

Пуля вошла Корейцу в грудь еще до того, как он завершил свой отчаянный кульбит, подкинула в воздухе и тяжело швырнула на доски настила.

И еще крик его не стих, как тупую душную немоту в кафе разрубили еще два выстрела — убийца стрелял в спину парня, зажавшего от ужаса голову руками. Парень ватно ткнулся лицом в ноги лежащего Пака, коротко захрипел и умер.

 

 

— Анарбай! — Халматов постучал в ворота.

Было еще рано, но зной, горячий и плотный, как верблюжий войлок, уже наваливался на кишлак. Во дворе у колонки кто-то набирал воду. Тугая струя из крана, дребезжа, била в край ведра.

— О-о, Анарбай!

Тура выехал из Мубека затемно, чтобы застать Маджидова. И хоть в один конец дорогу проехать по утреннему холодку.

— Иду…

Створки заскрипели. Маджидов, моложаво-осанистый, — несмотря на жару, уже в костюме, в шляпе, видимо, собирался на работу. С «Лады», только что вымытой, переливающейся искристыми брызгами, стекала вода. Машина в створе ворот, наблещенная, сверкающая, казалась витринной принадлежностью автомагазина.

— Заходите! Как ваше здоровье? Как доехали? — Анарбай посторонился, пропуская Туру, потом обернулся к шоферу Халматова — Алику. — И вас тоже прошу, заходите, пожалуйста…

Во дворе уже сновала хозяйка. Пахло свежими лепешками. С крана со звоном снова сорвалась тугая струя.

— Сюда… — пригласил Анарбай.

Халматов скинул туфли, в носках шагнул через порог. Вдоль длинной стены тускло отсвечивала стеклами полированная секция — все полки ее были заставлены расписными фарфоровыми чайниками и пиалами, среди которых залихватски мерцал голубизной и золотом гжельский самовар. Другие стены были завешаны коврами.

Жилище Анарбая было похоже на рекламный интерьер-выгородку «Дом сельского механизатора-передовика», которую Тура видел на республиканской торговой ярмарке. Может быть, Анарбай и обставлял сам эту выгородку — сообразно традиции и своему вкусу?

— Спасибо, что вы нашли время нас навестить… — поклонился Анарбай.

— Как вы поживаете? … Как здоровье?

Халматов Анарбая видел лишь раз и то очень недолго. Но заочно Тура был знаком с ним довольно хорошо.

Маджидов был признан потерпевшим. Юридически. А вообще-то, он работал в райпотребсоюзе заместителем председателя, который был стар и давно болен. Поэтому Анарбай считался официально его будущим преемником. Это был большой успех, если учесть, что Анарбаю натикало всего тридцать с небольшим. Дом Маджидова был велик и богат — у каждого из шести сыновей по комнате. Когда женятся, каждому будет куда привести жену… Тура подумал, что с ростом благосостояния руководства райпотребсоюза все в полном порядке.

— Слушайте, Анарбай, у вас такой красивый дом. Я подумал, что ваша работа и ваш быт есть система с обратной связью, — сказал, еле заметно улыбаясь, Тура.

Маджидов готовно закивал, но лицо его затвердело — он вдумывался в туманные слова Туры.

— Вы это как-то связываете с кражей? — осторожно спросил Анарбай,

— Конечно, связываю, — сказал Тура. — Дом богатый, привлекательный. Поэтому воры и пошли к вам…

Сидели на ковре, подложив ноги. Анарбай раскрыл высокую, под потолок, аккуратно сложенную стопу цветных одеял — «курпчи», подал каждому.

— Спасибо. Как сыновья? — Тура вернулся к требованиям этикета.

— Нормально. Я парней своих не щажу. — Маджидов улыбнулся, продемонстрировав верхний ряд золотых зубов, темноватых — «червонного» золота. — Все на хлопке. Я и сам, как свободное время, с ними. Несмотря что зампред. На договоре работаем. Можно хорошо заработать. Только не ленись.

— Дома никого не оставляете после того случая?

— Да нет.

— Тихо?

— Уммат-то сидит! Признался.

— Я знаю.

— И ущерб возместили. Четыре тысячи.

Жена Маджидова неслышно внесла чайник с пиалами, лепешки. Поклонившись, так же бесшумно вышла.

— «Волгу» будете брать? — с запыхом спросил шофер Алик, заветной мечтой которого была собственная «Волга».

— «Жигуль» — вот машина! — Анарбай подождал, пока чай настоится.

— Уммат что-нибудь говорил вам, когда отдавал деньги? — Халматов снова вернулся к разговору.

— Нет.

— Как все это происходило?

— Меня вызвал начальник мубекского райотдела Гапуров Равшан, — Анарбай не спеша налил в пиалу, снова перелил в чайник, потом опять разлил по пиалам и подал каждому. — Уммат уже сидел у него в кабинете…

— Вы раньше не видели Уммата?

— Нет. Только потом понял, что это он и есть… Следователь принес деньги. В конверте. Вместе с протоколом.

— Как вам объяснили?

— Ну, деньги доставил брат Уммата. Он что-то искал в доме, на балхоне[1]их и нашел, принес в милицию. Гапуров при мне спросил: «Будете возмещать ущерб, нанесенный Маджидову? » Уммат тихо так сказал: «Да…» — «Не слышу! » — крикнул Гапуров. — «Да! Теперь слышно? » — «Теперь слышу. Пиши расписку, Маджидов…» — это он мне сказал. Я написал.

— Все?

— Да, — Анарбай взглянул удивленно.

— А про шприц? Про бинт?

Шприц, поломанный медицинский шприц, обнаруженный на месте кражи в доме Анарбая. На стенках шприца экспертиза нашла следы опиума. Анарбай и Уммат одинаково единодушно на допросах заявили, что не имеют к нему отношения. Кусок грязного бинта с корочкой запекшейся крови… Ни у того, ни у другого на теле не оказалось ни повреждений, ни ссадин. Даже самых пустячных. Главное — и группа крови не совпала…

— Про шприц, про бинт разговора не было, — Анарбай поставил пиалу.

— Не с неба же они свалились… — сказал тихо Халматов. — Кто-то же принес их во двор?!

Настоявшийся зеленый чай был чуточку терпок, жена Маджидова не пожалела заварки. Анарбай провел рукой по груди:

— Клянусь — это не мой шприц. У нас в доме дряни этой никогда не бывало…

Снова появилась хозяйка — с овощами, с кислым молоком, движения ее были уверенны, хоть и неслышны.

— Может, останетесь на вечер? — предложил Анарбай. — Жена плов сделает, сегодня пятница…

— Спасибо, — поблагодарил Тура. — Вряд ли смогу…

Сюда, в Урчашму, можно было попасть с трех сторон.

Из областного центра, от Мубека, дорогой, которой приехал он, Халматов.

С запада — из тупика Дарваза, малонаселенного, горного, в основном, района с постоянным контингентом жителей.

С юга, через хребет, как вор-домушник Уммат по кличке Рыба, Балык.

Одна из этих дорог была тайной тропой опиума. Неведомо, где начиналась, известно, где кончалась. В руках Туры был обрывок этой тропы, отрезок дороги — от Урчашмы до Ашхабада.

— Езжай к чайхане, — Тура сел в машину. — Знаешь где?

— Нет. Я первый раз в Урчашме.

— В центре, недалеко от пруда. Увидишь.

Дорога шла вдоль ручья — сая, врезавшегося глубоко в грунт, по другую сторону тянулись дувалы.

Человек, которого Халматов хотел встретить, в пятницу мог наверняка оказаться в чайхане с другими стариками, собиравшимися в мечеть. Он был пенсионер, жил с дочерью и внучками. Дни коротал по-стариковски.

— Сюда? — Перед поворотом шофер замешкался, — дорога шла вверх, каменистая, узкая. Сбоку у широкого провала арыка играли дети.

— Да. Потом направо.

Давно ушли последние облака. Солнце взошло почти в зенит и заполонило все небо. Далеко на горизонте виднелись синие мазки гор, там была Дарваза.

…Ночью Туре позвонил из Ташкента начальник уголовного розыска Силантьев:

— Не разбудил?

— Нет.

— Знаю. Так спросил. Я в управление звонил, дежурный сказал — только сейчас был здесь…

— Слушаю, Виталий Иванович.

— Я получил шифровку из Ашхабада. Они сняли группу — тридцать восемь килограмм…

— Ого! — Тура присвистнул.

— Арестованные концов не имеют, но утверждают: «Яблоки»… понимаешь… «Яблоки» идут через Мубек, от вас. В Мубеке перевалочная база. С машин на железную дорогу… Когда-то, Тура, гнойник этот лопнет! И нам тогда до конца жизни не отмыться… У тебя подвешена та кража со шприцем…

— Кража вещей у Маджидова, в Урчашме.

— Что там?

— Я как раз собирался туда. Хотел кое-кого повидать.

— Не откладывай, — попросил Силантьев.

— Пожалуй, я прямо сейчас туда поеду…

О чем писали газеты в июле:

«Здравствуй, огонь Олимпиады!

Молдавское село Пушены. Здесь утром эстафета олимпийского огня вступила на советскую землю.

С румынского берега Прута раздается звук фанфар. В воздух поднимаются разноцветные шары. Это сигнал: олимпийский огонь приближается к границе. У пограничного пунктаэмблема XXII Олимпийских игр. Эстафету приветствуют полюбившийся всем медвежонок Миша и герой молдавских сказок Гугуцэ. Над нимитранспарант«Добро пожаловать! », «Бине аць венит! ».

«О спорт! Ты радость!

Ты устраиваешь праздники для тех, кто жаждет борьбы, и для тех, кто жаждет этой борьбой насладиться.

Тыликование.

Ты горячишь кровь. Заставляешь учащенно биться сердце. Как радостно, как отрадно откликнуться на твой зов.

Ты врачуешь душевные раны. Печаль или скорбь одного отступают в то мгновение, когда нужно побороть всех перед многооким взглядом многих.

Доставляй же радость, удовольствие, веселье, ликование людям, спорт! »

Горячие строки из «Оды спорту» Кубертэна воскрешают из глубины веков отблески ночных факельных шествий древнегреческих празднеств! »

…Впереди показался двухэтажный универмаг под кронами огромных платанов. Стволы платанов, серобугристые, похожие на конечности гигантских гороподобных слонов. Под чинарами на жестких квадратных «кроватях» — «чипаях», поджав ноги, сидели старики в синих чалмах. В ожидании дневного намаза пили чай. Дальше, за чайханой, белело здание почтового отделения.

— Здесь? — спросил шофер.

— Да. Не гони, пылью людей засыплешь…

Шофер осторожно подвел машину ближе, затормозил.

— Сначала я должен зайти на почту, — сказал Тура.

— Мне с вами, устоз[2]?

— Необязательно.

— Я тогда зайду в универмаг. Может, батарейки к приемнику куплю…

У почтового отделения на заборе висел громадный ручной работы ковер. Хозяин взглянул на Туру, подумал, что тот хочет спросить о цене. Но Тура прошел внутрь, к телефону-автомату.

Телефонная будка была похожа на жарочный шкаф. Чтобы не задохнуться в духоте, тяжелом запахе пота и бараньего сала, Тура не закрывал за собой дверь. Но тогда в кабине не включался свет, и Халматову приходилось набирать номер на ощупь. Сбился два раза, прикрыл дверь, вспыхнул свет — задохнулся, быстро прокрутил диск, распахнул дверь — вздохнул глубоко, будто вынырнул, погрузился во мрак и услышал среди потрескивания и шорохов в телефонной линии знакомый голос:

— Дежурный по областному управлению внутренних дел…

— Это Халматов. Паку уж я не стал звонить. Что у вас там?

— У нас все спокойно, — объявил дежурный. — Генерал уехал в обком. Хотите, соединю вас с полковником Назраткуловым?

Назраткулов был заместителем начальника управления по кадрам. С того дня, как он патетически крикнул Туре: «Не уважаешь меня, уважай мое кресло! » — Халматов старательно избегал всяких контактов с ним.

— Не надо. Передай Паку, что я звонил.

— Хоп.

Когда Тура вывалился в белое раскаленное пекло улицы, хозяин ковра смотрел на него выжидательно — принял проход Халматова в почтовое отделение за маневр. Но его снова ждало разочарование: почтительно кивая старшим, Тура прошел под платаны.

— О, Тура Халматович! — За столиком сидела компания — несколько шоферов мубекской межрайонной базы, доставлявшие грузы в Урчашму. — К нам, к нам! Сейчас плов будет!..

— Спасибо, друзья, мне надо старшим поклониться, — он уже увидел Тулкуна Азимова, правда, без синей чалмы. Бывший милиционер неспешно разговаривал с другими стариками. Тура направился к ним. — Ассалом-алейкум…

— Ваалейкум-ассалом!

Ему налили чай. Сделав привычный с детства жест руками к лицу, как бы умывая его всем окружающим миром

— «омин», — Тура принял пиалу. Старики следили за ним.

— Как здоровье? Как семья? Настроение?

— Здоровы ли домашние?

Тулкун заметно постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. Азимов ушел на пенсию поздно — лет сорок выслуги накопил. Никто не представлял себе управление без старшины Азимова у входа. Дежурил он через три дня на четвертый — мог поэтому работать в Мубеке, а жить у себя в доме в Урчашме. Точнее, чуть дальше — в ближнем кишлаке по дороге на Дарвазу.

— Как здоровье дочери? Как внуки?

— Все хорошо, слава Богу. Как Надежда Андреевна? — Тулкун называл русскую жену Туры подчеркнуто почтительно, чтобы не показалось, будто он его брак не одобряет.

— Как сын?

— Спасибо, все хорошо.

Разговоры разговариваем, чай пьем, внимательно смотрят старики, прислушиваются, сами спрашивают. Ну как тут к Тулкуну с вопросами нужными подлезешь?

Теперь, когда Уммат признался в краже у Маджидова, можно считать, что наркотик попал в квартиру Анарбая с юга, через хребет, вместе с Умматом. Скорее всего тянется тайная тропа опия оттуда. Надо только убедиться, что этот случай со шприцем — единственный на этой заокраинной спокойной земле. Старики в чайхане обсуждают все новости, они знают все. И, следовательно, Тулкун тоже. Вперед остальных. Он хоть и старый, но он сорок лет милиционером был. Это не проходит бесследно.

Азимов понимающе следил за Турой, больше молчал.

Солнце плавило мир, но под гигантские платаны прямые лучи не могли пробиться. Тень, иллюзия прохлады звали к разговорам несуетным, долгим. Надо отвлечь их внимание.

— В газете сегодня сообщают, что пенсию колхозникам повысят с будущего года, — сообщил Тура. — А бывшим фронтовикам вообще много льгот будет…

Интерес к Туре резко вырос. Он достал из кармана газету, встал и подошел к бывшему счетоводу Фирутдину — признанному грамотею.

— Почитай вслух, Фирутдин-ака, всех касается, — протянул газету Тура и, пока старик приспосабливал на нос связанные аптекарской резинкой очки, вернулся на место, случайно присев рядом с Тулкуном.

Стариковский интерес переключился с Туры на Фирутдина, и пока он стал читать громко и с выражением постановление, Халматов быстро шепнул Тулкуну:

— Как дела, Тулкун-ака?

— Тишина, — кивнул Азимов. — Молодежь, бывает, поспорит между собой, но старики у нас еще в почете. Прикрикнут…

— Заваривают? — Тура имел в виду чай с толчеными корочками мака — кукнар.

— Редко. Если у кого-то сохранился… Большая редкость.

Тура внимательно смотрел на громко читающего Фирутдина, лицо его ничего не выражало, кроме радости за колхозников-пенсионеров.

— Через хребет много машин идет? — беззвучно спрашивал он.

— С юга? Сейчас чаще начинают ездить…

Тура кивнул — выходит, не одного Уммата потянуло сюда…

— Есть у меня одна зацепка, — лениво заметил Азимов. — Ходил я тут в степь. Смотрю, следы: легковая машина проходила. И несколько раз…

— На юг?

— На Дарвазу! Думается, «Волга»…

— Действительно, новость…

Фирутдин уже дочитывал постановление, сейчас к Халматову вновь возникнет интерес, старики не дадут им долго беседовать.

Тура успел спросить Азимова:

— Наших мубекских видите кого-нибудь?

— Нет, пожалуй, — Тулкун подал пиалу, чтобы ее наполнили.

— Давно проходила легковая?

— Недавно. В этом месяце…

Старики не смогли завладеть Турой — приветствуемый людьми, к нему уже пробирался высокий голубоглазый узбек — начальник урчашминского райотдела.

— Мне говорят, Тура-ака приехал! А я не верю! Первым делом, говорю, он бы ко мне зашел, к другу… Тура Халматович, почему обижаете?..

Тура поднялся навстречу. Не хотелось, чтобы сослуживцы видели его рядом с Азимовым. И не надо старика беспокоить. Тем более, что главное уже известно — кто-то гоняет машину на Дарвазу в обход постов ГАИ. Интересно, выставляют ли урчашминцы круглосуточный пост у «Золотого моста»… По дислокации должен быть…

Церемонно поздоровались, обменялись вопросами о здоровье, личном, семьях, близких, общем благополучии.

— Уммат еще у вас в изоляторе? — спросил Тура, когда стало удобным заговорить о деле. Следователь, привозивший обвиняемого на место, где Уммат должен был воспроизвести обстоятельства совершенной им кражи, оставил его в Урчашме в ожидании конвоя.

— Здесь он. Нужен тебе?

— Хотел ему сказать несколько слов.

Из июльских газет:

«Прибыли первые туристы

В столичном аэропорту «Шереметьево-2» совершил посадку воздушный лайнер, на борту которого группа туристов из Испании, одна из первых, прибывших на Олимпиаду.

Уже немало зарубежных гостей, которые посетят Игры, находятся в Советском Союзе, сообщили корреспонденту ТАСС в «Интуристе». В их числетуристы Кубы, Польши, США, ФРГ и других стран…»

Казалось, что солнце выжгло из асфальта весь битум, испарилась в адской жарище вся его густая чернота, и шоссе от этого стало белым, как соляная пустыня. Колеса жирно шипели по дороге, и Большой Кореец опасливо прислушивался — не шлепает ли левый задний баллон. Все-таки — наварной протектор, на таком жутком пекле в два счета может оторваться наварок от колеса.

Диктор сообщил по радио:

«Предстоящую Олимпиаду по праву можно назвать фабрикой мировых олимпийских и национальных рекордов…»

Пак вздохнул облегченно, издали показались тополя кафе «Чиройли» — зеленое пятно в ржавом мареве. «Рано или поздно даже самой утомительной дороге приходит конец», — сказал себе назидательно Большой Кореец.

Он затормозил, приткнулся к обочине под дерево. Здесь уже стояло несколько машин. Тени едва хватало на то, чтоб чуточку рассеять зной. Кореец вышел из машины, по привычке осмотрел ее со всех сторон. Задний левый наварок был хоть куда! «Москвич» стоял, никому не мешая. Рядом под деревом притулился на сизом пятачке тени «Жигуль», шестерка. Большой Кореец уже видел его — «Жигуль» со свистом обошел у Седьмого магистрального канала. Судя по номерам, «Жигуль» прикатил чуть ли не из Навои — хозяин спешил не зря, еще далекий путь предстоял.

Кореец запер «Москвич», спустился с дороги. Сразу за шоссе начинался мутный глинистый пруд, подходивший к самому кафе. Вода коричневая, густая, даже на вид казалась горячей. Удивительно, что бойцы общепита не подают ее в виде какао. Кореец не пошел в кафе, а огляделся не спеша в этом сонном безлюдье и двинулся вдоль заборчика, огораживающего кухню и хозяйственные пристройки. Обошел заведение по кругу, ничего подозрительного не заметил. Нет, это не похоже на западню — Большой Кореец в этом знал толк. Глупости, просто нервишки шалят немного. Потрогал пистолет под пиджаком — он был горячим и влажным от пота, промочившего рубаху. Усмехнулся и открыл калитку.

По мосткам Кореец прошел под навес к столикам. Жаркая парная духота. Несколько посетителей за столиками сидели тихо, вяло ковыряли в тарелках, лениво переговаривались, равнодушно посмотрели на вновь прибывшего. Кореец направился в дальний угол, выбрал столик у самой воды.

— Обедать будете? — Официантке в грязноватом халате он явно не понравился, но почему-то она решила, что, пожалуй, не стоит его заставлять ждать.

— Обязательно, — кивнул Большой Кореец. — Чем кормите?

— Лагманы, мостова.

— Мостову. Хлеб. Минеральной воды три бутылки. Откроете сразу.

— Может, сто грамм?

Он щелкнул языком, помотал головой.

— Нет — так нет, — она вернулась к стойке, передала заказ повару, предупредила: — Поаккуратнее! Взгляни, видишь — в углу огромный кореец? Мне кажется, я его видела в Мубеке в милиции…

Вернулась она с лепешкой, с бутылками минеральной воды.

Кореец налил в стакан минералки, бросил туда же щепотку соли, медленными глотками выпил, прищурив и без того узкие щелочки глаз, и со стороны нельзя было понять — жмурится он от удовольствия или не спеша разглядывает посетителей кафе.

Потом достал блестящую металлическую авторучку — в ее корпус были вмонтированы электронные часы. На табло нервно пульсировали, нетерпеливо бились волосяные прочерки цифр — 14. 09. Начало третьего, приехал вовремя. Нажал кнопочку, цифры мигнули и исчезли, нырнув в омут своего жидкого кристалла. И сразу же вспыхнули другие — 07. 01. Попросту говоря — 1 июля. Нельзя сказать, чтобы эти часы были удобнее наручных, но Корейцу они нравились. Ему казалось, что в трепетном неутихающем биении цифр есть тайный смысл, намек, предупреждение.

Откуда-то из глубины кафе пахнуло дымком, во внутреннем дворе шашлычник колдовал над мангалом. Дым тянулся к воде. Мутная поверхность пруда пузырилась — в водоеме водились сазаны, всеядные водяные хрюшки; они стаями кидались на лепешки, которые бросали им посетители.

Кореец уже обжился на своем месте, удобнее откинулся на стуле, обвел взглядом столики. Два старика в наманганских тюбетейках, в противоположном углу муж и жена — пенсионеры, видимо, автотуристы. Несколько школьников с пионервожатой. Через два столика сидел выходец из Ирана, их много жило в этих краях.

На шоссе заурчал приближающийся автомобиль, шум мотора приближался, по звуку Кореец определил «Волгу». Машина свернула с дороги, проехала вход в кафе и остановилась у задних дверей кухни. Выключенный мотор, перегретый на жарком пути, еще долго детонировал, вздрагивал, всхрипывал, как загнанный конь.

Кореец наклонился ближе к столу, сунув правую руку под пиджак. У него было сейчас невыразительное лицо Будды, терпеливо ждущего свой обед. Из-за кухни донесся хриплый клич приехавшего:

— Э-э, Ходжа! Ходжа!

Голос по-прежнему невидимого повара лениво ответил:

— Чего орешь, как ишак? Слышу, слышу… Иду…

В проем между чинарами, навесом и дверью кухни Кореец видел запыленный багажник серой «Волги». Потом в этот просматриваемый квадрат неторопливо вплыл повар, за ним появился здоровенный усатый мужик. Хлопнулись ладонями, побили друг друга по плечам.

— Привез?

— Привез.

Кореец сомкнул щелки глаз, уверенно полагая, что сейчас ему слух нужнее зрения.

— Сколько?

— Шесть.

— Что так мало? — разочарованно протянул повар.

— Больше не было. Они живые…

— Слушай, ты совсем без головы? Зачем мне живые? Я крови боюсь… — усмехнулся повар.

Щелкнул замок багажника, взрывом выплеснулось из-под крышки дружное напуганное кудахтанье, усач выволок за шею белоснежную курицу. Она ошалело била крыльями, обреченно сипела.

Кореец еле заметно улыбнулся, расслабился. А усач достал большой складной нож на пружине и коротким взмахом отсек курице голову. Курица не упала на землю — она словно весь свой короткий век недоптицы ждала этого мгновения, чтобы взлететь в последний миг своей иссякшей уже жизни. Без головы, с бьющей из обрубка шеи струйкой крови — мертвая курица летела. Махала белыми кургузыми крыльями в крутом спиральном пролете над замусоренным кухонным двориком. Она еще не успела опуститься, как усач выхватил из багажника следующую и отсек ей голову, швырнул в сторону, и та помчалась навстречу первой, столкнулась и рухнула на землю, а их уже догоняла третья, сшиблась грудью, летели по воздуху белые перья и комки крови…

Они летели, бежали, сталкивались, падали, вскакивали в последний раз, затихали, не зная, что они уже все умерли.

Официантка крикнула усачу:

— Ты бы детей постеснялся! Зачем им видеть?..

Кореец тряхнул головой, сбрасывая с себя наваждение — зрелище было отвратительное и гипнотизирующее одновременно. Надо посмотреть номер машины, подумал Кореец, он не сомневался, что куры ворованные.

— Пусть привыкают! — засмеялся усач. — А то растут они сейчас очень нежные.

— Простите, у вас не занято? — услышал Кореец, повернулся и увидел рядом со столиком парня в голубой куртке.

Куртка была модная — со спущенными плечами. И бананистые брюки. Сумка на длинном ремне через плечо. Н-да, пропустил он его, не заметил, как тот вошел в зал. И пока Кореец внимательно рассматривал парня, тот наклонился ближе и спросил:

— Ваша фамилия — Пак?

— Да, я и есть Андрей Пак, — кивнул Большой Кореец. — Садись…

Кореец механически взглянул на табло часов — 14. 21. Парень не торопясь уселся на стул, аккуратно снял с плеча и положил осторожно на пол свою сумку. Движения у него были плавные, но точные. Текучая гибкая пластика лентяя.

Женщина, сидевшая с иранцем, пухлая, чернявая, с бойкими, блудливыми глазами, с интересом смотрела на парня.

— Ну и жара! — сказал парень и покосился на женщину.

— Градусов сорок, не меньше, — Пак подвинул одну из раскупоренных бутылок с минеральной. — Берите.

— Не откажусь. Всю дорогу пью.

— Зря, между прочим. Так ты что от меня хотел?..

 

— О чем разговор пойдет, начальник? — Развязно-весело спросил Уммат, входя в кабинет.

— О шприце, — равнодушно-спокойно сообщил Тура. — И о бинте.

— Следователь знает, что ты меня вызвал?

— Нет. Мне не надо разрешения следователя. Я говорю с тобой как начальник областного уголовного розыска.

— А я числюсь за следователем. — Уммат был дважды судим и знал правила твердо. — Буду давать показания только ему. И в протокол, — добавил он, подумав.

Глядя на его быстрые, остро поблескивающие глазки, Тура подумал, что они знают цену всему, их нельзя удивить или заставить поверить. Ему, Халматову, во всяком случае, это не удавалось. А он разговаривать с людьми умел. И потому было удивительно, что начальник райотдела Равшан Гапуров сумел не только убедить Уммата признаться в краже, но и уговорить возместить причиненный Маджидову ущерб.

— Я хочу спросить тебя, где ты купил шприц? — спросил Тура.

— Не помню. У вас закурить есть?

Тура вынул пачку «Голубых куполов».

— Могу взять себе?

— Бери. Я не курю.

— За «Купола» спасибо. Для душевных разговоров держите? — Уммат жадно закуривал, ломая спички.

— Ну да, — серьезно кивнул Тура. — К таким умникам, как ты, в доверие втираться. Так где ты его, все-таки, взял?

Глухо гудели и бились в стекло мухи, огромные и неторопливо-наглые, как воронье. По землистому лицу Уммата текли мутные капельки едкого пота.

— Начальник, вам, по-моему, этот вонючий шприц важнее, чем раскрытая и возмещенная кража. Так, что ли, понимать?

— Да. Интересует он меня.

— Я же вам еще раньше говорил: не мой это шприц, — закричал Уммат, судорожно затягиваясь сигаретой. — Я его тысячу лет не видел и видеть не собираюсь. Говорил вам?

— Да. Но тогда ты и про кражу у Маджидова говорил то же.

— Кража — другое дело. Я — вор. Мое дело — брать. У вас есть хобби?

— Да, — кивнул Тура.

— Какое?

— Ловлю людей с медицинскими шприцами.

— Не мой. Точно говорю. Вот интересные люди! Говоришь им правду — не верят. Врешь — верят! Не мой шприц!

— А ты не волнуйся, — усмехнулся Тура. — Ты гляди, уже до пальцев докурил, сейчас ногтями будешь затягиваться…

Уммат покачал головой и с рвущейся из глотки, как свист, яростью прошептал:

— Как я вас всех, мусоров проклятых, ненавижу! Всю вашу подлючую породу! Ненавижу, — повторил он. — Противен ты мне!

Тура вздохнул:

— А ты мне очень нравишься. Ты мне очень приятен, Уммат. Так чей шприц — Маджидова?

— Не знаю! И знать не хочу! Не мой! И напрасно стараешься — не сговоримся мы с тобой…

— Как не сговоримся? — удивился Тура. — Обязательно сговоримся! Если не сговоримся, останешься ты в нулях…

В дежурке раздался какой-то шум. Кто-то с топотом пробежал по коридору, послышались громкие, будто испуганные голоса.

— Что это? — подняв голову, прислушался Уммат.

— Халматов здесь? Где Халматов? Быстрее… — крикнули за стенкой.

Рывком дверь распахнулась, на пороге стоял начальник райотдела:



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.