Только покой,. безбрежный. и бесконечный

Только покой,

безбрежный

и бесконечный

На остров мы с мамой, Дашей и Ромой прилетели поздно вечером и прямо из аэропорта направились во владения Большого Тао. В первом домике у озера нас ждали Леня с младшими детьми. Соседний домик был приготовлен для остальных членов моей семьи. В доме самого хозяина света не было. Я не стала туда ломиться – пусть Большой Тао спит.

Мама с Дашей и Рома буквально валились с ног, но это не помешало им собрать последние силы и пойти знакомиться с Маленьким Тао и с Леней. То, что у меня есть еще черненькая Линя, я скрывала до последнего момента. До самого приезда на Кануй мама не знала и о том, что со мной произошло за последнее время. Честно говоря, я даже не представляла себе, как смогу обо всем этом им с Дашей рассказать. Я не спала всю ночь. И это, наверное, была моя самая счастливая ночь за все последние годы. Мы были вчетвером в комнате: я, мой любимый человек и Тао с Линей, которые спокойно спали в своих маленьких кроватках. А рядом, в соседнем домике, – мама и Даша. Ну и Рома, бедный слабоумный Рома, разумеется! И главное, ни мне, ни моим близким больше ничего не угрожало! Нет… Я не права, конечно! Маме угрожало! Все говорило за то, что рак поджелудочной железы – это не диагноз, а приговор!

Утром, когда все еще спали, мы с мамой поехали к доктору Харикумару. Лене я рассказала, в чем дело, еще ночью, когда мама ушла спать. Перед тем как я вышла из домика, он обнял меня, пожелал удачи и внезапно сказал:

– Когда закончите и вернетесь, сразу иди к Большому Тао. Он очень ждет тебя.

– Что‑ то случилось?

– Нет… Он сам сказал, ничего особенного…

– Может, прямо сейчас зайти к нему? – заволновалась я.

– Нет… Пожалуй, сейчас не надо. Но потом зайди сразу.

Мы молниеносно домчались до клиники доктора Харикумара, и прямо с порога, едва поздоровавшись, я вывалила ему на стол мамины анализы и снимки. То, что было написано по‑ русски, я, как могла, ему переводила.

– Я не специалист в этой области! – сказал индус. – Но… ваша мама понимает по‑ английски?

– Практически нет…

– Насколько я понимаю, – он как мог оптимистично посмотрел маме в глаза, – все очень плохо!

– Неужели? – Я тоже заставила себя улыбнуться, словно услышала от врача нечто очень обнадеживающее.

– Нужно отправить вашу маму в клинику в Бангкок, там у меня неплохие знакомства. Пусть все перепроверят. Послушаем их рекомендации… Больше я ничего не могу предложить… Увы…

– Когда мама сможет туда поехать?

– Если вы подождете полчаса, не больше, я позвоню и договорюсь.

Через пятнадцать минут мы уже знали, что послезавтра маму ждут в Бангкоке, в небольшой частной клинике, которая сотрудничает с лучшими онкологами и лабораториями. Там за несколько дней смогут провести все исследования и определить, насколько точен российский диагноз и что имеет смысл делать дальше… И имеет ли… Я решила, что попрошу Леню съездить с мамой, чтобы помочь с переводом и вообще, чтобы она не была одна. Я ехать не могла – мне нужно было обустраивать семью, детей, срочно начинать переоформление Леонардовых бунгало и решать вопрос об их перестройке.

Я поблагодарила доктора, и мы уже собирались выйти к машине, но на пороге своего кабинета доктор Харикумар остановил меня.

– Вы уже были у господина Тао?

– Я сейчас еду к нему!

– Не задерживайтесь! Я тоже скоро приеду. Он велел мне приехать через два часа после вас.

– Может быть, хоть вы объясните мне, что случилось?

– Большой Тао умирает… Он сказал, что ждет только вас.

– Как?! От чего он умирает?

Доктор Харикумар пожал плечами.

– Я не знаю. Он не дает ни мне, ни другим врачам прикасаться к себе. Три дня назад он слег в постель, вызвал своего адвоката и нотариуса. Сообщил, что жизнь его подошла к концу, что после них с женой здесь остаются Маленький Тао и Маленькая Линя, а ему пора уходить к предкам. – Доктор Харикумар помолчал чуть‑ чуть и, зачем‑ то оглядевшись, добавил шепотом: – Извините, но, по‑ моему, господин Тао немного сошел с ума. Он ведь ничем не болел, насколько мне известно!

Я впервые оказалась в комнате Большого Тао, являвшейся одновременно спальней и кабинетом. Большое светлое помещение было обставлено лишь скромной мебелью из неокрашенного ротанга. Все было сделано из легкого плетеного дерева: стулья, кресло, кровать и даже письменный стол. Старик лежал, он казался очень бледным и действительно обрадовался, увидев меня. Несмотря на очевидную слабость, Большой Тао улыбнулся и с напускной строгостью приказал:

– Не смей плакать! Я ухожу к тем, кто меня любил и кого любил я! Я знаю, что меня… там… ждет суд… Я, конечно, боюсь немного, но надеюсь на снисхождение. Как ты думаешь, я заслужил снисхождения к моим грехам?

Я закивала. Говорить я не могла – меня душили слезы.

– Что с вами, господин Тао? Харикумар сказал, что вы не даете врачам до себя дотронуться. Почему?

– Потому что знаю, что это бесполезно. У меня сейчас нет времени на врачей. Я не болен, я совсем здоров… Просто я умираю. Три дня назад я проснулся утром и понял, что пришло мое время. Так ушли и мой отец, и мой дед. Я давно должен был уйти, но только теперь после нас с женой останутся на земле Маленький Тао и Маленькая Линя. Благодаря тебе. Спасибо тебе за это! Спасибо! В конце моей жизни я получил то, о чем мечтал. Я ухожу счастливым! А теперь перейдем к делам!

Адвокат и нотариус еще до моего прихода находились в комнате старика. Не зная ни слова по‑ русски, во время нашей беседы с Большим Тао они сидели в креслах возле окна и вежливо молчали.

Доктор Харикумар, как и обещал, вошел в комнату ровно через два часа после меня. Но душа Большого Тао к этому моменту уже покинула хлипкие стены его земного жилища.

Старик успел предупредить о своем уходе тех немногих, кого считал друзьями. Али‑ Хассан Култыгов только передал с прибывшим на похороны посольским работником, что очень скорбит, но приехать не может, и выразил соболезнования родным и близким. Кому эти соболезнования были адресованы, так и осталось непонятным. Мне? Именно мне? А может быть, маленьким Тао и Лине?

Сам сотрудник российского посольства был огромен, мрачен и немногословен. Соответствовал обстоятельствам. Перед отлетом в Бангкок он еще раз передал мне персональный привет от Али‑ Хассана и его извинения за то, как все произошло.

– Больше такого не повторится, будьте уверены! – сказал он мне на прощание.

– Что вы! Я только благодарна господину Култыгову за все, что он для моей семьи сделал! – ответила я. – К тому же, надеюсь, и мне вас беспокоить будет незачем!

– И мы надеемся, но кто знает?! – Могучий человек осторожно пожал мою руку. – Да! И мы, разумеется, передадим от вас привет Мураду Чигириеву!

Я почти забыла имя этого человека, но теперь, когда оно было вслух упомянуто, волна бешенства и ненависти накатила на меня. Я с трудом сдержалась от возгласа проклятия.

– Не волнуйтесь! Мы ничего не забыли!

И они действительно не забыли. Недавно я получила по почте вырезку из одной из московских газет о том, что известный предприниматель, политический деятель и к тому же, непонятно за какие заслуги, Герой России Мурад Чигириев по неосторожности убил себя во время охоты в одном из подмосковных лесов. По чистой неосторожности он четыре раза выстрелил себе в голову и, уже падая, дважды напоролся на большой охотничий нож. Впрочем, некоторые корреспонденты предположили, что на самом деле это был не несчастный случай, а самое настоящее… самоубийство, вызванное многолетней депрессией.

Мама с Леней съездили в клинику, куда направил нас доктор Харикумар. Они пробыли в Бангкоке три дня, и мама вернулась абсолютно потрясенная. Врачи не нашли у нее ничего серьезного, кроме остаточных явлений гастрита и легкого панкреатита. У них вызвали сомнения и результаты исследований, проведенных их коллегами в Москве. Впрочем, разбираться в любом случае было уже не в чем! Главный врач клиники поздравил маму и, разведя руками, сказал, что, скорее всего, никакого рака не было, хотя ему известно и то, что в одном из нескольких десятков тысяч случаев самая настоящая опухоль саморазрушается и болезнь излечивается без медицинского вмешательства. Никакой закономерности подобного явления до сих пор установить не удалось. Я не люблю слово «чудо», но мама жива, здорова. При этом она никогда не расстается с той мятой иконкой, которую подобрала на развалинах в Крюковище.

И еще одна вещь, найденная на том пепелище, стала талисманом нашей семьи – железный ключ от старого висячего замка. Рома, еще в младенчестве признанный врачами олигофреном, в пятнадцать лет поступил в Гарвард. Он и сейчас немного странный, замкнутый молодой человек, но при этом у него репутация компьютерного гения. У меня нет рационального объяснения произошедшим с ним переменам. Впрочем, с диагнозом «олигофрения» в свое время тоже не все обследовавшие Рому врачи соглашались. Один весьма уважаемый профессор говорил маме, что не исключает, что у Ромы лишь временная задержка в развитии и, вполне возможно, к началу полового созревания возникнут благотворные изменения.

Как бы там ни было, Рома никогда не снимает со своей шеи шнурок от ботинок, на котором подвешен найденный в Архипушкином дворе старый ключ от амбарного замка. «Это – ключ от моих мозгов! » – объясняет он смысл своего «амулета». И честно говоря, я не знаю, шутит он или нет.

Впрочем, Эйнштейна в детстве тоже считали дурачком. И Эйнштейн, как и Рома, с годами немного «выправился».

Даша стала уже совсем взрослой девицей. Я не понимаю почему, но внешне она очень похожа на Леню, которого обожает. Ко мне же у нее вечные претензии: дескать, в детстве я не уделяла ей должного внимания, бросила ее на бабушку, а сама занималась своими делами. Я не обижаюсь – во многом Даша права.

Леня переехал на Кануй и остался жить с нами. Я не стала выходить за него замуж. Во всяком случае пока. Он сделал предложение влюбившейся в него с первого взгляда юной девушке, а получил меня спустя годы с кучей детей и проблем. Я не чувствовала себя вправе ловить его на слове и попросила остаться свободным. Но, похоже, отсутствие брачного свидетельства волнует его не больше, чем меня его наличие. Леня руководит школой, построенной Большим Тао за несколько месяцев до смерти рядом с тем самым поселком, где я снимала когда‑ то коттедж. Леня не только нашел и привез сюда нескольких блестящих учителей, оказавшихся в России и в Израиле не у дел, но и сам взял на себя преподавание точных дисциплин. Деньги на эту школу выделил в своем завещании Большой Тао. Впрочем, надо сказать, что много средств не потребовалось. Обитатели «европейской деревни» готовы платить немалые деньги за то, чтобы их дети получали здесь образование. Тайские дети учатся бесплатно, но, разумеется, Леня отбирает самых способных из них.

Не только Даша, Тао и Линя обожают Леню – все дети и взрослые в округе полюбили его. Только мне сложно. Позорные, нелепые связи и потерянное время мешают мне чувствовать себя с любимым человеком свободно и раскованно. Более того, спим мы в разных комнатах. Мне нестерпимо стыдно за свое прошлое, а ему явно мешает то, что я слишком много знаю о его проблемах. До сих пор ни один из нас не попытался сломать «стену» между нашими спальнями, и наша ночь любви на сеновале в Крюковище и поныне остается первой и последней. Друг друга мы не хотим, а никто другой нам не нужен!

Я долгое время завидовала Лениной сестре Ольге, у которой таких проблем не было. Она вышла замуж по большой любви и чувствовала себя уверенно и спокойно, а через год развелась. При ближайшем рассмотрении ее избранник оказался законченной мразью, злобной и жадной. Мы с Олей никогда не обсуждали ее брак и не возвращались к нашему разговору, начатому еще в тюрьме Ха’Шарон. Оля со своей мамой и дочкой приезжают к нам каждую зиму. В этот раз они присоединились к общей новогодней поездке, но потом, после финских морозов, как обычно, приедут погреться на Кануй. В Израиле в декабре бывает промозгло и противно, в такую погоду Олина дочка Рашель постоянно болеет бронхитом.

Доктор Харикумар и его клиника процветают. Индус вынужден был расширить практику, пригласил на работу еще двух врачей. Один из них русский, другой – китаец. Слава богу, доктор Ли ничем не похож на кастрировавшего себя доктора Чена.

Космонавт вернулся с гор на Кануй всего полгода назад. Вселился он в свое родное бунгало уже в совершенно новом и неожиданном качестве – стал отцом семейства. Прибыл Космонавт на Кануй совершенно обескураженный и в первый же вечер позвал нас с мамой и с Леней в гости. Мы стали первыми, кого он решился познакомить с темно‑ коричневым маленьким тихим существом, плотно замотанным во что‑ то длинное и пыльное на вид. Существо звали Манешей, и было оно, судя по всему, женского пола. К самой Манеше прилагался крупный толстощекий младенец в таком же гималайском свертке. Туповато‑ сосредоточенное выражение на смуглом личике не оставляло никаких сомнений в отцовстве Космонавта. Молодой отец ощущал и ответственность, и неловкость одновременно. Почему‑ то он посчитал совершенно необходимым поведать нам незатейливые подробности своего «романа».

– Она, – он потыкал пальцем в мать своего ребенка, – сама не местная. В смысле, не из Ришекеша. Она из маленького городка. Они там этих… буйволов доят!

– Буйволиц, наверное, все‑ таки! – поправила его мама.

– Да кто их там знает, кого они доят!.. И яйца тоже приносят… Куриные яйца. То есть, повторяю, не буйволиные, не дай бог, а курьи яйца… Они их продают. Вот только я забыл, как город‑ то этот их называется. Ну, и бог с ним! У нас с ней, с Манешей то есть… В общем, как бы это правильно сказать… Не знаю даже, как выразить правильно. В общем, если по‑ научному, то она воспользовалась неразборчивостью моей пьяной эрекции! Так всегда это называет Аркадий Аркадьевич… Ну Шевчук, в смысле… И теперь мы… вот так… Вот!.. – Космонавт вздохнул и сделал младенцу «козу». Тот недоуменно моргнул. В глазах молодого отца испуганно промелькнула нежность. – А это Авраам! – почти шепотом произнес он.

– Почему же именно Авраам? – спросили хором мама с Леней.

– А как же еще? – затравленно отозвался Космонавт. – Не Навуходоносором же его называть! Не выговорит никто! Языки сломают!

– И то верно, – полностью согласился с ним Леня. – Авраам лучше, чем Навуходоносор!

Мама тоже согласно закивала. Я давилась от смеха и потому адекватно реагировать не могла.

– И я то же всем говорю! – просиял Алексей. – Авраам – лучше! Хоть кто‑ то наконец меня понял.

Авраам хрипло взвыл, и его поволокли кормиться. Судя по откормленности младенца, маленькая Манеша являлась просто ходячей емкостью, заполненной молоком. Я впервые слышала, чтобы грудной младенец ел с таким утробным чавканьем и хрюканьем одновременно. У Космонавта эти энергичные звуки вызывали нескрываемую гордость:

– Как жрет, паразит! Здорово! Прям бетономешалка какая‑ то!

У Леонарда окончательно сорвало крышу на почве неразделенной страсти к Жене, которая, как поведал мне спустившийся с Гималаев Космонавт, вернулась к мужу, Виктору. Тот, правда, ее не ждал и возвращению не радовался, но принял. Последнюю юную подругу свою он выгнал после того, как та подарила своему очередному восемнадцатилетнему хахалю любимую Витину гитару Fender. А бывшая жена Женя гитар никому не дарила, с малолетками не спала. Она просто тупо обкуривалась каждый вечер с приблудившимся немцем. Тот, в свою очередь, купил на полученные от меня за бунгало деньги двухкомнатную квартиру в Одинцове – ближайшем западном пригороде Москвы. В своей дыре он появлялся, только когда Виктор напивался и вышвыривал его из дома. Впрочем, делал это Виктор не часто – Леонард был единственным человеком в их, с позволения сказать, семье, который мог хоть как‑ то поддерживать порядок и чистоту. Когда кто‑ то из бывших супругов появлялся дома, его ждал чистый накрытый стол, вареные сосиски с горчицей и ледяное пиво. Иногда Леонард даже стирал белье и скатерти.

Евпатий продолжает хранить мой подмосковный дом. Я исправно плачу ему зарплату, а он, судя по всему, продолжает свои «сельскохозяйственные опыты». Я разрешила ему переехать в дом, а во флигель перевести своего излеченного от паралича дядю. Евпатий пытается найти Архипушку. Он не верит, что старик и его соседка ушли из этой жизни, и надеется, что они все же обосновались где‑ то неподалеку от Крюковища.

Лалит создал в Индии фабрику по производству и экспорту элитной марки «Чай обычный». Брахман сдержал слово, и акционерами фирмы стали и мы с Семеном‑ Шимоном. Но главное то, что четвертым учредителем компании стараниями Лалита стал племянник одного из наиболее могущественных индийских министров. И именно этот племянник, назначенный учредителями на должность генерального менеджера, обратился к формальному владельцу и генеральному директору «Чалмы Сингха» господину Черткову с вежливым предложением прекратить злостную антирекламу, лживо утверждающую, что «Чай обычный» хуже «Чалмы Сингха». Чертков, как и планировал, использовал свою чайную компанию преимущественно для отмывания средств, получаемых от экспорта оружия. А к чайному бизнесу как таковому Игорь Борисович относился пренебрежительно. На полученное от производителей «Чая обычного» письмо он ответил отказом в самой категорической и оскорбительной форме. Ирина, разумеется, не предупредила ненавистного шефа о том, кого именно он послал подальше. Зато Лалит отлично все подготовил для арбитражного суда и… не только для него. Министру было очень выгодно обидеться за своего племянника! Вначале было арестовано имущество компании Черткова сразу в нескольких странах, а затем и моего бывшего коллегу задержали в одном из дальневосточных государств по требованию властей США. Его обвинили и в контрабанде оружия террористическим организациям, и в отмывании грязных денег. Испуганный Чертков через адвоката сообщил своим московским покровителям, что если они его срочно не спасут, то он выдаст имена своих московских покровителей. Его спасли – через три дня он скончался в камере от сердечного приступа. В это время Лалит Чатурвэди как раз гостил у меня на Кануе. Узнав о случившемся, он попросил меня зайти к нему. Когда я пришла, он поставил на стол портрет Аниты Вердагер и откупорил литровую бутыль русской водки. У нас было три граненых стакана и один застарелый ржаной сухарь. Сухарь мы положили на стакан Аниты. Пили, не закусывая. Через два часа появился Леня и уволок меня домой спать. Лалит остался один. Всю ночь седой брахман плакал, уткнувшись черным лицом в ладони.

Придурка Егерева хозяева в итоге отстранили от оружейного бизнеса и отправили в Израиль, чтобы он там с помощью своих денег пробился к вершинам власти. Но в качестве высокопоставленного «агента влияния» он так и не состоялся. Идиот – он и есть идиот! Начал он с благотворительности, чем, разумеется, быстро создал себе доброе имя. Но затем, вообразив, что он мессия, достиг того же, что и всегда, – купил спортивный клуб и довел его до полного разложения, потом пытался влезть в торговый бизнес, где потерял кучу денег. И наконец решил куда‑ то там баллотироваться в качестве независимого кандидата. Потерпев поражение, он бежал в Москву, так как по всему миру его уже разыскивали за старые оружейные дела. К тому же его имя несколько раз всплывало в связи с мутным делом Черткова и его странной кончиной.

Семен, он же Шимон, судя по всему, приложил руку к шумному краху «блистательной политической карьеры» Арсения Натановича в Израиле, хотя в целом он отошел от дел. И еще он развелся с женой, о которой я так ничего и не узнала за все время нашей дружбы. Лалит сказал, что у них остались хорошие дружеские отношения, а двое взрослых детей просто души не чают в своем отце. В качестве основного места жительства Шимон выбрал Эфиопию, где основал плантацию по разведению роз. Он счастливо женился на молодой выпускнице Аддис‑ абебского университета. Мир странно устроен – его дочка Херут, которая на два года младше моей Лини, безумно на нее похожа. Если судить по фотографии, разумеется. Ведь мы давно не виделись, и с семьей Семена я все еще не знакома.

Али‑ Хассан Култыгов окончательно ушел из Министерства иностранных дел и занял какой‑ то важный пост в правящей партии. Несколько раз я натыкалась в Интернете на его весьма подобострастные выступления в адрес высшего начальства.

Вице‑ консул Александр Петрович Назарченков так и не нашел в себе силы изменить образ жизни. Однажды он проявил непростительную неосторожность, развлекаясь в Паттайе в квартале красных фонарей. В результате теперь он ВИЧ‑ инфицирован и доживает, как может, в Москве.

Судьба Лининой биологической матери Маши Тупицыной мне неизвестна и меня совершенно не интересует. Я ее даже не ненавижу. Также мне ничего не известно ни про доктора Чена, ни про Василису. Думаю, что все они живут той жизнью, что заслужили, или умерли той смертью, которой достойны.

Ирина теперь директор представительства фирмы «Чай обычный» в России. У нее все в порядке, кроме личной жизни. Причина понятна. Хочет ко мне в гости. Пусть приезжает, хотя… Нет – пусть приезжает!

Линю я люблю как родную дочь. Да, собственно, она моя дочь и есть!

Маленький Тао – это вся моя жизнь. Я начала разговаривать с ним, когда он еще находился в моем животе, и я надеюсь, разговор этот не закончится никогда… Пока я жива! Да и потом тоже!

На часах восемь пятнадцать утра. Сейчас я позавтракаю и начну паковать не собранный до сих пор чемодан с зимними вещами. Я готовлю себе завтрак китайских рыбаков. Чтобы приготовить это незатейливое и очень вкусное блюдо, требуются варенный с кокосовым молоком или имбирем рис, обжаренный арахис, жгучий перец чили, соевый соус и сушеная рыба (мелкая – анчоусы или накрошенная спинка более крупной вяленой рыбины, типа воблы или леща). Теплый рис кладется в тарелку, посыпается сверху рыбой и арахисом. После этого остается только полить все сверху соевым соусом, смешанным с мелко порубленным жгучим перцем, и взять в руки китайские палочки. Образующееся во рту пламя замечательно гасится зеленым чаем.

Перед тем как зайти в дом, я еще раз полюбуюсь изумрудной водной гладью. Какое счастье, что я и не в России с ее бандитскими разборками, и не в Израиле, сидящем на пороховой бочке, и не в каком‑ то другом месте, где каждый день – это борьба и страх за своих детей!

В моей жизни все же настало время полной безопасности и покоя! Покоя безбрежного и бесконечного!

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 26 27 28 293031 Следующая ⇒