Хулия Наварро 3 страница

Мальчик и сам знал ответы на эти вопросы, но ему нравилось задавать их своему дяде Авраму. [2] Аврам за последнее время сильно изменился: он стал каким‑ то странным, постоянно стремился к уединению и держался в стороне от своих сородичей, объясняя это тем, что ему нужно кое о чем подумать.

– Но я не понимаю смысла этого. Зачем Он создал коз? Для того, чтобы мы их пасли? И зачем Он создал нас, людей? Чтобы заставить нас работать?

– Тебя Он создал для того, чтобы ты учился.

Шамас замолчал. Его дядя напомнил о том, что ему сейчас следует находиться в хранилище глиняных табличек и упражняться в письме. Другой его дядя – ум‑ ми‑ а [3] – снова будет жаловаться его отцу, а тот снова будет ругать Шамаса.

Этим утром, выходя из хранилища глиняных табличек, Шамас увидел, как его дядя Аврам идет посреди стада коз, направляясь к зеленым пастбищам, и пошел вслед за ним, хотя и знал что Аврам предпочел бы остаться в одиночестве и ни с кем не разговаривать. Однако Аврам всегда проявлял терпимость по отношению к своему племяннику Шамасу. По правде говоря, он не был ему родным дядей, а являлся лишь дальним родственником матери Шамаса, хотя они и принадлежали к одному роду. Все признавали мудрость Фарры, отца Аврама, однако теперь сын пользовался не меньшим авторитетом, чем отец. Многие люди из их рода частенько обращались за советами и наставлениями не к Фарре, а к Авраму. Фарру это не обижало, ибо он достиг уже довольно преклонного возраста и большую часть дня попросту спал. После его смерти именно Аврам должен был стать его преемником.

– От таких занятий можно просто свихнуться, – сказал Шамас себе в оправдание.

– Ах вот как? И почему же?

– Дуб‑ cap [4], который нас обучает, – очень сердитый. Наверно, он сам еще не владеет тростниковой палочкой для письма так хорошо, как этого требуют сес‑ галь [5] и ум‑ ми‑ а Ур‑ Нисаба. Дубсар Илия, который руководит нашим обучением, не любит детей, он очень раздражительный, а еще заставляет нас повторять одни и те же фразы до тех пор, пока они не покажутся ему идеальными. Кроме того, когда в полуденное время стоит невыносимая жара, а он требует громко рассказать ему урок, то сильно гневается, если мы запинаемся. А еще он перегружает нас заданиями по правописанию и математике.

Аврам улыбнулся. Ему не хотелось потакать маленькому Шамасу и выражать ему сочувствие по поводу суровости его учителя. Шамас был самым умным мальчиком из всего рода, и его предназначение заключалось в том, чтобы учиться и затем стать писцом или священником. Их роду были нужны ученые мужи, которые смогли бы делать расчеты, необходимые для строительства оросительных каналов. А еще – вести строгий учет в житницах, контролировать распределение пшеницы и предоставление займов. А еще – накапливать и хранить сведения о растениях и животных и математические знания. А еще – уметь читать по звездам. В общем, роду были нужны люди, способные думать не только о том, как прокормить себя и своих детей.

Отец Шамаса был выдающимся писцом, наставником, и маленькому Шамасу, как и большинству членов его семьи, от рождения был дарован недюжинный ум. Этот дар нужно было обязательно использовать во благо, потому что Бог наделяет большими способностями и талантами некоторых из людей для того, чтобы они могли облегчить жизнь другим людям, а также чтобы они смогли противостоять тем, кто, будучи такими же умными, как и они, попали под влияние сил Зла.

– Ты должен вернуться, пока тебя не хватились и пока не начала беспокоиться твоя мать.

– Моя мать видела, что я пошел вслед за тобой. Она не станет волноваться, потому что знает: когда я рядом с тобой, со мной ничего не случится.

– Но она все равно будет недовольна, поскольку понимает, что ты не используешь предоставленную тебе возможность учиться.

– Дядя, дуб‑ cap Илия заставляет нас взывать к Нидабе, богине злаков, и утверждает, что именно она научила людей письменности.

– Ты должен запоминать то, чему тебя учит дуб‑ cap.

– Конечно, но неужели и ты веришь, что письменности людей научила Нидаба?

Аврам ничего не ответил. Ему не хотелось приводить в смятение ум этого мальчика, так же как пока ему не хотелось говорить и то, что он на самом деле думал. А ведь он еще до того как окончательно уверовал в Бога Единого, начал подозревать что все эти почитаемые ими боги на самом деле представляют собой лишь куски безжизненной глины. Он‑ то знал это наверняка, потому что его отец Фарра лепил из глины и затем передавал в храмы и дворцы статуи богов – богов, сделанных человеческими руками.

Аврам все еще помнил, как испугался его отец, когда застал сына в своей мастерской: Аврам тогда разломал несколько еще сырых фигурок, которым предстояло превратиться в «богов».

Он и сам не знал, почему так поступил, однако когда он зашел в мастерскую отца, у него вдруг возникло неудержимое желание разломать эти куски глины, пред которыми люди так глупо били земные поклоны, слепо веря в то, что приходящиеся на их долю добро и зло исходят именно от этих статуэток – фигурок, вылепленных руками его отца.

Он тогда повалил некоторые из подсыхающих в мастерской фигурок на землю и начал топтать их ногами. Затем он сел в сторонке и стал ждать кары, которая непременно должна была пасть на него. Но ничего ужасного не произошло. Значит, эти фигурки и впрямь не являлись богами, иначе они разгневались бы на Аврама и сурово покарали бы его. Однако в тот день Аврам испытал на себе лишь гнев своего отца, увидевшего, что плод его трудов превратился в обломки.

Отец стал ругать его за учиненное святотатство, но Аврам, усмехнувшись, заявил, что Фарре, как никому другому, известно – ибо именно он лепил эти фигурки, – что это всего лишь глина, а никакие не боги.

Однако затем, опомнившись, Аврам попросил у отца прощения за то, что испортил плоды его труда, и, очистив мастерскую от обломков, даже принялся замешивать глину, чтобы помочь отцу вылепить новые фигурки.

– Шамас, ты должен запоминать то, чему тебя учит Илия, ибо это поможет тебе в будущем познать истину. Настанет день, когда ты сам сможешь отделить зерна от плевел. А пока что не пренебрегай никакими знаниями.

– На днях я заговорил о Нем, и Илия сильно разозлился. Он сказал мне, что я не должен гневить Иштар, Исина, Иннаму.

– А зачем ты заговорил о Нем?

– Потому что я все время думаю о том, что ты мне рассказывал. Видишь ли, я не верю, что статуя Иштар вмещает какой‑ то божественный дух. А Его невозможно увидеть – стало быть, он наверняка существует.

Аврама удивила логика рассуждений мальчика: он верил в то, чего не видел, причем именно потому, что не видел. Однако Аврам понимал, насколько значимы для этого мальчика его слова, ведь, учитывая преклонный возраст Фарры, Аврам был фактически главой всего рода, и его слово имело силу закона.

– Учись, Шамас, учись. Ступай к своему учителю и дай мне возможность подумать.

– А Он с тобой разговаривает?

– Мне кажется, да.

– Он разговаривает с тобой при помощи слов? Так же, как разговариваю с тобой я?

– Нет, совсем по‑ другому, однако я слышу его так же отчетливо, как если бы я разговаривал с тобой. Но не следует говорить об этом никому.

– Я буду держать это в секрете.

– Это вовсе не секрет, но жизнь требует от нас умения быть осторожными. А теперь ступай и больше не зли Илию.

Мальчик поднялся с камня и ласково погладил белую козочку, которая, не обращая внимания на то, что происходит вокруг нее, безмятежно пощипывала травку.

Слегка прикусив губу, а затем улыбнувшись, Шамас обратился к Авраму с просьбой:

– Мне хотелось бы, чтобы ты рассказал, как Он придумал нас и почему Он это сделал, я запишу твой рассказ костяной палочкой для письма, которую мне подарил отец. Я использую ее только тогда, когда учитель велит мне записать что‑ то очень важное… А заодно и попрактикуюсь…

Аврам пристально посмотрел на Шамаса, ничего ему не отвечая. Этому мальчику было всего лишь десять лет. Сумеет ли он понять Бога? Ведь сделать это не так‑ то просто даже взрослому человеку. Подумав, Аврам принял решение.

– Я расскажу тебе то, о чем ты просишь. Ты запишешь все это на глиняных табличках и затем будешь их бережно хранить. Но ты не станешь говорить об их содержании другим людям до тех пор, пока я тебе этого не разрешу. О них может знать твой отец, а также твоя мать – но больше никто. Однако у меня есть одно условие: впредь ты должен выполнять все, что требует от тебя учитель. Не спорь с ним, а слушай его и запоминай все, что он говорит.

Мальчик радостно кивнул и побежал прочь. Илия опять будет сердиться на него за опоздание, но это уже было неважно Аврам раскроет ему секреты своего Бога – Бога, который был не просто куском глины.

Илия состроил недовольную гримасу, когда увидел вошедшего Шамаса, вспотевшего и запыхавшегося от бега.

– Я поговорю с твоим отцом! – пригрозил писец.

Затем он продолжил урок. Он пытался научить ребятишек пользоваться счетными таблицами, а также – что было еще важнее – научить их понимать магию чисел и математических знаков, с помощью которых определяются даже десятые доли целого.

Шамас скользил палочкой для письма по глиняной табличке, записывая объяснения Илии, чтобы позднее прочесть их своему отцу и ничего не понимающей в математике матери.

– Отец, ты не мог бы дать мне несколько чистых глиняных табличек? – спросил Шамас.

Отец Шамаса Ядин, удивившись просьбе сына, оторвал взгляд от таблички, которую держал в руках. Он как раз записывал результаты своих наблюдений за небом, которые вел уже много лет. Из восьми своих отпрысков Шамаса он любил больше всех, однако этот ребенок вызывал у него определенное беспокойство из‑ за чрезмерно пытливого ума. Дядя Шамаса Аврам тоже неоднократно говорил, что это очень умный мальчик.

– Илия дал тебе домашнее задание?

– Нет, дело не в этом. Дядя Аврам расскажет мне, как и почему Бог создал мир.

– А‑ а!

– Он мне сказал, что я могу сообщить тебе об этом.

– Вот как!

– Отец, ты мне позволишь записать то, что он будет мне рассказывать?

Отец Шамаса вздохнул. Он понимал, что бессмысленно пытаться запретить Шамасу слушать рассказы Аврама о Боге. Его сын испытывал сильную привязанность к этому своему родственнику, который был человеком чистосердечным и слишком умным для того, чтобы слепо верить, что кусок глины может быть богом. Ядин и сам в это не верил, но предпочитал помалкивать, хотя и пытался разобраться в окружающем мире и понять, почему день сменяет ночь, а ночь – день, и куда течет вода, и какую толщину имеет земля… Аврам верил в Бога, который есть начало и конец всего сущего, и ему хотелось, чтобы и Шамас познал этого Бога, а не принимал на веру то, что кусок глины может быть наделен божественной властью.

– Ты говорил об этом Илии?

– Нет. Да и зачем это делать? Так ты мне позволишь, отец?

– Да. Записывай то, что тебе будет рассказывать Аврам.

– Я буду хранить эти таблички у себя.

– Ты не отнесешь их в хранилище глиняных табличек?

– Нет, отец, Илия не поймет то, о чем мне расскажет Аврам.

– Ты уверен в этом? – насмешливо спросил отец. – Илия – умный человек, хотя ему и недостает терпения, необходимого при обучении детей. Не забывай, что Илия умен, Шамас, и относись к нему с уважением.

– Я отношусь к нему с уважением, отец. Однако Аврам мне сказал, что только он решает, кому и что можно рассказать о Боге.

– Поступай так, как тебе велит Аврам.

– Спасибо, отец. Я попрошу маму, чтобы она приглядывала за этими табличками и никому не позволяла их трогать.

Вскочив на ноги, мальчик выбежал из дома и отправился на поиски матери. Затем он накопает глины в небольшом карьере, где и его отец берет глину для табличек. Ему не терпелось побыстрее начать эту работу. На следующий день он снова пойдет к Авраму. Тот обычно уходил пасти коз еще до рассвета, потому что, как он объяснял, это самое лучшее время для размышлений.

Шамас очень не любил вставать в такую рань, однако он решил сделать это ради того, чтобы послушать повествование Аврама.

Мальчик сгорал от нетерпения: он был уверен, что его дядя вот‑ вот откроет ему величайшие тайны. В последнее время он частенько не мог заснуть ночью, размышляя над тем, откуда появился первый мужчина и откуда взялась первая женщина, а также первая курица и первая корова. А еще ему хотелось узнать кто первый придумал, как печь хлеб, и каким образом писцы постигли магию чисел. Он отчаянно пытался найти ответы на эти вопросы, пока, наконец, не засыпал – изнуренный и разочарованный тем, что эти тайны так ему и не открылись.

Мужчины сидели возле дома Фарры, который был уже древним стариком, и терпеливо ждали. Он велел им собраться у своего дома. По правде говоря, к ним хотел обратиться Аврам, однако формально главой рода по‑ прежнему был его отец, Фарра, а потому именно его Аврам попросил созвать всех мужчин рода.

– Нам нужно покинуть Ур, – сказал собравшимся Фарра. – Мой сын Аврам объяснит вам, почему. Иди сюда, Нахор, сядь рядом со мной, пока будет говорить твой брат.

Аврам, встав перед собравшимися, переводил взгляд с одного лица на другое, и все разговоры постепенно стихли. Затем Аврам взволнованно возвестил о том, что Фарра поведет свой род в Ханаан – землю, указанную им Богом, чтобы они там жили и чтобы там у них рождались дети и дети их детей. Нужно было подготовиться к этому путешествию, и как только все будут готовы, род двинется в путь.

Решение Фарры вызвало большую обеспокоенность у всех присутствующих, а сын главы рода Нахор откровенно высказался против. Всем остальным тоже очень нелегко было свыкнуться с мыслью, что надо покинуть Ур. Здесь родились их отцы и деды. В этих местах испокон веков паслись их стада и каждый занимался привычным ему делом. Ханаан же, как все думали, находился очень далеко отсюда – за тридевять земель. Тем не менее, у многих в душе уже давно теплилась надежда на лучшую жизнь – жизнь на землях, где хорошо плодоносят фруктовые деревья, где много пастбищ с сочной травой и полноводных рек, благодаря которым смогут утолять жажду и люди, и скот.

В Уре им приходилось бороться с засушливой пустыней: люди копали каналы, чтобы отвести воду из Евфрата и оросить ею землю, – иначе нельзя было вырастить пшеницу, необходимую для приготовления хлеба. Их жизнь была нелегкой, даже с учетом того, что некоторые мужчины из рода Фарры были писцами и могли рассчитывать на покровительство священников Храма и чиновников Дворца. В роде Фарры имелись также и искусные ремесленники да и принадлежащие роду стада были весьма многочисленными. Козы и овцы полностью обеспечивали молоком и мясом весь род, однако в Уре уж слишком часто приходилось смотреть на небо в надежде на то, что боги наконец‑ то пошлют дождь, который напоит сухую землю и наполнит водой искусственные водоемы.

Они знали, что им все же придется собрать свое имущество и, погоняя стада, отправиться на север, вверх по течению Евфрата. Однако прежде несколько дней уйдет на то, чтобы подготовиться к путешествию и проститься с друзьями и родственниками, ибо не все из них смогут отправиться в путь. Больные и старые люди, которые передвигались с трудом, должны были остаться под присмотром своих более молодых родичей, которых когда‑ нибудь тоже призовут в Ханаан. Каждая семья сама решала, кто из ее членов отправится в путь, а кто останется.

Ядин, отец Шамаса, собрал своих ближайших родственников: жену, уже взрослых детей и их жен, дядьев и их детей, которые, в свою очередь, тоже привели своих детей. В общем, все ближайшие родственники собрались рано утром в его доме, где благодаря стенам из глиняных кирпичей не ощущался утренний холод.

– Мы пойдем вместе с Фаррой в землю Ханаанскую. Однако некоторые из вас останутся в Уре, чтобы присматривать за имуществом, которое мы не можем взять с собой. Те, кто болен, тоже останутся в Уре, вы позаботитесь и о них. Ты, Хосен, станешь во главе тех из нашего рода, кто не покинет Ур.

Хосен, младший брат Ядина, облегченно вздохнул. Ему не хотелось уходить из Ура: он жил в храме, его обязанностью было составление писем и торговых договоров, и ему вовсе не хотелось утратить знания о тех тайнах, которые скрывают в себе цифры и небесные светила.

– Наш отец, – продолжал Ядин, – уже слишком стар и не сможет отправиться с нами в путь. Он едва стоит на ногах, и уже случалось, что он ничего перед собой не видел и не мог произнести ни слова. Ты, Хосен, позаботишься о нем. А из наших сестер здесь останется Джамисаль. Она – бездетная вдова, а потому сможет ухаживать за нашим отцом.

Шамас, затаив дыхание, слушал распоряжения своего отца От нетерпения у него едва не начались спазмы в животе: уж очень ему хотелось побыстрее отправиться на поиски той земли, о которой говорил Аврам. Однако тут ему в голову пришла мысль, сильно его встревожившая: если они отправятся в путь то он не сможет записать историю мира, которую ему обещал рассказать Аврам.

– А сколько времени у нас уйдет на это путешествие?

Вопрос мальчика удивил Ядина, ибо если ребенок перебивал взрослых, то это считалось дерзостью. Ядин так сурово взглянул на сына, что тот, покраснев, опустил взгляд и пробормотал слова извинения.

Тем не менее Ядин ответил на вопрос Шамаса.

– Я не знаю, как долго мы будем идти в Ханаан, и не придется ли нам по дороге задержаться в каком‑ нибудь месте. Да и кто может заранее знать, что ждет его в предстоящем путешествии? Так что давайте пока подготовимся к тому, чтобы по сигналу Фарры отправиться в путь.

Шамас увидел вдалеке коренастую фигуру Аврама и бегом бросился к нему. Он уже два дня искал встречи со своим дядей, и лишь теперь ему представилась такая возможность.

Аврам улыбнулся, увидев, что к нему бежит Шамас, лицо которого раскраснелось от жары и физических усилий. Воткнув свой посох в землю, Аврам стал ждать, когда мальчик приблизится к нему, а заодно поискал взглядом какое‑ нибудь дерево, в тени которого можно было бы укрыться от солнечных лучей.

– Тебе нужно немного отдохнуть, – сказал он подбежавшему Шамасу. – Давай присядем у смоковницы – у той, что растет возле колодца.

– Когда ты начнешь рассказывать мне историю сотворения мира?

– А‑ а, вот что тебя волнует!

– Если мы отправимся в путь, то не сможем замешивать глину для приготовления табличек. Мой отец разрешил мне взять с собой лишь самые необходимые вещи.

– Шамас, ты запишешь историю сотворения мира, ибо тебе благоволит сам Господь. А потому ты не должен переживать. Он сам решит, как и когда.

Мальчик не смог скрыть своего разочарования. Он не хотел ждать, потому что ощущал настоятельную потребность в том, чтобы записать эту историю и понять, почему Бог решил создать мир. Шамас, как ни старался, самостоятельно этого уразуметь не мог. Единственное объяснение, которое ему приходило в голову, так это что Бог создал людей для того, чтобы играть с ними, как сестры Шамаса играют со своими куклами. А еще Шамас, хотя ему это было и неприятно, испытывал необходимость кое в чем признаться Авраму.

– А Илия тоже отправляется в Ханаан?

– Нет.

– Я буду по нему скучать. Иногда мне кажется, что он прав, когда сердится на меня за то, что я не слушаю его объяснений, и…

Мальчик замолчал, не зная, стоит ли ему продолжать. Аврам не торопил Шамаса, позволяя ему самостоятельно принять решение.

– Я пишу хуже всех учеников, в моих табличках с упражнениями полно ошибок… Сегодня я сделал ошибку в упражнении по проведению расчетов. Я обещал своему отцу и Илии, что исправлюсь, что им больше никогда не придется упрекать меня в невнимательности, однако я не мог не сказать тебе обо всем этом, хотя ты, возможно, захочешь, чтобы историю сотворения мира записал кто‑ нибудь другой – тот, кто не делает ошибок при письме…

Шамас замолчал, ожидая, что же по этому поводу скажет Аврам. Он нервно кусал губы, искренне сожалея, что не был прилежным учеником. Илия не раз упрекал Шамаса в том, что он попусту теряет время, думая о чем‑ то своем и задавая нелепые вопросы. А еще Илия часто жаловался отцу Шамаса, и тот наказывал своего сына. Но хуже всего для Шамаса было то, что отец говорил ему о своем разочаровании в нем. Шамас очень боялся, что и Аврам может в нем разочароваться, а это будет означать крушение его надежд – он никогда не сможет записать историю сотворения мира.

– Ты не был достаточно прилежным учеником.

– Да, это так, – подтвердил мальчик, и в его голосе было слышно отчаяние.

– И тем не менее, ты считаешь, что, если я расскажу тебе историю сотворения мира, ты сумеешь записать ее без ошибок?

– Да, да, сумею! Во всяком случае, попытаюсь. Я думаю, что будет лучше, если ты станешь рассказывать мне ее понемножку, а я затем, придя домой, буду без спешки записывать услышанное, тщательно выводя значки на глине. Каждый день я буду показывать тебе то, что накануне записал, и если все будет правильно, ты тогда будешь рассказывать дальше…

Аврам пристально посмотрел на Шамаса. Для него не имело значения ни то, что из‑ за своей импульсивности этот мальчик делал ошибки при письме, ни то, что пытливый ум Шамаса понуждал его задавать учителю Илии вопросы, на которые тот не мог ответить, ни то, что свободолюбивый характер мальчика не позволял ему в достаточной степени сосредоточиваться на объяснениях писца.

При всех своих недостатках Шамас обладал очень важными добродетелями, главной из которых было умение думать. Когда он задавал какой‑ либо вопрос, то ожидал услышать логически обоснованный ответ и не довольствовался тем, что взрослые обычно говорят детям, лишь бы те оставили их в покое.

В глазах Шамаса светилась мысль, и Аврам не сомневался, что среди многочисленных детей его рода именно этот мальчик лучше всего сумеет понять замысел Божий.

– Хорошо, я расскажу тебе историю сотворения мира. Я начну с того дня, когда Бог решил отделить свет от тьмы. А пока что ступай домой. Я сам позову тебя, когда наступит подходящий момент.

Снаружи стояла адская жара: термометры в Севилье показывали сорок градусов. Мужчина провел рукой по макушке, на которой уже не осталось ни единого волоса. Его глубоко посаженные голубые глаза со стальным блеском были прикованы к экрану монитора: несмотря на то что этому человеку было уже далеко за восемьдесят, он страстно увлекся Интернетом.

Раздавшийся телефонный звонок заставил его вздрогнуть.

– Слушаю.

– Энрике, мне только что звонил Роберт Браун. Произошло именно то, чего мы опасались: девчонка выступила на конгрессе в Риме.

– И рассказала…

– Да.

– Ты уже говорил с Франком?

– Минуту назад.

– Джордж, что мы будем делать?

– То, что и планировали. Мы ведь Альфреда предупреждали, и не раз.

– Ты уже начал реализацию нашего плана?

– Да.

– А Роберт сумеет сделать все, что от него требуется?

– Роберт? Ты ведь знаешь, что он умен, да и подчиняться способен. Он сделает то, что я ему скажу, и не будет задавать лишних вопросов.

– Ты еще в детстве лучше всех управлялся с ниточками кукол‑ марионеток, которых нам дарили на Рождество.

– Управляться с ниточками, манипулируя людьми, намного сложнее.

– Только не для тебя. Так или иначе, наступил момент, когда нужно, наконец, расставить точки над «i». A как там Альфред? Он с тобой не связывался?

– Нет, не связывался.

– Надо бы с ним поговорить.

– Поговорим, хотя это бесполезно. Он хочет разыграть свою партию, и мы, конечно же, с этим согласиться не можем. Однако у нас пока нет возможности что‑ либо предпринять, кроме как установить слежку за его внучкой. Нельзя допустить, чтобы ей в результате досталось то, что должно принадлежать нам.

– Ты прав, хотя мне и не нравится, что нам придется вступить в конфликт с Альфредом. Должен же быть какой‑ то способ его уговорить.

– По прошествии стольких лет он решил выступить с сольной партией. С его стороны это предательство.

– И все же с ним нужно договориться. По крайней мере, попытаться.

Едва он положил телефонную трубку, как его внимание привлек звук чьих‑ то поспешных шагов. В комнату, словно ураган ворвался высокий, стройный и симпатичный молодой человек одетый в костюм для верховой езды.

– Привет, дедушка. Ух, я весь вспотел!

– Не сомневаюсь. Мне кажется, что это не очень умная затея – заниматься верховой ездой в такую жару.

– Альваро пригласил меня взглянуть на бычков, которых он купил.

– Надеюсь, вы не стали с ним заниматься конной корридой и колоть этих бычков деревянными копьями?

– Нет, дедушка, я ведь тебе обещал, что не буду этого делать.

– Как будто ты выполняешь свои обещания… А где сейчас твой отец?

– В кабинете.

– Ты дашь мне возможность поработать?

– Дедушка, ты уже вышел из того возраста, когда надо работать! Оставь свои дела, и пойдем пообедаем в клубе.

– Ты прекрасно знаешь, что я ненавижу тех, кто вечно торчит в этом клубе.

– Да ты и всю Севилью ненавидишь. Не ходишь ни на какие приемы. Бабушка права: ты – очень скучный человек.

– Бабушка всегда права. Да, я скучный человек, однако и мне наскучили все эти люди.

– Это все оттого, что у тебя английское воспитание.

– Пусть даже и так, только оставь меня в покое, мне нужно кое о чем подумать. А где твоя сестра?

– Она уехала в Марбелью. Ее пригласил кто‑ то из семейства Коль.

– Уехала и со мной даже не попрощалась… Ваши манеры ухудшаются день ото дня.

– Да ладно, дедушка, не будь таким дремучим! Кроме того, Елене не нравится жить за городом. Только тебе, папе и мне нравится здесь, в загородной усадьбе, а бабушке, маме и Елене – нет. Они тут задыхаются среди огромного количества быков и лошадей. Так ты идешь в клуб или нет?

– Я остаюсь здесь. У меня нет никакого желания выходить из доме в такую жару.

Когда старик остался один, он вздохнул и улыбнулся. Его внук был неплохим парнем. Во всяком случае, не таким непоследовательным, как внучка. Что ему не нравилось в них обоих, – так это чрезмерное увлечение светской жизнью. Он в течение всей своей жизни предпочитал поменьше общаться с посторонними людьми. Его жена, Росио, стала для него настоящим подарком судьбы. Они познакомились совершенно случайно, влюбились друг в друга, и Росио настояла на том, чтобы они поженились. Ее отец поначалу противился, а затем понял, что этого не избежать, к тому же у его будущего зятя была неплохая репутация. В общем, Энрике женился на дочери представителя режима Франко в этой провинции, разбогатевшего в послевоенные годы благодаря всевозможным спекуляциям. Тесть взял его в свой бизнес, а чуть позже Энрике занялся импортно‑ экспортными операциями и со временем стал очень богатым человеком. Однако Энрике Гомес Томсон всегда предпочитал действовать очень осмотрительно и привлекать к себе не больше внимания, чем действительно было необходимо. Он был главой респектабельной севильской семьи, которая имела хорошие связи, пользовалась авторитетом, а члены этой семьи никогда не давали повода для сплетен.

Энрике всегда испытывал благодарность к своей жене. И в самом деле, без нее он не смог бы добиться такого успеха.

Он подумал о Франке и Джордже. Им тоже повезло в жизни, хотя, в общем‑ то, судьба явно не баловала их, не преподносила нежданных подарков. Просто они были умнее других людей и многого добились.

Роберт Браун с размаху ударил кулаком по столу и тут же почувствовал острую боль в руке. Он уже больше часа сидел у телефона. Сначала ему позвонил Ральф и рассказал о выступлении Клары Танненберг на конгрессе, после чего у Роберта даже разболелся живот. Затем Роберту пришлось поставить в известность о произошедшем своего «покровителя» – Джорджа Вагнера – и выслушать от него упреки в том, что он не сумел помешать выступлению этой девчонки на конгрессе.

Клара была очень своенравной особой, причем с самого рождения. Как вообще могло получиться, что у Альфреда родилась такая внучка? Его сын, Гельмут, был совершенно другим человеком и никогда не доставлял Альфреду никаких неприятностей. Жаль, что он умер так рано.

Сын Альфреда, будучи человеком очень умным, никогда не допускал оплошностей. Отец научил его, как оставаться невидимым, и он хорошо усвоил этот урок. А вот Клара… Клара вела себя как избалованный ребенок. Альфред прощал ей то, чего не простил бы Гельмуту. Он буквально нянчился со своей внучкой, родившейся от смешанного брака, даже когда она уже стала взрослой.

Гельмут женился на иракской девушке с черными как смоль волосами и кожей цвета слоновой кости. Альфред одобрил этот брак, который показался ему выгодным, ибо его сын породнился со старинной иракской семьей, влиятельной и богатой, даже очень богатой, к тому же имевшей могущественных друзей в Багдаде, Каире и Аммане, а потому уважаемой везде и всеми. Кроме того, Ибрагим – отец Hyp, жены Гельмута, – был человеком образованным и высококультурным.

Роберт стал думать о Hyp. Она никогда ничем не выделялась, разве что своей красотой, а Гельмут, похоже, был от нее без ума. Впрочем, она, возможно, была намного умнее, чем казалось Этих мусульманок разве поймешь?

Сын и невестка Альфреда погибли, когда Клара была еще совсем ребенком, и Альфред стал чрезмерно баловать свою внучку. Роберту Клара никогда не нравилась. При каждой их встрече он раздражался из‑ за того, что она называла его «дядя Роберт», его злила ее чрезмерная самоуверенность, порой перерастающая в дерзость, и выводила из себя пустая болтовня этой девчонки.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒